Решено редактором: отклонить

      Ньютон устал. Ньютон очень устал. Ему же трудно было сказать, когда это началось. Когда игра в жизнь стала принимать обороты катящегося со склона колеса. Огромного, с лопастями — не попадись на его пути, задавит! Ньют же крутился внутри, только и успевая что перебирать ногами как маленькая резвая белка с метелочками на ушках — только дай сбой, и упадешь. Пропадешь.       Он шагал, держа одной рукой края воротников, чтобы дождь не заливал за шиворот и на рубашку, по волосам, прилипшим к вискам, стекали струйками ручейки дождевой воды. Ему не хотелось использовать магию, ему уже ничего не хотелось. Он просто хотел промокнуть под чертовым дождем как маггл, может быть, обретя веру в себя или в добро ещё раз. Веру в близких людей. Ньюту хотелось побыть одному и поразмыслить немного над тем, что же делать дальше. Он чувствовал, что сосуд в его душе, откуда он черпал силы, исчерпался, истончился как материя и опустел. Но это было не его. Нет, совсем не его — не похоже! Потому что Ньютон Скамандер с детства всегда был полон внутренней силы, пусть и скрывал её. Что же теперь? Теперь просто лил дождь, который не мог смыть с него, Ньюта, тоску и печаль.       Утром пришло письмо от Харви о том, что Огненный Шар Туве идет на поправку, это порядком повысило Ньюту настроение. Однако, с крылом и ребрами придется ещё долго возиться — шкура слишком крепкая и не поддается магии — но вот внутренние органы уже почти полностью в порядке. Харви интересовался состоянием Ньюта, но в ответных письмах Зоолог всякий раз не отвечал. Как не отвечал и в заповеднике Харви, когда помогал там с драконицей. Не потому, что стеснялся или злился, нет... Просто он сам не знал, как его дела. И думать о них не хотел.       Тесею Ньют исправно отвечал на письма — не хотел, чтобы брат снова его искал или отвлекался от своих дел аврорских, хотя сейчас в Британии, да и во всем мире была радостная передышка. Но Ньют ясно чувствовал, что Тесея что-то беспокоит, что-то неуловимое поменялось в лице брата, добавилось ещё одной морщинкой на лбу. Но Ньют не хотел лезть — да и Тесей бы все равно не сказал. В отношениях между братьями снова повеяло легкой прохладой, но теперь — по вине Ньюта. Он простил брата за то, что произошло во Франции — строго говоря простил давно — но облегчения никому из них это не принесло.       Мокрый как сельдь и с чемоданом Ньют зашёл в дом без вывесок и номеров. Осмотрев его беглым взглядом он толкнул дверь — она не сопротивлялась — и оказался внутри. Этим утром он получил ещё одно письмо. Оно было составлено совсем иначе, нежели теплое письмо Харви, и хоть и было весьма галантным и вежливым, обдало Ньюта холодом. Он помнил отчетливо, как передернул судорожно плечами, пробежав по первым строкам. Он вдруг понял, что... не хотел бы получать этого письма. Что-то внутри него заговорило голосом старшего брата, предвещая беду, предвещая боль. И Ньют знал, что Тесей в его голове как и всегда прав... Но и не прав одновременно. Он свернул письмо и положил обратно в карман, и к указанному сроку оказался в доме без знаков и вывесок.       На уши Ньюта надавила тишина, настолько резкая, что Ньюту показалось, что на его голову набросили мешок. Стук по подоконнику дождя, звуки которого он так любил с детства, резко прекратились и он почувствовал себя неуютно. Здесь никого не было, и помещение было стерильным и пустым. Он прошёл дальше, оставляя за собой мокрые следы охотничьих ботинок.       Гостиная была такой же пустой, как, видимо, весь дом. Однако на полу, в самом её центре, Ньют увидел стул, на котором висела белая рубашка. Он остановился и нахмурился, осматривая странное напоминание из ушедшего прошлого. Прошлого, в котором ему было хорошо.       