Латунный монгольфьер

      Первым, что ощутил Граймс, приходя в себя, был жар. Он концентрировался где-то в груди, колюче пульсируя, будто в кишках вертелись сотни мелких шестеренок, наматывая нити нервов, слово ремешки единого слаженого механизма. Кровь, будто горячее машинное масло, играла роль теплопроводника и несла этот жар по всему телу. Мужчине показалось, что правая рука зажата в раскаленных тисках, и он осторожно пошевелил пальцами, о чем моментально пожалел — перебинтованная рука опухла и отзывалась болью. Влажные бинты были насквозь пропитаны кровью, гноем и подсохшей сукровицей, отчего промелькнула мысль, что туда попала инфекция, и с конечностью можно было попрощаться.       Затылок и левая сторона головы нудно гудела, а прикоснувшись к ней здоровой рукой Рик нащупал заметную ссадину. Да уж, у этого нервного малого была тяжёлая рука опытного коновала. По мере возвращения в реальный мир, торговец ощущал, что ему как-то тесно, лёгкие болезненно покалывало при каждом вдохе и выдохе, и было жарко, жарко, чёрт дери!       Он приоткрыл глаза, но они моментально начали слезиться, а яркий мир вокруг (видимо, уже был новый день) поплыл, словно погонщик нажрался на ярмарке и три часа катался по кругу на карусели. Под боком знакомо зашелестел спальник, и со стороны послышался заботливый голос:       — Слава Господу, ты очнулся.       — Морган? — с надеждой прохрипел Рик и все же присел, с трудом разлепляя глаза.       — Я пытался привести тебя в чувство, — словно оправдываясь сообщил негр. — Но пришлось ждать, пока ты сам очнешься.       Лучший друг сидел неподалёку от вчерашнего костровища, прислонившись к дереву и вытянув ноги. Рик разглядел в районе его икры знакомую ткань и догадался: мужчина располосовал рубашку Дэрила и сделал надежную перевязку, чтобы остановить кровь. Справился сам, значит, ранение было несерьезным. Впрочем, как можно называть несерьёзной рану от огнестрельного оружия, особенно полученную в таких хреновых и опасных болотистых местах?       — У нас остался аспирин? — пробормотал Рик, поднимаясь с места и озираясь кругом.       От этого простого движения виски обожгло болью, а сердце начало бешено биться, словно погонщик пробежал несколько километров по пересечённой местности. Он стиснул зубы и оперся рукой о хлипкое деревце, внизу которого неведомый зверь обгрыз всю кору.       — Нет, — лицо Джонса приобрело болезненное выражение, и он кивнул на влажные обугленные куски хвороста, лежащие в одной кучке. — «Корсары» забрали всё: спички, лекарства, провизию. Они даже спальники прихватили, оставив только мой, да и то потому, что он был в крови. Мне чудом удалось спрятать нож — когда второй урод начал шмонать наши рюкзаки, я лег на резак, и никто не заметил это в темноте. Тот, что помладше, все время косился в твою сторону, и я подумал, что вдруг… Чёрт, ты не представляешь, что я испытал, когда он едва не убил тебя! Но приложил смачно — ты всю ночь был в отключке.       Чувствуя предательскую слабость во всем теле, Рик покачнулся и все же опустился рядом с другом на влажный дерн, зарываясь пальцами в мелкий зелёный мох, что рос небольшими пучками на краю старого заросшего оврага. В лужице сиротливо валялся деформированный котелок — видимо кто-то из преступников наступил на него в полутьме, а потому посудина оказалась ненужной и выброшенной.       — Нужно выбираться отсюда, — сказал Рик, чувствуя, как в горле пересохло, но чистую питьевую воду взять было неоткуда. Его все ещё мучил жар, даже щеки заалели, а на висках проступили капли пота. — Компас?..       — К счастью, Диксон забыл про него, — отозвался Джонс, подвигав раненой ногой и поморщился, скалясь своими белоснежными зубами. — Ничего, Рик, бывало и хуже. Помнишь, как пару лет назад мы сбились ночью в пути во время пурги? Могли замерзнуть насмерть, но ведь выбрались!       — Да, помню.       Погонщик кивнул и вновь поднялся, осматривая разорённый лагерь. Взять здесь было решительно нечего, потому и задерживаться не стоило. Рик чувствовал, что с его телом явно творилась какая-то чертовщина, и если он умудрился заболеть, то их шансы на удачное возвращение домой из этой трясины значительно снижались.       Выяснилось, что рана Джонса практически перестала кровить, но идти с простреленной икрой, постоянно проваливаясь в болота, было весьма сомнительной идеей. Впрочем, порой складываются ситуации, в которых действительно не имеется другого выбора.       