Одуванчик

Дни медленно шагали друг за другом, постепенно сливаясь в недели и месяцы. Мы с Данделионом постепенно стали очень близки и крайне привязаны друг к другу. Я относился к нему, как к младшему братишке, он сам же... Как сказать... Рыжик так сильно привязался ко мне, что даже в магазин не хотел отпускать одного. Что уж говорить о длительном расстовании. Порой, казалось, что он и не енот вовсе, а собака какая-то. Сидит этакое чудо у входа и смирненько ждет моего возвращения. Ну вот как это назвать? Сколько не пытался я ему втолковать, что так делать не нужно... Все впустую! Я совершенно не понимал, как можно соскучиться за какие-то пятнадцать минут. Однако, вскоре мне предоставился случай хорошенько это прочувствовать. Началось это где-то к середине осени. С Данделионом начали происходить настораживающие своей странностью вещи: день ото дня он становился все более вялым и сонным; очень сильно и часто замерзал, даже когда на улице стояла не по-ноябрьски теплая погода; когда мы с ним болтали, он терялся, повторял только что сказанное, забывал вопрос, заданный секунду назад, а то и вовсе не отвечал, умолкая на середине фразы. Все это никак не сходилось с обычной живостью и разговорчивостью Рыжика. Раньше Данделион мог часами не отставать от меня, желая выяснить происхождение или предназначение какого-либо предмета от самого начала и до самого конца. Столь кардинальные изменения сильно тревожили меня. Однако, на вопросы о своем здоровьи или состоянии енот всегда как можно бодрее отвечал, что все с ним хорошо. Будучи не слишком сведущим в делах енотьих, я вполне удовлетворялся таким ответом. Но спустя время дело начало принимать более серьезный оборот. Данделион стал не просто мерзнуть, а замерзать. Его начинала бить сильнейшая дрожь, руки и лицо страшно холодели. Никакая одежда больше не грела, а одеяла, накинутые на его постель, походили на небольшую горку. Находясь вдали от своего "убежища", Рыжик буквально не отлипал от меня, говоря, что он так греется. Ну а та малая часть его обычной бодрости и воодушевления, что еще оставалась жива, с каждым днем шла на спад. Данделион совсем перестал интересоваться чем-либо и редко был занят, пребывая в некоем полуамебном состоянии. Бывало, что он просто засыпал посреди разговора или занятия, устроившись на любой мягкой вещи, включая меня. Еще позднее начали происходить более опасные неприятности: случайные падения с лестниц, порезы и многочисленные, хотя и не слишком значительные, травмы от любых повседневных дел. Тут уж с должности "руки" Рыжика пришлось снять, ведь даже самая простая просьба отныне могла иметь фатальный характер. Я все сильнее тревожился за него. И самое неприятное – я не знал, где мне искать помощи. Обратиться к врачу? Нет, ведь тогда на необычное существо могут обрушиться все ученые мира (однако, довольно странно, что этого не призошло раньше, когда "чудо" было на виду у всех). К ветеренару? Это даже звучит глупо! Форумы и всякие сайты о животных же вещь настолько страшная и непредсказуемая, что я бросил попытки найти там что-то разумное почти сразу. Также я не услышал ничего вразумительного и от Лили. За несколько дней до наступления зимы Данделион практически отстутствовал. Да, он, конечно, все еще был тут, в доме, совсем-совсем близко, но сознание его было где-то в другом месте. Каждый божий день он проводил во сне или пугающем оцепенении, напоминающим прострацию. Реакция на слова и действия почти совсем пропала. Иногда, смотря на его неподвижное, словно неживое, тело, я испытывал непреодалимое желание встряхнуть его, привести в чувство, крикнуть "Эй, а ну, вставай! Мне нужен мой прежний Данделион! " Уже отвыкший от одиночества, я начинал скучать по тому, кто в эту минуту мирно дремал на моих коленях. И все-таки мне удалось застать момент, когда Рыжик ненадолго вернулся к жизни. — Данделион, что происходит? То, что с тобой происходит... Это нормально? — Данделион ответил мне заторможенным взглядом. — Да...это просто спячка, — он равнодушно зевнул и удобнее устроился на моем плече, стремясь вновь вернуться в полудрему, но я тряхнул его, не позволив. — Погоди, спячка? То есть, спячка, как спячка? Как у животных? Но разве еноты... — договорить я не успел, Данделион раздраженно фыркнул, поняв, что так легко я не отстану. — Да, впадают. Немного иначе, правда... У вас тут слишком холодно. — И это на всю зиму? — Угу, — он снова начал засыпать. — Постой! Тебе для этого что-то нужно? — Кровать, — он помедлил, бросив на меня осуждающий взгляд, — и покой. Я отчего-то запаниковал. Стоило только представить холодные зимние вечера, которые я снова буду вынужден проводить в полнейшем одиночестве, и три месяца вдруг показались мне нереально долгим сроком. — А это нельзя предотвратить? — Нет, Андрэ. — А если... — послышалось тихое сопение и я сразу умолк. После этого разговора я начал относиться к нему, как к редчайшему изделию искуссно созданному из самого прозрачного и хрупкого хрусталя, став для Рыжика опорой, в самом прямом смысле слова. Даже помощнику, порой, бывает нужна помощь. Но теперь Данделион начал чересчур извиняться за каждую неловкость или происшествие, вызванное постоянной полудремой. И каждый раз я повторял ему, что это лишнее. Постепенно такое состояние сожителя становилось обычным и привычным, и я наивно предполагал, что тем все и закончится, и весной прежняя активность займет свое законное место в его повидении. Предположение это, к слову, не оправдалось. Как-то, в очередной раз пытаясь не уснуть во время чтения, Данделион стал дергать мою рубашку, подняв ко мне невидящий взгляд. — Помоги, — говорил он сонно, совсем бессвязно. Я сразу всполошился. — В чем дело? — В комнату надо...