Проклятие Рэйджу

Кое-что о Санджи

      Первые осознанные воспоминания о детстве у Санджи появились лет в шесть. До этого были скорее вспышки-ощущения: вот он сжимается от страха под кроватью, когда слышит в коридоре тяжелые шаги отца. Вот голоса за стеной кричат друг на друга, пока не обрываются звуком звонкого удара. Были и хорошие вспышки тепла и заботы: ранним утром за завтраком мама берет его на руки и напевает что-то, или когда в его комнату вбегала старшая сестра Рэйджу и зажимала ему оба уха ладошками, сидя напротив него. Ладошки были теплые, Санджи слышал, как течет по венам кровь Рэйджу, и она звучала, как море, и больше ничего не было слышно. Он думал, что это такая игра «Послушай море», и всегда счастливо улыбался сестре в благодарность за игру. Один раз он тоже поднял руки и заткнул ей уши, чтобы и она послушала его море, и тогда Рэйджу почему-то заплакала, хотя он хотел ее порадовать.       Первое настоящее воспоминание у Санджи о том, что он никак не может сам запрыгнуть на высокий подоконник. Мама почему-то за окном, он слышит только ее голос, но никак не может увидеть, потому отчаянно прыгает, а потом начинает плакать от бессилия. Сейчас исчезнет и мамин голос, и ее совсем не останется. — Тихо, тихо, Санджи, — вдруг принимается увещевать его Рэйджу. — Возьми его первым, мама, он плачет. — Нет, давай я сначала спущу тебя, а потом вернусь за Санджи, чтобы ты приняла его на земле, а то он останется внизу один, когда я полезу за тобой, — Санджи слышит голос мамы, но не может ее видеть, а Рэйджу высокая, она видит, и Санджи завидует ей, потому принимается плакать еще горше. — Ты же видишь, он не остановится, отец сейчас придет! — Рэйджу чем-то напугана, она несоразмерно худенькая и серьезная для одиннадцатилетней девочки, но Санджи пока не видел других девочек и не знал об этом. Вдруг его ноги отрываются от пола, с большой натугой сестра ставит его на подоконник, и там его тут же принимают ласковые руки матери, стоящей на приставленной к окну шаткой лестнице. — Пусть он идет первым вместо меня, я возьму твою сумку…       Рэйджу треплет Санджи по волосам и уходит. Только что она сделала самый большой в жизни подарок Санджи — она обменялась с ним судьбами, подарив ему всю заботу и любовь, что должна была достаться ей, но тогда никто этого не понимал.       Санджи тут же закапывается лицом в мамину одежду, она всегда пахнет каким-то теплом и розами. Он успокаивается и совсем не боится, пока мама спускает его с высоты третьего этажа по высокой лестнице — он маленький, но не боится высоты или собак, какие глупости, высота не умеет быть злой. Он боится остаться без мамы и еще тяжелых шагов за стеной, направляющихся к его комнате.       Когда его сандалики касаются газонной травы, из окна начинают раздаваться крики. — Куда делась Сора, куда она его дела! Ты хотела сбежать вместе с ней! Что это у тебя — ее сумка?! Ну-ка дай сюда, — мама прижимает его изо всех сил к себе и вжимается в стену, укрываясь под оконным козырьком. Крики в доме становятся громче. — Лестница?! Вы хотели просто сбежать среди бела дня, пока я в городе?! Иди сюда, Рэйджу, ты под домашним арестом. Не думай, что им удастся сбежать, я приволоку их уже сегодня же вечером, и ты поймешь, как тебе повезло остаться и не ослушаться меня!       Мама в ужасе слушает крики впавшего в ярость отца, в один момент она дергается вперед — пусть даже тот снова доведет ее до реанимации, она должна вернуться и защитить Рэйджу. Она хватается за нижние ступени лестницы, чтобы вернуться через окно, как вдруг из окна высовывается тоненькая фигурка Рэйджу и толкает лестницу. Та с жутким грохотом падает прочь от дома, немного ломаясь о забор, теперь ее не приладить назад. — Ей стоило бы потерять по дороге этого мелкого выблядка, потому что ему уж точно лучше не возвращаться, я проломлю ему башку, — кричит отец, но Санджи ни капельки не обидно, он привык. Зато мама вся сжимается и с силой прижимает к себе Санджи, что-то шепча, но Санджи не слышит, она придавила ему ухо, глупая. Потом мама хватает его за руку, и бежит прочь от окна, то и дело оборачиваясь, прочь от их идеального трехэтажного дома в глубь города.       