Три больших ошибки наследницы трона

Я почти могла ощущать, что происходило в реальности, — словно просыпалась иногда и смутно слышала доносящиеся откуда-то очень издалека голоса: взволнованную Стеллу и Флору, Текну с Музой, Фарагонду и, кажется, медсестру. Точно осознавала, что они говорили про жар и большой процент повреждений, а потом снова засыпала, видя перед собой пламя, лаву и сверкающие ненавистью жёлтые глаза. — Пожалуйста, хватит! — взмолилась я, прекрасно понимая, что всё было без толку. Сколько времени я тут провела? Дни? Недели? Поблизости не было ни часов, ни календаря, ни солнца — лишь нескончаемый, бескрайний огонь. Меня испепелило заживо — это я помнила в мельчайших подробностях и, если бы Фарагонда попросила, готова была воспроизвести этот момент в памяти так, словно действительно вновь его переживала. Гоняющий меня без продыху дракон услужливо поддерживал это воспоминание максимально живым и ярким: к ощущению слезающей заживо кожи и боли в распоротом когтями животе я уже практически привыкла, просто смирившись с тем, что никогда больше не смогу почувствовать ничего другого. Что удивительно, в отличие от боли, усталость и прежние разрывающие голову негативные эмоции полностью меня покинули: впервые я окунулась в такую ясность и трезвость сознания, что даже опьянела в первые секунды, за что поплатилась мощным ударом в бок и только тогда сообразила, что гонка продолжается и я в ней явно проигрываю. Жар, спёртый воздух и недостаток кислорода никак не способствовали обретению второго дыхания, и я сдавала — просто не могла всё время оставаться на шаг впереди него и постоянно выходить из сражения невредимой. Я точно знала, что дракон догонял меня, но в те моменты оставшиеся крохи сознания заботливо выключали весь мир: я не ощущала того, как он разрывал меня и сжигал заживо, не помнила, насколько больно мне было и сколько крови я видела — перед глазами стояла лишь непроглядная, спасительная темнота. И подобное возрождение из пустоты, чтобы просто снова начать бежать, а потом вновь повторить это, и вновь, и вновь, и ещё раз, было лучшим решением из всех возможных: оно позволяло мне верить во что угодно, и, чтобы не сойти с ума окончательно, я верила в перезагрузку, потому что иначе, если хотя бы просто допустить, что однажды я вернусь обратно в своё тело… я не была уверена, что смогу всё это выдержать. Мне было больно, страшно и так пугающе бесцветно «никак», что возможность снова влиться в обычную школьную жизнь казалась поистине неосуществимой. Периодические вспышки проясняющегося сознания позволяли мне улавливать обрывки чьих-то фраз: я слышала Флору, узнавала голос Текны, различала Палладиума и Уизгиса и даже пыталась сказать что-то в ответ, сообщить им о том, что это была не я, но другая Блум затыкала меня прежде, чем мне удавалось издать хоть звук, и вновь заталкивала глубже в темноту, чтобы там я безрезультатно разрывала себе лёгкие от отчаянного крика. Дракон продолжал гоняться за мной, и опция бега была отточена уже до автоматизма — настолько, что во время погони я ухитрялась отстранённо думать о других, никак не связанных с ней вещах: например, о том, что сейчас настоящая я находилась чёрт знает где, пребывая пленницей собственного сознания, а никто этого даже не заметил. От мысли этой становилось самую малость обидно — правда, времени, чтобы полноценно насладиться жалостью к самой себе, не было, потому что при любой неосмотрительной заминке меня неизменно настигали острые клыки, и тогда всё начиналось по новой. Со временем я научилась отвечать дракону той же монетой и искренне не понимала, почему с самого начала не попыталась отразить пламя своими силами — глядишь, и удалось бы избежать попадания в этот замкнутый круг. Внутренний голос справедливо возражал, что было бы глупо использовать магию против буквально своей же магии, но всё же упущение это по-прежнему оставалось упущением, и менее досадным его не делали никакие доводы разума. Ускоренные тренировки в максимально экстремальных условиях быстро научили меня ловко закручивать выдыхаемый драконом огонь и возвращать его отправителю: в первый раз, когда в морду ему неожиданно прилетел мощный огненный столб, он ошалел настолько, что даже застыл на месте, вспахав лапами пол и невольно дав мне минутную передышку. А потом взревел во весь голос и погнался за мной с такой убийственной яростью, что ещё немного — и начал бы испепелять одним лишь взглядом золотых глаз. Я подлетала на взрывах под ногами и разворачивалась в воздухе, скользя по огненной дорожке, швырялась в зверя фаерболами, метя в основном в глаза, и раскрывала прямо перед собой полыхающие щиты, врезаясь в которые, огненный луч с силой отбрасывал меня назад, но хотя бы не причинял физического вреда. Дракон ревел, рычал и щёлкал зубами, остервенело пытаясь перекусить меня надвое, однако теперь я не давалась ему так просто, научившись забрасывать в раскрытую пасть свой собственный коктейль Молотова, который в реальности точно бы разнёс ему половину головы, а пока хотя бы просто заставлял замедлиться, тем самым позволяя мне перевести дух и восстановить сбившееся дыхание. Знакомые голоса продолжали прорываться ко мне сквозь плотный слой чёрного тумана, и я слышала, как она отвечала им моим голосом, а потом задавалась вопросом, звонит ли она хоть иногда волнующимся родителям. — Эй, головешка! — заорала я дракону, когда он в очередной раз замер, спешно восстанавливая выжженные мной глаза. — Мы так до скончания времён с тобой будем носиться! Не недоело ещё? В ответ он лишь грозно зарычал, и я побежала снова. Другая Блум разговаривала со Стеллой, весело над чем-то смеясь, — я заскрежетала зубами, чувствуя, как внутри поднимается новая волна злости. Это моё тело. Руки у меня чесались от желания создать полноценный огненный вихрь и заставить утонуть в нём всё, что находилось в пределах этой чёртовой бескрайней комнаты, но масштабные атаки отнимали слишком много сил и всё равно никак не переламывали ход игры, а потому использовать их стоило только при самых чрезвычайных обстоятельствах. Я чувствовала себя персонажем дурацкой компьютерной игры, в которой различные сочетания кнопок давали варьирующиеся по силе и тяжести урона атаки, а режима «неподвижно» и вовсе не существовало — даже если ты стоял на месте, всё равно невольно перепрыгивал с ноги на ногу в ожидании следующей атаки. — Хватит! — предприняла я очередную попытку успокоить зверя и, изловчившись и подсобив себе взрывом, подпрыгнула, приземлившись ему на морду. Горящие ненавистью глаза блеснули в опасной близости от моего лица. — Это ничего не принесёт, тупая ты скотина! Она натравила нас друг на друга, а сама там развлекается! Дракон клацнул зубами, и мне пришлось спрыгнуть, дабы не оказаться расплющенной его тяжёлой лапой, которая вместо меня ударила его прямо по морде, оцарапав нос острыми когтями. — Так тебе и надо, — мстительно прошептала я, слушая его болезненный вой и уворачиваясь от поспешившего достать меня вместо лапы хвоста. Спустя какое-то время до меня снова донеслись голоса снаружи: судя по