засыпаю. — Да ладно тебе, ты и здесь можешь эт... — Нет, ты не понял. Не как раньше, а совсем, — легкий холодок прошелся по спине, в первую секунду я воспринял сказанное слишком буквально. Но теряться не стал. Я быстро поднялся и со всей осторожностью помог еноту добраться до кровати наверху. Тот сразу устроился в своем "гнездышке" и уже собирался усыпать, но вдруг одарил меня долгим взглядом. — Андрэ, сделаешь еще кое-что? — Зависит от того, что именно. — Лечь рядом – входит в запретный список? — он ехидно заулыбался. — В другом случае, я бы отказал, — помявшись, проворчал я и медленно растянулся рядом. — И чего ты хотел? — Не скучай, — холодный нос коснулся руки, после опалив ее сонным дыханием. Данделинова спячка была в моих глазах скорее некоей полукомой. Как выяснилось позже, он все слышал, правда почти ни разу не отвечал. Иногда он просыпался, но только при особой необходимости. В такие моменты мое присутствие было просто обязательно, ибо самостоятельно лунатик мог только спать. Очень часто я проводил свободное время, сидя возле него и разговаривая. Я так привык делиться с ним всем подряд, что постоянное молчание чуть ли не сводило с ума. Лили тоже часто навещала его. После того случая они вроде как сдружились. Если она приходила, то всегда садилась напротив и очень долго пялилась на него, а затем в шутку спрашивала, не умер ли он. После таких шуток, из комнаты она мгновенно перемещалась на улицу. Ему снились сны или что-то вроде того. В основном они были не слишком приятны: Данделион беспокойно ворочался, кричал или даже плакал. Поначалу я пытался разбудить его или успокоить, заставая такое состояние. Позднее, поняв, что подобное не работает, я просто садился рядом и касался руки Рыжика. Ощущая мое присутствие, он вскоре успокаивался. Но что же могло так сильно тревожить Данделиона, что даже во снах не давало ему покоя? Прошлое? Какие-то секреты? Это мне только предстояло узнать. Стоит признать, что данделионова спячка стала для меня испытанием. Я очень сильно скучал по названному братишке. Настолько сильно, что иногда я просто опускался на колени перед кроватью и упрашивал его проснуться поскорее. Ожидание казалось все более невыносимым. Зимние праздники, о которых так много расспрашивал и которые так сильно ждал Данделион, я провел в компании Лили. Подруга старалась проводить со мной побольше времени, оставив свои обычные шуточки и дурачества. Мы стали больше говорить, больше думать. Даже она соскучилась по Рыжику, уже привыкнув к пристутствию енота где-то поблизости, и значительно посерьезнела на его счет. Пьянки наши тоже почти прекратились. Наконец наступила весна. С самого марта я каждый день по несколько раз проверял Данделиона, горя желанием поскорее его услышать. Однако, просыпаться он не торопился. И волнение мое с каждой лишней минутой возрастало. Я не знал нормально ли это, отчего нервничал еще больше. А март, тем временем, плавно перетек в апрель. Первые одуванчики, появляясь тут и там, каждый миг напоминали о спящем. Мое волнение перерастало в отчаяние. *** Этот год, слишком наполненный событиями, чрезмерно утомил меня и спячка немного затянулась. Я и не думал, что мой "отпуск" так сильно встревожит Андрэ. Он был первым, кого я увидел, открыв глаза. Парень стоял на коленях возле моей кровати, голова же его, лицом вниз, покоилась на подушке. Глаз я не видел и решил, что он тоже прикорнул. Я бесшумно привстал и осмотрелся. Особых изменений не призошло. Все те же разбросанные повсюду вещи, шкаф со сломанной незакрывающейся дверью. Только на стенах появились мигающие разноцветные гирлянды, а на подоконнике в стакане стояла сухая еловая ветка. Вероятно, последствия того самого праздника, о котором так много рассказывал Андрэ. Обидно, что я все-таки пропустил его... Сквозь приоткрытую форточку в комнату врывался свежий весенний ветерок, пропитаный душистым ароматом цветов и зеленых почек. За окном цвела моя любимая сирень, а яркое солнце на чистом сочно-голубом небе заставляло сердце биться чаще. Желание жить вновь наполнило каждую мою клеточку. Стремление поделиться этим желанием заставило меня вспомнить об Андрэ. Я легонько тронул плечо друга, и он моментально вскинул голову, вздрогнув всем телом. Но болезненный вид Андрэ сразу охладил мой пыл: он совсем осунулся и побледнел, кислотной яркости глаза потускнели и воспалились, а щеки – давно не бриты и подазрительно влажны. Весь он как-то выбивался из жизнерадостной картинки утра. Мучительно усталый взгляд коснулся моего лица. — Д-Данделион? — Он самый, — я преободрительно улыбнулся, — а вот тебя совсем не узнать. Ответом послужил вой, напомнивший о раненном животном. Андрэ стиснул меня в нечеловечески крепких объятиях, почти стянув с кровати. — Ты спал слишком долго! Это крайне эгоистично с твоей стороны. Речь шла только о зиме. Ты... — Прости, — я обнял его в ответ, — я слышал каждое твое слово, сказанное за это время. Мне следовало тебя предупредить. Спасибо, что присмотрел за мной. — я слышал, как он всхлипывал, но решил не подавать виду. Люди ведь так хрупки в эмоциях и их проявлении. — Больше присматривать не буду. По крайней мере, так долго.