Следующее яркое воспоминание Санджи — вид и запах хлеба, торчащего из чужой сумки. Рэйджу так и не успела передать маме документы, без удостоверения личности ее нигде не берут на работу, кошелек тоже остался дома. В первую очередь мама заложила в ломбарде обручальное кольцо, этот момент Санджи запомнил, потому что мама даже улыбнулась, когда сняла его с руки. Теперь они с мамой жили в маленькой комнате с одной кроватью и спали вместе — Санджи очень нравилось! За стеной то и дело кто-то ходил или кашлял, но это были не те страшные шаги отца, и он не боялся и спал крепче, чем дома. Вот только постоянно хотелось есть, мама обещала, что скоро найдет работу и накормит Санджи. Но есть хотелось сейчас, почти неделю они ели по одному бутерброду на завтрак, обед и ужин, а вчера на ужин была одна вареная картофелина на двоих. И после нее Санджи еще немного погрыз кухонную лопаточку, которой переворачивали что-то жаренное раньше те, кто жил здесь до них, она вкусно пахла маслом. Мама почему-то заплакала, и Санджи больше не грыз вещи, раз это расстраивает маму.       Проснулся Санджи от голода, он тихо выбрался из кровати и искал что-то маленькое, что можно будет грызть, и мама не увидит, но нашел в кухонном столе еще несколько картофелин. Его глаза наполнились слезами: вот же еда, а мама не дает, мама заставляет Санджи мучиться от голода, каждую ночь ему снится теплая каша с вареньем, целая тарелка, от которой он раньше отказывался по утрам. Он достает картошку и кусает ее, она жесткая и сырая, от плохого питания молочные зубы Санджи расшатались, и на картошке остается кровавый укус. — Что ты делаешь, Санджи! Это нам на двоих на неделю, пока я не получу зарплату, — мама проснулась и обнаружила его. Санджи замер, пойманный с поличным. Он ведь просто хотел есть, почему мама так сердится? Она оставила все эти картофелины для себя, а Санджи дает только по половинке на ужин? Это потому что Санджи еще маленький и не может работать, чтобы заработать себе на целую картофелину? Но он так голоден, он так хочет есть, у него по ночам болят зубы от голода. Он ведет себя как маленький зверек, сжимает еще сильнее в кулаке окровавленную картофелину и выбегает из комнаты — она не отнимет, он так хочет есть! Мама кричит ему что-то вслед, но стыд и обида гонят Санджи вперед, и мама не успевает его догнать, когда он ныряет в узкий переулок рабочих кварталов.       Через полчаса он уже раскаивается и хочет вернуться домой к маме — везде ходят занятые, сердитые люди, они толкают его прочь с мостовой, если он попадается им под ноги. В каждом дворе живет злая кусачая собака и забиться в какой-нибудь угол тоже не получается. Но вернуться Санджи не может, он съел мамину картофелину от голода, она его не простит. В детском мозгу то, что он потерялся, и то, что он украл мамину еду, перемешивается в одно, и он начинает думать, что путь домой ему откроется, только когда он найдет маме еду в расплату за взятое без спроса. Он идет по запахам к небольшой торговой площади. Там он и видит свое второе яркое воспоминание.       