Ньют сделал несколько шагов вперед, осматриваясь воровато по сторонам — все ещё никого. Рубашка выглядела безобидно и точь-в-точь той, которую он носил в своем чемодане, а стул ровно тот, что стоял единственным в его комнатушке в Лондоне. Зоолог протянул руку, чтобы отогнуть ворот, на котором должны были быть вышиты вензелем пара букв "GG", но неожиданный вихрь телепортации схватил мага за руку и с хлопком извлек из пустого дома. Дом после вспыхнул огнем, когда в него вбежали двое.       К чему-то такому Скамандер был, в принципе, готов. Если это все-таки не ловушка, то план был полон разумных предосторожностей и обдуманных кульбитов, чтобы замести следы. Ньют не знал, обманывают его или нет... Но ему было уже все равно.       В глаза ударил свет, Ньют инстинктивно прикрылся рукой, прижимая к себе чемодан. Кто-то произнес "ревелио" и облил Ньюта водой, хотя он и без того был мокрым как мышь.       — Мистер Скамандер? — спросил голос из-за света. Ньют кивнул, все ещё морщась. Свет погас, обнажая лицо мужчины с темными волосами, беспощадно испещренными на висках сединой. — Моё имя Алистер, фамилия вам ни к чему. Мне нужно было понять, что это вы. И я рад, что это вы, и что вы пришли.       Ньют ничего не сказал, просто кивнул и все. Не поднял глаз, не улыбнулся, только поджал губы. На предложение чая он отрицательно помотал головой, сказав лишь, что согласен выпить сыворотку правды и так.       Все выглядело так, будто он вовсе не собирался разговаривать. Будто он вовсе ничего не хотел.       Однако ж, они говорили. Они говорили около получаса в вопросно-ответной форме: Терри спрашивал, Ньют отвечал коротко и без излишних подробностей. Если Алистера устраивал ответ — он кивал, если нет — задавал уточняющий вопрос. Иногда Ньют молчал. Что и говорить — ведь он даже не снял своего насквозь мокрого пальто, и, кажется, так ни разу и не поднял на Терри взгляда. Но Терри не лез, руководствуясь не то вежливостью, не то нежеланием лезть в чужое дело, не то смирившись с мыслью, что этот британец и правда не от мира сего.       — Спасибо, мистер Скамандер, за откровенность, — Алистер поднялся на ноги, Ньют поднялся тоже, все ещё пряча взгляд в половицах. Терри ожидал чего-то от Ньюта, но Ньют по-прежнему молчал. Терри нахмурился. — Мистер Скамандер... Если вы не хотите идти, возможно...       — Простите, меня... ждут дела... и брат может волноваться. Если вы не возражаете, — часто моргая и складывая губы в трубочку на протяжных гласных говорил Скамандер, возможно, самую длинную свою фразу за сегодняшнее утро, — ... если вы не возражаете, я бы хотел побыстрее...       — Я понимаю, — твердо кивнул Терри, мысленно подводя черту всем ненормальным из своего окружения. — Идемте. До него нужно трансгрессировать через несколько рубежей. Может закружиться голо...       — Я справлюсь, — быстро вставил Ньют, протягивая свою руку и прижимая к себе чемодан. — Но... - вдруг изменил своей стремительности Ньют, — скажите, что произошло с ним... там...       —Мистер Гриндевальд пожелал подчинить себе магию, которая быть подчиненной не желала. Катакомбы обрушились, его чудом удалось найти. И теперь его магия грозит опасностью ему самому. Он всерьез болен, мистер Скамандер. И не только разбитая Революция тому причина.       Там, куда они прибыли, светило солнце. Здесь было теплее, чем в Британии, и солнце с радостью стремилось высушить пальто Ньюта, но ему не довелось слишком много провести времени под небом. В доме их встретила собака и в сердце Ньюта отозвалось что-то радостное. Губы тронула быстрая неуверенная улыбка и спешно скрылась. Он опустился на колено, отпуская чемодан рядом с собой и протянул руку к собаке, давая себя как следует обнюхать.       — Ты славный, — повернул он голову на бок, свободной рукой доставая из кармана какое-то угощение для собаки, — скажи, как тебя зовут? — говорил он очень тихо, будто и правда надеялся, что собака ответит. И собака ответила ему лаем радостным и завиляла хвостом, акцентируясь уже на угощении. Ньют улыбнулся — неуверенно, неловко, — уже второй раз, и отдал вкусность Бельгийской. Ньют поднялся, бросая беглый взгляд чуть выше плеча своего провожатого — видимо, он наблюдал, и от этого Скамандеру стало не по себе. Он сжал челюсти, отчего на щеках заиграли желваки, на висках обнажились мышцы. Волосы неровно высыхали, делая прическу Ньюта воинственно-нелепой.       — Идемте, — вежливо предлагает Алистер и Ньют кивает, тряхнув челкой. Но все внутри него воет и стонет, протестуя. Он смотрит на дверь, к которой походит провожатый, и умоляет сам себя не переступать порога. Трансгрессировать, сбежать прямо сейчас, не видеть того, что будет там, что прячет за собой эта дверь. Забыть. Лучше всего сразу забыть и никогда больше не возвращаться. Каждый шаг как в затвердевающий бетон... Но Ньютон идет. Ньют идет к двери, борясь с увеличивающимся ритмом сердца. Ведь это просто, так просто... Он просто должен быть здесь — вот и все. Там, за этой дверью его место.       Сперва Ньюту показалось, что Алистер развернулся и со всей силы ударил его в грудь. Но мужчина стоял к магу затылком и точно не мог этого сделать. Сердце больно сковало, будто оно застряло меж ребер. Ньют сгорбился от внезапной боли, свел брови, но не отвел прямого открытого взгляда, который был прикован к бледному, некогда красивому лицу нечужого Ньюту человека.       "Что ты сделал с собой," — впечатывается в мысли резкое и на "ты". "Что ты сделал с собой, Геллерт".       Ньют будто пытается моргнуть, но неестественный зрительный контакт, который он прервать не в силах, не дает векам закрыться даже на мгновение. Рука немеет от той силы, с которой впилась в ручку чемодана. "Что ты сделал, Геллерт".       Ньюту кажется, в комнате сильное эхо, потому как голоса Геллерта и Алистера кажутся глухими и тягучими. Ньют смотрит на Геллерта долго, не отрываясь, не реагируя, все ещё оставаясь стоять у входа. Терри оборачивается на зоолога, хмурится, будто думает, что Ньют где-то схватил остолбеней. Но выражение лица Скамандера отнюдь не испуганное или тревожное, оно усталое и преисполнено печали. Но не безнадежной, другой... более светлой.       Ситуацию спасает бельгийский, который шныряет в комнату через открытую дверь. Подходя к Скамандеру и поднимая нос, он тыкается в ладонь зооведу, ту самую, которая минуты назад держала угощение. Чуткий собачий нюх находит что-то в складках кожи и шершавым горячим языком принимается вылизывать руку.       Наконец, Ньют дергается и отводит взгляд, опуская его к собаке. Он растерян, смущен и немного напуган. Бегающие глаза Скамандера показывают, что с Ньютом все далеко не в порядке.       Но он снова поднимает глаза и делает несколько уже уверенных шагов к чужой постели. Поравнявшись с изножьем кровати, он приседает и ставит чемодан на пол. Когда Ньют подходит ближе, ему открывается ещё больше жутких деталей, чем показалось при первом взгляде. Ошейник, наручники, точно у бешеной зверюги, бинты и кровь. Бледность и бесцветные глаза, сухие губы, разбросанные по подушке некрасивые волосы. "Зачем ты сделал это, Геллерт," — пульсирует в голове, когда Ньют бегло осматривает тёмного волшебника. Точно бы в поисках виноватого, Скамандер оборачивается на Алистера и, видимо, тот что-то читает в его взгляде. Дверь закрывается.       