Одуванчик

Домой нас снова же отвозила Лили. В этот день она вообще сделала невообразимо много. Если бы не она, у меня, в принципе, ничего бы не вышло. Рискуя с таким трудом найденным рабочим местом в здешнем магазинчике, она раздобыла кучу фейерверков. Она же нашла подходящее место буквально за несколько часов, отвезла нас на собственной машине, а потом весь вечер запускала "огоньки" с достаточного расстояния. Если подумать, Лили и правда золотой человек. Чудной, беспардонный, чересчур импульсивный, прямолинейный и грубый, но все равно бесконечно добрый и отзывчивый. Даже несмотря на то, что позднее она только и делала, что хвасталась "раздобытым компроматом": « Всю дорогу на задних сиденьях продрыхли, голубки. Хорошо, что моя камера всегда при мне!» Благо в ее взбалмошную головку не пришло и к Данделиону так цепляться. Кому нужны очередные "комнатные прятки"? Сам Рыжик чуть ли не всю следующую неделю проходил счастливый. При любом удобном случае он снова и снова рассказывал о том, как же ему все понравилось, как же это было красиво и как он испугался сначала. С каждым разом рассказ становился красочней и эмоциональней. Но даже несмотря, на то, что я там тоже присутствовал, сколько бы раз Данделион не рассказывал о "волшебных огнях", мне было не в тягость слушать. Забавно. Вскоре я сделал вывод: если Данделиона что-то захватывало, то либо надолго, либо с последствиями. Никак иначе. Поводом для сего вывода стало заявление Рыжика, сделанное немного позднее: — Андрэ, я тоже сделаю для тебя что-нибудь особенное. Возражения не принимаются. – не представляю, какая сила помогла мне не засмеяться. Мордаха его так и светилась гордостью за принятое решение. — Мне? Серьезно? И что же именно? — А это... Это... Это секрет. Точнее сюрприз. Вот. — Вот оно как? – я все еще с трудом держался, – Ну, Если ты так сильно этого хочешь, поглядим. Ты только не натвори случайно чего-нибудь. – ответом послужил уверенный кивок. Как ни странно больше Данделион об этом не заговаривал, только все чаще исчезал куда-то. Мне удавалось заставать его за самыми разными занятиями: вышивкой, готовкой, нотами и книгами, рисованием и пением, даже за ноутбуком, хотя раньше "светящаяся штука" вызывала у того священный ужас. И всегда его мордашка выражала крайнее усердее и увлеченность, потому я не то что не мешал, вообще не вмешивался. *** Мучительно сложно было найти что-то, что могло понравиться Андрэ. Да, ему буквально нравилось все, что я делал или пытался сделать. Нравилось, но недостаточно. Мой подарок должен был заставить его глаза загореться радостью, а его губы растянуться в счастливой улыбке. Но мои подарки его скорее умиляли, чем радовали. Я так не хотел. Этого слишком мало. Я выведал у Лили какую еду Андрэ любит больше всего - яблочный пирог. Она сказала, что это одна из немногих вещей, которая может осчастливить Андрэ; пирог напоминает ему о семье. И я решил: нечто настолько символичное - именно то, что я так долго искал. Я незамедлительно приступил к готовке. На какое-то (причем довольно долгое) время кухня превратилась в одно огромное облако мучной пыли и дыма – последствия неудачных попыток. Все столы и большая часть посуды вскоре покрылись ошметками теста и некоего подобия джема, часть ее была испорчена гарью; по полу разлетелись яблочные шкурки, косточки и испорченные формочки; даже моя одежда, казалось, уже не подлежала восстановлению. Наконец, после нескольких часов напряженной деятельности, появилось оно: румяное, аккуратно украшенное, не тронутое гарью и не утратившее сладкого аромата произведение кулинарного искусства. Ранним утром я оставил подарок на прикроватной тумбочке Андрэ. Я хотел, чтобы он сразу увидел. Обычно, я не спал почти всю ночь и отсыпался до полудня. Я честно пытался ложиться раньше, но у меня совсем не выходило. Не дано, видимо. С Андрэ же все было наоборот: он вечно твердил, что ночь - его время, а сам отключался раньше полуночи. Эти то различия и помогли мне в тот раз. Я рассчитывал, что уже буду спать, когда Андрэ все обнаружит. Однако, я так сильно переживал и ждал реакции, что заснуть не выходило ни в какую. Я уже почти преодолел все препядствия, погружаясь в долгожданную дрему, когда тихие шаги разрушили тишину. Андрэ проснулся раньше, чем я думал. Я слышал, как он подошел ко мне, как тяжело скрипнула под ним хлипковатая кровать, когда он присел рядом. Я упрямо продолжал изображать глубочайший сон. Каким-то чудом я не раскрыл глаз и когда его пальцы слабо коснулись моей ладони. Отчего-то сердце забилось с невероятной силой, с такой