Огромный батон хлеба — такой свежий, что Санджи знает, что он еще теплый. Пахнущий почти как мама — теплом, немного дрожжами и своим подгоревшим соседом, но этот батон не подгорел — у него идеальные румяные бока. Он наполовину торчит из холщовой сумки одного довольно грозного усача в белой одежде. Тот расхаживает от лотка к лотку, берет в руки фрукты или овощи и не спеша оценивает их. Санджи так очарован батоном, что ходит за этим усачом след в след, едва не утыкаясь ему в сумку носом. Если бы он принес маме этот батон, она бы точно простила его за картофелину. Тем более он бы сказал, что уже сыт, и этот весь батон только маме, честно-честно! Потому что он провинился. Санджи всегда сам назначал себе наказания за плохие поступки, никогда не доверяя это дело другим. Отец бил его по любому поводу, потому мама всегда жалела, никто из них не оценивал непосредственно поступков Санджи, потому ему приходилось самому себя наказывать. И Санджи решил, если даже ему выпадет такой шанс, он не откусит от батона и крошечки, ведь он — очень плохой мальчик и украл мамину картофелину. Он тяжело вздохнул и посмотрел вверх: такого большого дядьку ему точно не забороть. Внезапно он понял, что и дядька давно смотрит на него вниз. У него кустистые брови и огромные усищи, аж жуть, Санджи решает дать деру, пока жив. Он рвется в сторону, но что-то сильно дергает его за шею — усатый дядька схватил и держит его за воротник. — Я тебя тут впервые вижу. Новый бродяжка? — спрашивает тот сердито. Санджи пытается вырваться изо всех сил. — Есть хочешь? — спрашивает усач, и Санджи замирает. Через пять минут он сидит на огромной кухне, перед ним на столе стоит тарелка дымящегося супа, а рядом с ней большой ломоть, отрезанный от того умопомрачительного батона хлеба. Усатый дядька кладет перед Санджи ложку. — Ешь давай, — бросает он. Санджи не двигается. — Да это безопасная еда, не боись, или не хочешь?        В ответ живот Санджи выводит громкую руладу. Он елозит на стуле, но не прикасается к еде. Он плохой, он украл у мамы еду, а значит, должен быть наказан, и у него нет права даже смотреть на этот ароматный, горячий, золотистый суп. Живот начинает переваривать сам себя от такого вида. Воля совсем чуть-чуть отказывает ему, и он позволяет себе хотя бы смотреть на него голодными глазами. Усач берет хлеб и буквально сует его в лицо Санджи, тот ловко уворачивается, выгибаясь спиной назад, словно он гуттаперчевый. Санджи совершил что-то ужасное, он должен понести наказание, которое посчитает нужным. Безуспешное тыкание хлебом в человека из добрых побуждений продолжается полминуты. — Да что такое, пацан? Слишком простецкая еда для тебя?! — уже злится усач. Санджи вскидывает на него испуганный взгляд: он не хотел обидеть этого человека. Теперь он расстроил маму и обидел дядьку, который хотел поделиться с ним едой, Санджи — ужасный человек. Он хлюпает носом. Старик картинно вздыхает и ворчит про то, что он не нянька в детском саду. — Так ты скажешь мне, почему ты не ешь? — Потому что я не заслужил. Утром я съел мамину картофелину. Получается, я поел, а она нет. Я сытый, а мама нет. — Так. Еще и мама, — обреченно вздыхает старик, понимая, на какую головную боль только что подписался, сколько там в его ночлежке сестриц и братиков? — Так ты не будешь жрать, пока мама твоя не поест?       Санджи молча кивает. И старику ничего не остается, как чертыхаясь и поминая каких-то «морских чертей», подняться и открыть заднюю дверь кухни на улицу: «Ну, показывай, где вы с мамой живете». И Санджи тихо отвечает: — В зеленом доме.       Обреченный вздох старика слышат даже гости в зале его ресторана.       