Ньют подходит ближе, он все ещё хранит молчание. Как хладнокровный хирург, он останавливается почти что у изголовья Геллерта и снимает мокрое пальто, кладя его на спинку стоящего у кровати стула. Мокрая рубашка, высохшая пятнами, не справляется с тем, чтобы скрыть, как Ньют похудел. Зоолог закатывает рукава и вынимает палочку, кладя её за ухо, точно мастер.       Он встает на колени у кровати и осматривает поле битвы, точно бы полководец свои войска. "Мы все погибнем," — думает полководец, "я и ты. Мы все".       Ньют впервые касается руки Геллерта — впервые за долгое время. Пальцы Ньюта горячее, чем тело Геллерта, и зоолог сразу ощущает это. И это плохо, потому как Геллерт всегда отличался тем, что был горячим даже когда вокруг была прохладная вода. Он медленно снимает бинты, видит кровь. Сколько времени прошло, а она все не заживает, почти не сворачивается. Это не естественно, это плохо. Ньют немного хмурится и думает о чем, будто бы сам с собой — не замечая ничего вокруг, даже самого Геллерта. Он отползает на коленях к чемодану и распаивает его, залезая по пояс внутрь и что-то там ищя. Слышатся звуки посуды, каких-то чарок и стекла. Ньют что-то достает из чемодана, что-то отправляет обратно при помощи магии, что-то шепчет.       Да, он знает, что не поможет. То, что лечило Геллерта сейчас, было куда более способной медициной, чем врачевание какого-то зоолога, но... Ньют все равно делал то, что считал нужным, потому что лечить здесь нужно было не магией, а сердцем.       Ньют вымачивает бинты в приготовленном им растворе и прижимает к предплечью Геллерта. руки замирают, едва умещаясь от локтя до запястья. Сердце умоляюще трепещет в груди и Ньют сдается под его натиском, опуская одну руку, что ближе к запястью, на чужую ладонь. Кожа сухая и прохладная. Ньют проводит по ладони, наблюдая, как она подрагивает от естественных импульсов сухожильев. Ньют пропускает свои пальцы меж чужих, крепко, но медленно сжимает их, а потом быстро высвобождает руку.       Точно смутившись, он подрывается и обходит кровать с другой стороны и накладывает и там новую бинтовую повязку. Его бинты не такие дорогие и белоснежные, как прежние.       И только тогда Ньют переводит глаза на лицо Геллерта. Его собственное вдруг распрямляется, теряя маску сосредоточенной печали. Он порывисто вдыхает носом и чуть дергается. Поднимаясь на ноги, Ньют вытирает руки о собственные штаны, а потом упирается коленом в край кровати, тянется к шее и снимает повязку, которой кто-то из умных мужей догадался стянуть горло зверю, защищая от выхода магии.       Избавившись от неё, бросив с презрением куда-то на тумбу, Ньют обращается лицом вновь к Гриндевальду. Ньют молчит, его веки подрагивают, будто он вновь пытается сморгнуть наваждение. А после на вдохе он протягивает руку и кладет её на чужую щеку так... будто бы только она одна может спасти Гриндельвада от забвения.       Геллерт неотрывно следит за Ньютом взглядом, рассматривает его, точно диковинное создание, пришельца с другой планеты, чужака. Но узнает его, и это приятно оживляет что-то в душе Скамандера.       — Спасибо, - сиплым шепотом, благодарит Гриндеавальд, его губы потрескались от сухости, пытаясь изобразить улыбку.       Продолжая не сводить глаз со своего гостя, Геллерт поднимается на кровати, так медленно, как движутся континенты. Он подкладывает под спину подушку и подается вперед, упираясь бессильно лбом в скамандеровское плечо.       Он затихает. И потом едва уловимое:       — Я скучал, Ньютон.       