Правильного выбора в реальности не существует — есть только сделанный выбор и его последствия. © Эльчин Сафарли
Вся жизнь Ривая была сплошная череда довольно серьёзных решений, требующих обдуманных ответов, которые тот принимал практически не раздумывая или же всецело полагаясь на благоусмотрение своего дядюшки, лишь равнодушно махнув рукой. К вопросу о вечности жизни и скорой кончине Леви также подходил весьма отдалённо и вообще жил каждый день так, словно он был для него последним, и всем своим беспристрастным видом показывал, что уже этим прекрасным вечером готов был уйти в мир иной. Но никогда не мог позволить кому-либо оказать такую честь: убить себя. Не видя определённой цели в жизни, он скептически относился абсолютно ко всем и вся. Единственное, что давало юноше выплеснуть все свои силы, чтобы почувствовать вкус жизни, были бои. Нет, Ривай никогда не устраивал перепалки самостоятельно. Проблемы сами находили его; и тогда парень мог вдоволь насладиться разбитой собственноручно физиономией наглеца, посмевшего лениво повернуть свой грязный язык по отношению к невысокому страннику, более походившего на мученика. Отчасти им он и являлся. С тех пор, как мать Леви скончалась от неизвестной эпидемии, посетившей его края, Кенни нанёс к нему визит, предложив обучение его ремеслу. Ривай до сих пор видит, как тлели угольки его дома, где на чистой постели провела свои последние дни Кушель Аккерман. Парень любил свою мать. Она поселила в его сердце доброту, научила бережно относиться к тому, что имеешь. Они жили в бедной хижине в богом забытом месте, но это их устраивало. И даже при всей своей отдалённости от ближайшей деревни болезнь достала единственного важного человека в жизни Леви. Тысячу раз он проклинал себя за то, что вирус взял не его. Знания Ривая в области целительства были довольно скудны, за что он ещё более ненавидел свою беспомощность. Кушель, слабо сжимая руку любимого сына, шептала ослабшим голосом, молила его о том, чтобы он берёг себя. Леви дал слово, и эта заповедь легла клеймом на его дальнейшую скитальческую жизнь. Потухший материнский взгляд, всё ещё с нежностью глядевший на него из-под впалых век, также сопутствовал ему. Он слабо помнит теперь черты её иссохшего бледного лица, но её глаза навсегда запомнились ему. Подобный взгляд он увидел и в Микасе. Это ужаснуло его, заставив вспомнить наяву то, что давно перестало являться ему во снах. Беззащитная девушка с мужеством, коим могут позавидовать многие взрослые люди. Но отличие состояло в одной простой истине: её ещё можно спасти.***
Совершить побег из патрулируемого стражниками города было совсем не трудно. Пустить пыль в глаза самодовольным глупцам, привыкшим наживаться на налогах простых людей, оказалось задачей совершенно простой. Проверка выезжающих грузов велась тщательно: смотрели содержимое повозок, мешков, бочек и прочих товарных ёмкостей, способных провезти человека. Поэтому вариант со старым торговцем, провозившем тяжёлые мешки, отпал сразу же. Пробовать бежать, преодолев стену замка, тоже было бы глупо, ибо равнинная местность широко просматривалась с башен. Оставалось одно: воспользоваться даром Кенни, способным менять сущность не только предметов, но и людей. Леви был настроен категорически против сей затеи: идея обращаться в животное пришлась ему очень не по вкусу, в особенности когда дядя стал перебирать в уме тех существ, которые мог сотворить из племянника и его спутницы. Кенни привлекла мысль превратить их в кошку и пса, но без согласия «подопытных» провернуть такое было невозможно. Поэтому общим решением стало только лишь изменение внешнего облика Леви, сохраняя его человеческий вид. Для сотворения сего чуда странники выбрали пустую товарную стойку в конце торгового ряда, куда не могли попасть по случайности прохожие. Некоторое мгновение — и Леви внезапно состарился, а Кенни и вовсе усох до возраста Брома. Микаса же, впервые столкнувшись с подобными способностями, теперь сомневалась в том, что вообще сможет когда-нибудь вновь стать собой. Противоречить людям, которые не желали ей зла, было бессмысленно, поэтому ей пришлось смириться с новыми чёрными лапками, чересчур чутким слухом и усиками, воспринимающими каждое колебание в окружающей среде. Она нашла своё место у Ривая на