Заготовив две длинные палки, на которые можно в случае чего опираться и проверять хлипкость трясины, Рик все же поднял котелок из лужи и свернул рулетом покоцанный окровавленный спальник. Нож Моргана перекочевал в пустую кобуру Граймса. Им были необходимы подобные вещи, даже если шансы на удачное завершение этого путешествия были пятьдесят на пятьдесят. Чернокожий мог идти, но с большим трудом, опираясь на свою палку как на костыль и не наступая на раненую ногу всем весом.       — Нам туда, — хрипло доложил мужчина, сверяясь с компасом, и Рик закинул его руку на своё плечо, чтобы начать опасную попытку выбраться из плена этих болот.       Двигались они невероятно медленно, проверяя палками каждый метр трясины, так как если хотя бы один из них угодил бы в зазасывающую топь, это был бы конец. Мысли Граймса густо сбились в голове, и он лихорадочно цеплялся то за одну, то за другую, когда тащил на себе друга. Почему братья, выгребшие всё ценное, оставили его теплую куртку на месте преступления? Как случилось, что Дэрил пощадил недруга? Можно ли это назвать пощадой, если их бросили мучительно погибать в этих краях?       Днём погода удивительно изменилась: солнце, которое едва проглядывало через молочно-желтоватую пелену на небосклоне, померкло, но стало заметно теплее. Окоченевшие от холода пальцы вдруг стали приобретать хоть какую-то гибкость, а морозные облачка перестали выделяться в воздух при дыхании. Над почвой, всюду поросшей буровато-серым мхом, начал виться розоватый с зеленцой туман; воздух стал гуще и более влажным, а видимость ужасно снизилась.       Потерявший большую часть сил Граймс морщился, смутно угадывая незнакомые силуэты, виднеющиеся в белесой завесе над болотами. Порой эти фигуры медленно двигались, монотонно и циклично, словно это были механизмы. Некоторые силуэты замерли вдалеке, молча и страшно наблюдая за измученными мужчинами.       Иногда под ногами сновали мелкие черно-серые тени, и Рик несколько раз спотыкался. В очередной раз тело его подвело, и мысок ботинка угодил в узловатую корягу, выступавшей над почвой на несколько сантиметров. Он молча, как-то неестественно упал, выставив перед собой руки и невольно выпуская друга из удобного захвата.       — Рик? — слышалось где-то на краю сознания. Это был женский голос, и понимание подобного ошарашило погонщика. — Рик, это ты?       Тело моментально прошил ужас, так как этот ласковый и знакомый до боли тон мужчина не забыл бы никогда. Но Лори не могла быть здесь, так как её последним пристанищем стали снега Норт-Пола. Пока Морган с трудом пытался помочь ему встать, Граймс посмотрел на свою правую опухшую руку и ужаснулся — бинты были насквозь пропитаны кровью и воняли похуже, чем недельная подстилка в вольере его псов. Кажется, у него началось заражение крови.       — Давай же, Рик! — Джонс потряс его за плечо, а потом опустил потрясающе холодную ладонь на взмокший горячий лоб. — Дерьмо. Да у тебя сильный жар!       — Не сейчас, не сейчас, — пробормотал погонщик и упрямо встал на ноги. Взгляд его забегал по тёмным покачивающимся фигурам, виднеющимся недалеко. Одна из них замерла, пригласительно распахнув руки, но Граймс еле слышно прохрипел: — Не сейчас, моя бедная.       Он не был готов умереть и не мог сдаться без боя.       Это был самый центр топи, и мужчины потратили несколько часов на то, чтобы пройти несчастный десяток метров — слишком сильна была вероятность увязнуть в вонючем густом торфянике на вечность. Из последних сил они втыкали мокрые палки в раскидистые лужицы и более-менее сухую почву, чтобы найти устойчивое местечко, и продвигались вон из этой таинственной и зловонной сердцевины болота.       Тьма начала опускаться уже привычно быстро, но мужчины остановились только тогда, когда перестала быть видна стрелка компаса. Грязные, измученные, они с трудом забрались вдвоём в спальник прямо в одежде и затихли до самого утра. Джонс, потерявший достаточно крови, моментально отрубился, приоткрыв иссушенные губы и болезненно свистяще дыша. Рик долго не мог провалиться в спасительное беспамятство, балансируя на краю сознания и баюкая свою раненую изувеченную руку. Наконец, смог забыться и он.       