Ньют опустил глаза на Геллерта, прильнувшего к его плечу. Разбросанные светлые пряди волос, чуть выпирающая косточка на шее у перекрестья с линией плеч, созвездие родинок почти у затылка... А ещё странная, смешная и нелепая пижама, в которую был одет Гроза Европы: по серой нейтрального цвета ткани ползали снитчи и метлы, медленно мигрируя с одного дюйма на другой. Ньют неосознанно улыбнулся и хихикнул, спешно кладя руку на плечо Гриндевальда, чтобы не спугнуть его. Интересно, Алистер ли так пошутил над волшебником или Геллерт и впрямь неравнодушен к квиддичу? Прочем, последний события последнего французского матча говорят об откровенном неравнодушии мага...       Ньют провел рукой по всей ширине спины, гладя будто бы большое животное, пришедшее в поисках ласки к хозяину. Снитчи в панике разбегались под ладонью Скамандера, а вот сам Гриндевальд напротив — и это приятно радовало Ньюта, заставляя его убеждаться в том, что тёмный волшебник всё же лучше, чем сам о себе думает. Ньют потерялся взглядом, продолжая хранить молчание. Люди погибли, погибли драконы. Туве насилу осталась жива и, кажется, теперь уже точно поправится. А сколько ещё впереди, сколько ещё жизней отнимет Гриндевальд, сочтя себя тем, кто на это вправе? В груди ныло, давило. У Ньюта не было ответа на все эти вопросы.       Скамандер никогда не примет стороны Гриндевальда. Гриндевальд никогда не остановится. Тесей в голове убеждал брата, что все это ничем хорошим не кончится, что его собственная судьба и душа будут сломаны, а Гриндевальд — так или иначе — плохо кончит.       За решеткой ли, или от непростительного...       "Выбирай, на чьей ты стороне, Ньют," — вот что говорил ему голос в голове. "Выбирай".       Но Ньют не мог выбрать, Ньют не хотел выбирать.       Он сделает все, чтобы остановить Гриндевальда.       Он сделает всё, чтобы Гриндевальд остался жив и... и может быть был капельку счастлив.       Ньют бросил взгляд на своё пальто. Из кармана выглядывал краешек письма. Он не распечатывал его, но знал от кого и знал, что оно в себе содержит. Это было письмо от Альбуса Дамблдора. Как и всегда — в нём не будет ничего конкретного, но его цель будет заставлять Ньюта ломать себе голову.       "Нужно будет попросить, чтобы они стерли мне память. Я не хочу знать, где находится Геллерт, не хочу, чтобы они нашли его... так. Через меня. А они найдут меня все равно. Либо те, либо другие."       Ньют несколько раз судорожно моргнул, вспоминая о руке, что в задумчивости ещё перебирала край воротника чужой пижамы.       Ньют мягко отстранил Геллерта, легко прижавшись напоследок щекой ко лбу на несколько секунд и встал, обходя кровать и подходя к двери. Он не мог останавливаться, теперь за ним гнались — и только движение вперед хоть как-то спасало его душу. Он бросил взгляд на Геллерта у входа, обещая тем самым вернуться, и покинул комнату.       Скамандеру было, в общем-то, все равно, кто был Алистер Гриндевальду. Он вдруг решил для себя, что сейчас важно думать о том, чтобы помочь Геллерту встать на ноги, вернуться в здоровое состояние, а остальное — ... остальное как-нибудь потом. Как-нибудь все сложится.       Однако же поиски Алистера успехом не увенчались — Геллерт и Ньют оказались в маленькой квартире одни. "Что, вот так?.." — Ньют удивился, думая о том, что же в его ответах на вопросы Алистера так убедило последнего в безопасности Ньюта для Гриндевальда. Что этот священный грааль был полностью и целиком доверен ему одному — простому британскому магозоологу.       Найдя то, что ему нужно было, Ньют вернулся в комнату, отсутствуя в сумме, может, минуты две. Подойдя к кровати и упершись в её край коленями, Ньют вздохнул и посмотрел на Геллерта, чуть наклоняя голову на бок. Его взгляд был спокойным, может немного усталым. Потом Ньют попытался улыбнуться — но и улыбка вышла какой-то грустной.       — Вам нужно встать. Вы уже достаточно повалялись в постели, — Ньют протянул руки к Геллерту, — если будет кружиться голова — просто держитесь за меня, я буду рядом, — Ньют говорил просто и легко.       