руках, который вскоре заверил её, что долго терпеть шерсть и длинный мешающий хвост ей не придётся. Блестящее мастерство использования отточенных навыков в сфере магии у Кенни дали возможность беспрепятственно покинуть адское место, которому было чуждо сострадание. Стражники бегло осмотрели лица старцев и беспрекословно дали добро на выход из замковой территории. Как только ров и дорожная колея остались позади, а глазам открылся просторный вид на лес спереди и невысокий, но крутой подъём «за плечами» в виде изумрудного цвета холма, Кенни ворчливо сел на траву у его подножия, приняв свой прежний вид: — Поверить не могу, что когда-нибудь я стану так стар, что не смогу ни шагу ступить без боли, — потянувшись, он размял плечи и продолжил: — Хорошо, что пока я в самом соку. Правда, Леви? Племянник лишь фыркнул в привычной манере, несмотря на хриплый от старости тела голос, и укоризненно подметил: — Вместо того, чтобы восхищаться своей отталкивающей наружностью, лучше бы и нас прежними сделал. — Я слишком устал за сегодня, наше приключение отняло у меня много сил, — по-прежнему не теряя своей харизмы, Кенни заложил руки за голову и полностью распластался на мягкой и тёплой после жаркого солнечного дня траве. — Тебе и так нормально, Леви. А девочке и подавно. Ривай почувствовал, как Микаса напряглась и взволнованно приподняла мордочку. — Кенни, это абсурдно. Немедленно верни нам прежний облик. Ты же знаешь, что нельзя долго находиться не в своём теле, иначе ты рискуешь потерять своего любимого племянника, — Леви, мысленно выругавшись, акцентировал внимание на последних словах, вкладывая туда максимальную порцию иронии; он ждал, пока дядя наиграется с собственным эго и, наконец, образумится. — Да и Микаса боится. Ривай, будучи в данный момент давно не молодым мужчиной зрелых лет, опустил голову на создание в своих руках и бережно провёл мозолистыми пальцами от головы и вдоль позвоночника кошки, поглаживая шерсть, такую шелковистую, приятную на ощупь, и блестящую в последних лучах солнца, заходящего за горизонт. Нежные движения руки мужчины успокоили Микасу, и животное расслабленно опустило хвост, выгнувшись в спине. Кошка прикрыла глаза, а после довольно мурлыкнула — но затем резко стихла, будто пробудившись. Она спрыгнула с рук Леви и мягким грациозным шагом направилась к Кенни. Старший Аккерман обратил на неё внимание лишь тогда, когда она зацепилась коготками за подол его плаща. — Так и быть, сжалюсь над вами. И только потому, что сам устал держать вас под контролем своей магии, — Кенни хмыкнул, а затем понизил тон голоса и обратил взор на племянника. — Ты ведь помнишь, о чём я тебе говорил? Доставай её вещи и отнеси дальше, где она сможет одеться, а потом возвращайся, чтобы я знал, когда прервать действие сил. Леви кивнул, снял с плеча кожаную сумку и присел, доставая оттуда купленное им накануне платье. Затем кивнул девушке в обличии животного и та беспрекословно последовала за ним за ближайшее дерево с толстым стволом. Он оставил одежду для неё на земле, а она резво подскочила к платью, узнавая полюбившуюся вещь, и посмотрела вслед уходящему мужчине, ожидая возвращения прежнего Леви к прежней себе.***
Красные языки пламени, поднимаясь вверх, то и дело выплёвывали горящие искры, которые тут же потухали, едва касались земли. Ривай подбросил в огонь ещё несколько толстых веток иссохшей сосны, и в нос ударил приятный эфирный аромат смолы. Костёр освещал, казалось бы, добрую половину леса, что было хорошей защитой от возможных изголодавшихся хищников. После того, как Кенни окончательно прекратил удержание своей силы, тот сильно ослаб, норовя каждый раз заснуть в пути. Им было необходимо уйти подальше от замковой территории, чтобы их ночлег не был рассекречен. Сперва дядя шёл сам, затем ковылял, опираясь на Леви, отчасти пребывая уже в своих снах. А после и вовсе Ривай был вынужден тащить его, пока Микаса не нашла чистую от деревьев опушку посреди чащи леса. Спать юноше не хотелось. Он долго наблюдал за горящим огнём, пытаясь найти в нём успокаивающую колыбель для себя. Но всё тщётно. Пламя действовало на него скорее ободряюще и освежающе. Ривай оторвался от нынешнего предмета наблюдения и оглянулся в поисках Микасы. Не найдя её в поле зрения, он встал и вполголоса позвал её