Взгляни на дом свой, Ангел

Двухэтажный особняк Гиллеспи стоял на холме посреди золотых полей. Солнце наполняло просторную гостиную, горничная-негритянка устраивала в вазах свежие цветы, за высокими окнами шелестел сад, и видно было, как озеро Толука голубеет вдалеке среди зелёных ветвей. На синей обивке кресел расцветали розовые лотосы, и полированное дерево будто сияло изнутри тёплым, медовым светом. На ярком персидском ковре ботинки Криденса выглядели ещё более поношенными и нелепыми. Он сам себе казался нелепым. Оборванцем. И всё-таки миссис Гиллеспи смотрела на него ласково. Это была невысокая, темноволосая и темноглазая женщина в простом, но элегантном синем платье. На её шее поблёскивал странный круглый медальон с тремя непонятными кружками и россыпью значков. Чтобы не смотреть ей в лицо, Криденс принялся изучать его. – Спасибо. Что пригласили меня, – пробормотал он, не поднимая глаз. Ему вдруг очень захотелось, чтобы миссис Гиллеспи оказалась его мамой. – Не стоит, мой дорогой. Ты так похож на Адриану, что Грейс сразу же тебя узнала и позвонила мне. “Адриана”. Это было красивое имя, необыкновенное. Адриана… – Вы знаете, где она? – тихо спросил Криденс, предчувствуя ответ. С ним ещё никогда не случалось ничего хорошего, и сейчас, даже сейчас он знал – ничего и не случится. Миссис Гиллеспи вздохнула. – Роды были очень тяжёлые. Мне жаль, мой мальчик… но мы можем сходить на её могилу. Если ты не хочешь идти со мной, конечно можешь найти её сам. Адриана Клируотер. С её места лучший вид на озеро. Это было почти не больно. В конце концов, он знал, что так и будет. Знал, и всё равно едва сдержал слёзы. – А… мой отец? Миссис Гиллеспи поджала губы. – Я мало знала твоего отца, он был саксофонистом, играл в Бари Энни. Бродячий артист, – конечно, не задержался тут надолго. Она не назвала даже его имени, но это и не было нужно. Криденс привык к тому, что отца не существует, и даже не мечтал о нём. Сама мысль о том, что где-то у него, как у всех людей, есть отец, казалась странной. Он хотел задать ещё один вопрос, тот самый, который хотел задать настоящей матери, которого боялся… но не задал. Миссис Гиллеспи могла не знать. Она могла не хотеть знать. Лучше и ему забыть о своём ужасном наследии, обо всей этой магии. Криденс поднялся, неловко прижал к груди шляпу. – Простите. Я не могу больше отнимать ваше время, я пойду… Миссис Гиллеспи тоже встала, будто собираясь удержать его. – Нет-нет! Куда же ты пойдёшь? Нам ещё многое нужно обсудить. Ты где-нибудь служишь? Криденс покачал головой, съёжившись от стыда. В его возрасте многие уже пытались открыть своё дело или давно работали на заводах, а он так и просидел в церкви, моя посуду, подметая полы. Ни на что не годный. – Это не беда. У тебя есть образование? – Я учился в школе. И… я умею печатать на машинке вслепую, и стенографировать. Немного. Миссис Гиллеспи посмотрела на него, будто жалея. – Можешь начать у меня в конторе. Я владею шахтами, мне нужны сообразительные молодые люди. – Нет… нет, я не сообразительный, и вы не должны… – мысль о конторе, о месте, полном незнакомых, уверенных в себе людей, была такой же пугающей как фантазия о голодной смерти. Но если бы они позволили научиться у них хоть чему-то, и не прогнали сразу, тогда, возможно... – Адриана была мне как сестра, мы дружили с детства, и я не смогу спокойно спать зная, что её сын голодает. Кстати, ты ведь останешься на ужин? Разумеется ты должен остаться. – Но мне сначала нужно снять комнату. – Это всегда успеется, – произнесла миссис Гиллеспи тоном, не допускающим возражений. – Сегодня ты мой гость. Роуз! Роуз, я знаю, что ты там. Дверь приоткрылась, знакомая Криденсу девушка заглянула в гостиную. – Мама, я просто проходила мимо. Мистер Клируотер останется у нас? Я покажу комнату для гостей. Криденс