Одуванчик

Еще долго я сидел на крыше, размышляя над произошедшим. Поднялся сильный ветер, но я будто не чувствовал его. Не хотелось появляться внизу слишком рано, ведь Данделиону тоже требовалось время, чтобы прийти в себя. Было бы весьма неприятно провести весь вечер в неловком молчании. И все-таки, что-то подсказывало, что Рыжик не самостоятельно пришел к столь сложному выводу. Здесь явственно чувствовалась крепкая рука Лили. Зачем ей вообще понадобилось втягивать этого дурочка в свои вечные попытки свести меня с кем-нибудь? Она все никак не могла понять, что если я и захочу отношений, то сам с этим прекрасно разберусь. Терпеть не могу, когда кто-то лезет в мои личные дела. Все это время я относился к Данделиону, как к младшему брату, а теперь что? Она буквально вынуждает меня пересматривать свое отношение. Чем я, собственно, и занимался несколько часов напролет. Пока мысли о Рыжике плавно перетекали в планы о пыточном допросе Лили, вечерняя мгла незаметно опустилась на город. Становилось по-осеннему холодно и летняя майка уже не особо-то спасала. Пришлось спускаться и возвращаться в дом. Вопреки всем ожиданиям Данделион обнаружился на кухне. Видать, надумал, что сегодня я возвращаться не стану и решил самостоятельно накормить себя. Найдя себе надежное укрытие за дверным косяком, я принялся наблюдать за процессом. Не думаю, что еще когда-либо видел Рыжика в более забавном положении. Он тщетно пытался одновременно уследить за кипящей водой и сковородкой на огне, нарезать что-то, а, главное, не задеть при этом ничего своим хвостом. Гора осколков, наивно запрятанная под стол, подсказала, что последнее ему удавалось не особо хорошо. Злобно бормоча какие-то нездешние ругательства и нервно дергая краями ушей, он со звоном разбил очередной стакан. Это стало последней каплей. Он взвыл и запустил недокрошенным овощем в кастрюлю с выкипевшей водой. — Да пошло оно все! Чтобы я еще раз сюда зашел! – устав сдерживать смех, я решил таки вмешаться. — Может, тебе помощь нужна? — Не помешала бы, – пробубнил он, насупившись, но затем, словно опомнившись, он резко обернулся, задевая хвостом еще одну несчастную тарелку. — Я... Я думал, ты не придешь... — вид он имел при этом весьма сконфуженный. — Куда ж я денусь из своего дома то? Тем более, не могу же я оставить все на твой хрупкий...хвост. — Нечего издеваться! Совсем не смешно. — Ну, немножечко смешно. Ой, ладно-ладно, только не смотри так. Давай-ка лучше разберемся с этим беспорядком. *** Стыд перед Андрэ за все сделанное и сказанное наполнил всего меня, от кончиков волос до кончика хвоста. Я жутко переживал, не начнет ли он говорить о случившемся, не начнет ли задавать вопросы или, и того хуже, начнет меня избегать, а в итоге и вовсе вышвырнет туда, где и взял. Но, Андрэ, казалось, даже и думать об этом забыл. Или делал вид, что забыл (получалось, кстати, весьма неплохо). Он сразу принялся помогать мне с уборкой и исправлением ужасов, которые я успел натворить. Ему успешно удалось спасти еще несколько хрупких жизней ловкой рукой и невероятной реакцией. Не все было так хорошо, как показалось сначала. На протяжении всего ужина Андрэ уныло смотрел в пол или окно, не проронив не единого слова. Мои попытки завязать разговор обернулись полнейшей неудачей. Ответы звучали коротко, сухо и устало. Его лицо заметно побледнело, а глаза приобрели измученное выражение, во всем его поведении скользила едва уловимая вялость. Я сразу решил, что виной всему я, истрепавший бедняге все нервы. А когда он ушел в спальню на несколько часов раньше обычного, не выказывая не единого намека на готовность провести всю ночь, занимаясь ерундой, сомнений в этом уже не осталось. С утра положение начало ухудшаться. Он стал медленее двигаться, закрывал половину лица платком и даже на шаг не подпускал меня к себе. Андрэ выглядел как ходячий мертвец, каждые несколько часов впихивающий в себя кучу таблеток. В последний раз я видел его таким зимой, когда обнаружил того сидящим подле кровати. Я даже представить не мог, что могло довести Андрэ до такого странного состояния. Я собрал всю волю