по имени, вновь оглядываясь. Девушка поднялась на коленях из-за елового дерева и приподняла руку, обозначая своё местонахождение. Парень медленно направился к ней. — Почему ты ушла так далеко? Не боишься диких зверей? — Единственные дикие звери, представляющие для нас угрозу, — это люди. Остальных мы не интересуем. Леви смотрел на неё сверху вниз, пока она, поджав под себя колени, плавно водила ладонью по мягкой траве. Юноша обратил внимание на свежие царапины и ссадины на её руках. Он присел рядом и согнул одно колено, положив на него руку: — Почему ты не излечишь своё тело, как смогла сделать это с моей раной? — Я не могу лечить себя. Мой дар предусматривает лишь заботу о других, но не о себе. Это было бы эгоистично. — Глупое правило. Когда с тобой что-нибудь случится, ты не сможешь больше никому помочь, если сперва не поможешь себе. Кенни, например, сегодня смог удерживать свою магию не только на себе, но и на нас. Это требует больших усилий, поэтому он так измождён. Те, у кого ты научилась этим словам, явно не хотели посвящать тебя полностью во все возможности твоего дара. Микаса вмиг помрачнела и сложила руки на коленях, положив на них подбородок, смотря на вид далёких гор, спрятанных в ночном тумане из-за редеющих рядов деревьев. — Возможно. Когда была жива моя мама, она учила меня всему, что знает. Но когда её не стало... Меня забрали другие люди, которые учили лишь тому, чем я должна была бы заниматься до конца дней своих: смотреть за домом и ухаживать за хозяйством. Магией пользоваться запретили, когда я однажды залечила с её помощью сына хозяев, которого ранили другие задиры в драке. Тогда мне пришлось практиковаться на лечении домашних животных, чтобы не терять навыков, и украдкой читать книги. — Вот как. Но неужели такая жизнь лучше, чем та, в тепле и спокойствии? — Не лучше, но и не хуже. Всё было хорошо, пока однажды мне не сказали, что я должна буду выйти замуж за Эрена. — Эрен — это... — Сын этой семьи. Он был добр и мил, но он с детства был для меня любимым братом. А эта весть стала для меня поражением. Сперва я упрашивала его мать не делать этого, но она сказала, что я должна отдать долг за то, что они приютили меня после гибели моих настоящих родителей. Эрен тоже не особо возражал, потому что не хотел перечить воле родителей. Я сбежала прямо накануне того дня, когда должны были проводить обряд... Но я ни о чём не жалею. Это было бы неправильно. — И каким образом ты угодила в лапы оруженосцев? — У этой семьи был один олень, которого принёс отец Эрена с охоты. Мы его выкормили, и той ночью я смогла сбежать с его помощью. Он долгое время был на ногах без передышки и сильно устал, потому что не привык к такой нагрузке. Видимо, Йегеры быстро поняли, что меня нет, и обратились за помощью к рыцарям из ближайшего округа, с которыми у них были связи. Они гнали меня до чужой территории и смогли ранить моего оленя. Когда я лечила его, меня увидели чужеземные патрульные и схватили. Я долго пыталась выбраться, отсюда и раны от побоев. А дальше тебе всё известно. — Отвратительно. Это ужасно, когда твоей жизнью распоряжаются совершенно не причастные к тому люди. Но я никогда бы не подумал, что ты способна на такой отчаянный поступок, поставив на кон всё. — После смерти родителей я думала, что вновь обрела семью, но именно этот случай пошатнул мою веру в счастливую жизнь. Мне больше нечего было терять. — Ошибаешься. Всегда есть, что терять. Главное — не утратить себя. Микаса впервые за весь разговор перевела свой взгляд на мужчину, безмятежно смотрящего вдаль, как и она до этого. Он почувствовал это и тоже посмотрел ей в глаза. Что-то неясное для Ривая было в этом взгляде: то ли вызов, то ли раскаяние. Он сумел разглядеть блеск серых глаз даже при свете луны, и оба ощутили, что ситуация приняла иной оборот. — Не зря всё-таки Кенни увидел в тебе сущность дикой кошки, — озвучил свои мысли парень, понизив тембр голоса. — Такая же своевольная. — Я... — сбитая с толку словами собеседника, Микаса не сразу смогла дать отпор в этой словесной дискуссии. — Это было глупо. Почему он не мог обратить нас в птиц? Тогда нам было бы проще и быстрее пересечь стену. — Нет, это не совсем так. Во-первых, нам бы пришлось потратить много времени на то, чтобы учиться полёту. Умение не