Латунный монгольфьер

      Весёлая компания проторчала в доме братьев едва ли не до утра, а когда алкоголь и запал игроков подошли к концу, гости стали разбредаться. Пока Мэрл изображал из себя радушного хозяина дома и выпроваживал друзей, Дэрил привычно начал убирать погром после веселухи.       Он встал в центре небольшого зала и осмотрелся: всю мебель здесь составлял широкий раскладной диван с серой грубой обивкой, круглый столик, у которого одна ножка была короче других, а потому приходилось подкладывать под неё книжки; три покосившившихся от времени табурета, старый железный подсвечник, которым никто не пользовался по назначению уже сто лет, и тумба, стоящая в углу рядом с диваном. В этой комнате также находилось одно-единственное окно, но сколько Диксон себя помнил, оно всегда было завешено темно-красной тряпкой, которая выцвела на солнце и забилась пылью. Потолок жилища был очень низким, а масляные фонари озаряли его тусклым желтоватым светом, и потому складывалось ощущение, что это не жилой дом, а мелкий разбойничий схрон в звериной норе.       Мужчина взял один из больших холщовых мешков, валяющихся в углу комнаты, и начал методично закидывать в него пустые бутылки, банки из-под консерв, засаленную техническую бумагу из-под колбасы и сыра, вытряхнул жестяные пепельницы, которые были забиты пеплом и недокуренными папиросами до отказа. Он положил затертые отцовские карты в первый ящик тумбы, и пальцы его наткнулись на что-то холодное и смутно знакомое.       Выпустив мешок с мусором из руки, Дэрил достал небольшого механического дрозда и провёл подушечкой пальца по изящному тонкому клюву. Ключ от игрушки потерялся давным-давно, но мужчина до сих пор мог воспроизвести в памяти длинную мелодию, которую искусно пел его лучший друг детства, когда механизм заводили.       Это была единственная вещь, что осталась у мужчины от прошлой жизни, когда его мать была жива.       Бросив дрозда обратно в ящик, он выволок мусор на кухню и чертыхнулся при виде огромной горы посуды, которая скопилась тут за несколько дней. По грязным тарелками с присохшими остатками еды ползали тараканы и крупные коричневые сороконожки с толстыми волосатыми тельцами. Он взялся за мытьё посуды, а когда услышал знакомый хлопок дверью, скривился. Вскоре на кухне появился старший брат, но помогать он не спешил — просто прошёл мимо и достал масленку.       Когда Мэрл смазывал свой поскрипывающий протез, байкер время от времени кидал на него любопытный взгляд исподлобья, но упорно продолжать исполнять роль домохозяйки. Если бы он не старался поддерживать в этой халупе хотя бы видимый порядок, то тут вскоре всё заросло бы дерьмом по колено.       — Небось скучаешь по отцу, — протянул старший брат, сжимая и разжимая железные пальцы. Мизинец стал заедать, и это нервировало здоровяка.       — Как будто ты не скучаешь.       — Ну не я же папочкин малютка, а ты, сестренка.       Дэрил моментально вспыхнул и бросил в брата мокрую тарелку, которую тщетно тер тряпкой несколько минут назад. Верзила выставил перед собой протез, и вскоре по всей кухне мелкими брызгами разлетелись осколки посуды. Этот жест разозлил Мэрла, и он подскочил к брату, жёстко стиснув его загривок и уткнув лицом в тарелку с заплесневевшей кашей, в которой уже копошились белые личинки. Байкер возмущённо взревел и попытался выбраться из захвата, но тяжёлый железный протез не позволял ему двигаться, принося дикую острую боль — пальцы попали прямо в болевые точки ниже шеи.       — Больно, блядь!       — Вижу ты совсем осмелел, — восхитился старший брат, наваливаясь на него для большей острастки. — Это в городе перед нашими друзьями ты можешь звенеть своими «стальными» яйцами, но мы-то с тобой знаем, что ты из себя представляешь на самом деле, сестричка. Поэтому в следующий раз думай, на кого хлебало раскрываешь.       Эта братская привычная потасовка быстро завершилась, и Мэрл пьяно ухмыльнулся, после чего пошёл на выход из кухни, с ядовитым удовлетворением чувствуя, как хрустит тонкий фарфор под тяжелыми ботинками. Дэрил выпрямился и стал отфыркиваться от противной кисло-горькой каши, которая забилась в ноздри и испачкала щеку.       — Сука, — тихо выплюнул он.       — Че ты сказал?! — воскликнул старший из Диксонов и обернулся.       — Ничего! — пробормотал Дэрил, возвращаясь к посуде и сплевывая в раковину.       — Вот так-то, — удовлетворенно отозвался здоровяк, ставя жирную точку в разговоре.       — Сука, — повторил байкер часом позже, когда с уборкой было покончено.       Верзила завалился на диван, занимая собой обе половины, и беззаботно храпел, чувствуя себя здесь полноправным хозяином. Дэрилу оставалось лечь разве что на полу под столом, и он недовольно поморщился. К эгоизму брата привыкнуть было достаточно легко, особенно после всего, что он пережил до того, как попал в Пигмалион.       Дико хотелось спать — выпитый алкоголь нагонял сонливость, а мозг был приятно задурманен. Дэрил даже не помнил за что злился на брата. Впрочем, этот сильный недоумок с железной рукой доставал его так часто, что мужчина постоянно чувствовал раздражение в присутствии этого ушлепка. Нужно было привести себя в порядок и ехать обратно в город, чтобы разобраться с тем деревенщиной. Байкер был от чего-то уверен, что Граймс клюнет на тысячу золотых, и одной проблемой — добыча карты — станет меньше.       Он скинул с себя одежду и прошлепал босиком по дощатому полу в крохотную ванную. Это была каменная коробка размером метр на метр. Сверху располагался душ, а в полу были проделаны дырки для слива, заросшие темно-зеленой плесенью. По стенам до самого потолка разросся чёрный грибок, но никто не собирался с этим бороться. Включив газовую горелку, мужчина повернул вентиль горячей воды и стиснул зубы от потока ледяной струи, которая начала прогреваться со временем.       «Корсар» закрыл глаза и медленно обхватил себя руками, чувствуя на боках уродливые рубцы старых шрамов. И почему каждый раз, когда он напивался, то вспоминал страшные мерзкие визги родной матери, которая пытала его?..       Эта женщина была одной из любовниц отца — знаменитого капитана Нейтана, у которого в каждом городе было по три бабы. Она почему-то считала, что ребёнок навсегда заставит его забыть других женщин, но жестоко ошибалась. Мало того, что Дэрил внешне был практически копией своего отца, так каждый раз, когда мужчина наведывался к любовнице, он бесконечно много времени проводил с сыном, вместо того, чтобы восхищаться её увядающей красотой.       Байкер мало что помнил из той жизни, но чем реже отец приезжал, тем жестче наказывала его мать. Самое яркое воспоминание, связанное с ней было таковым: четырёхлетний мальчишка прячется под кроватью, а в руках у озлобленной фурии пустая бутылка рома, который предпочитал отец.       «Лучше бы я выбрала другого, — страшно шептала женщина, а после перешла на крик: — Лучше бы ты не родился! Ублюдок!»       Она всё-таки нашла его в тот же вечер. Женщина вытащила ребёнка из укрытия за ногу и сжала его волосы в кулаке, после чего стала лупить по щекам на отмашь, так, что от каждого её удара голова маленького Дэрила откидывалась назад, а шею и позвоночник простреливало тупой болью. Он прекрасно помнил злобу в её глазах, длинные растрепанные и давно нечесаные волосы, тонкую ночную рубашку, под которой угадывалось оплывшее после родов нагое тело. От ужаса и дикой боли ребёнок онемел, смотря на мать, словно агнец на закланье, и его молчание ещё больше взбесило сумасшедшую. Обхватив пальцами горлышко бутылки, она стала избивать ею пацана до тех пор, пока та не лопнула и не изрезала тонким стеклом её руки и спину мальчика.       Он никогда не поймёт, почему она так ненавидела его.       Следующие мысли всегда сменяли эти ужасные воспоминания: отец держит его за руку и заводит в страшную маленькую лачугу. Их встречает взрослый мальчишка. Он внимательно разглядывает Дэрила, у которого почти все тело замотано бинтами, и через них проступает кровь.       «Поздоровайся со своим братом, Мэрл, — будто сквозь толщу доносится до него голос отца. — Теперь Дэрил будет жить с нами.»       Братья на удивление стали дружны, даже если их сблизили не родственные чувства, а частое отсутствие отца. Мэрл был примерным старшим братом, и делал всё, чтобы Диксон-младший не испытывал каких-либо лишений. Бывало, что они периодически скандалили, но в любой семье, где мальчишки чаще всего предоставлены сами себе, такое нередко случается.       