Одуванчик

Обычно, если Андрэ хотел отвлечь меня от чего-либо неприятного, он просил меня помочь ему с чем бы это не было. Чаще всего это была игра на фортепиано. Как я узнал, до потери руки он учился на пианиста и был действительно хорош в своем деле. Все учителя говорили о его необыкновенном таланте. Андрэ даже мечтал посвятить фортепианной музыке всю свою жизнь. Но теперь он был вынужден довольствоваться лишь небольшими уроками, которые давал мне, заканчивая каждый из них игрой в три руки. Со временем, я влюбился в игру с той же силой и страстью, что и мой учитель. Большая "музыкальная" комната наверху словно была частью какого-то иного мира, отличного от того, в котором был рожден я, и в то же время непохожего на тот, в котором родился Андрэ. Он сочетал в себе едва ощущаемую магию и необычайную красоту моего мира; бешенный ритм улиц и тихую домашнюю повседневность мира Андрэ. Королём в тихом пристанище наших душ являлся огромный черный рояль, ослепительно блеставший своей новизной. Сразу видно, что им не пользовались с момента приобретения. Изначально он был здесь лишь как нечто связывающее Андрэ с его, казалось бы, навсегда утерянным прошлым. В комнате было ещё много различных вещей, связанных с музыкой, об истинном предназначении которых я узнал не сразу. Тут была пара гитар, большой музыкальный центр, всякие шумящие и гремящие штуки, большое колличество нотных сборников, много свободного места для танцев и тому подобное. Обычно наши уроки проходили примерно так: мы с Андрэ вдвоем садились на специальный табурет (я на самый край, а он позади меня), и он объяснял мне все тонкости этого нелегкого дела, иногда поочередно управляя моими руками. Сначала у меня ничего не выходило. Я путался в нотах и клавишах, не мог правильно сосчитать ритм, да и просто дико нервничал, боясь осквернить его светлые воспоминания своими нелепыми ошибками. После каждой такой неудачной попытки я, сильно утомленный, с безнадежным вздохом откидывался на Андрэ, словно на спинку. Он же, полностью охваченный пылом былой страсти, лишь с большим энтузиазмом подбадривал и доучивал меня. Превращать странные значки, накаляканые на листе, в приятные звуки - интересно, необычно, волшебно. Так считал я, так меня научил Андрэ. И в последние дни ничто не могло с такой быстротой поднять моё настроение, как уроки музыки. Зная об этом, виновник недавнего инцедента именно таким образом решил вернуть мне душевный подъем. Ему это удалось. Одна мысль о предстоящем погружении в таинственный мир звуков заставила меня в секунду подскочить с места, напрочь забыв о произошедшем. На этот раз мы разучивали довольно простой менуэт (к сложным произведениям он меня пока не подпускал) с очень приятными гармониями и чудесной мелодией. Она говорила о старине, чем-то напоминала королевские балы в родном мире, которые я изредка наблюдал, тайком выбравшись в город, была очень медленна, красива и романтична. Всей душой отдавшись пленительным звукам, я почти машинально прислонился к единственному человеку, пробуждавшему во мне что-то теплое и светлое. Этот же человек и вырвал меня из состояния секундного "помутнения". — Неплохо. Совсем неплохо. Намного лучше, чем было до этого, — он деловито осматривал клавиши и пальцы, словно видел результат занятия именно в них. — Ты и правда крайне способный. — Да что ты... Ты в любом случае лучше, даже в одиночку. — В одиночку - вряд ли, — он со смешком пошевелил обрубком левой руки. Тут я вспомнил о мысли, которая не давала мне покоя с самого нашего знакомства. — Слушай... Извини за такой вопрос, но как так вышло? — я кивнул на отстутсвующую руку и взглянул на парня через плечо. — Ах, это... Да так, небольшая глупость. — Расскажешь глупость? — Андрэ тихо рассмеялся и сел поудобнее. — Ладно, любопытный нос, — он прикрыл глаза и шумно вдохнул, окунаясь в воспоминания. — Пять-шесть лет назад, когда нам с Лили было по семнадцать-восемнадцать лет - ну, как тебе, примерно - мы постоянно занимались всякими глупостями. Постоянно искали приключений на свои задницы и влипали во всякие неприятные истории. Одна из таких историй закончилась тем, что ты видишь сейчас. Так вот, кто-то рассказал Лили об одной заброшенной фабрике. И она, тут же загоревшись идеей, рванула ко мне и принялась упрашивать пойти туда с ней, в деталях описывая ржавые, давно неработающие конвейеры, пыльные стены, захламленные полы, огромные сломанные металлические балки, свисавшие с потолка и полнейшее отсутсвие людей. Как тут не согласиться? Поначалу все шло как нельзя лучше - нам было весело, интересно, да еще и это прекрасное ощущение тайны, ах... Но весель закончилось в тот момент, когда Лили потянуло на один из конвейеров. Она была уверена, что он сломан и ничего плохого не случится. Кто же мог подумать, что именно в тот момент, когда я полез следом, он вдруг заработает. Мы использовали конвейер как дорожку, гуляли по всей фабрике. Но когда он двинулся, я не сумел удержаться и упал, угодив рукой промежь внезапно оживших механизмов. А дальше - больница, ампутация, депрессия и множество других прелестей жизни. Хотя в итоге я, как видишь, привык. Вот как-то так, — парень выдохнул и едва заметно повел плечом. — Ох... Как-то это не слишком приятно, — я поежился и непроизвольно проверил на месте ли моя левая рука. — Прости. — Ты то за что извиняешься? Да и вообще, у меня теперь есть аж две новые руки, — я не видел, но чувствовал его мягкую, но несколько насмешливую улыбку. — Может они захотят продолжить занятие? Вдохновленный такими словами, я быстро кивнул и отлип от Андрэ, выпрямляясь и возобновляя игру. Никогда бы не подумал, что ощущать себя чьими-то руками настолько приятно.