шуму, это был урок, и другая Блум о чём-то говорила, обращаясь к классу. Поддавшись какому-то необъяснимому порыву, я направила столб пламени в чёрный потолок, надеясь, что, может, это доставит ей хоть какой-то дискомфорт, но, даже если это действительно было так, никакой реакции не последовало, и я совершенно бездарно растратила последние секунды своей форы, позволив дракону полностью заживить все полученные раны. Я выдохнула: тяжело и шумно. Гонка продолжалась. Без ощущения времени было очень сложно сказать, сколько мы вот так воевали: мог пройти всего день, а мог и целый месяц, и от мысли, что я могла провести в этом безумии уже несколько недель, ни часику при этом не поспав, становилось одновременно смешно и страшно. В какой-то момент всё вдруг стремительно пошло не так: я снова пропустила удар и уже приготовилась к привычной перезагрузке, но вместо этого почувствовала на своём плече сильную и колючую хватку — дракон куда-то меня нёс, зажав в пасти за шкирку, как беспомощного котёнка. Стряхнув с себя успевшую налипнуть темноту, я попыталась хотя бы приблизительно понять, куда он шёл, но ничего, кроме озаряемой отблесками пламени темноты, так и не увидела — до тех пор, пока впереди вдруг не забрезжил свет, позволивший мне разглядеть пыльную дорогу, проносящиеся мимо зелёные деревья и чью-то спину прямо перед собой. Дракон отпустил меня, и я рухнула на колени перед этим огромным экраном. — Нравится? — заговорило отражение, и голос её звучал будто бы со всех сторон одновременно. — Считай это небольшим подарком. — Что это? — спросила я напряжённо, но она лишь усмехнулась: — Подумай и догадаешься. Я снова вернула взгляд на экран, и долгих несколько мгновений понадобилось мне для того, чтобы понять: это был вид из моих собственных глаз. — Ты… — Голос мой дрогнул, и закончить фразу удалось с трудом. — Ты что задумала? Ответа не последовало, зато вскоре его в полной мере продемонстрировали мне наглядно: оказывается, спина эта принадлежала Скаю, и, развернувшись, он быстро стащил с себя шлем, а следом за ним то же проделало и отражение. Тревожно наблюдая за ними, я заранее не ожидала ничего хорошего, и пышущий жаром дракон будто бы тоже недовольно пыхтел где-то за моей спиной. Скай поднял голову, и я увидела обвивающие его шею руки — внутри всё мгновенно похолодело. — Стой… — не своим голосом прошептала я, но было поздно. Другая Блум вовлекла его в омерзительно развязный поцелуй, и я вдруг ощутила, как его руки по-хозяйски сжимают мою талию, притягивая ещё ближе к себе, а язык оказывается глубоко во рту. Тело сотрясло мелкой дрожью: ужасно захотелось оттолкнуть его и сплюнуть, после чего, желательно, смыть с себя весь этот кошмар ледяной водой, но отражение продолжало забавляться, охотно разрешая Скаю вести. Ладони мои содрогались так отчётливо, что пришлось судорожно сжать их в кулаки, и я зажмурилась, безуспешно пытаясь абстрагироваться от этих ощущений. Наконец, спустя долгую минуту, эта пытка была закончена: облизнувшись, отражение лениво отстранилось от Ская, и по взгляду его с уверенностью можно было сказать, что он не возражал против продолжения. — Нравится? — раздался её двоящийся, окружающий меня со всех сторон голос. — Может, мне провернуть то же самое с твоей обожаемой Флорой? Или с Её капризным Высочеством? Как думаешь, насколько негативной будет их реакция? Меня затрясло ещё сильнее. — Не смей, — прошептала я едва слышно, невидящим взглядом буравя темноту перед собой. — Кончай с ней, — полностью проигнорировав мои слова, приказало дракону отражение, и сзади меня опалило пламенем. Я снова бежала, уворачивалась, подныривала под изворотливым хвостом и как безумная разводила всё больше пожарищ. В какие-то моменты начинало казаться, что всё моё тело не то что оказывалось объято огнём, а буквально становилось его частью, растворяясь то ли в поглощавшем меня пламени, то ли, наоборот, в исходившем от меня самой. Всё чаще подставляющийся под удар дракон выл и ревел, набрасываясь на меня в исступлённых попытках отомстить, но постепенно наши силы становились равны: ни я не могла одолеть его, ни он больше не способен был отправить меня в перезагрузку. Злость переполняла меня: этот чёртов ящер должен был изображать пушистого котёнка, откликающегося на любой зов и ласково мурчащего в знак поддержки, когда я училась поджигать фитили у свечей, а не набрасываться на меня подобно бешеной собаке, щёлкая бритвенно-острыми зубами в опасной близости от лица и стремясь вновь разорвать моё измученное тело на части. Я срывалась на крик, проклинала его, орала, пытаясь привести в чувства, но всё было бесполезно — промытые мозги моего зверя не желали воспринимать доводы разума. — Очнись, тупая ты ящерица, я твоя хозяйка, я! — вопила я ему прямо в ухо, беззастенчиво топчась по морде и яростно пиная её ботинками. Дракон лишь выл в ответ, и в эти моменты мы достигали странного, извращённого понимания: обоих всё достало так, что хотелось камня на камне не оставить в этой проклятой чёрной комнате. Казалось, чем больше я распалялась, тем сильнее становился дракон. Лизавшие его тело языки пламени взмывали всё выше в темноту, жар становился в разы невыносимее, а рычание — ещё более злобным и оглушительным. И тогда голос отражения вдруг настиг меня снова, временно вырвав из круговорота оседающего в лёгких пепла. — Я придумала одну забаву, — промурлыкала она, и, моргнув, я вновь получила доступ к своим глазам. — Думаю, ты оценишь. Оглядевшись и с трудом узнав совсем уже было стёршийся из памяти интерьер, я поняла, что стояла она в комнате Стеллы, а в ладони её горел маленький огненный шар. — Мне всегда казалось, что у неё слишком много одежды, — хохотнуло отражение, спуская магию с цепи, и я могла лишь беспомощно наблюдать за тем, как гардероб Стеллы быстро охватывает пламя, а все её любимые дизайнерские платья превращаются в простую кучку пепла. Ощущение нереальности происходящего накрыло с головой, и в сознании зажужжал целый рой перебивающих друг друга вопросов: кто, где, зачем, для чего? К горлу стремительно подкатывала тошнота. — Думаешь, этого будет мало? — с притворной задумчивостью спросило у меня отражение, и картинка вдруг сменилась, перенеся меня в комнату Текны и Музы. — Мне тоже так кажется, — довольно протянула она и хлопнула в ладоши. Раздался взрыв, и всё, что мне удалось увидеть после него, было сплошь руинами, оставшимися от комнаты девочек. — Хватит! — слабо взмолилась я, прекрасно понимая, что это всё равно ни на что не повлияет. Усталость, которой я не чувствовала уже очень, очень давно, внезапно знакомым камнем легла на плечи. — Заставь меня, — вовсю веселилось отражение. Я могла лишь беспомощно гореть от разъедающей меня изнутри злобы. И снова мы с драконом играли в кошки-мышки, и снова я с отчаянным криком атаковала его, буквально заворачивая в огненный вихрь и отказываясь сдерживаться, окончательно сорвав с себя всякие предохранители. Я стреляла в пустоту, я кричала, проклинала весь мир и уже почти без сил слабо пинала объятый пламенем чешуйчатый бок. — Да когда же тебе надоест, безмозглая ты