Латунный монгольфьер

      Как же этот тёплый край разительно отличался от холодного и грязного города! В воздухе чувствовалось что-то неуловимо нежное, присущее только ранней весне, когда снег в этих местах сходит буквально за пару недель, и в чернеющих проталинах неуверенно появляются первые белёсые шапочки подснежников и морозника. За низким деревянным заборчиком, установленным здесь скорее из приличия, нежели из-за защитных соображений, всюду, куда ни кинь взгляд, простирались темные широкие поля, щедро залитые солнцем. В центре этих земель возвышался роскошный особняк, и его красно-рыжая черепичная крыша невольно привлекала взгляд из-за контраста со светлыми бежевыми стенами. Рядом с домом скромно располагались пристройки: домик для прислуги, конюшня и псарня, скотный двор, а ещё виднелись возводимые стены новенького гаража для дорогущей блестящей игрушки хозяина дома.       С приездом аристократа в загородное поместье, жизнь здесь закипела! Наёмные люди, всю зиму лениво дремавшие часами без присмотра, сейчас драили полы и стены до блеска, на кухне появились новые запахи выпечки и десертов, слышался неумолкаемый стук топора и возмущенный крик самого бойкого петуха, которого упитанный повар пытался догнать. Толстяк семенил на своих коротких ножках между грядками с петрушкой, поскальзываясь на жирной влажной земле и азартно махал тесаком, устраивая целое представление из такого, казалось бы, ничего не значащего дела.       Мэгги наблюдала за этой сценкой издалека, сидя верхом на черном как уголь коне с белой отметиной на лбу, который медленно брёл вдоль забора и упрямо мотал мордой, словно желал избавиться от узды, которую на него давно не надевали. Заметив, что повар настиг-таки свою цель, девушка надвинула на лоб свою небольшую алую шляпу-треуголку, украшенную сзади длинными страусиными перьями, поправила пышное жабо кремового цвета, слегка выбившееся из сильно приталенного жакета в красно-черную клетку, и направила Маркиза к северным воротам.       Младшая сестра наверняка была занята уборкой в своей комнате. Для Мэгг всегда было загадкой — прятал ли папин ангелочек там что-то секретное или же ей было жалко прислугу, и она старалась хоть сколько-нибудь облегчить им жизнь, ведь отец никому не давал спуску в этом доме. Ниган же был сейчас увлечен двумя новыми игрушками, которые свалились им на голову по пути. И, если многие не понимали мотива благородного аристократа, когда он притащил в дом чёрт знает кого, Мэгги прекрасно знала, зачем ему это. В конце концов, этот жёсткий властный человек всегда получал свою выгоду из того или иного дела. Непонятно, правда, как ему пригодится темнокожий мужчина, ведь на восстановление после ампутации ноги могут уйти годы. Второй человек был моложе, да и травмы его оказались менее значительными, а потому Рик Граймс мог сослужить хорошую службу.       В мысли девушки ядовитой змейкой вползла странная идея — а что, если Ниган тоже почуял, от кого будет больший толк, и, вместо того, чтобы попытаться спасти ногу Моргана, просто мастерски отрезал её?       Нет, даже если его совесть легко позволила бы это сделать, блестящий доктор предпочел бы долгие часы хирургических манипуляций простой, как топор, ампутации. Усмехнувшись, девушка прикрыла глаза ладонью и покачала головой — порой их отец слишком любил сложности.       Почуяв свободу за воротами, конь навострил уши и стал нетерпеливо перетаптываться на месте, словно знал, куда собирается наездница. То место всегда манило Мэгг, словно там можно было найти ответ на любой волнующий вопрос, привести свои мысли в порядок или найти утешение в горе.       Смахнув назад длинные вьющиеся локоны каштановых волос, рассыпавшиеся по плечам, девушка крепче стиснула тонкими пальцами повод и направила своего жеребца в сторону полуразрушенного пепелища, сжимая коленями покатые бока зверя. Несмотря на приличия, давно установленные в их обществе, Мэгги ездила в мужском седле по-ковбойски, а дамское давно пылилось в конюшне. Она и юбки носила лишь в крайнем случае — когда приходилось изображать из себя светскую девицу с изящными манерами. Будь на то её воля, Мэгг избавилась бы даже от своей пышной шевелюры, которая всегда требовала слишком много ухода, но в таком случае путь в высшее общество ей был бы закрыт, так как даже аристократам порой приходилось скрывать свои причуды.       