неловко кивнул миссис Гиллеспи и вышел вслед за Роуз. – Не нужно меня так называть, – тихо попросил он, не поднимая глаз. – Я Криденс. – У, мы сразу переходим на имена! Какой вы напористый, мистер Клируотер! – Роуз обернулась через плечо и кокетливо улыбнулась. Криденсу стало жарко. Никто никогда не называл его "мистером". Он не заслужил ни этого, ни новой фамилии. – Я не это имел в виду... простите. Он хотел добавить, что у него и в мыслях не было грубить, но Роуз рассмеялась. – Ну перестань, мы же не на Юге! Я просто шучу, мне очень нравится твоё имя. Криденс кивнул, не зная, что сказать, и умолк. Только поднявшись на второй этаж он сообразил, что нужно было ответить таким же комплиментом. Комнаты и коридоры больше не казались ему такими светлыми. Запах старого дерева и мастики напоминал о доме, картины на стенах казались непонятными и угрожающими: над лестницей витала золотоволосая девушка в белом и алом. Она смотрела печально и торжественно, как католическая Мадонна, но что-то неестественное чудилось в её идеальном лице. Из тени напротив выступало широкое полотно, словно окно, распахнутое в промозглое серое небо. Иссохшие, окровавленные тела корчились в клетках на сырой земле. Над ними навис палач в железном шлеме, похожем на странную пирамиду, вытянутую вперёд. Гигантский меч палача пригвоздил к земле выгнувшегося в агонии человека. Криденсу казалось, что картина пахнет кровью и нечистотами, что если коснуться её, на пальцы налипнет ржавчина и холодная, слизь, как пот, выступивший на железе... – Это "Судный день". – Роуз встала рядом, так близко, что он, казалось, почувствовал тепло её плеча. – Пугает, правда? Брр. – Да... но зачем картина, которая пугает? – Наверное, чтобы напоминать нам о наших грехах или что-то такое. Ты часто думаешь о своих грехах? Она спросила с улыбкой, но Криденсу было не до веселья. – Постоянно, – коротко ответил он. Наверное, это прозвучало слишком резко, потому что Роуз перестала улыбаться. – О. А ты серьёзный, вы с мамой точно подружитесь. Криденс подумал, что хотел бы понравиться всей их семье, но никогда не сказал бы этого вслух. Он молча дошёл до гостевой спальни и тихо поблагодарил Роуз. – Не за что, – отмахнулась она.– Когда переведёшь дух, спускайся, я покажу тебе сад. А завтра погуляем по городу! Ты же совсем ничего не видел по дороге, всё время смотрел под ноги. Криденс кивнул, но промолчал. Он знал о своей привычке сутулиться, мать не раз била его за это по спине, – но оказалось, что когда симпатичная девушка замечает недостаток, это гораздо больнее. Сам он не заметил в Роуз никаких недостатков. Даже её причёска напоминала ему о чём-то хорошем. Вернее, о ком-то, о другой девушке, которую он почти не помнил. Ио станции “Сити Холл”. В маленькой гостевой комнате он наконец смог "перевести дух", как сказала Роуз. Криденс аккуратно повесил пиджак на спинку стула, закатал рукава и налил в эмалированный таз воды из кувшина. Умыться, вымыть руки и шею, смыть наконец дорожную пыль и пот, хоть немного. Раньше он не знал, что можно мечтать о таких простых вещах. Раньше он никогда не путешествовал один так далеко, не зная, что ждёт впереди. Всё изменилось. Он взглянул на себя в зеркало: мокрый, раскрасневшийся. Когда-то мистер Грейвз говорил, что ему это идёт. Называл забавным. Улыбался. Всё изменилось, но прошлое никуда не исчезло. "Почему бы тебе не отрастить кудри? Ты будешь выглядеть прекрасно". Криденс запомнил это. И найдя среди развалин дома Салемцев ржавые ножницы, в порыве злости искромсал волосы. Срезать их совсем – никаких прядей, никаких кудрей, – больше ничего для этого человека. Больше ничего. Он изрезал бы себя всего, стёр в порошок, но испугался, что если будет слишком много думать об этом, тьма снова придёт. Сколько должно пройти времени прежде, чем уйдёт боль? В