После непродолжительного сна Морган отметил, что у Рика невероятно болезненный вид — встрепанный, бледный, усталые глаза и блестящий лихорадочный взгляд. Граймс, как ни странно, чувствовал себя лучше, чем выглядел. Его немного потряхивало, во рту постоянно было сухо, но голод, сводивший зубы Джонса, «собачника» вовсе не беспокоил. Пальцы руки неприятно покраснели и потеряли чувствительность, но так было даже лучше — ещё один день мучительной пульсирующей боли бедняга не вынес бы.       Солнце вновь светило где-то сбоку над головой, туман рассеялся, а поваленных деревьев с вывороченными корневищами становилось всё меньше. Продвигаться стало гораздо легче, и погонщики бодро двинулись в путь.       К сожалению, улучшение самочувствия Граймса было недолгим. К середине дня оба мужчины не могли даже издать какой-либо членораздельный звук, а общались только кивками и усталыми жестами. Они выбрались на небольшую чистую и светлую поляну с темно-зеленой растительностью, после чего повалились на землю, чтобы отдохнуть. Заметив под рукой синеватую кашицу, Морган издал радостный стон и слизнул её — это были ягоды черники, что выглядели сейчас милее всего на свете.       Друзья ели её не вставая с места, жадно давясь и игнорируя то, что яркий красящий сок испачкал их лица, руки, одежду. Предусмотрительный Джонс притянул к себе покореженный котелок и постарался набрать чернику про запас — если есть понемногу, то чудовищные чувства голода и жажды будут притупляться.       Сил на разговоры не было, а когда Граймса стало лихорадить, он и вовсе отключился, сжавшись в комок. Морган придвинулся к нему ближе и постарался укрыть друга спальником. На душе было дико тоскливо, и Джонс впервые за их долгий путь усомнился в том, что они выберутся отсюда живыми.       Влажный холодный нос привычно мазнул по щеке, и Рик глухо застонал, поворачивая тяжелую голову к плечу. Он боролся с мучительным и цепким забытьём, содрогаясь. Жёсткий дерн казался ему самой мягкой периной, и двигаться совершенно не хотелось. Мокрый шершавый язык противно скользнул по губам, и погонщик поджал их. Когда зубы пса стали дергать за ворот куртки, Граймс счастливо рассмеялся: их нашли! Карл привёл подмогу, и Йоко нашёл своего хозяина по запаху.       Острые клыки вдруг совершенно неожиданно впились в оголенное плечо, и мужчина вскинулся на этом ягодном ложе, жёстко стискивая животное за загривок. Увидев огромного серо-черного волка, погонщик заорал от ярости и выхватил нож друга из кобуры. Судьба улыбнулась ему — удалось пропороть горло дикому зверю, и тот завалился на бок, дергая лапами и мучительно медленно издыхая.       Морган очнулся от крика торговца и вскочил с места, стараясь казаться выше тварей, которые вновь окружили их. Двое волков медленно обходили предполагаемую добычу, и Граймс узнал одноглазую волчицу, которая едва не отгрызла ему руку. Та поняла кто перед ней по запаху, а потому оскалилась и напрыгнула на обессиленного мужчину. Потеряв себя от ярости и мощно вспыхнувшего непреодолимого желания жить, Рик успел подняться на колени и поймать животное в жестокие объятия. Нож выскользнул из его рук, и мужчина с трудом завалил зверя на бок, прижимая спиной к своей груди и сильно сдавив горло.       В это же время Морган схватил упавший резак и пытался расправиться со вторым волком, который был значительно меньше своей пособницы. Бой был изнуряющим, хоть и коротким — ловкий зверь пользовался своим преимуществом перед раненым человеком.       Волчица дергалась и страшно хрипела, щёлкая зубами, и погонщик был уверен, что сдохнет от перенапряжения, но и эту мразь он заберет с собой. Он обхватил коленями бока задыхающегося зверя и сильнее сдавил её горло, чувствуя, как правая рука остро отзывается болью так, будто её режут на миллионы частиц.       Наконец Джонсу повезло, и он расправился с молодым волком, после чего подоспел к Рику, болезненно морщась и практически прыгая на здоровой ноге. Но всё было кончено — волчица тяжёлым грузом лежала на почве без дыхания. Конец вожаку. Конец стае.       Рик был вне себя: раздражение, злость и азарт наполнили всё его существо. Мужчина оскалился и забрал нож у лучшего друга, после чего потратил остатки сил на то, чтобы отрезать голову дикому зверю. Он никогда до этого путешествия не убивал опасных животных голыми руками, и ему требовался трофей, хотя это последнее, что могло хоть как-то помочь мужчинам увеличить шансы на спасение. Когда увесистая мохнатая башка грустно глядела на него одним-единственным помутневшим глазом, Рик упрямо поднялся и запустил пальцы в длинную теплую шерсть.       — Пойдём, — глухо сказал он, наплевав на раскатанный по земле спальник.       