Зеленый дом они находят через полчаса, в бедном районе не так много крашенных домов, и всего один, в котором сдаются комнаты для жилья. Но стоит им только повернуть к нему из-за угла, как Санджи видит свою маму — бледную и совсем ослабшую, зябко кутающуюся в старый платок. Она идет вдоль улицы и зовет его, заглядывая в каждый переулок: «Санджи! Санджи, ты где!». Ему становится втройне стыдно, он еще и напугал маму. Он немного замедляет шаг, и старик смекает, что к чему. — Нет, пацан, напортачил, иди и сам исправляй, — он с силой толкает пацана в спину вперед по улице к маме. Едва не споткнувшись, Санджи делает три быстрых шага веред и замирает: мама его заметила. Он хочет кинуться к маме на шею, но одергивает себя, сегодня он совершал только плохие поступки, он не заслужил маминой любви. И тогда, не давая ему отбыть собственное заслуженное наказание, мама сама бросается вперед. — Санджи, вот ты где! Я так испугалась! — она с разбегу падает перед ним на колени, пачкая платье, судорожно обнимает его, прижимая светлую голову к плечу. — Не убегай, я не злюсь. Ты же такой хороший, я никогда на тебя не злюсь. Это мама виновата, а не ты! Я такая плохая мама, не могу позаботиться даже об одном ребенке…       И Санджи утопает в ее любви. Каким бы плохим он ни был, каким бы ужасным человеком, заслуживающим наказания, себя не считал, мама всегда примет его. Вокруг нее будто теплая аура, которая накрывает Санджи куполом, стоит прижаться к маме, и что бы он не сделал, она никогда не осудит его. И он никогда не подумает о маме плохо, она всегда лучше всех. Он закапывается лицом в платье на ее груди. Когда его мама наконец открывает глаза, то видит за спиной Санджи того усача, что хотел его накормить. Ее объятия нечаянно сжимаются крепче, она почти душит Санджи в попытке защитить его. — Он что-то натворил? Я прошу прощения, он обычно не убегает. Если он что-то испортил, я возмещу в конце недели…       Старик разглядывает бледное изможденное лицо молодой светловолосой женщины, на которую так похож настырный пацан, и не слишком выбирает вежливые слова, бросая: — Есть хотите?       Санджи согласился поесть только когда мама съела целую тарелку супа и оказалось, что его в кастрюле еще очень и очень много, а не только одна порция. Мама извинялась перед усачом за его поведение, а Санджи сидел молча нахмурившись и держался за живот, чтобы тот не заурчал предательски. Усач разрешил приходить каждое утро на завтрак, если они будут помогать перед открытием, и на ужин, если помогут с посудой от посетителей. Днем мама ходила на поденную работу, которую смогла найти без документов, а Санджи обычно оставался один в квартире. Санджи не было скучно, он много мечтал и рисовал пальцем на пыльном стекле. Но усач по имени Зефф разрешил ему оставаться с ним на кухне, когда заметил, с каким восхищением пацан наблюдает, как тот одним ловким движением отделяет рыбу от кости. Вскоре ему стали поручать небольшие задания: почистить овощи, нарезать их. Санджи был горд тем, что полезен, и получает еду не просто так, и старался от всей души. Зефф все равно его ругал, потому что получалось плохо, но при этом трепал по волосам. Санджи не понимал, но стараться не прекращал — он отработает свою еду.       В конце недели выяснилось, что работодатель обманул Сору и выставил ее за дверь, когда пришло время расчета. Она била кулаками по воротам склада, на котором чистила рыбу, требуя справедливости, но что она могла поделать? Совершенно не опытная, всю жизнь проведшая домохозяйкой дочка из аристократической семьи, она впервые нашла работу и не подозревала, что ее могли так цинично обмануть за долгие часы неблагодарного труда. Санджи знал, что сегодня мама получит зарплату и все наладится, потому с нетерпением пританцовывал на кухне Зеффа на стуле, который приставили к столу специально, чтобы он мог резать овощи. Он кинулся к маме, опрокидывая стул и зарабатывая ругательства от Зеффа. Но замер, увидев заплаканное лицо матери, а потом бросился к ней еще быстрее. — Мама, что случилось! — Ничего, ничего, мое солнышко, все будет хорошо, — она целовала его в макушку и всхлипывала. Ей нечем было оплатить квартиру в следующем месяце. Она сама готова жить на улице, сейчас тепло, лишь бы не возвращаться к тирану-мужу, но заставить Санджи жить вместе