скотина? — срывающимся голосом вопросила я и замерла прямо у него перед носом. Не ожидая от меня подобного манёвра, он экстренно затормозил, вспахав лапами пол, и на секунду в глазах его промелькнуло удивление, но вскоре оно вновь сменилось тугой струёй огня, от которой я без особых проблем увернулась практически на автомате. — Хватит, ну пожалуйста… — Силы у меня, видимо, всё же были не безграничными, и я начинала медленно выгорать. Дракон склонил голову набок, ожидая хоть каких-нибудь попыток сопротивления, и я опустилась на пол, вяло метнув в него огненным шаром. Нас перезагрузило. А потом перезагрузило снова. Я падала в темноту несколько раз подряд, не желая больше истязать своё и без того чрезмерно покалеченное тело бесполезным противостоянием с бессмертным ящером. Я не могла победить. Не могла вырваться. Так не лучше ли было просто оставаться во мраке, вместо того чтобы продолжать подпитывать её веселье своим отчаянием? — Эй, — позвал меня знакомый голос, и я снова очутилась около злополучного экрана, нехотя разлепляя уже привыкшие к темноте глаза. — Что-то ты приуныла, — с деланой заботой произнесло отражение и улыбнулось. — Надеюсь, это тебя взбодрит. — Блум… Я не слышала своего имени уже столько времени, что сначала не поняла, что это обращение было направлено ко мне. Но вскоре до меня дошло — и я сфокусировалась на экране, моментально узнав этот голос. В глазах Флоры читался страх — бесконтрольный и инстинктивный, совсем как тогда, с Эйприл. Рука отражения держала её за ворот футболки, и краем глаза я заметила, как в другой ладони уже вовсю полыхало пламя. Сердце моё ухнуло вниз. — Не трогай её… — прошептала я едва слышно, не в силах осознать, что моё тело сейчас на полном серьёзе кому-то угрожало. — Пожалуйста, только не… Она же ничего… — Вся эта её правильность и праведность, — отозвалось отражение, старательно кривясь, и фыркнуло: — Жутко бесит. — Блум, ты чего? — Флора попыталась улыбнуться, должно быть, считая, что всё это было просто глупой шуткой, но улыбка её вышла надтреснутой. Рука с огнём замаячила в опасной близости от её лица, и я рванула вперёд, не понимая, что всё равно ничего не смогу сделать. Ещё несколько дюймов — и футболка Флоры загорелась бы, а ещё чуть выше — и пламя коснулось бы лица. — Не трогай её! — заорала я, выпустив в экран не принёсшую ему никакого вреда струю огня. Отражение засмеялось, и я почувствовала, как волосы на затылке зашевелились, а сидящий сзади дракон зашипел, опаляя кожу горячим воздухом. — Не! Трогай! Её! Не смей! Тело сотрясалось от переполнявшей меня ярости, и я окончательно перестала контролировать вырывающуюся из меня силу: всё накопившееся, всё то, что я так долго держала в себе, запертая в этой чёртовой комнате дни, недели, а может, и целые месяцы, вырывалось из меня огнём, искрами, дымом и лавой, раскаляя воздух вокруг до идущей по нему ряби. Дракон сзади удивлённо заурчал. — Успокой её, — приказало ему отражение, но зверь почему-то не двинулся. Я перестала видеть, слышать и чувствовать: только бешеный пульс по-прежнему оглушительно шумел в ушах да грудь с каждым новым вдохом обжигало сотней раскалённых всполохов. Огненный вихрь захватил меня, отрывая от земли и вознося куда-то под тёмные своды, и это ожидаемо должно было меня опустошить: я выпустила буквально всё, мне неоткуда было черпать энергию — но пламя почему-то не иссякало. Я с трудом сфокусировала взгляд. Дракон выглядел ошарашенным: до этого преданно лизавший его бока огонь медленно тянулся ко мне, закручиваясь в общем рыжем урагане и оставляя своего прежнего хозяина голым и совершенно беззащитным. На пробу он сделал шаг ко мне, и отражение тут же завопило: — Не смей! Дракон замер в нерешительности, впервые не зная, куда ему податься. Его пламя продолжало заворачиваться вокруг меня, и я впервые отчётливо ощутила разницу между нашими огнями: его было первобытным, величественным и разумным, моё же — обжигающим, примитивным, дрожащим от ярости. — Эй, — позвала я, с трудом заставляя язык шевелиться, и дракон склонил голову, впервые осознанно слушая, что я ему говорю. — Иди сюда. Ты ведь… знаешь, как будет правильно. — Стоять! — завизжало отражение, и, будто его шибанули током, дракон тут же отпрыгнул назад. Я сжала кулаки, но отступать было уже некуда: если я так или иначе не закончу всё сейчас, я навсегда останусь пленницей собственного тела, а больше выдерживать это я не могла — либо договориться с ним, либо сгореть окончательно. Словно услышав мои мысли, дракон испуганно дёрнулся. Вихри пламени вокруг меня стали плотнее, ускоряя свой танец, и я почувствовала, как тело начало сдавать и разрушаться: из конечностей уходили все ощущения, и миллиметр за миллиметром моя оболочка просто плавилась. Да будет так — решила я и закрыла глаза, растворяясь в огненной стихии. Вся моя биологическая семья погибла в кровопролитной войне, и на всём белом свете не осталось никого, кто мог бы объяснить мне, как пользоваться этой разрушительной силой и как избежать тех ошибок, в которых я уже успела изваляться с ног до головы. Правы были мама с папой: всё это — магия, другие миры, волшебные школы — для меня слишком чужое. С самого начала нужно было просто оставить эту затею, а теперь… Теперь, разобравшись со всеми моими знакомыми в Магическом измерении, рано или поздно отражение обязательно добралось бы и до родителей. От одной только мысли об этом меня пробило крупной дрожью, и я судорожно попыталась шевельнуться, но тело по-прежнему было вне зоны действия сети. Я не имела права уходить, не имела права оставлять их наедине со своей тёмной, искажённой и обиженной на весь мир версией, не могла допустить, чтобы они тоже испытали весь спектр ужаса и боли от того, как ты горишь заживо. Я хотела закричать, приказать огню остановиться, но из горла не шло ни звука. Я вообще больше не ощущала себя единым целым, словно оболочка моя действительно распалась на атомы и окончательно смешалась с бушующим огненным вихрем. Меня захлестнуло отчаянием, и я взмолилась о помощи. И тогда что-то изменилось. Я не могла сказать, что именно, но точно ощущала рядом чьё-то присутствие, ограждающее меня от огненного смерча и унимающее любую боль. По кусочку я снова начинала чувствовать себя чем-то цельным и, хоть всё ещё не могла открыть глаза, ощущала, как что-то тёплое и знакомое обвило меня, закрывая от бушующей стихии и всего, что могло хоть как-то навредить. Вытянув вперёд ладонь, пальцами я наткнулась на хорошо изученную и ужасно горячую чешую. С огромным трудом я наконец-то разлепила глаза и согнала с них застелившую взор красную пелену. Я всё ещё была в огне, но пламя больше не доставало меня, разбиваясь на сотни огненных брызг о мощное тело дракона, обвившего меня, словно добычу, и защищавшего от всего, что представляло сейчас угрозу. Я коснулась его ладонью, и зверь миролюбиво прильнул к ней, боднув меня головой. Сложно было поверить, что всего полчаса назад мы с ним ожесточённо пытались уничтожить друг друга самыми кровавыми способами. Где-то вдалеке безумно вопило отражение, растворяясь в выжигающем