приходит с его магией, благодаря чему ты не смогла полностью потерять связь с "Микасой" и одичать после превращения. Во-вторых, чтобы удерживать действие своих способностей, Кенни всегда нужно держать нас в поле зрения, а во время полёта, да ещё и глазами пернатых, это невозможно. Ну а в-третьих, трёх неуклюжих птиц сразу бы заметили дети жителей Карлеона, которые не прочь подержать в руках и поэкспериментировать с диковинным живым существом. — Я не знала, что носители магического дара могут иметь такие силы, — выдержав паузу после подробного разъяснения Леви, осмысливая сказанное, ответила Микаса. — И я никогда не думала, что когда-нибудь мне доведётся почувствовать себя животным. Это... ошеломляюще. — Этот дар не так уж хорош, как кажется. Он редко может пригодиться, ибо для того, чтобы свершить такое, нужно добровольное согласие обращаемого, как я уже говорил. Нам повезёт, если Кенни проснётся завтра, потому что он может так спать непробудным сном и больше двух суток. Такая магия отнимает чрезвычайно много сил, к тому же он не пользуется этими возможностями. Наш случай был исключением. — Это не единственная сфера возможностей его дара? — Конечно же нет, чёрт возьми. И у тебя тоже не единственные ведь способности контактировать с животным миром и исцелять. Просто это то, что открылось тебе сразу. Если долго учиться и практиковаться, мы сможем овладеть всеми возможными заклинаниями. Но это требует времени и выдержки. — Разумеется. Ты говорил о своём дяде, но ни слова не сказал о себе. Какой у тебя дар? Что тебе «открылось сразу»? — Я много чего освоил за свою жизнь. Но первое, что я смог сделать с помощью магии, это сдвинуть с места тяжёлый шкаф, не прикасаясь к нему, когда под него упала ложка. Мать говорила, что мне тогда было от силы три года. Микаса внимательно слушала его, но после произнесения последней фразы из её уст непроизвольно вырвался лёгкий смешок, и она прикрыла рот ладонью, продолжая тихо смеяться смехом, который пришёлся Риваю по вкусу: — Неужели я сказал что-то смешное? — серьёзным тоном спросил он, привыкнув сразу же затыкать оппонентов таким способом; но Микаса оставалась непреклонной. — Прости, Леви. Я не хотела тебя обидеть. Я представила, как такой малыш, как ты, в детстве смог сдвинуть большой шкаф. — Но сейчас я ведь не малыш. — Ты так думаешь? Леви, чувствуя, что разговор перешёл в игру слов, предупредил: — Твои шутки тебя до добра не доведут. — Прости... — Не стоит. Рад, что смог поднять тебе настроение, — приподнимаясь с земли, сказал он. Микаса, заметив это, резко ухватилась за его плащ рукой, дёрнув на себя: — Не уходи. Останься со мной. — Я и не думал. Мне нужно лишь пойти и подбросить в огонь хвороста. Я скоро, — ответил он, после чего трусцой побежал к месту ночлега. В момент управившись с причиной его отлучения от приятного собеседника, Ривай, даже не стараясь вести себя бесшумно, чтобы не нарушить сон Кенни, порывшись в дорожной сумке второго, достал черный свёрток ткани, связанный тонкой бечёвкой. Так же быстро Леви поднялся на ноги и направился к невысокой ели, попутно развязывая толстую нить. Ещё момент — и новая вещь оказывается на тонких плечах Микасы, которая теперь недоумевающе смотрит на юношу, севшего чуть ближе, чем некоторое время назад. Она хотела бы возразить, но холод ночного ветра, а более того настойчивость во взгляде Ривая пресекли дальнейшие вопросы и очевидные ответы. — Не забывай, что мы теперь связаны, — начал разговор юноша. — В какой-то степени я чувствую то же, что и ты. Ночной холод не исключение. Некоторое время они просидели в полном безмолвии, прислушиваясь к тихим шуршаниям листвы деревьев и стрекочущим насекомым в траве; где-то над ними пролетела сова, громко выкрикивая своё звучное уханье, говорящее о том, что её ночная охота в самом разгаре. Ночь на удивление выдалась относительно тёплой, что было нехарактерно для холодного и влажного климата Альбиона. — Куда вы пойдёте теперь? — не поднимая глаз с рассматривания фиолетово-голубого цветка рядом с собой, спросила Микаса. — Думаю, что в родные края Кенни. Там я живу с тех пор, как он забрал меня, но всё ещё не считаю то место своим домом. Но прежде нам нужно будет заехать в ближайшую таверну, где мы сможем нормально поесть и отдохнуть, — произнёс