с ней на улице? Как она была глупа, как самонадеянна, думая, что сможет выжить сама и позаботиться о Санджи и Рэйджу. Может, зря она плакала в душе каждую ночь, вспоминая, что не смогла пока забрать из того дома Рэйджу, и несчастный ребенок на самом деле тот, что с ней? С непутевой матерью, которая без посторонней помощи даже накормить его не может. — Завтра воскресенье, я знаю, что у всех выходной. Но не могли бы вы выйти вместо одной нашей официантки, она сегодня разругалась с управлением в пух и прах и уволилась, — буркнул вдруг Зефф. Ничего не спросивший, но понявший все по заплаканным глазам Соры. — С управлением, то есть с вами? — ошарашено уточнила Сора, не переставая гладить сына по голове. — То есть со мной, — вздохнул Зефф.       Так мама Санджи стала работать в «Барати» официанткой. Зефф платил ей как всем, но им хватало. Когда Санджи исполнилось десять, Зефф взял его в «подмастерья» и платил пол ставки за работу после уроков в школе. Настоящие взрослые полставки, ведь к десяти годам Санджи научился всей базовой работе на кухне, и тогда Сора с Санджи смогли переселиться в квартиру чуть попросторнее и у мальчика появилась своя комната. Если спросить Санджи, эти годы были самыми счастливыми в его жизни. Он прибегал после школы, хватал белую форму, и мчался на кухню «Барати», где уже слышался громкий недовольный голос Зеффа и то, как смеется над его ругательствами мама. Маму Зефф никогда не ругал, то ли потому, что смущался ругать женщину при сыне, то ли потому что она никогда не совершала ошибок в своей работе. Санджи нравилось в «Барати» все: то, как простые продукты превращаются в невероятно вкусные блюда, а из простых яблок можно приготовить двадцать разных блюд — поначалу Зефф казался ему немного магом. Ему нравилось ходить в ближайшую бесплатную школу, в ней даже не просили документы, и мама записала Санджи под выдуманной фамилией. Санджи завел первого друга — длинноносого парнишку, который здорово рисовал, но не был особо силен в драках, когда его задирали. Санджи тоже не был особо силен, он поначалу не понимал, зачем этот верзила из старшего класса его ударил? Санджи его чем-то обидел? Он даже поначалу попытался извиниться и подружиться, но после второй зуботычины быстро осознал свои ошибки и раскидал хулигана и его дружков в разные стороны. Он пришел в «Барати» и отработал свою смену, прежде чем мама заметила, что у него сломана рука. Будучи довольно тощим парнем с особо девчачьими в подростковом возрасте чертами лица, Санджи в драке впадал в неистовство и не видел никаких берегов. Скоро его стали бояться, потому что Блэклег сам умрет, но сначала тебя закопает, никто не хотел связываться с бешеным. Мама рассказывала о том, как ее опять вызывали в школу за драку, Санджи успокаивал ее, что теперь то хулиганы точно поняли и отстанут от него, а Зефф одобрительно хмыкал.       Мама никогда не брала отгулов на выходные, это всегда были будни. Она одевалась в самое красивое платье и отправлялась в центр — сторожить у ворот школы Рэйджу. Она не могла вернуться за ней домой, но знала, где и до скольки она учится. Ей хотелось поскорее увидеть дочь, узнать, что с ней все в порядке. Но она не находила ее, в школе ей сказали, что у Рэйджу выявили какую-то редкую болезнь и она перевелась. В больницах без удостоверения личности ей отказывали давать информацию о дочери, каждый свой выходной она металась по городу: от частной школы к другой, но не могла встретить дочь. Санджи знал, куда ездит мама, он всегда с гордостью говорил Зеффу, что сегодня мама точно заберет Рэйджу. Но на секунду прикусывал губу от разочарования, а потом как можно более счастливо улыбался маме, когда она возвращалась одна.       