моё тело вихре. — Эй, — окликнула я дракона, чувствуя, как каждое прикосновение к его пылающей чешуе заново наполняло тело энергией — той самой, которая скрывалась в его пламени, первобытной и величественной. — Ты всё же выбрал меня? Он ничего не ответил, но всё и так было понятно. Мотнув головой и показав, что мне следует уцепиться за его гребень, он отвернулся, дабы мне было удобнее это сделать, и, как только я схватилась за острые шипы, рванул вверх, забирая меня из ревущего пламени в безопасность. Стоило ему только плавно опуститься на чёрный пол, как я кубарем скатилась вниз. Силы разом покинули тело, — отданной мне драконом энергии хватило лишь на то, чтобы удержаться на нём во время этого головокружительного полёта, — и я прислонилась горящим лбом к холодной, почти ледяной, такой до ужаса знакомой плитке. Где-то вдалеке бесновался огненный вихрь, уничтожая то ли мою копию, то ли сразу нас обеих. Дракон свернулся возле меня, виновато тычась носом в ладонь. И я отключилась. Это был тот самый долгожданный и прекрасный сон, в котором я не слышала ничего: ни далёких голосов, ни шума внешнего мира, ни обвинений своих альтер-эго, ни даже собственного сердцебиения — просто умиротворяющую тишину, обволакивающую, баюкающую и успокаивающую. Бок мне грело что-то большое и тёплое, но внезапно это что-то метнулось в сторону, оставив меня в холоде и одиночестве, а глаза резануло от яркого света, словно по лицу проехались лучом фонаря. Нехотя разлепив веки, я прислушалась к своим ощущениям и сходу поняла, что проспала явно недостаточно: на самом деле вполне могло пройти уже несколько суток, но я так зверски устала за всё время этой бесконечной бойни, что готова была отрубиться на целую неделю. Первое, что я поняла, открыв глаза, — это что я всё ещё находилась в своей голове. Жуткая мысль о том, что с отражением не было покончено и на меня сейчас снова набросится озверевший дракон, прошибла всё тело ледяной вспышкой, и я подскочила, испуганно оглядываясь. Напротив сидело что-то величественное, пылающее и почему-то отливающее золотым. Я попыталась сфокусироваться, но с непривычки свет ужасно резал глаза, и мне потребовалась почти минута, чтобы наконец совладать со своим телом и полностью восстановить зрение. Сердце в груди трепыхнулось и вдруг сорвалось на бешеный ритм. Я испытала дежавю: те же золотистые локоны, тот же сияющий наряд, та же маска на лице и покоящийся на коленях дракон. Опираясь руками на побитые коленки, я поднялась на дрожащие ватные ноги и тяжело сглотнула. Обманываться во второй раз было бы во сто крат больнее, но… Эта мягкая полуулыбка. Этот взгляд — ласковый и нежный. Эта прямая осанка и волны спокойной уверенности, которые она излучала. Покой наполнял каждую клеточку моего тела, разливаясь внутри живительным теплом — будто Стелла коснулась самого сердца, разом уняв всю мучившую его до этого боль и наполнив меня необоснованной уверенностью в том, что теперь всё точно будет хорошо. Я сделала шаг вперёд, чуть не рухнув на пол, и дракон на её коленях встрепенулся, заставив меня инстинктивно отшатнуться обратно. — Всё в порядке, Блум, — успокоила меня Дафна, протягивая руку. — Я держу тебя. Её тёплая радостная улыбка разом стёрла все мои страхи. Я бросилась к ней в объятия так стремительно, что чуть не повалила её на пол. Дракон у неё на коленях недовольно заворчал, перебирая лапами и благоразумно смещаясь в сторону, и я сжала её плечи изо всех оставшихся у меня сил, ужасно боясь, что мираж может исчезнуть и я снова её потеряю. Но Дафна обнимала меня столь же крепко и отчаянно, и я наконец-то в полной мере осознала: она здесь, настоящая, и тоже скучала, и тоже безумно рада меня видеть, и… По щекам моим нескончаемым потоком потекли слёзы, и я не могла, да и совершенно не хотела их останавливать: облегчение было столь громадным, что внутри просто что-то сломалось — треснуло, не выдержав всего этого давления. Я рыдала как младенец, сидя в плотном кольце её рук, и дракон только понимающе касался меня лапой, а Дафна неустанно гладила по спине, приговаривая что-то успокаивающее и обнадёживающее. Меня трясло, вцепившиеся в её золотой наряд пальцы дрожали и сжимали его так сильно, что ткань вот-вот готова была жалобно затрещать, и сейчас я скорее бы согласилась умереть, чем опять расстаться с ней на долгие месяцы. — Ну что ты, милая моя, не плачь. Всё теперь в порядке. — Она поглаживала мои плечи и перебирала волосы, а потом стирала слёзы со щёк, ласково улыбаясь, и меня снова прорывало. — Ты справилась, милая, тише, тише… На то, чтобы успокоиться, мне понадобилось слишком много времени, и, перестав всхлипывать и дрожать, я принялась жадно её разглядывать, стараясь запомнить каждую чёрточку её лица, каждую золотую искорку, что вырывалась из копны её светлых волос, все складки золотого одеяния и изгиб преломленных в улыбке губ. Я чувствовала себя такой зависимой, что действительно не выдержала бы, если бы прямо сейчас кто-то решил снова её у меня забрать: сдалась бы и легла на чёрный пол, наотрез отказавшись сражаться дальше. — Ну как ты? — ласково спросила Дафна, потрепав мои волосы и переместив тёплую ладонь на щёку, и меня прорвало. Я взахлёб пересказывала ей события всех прошедших месяцев: говорила о доме и Алфее, о своих соседках и родителях, о так сильно пригодившихся тренировках и времени, потраченном на поиски информации о Домино — а она всё это время была здесь, у меня в голове, но вспомнить никак не получалось! Я рассказывала, какой красивой она была даже на той нечёткой фотографии, и снова плакала, спрашивая, куда же она делась и почему ничего не объяснила, и Дафна опять притягивала меня к себе, обнимала, баюкала и шептала что-то успокаивающее. — Всему своё время, — повторяла она, — я пока не могу рассказать. Я жалась к ней изо всех сил, не желая больше отпускать ни на секунду, и с сожалением думала о том, что же будет, когда всё-таки наступит рассвет. Дракон на её коленях развернулся, тычась носом мне в ладонь, а потом дыхнул на меня жарким воздухом, опалив ресницы, но не причинив никакого вреда. Я осторожно коснулась его лба дрожащей рукой, и он тут же прильнул к ней всей головой. Пользуясь случаем, Дафна объяснила мне, как с ним нужно обращаться, что он любит, а что нет; рассказала, как боролась с собственным зверем и как в детстве, когда ещё не могла контролировать свою силу, постоянно сжигала любимые игрушки и наряды. Она вдохновенно вещала мне о родителях: мама всегда хотела большую семью, и вторая дочь была для неё настоящим подарком, а отец на радостях закатил для всех обитателей замка такой праздник, что несколько дней все не могли прийти в себя, и подданные думали, что с ними что-то случилось. Поведала Дафна также и о том, что разведчики принесли новости о готовящемся нападении задолго до того, как оно произошло, а потому беременность королевы решено было держать в строжайшем секрете: король хотел дать неприятелям достойный отпор и максимально обезопасить маленькую принцессу, но… На этом моменте Дафна оборвалась и грустно взглянула на меня из-под своей золотой