Ривай, умиротворённо распластавшись на земле, подложив под голову свой скрученный плащ; он приоткрыл глаз, чтобы лучше видеть чуть повёрнутое к нему лицо Микасы, которая всё так же сидела, укутавшись тёплой вещью, и добавил: — Нам с тобой, в частности. Кенни к тому времени достаточно восстановит свои силы. — Я не вижу смысла моего пребывания здесь, — понурив взгляд, ответила она. — Я то и дело обременяю всех своим присутствием... Что я могу сделать для вас, чтобы расплатиться за всё? — Я тебе не торгаш какой-нибудь, — не изменяя своему тону, начал Леви, — и если я что-то сделал, то сделал это лишь из собственных побуждений. Глупо спрашивать об этом. Я ничего не требую взамен, о чём, кажется, мы уже говорили. Просто живи. И вновь тишина. Ривай понимал, что девушка, второй раз утратившая свой уютный маленький мир, переживает огромное внутреннее потрясение, состоящее из противоречий тому, что она сделала и чего могла бы не делать. Поэтому он, дав ей некоторое время на обдумывание слов старшего, не спеша продолжил: — Поэтому перед тобой сейчас стоит выбор, Микаса: уйти прямо сейчас, бросив себя на волю судьбы, что значит наплевать на все мои усилия, потраченные на спасение тебя. Или остаться с нами, и тогда придёт время, которое покажет степень твоей благодарности мне; в этом случае ты сможешь избавиться от укоров совести, которая, очевидно, обладает редким упрямством. Микаса в процессе его обращения приподнялась с коленей и повернулась к нему, вновь присев, подложив под себя ноги. Она расслабленно держала руки на коленках и внимательно смотрела в его щёлочки полуприкрытых век, из-под которых блестели ясные очи. Немного грубые, но всё-таки сказанные с благим намерением слова произвели на неё положительное впечатление, и Микаса отметила для себя его способность быть одновременно «не выбирающим выражения» человеком и блестящим дипломатом, обладающим умением склонять слушающих на свою сторону. Разумеется, его манера нисколько не повлияла на выбор решительной девушки. Самым важным фактором для неё на тот момент было его предложение стать спутницей двух странников, таких же могущественных и одарённых, как и она сама. Такая перспектива отозвалась в её душе загорающейся надеждой на возможное будущее, которого, как она была уверена ранее, более не станет. — Я хочу... — вырвалось из её уст полушёпотом. В ответ её секундному замешательству Леви удивлённо приподнял бровь, пока она снова не заговорила более уверенно, собираясь с мыслями. — Я хочу пойти с вами. Позволь мне остаться. Её чудное личико приобрело выражение твёрдой решительности и непоколебимости, что читалось в её честных глазах и чуть сведённых бровях на переносице; она знала, что Риваю не понравятся сомнения. Мужчина, чуть приподняв туловище над землёй с помощью опоры в виде согнутых локтей, тоже внимал её словам, улавливая все изменения тембра в её голосе и одновременно ощущая и дерзость, и отвагу уже явно давно взрослого душой и разумом человека перед собой. Он еле заметно кивнул и сказал: — Так-то лучше. Нам не нужны неопределенности. А теперь ложись спать, Микаса. Мы оба должны выспаться, ведь впереди нас ждёт утро и долгая дорога, — Ривай вновь лёг на землю, приняв прежнее положение, и затем, устроившись поудобнее, вопросительно посмотрел на девушку, которая понятия не имела, где ей позволительно будет прилечь. — Что не так? — Всё в порядке, просто я... — Тебе не в первой делить со мной ложе. Потерпи до завтра. — Нет, не в этом дело, Леви, — слегка разозлившись на прямоту Аккермана, ответила она. — Можешь лечь на меня, — предложил он, только после осознав, что его слова можно понять без присущей прямоты, поэтому после мужчина внёс ясность в сказанное ранее: — Так будет теплее. Микаса довольно скверно ощущала собственное смущение и неловкость, которой у Леви не было и следа. Она, убедившись, что Ривай закрыл глаза, плавно опустила свою голову на его грудь. Щёки горели, но Леви «поделился» с нею своим спокойствием: Микаса чувствовала его размеренное дыхание, сопровождающееся приподниманием грудной клетки мужчины, слышала биение его сердца, и ей подумалось, что это сердце теперь бьётся чуть чаще, чем днём ранее. Она прикрыла глаза, прижавшись к тёплому человеческому телу, когда его рука осторожно опустилась на её талию.