Первым осознанным воспоминанием Санджи в жизни было то, как Рэйджу уступает ему свое место — разрешает маме спустить его первым вместо нее, а сама так и остается в том доме, где боишься каждого его шага в коридоре. Если бы Санджи тогда не заливался плачем, Рэйджу бы спаслась вместе с мамой. А сейчас Санджи мог каждое утро обнимать маму, она гладила его, а не Рэйджу, по волосам, когда случалось что-то грустное. Что бы он ни натворил, мама всегда принимала его и заключала в кольцо ласковых рук. И никакая беда не казалась вечной. Это было место Рэйджу, и она отдала его Санджи, самое ценное, что Санджи знал на всем свете. Потому что ждал, ждал, ждал, когда же мама найдет и приведет Рэйджу, чтобы хотя бы отчасти вернуть тот неподъемный долг.        Санджи было четырнадцать, он получил повышение у Зеффа и стал поваром на пол ставки, а еще впервые по-взрослому влюбился, когда мамы не стало. Он влетел, как всегда насвистывая, в «Барати» после школы, и споткнулся о странно скорбные, осунувшиеся лица персонала. Даже Патти и Карне не зубоскалили по поводу того, сколько раз за день сегодня Санджи обозвали девчонкой. Мама присела после утренней смены на стул, положила голову на руки, и так и не встала — аневризма, скорая уже ни чем не смогла помочь. Новость сообщил Зефф, и Санджи не знал, как реагировать. Он просто сел на первый попавшийся стул и уставился вперед в одну точку. Так он и смотрел в одну точку все последующие дни, когда Зефф договаривался о похоронах, а потом выяснилось, что в больнице личность Соры Винсмоук смогли определить и направили запрос о погребении тела ее семье, а значит, хоронить ее будут Винсмоуки на фамильном кладбище.       В день похорон Зефф заставил уже два дня не посещавшего ни школу, ни работу Санджи все же подняться со стула в своей комнате, надеть тесный для снова подросшего долговязого парня костюм, и поехать с ним проститься с матерью на центральное кладбище. Когда они подошли к могиле на элитном участке, семейство Винсмоуков было уже в сборе, стояло черной толпой. Отец узнал его, и это было хуже всего. — Смотрите, кто вылез. Если бы Сора не сбежала с тобой, то была бы жива, — отец ни капли не изменился, он всегда говорил жестокие вещи, но бить Санджи в присутствии сторонних людей не осмелился, хотя рука привычно дернулась. — Пришел посмотреть на мать, которую свел в могилу? Раз ты предпочел скрыться с ней, я уже вычеркнул тебя из списка моих детей.       Санджи не слушал, он был уже взрослый и понимал, что отец больше не властен над ним. Ну ударит, и что? Это ни капли ни больнее, чем потерять маму. Его удары были бы даже смешны, ведь Санджи понимал, что Винсмоук бил семью, потому что сам был жалок. Да и какое ему было дело до глупых людей, когда единственный человек, который окружал его куполом безусловной любви и делал мир осмысленным, теперь лежал в гробу, и его медленно засыпали влажной землей. Но вдруг Санджи схватили сзади под руки и потащили куда-то назад. — Выведите его! Я не желаю видеть на похоронах жены посторонних людей! — отец приказывал что-то сторожам, видимо пообещав оплату. «Отец!» — раздался чей-то выкрик, но голос потонул в толпе. И пока Санджи вырывался, Зефф спокойно шел рядом с ним на выход, он был опытен и спокоен — Сора бы не одобрила скандала на похоронах.       Они молча сидели на скамейке за кладбищенской оградой, и Санджи яростно пинал асфальт перед собой. Он навестит мамину могилу завтра, когда Этого тут не будет, его злило, что чертов старший Винсмоук и не думает признавать, что мама сбежала из дома и жила почти десять лет без документов, лишь бы не встречаться с ним. А еще, что мама так и не нашла его сестру. Вдруг звуки мира погасли, Санджи услышал громкий шум ветра на море, напомнивший детство. Перед ним на корточках сидела красивая розововолосая девушка и прижимала к его ушам свои ладони, как в детстве. — Рэйджу! — выдохнул он.