Здесь нас двое

- Привет. Удивительно, но она почти забыла о нём. Трудно поверить, но это была неделя, причём неделя Донны на пасхальных каникулах, напряженной и шумевшей на кухне, новой, с её одеждой и советами по красоте, и раз в мире не было цветов, по крайней мере, были фигуры и формы, объём и текстура. Она затащила её в магазин и не пренебрегала специфическими стилевыми предпочтениями Марианны. Никогда не думала, что скажет это, но она как никогда любила сестру. - Я думаю, ещё рано. - Новая рубашка кажется новой и может слегка зудящей. - Да. Наступает неловкая тишина. Марианна должна признать, что ей отчасти этого не хватало, того, как голос слабо отскакивает от стен комнаты, как спинка складного стула впивается в позвоночник. Она понимает, что никогда раньше не приходила на эти встречи. Потому, что до этого дня были просто сеансами терапии. Колебание воздуха касается её лица, и она пытается понять, из-за чего, и когда что-то звенит перед ней, она думает о золотой цепочке на запястьях покойной матери, маленьком брелке, бабочке, мерцающей фиолетовой эмалью. Теперь он на её собственном запястье, и кручение маленькой безделушки между пальцев спасло её от многих дурных привычек. - Ты… машешь рукой перед моим лицом? Покачивание отдаляется, испуганно. - Ой, извини. Я просто… думал… - Он подыскивает подходящее слово. Она ему помогает. - Да, я настолько слепа. Нет, я этого не видела. Он мычит. - Тогда последний раз был ещё более впечатляющим. - Видел, что я сделала с этим парнем? - Она оживилась. Каким-то образом в какой-то момент инцидент, эта маленькая победа стала ей личным маяком. Ей просто нужно найти правильный угол, чтобы посмотреть на него. - Продолжай в том же духе, махая руками, и твои ноги следующие. Он невозмутим. - Мои ноги теперь принадлежат Национальной железной дороге. Но если ты хочешь сразиться с ними за них, будь по-твоему, я не собираюсь тебя останавливать. Она смеется прежде, чем она успевает остановиться, прежде чем она понимает то, что он говорит. - У тебя, - конечно, есть более корректный способ сказать это, но она не знает какой. - Нет ног. - Нет. - Но он не кажется злым. Но саркастический - это совсем другая история. - Я думал, что инвалидное кресло шло в комплекте. - Кресло? Писк возвращается, звук, похожий на старый механизм, плохо смазанную маслом, доносится с его стороны. Она не знает, что творит, но пока не увидишь - не поверишь, и есть только один способ это сделать. Её рука тянется к нему в поиске. Что-то касается её, направляя, и ногти царапают ребристую шину колёс. Она слепая идиотка. Но Донна ведь зрячая. И Уэлч тоже. Почему никто… - О, - она ​​отстраняется. - Вижу. - Ты, - заикается он до паузы, - видишь? Момент и неудачная формулировка зависают между ними, и в следующий момент она смеется, громко, без стеснения, странно удовлетворенной. Смех просто бесконтрольно исходит из неё, и она пытается прикрыть рот рукой, но даже это не помогает, и она роняет очки себе на колени. - Я не имел в виду… Ты сказала… - Недоуменно бормочет он. Слезы наворачиваются на глаза. Она вытирает их, пытается надеть очки. Смех всё не заканчивается, раскачивая её взад и вперед. - Вау, - в её речи меньше слов, кроме кашля и глубоких вдохов. - Удивительно. Шутки про зрение стали смешными. - Тебе стоит... дёрнуть меня за ногу, - размывает он, и нет, очевидно, она ещё не успокоилась, но теперь они оба смеются, потому что, черт возьми, это ужасно, неуместно и глупо, и да, очевидно их чувство юмора только что эволюционировало. До жутко-сардонического. - Марианна, - говорит она и вытирает лицо рукой, а другую протягивает. - Богг, - он трясёт руку, колёса его стула крутятся, скрипит штормом, она должно быть действительно старая. - Ой, чуть не забыл. Он двигается, и ей в руку оказывается что-то чашеобразное. -Чай, - говорит он, и её брови поползли вверх. - И что мы теперь