маски, а я вдруг поняла, что безумно хочу увидеть её лицо. — Сними её, пожалуйста. — Я коснулась её щеки и подцепила маску пальцем, но Дафна быстро перехватила мою руку. — Не стоит, Блум, — предупредила она, печально качая головой, и я удивилась: — Почему? — Ведь это было так просто — всего лишь снять её. — Я же уже видела тебя на той фотографии. — Блум, правда, не стоит, — повторила она, крепко держа мою руку у самого пола, но я не была в настроении так просто сдаться. С самого начала Дафна говорила загадками, пространно обещая, что придёт время, и она обязательно обо всём мне расскажет, вот только сколько ещё я должна была прождать, что это самое «однажды» наступило? — Я хочу увидеть твоё лицо, — твёрдо повторила я. На дне её лучистых глаз блеснуло отчаяние. — Поверь мне, милая, это плохая затея. — Она погладила меня по руке и отпустила её, тем самым показывая, что надеется на моё благоразумие. — Я… не могу изменять свой внешний вид. В этом облике я ушла из твоего мира. Такой мне и оставаться. От осознания, что я никогда не смогу по-настоящему её коснуться, меня захлестнуло неконтролируемой волной отчаянного сожаления, и я снова уткнулась ей в плечо. — Прости, — прошептала я. — Не стоило тебе… Приподняв мою голову за подбородок, Дафна внимательно заглянула мне в глаза. — Чего не стоило? Я потупила взгляд. — Спасать меня. Я того не стою. Дракон на её коленях зашипел, но разубедить себя в правоте отражения я не могла. — Ты стоила того, — твёрдо сказала Дафна, спокойно глядя мне в глаза, — и никогда не смей в этом сомневаться. Это был мой выбор, и я бы не задумываясь поступила так снова, и снова, и сотню раз после. Поняла? Я опустила голову ещё более пристыженно и вдруг почувствовала себя маленькой несмышлёной девочкой: захотелось никогда не просыпаться, не возвращаться во внешний мир, не сталкиваться с другими людьми — остаться здесь, в темноте и спокойствии, рядом с той, что в своё время пожертвовала ради меня всем. Но вечно это продолжаться не могло. — Тебе пора, милая. — На губах Дафны промелькнула грустная улыбка, и я совсем по-детски заворчала: — Не хочу. — Придётся. — Дафна расцепила кольцо своих рук и в последний раз потрепала меня по щеке. — Ты просыпаешься. Тебя и так слишком долго не было в реальности. Пришла пора вернуть себе свою жизнь. Мне безумно хотелось сказать ей, что я была готова навсегда остаться с ней в этой комнате, но так же отчётливо я понимала, что подобное заявление её только расстроило бы: не для того она жертвовала собой, чтобы потом я променяла всю свою реальную жизнь на призраков прошлого. — Я буду ждать тебя, Блум. — Она улыбнулась мне ободряюще и вернула свою ладонь обратно на драконью голову. — Всегда. — Я тоже, — отозвалась я дрожащим голосом, сморгнула непрошеные слёзы и открыла глаза. Яркий дневной свет тут же любезно меня ослепил, и, проморгавшись, сфокусировать взгляд я смогла только через долгую минуту. Фантомная боль быстро сообщила мне о том, где именно находились все собранные мной ожоги, порезы и синяки, — недаром же я лежала в лазарете, — и, чуть приподняв плохо слушавшуюся руку, в подтверждение своих догадок я действительно обнаружила на ней свежую белую повязку. Нетрудно было предположить, что сейчас я была больше похожа на мумию, чем на девочку семнадцати лет. Повернув голову в сторону, я наткнулась на внимательный взгляд знакомых пронзительных глаз. — Доброе утро, — поздоровалась Текна и помогла мне приподняться на кровати, поправив подушку так, чтобы я могла на неё опереться. — Как себя чувствуешь? На ранения я, честно сказать, уже практически не обращала внимания, но вот голова казалась такой тяжёлой, словно я целую неделю провалялась с высоченной температурой. — Неплохо, — отозвалась я глухо, и, поняв всё правильно, Текна подала мне стакан воды. Жадно осушив его, я с трудом изогнулась, чтобы поставить его обратно на тумбочку, и всё же поинтересовалась: — Что ты тут делаешь? И что вообще произошло? В голове моей царила такая неразбериха, что совершенно не представлялось возможным выудить из неё хоть какие-то воспоминания. Казалось, я очень, очень долго спала. А последнее, что всплывало в памяти… Кажется, я задумала прогулять какой-то урок… Может, отключилась? — Ты ничего не помнишь? — напряжённо спросила Текна, сканируя меня своим внимательным взглядом, и я коротко мотнула головой: — Нет. Объясни наконец. Закусив губу, она опустила взгляд и принялась обдумывать, как именно было бы лучше преподнести мне всю новую информацию, и, судя по этой заминке, ни на что хорошее можно было не рассчитывать. Сердце взволнованно сжималось в ожидании откровений о том, что могло произойти за время, о котором у меня совсем не осталось воспоминаний. Всё яснее мне казалось, что спала я безумно долго. — Помнишь, ты ходила сама не своя? — начала наконец Текна, и я неуверенно кивнула. — Однажды ты пропустила весь учебный день — Флора подумала, тебе нездоровится и поэтому ты решила отоспаться, но на следующий день ты так и не проснулась и никак на неё не реагировала. Тогда она обратилась к Фарагонде, и, так как ты вся горела, тебя перенесли в лазарет, где во время осмотра мадам Офелия обнаружила на твоём теле многочисленные раны. А через пару дней ты вдруг очнулась. Скрестив руки на груди, она подошла к окну, задумчиво выглядывая на улицу, и я не отрывала от неё пытливого взгляда, затаив дыхание в ожидании продолжения рассказа. Говорить Текна почему-то не спешила, словно всё ещё сомневалась в том, что мне стоило об этом знать, но всё же, бросив на меня быстрый взгляд и прислонившись к стене спиной, она продолжила. — Мне сразу показалось, что что-то не так. Ты вела себя… странно. — Она одарила меня долгим внимательным взглядом, будто ещё раз желая убедиться, что теперь всё точно в порядке. — Не знаю, как бы поточнее описать… Я не склонна верить интуиции, но в тот раз меня как будто прошибло. В твоих глазах… было что-то нехорошее. Ты не переживала из-за ран, не стремилась узнать, что произошло, словно и так всё знала, но почему-то решила никому об этом не рассказывать, и для человека, который по необъяснимым причинам впал в кому, вела себя чересчур уверенно. Сначала ты не делала ничего странного — мы мало пересекались, так что в этом я не самый надёжный источник, — но вскоре начала становиться всё более отстранённой и… наверное, эпитет «злобной» здесь будет уместнее всего. С трудом сглотнув, я всё же нашла в себе силы задать самый важный сейчас вопрос: — Сколько времени прошло? Текна коротко посмотрела мне в глаза и отвела взгляд. — Почти три недели. Внутри у меня всё похолодело. Три недели — практически целый месяц. До конца триместра оставалось всего ничего. — А дальше? — спросила я совсем тихо, и вновь Текна не торопилась с ответом. — Ты начала лгать. В школе сработала пожарная тревога: в нашей квартире произошёл взрыв. Ты клялась и божилась Фарагонде, что это вышло случайно, мол, сила просто вырвалась из-под контроля, но было в твоём поведении что-то такое, из-за чего поверить тебе было очень сложно. Я всё пыталась понять, что же могло случиться за те несколько