Ньют решил, что найти утешение в чем-то простом, будничном — единственный вариант, чтобы избежать боли и ему, и Геллерту. Скамандер примерно представлял, что гложет Гриндевальда — неизвестно, что стало бы с самим Скамандером, потеряй он дело всей своей жизни — но он свято верил, что как бы плохо ни было, это не повод сдаваться, не повод унывать, опускать руки.       Ньют был сильным человеком.       — Мой дугль ужасно любит купаться. У него длинная и очень густая шерсть, и после того, как он вылазит из воды, я вынужден высушивать не только его и пол, но и собственную одежду, — Ньют поджал губы в беглой улыбке, наконец, сопровождая Геллерта до пункта назначения — да, снова ванная.       — Горячая вода, немного пассифлоры, мяты и вербены. Только не мочите руки, пожалуйста, кладите их на полотенца по бокам, — Ньют бегал глазами, немного неловко поглядывая на Гриндевальда в ожидании его реакции.       — Я... — начал было Ньют, но запнулся, — я могу остаться, если хотите.       — Хочу, - сипло отвечает Гриндевальд, стягивая с себя одежду и с презрением рассматривая снитчи.       Глаза Ньюта дрогнули, точно от хлопка. Ньют смутился и отвернулся к двери быстро, как мальчишка. Он забыл её закрыть, забыл что-то очень важное, как только Геллерт обнажил спину. Ньют спешно зажмурил глаза и распахнул их вновь — голова наполнилась слишком большим количеством мыслей — разных, пёстрых, противоположных по окрасу — что голова немного закружилась.       Звуки плеска воды в ванной, а затем тишина. Ньют не оборачивался, но знал, будто чувствовал, что Геллерт хочет что-то сказать. И не ошибся.       — Я облажался, верно? — запрокинув голову ещё выше, некоторое время беззвучно смакуя эту мысль, наконец выдохнул Гриндевальд. — Столько волшебников и драконы умерли. И сколько бы ни прошло времени, я не могу придумать этому никакого оправдания, — конец тихой фразы почти заглушил бульк, когда он решил подогнуть ноги, в попытке ещё ниже спустить голову к воде, будто бы так о своём поражении рассказывать было легче.       — Моя собственная магия взяла меня в плен и готова была уничтожить, — он возвел глаза к потолку. — Потому что я отвлекся, — он снова шумно выдохнул, будто бы водная толща ощутимо давила ему на грудь. — Я видел, как вас и дракона сбил поезд, — разномастные глаза с потолка перешли на Ньютона. — Видел и ничего не мог сделать, — сдавленно прибавил Гриндевальд, выдохнул и снова шагнул взглядом на потолок. — На тот момент я находился в процессе ритуала. Темного и древнего, как и место, где мы были. Но я отвлекся. И хотя какая-то часть меня заторможенно понимала, что я не в силах ничего сделать... Я не знаю, что произошло. Сцепились ли они — лучшее и худшее во мне? И если да, то кто из них победил? Победил ли кто-то?..       Сердце Ньюта трепетно, с надеждой ударило в грудь. Лучшее и худшее? Неужели тогда Геллерт услышал его, Ньюта? Неужели хотя бы допустил вероятность того, что лучшее в нём есть, и что оно ещё способно драться за право единолично владеть этой пшеничной головой? Конечно, Ньют верил в это, но под конец все оказалось возможным?..       Губы и ресницы Ньюта дрогнули.       — Я спас Туве, — коротко начал Ньютон, поджимая губы и избегая взгляда Гриндевальда. — Китайский Огненный Шар в тоннеле метро, мне удалось спрятать её в чемодане и переправить в Румынию, — станет ли от этого Гриндевальду лучше? Подумает ли он о том, что Ньют умолчал о смерти двух других драконов, больно ударившей по его спине? Или о вернувшейся боли в грудине, с которой Ньют просыпается последние несколько дней после событий во Франции? Или о злости, которую он, Скамандер, испытал там, в очередной раз убеждаясь, что люди — самые жестокие существа на планете? Только не все ли равно теперь.       — Я не могу помочь вам, мистер Геллерт, я не выбирал вашу сторону, никогда не выберу, — все ещё стоя вполуоборот к Геллерту говорил Ньют. Он некоторое время помолчал, потом продолжил, — но я выбрал вас. Не лучшее, не худшее. Не доброго Геллерта и не злого Геллерта.       Ньют остановился, поворачиваясь только сейчас к Геллерту всем корпусом, чуть нагибая голову к правому плечу и засовывая руки в карманы брюк. Лицо его медленно стало меняться, выражение стекало до какого-то тревожного, озадаченно грустного.       — У вас доброе сердце, — сказал тихо Ньют, но так странно, будто был расстроен этим фактом больше всего, — но то, что вы делаете, причиняет боль, — Ньют фактически съел конец фразы, не то смущаясь, но то теряясь, не то решая, что это лишнее. Он судорожно проводит по носу пальцем и принимается делать вид, будто ему нужно что-то проверить у стеллажей рядом с изголовьем ванной. Он винит себя за то, что не сдержал. А ведь хотел. Хотел оставить это, ведь сам выбирал Геллерта, а не его идеи.       — Я не могу обещать, что вы об этом не пожалеете. О том, что выбрали, — тихо и с вернувшейся в его голос легкой хрипцой откровенно заявил Гриндевальд, поднимая в ответ глаза. Изнутри его рвали на части два зверя.       Геллерт стащил с края ванной вехотку и с сосредоточением умного ребенка поболтал ею в воде, а потом протянул в сторону Ньюта. Губы его чуть дрогнули, уголки неуверенно поползли вверх.       Ньют, натянутый как струна, вдруг тоже расслабился, выпуская улыбку, и подошёл ближе к ванной, чтобы помочь Грозе Европы с банными процедурами.

— Ньютон, — голос Геллерта с осторожностью, которую ещё только пробовал, вопреки привычного приказного тона, прервал чужую неоконченную фразу. — Простите, что перебил вас, — он смущенно склонил голову на бок, подсыхающий светлый ворох его волос тоже двинулся. — Я подумал, вам удобнее было бы прилечь рядом, — взгляд совершил прыжок, точно юркий опытный хищник. Скамандер смущенно кивнул.       Знакомый голос убаюкивал и успокаивал. Лениво моргая, Геллерт наблюдал за привычной игрой солнечных лучей на стене, что-то отвечал, где-то даже пытался кивнуть или пожать плечами, но через какое-то время всякая реакция со стороны Скамандера сошла на нет. Оправа неприятно уперлась Гриндевальду в грудь, он чуть склонил голову, прислушиваясь к чужому сонному дыханию. Нога так властно и уверенно нашла и оплела его ногу, что он дернулся, прислушиваясь к новым странным ощущениям. Лицо бросило в жар — значило ли это что он покраснел? Слава богу, Ньют спал и не мог внести ясности в этот вопрос, тем более, что ответ Геллерту совсем не хотелось знать. Он приобнял прильнувшего Скамандера, всё больше ощущая, как теряет стойкую цепочку размышлений, поддаваясь коктейлю эмоций. С другими людьми Геллерт Гриндевальд не спал — рядом с кем-нибудь ему было неспокойно. Следуя той же логике, болгар подозревал, что мало кто заснёт с ним, учитывая волнами расходящуюся враждебность, силу и агрессию, хотя если покопаться в памяти, несколько эпизодов возможно можно было бы выгрести. Но с Ньютоном это было по-другому. Вес чужого тела ощущался приятной ответственностью — Геллерту очень хотелось, чтобы Ньютону было удобно. Свободной рукой он изловчился аккуратно снять с заснувшего магозоолога очки и отправить их на прикроватную тумбу. Затем чуть склонив голову, внимательно посмотрел на расслабленное лицо, знакомые черты которого разгладили чары Морфея, но отвел взгляд, чувствуя, как внутри снова просыпается странная щенячья радость. "Как это работает?" — смущенно вперившись