делаем? - Но прежде чем он успевает ответить, она тянет за чашку. - Я могу с этим справиться. Бог хихикает. - Посмотрим, как получится. И почему-то её глупое сердце бешено колотится. Она прикладывает чашку поверх него, слушает неровные шаги Уэлча и живое приветствие. - Рад, что ты вернулась, - говорит он. - Я тоже, - отвечает она. Марианна знает о теории пяти стадиях горя, которую Уэлч склонен рассказывать, но знание об этом не делает её правдой, и не похоже, что оно применимо для всех. Поскольку некоторые из этих этапов не имеют для неё смысла, она не может убедить себя в том, что не слепа, независимо от того, насколько упряма, Марианна не может заставить себя видеть, как Богг не может вырастить новую пару ног. Невозможно торговаться, и никакие мольбы не работают - не потому, что она не пыталась. А если это и этапы, то это кровавые сверчки, прыгающие взад и вперед, и некоторые дни бывают хорошими, а иногда она просыпается и видит потолок своей спальни, паутину на лампе, но прежде чем она успевает издать шум, она снова просыпается, по-настоящему, и ничего не налаживается. А в некоторые дни слова, горькие и едкие как кислота, разъедают зубы и обжигают горло, она позволяет им вылетать, произнося, Уэлчу, стоя на полу медицинского центра, и все слушают её речь почти с благоговением, как будто она читает проповедь. В один из тех дней, когда она ругается после тирады, поебень от истощения и разочарования, Богг, - чашка кофе в его руке, а она всё ещё в его руке, потому что та трескается, когда он её сжимает, прося пощады, - говорит: - Моя мама хочет, чтобы мне сделали протезирование. Уэлч роняет ручку. Он быстро поднимает её, а кто-то хлопает в ладоши, это знак или принятие прорыва или личной победы. Марианна тоже хочет хлопнуть, но Богг просит их остановиться. - Не стоит. Меня не протезируют. - Почему так? - Уэлч достаточно профессионален, чтобы быть корректным. - Во-первых, они чертовски дорогие. Во-вторых, я не вижу в этом смысла. - Разве ты не хочешь ходить, Богг? Её сосед делает какой-то жест, позвякивая браслетом, и она пытается понять, что это. Никогда не задумывалась, насколько много зависит от мимики. Это очень нервирует. - У меня есть кресло. Да и не то чтобы мне было куда идти. - Протезирование обеспечивает более широкую мобильность... - Нет. - И он глотает. - Тема закрыта. - Тебе серьезно некуда пойти? После сеанса они идут к выходу - она ​​шагает, а он катится рядом с ней, время от времени тростью ударяется по колесу. Почему-то эти прогулки с каждым разом становятся всё дольше и дольше. - А тебе? - Он останавливается, и она почти спотыкается об него. - Ну, - на мгновение задумывается Марианна. Она ходит куда-то, её шаги теперь подсчитываются почти бессознательно, но чтобы на самом деле куда-то пойти… - Да, есть. - Например? - Он недоверчиво фыркает. - Например… Та выставка Пикассо. - Но ты… - Слепая, да. Я знаю. - Она не расстроена. Она бы не сказала «расстроена». Скорее, раздражена. - Это не значит, что я этого не хочу. История её жизни теперь для них не секрет, в отличие от его, она до сих пор почти ничего о нём не знает, но всё хорошо. Он скажет - она надеется, что расскажет, - когда будет готов. Но вытаскивать клещами будет не она. Его кресло снова движется, она узнала, что от него исходит больше звуков, чем она сначала замечала, - его браслет продолжает бить о раму, когда он скользит руками по боковым поручням, а сиденье немного скрипит, когда он движется взад и вперёд... но она снова начинает идти за ним. Они достигают двери. Та открывается. Однажды она спросила его, нужна ли ему помощь, чтобы подняться по лестнице. Сначала он не ответил, Марианна представила, как он корчит гримасу - что трудновато, когда не имеешь ни малейшего представления о том, как выглядит человек, с которым разговариваешь, и ей всё ещё неудобно просить прикоснуться к его лицу, они не