дней, что ты провела в отключке, и никак не могла найти объяснений происходящему, и Фарагонда, полагаю, мыслила в том же ключе, но мы никогда с ней об этом не говорили. А затем ты напала на Флору. Мы услышали её крик, но, когда прибежали, ты уже лежала на полу. Когда тебя принесли сюда, жар был ещё сильнее, чем в первый раз, а на теле практически не было живого места от появившихся из ниоткуда ран. — А Флора?.. — уточнила я едва слышно, опасаясь самого худшего, но Текна развеяла как минимум половину моих опасений: — Молчала. Ничего не хотела говорить. Может, испугалась, может, не хотела усугублять твоё положение. — Она замолчала, а затем вдруг приблизилась к кровати и нависла надо мной, внимательно заглядывая в глаза. — Блум, когда они узнают, что ты очнулась, они сразу выдвинут тебе обвинения. Ты можешь объяснить произошедшее? Продержавшись в этой игре в гляделки несколько секунд, я опустила взгляд и протяжно выдохнула. — Я так и думала, — невесело констатировала Текна и шагнула назад. — Я всё ещё не понимаю, что произошло, но… не верю, что всё это было одним большим спектаклем. Постарайся вспомнить. Хоть что-нибудь. Фарагонда не сможет выгородить тебя перед Советом ещё раз, если у тебя не будет убедительных объяснений. Вновь шумно выдохнув, я попыталась приподняться, и тело тут же прошибло болью: прилипшие к ранам бинты натянулись и повредили их, и я лишь сжала зубы, игнорируя любые неприятные ощущения. — Лежи! — приказала Текна, но её я проигнорировала тоже. Я никак не могла разобраться в хороводе своих чувств и мыслей: казалось, что ответ был где-то совсем рядом, но найти его во всей этой каше не представлялось возможным. Хотела ли я вообще оставаться в этой треклятой школе? Хотела ли объясняться перед кем-либо, если в любом случае мне наверняка уже был уготован билет в один конец? Какой смысл был кому-то что-то доказывать, когда я сама не была уверена в том, что произошло, а уж для всех остальных и вовсе должна была выглядеть спятившим чудовищем? Прервав поток моих невесёлых размышлений, на плечи мне вдруг легли чьи-то узкие ладони. Я вздрогнула — не столько от боли, сколько от неожиданности — и с удивлением поняла, что руки эти принадлежали Текне, и прежняя присущая ей неловкость будто бы вовсе исчезла из её движений. — Блум, я правда верю, что это была не ты. Ты постоянно твердишь о том, что ничего не помнишь, и все эти кошмары, потери сознания, появляющиеся из ниоткуда раны… дело в твоей голове, не находишь? — спросила она мягко, по-прежнему не убирая ладоней с моих плеч, и я кивнула, намеренно не оборачиваясь и не глядя ей в глаза. — Если предположить, что внутри тебя существует барьер, похожий на барьер Стеллы, который сдерживает все плохие воспоминания, не давая им мешать тебе в реальной жизни… если дело в нехватке магических сил или твоей неуверенности в собственных решениях… мне кажется, я знаю, что могло бы помочь. Почувствовав, как сердце пропустило удар, я развернулась к ней вполоборота, и Текна всё же убрала руки с моих плеч: опустилась рядом и принялась на автомате вертеть в пальцах край моего одеяла. — Раз ты не помнишь ничего из произошедшего, ты не помнишь и лекцию Фарагонды, которую она проводила две недели назад. Она была посвящена стадиям развития феи, и из двух доступных нам на данный момент трансформаций Фарагонда уделила особое внимание той, что называется Чармикс. Он усиливает магические способности, давая возможность колдовать даже на свободных от магии землях, и, возможно, его получение могло бы помочь тебе сломить этот барьер, — выпалила она будто бы на одном дыхании, но при этом поразительно размеренно, и я вопросительно приподняла брови, плохо понимая, к чему именно она клонит. Текна принялась объяснять: — Представь, что предполагаемый барьер, ограничивающий твои воспоминания, — это большой воздушный шарик, а сами воспоминания, подпитываемые магической силой, — наполняющая его вода. Если воды в шарик зальют слишком много, рано или поздно он лопнет, и воспоминания освободятся. Понимаешь? — Понимаю, — кивнула я и тут же замотала головой: — Но о каких вообще трансформациях ты говоришь? Я первый раз о них слышу. Текна понимающе кивнула, должно быть, вспомнив о том, что росла я за пределами Магического измерения. — Помимо непосредственной способности колдовать, фея также может трансформироваться в… основной свой образ. Его отличительная черта — крылья, дающие возможность летать всем без исключения феям независимо от природы их сил. Трансформации можно развивать, улучшать и менять, и, на самом деле, различных превращений существует бесчисленное множество, но все они побочные, а основным является Энчантикс — конечная стадия развития феи, которой она достигает, войдя в полную гармонию со своей магией. Чармикс же — промежуточная ступень на пути к Энчантиксу. Он как… дополнительный код в игре, дающий тебе возможность обойти какое-либо внутриигровое ограничение: например, телепортация по карте или пропуск какого-нибудь задания. У вас же существуют компьютерные игры? — уточнила она, нахмурившись, и я тут же закивала, изо всех сил пытаясь осмыслить факт того, что где-то внутри меня были спрятаны самые настоящие крылья. — Получишь Чармикс — возможно, сумеешь подобраться к своим воспоминаниям, — продолжила Текна. — Но это просто моё предположение, и результат никто не может гарантировать. — До твоего предположения у нас не было вообще никаких идей, так что это уже значительно увеличивает шансы на победу, — заверила я её, улыбнувшись, и уже спустя мгновение снова нахмурилась: — Но как я… как мне получить его, если я даже крылья никогда не использовала? Текна задумалась на несколько секунд. — Из уст директрисы это звучало как «преодоление феей своих слабостей и недостатков», но, сказать по правде, я не совсем понимаю эту формулировку. — Это как завести собаку, боясь собак? — предположила я задумчиво, и, одарив меня внимательным взглядом, Текна неуверенно пожала плечами. Стоило только ей подняться с кровати, как в тот же момент за дверью послышались чьи-то шаги, а спустя мгновение на пороге появилась Фарагонда, и я тут же невольно сжалась, боясь даже представить, какой неприятный разговор меня ждал после всего произошедшего. Но в глазах её я не увидела ожидаемого негодования — наоборот: она выглядела заинтересованной. — С пробуждением, Блум, — на удивление дружелюбно поприветствовала она меня и сразу же повернулась к Текне. — Я слышала, что вы только что предложили, юная леди. Думаю, я смогу уговорить Совет дать Блум триместр отсрочки, если вы согласитесь столь же убедительно изложить свою идею им. У нас сохранилось так мало информации о пламени чувств, что природа этих сил всё ещё не до конца изучена, и, полагаю, они не упустят шанса разузнать о столь редкой магии побольше. Но, Блум, — вновь повернулась она ко мне, внимательно буравя серьёзным взглядом из-за очков, — вы же понимаете, что снова подвергнетесь запрету на использование своих сил? И, боюсь, в этот раз простыми словами дело не ограничится. Что бы вы ни вспомнили, ваша главная задача — доказать, что вы