Устало вздохнув, Джонс посмотрел на окровавленные руки и одежду Граймса и еле заметно кивнул. Ухватившись друг за друга, они поковыляли на север. Почва под ногами уже не так опасно пружинила, и ход их ускорился. Морган несколько раз переспросил, как чувствует себя друг, и Рик не понимал, что его беспокоит (помимо нынешних напастей, разумеется). Неожиданный приток сил был каким-то странным, неестественным. Может быть, сон и крохи еды придали им сил, а возможно изменившийся с болотного на менее влажный климат способствовал быстрому относительно вчерашнего движению.       — Погоди, Рик, — устало пробормотал Морган, чувствуя, как рана снова начала кровоточить. Штанина неприятно липла к ноге, а пальцы задеревенели настолько, что даже холод не ощущался. — Нога.       Погонщик осторожно усадил друга на чёрную жирную от чернозёма землю и встал рядом с ним на одно колено. Размотав вонючие тряпки, пропитанные насквозь, Рик поморщился и озадаченно почесал горло, цепляясь пальцами за спутанную грязную бороду. Рана чернокожего неприятно зияла запекшейся кровью. От неё воняло тухлым мясом, а сама пулевая дыра от прошедшего навылет снаряда сильно гноилась по краям. Мужчина чертыхнулся и постарался найти взглядом хоть что-нибудь, чем можно было обработать рану.       Вдруг до уха донесся странный шум, не похожий ни на один звук, который мог бы исходить из непроходимой топи. Граймс озадаченно прислушался и упрямо поджал губы. Этот звук исходил с севера и напоминал рычание крупного зверя, но таковые не водились в подобной местности.       — Кажется… — погонщик не договорил, сорвался с места и на последнем издыхании понесся в сторону отдаленно знакомого рокота. — Жди здесь!       Гул доносился из-за жидкого перелеска, и торговец нырнул в него, чувствуя, как стук сердца бешено и ритмично отбивается в висках и осипшем горле. Он в сотый раз споткнулся и кубарем вылетел на неровную дорогу, едва не теряя сознание от боли, когда его раненая рука вновь уперлась в жесткую почву.       В нескольких метрах от него остановился дорогущий усовершенствованный автомобиль. Такую технику погонщик ещё не видел настолько близко. Послышались чьи-то голоса, и Граймс закрыл глаза, позволяя лихорадке на несколько минут взять над ним верх. Спасены?

***

      Автомобиль резво несся по ужасно неровной дороге и водителю приходилось постоянно держать одну ладонь на ручном тормозе, чтобы быть готовым к тому, что своенравную машину резко поведет в сторону. Хотя опасения молодого мужчины были напрасными — это усовершенствованное чудо техники было снабжено дополнительными утяжелителями на подвесках, что не лучшим образом влияло на маневренность, но являлось бонусом к безопасности.       Салон выглядел роскошно даже для того, кто привык пускать деньги на ветер: передняя панель приборов была обшита красным деревом, а мягкие и удобные сидения выполнены из белой кожи. Снаружи обшивка была выполнена из устойчивой к коррозии латуни, и когда её натирали до блеска, издалека можно было подумать, что это покрытие из червленного золота. Когда автомобиль катился по грязно-серым улицам Пигмалиона, сверкая, как солнце, его провожали сотни завистливых и восхищённых взглядов, и все понимали: едет какая-то чрезвычайно важная шишка.       Впрочем, водитель догадывался, что эту уникальную технику приобрели не из-за эстетических вкусов хозяина, а потому, что это был самый дорогой лот на крупном аукционе.       Выпендрежник.       Вряд ли молодой парень осмелился бы произнести это вслух в присутствии троих пассажиров, которые сидели на широком сидении позади водительского. Кинув взгляд в зеркало заднего вида, парень не мог скрыть восхищения очаровательной девушкой в белоснежной песцовой шубке. И пусть ей было всего шестнадцать, в мыслях водитель сотни раз представлял, как её хорошенькая головка наклоняется к его ширинке и открывает милый ротик, чтобы…       Хозяин автомобиля словно услышал его мысли и метнул в зеркало внимательный взгляд. Молодой парень шумно сглотнул и вновь вперил взгляд в унылый пейзаж за лобовым стеклом, чувствуя, как по спине пробежали мурашки.       — Папа́, убери это. — когда она сердилась, то невольно расставляла ударения на французский лад, коверкая привычные слова в своей очаровательно невыносимой манере.       