настолько близки - до того, как он пробормотал, что есть такие вещи, как пандусы, и он катался достаточно долго, чтобы научиться спускаться по ним. Она чуть не ударила себя по лицу. - Вы, должно быть, действительно любили искусство, - говорит он, но это больше похоже на то, как если бы он разговаривает сам с собой, и Марианна задается вопросом, по чему тот скучает. Что-то же должно быть. Через дорогу, у входа в парк, о котором Марианна узнала только тогда, когда Донна вытащила её на пасхальный рынок, гудит машина. - Это за мной, - но он звучит разочарованно, или она заставляет себя верить, что это так. - Да, за мной тоже должны скоро подъехать… - Какой чай ты любишь? - Неожиданно спрашивает он, а затем добавляет, как будто ему нужно объяснить всё, что он делает по отношению к ней. - Я не знаю, почему мне потребовалось так много времени, чтобы спросить, раз уж мы так долго знакомы. Не подумал. Простите. - Просто черный. Ничего страшного. - Её губы сжимаются. - Но немного сахара не повредит. - Сахар. Понятно. И он замолкает, старый женский голос зовёт его, и он раздраженно отвечает: - Тебе не нужно было подбирать меня, этим должны заниматься те два идиота, - и Марианна просто стоит там, пока Санни не толкает её: - Это тот парень? - И. - Клянусь, раньше я видел его где-то. К следующей встрече Богг приготовил для неё чай, половину из которого составлял сахар, и Марианна задается вопросом, можно ли от неё заболеть диабетом и усложнит ли это ей жизнь. Но что ещё важнее, на картонном рукаве чашки жирными точками Брайлем было написано «Марианна», как будто кто-то потратил много времени на изучение материала, и это на самом деле довольно мило с его стороны, но не так сладко, как чай. Он читает её радостное недовольство и реагирует так же, как и на любую другую смесь её эмоций: растерянностью и самоуничижением (она замечает странную часть его характера - каким-то парадоксальным образом он самоуверен, но ужасающе не уверен во всём, что связано с ней, чудеса да и только). - Тебе не нравится, - его голос падает, а Уэлч продолжает бормотать. - Моим дёснам, да, конечно, - но её пальцы не могут перестать касаться проколов её имени. - Приятное прикосновение. Вы получаете дополнительные очки. - Дополнительные очки? Тебе пять? - Ты не можешь сказать? - Богг, Марианна, вы можете поговорить друг с другом после встречи. Вот и всё. У Марианны в руках её имя, и когда сжимает его, браслет её матери звенит. Но это не так. - У меня есть, - сообщает ей Богг. - Место, куда я хочу пойти. Но это на некотором расстоянии. Сессия окончена, и шаги растворяются, пока они не останутся одни и не уйдут, как и в любое другое время. Но, в отличие от всех остальных случаев, в её голове нет ни тени сомнения, правильное ли это решение, жизнеспособный ли вариант. Она просто знает. - Давай отправляться. Держи мою трость. Она вскакивает со стула, шаркающе шагая перед тем, как её колено касается обода колеса, и рука приземляется на её бедро, чтобы она не сбила их обоих. - Отправляться куда? - На встречу приключениям, - она ​​бросает трость ему на колени и уклоняется, цепляясь пальцами за ручки инвалидной коляски. - Прошу, расскажи, как ты себе представляешь, чтобы это сработало? - Но звук удара тростью об пол вызывает ухмылку на её губах. - Легко. Я буду твоими ногами, ты - моими глазами. Идёт? Он ничего не говорит. Марианна недолго задаётся вопросом, является ли такая фамильярность деликатным вопросом. Она скрывает свою растущую неловкость за дерзостью и натянутыми шутками. - Боже, если ты не заметил, я плохо различаю жесты или мимику. Говори. Воздух вырывается из его носа с затяжкой. - Давай сделаем это. Она нажимает на ручки, поворачивая стул туда, где, по её мнению, находится выход. - Первое правило навигации: я работаю по часам. Вы говорите, что в три часа дня, я... - Поверните на девяносто градусов вправо. Понял.