действовали не по своей воле. Если, конечно, это на самом деле было так. Совершенно опешив, я проводила вовсю принявшихся обсуждать линию моей защиты Текну с Фарагондой растерянным взглядом и уставилась на свои ладони, практически до самых пальцев замотанные белоснежными бинтами. Очень захотелось снять повязки и оценить всю тяжесть полученных увечий самостоятельно, но совершить это мелкое хулиганство мне не дала вовремя призванная директрисой медсестра. — Так, милочка, — недовольно начала мадам Офелия, и я сходу поняла, что по головке меня гладить никто точно не будет, — уже в третий раз из-за вашей неосторожности страдает тело невинной прекрасной девушки. Стоит уточнить, что последние два — оно ваше собственное, и по сравнению с вашим случаем ожог Эйприл — просто царапина. Если вы ещё раз попадёте ко мне в кабинет из-за несчастного случая с вашей магией, я на полном серьёзе поговорю с директрисой Фарагондой по поводу наложения ограничений на ваши силы, и плевать я хотела, насколько они у вас особенные. Мне здоровье учениц важнее. Робко кивнув, я устроилась на кровати так, чтобы Офелии было сподручнее делать перевязку. Надо сказать, всё было не так страшно, как мне казалось поначалу, да и в принципе за прошедшее время большинство ран уже успело высохнуть и стянуться. Несколько, конечно, всё же пришлось потревожить, разматывая прилипшие к ним бинты, но пара капель выступившей на них крови на фоне всего остального казалась сущей ерундой. Широкая царапина на ноге, разодранное правое предплечье и обожжённое левое, единственный крупный ожог на спине и несколько мелких на плечах и щиколотках — вот и вся моя коллекция, однозначно намекавшая на то, что открытое платье не светило мне как минимум весь следующий год. — Готово, — отрапортовала Офелия, закрепляя последний бинт, и в этот раз они были эластичными, так что двигаться мне было гораздо проще. — Сейчас поешьте, а к этому времени как раз и уроки закончатся. Думаю, ваши подруги будут рады вас навестить. Но я так не думала. Судя по словам Текны, Флора была в глубоком шоке. Стелла, хоть и запросто читала все мои эмоции, порой в упор не подмечала жизненно важных деталей. А Муза… Музе просто было всё равно. Так что гостей я не особо ждала, а вот еду уплетала за обе щёки — это ж сколько дней я, получается, не ела? Звонок нагнал меня на последней картошине. Быстро схватив с подноса салфетку, я хотела было просто вытереть руки и кинуть её обратно, но взгляд замер на небольшой надписи в самом её углу, сделанной острым витиеватым почерком: «Моей лучший помощница с пожеланиями скорейший выздоровление». Сердце моё сжалось от обрушившегося на него подобно цунами умиления, и глаза страшно защипало — несколько слезинок даже капнуло на драгоценную салфетку, которую я поспешила скорее спрятать под один из бинтов, не желая выбрасывать столь трогательный жест внимания. Заглянув за ширму, отделявшую мою кровать от лазарета, и убедившись в том, что я честно всё съела, Офелия забрала поднос и вышла в коридор, строго-настрого запретив мне устраивать какую-либо самодеятельность. Конечно же, данный указ я уверенно проигнорировала, со скрипом встав с кровати и подождав, пока скачущие перед глазами чёрные мушки разбегутся в разные стороны. Более-менее придя в себя, я добрела до окна и выглянула на улицу — погода сегодня была пасмурной и казалась весьма прохладной, так что желания прогуляться не появилось ни малейшего. Нахлынувшая на мысли меланхолия вновь перенесла меня к тому, что я успела натворить, пока была не в себе, а затем переключилась на родителей, и я так и не смогла решить, какой вариант казался более благоприятным: если бы я вовсе не звонила им всё это время или же если бы звонила, но наговорила при этом чёрт знает чего. — Сказала же лежать, — укорила меня незаметно вернувшаяся в лазарет Офелия, но обратно в кровать всё же не погнала. Только напомнила: — Обращайтесь, если что-то понадобится. — Э-э, мадам, — окликнула я, и она обернулась, выглядывая из-за ширмы, — когда я смогу вернуться к занятиям? — Вопрос этот был, конечно, не очень умным, учитывая, что судьба моя висела на волоске и продолжение моего обучения целиком и полностью зависело от решения таинственного Совета. — Не раньше, чем через пару дней, — отрезала Офелия и скрылась в дальнем конце лазарета, усевшись за свой стол. Ещё немного я поторчала у окна, слушая трель зовущего на урок звонка и наблюдая за тем, как несколько девушек убегают со школьного двора под редкими каплями дождя, а потом вернулась на кровать, максимально осторожно подтянув к себе ноги и углубившись в размышления. Иногда я отвлекалась, глядя на часы и сверяя прошедшее время со своим внутренним ощущением, но в большинстве случаев не угадывала даже близко, и через час таких провальных попыток в дверь лазарета кто-то постучал. — Вы почему не на уроке? — тут же забушевала Офелия, и мне очень захотелось узнать, кто же так неудачно зашёл подлечиться, но сил опять вставать с кровати и выглядывать из-за ширмы совершенно не было. — Мы очень быстро, — раздался знакомый голос, и внутри у меня всё сжалось. — Да не во времени дело… — вздохнула Офелия, сдавшись исключительно из-за того, что гнать пришельцев на оставшиеся сорок минут урока было практически бессмысленно. Послышался дружный топот, и ширма, отделявшая меня от стола медсестры, отъехала, пропуская гостей. В глазах Стеллы заранее блестели слёзы, а когда она принялась судорожно сжимать мои ладони, они щедро закапали дождём у неё из глаз. — Я тебя ни в чём не виню, Блум! Дракон с ними, с этими платьями, я обязательно попрошу папу, чтобы он вступился за тебя на суде, — завывала она мне куда-то в шею, забыв об осторожности и сгребя в свои объятия. — Ты меня так напугала, блин, не смей так больше делать! Я коснулась ладонью её спины, виновато похлопывая, и прикрыла глаза, на мгновение забыв про всех присутствующих и позволив Стелле просто себя обнимать. — И совсем не «Дракон с ними», — с наигранной обидой протянула Муза. — Пока нашу квартиру восстанавливали, нам пришлось ютиться в соседних. — Простите, — пробормотала я растерянно, всё ещё не в полной мере осознавая, что именно натворила, пока была не в себе, а потому и не совсем понимая, за что и как мне следует извиняться. Но Муза и сама поняла всю сложность ситуации, поэтому продолжать разговор не стала — лишь ободряюще приподняла уголок губ. Оттащив от меня Стеллу, она кивнула и выпроводила её, одновременно возмущающуюся и кричащую мне «до вечера!», из лазарета, и мы с Флорой остались наедине — не считая сидящей на другом конце зала мадам Офелии. — Вернулись к старым баранам, да? — протянула я безрадостно, заглядывая в её полные печали глаза, и Флора вжала голову в плечи, крепко сцепив руки в замок. — Надеюсь, этот раз будет последним, — отозвалась она неуверенно. Я лишь покачала головой: она совершенно очевидно была напугана, и я не хотела заставлять её напрягаться больше необходимого. — Я… просто хочу, чтобы ты знала, что я никогда не причинила бы ни тебе, ни кому-либо из вас вреда. Но я пойму, если ты сочтёшь эти слова