Тонкие белые руки в перчатках обвиваются вокруг отцовской шеи, свободная шубка сползает с узких плеч. Девушка пока еще ласково, а не требовательно пыталась вразумить отца под насмешливым взглядом старшей сестры. Кто-кто, а та точно знала, что это не поможет. Их родитель редко поддавался подобным увещеваниям, хотя его мягкая улыбка обманывала многих.       Мужчина раздраженно покачивал человеческой рукой, осматривая синюшную конечность со всех сторон. Будто для проформы, он надавил на края грубой раны, выдавливая зловонный сок в узкую мензурку и бросая конечность в металлический ящик у себя в ногах. Девушка морщит нос, но не может сдержать детской заинтересованности происходящим.       Машину трясло на каждой кочке: кованый короб подскакивал, отчего задубевшие под льдом пальцы шевелились, как живые. Оправив смятый объятием дочери воротник рубашки, он достает следующую руку. Ему хочется закурить, однако интерес куда сильнее привычки: мужчина внимательно осматривает темно-зеленую, практически черную кожу, принюхивается, трогает стянутыми кожаными перчатками пальцами.       — Ну папа́! — Она почти что душит отца, повиснув. Ее сапожки едва ли не давят дорогие туфли родителя, но тот успевает закинуть ногу на ногу, расслабленно покачивая носком ботинка.       — Ангелочек мой, не мешай.       — Мы же едем отдыхать.       — Кто сказал тебе такую глупость?       — Ты.       — Я солгал. — Неожиданно он шлепает дочь ладонью мертвой руки по розовой щечке, оставив на той влажный след разложения. Глаза девушки распахиваются и мужчина не может сдержать смеха; он звучит глухо и низко, однако так заразительно, что даже его старшая дочь отворачивается к окну, пряча усмешку.       Внезапно внимание доктора привлекает неясный блеск тонкого перстня на пухлой пятерне. Он силится стянуть колечко, однако пальцы слишком сильно раздуло. Задумчиво вертя обрубок и так и сяк, он ударяет им о спинку сиденья водителя. Он бьет снова и снова, пока пальцы не превращаются в мягкое податливое месиво. Плечи шофера вздрагивают при каждом ударе, однако он не оборачивается. Выловив украшение, мужчина дует на него, как будто это может очистить безделушку, а после бросает ее в руки взрослой дочери.       — Смотри-ка, подарочек!       — Фу, папа́, мог бы просто отрезать!       Девушка посматривает на старшую сестру, которая небрежно перекатывает кольцо между пальцев, вытирая. На внутренней стороне неясной гравировкой выдавлено чье-то имя. Она узнает инициалы одного из руководителей «Спасителей» и хмурится.       — Черт! — автомобиль резко тормозит, безделушка падает под ноги. Водитель вскакивает со своего места, громко хлопая дверцей новомодного изобретения. Из-за резкого рывка распотрошенная рука выскальзывает из пальцев мужчины, но тот успевает перехватить изуродованную конечность: густая жижа пачкает его пальто, немного попадает на брюки — он не обращает внимания и просто швыряет надоевшую игрушку в короб.       — Сидеть. Мои сокровища. — Обращение он добавляет уже более мягко, обнажая ряд белых зубов. Белокурая девушка любопытно смотрит в окно, перетянувшись через колени отца — он берет ее за воротник шубы, будто за шкирку, усадив на место. — Мэгги, присмотри за нашим ангелом, пока я проверю, почему мы, черт возьми, не можем доехать из точки А в точку Б.       Его походка выдавала раздражение, однако оно быстро пропало, стоило мужчине рассмотреть того, кто в мороке больной горячки валялся посреди дороги. Рик Граймс не видит, как незнакомец небрежно смахивает с себя неясную массу разложившихся тканей — та шлепается совсем рядом с лицом погонщика, маслянистым пятном расцветая на припорошенной мелким снегом земле. Мужчина садится на корточки и первым делом пробегается пальцами по загнившей ране; ему так и хочется снять перчатку, что он и делает, прижимаясь ладонью к восхитительно горячему увечью.       Лицо его находки измазано в крови, одежда тоже. Даже руки, едва ли не по локоть, и те забрызганы бурыми пятнами. Доктор аккуратно убирает вьющиеся волосы с высокого лба, желая рассмотреть незнакомые черты получше. Ему нравится этот четко очерченный рот, глубоко залегшие морщины между бровей и в углах глаз — несмотря на изнеможение и уродливую маску бесконечной боли, в этом человеке угадывалась воля. Да и как же без нее, если он смог дойти до дороги, гноясь и нарывая изнутри. Он не похож ни на бродягу, ни на местную шпану или простого рабочего. Кто же ты? Мужчина давит подушечками на губы, приподнимая верхнюю и осматривая зубы, как если бы выбирал породистое животное у лучшего заводчика. Удовлетворенно хмыкнув, он вытягивает чужой нож из кобуры и выпрямляет спину.       — Там, в лесу… — язык Граймса едва ворочается и он совсем не уверен, что сказал что-то вслух. Возможно, просто громко подумал — у себя в голове он почти что кричал. Сознание вспыхнуло блеклой вспышкой и снова все погрузилось во тьму, только дернулись глаза под прикрытыми веками.       — Что же ты там такого важного обронил. Ладно.       — Папа, мы же поможем ему? — Бэт по локти высовывается из опущенного окна, во все глаза рассматривая страшного, похожего на медведя, человека, что в ломанной позе застыл перед автомобилем. Девушка хочет сказать что-то еще, но ее утягивает обратно в салон изящная рука сестры.       — Эй… Как же тебя зовут? — Он рассеянно трет переносицу, щелчком пальцев подзывая шофера. — Иди посмотри, валяется ли где в лесу его барахло. Поживее, пока мои руки-крюки не растаяли. Ты ведь не хочешь к ним присоединиться? Нет? Тогда торопись, дружок.       Молодой водитель, нервно оправив душащую его бабочку, сделал несколько шагов по склону, с которого вывалился Граймс. Заметно, насколько сильно ему не хочется идти в лес, где, по слухам, водилось что пострашнее дикого зверья. Парень чувствует взгляд своего хозяина — ноги против воли шевелятся быстрее, теряя былую тяжесть.       — Помочь?       Голос старшей дочери вспугивает птиц с верхушек деревьев, и те взмывают в небо, черными точками мелькая в снежной пелене. Но мужчина лишь отмахивается, за шиворот таща свою находку к авто. Он небрежно пинает дверцу такой дорогой игрушки — та распахивается настежь. Рика осторожно усаживают на сиденье рядом с водителем; изувеченная рука болтается подобно плети и постоянно скатывается с колен. Салон заполняется сильным запахом незнакомого человека, его потом и болезнью, однако ни одна девушка не морщит нос в присутствии отца.       — Господин! Вы должны взглянуть на это!       — Ну так принеси сюда.       — Я… Я не могу.       — Девочки, кто-нибудь знает, как зовут этого придурка?       — Джон?       — Джон, значит.       Доктор проводит языком по кромке зубов и, легко разогнавшись, минует холм, который с таким трудом дался его шоферу. Он блукает по следам, колючие ветки цепляются за брюки, а коварно мягкая земля так и норовит проглотить испачканные в мартовской грязи туфли.       Он не сразу различает человека, кожа которого почти что сливалась с черной землей. И только снежный пух, что припорошил равнину, выдавал в негре живого — белые кристаллики быстро таяли на горячей коже. Хрустнув пальцами, доктор задумчиво прокрутил новообретенный нож — тяжелая рукоятка и грубоватое лезвие с тихим свистом рассекли воздух.       — Еще живой. Что мы будем с ним делать, господин? В машине не хватит места на всех. — Парень озадаченно трет шею каким-то простоватым, почти наивным движением.       — Ты чертовски прав, Джон, в машине не хватит места на всех.       Когда нож резко входит между лопаток, мужчина дергает углом губ, чтобы сдержать улыбку. Он прикладывает немало усилий, чтобы выдернуть лезвие и вновь погрузить его в более податливое место. Кровь брызгает на черное пальто, капли мажут по меховому воротнику. Шея принимает в себя сталь по самую рукоятку — парень хрипит, давится, из его носа липкими пузырями выталкивается такая яркая среди всеобщей серости жижа. Невольная жертва тянется к кадыку, но доктор с силой ударяет острием по наглым пальцам: мизинец падает на землю, а остальные так и болтаются, заливая багрянцем примятую рубашку и бабочку.       — А ты у нас упрямец, Джон. — Ему приходится толкнуть шофера под колени, чтобы тот наконец упал. Парень бьется о снег, как выдернутая из проруби рыба, но это совсем не смущает его хозяина: он крепко перехватывает его за воротник, чтобы грубо вытряхнуть из шерстяного пиджака. Кажется, что кровь будет литься бесконечно, но мужчина уже не смотрит — он тащит за собой Моргана через пахнущую железом лужу.       «Барахло» его сегодняшней находки упаковано на заднее сиденье — старшая дочка точно присмотрит за незнакомцем, который все равно не очнется. Доктор садится на место шофера, но перед тем, как завести двигатель, подкладывает окровавленный пиджак под локоть Граймса — рука больше не падает, а лежит в нужном положении.       — Папа?       — Да, ангелочек?       — Я вспомнила, как его звали! Джек!       — Прекрасно, милая, Джек так Джек.       Он глухо смеется, вдавливая тяжелую педаль и прибавляя скорость.

