Касайся нежнее

— Пенни-вэнни, раз-два, мэнни-Пенни, три... Раз-два... — Эй! — окликнул клоун девочку, появившись с характерным хлопком. Он облокотился на широкий ствол старого клёна, скрестив руки на груди, и с неким укором смотрел на Шарлотту. Та вздрогнула, услышав его голос. Она отвлекалась от своего занятия, перестала перепрыгивать камни, бурча что-то себе под нос. Сначала клоун ее немного испугал, но потом она узнала в нем недавнего знакомого. Шэр широко улыбнулась ему. — Зачем звала? — не меняя интонации спросил Пеннивайз. — Я не звала тебя. — простодушно ответила малышка. — Ты ведь назвала меня Пенни, так? Вот, я здесь. — раздражаясь от ее детской искренности и, пусть грубо, тупости, сказал клоун. — Не-е-т. — протянула Шэр, улыбаясь еще шире. — Это такая считалочка. Вот смотри. Она снова стала прыгать через камешки, приговаривая: — Пенни-вэнни, раз-два, мэнни-Пенни, три... Раз, два, три... раз... — Прекрати. — оборвал ее Пеннивайз. Он был разозлен тем, что по ее шалости или забывчивости, что Пенни - теперь его новая "кличка", данная самой же девочкой, явился сюда без веской причины, и, от части, тем, что все еще не съел ее. Шарлотта остановилась и мило надула губки. Точнее, это было бы мило, если бы Пеннивайз вообще знал о существовании такого слова и мог бы применить его, описывая крошку. Но он не знал. Он ведь вездесущее зло. — У тебя есть мама или папа? — со вздохом спросил клоун, желая поскорее избавится от девочки. — Мама! — воскликнула та, хватаясь ручками за шарф. Но для Пеннивайза это ничего не значило. Не то, чтобы он был недогадлив, просто ему были чужды все эти людские странности, вроде ношения одежды. Зачем она нужна, если он может спокойно менять свой облик хоть ежесекундно? Да, такой способности некоторые люди бы позавидовали. — Ты знаешь, где твоя мама? — Шарлотта задумалась над вопросом. Надолго задумалась. Она стояла, нахмурив брови, приложив указательный палец к подбородку (так часто делал дядя Маркус, которого она успешно пародировала) минуты три. Пеннивайзу уже надоедало просто стоять и ждать, пока ее ничтожно маленький мозг выдаст хоть какую-нибудь информацию. А последней каплей его терпения было то, что девочку вдруг настигло какое-то забвение. Ее лицо сново переменило сосредоточенное выражения на беззаботно радостное, от тени раздумий не осталось и следа. Она как будто забыла, о чем только что думала, так ничего и не сказав Пеннивайзу. — Да черт тебя дери! — громко ругнулся он. — Эй! — он сел на корточки перед ней, взял за плечо и пощелкал пальцами перед детским лицом. — Очнись, эй! У тебя что, мозг совсем до размеров ореха уменьшился? Я говорю, где мама с папой? — Мама... — тихо произнесла Шарлотта, и ни с того ни с сего заплакала. Да так горько и завывая, что у клоуна заложило уши. — Хочу к маме! — протяжно ныла девочка. — Да что ж это такое! Ты просто невыносима! — прорычал он, схватившись за голову. — За-мол-чи! Замолчи! Замолчи, тебе говорят! Он потряс ее за плечи. Малышка переключилась на яркий цвет его волос и практически сразу перестала хныкать. Ее маленькие ручки потянулись к клоуну, и она осторожно, что довольно редко удается детям, потрогала их. Пеннивайз застыл, как и в первый раз, когда Шэр дотронулась до него. Его переполняла злость и недоумение. Ярость клокотала внутри него от того, что этот ребенок себе позволяет. И от того, что он вновь не может и пальцем шевельнуть, чтобы помешать ей. Монстр будто каменел от прикосновений и терял контроль над одним из своих тел. Девочка захихикала, когда рыжие пряди защекотали ей ладошки. Она потрепала несколько раз клоуна по голове, прежде чем он смог совладать с собой и сделать что-то. Пеннивайз больно и крепко схватил ее за запястья и потянул руки вниз, прижимая к маленькому туловищу. Шарлотта пыталась сопротивляться, что вызывало у него смех. Скрытый смех, естественно. Лицо, которым он смотрел на малышку выражало только ненависть и гнев. — Не смей трогать меня, поняла? — тоном, он которого орава мурашек бежала по телу, а сердце на несколько мгновений замирало, произнес клоун. Испуганная крошка кивнула. Клоун казался ей смешным и веселым, но когда он смотрел на нее вот так, своими горящими желтыми глазами, что-то внутри нее сжималось и сворачивалось в узел. Это был страх. Страх, запах которого учуял Пеннивайз.