пустыми. — Нет, я… — отозвалась Флора так быстро, что, казалось, совсем не дала себе времени на раздумья, а потому застопорилась: — Я верю… Просто… Это было… — Я понимаю. Прости, пожалуйста. — Извинялась я искренне, и так же искренне не желала продолжать этот разговор: что вообще я могла сказать после того, как напала на неё и чуть не убила? Какие слова хотя бы теоретически могли это исправить? Но Флора не планировала сворачивать нашу беседу так быстро и, простояв в молчании ещё минуту, заговорила снова: — Мы очень надеемся, что предложенный Текной способ поможет всё прояснить. — Качнувшись, она опустилась на стоявший неподалёку стул. — Ты представить себе не можешь, в каком мы были шоке, когда поняли, что произошло. А ты стояла там… сама не своя… Тогда я правда тебя боялась. Ты казалась другой. Жестокой. Не той, которую я знала. — А сейчас? — поинтересовалась я, и Флора поймала мой уставший взгляд. — Сейчас мне жаль тебя, — ответила она честно. — На тебя столько всего свалилось, стоило просто узнать о своих магических силах… Мне кажется, это несправедливо. — Что поделать, — я развела руками, — жизнь вообще редко бывает справедливой. Какое-то время Флора молчала — а затем вдруг поднялась и произнесла: — Если я смогу чем-то помочь, пожалуйста, сразу же скажи об этом. Неприятные воспоминания об одном из прошлых наших разговоров встали перед глазами яркими образами, и я через силу заставила себя улыбнуться и ответить: — Конечно. Спасибо. Тогда Флора кивнула и вышла из лазарета, и в тот момент мне показалось, что ничего уже никогда не сможет прийти в норму. Самокопания мои прервала Офелия, заявившаяся ко мне с целой горстью разноцветных лекарств. — Давайте, садитесь, — велела она, ставя передо мной стакан с водой и аккуратно выкладывая таблетки. — Выпьете — сразу станет легче. После такого сильного жара организм сильно ослаб, а вот чего нам только сейчас не хватало, так это простуды. — Не став спорить с экспертным мнением, под её внимательным взглядом я послушно проглотила всю россыпь лекарств, не успев ощутить ни сладости их, ни горечи. — Вот и славно, — довольно кивнула Офелия. — Есть не хотите? — Нет пока, — откликнулась я и неожиданно для самой себя поинтересовалась: — Мадам, а не могли бы вы дать мне снотворное? — Снотворное? — искренне удивилась Офелия. — Хотите сказать, вам не хватило отдыха? — Нет, не в этом дело. — Я покачала головой и всё же рассказала ей про свою давнюю проблему с кошмарами, не забыв сослаться на то, что Фарагонда уже как-то предлагала мне обратиться к ней за помощью. — Я не хочу успокоительного, я просто… хочу спать и не видеть снов. Отдохнуть от всего. С минуту Офелия молчала, то глядя куда-то перед собой, то блуждая взглядом по моему лицу, словно решая, стоило ли пойти у меня на поводу или же с таблетками у меня и без того пока что был явный перебор, но всё же ответила согласием: — Хорошо. Напомните мне о нём вечером. Сердечно поблагодарив её, я откинулась на подушки и бездумно уставилась в потолок. В лазарете я провела ещё три дня, и Текна навещала меня ежедневно, рассказывая об успехах их с Фарагондой переговоров с Советом и уверяя, что дело движется к положительному вердикту. Дважды заходила Муза: сначала она поинтересовалась моим самочувствием, между делом пожаловавшись на то, как скучно ей было прогуливать уроки в одиночку, а потом без слов спустила с себя наушники и протянула их мне — и я с благодарностью их приняла, погрузившись в печальную, но безумно красивую мелодию и ужасную тоску по дому. Звонить родителям из лазарета я не решилась, обозначив это дело первым в списке тех, которыми мне предстояло заняться сразу после выписки, и оставалось лишь надеяться, что, что бы я ни натворила, мне удастся перед ними объясниться. Стелла проводила со мной каждый вечер, увлечённо рассказывая о том, что, узнав о несчастном случае, её отец сразу же выделил деньги на восстановление квартиры, так что по возвращении я, скорее всего, даже не заметила бы разницы. Между делом она также упомянула о том, что ей в срочном порядке была выслана вторая часть оставшегося на Солярии гардероба, и, когда я спохватилась о своих вещах, успокоила меня, объяснив, что наша с Флорой комната практически не пострадала и всё её содержимое осталось целым и невредимым. Флора так больше и не заходила, и волей-неволей в голову мою начинали закрадываться опасения того, что за прошедший месяц у неё вновь могли возникнуть неприятности, но Стелла вполне уверенно заявила, что всё было в полном порядке, и предположила, что причиной всему был обычный стресс, вновь заведя шарманку про то, как все они волновались, ничего не понимали и переживали. Я верила в это — правда верила, но от многократных повторений одного и того же искренне устала. Случилось и случилось — выяснили и забыли, сейчас новых забот прибавилось: например, мне не терпелось поподробнее узнать про базовую трансформацию и наконец выяснить, как именно можно получить спасительный — в теории — Чармикс. В день моей выписки Текна пристроилась рядом со мной на кровати, на небольшом экранчике своего чудо-компьютера показывая мне запись выступления Фарагонды с той самой лекцией. Восторженно дослушав её до самого конца, вторым делом в своём списке я наметила обязательное посещение библиотеки и подробное изучение этой темы самостоятельно. — А ты трансформировалась уже? — поинтересовалась я у Текны, когда она выключила компьютер и, потянувшись, поднялась с кровати. — Конечно, ещё совсем ребёнком. — И этому нас тоже будут учить? Текна кивнула: — Магические упражнения, которые начнутся во втором триместре, как раз подразумевают полёт. — Так вот что мадам Трено имела в виду всё это время, — дошло до меня наконец, и Текна усмехнулась. — Каким бы лёгким это ни казалось на первый взгляд, удержаться в воздухе на крыльях без минимальной физической подготовки очень тяжело, а для полноценного полёта растяжка, выносливость и реакция и вовсе должны быть отточены до идеала, поэтому первый триместр принято посвящать физическим тренировкам, чтобы подвести уровень развития всех учениц под одну планку. Я лишь восхищённо присвистнула: и от того, как тщательно, оказывается, была продумана школьная программа, и от того, что Текна вновь лучше всех разбиралась абсолютно во всём, да ещё и объяснения её были такими лаконичными и понятными, что я с удовольствием слушала бы её вместо любых уроков — правда, сама Текна ни за что бы не согласилась их пропустить. И в этот момент я впервые задумалась о том, что, сидя со мной здесь, в лазарете, она прогуливала столь важные для неё занятия совершенно сознательно. Любопытство оказалось сильнее всех остальных чувств, поэтому, решив не откладывать дело в долгий ящик, я не преминула спросить об этом — и, честное слово, перед тем, как ответить, Текна замялась. — Ты же моя подруга. Я волновалась. Губы мои растянулись в широкой улыбке: судя по тому, как неловко и напряжённо она вела себя в самом начале нашего знакомства, раньше она больше общалась с техникой, чем с живыми людьми, и слышать подобное из её уст сейчас почему-то было ужасно приятно.