Вскоре настал такой период, когда старший брат конкретно так стал интересоваться девочками, и ещё тогда Диксон понял, что не выносит женское общество. Ему постоянно казалось, что вот-вот девица начнёт кричать и визжать, и от этих звуков у него вновь будут лопаться сосуды в голове. Полные базарные бабы так и вовсе наводили на него ужас, заставляя вновь и вновь становиться пленником своих детских воспоминаний.       Поначалу его трясло, затем с возрастом пришло равнодушие, а когда у него пришло нечто, что принято называть половым созреванием, Дэрил понял, что парни вызывают у него больший интерес. Рядом с мужчиной чувствуешь себя в приятной безопасности, а лёгкие прикосновения не вызывают отвратительный шок, к тому же мужики никогда не визжат как оголтелые, а предпочитают решать проблему кулаками. Да, так лучше.       Когда Дэрилу стукнуло двадцать, произошло самое неприятное и странное событие в его жизни. Тогда Мэрл в очередной просаживал нескончаемое отцовское бабло в казино в центре города, и молодой мужчина осмелел настолько, что притащил в лачугу парня. «Корсар» уже забыл его имя, но помнил о том, как приятны были первые робкие прикосновения к его губам, телу; как сладко и трепетно было сжимать пальцами широкие плечи и скользить кончиками пальцев по спине с крепкими мышцами… и какой ужас он испытал, когда в дом вдруг вломились пьяные брат и внезапно вернувшийся отец.       Такую звенящую тишину домишко не видел с тех пор, как стоял закрытым до выкупа. Парень срочно ретировался, а вот Дэрилу предстоял весьма неприятный разговор. Причём Диксон был уверен, что если бы отец застал Мэрла с парнем, то точно выпустил бы кишки обоим. К младшему сыну у него всегда было особое отношение. Наверное Нейтан понимал, почему ребёнок, покалеченный в детстве бабой, подпустить и других женщин к себе морально не мог.       «Вот в рот пароход, привалило счастья — сын хренов педик. Что, на баб совсем не тянет? — Тогда Дэрил молчал и мечтал провалиться на месте. Отец же стал серьёзным и удрученно покачал головой. — Если так и планируешь играться с чужими хуями, запомни, что Диксонов никто не трахает. Это мы имеем всех, ясно? Ч-черт. Был Дэрилом, а теперь стал Дэрилиной!»       А спустя пару недель в их доме стали появляться странные люди, смахивающие на пиратов из детских приключенческих книжек. Глаза у них были подведены чёрной чертой; уши, брови, а иногда и губы были проколоты. На одежде у всех был узнаваемый орнамент, и, когда они мертвецки напивались с отцом, то выкрикивали «Слава Черному Оку!», «За братство!» А в скором времени в городе появилась одна из самых жестоких и устрашающих банд, которая за несколько месяцев стала весьма многочисленной.       Мэрл первым втянулся в дело отца и даже потеря руки на одном из заданий ничуть не охладила его пыл. У Дэрила и выбора-то особо не было, а вскоре и он ощутил приятную сладость настоящей власти и радость от того ужаса, который внушал простым смертным его разбойничий вид. Когда Нейтан вдруг решил вспомнить былое и отчалил из города, то банда осталась практически без главы. Впрочем, жестокий старший брат живо напомнил всем, кто в городе хозяин.       Ощутив, что тоска по родителю совсем одолела его, мужчина вышел из крохотной ванной и обмотал бедра старым полотенцем, которое неприятно отдавало сыростью. С кончиков волос капала вода, а в отражении маленького зеркала для бритья мужчина увидел, что краска совсем размазалась. Он стер краску кончиком полотенца, но за столько лет красящий пигмент безнадёжно впитался в кожу, делая попытки полностью избавиться от него абсолютно тщетными. «Корсар» усмехнулся и вернулся в зал. Вновь перечитал записку отца, повторяя кончиком пальцев знакомые закорючки неровного почерка.       Горячий душ совсем разморил Диксона младшего, и он пихнул Мэрла в бок. Здоровяк пробормотал во сне что-то нелестное, но все же сдвинул свой зад, освобождая немного пространства на скрипучем диване. Дэрил завалился рядом, подтягивая колени к груди и прижался мокрой исполосованной старыми шрамами спиной к заднице старшего брата, после чего закрыл глаза и провалился в прекрасные объятия Морфея.