Вскоре стали виднеться чёрные полуразрушенные стены небольшого домика, который когда-то давно был практически уничтожен диким пожаром. Если закрыть глаза, то в памяти яркими вспышками начинают мелькать жадные всполохи алого пламени, а на кончике языка ощущается горечь от горящего рассохшегося дерева. Крыши у лачуги не было, сохранились только две смежные стены из четырёх, да и то — не полностью, но девушка привычно заходит с той стороны, где когда-то находилась дверь.       Взгляд сразу останавливается на каменном очаге, который не смог разрушить ни огонь, ни время. Она как бы невзначай касается пальцами, затянутыми в белую замшу перчаток, до кованой стенки камина, а после вытаскивает из петлицы жакета скромный бутон подснежника и кладет на разбитую каменную кладку.       Услышав приближающийся топот копыт, девушка вздрогнула, словно незримая рука моментально выдернула её из воспоминаний. Мэгги опустила кончики пальцев правой руки на своё бедро, затянутое в удобные облегающие штаны и прикоснулась к ручке револьвера, что покоился в кобуре. Доверие и беспечность — слишком высокая цена за спокойную жизнь, а потому девушка, не понаслышке знакомая с кровной враждой и беззаконными расправами, всегда была наготове.       — Мэгг?       Но на этот раз опасаться было нечего. Когда в пустой оконный проём заглянул Гленн — местный конюх — наездница сделала вид, что поправляет шнуровку на высоких ботфортах, после чего выпрямилась и легко улыбнулась, скрестив руки на груди.       — Так и знал, что найду тебя здесь, — улыбнулся азиат и перекинул ногу через низенький проём, садясь на потемневшие кирпичи. Тут его лицо приняло озабоченное выражение, и парень растерянно почесал макушку. — Вы приехали без Джека. Твой отец наконец-то уволил его?       — Можно и так сказать, — усмехнулась девушка и подошла ближе. Гленн Ри был одним из немногих друзей, которым можно было многое рассказать.       — Это из-за Бет, да?       — А причём здесь она? — встревожилась Мэгг и стиснула штаны азиата, вытянутые на коленке, словно он мог сбежать, так ничего и не рассказав.       — Ходили слухи, что он… Ну, одна из девчонок говорила, что он проходу ей не давал, пока вашего отца не было рядом.       — Ложь! Бет сказала бы мне. Или Нигану.       — Ага, — саркастично фыркнул парень и даже рассмеялся. — С таким же успехом она могла бы толкнуть его в клетку к голодным тиграм. Хотя тигры — это даже гуманнее. Она не такая кровожадная как вы, хотя всячески пытается походить на старшую сестренку.       Мэгги с раздражением подумала, что собственные заботы настолько отяготили её, что она даже не заметила проблем младшей сестренки. Бет всегда была тихоней, пытающейся разобраться со своими проблемами демонстративно самостоятельно, хотя у глупышки это не всегда получалось. Но она даже не подала ни намёка на то, что общество Джека ей противно! Впрочем, была понятна тактика равнодушия к этому человеку, словно его и не существовало. Восхищало чутьё отца, который легко и просто избавился от мерзавца, облизывающегося на его «ангелочка». И, несмотря на то, что изначально Ниган собирался испытать на водителе новый яд, собранный с таким старанием из окоченевших конечностей, Мэгги всецело одобряла его спонтанные действия в пути.       Вместе с тем, она чувствовала, что ей не хватало этой решимости и холодной расчетливости, своеобразного чувства провидения и хитрости на то, чтобы просчитать все возможные шаги наперёд. Возможно, подводило ещё и отсутствие жизненного опыта — в двадцать два нелегко быть весьма значимой фигурой преступного мира, особенно действуя тайно. Жажда мести за сломанную жизнь и деньги аристократа позволили ей отомстить за обиды, нанесенные десятилетие назад, но кто знал, что остановиться будет уже невозможно?       