глубине души он боялся, что она останется навечно. В глубине души он знал, что заслужил боль, и не заслужил ничего хорошего. Чем дольше он думал об этом, тем чернее становилась тень сомнения. Медсестра в больнице знала его мать, но ничего не сказала ему, и сразу бросилась звонить Миссис Гиллеспи. Миссис Гиллеспи не спросила его, с кем он теперь живёт, откуда приехал и надолго ли – она вела себя так, будто знала, что он останется. Будто знала о нём всё. И... где мистер Гиллеспи? Проходя мимо веранды, Криденс заметил какого-то мужчину с газетой, но тот не обратил на него никакого внимания. Словно ему было совершенно не интересно, что за оборванец заявился в его дом. Всё это наверняка имело значение, но он не мог сходу понять, какое, и решил больше не думать об этом, по крайней мере, до утра. За ужином он едва обращал внимание на происходящее вокруг. Крахмальные салфетки, свечи, горничная, прислуживающая за столом – он не знал, что ему делать, и просто сидел, глядя в тарелку. – Сегодня мы должны поблагодарить Бога не только за пищу, – провозгласила миссис Гиллеспи. Она сидела во главе стола, с мистером Гиллеспи по правую руку и Роуз - по левую. Криденс, всё ещё опасавшийся мистера Гиллеспи, выбрал место рядом с Роуз. – Сегодня мы благодарны за то, что она вернула в Сайлент Хилл потерянное дитя. Наше любимое дитя. Давайте помолимся, мои дорогие. Все, даже горничная, склонили головы. Криденс побоялся закрывать глаза, – он чувствовал себя отупевшим от усталости, и слова молитвы не шли на ум. Да он и не искал их. Он давно пообещал себе, что больше никогда не будет молиться. Оговорка миссис Гиллеспи его нельзя волновала, еда казалась безвкусной. Он говорил себе, что нужно только дойти до кровати, и тяжесть исчезнет, но стоило ему наконец лечь, как сон испарился. "Что я тут делаю?" – думал Криденс, глядя в потолок, такой же потолок, к которому привык дома – скошенную крышу мансарды. То же самое он спрашивал у себя, когда вдруг очнулся в переулке возле собственного дома и понял, что весна заканчивается, а церковь Вторых Салемцев обнесена лесами, прогнившими от дождя. Он не помнил, что было между весной и кошмаром в метро, и решил, что не было ничего. Он чувствовал, что надо бежать. Криденс боялся, что люди, поставившие леса, нашли его тайник, но нишу угол под лестницей никто не тронул, всё осталось как было. Он оторвал расшатанную доску и вытащил старый, грязный чемодан, который мать считала давно выброшенным. Деньги, бережно завёрнутые в бумажный фунтик, пара чиненых-перечиненых рубашек, воротнички и манжеты, брюки, пиджак, бритвенные пренадлежности, брусок мыла – всё, чтоб не выглядеть бродягой. Если бы мать узнала, на что он пускался ради того чтобы собрать это богатство! Зимой он сгорая от стыда просил у пожилых женщин "всего несколько центов", летом, засучив брюки, бродил по колено в зеленоватой воде фонтанов,и чудом избегал драк с уличными мальчишками, оббиравшими те же фонтаны. Набираясь храбрости, он обходил кварталы, надеясь увидеть переезжающих, чтобы на одном дыхании, безоглядно предложить помощь. Однажды ему повезло наткнуться на еврейские похороны, где раздавали одежду. С каждым днём находилось всё больше парней, которые были сильнее него, смелее, предприимчивее, готовых на любую работу. Всё чаще его толкали и оттирали плечом, стоило ему открыть рот, но маленький капитал рос. Теперь его хватало бы на билет до Берлина. Или Парижа. Или Лос Анджелеса. Далёкого города, где мать никогда не нашла бы его. Добравшись до порта, он решил, что отправится наугад – безрассудно, без оглядки. Во Францию! Почему бы не во Францию? Конечно, он не знает французского, но ведь и в Америке его никто не слушает, так какая разница! Но чем ближе он подходил к билетной кассе, тем быстрее испарялась уверенность. У него было