***

      Когда Рик открыл глаза, он даже не понял, где находится. Мужчина лежал в абсолютной тишине на большой кровати. Перина была очень мягкой, а постельное бельё — кипенно-белым, словно Граймс валялся в большом теплом сугробе. Комната была просторной и светлой, здесь располагалась аккуратная резная мебель из белого дуба, судя по всему, ручной работы: высокий шкаф, туалетный столик с пухлым квадратным пуфиком, обитым изумрудным бархатом, письменный стол напротив окна, стул и прикроватная тумбочка, на которой были расставлены разнообразные склянки с неизвестными порошками и жидкостями. Обои (безумно дорогая новинка из Франции) нежно-фисташкового цвета приятно радовали взгляд, а солнечный пейзаж за окном и трели вешних пичуг вселяли странное умиротворение и надежду.       Вместе с пробуждением к Рику вернулись обрывки воспоминаний и все чувства, особенно боль. Правая рука и плечо, которые были обмотаны чистыми бинтами, пахли спиртом, непонятным травяным букетом и дико ныли, но отчаянно болезненной пульсации не чувствовалось, да и жар давно спал, хотя лоб и виски мужчины все ещё были влажными. Его грязной походной одежды нигде не было. Собственно, сейчас весь его наряд составляла хлопковая ночная рубаха до колен с длинными рукавами и непонятными тонкими завязками на шее.       Кто-то действительно заморочился, раздев больного бессознательного погонщика, вымыв его и тщательно обработав раны. Рик озадаченно провёл левой ладонью по волосам и бороде и усмехнулся: растрепанная шевелюра и поросль на лице также были чисты, хорошо подстрижены и имели достаточно ухоженный вид. Либо он находился в доме неизвестного богача, либо уже был в раю. Как долго он был в отключке?       Увидев на тумбочке рядом с собой пузатый стеклянный графин с водой, торговец обхватил его ручку и стал жадно глотать желанную жидкость, ощущая, как глубокое чувство удовлетворения растекается по его телу. Несмотря на торопливость, Граймс был аккуратен и не пролил на себя ни капли. Но когда он хотел поставить полупустую склянку на место, дрогнувшая рука подвела его, а изящный стеклянный сосуд соскользнул с края тумбочки и упал на пол, издав глухой стук о паркетный пол, просто чудом не разбившись. Вскоре за дверью комнаты раздались тяжёлые шаги.       С грохотом распахиваются грузные створки, впуская в комнату высокого мужчину. Он напевает незамысловатую детскую песенку, мягко ступая босыми ногами по полу и зачесывая назад влажные волосы гребнем из слоновой кости. Его светлая рубашка из тонкого льна и легкие брюки странно контрастируют с картиной за окном, однако в поместье действительно жарко и Рику приходится только гадать, какое хитрое устройство отапливает дом с такими огромными комнатами.       Гребень небрежно летит в сторону туалетного столика, но незнакомец даже не смотрит на то, как он сбивает несколько пузатых флаконов, приземлившись. Кажется, что мужчине нет до Граймса никакого дела, но как только он замечает, что Рик наконец открыл глаза, на его губах мелькает беглая улыбка. Торговец внимательно наблюдает за тем, кто, без сомнений, и был хозяином этого места. Статная осанка была заметна невооруженным глазом — этот человек привык держаться прямо, пристально рассматривая свысока все то, что происходит где-то там, где копошатся другие люди, простые и неприметные. Такие, как сам Граймс.       Погонщик непроизвольно замирает, как будто хочет, чтобы ему дали еще немного времени прийти в себя. Слабость сковывала все тело, клонило в сон, но мысли упрямо возвращаются к графину, что валялся где-то у ножек огромной кровати, выдавая его. Спаситель Рика даже не глядит в сторону сосуда, а только отталкивает его ногой. Стеклянный звон кажется оглушительным в этой умиротворенной тишине.       — Ну, здравствуй.       Граймс только неуверенно кивает. Кажется, подобный ответ совсем не удовлетворил хозяина дома и тот с легким раздражением одергивает край пышного одеяла, чтобы опуститься на кровать. Пружины подпрыгивают, мягкий матрас прогибается под чужим весом. Рик чувствует себя слишком скованно: он не знает, почему простому деревенскому жителю, вроде него, уделяли столько внимания. Перед ним, несомненно, был аристократ. И пусть руки мужчины выглядели далеко не изнеженными, аромат от его тела, манера держаться и даже то, в какой расслабленной позе он теперь сидит на постели, покачивая ногой, выдавали в нем человека знатного рода. Прокручивая в голове события последних дней, Рик не находит в себе особого доверия к очередному незнакомцу — практика показала, насколько грубой это было ошибкой. Он мог ощущать лишь благодарность, однако у него не было никаких способов выразить ее по-настоящему. Что он может предложить тому, у кого, по всей видимости, было все? Тем более, что его спаситель явно был не из тех, кто вообще в чем-либо нуждался.       — Где… где мой друг? Темнокожий мужчина. Вы нашли его..? С ним все в порядке? — Язык едва ворочается в вязкой слюне; Рик почти забыл, что пару минут назад одним махом осушил целый графин воды.       