громкостью, что я боялся, что Андрэ тоже услышит его. Но он не услышал. – Это очень мило, Рыжик. Но, боюсь, тебе все еще стоит попрактиковаться. И желательно нé ночью, – или услышал... Его слова прозвучали, словно упрек, но с того дня я наполнился еще большей решимостью. Я осыпал его дождем из сюрпризов: подкладывал рисунки и всякие самодельные безделушки, пытался петь ему из-за углов, и еще многое, многое другое. Реакция Андрэ же всегда была одинакова. Он мог усмехнуться или улыбнуться, сказать, что это мило и потрепать меня по волосам, и все. Не знаю, на что я рассчитывал, но явно не на это. С каждым разом я отчетливее осозновал, что мне мало. Просто катастрофически мало. Постепенно я впадал в отчаяние, уже с трудом выжимая из себя даже самые нелепые идеи. Я не умел другого и не имел возможности найти ему какую-нибудь по-человечески интересную штуку. Меня пугало и удивляло мое состояние. Наверно, оно и со стороны было заметно, потому как именно в этот период Андрэ сказал мне одну вещь: — Данделион, выслушай меня. Я уже понял, что ты очень мне благодарен. Мне правда нравится все, что ты делаешь. Но мне больно смотреть на твои страдания, ты вовсе не обязан продолжать, – опять. Опять он растрепал мои кудри, – Я вижу, что совсем выбился из сил. Можешь уже отдохнуть. И я сдался. Тяжелые мысли мгновенно улетучились, дышать стало так легко и свободно. Будто я только этого и ждал. *** Раньше Данделион никогда не слушался с первого раза. Все ему надо было самому проверить, самому догадаться. Однако, на этот раз все было иначе. Буквально на следующий день Рыжик оставил свое "хобби". Более того, с самого утра от него не было слышно ни звука. И что-то все-таки было не так. Меня терзало ощущение, что я задел его сказанным. С каждым часом тишины я все больше верил в то, что он не выходит именно из-за слов. Не имея привычки долго мучить себя догадками, я сразу поднялся к нему. По привычке я вошел без стука и тут же впал в ступор. Комната была пуста, окно распахнуто настежь. Вот тогда-то я разволновался не на шутку. Молнией метнувшись вперед, я высунул голову в окно и на всякий случай посмотрел вниз. Там тоже не было никаких следов падения или прыжка, даже трава не примята. Куда же он мог пропасть? Что-то мягкое и пушистое опустилось мне на нос, а затем проехалось по нему, неприятно щекоча. Я фыркнул и стряхнул раздражающий предмет с лица, только позднее догадавшись взглянуть на него. Полосатый, покрытый мягким мехом хвост, свисал с крыши, покачиваясь в такт тихой мелодии. Такой тихой, что я едва разбирал ее. Хорошенько прислушавшись, я узнал гитару. Кто-то играл на ней негромкую медленную и напевную мелодию. Постепенно она становилась быстрее и веселее, все еще напоминая незатейливую песню. Так вот, где он был все это время. Я забрался к нему через чердак и бесшумно подошел сзади. Рыжик ловко переберал струны тонкими и длинными, словно специально созданными для игры на гитаре, когтистыми пальцами. Тихо мычал под нос, подпевая самому себе. Лишь когда мелодия вновь замедлилась, а затем и вовсе утихла, я решился сесть рядом. Никто не произносил ни слова. — Лили как-то рассказывала о том, как ты учился игре на гитаре. Она говорила, что ты мечтал сочинять свои собственные песни, выступать, но тот инцидент лишил тебя этой возможности, и ты не смог продолжить обучение. Конечно, с этим я тебе помочь не смогу никак. Но прими хотя бы эту мелодию. — волосы Данделиона изящно развивались на ветру, а глаза, сияющие словно два бутылочных донышка под солнцем, устремились куда-то вдаль. Его мягкий, все еще по-детскому высокий голос звучал отрешенно, как будто он находился совсем не здесь. Я с трудом нашелся со словами. Мелодия была прекрасна. Она шла из глубины и, пускай была пока совсем не виртуозной, звучала просто волшебно. — Данделион... Она чудесная. Мне очень, очень нравится. Мне никогда не дарили ничего столь прекрасного и... Чистого. Спасибо. — Правда? – он наконец взглянул на меня. Сияние его счастливых глаз в этот момент могло затмить тысячи солнц. — Правда, — я придвинулся поближе и мягко улыбнулся. Рыжик опустил гитару на колени и сложил ладони на струнах. Я продолжал внимательно наблюдать за ним. Густые пучки ресниц, трепеща, опустились, скрывая взгляд пламенной занавесью; маленький клычок с силой впился в нижнюю губу; раздался тихий вздох. Прошло всего одно мгновение и выражение мордашки сменилось совсем взрослой серьезностью. Он долго смотрел на меня и молчал. — Андрэ... – лучи закатного солнца разожгли россыпь веснушек ярким пожаром, – Я, кажется, люблю тебя.