незаконченное дело в Америке. Мама. Настоящая мама. "Я найду её потом, когда добьюсь чего-нибудь, как мужчина", – пытался он уговорить себя, но другой голос, голос приёмной матери, звучал громче и громче: "Как мужчина? Посмотри на себя! Что ты будешь делать в другой стране? Ты и здесь-то никому не нужен!" Вокруг суетилась пёстрая толпа с огромными чемоданами и ящиками, – он успел рассмотреть на одном полустёршееся слово, похожее на "цирк". "Ты мог бы попроситься с ними", – заметил другой голос. Голос мистера Грейвза. – "Цирк уродов был бы для тебя подходящим местом". Насмешка в этом голосе вдруг разозлила его, и, отвернувшись от циркачей, он быстро зашагал обратно, к Саут Стрит. Оттуда, преодолев внезапный страх перед метро, он отправился прямо на вокзал, хоть и знал, что ехать бессмысленно, что он никому не нужный сирота и навсегда таким останется. И вот, сирота нашёл друзей, которые готовы позаботиться о нём ради него самого, ничего не требуя взамен. Разве не здорово? – Чушь, – громко сказал он в потолок, хотя в уме произнёс слово покрепче. Мистер Грейвз преподал ему хороший урок. Никому нельзя доверять, доброта имеет свою цену. Мать тоже могла притворяться доброй и ласковой, когда ей что-то нужно было от других. Миссис Гиллеспи обещала найти для него фотографию настоящей матери, но какой смысл в фотографии человека, которого никогда не знал и не узнаешь? Он одевался в темноте, сам не зная, чего опасается. Никто не стал бы удерживать его силой, но как объясниться перед миссис Гиллеспи? Как сказать ей в глаза, что он ей не доверяет? Ему не пришлось ничего говорить, - дом молчал, лишь поскрипывали половицы, и какая-то одинокая ветка скребла и скребла по стеклу. Жуткая картина Судного дня выступала из мрака, словно подсвеченная потусторонним бледным светом. Чтоб поскорее сбежать от неё Криденс спустился по лестнице в тёмный холл. И замер. Что-то неслышно двигалось рядом, заметное лишь краем глаза... Зеркало. Просто зеркало. Секунду он видел себя: растерянного, бледного. Но моргнув, встретился взглядом с мистером Грейвзом. Мистер Персиваль Грейвз в перепачканной кровью рубашке, без жилета, без своей любимой мантии. Мистер Персиваль Грейвз с дикими, тёмными глазами, с растрёпанными волосами, свисающими на лоб. Мистер Грейвз с пистолетом в руке. Он опёрся о зеркало со своей стороны, переводя дух, и вдруг замер, не дыша, глядя Криденсу в лицо. Замешательство, узнавание, попытка что-то сказать... Когда он выпрямился, на стекле остался яркий, алый след ладони. Кровь. Призрак и кровь. Криденс моргнул. Наваждение исчезло. В зеркале остался он один. "Он ищет меня". "Он плохо выглядел, ему нужна помощь!" "Может быть, он следит через зеркало!" Криденс подхватил чемодан и выбежал из дома, но на крыльце ужас сковал его. Что делать? Что если от волшебника нельзя сбежать? Он медленно опустился на ступеньки, стиснул виски. Но... вдруг мистер Грейвз просил о помощи? Вдруг он в опасности? Хотя какая разница! После всего, что случилось, его нельзя жалеть, – этого жестокого, двуличного... Но в зеркале он не выглядел высокомерным и злым. Он выглядел усталым, потерянным. Печальным. Что если можно помириться с ним, ведь слова про сквиба оказались неправдой, и мистер Грейвз знал, что это неправда. Мистер Грейвз видел его стихийную магию в переулке, и он был уверен, он знал: "Маг среди Бэрбоунов", – он сказал это так уверенно! Это не могло быть ложью. Так почему в доме Модести мистер Грейвз вёл себя так, будто ничего не было? Почему вдруг заговорил о видениях и попросил найти какого-то ребёнка? Почему снова стал назначать встречи в подворотнях, и не приглашал в отель, как раньше? Если подумать, в те дни, в конце ноября, мистера Грейвза будто подменили. Может ли один волшебник подменить другого? Есть ли среди них оборотни? Криденс