Чувство вины сдавливало шею плотным кольцом: Граймсу кажется, что он не имеет никакого права лежать на мягкой перине, пока его друг погибает где-то в мерзлом лесу или истекает кровью в вонючем городском лазарете, откуда редко когда возвращались здоровыми или вообще живыми. Пигмалион — грязное и гиблое место, оно хуже любой трясины или бурана. И все в этом городе было ему под стать, в том числе и больницы, куда торговец не пустил бы даже самую дрянную собаку из стаи. Одна мысль о том, что его товарища сейчас разбирают по кусочкам, терзая и без того изувеченную ногу, пробуя на отзывчивость нервы и заставляя мышцы сокращаться… Рик проводит ладонью по лицу, нервно сглатывая.       — Еще бы с ним все не было в порядке. Кое-кому пришлось здорово потесниться, чтобы твой приятель уместился в мою машину. Вы, ребята, такие грязнули — после вас все в крови! — Владелец поместья достает из кармана карамельный леденец на деревянной палочке. Он неторопливо разворачивает бумажку и бросает ту под ноги. Вложив лакомство в рот, мужчина задумчиво пробует то на вкус, потягивая. — Мой ангел не может и дня прожить без сладкого. Всегда ношу с собой.       Граймс не знает, что сказать и просто смотрит на незнакомца с немым вопросом. Чужая непринужденность вызывает странное желание откатиться к краю постели, чтобы тут же свалиться на пол и скрыться подальше от этого цепкого взгляда. Все кругом говорило о неправильности происходящего, но что конкретно так настораживало Рика, он сказать не мог. Он чувствовал себя израненной собакой, а те, как известно, редко проявляют дружелюбие даже к руке, которая заботливо приложит живительный компресс и перебинтует рану.       — Где мои манеры, черт возьми. — Мужчина внезапно отрывается от изучения леденца и с неопределенной улыбкой переводит взгляд на Рика. — Я Ниган. Тебе очень приятно познакомиться, не так ли?       Чужая рука проталкивается под одеяло и нарочито крепко сжимает пятерню Граймса, легко потряхивая.       — Ну? Теперь твоя очередь представиться. Кто ты такой?       — Я… Я Рик Граймс.       — Дальше.       — Погонщик из Норт-Пола. — О голову словно бьется тяжелый камень и Рик откидывается обратно на подушку, утомленный парой произнесенных слов. Он понимает, что слишком слаб даже для того, чтобы самостоятельно вытереть нос, но его не покидает чувство, будто чем дольше он находится рядом с Ниганом, тем скорее покидают его силы. Непредсказуемость поведения хозяина поместья пусть и не предвещала никакой опасности, однако заставляла постоянно находиться в сознании.       — Любопытно, и что погонщик из Норт-Пола — это какая-то деревня, верно? — делал в лесу со своим дружком? Ну-ка, Рик, расскажи, что ты там забыл, мне о-о-очень интересно.       — Мы заблудились.       — Да ладно! — Ниган с издевкой вскидывает брови и небрежно шлепает торговца леденцом по губам. — Тебе лучше не лгать своему спасителю, Рик, иначе сказка быстро закончится. Мне повторить вопрос еще раз или ты и так помнишь, что я хочу знать?       Карамельный запах бьет в нос, и от этого смешения травяного душка вкупе со сладким ароматом конфеты к горлу подкатывает тошнота. Граймс судорожно дергается в рвотном позыве, однако сдерживается, отворачивая голову.       — Даже не думай, что демонстрация содержимого твоего желудка будет отличным поводом отмолчаться. Эй, не стоит так перенапрягаться, Рик, просто пара ответов и ты сможешь спокойно наслаждаться моей заботой и дальше. Все равно здесь нет сколько-нибудь толкового доктора, который смог бы сохранить твою руку. Кроме меня. Ну так что, Рик, ты готов сотрудничать? Или мне стоит забрать руку обратно? Все равно она теперь принадлежит мне, раз я ее спас. Как и тебя.       — Нас наняли охранять человека, который что-то искал в лесу.       — Двух деревенских парней? Охранять? — Смех Нигана бьет по ушам. Граймс внезапно чувствует, как горячая рука сдавливает его щеки и отрывает затылок от подушки. — Что-то ты мне не договариваешь, Рик.       — Это правда. — Голубые глаза на какой-то момент проясняются, впиваясь холодным взглядом в чужое лицо. Погонщик шумно выпускает воздух из легких, будто бык, готовый протаранить хрупкого человека с красной тряпкой. Его хватает ненадолго: Рик вновь обмякает, веки тяжелеют.       — Как впечатляюще. — Ниган неожиданно аккуратно выпускает мужчину из хватки. — Не в то время, не в том месте, так говорят? Похоже, меня ждет чертовски занятная история, которую ты, Рик, обязательно мне поведаешь, когда придешь в себя.       Доктор поправляет одеяло, блуждая пристальным взглядом по смягчившимся от изнеможения чертам. Человек перед ним не выглядит уязвимым даже в подобном положении. Возможно, он чувствует себя таким, однако со стороны все совсем иначе. Нигана забавит внезапная вспышка злости, но еще больший смех вызывает ее повод. Он с улыбкой пробегает пальцами по бинтам на плече; Граймс не открывает глаз, но он еще не спит — это заметно по движению век.       — Отдыхай пока что. Пожалуй, займусь уколами позже.       Ниган поднимается с постели, чтобы уйти, но внезапно штанину его брюк слабо сжимают чужие пальцы.       — Вы все это сделали сами? Бинты и все остальное? — Голос звучит совсем хрипло, как будто Рик разговаривает с набитым стеклом ртом.       — Понравилось?       Мужчина с неприятной улыбкой сбрасывает с себя руку погонщика, но, на мгновение задумавшись, возвращает ту под одеяло.       — Спасибо.       Вместо ответа Ниган только усмехается и тихо прикрывает за собой дверь.