в кулак и наконец спросил его самого, оставив догадки до лучших времен. Андрэ сказал, что это обычная простуда и бояться тут нечего. Простуда? Пфф. Знал бы я еще, что это такое... Расспросить его получше или хотя бы выяснить, что еще за "простуда", мне так и не удалось. Предотвращая любые попытки дальнейшего контакта, Андрэ мрачно заперся в своей комнате, настрого запретив мне там появляться. А я и не стал противиться, в конце концов, сам извел бедного своими вечными идеями. Но провести целый день в одиночестве было уже не в моих силах. Отсутствие разговоров, занятий и Андрэ давили на меня, как нога на перезревшую сливу, от своей тяжести упавшую с дерева. Слова и энергия постепенно накапливались во мне, готовые вырваться в любую секунду и разнести весь дом огромнейшей цунами из невыполненного и несказанного. В конце концов, я нашел успокоение в своём новом шестиструнном друге. Я обосновался под дверью замка одиночества имени Андрэ и принялся тихонько перебирать струны, подбирая мелодию. Процесс был прерван громким звуком тяжелого удара, где-то в районе моей головы. Чем-то, запущенным в стену. — Да хватит меня мучить! Я долго терпел. У меня голова раскалывается! Забирай гитару и вали отсюда! — реакция напрочь отличалась от того, что я ожидал. Действительно ошарашенный, я тут же подскочил со своего места, с трудом удерживаясь от полного и безвозвратного побега. — И-извини?... — Кыш, я сказал! Я ждал. Ждал извинения всю ночь. Все утро. Не издавал ни звука, не шевелился. Сидел наверху тихо, как мышь. Но Андрэ, похоже, придерживался той же тактики. И тогда, я сам пошел к нему. Кипя от негодования, взвинченный и растерянный. Я знаю, что наговорил чуши, но это не повод вести себя со мной так грубо. В конце концов, я ведь извинился! Дверь распахнулась, едва я коснулся ее. Все это время Андрэ даже на заперался... Я даже не проверил этого... Вид он имел весьма жалкий: мертвенно-бледное лицо едва-едва торчало из туго обмотанного вокруг тела одеяла, опухшие глаза скрылись под подрагивающими веками, скулы еще больше выделились на худощавом лице. У меня просто духу не хватило упрекнуть его хоть в чем-то. Все внутри сжалось. Казалось, что жить ему осталось совсем немного. Но больше всего меня смутило, что смотря на Андрэ, я видел своего отца таким, каким я его запомнил. Умирающим. Настоящий страх подступал со всех сторон, пронизывая каждую клеточку холодом. Я будто оцепенел. Разум отказывался верить в происходящее. С трудом выдавливая из себя звук, я позвал его. — Андрэ?.. Ты умираешь? — я присел рядом с кроватью и внимательно посмотрел на худое лицо. Глаза приоткрылись, обнажая тускло-голубые озерца, и недоумевающе взглянули на меня. — Что? Умираю? От простуды не умирают, дурачок. Вечно ты драматизируешь. — Парень слабо усмехнулся и приподнялся, выползая из кокона, в изнеможденном взгляде мелькнула былая мягкость и живость. — Я ведь сказал не входить. Заразишься же. — Заражусь? Так ты болен? — послышался усталый вздох. — Данделион, ну я же еще вчера сказал... — Откуда мне было знать, что это болезнь? У нас оно по-другому называется. — облегчение растеклось теплой волной, все страхи отступили, тихо ворча под нос, а я вновь приобрел уверенность. — И вообще, раз так, болезни внешнего мира не страшны обитателям Суборбии. ...ты ведь только из-за этого меня избегал, да? И накричал... — Хватит тараторить. Пожалуйста, — Андрэ взвыл и снова спрятался в своем коконе, усиленно вжимая уши. — Извини, что не объяснил. Извини, что накричал. Но у меня ужасно болит голова, я уже второй день не могу добраться до лекарств. Прошу, не будь таким... — Я могу помочь. Что нужно сделать? Или вы лечетесь ворчанием и лежанием на кровати? — Андрэ скривился и всем своим видом дал понять, что шутка оказалась весьма неудачной. — Ты мог бы, но... На самом деле ты не должен напрягаться. Само пройдет. — Андрэ. Ты следил за мной, пока я спал, а я послежу за тобой, пока ты болеешь. Говори, что надо. – Андрэ хмыкнул, высохшие губы на долю секунды растянулись в улыбку. — Тащи лекарства. И я б от еды не отказался. — Какие именно лекарства?