глубоко вдохнул и выдохнул, пытаясь успокоиться. "Мистер Грейвз не бросал меня. Его подменили". "Мистер Грейвз бросил тебя, это дурацкие мечты, как раз для дурака, который ничему не учится". "Он в беде, его нужно спасти!" "Он ищет тебя, ему нужна только твоя сила, на тебя ему плевать!" "Мы снова будем вместе, и всё будет хорошо! Я спасу его и он поймёт, что я не бесполезный". "Нужно бежать от него! Бежать!" Он снова сжал виски, чувствуя, что голова сейчас разорвётся от боли. Если б рядом был кто-то умный и взрослый, вроде матери! Мать знала бы как правильно. И мистер Грейвз знал бы… Если б можно было раздвоиться и помочь ему, но в то же время остаться в безопасности... – Не спится? Он вздрогнул, и едва не свалился с крыльца. Роуз позади него, кутаясь в голубое шёлковое кимоно и дущераздирающе зевая. - Нет, я… Она подошла ближе и подтолкнула его чемодан ногой. На ней не было ни туфель, ни чулок, и сорочка кончалась где-то там, куда Криденс не осмеливался поднять взгляд. Он поспешно отвернулся, чувствуя себя неловко. – Собираешься сбежать. Мы тебя обидели? – Мне нужно идти. – Он не подумал, что нужно будет объясняться с Роуз, и теперь не мог найти слов, чтобы убедить её. Убедить себя. Роуз присела рядом, почти касаясь его плечом. – Я тебе завидую, – вдруг сказала она. Криденс удивлённо поднял голову. Он не мог даже представить, что кто-то может завидовать ему. – Ты жил в самом Нью-Йорке! И в любую минуту можешь просто собрать чемодан и поехать куда угодно. А я... Я даже в соседнем штате никогда не была. – Почему? Ты могла бы... – Он хотел сказать,что богатым детям легко путешествовать, но вовремя прикусил язык. – Мои родители думают, что это не нужно. – Роуз прислонилась к перилам, бледная и полупрозрачная в свете луны. Печальная.– У меня есть предназначение. У всех у нас. Предназначение, служение и всё такое. Я рожу ребёнка, унаследую шахты, – путешествия это только бесполезные развлечения, которые смущают разум... или как-то так. – Она пожала плечами, и шёлковое кимоно замерцало, как река. – Мой разум и так не очень благочестивый, я постоянно думаю обо всякой ерунде и смешных вещах. Даже в церкви. Если б Криденс знал, как назвать это чувство, он назвал бы его "дежавю". Знакомые слова, знакомая тоска. Маленький мир, тюрьма без стен - даже если вырвешься, бежать некуда. Но за что это наказание Роуз? Она лучше этого, выше этого! – Они не отпускают тебя, потому что слишком… – Он запнулся, подыскивая вежливое слово. – Слишком верят? – Мы тут одна из старейших семей, должны показывать пример. Я не знаю, как у вас в Нью-Йорке, но мы в маленьких городках живём вот так. – Роуз спохватилась и улыбнулась ему. – Эй, это не так уж плохо! Я совсем не против шахт, и не против ребёнка. Я уже придумала: когда у меня родится дочка, я назову её Далией. Как георгин. Это мои любимые цветы, жаль, ты их не увидел, они ещё не зацвели, но если ты задержишься… – Я не могу. Наверное… не могу. – Криденс хотел, чтобы его голос звучал сурово и мужественно, но ничего не вышло. Роуз говорила про цветы весело, бодро, как человек, который старается не думать о смертельном приговоре. Он никогда так не мог. У него никогда не было сил искать хорошее в своей жизни, и теперь ему хотелось плакать. О Роуз. О себе. – Но почему? – Потому что…кое-кто ищет меня. Или ему нужна моя помощь. – Он крепко стиснул колени. – Я не хочу его видеть, но если он в беде… прости, это очень сложно, я сам не могу понять. Не могу. – Он знает, где ты? – Кажется, нет. Мне показалось, что я видел его. – Это была не совсем ложь, и Криденсу стало легче. – Тебе не нужно уходить. Здесь безопасно. – Роуз легонько коснулась его плеча. – Наверняка все уже знают, что ты сын Адрианы Клируотер, значит все в Сайлент Хилле твои друзья. А я – твой лучший друг. Это звучало