в стену, пытался понять Гриндевальд. "Будет ли так всегда?" Но спокойным и расслабленным Ньют оказался только первую фазу своего сна. Убаюканный чужим теплом и собственными успокоенными мыслями, Геллерт тоже задремал, уткнувшись в задорный рыжий хохолок. От резкого удара под ребра у Гриндевальда едва искры из глаз не посыпались — легкие, приняв вторжение извне за сокращение диафрагмы, мгновенно вытолкнули весь воздух, добавив ещё больше недоумения в понимание ситуации со стороны головного мозга. От малоприятного пробуждения Гриндевальд взбодрился, но сквозь сон словно помнил, с кем уснул, и потому за свои сонные действия неблагодарный гость в его кровати не поплатился. Однако на этом Скамандер не успокоился. Он бойко дернулся, так что Геллерт инстинктивно прикрыл собственные ребра, ожидая следующего удара, но в этот раз магозоолог, чуть выгнувшись, выдал что-то на латыни, заставив Гриндевальда откровенно недоумевать. Интересно, сам он спал также беспокойно? Впрочем, непростые задачи никогда не пугали болгара. Через какое-то время он привык, почти не просыпаясь, не реагировал на трепыхания Скамандера во сне, рефлекторно уходя от удара или же сквозь дрём понимая, кто его бьёт и что бить в ответ нельзя, на его внезапные высказывания (некоторые, впрочем, можно было отнести к довольно любопытным). Ньют то сам лез на него, то будто бы пытался уползти на другой край кровати, но Гриндевальд осторожно подтягивал его, обнаружив пропажу, а иногда, когда Скамандер особенно не хотел успокаиваться, возможно, во сне убегая от нунду или спасая очередного зверя, уткнувшись в копну рыжих волос, Геллерт шептал: "тихо-тихо", и как будто бы сам становился счастливее от этого странного ритуала. Слабость, как от не до конца отступившей болезни, так и от бурных, пережитых сегодня эмоций, в конце концов окончательно его сморила. Он поддался ей, проваливаясь в хорошо изученное, тёмное забытье. Душная влажность комнаты сменилась паром изо рта. Игривый солнечный свет — почти неподвижным лунным. Вокруг был неживой, будто каменный лес, и даже снежинки, казалось, висели в воздухе без движения. Ноги утопали в сугробах, было сложно идти, но он знал, что остановится и станет таким же, как этот лес. Что-то отберет у него всё и даже его самого. Что-то следит за ним, затаившись, что-то за ним охотится. Вряд ли это можно назвать равным сопротивлением — ведь он сбился с пути и еле бредет. У противника больше шансов, но он даёт ему фору. Словно кот выпускает из когтей полудохлую мышь и та хватается за безумную опьяняющую надежду...

      Полоски солнечного света, выглядывающие из-под неплотно прикрытой двери сменились ярко-белыми лунными. Алистер осторожно толкнул дверь, опасаясь разбудить Геллерта скрипом, и, прищуриваясь, вгляделся в сонное царство комнаты. Гриндевальд оказался на своём месте, и Алистер облегченно выдохнул — будто бы эта апатичная мумия могла бы куда-то деться! Что-то на постели, скрытой под балдахином тьмы от лунного света, шевельнулось, и новое открытие заставило Алистера удивленно замереть, забыв про усталость и своё решение сразу после воспитательной проверки рухнуть в собственную кровать. Голова с взлохмаченными светлыми волосами чуть приподнялась, позволяя свидетелю полуночной сцены понять, что на постели, в неровном горном рельефе смятого одеяла и подушек, спали двое. Блондин пристально смотрел на него, спросонья силясь понять, насколько силуэт на пороге комнаты представляет для него и мирно спящего в его объятьях рыжего угрозу. Алистер поднял обе руки в извиняюще-отступающем жесте, делая шаг назад. И Гриндевальд сонно уткнулся в лохматую рыжую макушку, опуская голову назад на подушку, чуть подтягивая спящего Ньюта к себе.