неправдоподобно. Странно. Непривычно. У него никогда не было друзей. Кроме мистер Грейвза, но… нет, то была не дружба. Что угодно только не это. – Почему? Я не понимаю. – Они твои друзья, потому что все очень уважали твою маму. А я – потому что ты мне нравишься. – Роуз поднялась, и легко коснулась его макушки. Прикосновение осталось, даже когда она убрала руку. Её тепло. Её запах. – Останься, Криденс. Хотя бы на день. Я так хочу послушать про Нью-Йорк! Ты ведь останешься? Обещаешь? Один день чтобы подумать, – этого должно было хватить. Ему не хотелось бросать Роуз, совсем не похожую на него, и в то же время такую же, как он. Ему нужно было как следует обдумать то, что он видел в зеркале. Ему нужно было выспаться как следует, без кошмаров о метро, без страха, что кто-то украдёт чемодан. – Да. На один день, но… но я не уверен, что будет дальше. – О, Криденс! – Роуз быстро сжала его плечо и отпустила. – Спасибо! Тогда… я покажу тебе кое-что. – Её кимоно распахнулось, но она даже не заметила этого. – Я сказала тебе не всю правду. На самом деле родители меня никуда не пускают, потому что боятся, что кто-то это увидит, но тебе я доверяю. Смотри! Она взбежала по ступенькам на самый верх, но вместо того, чтобы спуститься, шагнула выше. И выше. И выше. Опираясь только на воздух. И воздух держал её, упругий и гибкий под босой ногой. – Ты… – Криденс замер, почти перестав дышать. – Ведьма. – Я добрая волшебница. – Роуз спустилась ниже, так, что ему пришлось запрокинуть голову. Она парила над ним, как цветок, сорвавшийся с дерева. – Завтра у нас будет самый лучший день. Ты когда-нибудь видел парад? *** Он ожидал, что тёмный тоннель будет полон вздувшихся ходячих трупов, он воображал, как они движутся, едва волоча ноги: лица обезабражены газом и напалмом, раскалённое железо сплавилось с кожей, гнилой воздух со свистом выходит из клетки тощих рёбер… Их лица долго преследовали его во сне, даже после возвращения из Франции. Конечно, здешние твари были другими. Просто мимолётное сходство. Все трупы похожи. Он ошибся. На первый взгляд "Тоннель Ужаса" был совершенно пуст: магомер шипел ровно, люмос высвечивал узкие рельсы, высвечивал кукол в нишах. Паутина с резиновыми пауками, свёрнутая под потолком, оскалившиеся карикатурные ведьмы с кривыми носами, красные черти, огромные летучие мыши со свалявшейся шерстью, белые скелеты, простыни-привидения, качавшиейся от сквозняка – мракобесие, такое же, как гадалка в стеклянном ящике. Музей немажеских стереотипов. – Магглы... – прошептал Персиваль, пробуя унизительное словечко на вкус. После войны, после Тесея, он еле отучился от него. – Что? – Переспросил Кредан. Тоннель был узкий, им приходилось идти плечом к плечу, и рядом, в полутьме он казался ещё больше похожим на Криденса. Глядя на него Персиваль подумал, как часто видел Криденса вот так – в темноте, при неверном свете. В тишине... Он едва не пропустил удар, едва успел шагнуть в сторону. – А! Чёрт! – Кредан схватился за запястье. – Что это было?! – Что-то очень быстрое, очевидно, – отрезал Персиваль, вглядываясь в темноту. Он успел заметить только мелькнувшую чёрную молнию. Следующий удар пришёлся ему по лицу и едва не сбил с ног: хлёсткий, обжигающий до слёз. Словно чёрный кнут или ремень. – Я видел! – Кредан выставил палочку, прицеливаясь. – Оно там, за паутиной! Он пригнулся, уходя от следующего удара, и теперь Персиваль увидел тоже: нечто поблёскивало и перекатывалось между балками тоннеля словно огромный ком слизи. – Зажмурься, – предупредил он. – Люмос максима! Белый свет заполнил тоннель – на несколько секунд, но этого хватило чтоб различить бугрящийся, тонкокожий кокон,разглядеть обезображенное гримасой женское лицо в середине, загнутые длинные клыки, не влезающие в рот. Две молнии ударили в ужасное лицо одновременно,и чёрный ком сорвался с балки, плюхнулся неуклюже на рельсы. – Кажется... – начал Кредан, но не успел договорить – плоское чёрное щупальце ударило его в живот и отшвырнуло в связку скелетов. Персиваль вовремя отскочил, – следующее щупальце хлестнуло ведьму на стене, выбив пыль. Аппарировать в таком узком коридоре было бесполезно, приходилось уворачиваться. Рядом Кредан пытался атаковать, но всё не успевал взмахнуть палочкой как нужно – щупальца били его по рукам, в живот, и, наконец, захлестнулись вокруг горла удавка. Кредан захрипел, но не выронил палочку. Маленький рот монстра распахнулся, истекая слюной, но ещё шире раскрылась вторая пастьу основания кокона: губастая, складчатая, беззубая... – Гласиус! – Крикнул Персиваль, едва устояв на ногах после очередной пощёчины. Кокон заворочался, вскинул щупальца к потолку, ища опоры, но белый лёд уже сковал слизь и пополз выше по бугристому телу. Застывшие впереди комы плоти показались Персивалю до омерзения похожими на отвисшие женские груди. Его тошнило от вида твари,от её гнилостного запаха, он не хотел всматриваться, но и отвернуться не мог. Кредан ударил, когда щупальца сковало окончательно. Он прохрипел заклинание, и лёд разбился под натиском ударной волны, а с ним осыпалось и чудовище. – Неплохо, шериф, – спокойно произнёс Персиваль, глядя, как Кредан дрожащими пальцами срывает с себя остатки щупалец. – Неплохо...? – прохрипел Кредан. – Я... честно говоря, сэр, я чуть не потерял палочку, и моя реакция... Я не был к такому готов, сэр. Я даже не знаю, что это. – Что бы это ни было, оно появилось недавно, иначе мы знали бы. – Персиваль не стал утешать его и говорить, что для начинающего шерифа это серьёзное испытание. Он сам чувствовал себя не в лучшей форме – неведомое будто парализовало мозг, оставив только реакцию и рефлексы. "Темномагические эксперименты", – твёрдо сказал он себе. Темномагиеские эксперименты. Что бы это ни значило. Если есть эксперимент, значит есть и тот, кто его проводит. Человек. Обычный человек. – Поворачиваем обратно? – с надеждой спросил Кредан. – Обратно? Здесь могут быть другие твари. – Да! Вот именно! Сэр. Персиваль раздражённо взглянул на него. – Вы мракоборец. Не забывайтесь. Он первым шагнул во тьму, подавая пример. Кредан нехотя поплёлся за ним. Впрочем, слово "поплёлся" не подходило – шериф шагал по ледяным осколкам неожиданно легко и бесшумно. Персивалю всё время хотелось обернуться и проверить, там ли он, но магомер шипел за спиной ровно, не отдаляясь. Они прошли весь "Тоннель ужаса", но больше никого и ничего не встретили. Чем ближе мерцала тусклая полоска света, тем иллюзорнее казалась встреча с монстром. Иллюзия... Глупо было бы надеяться. Персиваль повёл было рукой, чтоб отдёрнуть тяжёлую бархатную штору не прикасаясь, но резкий звук, нечеловеческий вой, сбил концентрацию. Пыльный бархат бессильно упал обратно. Вой не прекращался,– монотонно, то выше то ниже, то выше, то ниже... Персиваль узнал этот звук. Слышал не раз, но не думал, что услышит снова. Сердце бешенно заколотилось: никакого "дерись или беги". Беги. Просто беги к ближайшему подвалу и молись. Или падай. Падай на месте, по своей воле,чтобы подняться, пока они не заставили тебя упасть навсегда. – Что это?! – Кредан схватил его за локоть, белый, как призрак. Персиваль высвободил руку. – Сирена воздушной тревоги, – сказал он буднично. – Видимо, когда-то Сайлент Хилл, штат Мэн, всерьёз собирался принять участие в Великой войне и ждал немецкого удара. Типичная американская самоуверенность. – Вы сам американец. – Поэтому и могу критиковать. – Персиваль решительно отдёрнул портьеру рукой, и замер. Слабый свет исчез. Ему и неоткуда было взяться – в городе царила ночь. – С вами просто теряешь счёт времени, – съехидничал Кредан,но его голос дрожал. Персиваль даже не осадил его. Туман рассеялся. Ночь казалась спокойной, даже магомер перестал шипеть. – Люмос, – произнёс Персиваль, взмахнув палочкой. Ничего не произошло. – Люмос! Он видел такие кошмары: магия исчезает, палочка превращается в бесполезный кусок дерева. Нет больше стены, отделяющей его от немагов, нет больше Персиваля Грейвза, волшебника... Этот кошмар пришёл вместе с тревожной сиреной. – Ничего не работает, сэр. Ни одно заклинание. – Я заметил. – Персиваль стиснул зубы. – Кто-то пытается нас запугать. Магия – это не всё. Война преподала ему достаточно уроков, чтобы он накрепко усвоил эту истину, но воспоминание о страхе порождало новый страх. – Да кто?! И зачем кому-то это делать? – Подумайте головой, констебль. Здесь убивают немагов, и тут появляются двое авроров. Наш тёмный маг пытается замести следы. – Весь город мёртв.– Кредан нашарил в темноте его плечо. – Мы должны выбраться, привести подкрепление. – Нас двоих будет достаточно, – отрезал Персиваль. Неприятная мысль не давала ему покоя. Может ли обскур отравлять всё вокруг? Может ли он извращать тела и сознание живых людей, накрыть город тьмой? Раньше считалось, что не может. Раньше считалось, что одержимый обскуром не живёт дольше пары лет. – Есть, сэр. Никакого подкрепления. – Кредан убрал руку с его плеча.– Тут должна быть сторожка или что-то вроде, может там есть фонарь? Персиваль посторонился, пропуская его вперёд. Ему пришло в голову что шериф слишком хорошо ориентируется в тёмном парке. Слишком хорошо для человека, бывавшего там в далёком детстве. Но Кредан был пока единственным союзником. Пусть подозрительным и несобранным, зато верным. Пока верным. В сторожке пахло плесенью и пылью. Старые цирковые афиши пожухли и сморщились на стенах. Стоило протянуть руку, как невидимая паутина облепляла пальцы. Пересилив отвращение, Персиваль начал открывать один рассохшийся ящик за другим, в поисках хоть чего-то похожего на оружие. Кредан рядом возился с карманным фонариком. – Кажется, он нормально работает, сэр. Вы возьмёте? – Оставь себе. – Персиваль не знал, как работают электрические немажеские безделушки и потому относился к ним с подозрением. Он нашёл коробок спичек и зажёг “летучую мышь”, стоявшую на подоконнике. Рядом с фонариком Кредана она выглядела почти бесполезной, но живой огонь был роднее, чем искусственный свет. Он был ближе к магии. Кроме спичек в ящике стола нашёлся пистолет и коробка патронов. Персиваль поморщился, и всё-таки выложил оружие на стол. Примитивная и опасная игрушка, но полезная. Не раз спасавшая ему жизнь. Он годами старался забыть этот холод, эту тяжесть в руке, но пальцы помнили как вытащить обойму, как зарядить, как прицелиться, как нажать спусковой крючок… – Это что, немажеская пушка? – Кредан не решился подойти ближе, хотя Персиваль целился в другую сторону. – Настоящая? Никогда не видел их вблизи! – Кольт-Браунинг. Я познакомился с такими на войне. – Персиваль сунул пистолет за пояс и поправил мантию. – И… вы хорошо умеете стрелять? Потому что... я ещё никогда не оставался без магии! Сколько себя помню, я ещё никогда...– Кредан беспомощно взмахнул палочкой. Персиваль усмехнулся. – Не волнуйся, я тебя защищу. Даже в полутьме было заметно, как покраснел шериф. Тот самый оттенок румянца, такой знакомый. – Не смейтесь надо мной, сэр! "Не смейтесь надо мной, мистер Грейвз!" Кредан отодрал от окна плохо прибитую доску с торчащими гвоздями. – Я не совсем бесполезен. Я был законщиком в Ильверморни, может что-то осталось в памяти! Персиваль невольно улыбнулся. – Когда же это было? Два года назад? – Три. – Вампус? – Да, сэр. – Кредан закинул доску на плечо.– Вы тоже, я знаю. Ваше имя на доске выдающихся выпускников. – Если выйдешь из этой авантюры живым, у тебя тоже будет шанс туда попасть. – Если... выйду живым?! Персиваль только усмехнулся.