Лучшим лидером «Спасителей» стопроцентно являлся бы отец, но его, пожалуй, самого жестокого и расчетливого человека, не интересовали, как он выразился, «дворовые разборки». Внимание Нигана всецело было направлено на медицину, и порой мужчина напоминал своим дочерям страстного алхимика, что с горящими от азарта глазами искал формулу философского камня или путь к вечной жизни. Впрочем, яды доктору были более интересны, но это не отменяло того факта, что он был весьма образован в своей сфере. Возможно, ему нравилась своеобразная роль бога, присущая почти каждому достаточно сведущему в науках человеку: одной рукой он мог искусно подарить жизнь, а второй изящно забрать.       — Зачем ты искал меня? — с лёгким раздражением спросила девушка, отвлекаясь от раздумий.       — Твой отец велел напомнить, что скоро ужин. Кажется, он планирует посадить за стол этих болотных потеряшек, так как было распоряжение готовить на пять персон.       — Правда?       Мэгг оживилась и вернулась к коню, без труда оседлав его и развернув в сторону дома. Ей было очень любопытно узнать, кем же являлись их гости, но с другой стороны ужин с калеками вполне мог быть обречен на провал, если выяснится, что эти люди как-то связаны с враждебной бандой. Ей хотелось поговорить с одним из мужчин до того, как могла начаться перепалка, но для этого нужно было найти отца.       Он одновременно любил и не любил заниматься своими исследованиями в пригородном поместье. Здесь было уединенно да и отупевшей от собственной лени прислуги куда больше, если вдруг понадобится расходный материал. Но вместе с тем здесь не отыскать ни механиков, ни более толковых подопытных, которые способны связать два слова, описывая свои ощущения во время приема новых лекарств, столь бесценных и кропотливо выведенных. Доктору приходилось ждать по три-четыре дня, когда из Пигмалиона доставят то стекло, то новую кушетку, а о выписке наполовину подпольных буклетов с изысканиями коллег рассчитывать приходилось только после того, как мальчишка-курьер будет досыта накормлен и выпорот розгами для пущей убедительности.       Вдохнув прохладный воздух, Ниган захлопнул двери балкона и расстегнул манжеты рубашки. Пиджак из черного плотного репса летит в кресло — его место занимает того же цвета фартук. Мужчину мало волнует сохранность собственной одежды, однако лишние ожоги вряд ли станут приятным аккомпанементом этому вечеру. На длинной резной столешнице его ждет все тот же ларчик с окоченевшими руками. Рядом с ним — нераспакованный сверток, сложенные в одну кучу трубки, склянки и всевозможные пипетки с мешалками.       Мужчина скользит взглядом по бесконечным стеллажам, вздымающимся до самого потолка. Здесь едва можно продохнуть от книжной пыли, едкого душка керосинового примуса и витающего в воздухе травяного дурмана. Даже расставленная по комнате соль в деревянных бочках не может справиться с подобным букетом, но она хотя бы поддерживает нужную влажность воздуха, не позволяя сгнить дорогостоящим и редким фолиантам.       Тишина закрытого ото всех кабинета нарушается звоном водружаемой на место химпосуды и лязгом мелких винтиков. Когда все конструкции наконец-то собираются воедино, аристократ в предвкушении делает глубокую затяжку и выпускает дым прямо на аккуратно упакованную посылку. Он медленно тянет за нити бечевки, разворачивает три слоя плотной бумаги и воловью кожу.       — Ну, здравствуй, красавица. — Доктор взвешивает в руке громоздкую книгу. Столь дорогое издание геродотовской «Истории», едва ли не музейное, однако и оно не получает должного почтения. Даже не пользуясь тряпичными перчатками, Ниган перелистывает долгое вступление, а после внимательно пробегается взглядом по слегка смазанным буквам. Его не интересуют подробности судьбы Ливии или Вавилонии — все это не имеет для него никакой ценности.       Упершись бедром в столешницу, он читает уже не менее получаса. И вот, нужный абзац найден — Ниган громко щелкает пальцами. Лишь пара предложений заставляют его ощутить удовлетворение. Притупившееся от чтения скучного описания древних войн любопытство снова вспыхивает подобно упавшей с неба звезде. Нужная страница безбожно заламывается, а корешок скрипит в руках. И если бы Лоренцо Валла видел, как аристократ обращается с его бесценным переводом этого монументального труда, он бы всенепременно сдал его инквизиции.       Руки уже не вызывают такого интереса, как прочитанное секунду назад: небрежно вывалив конечности на металлическую доску и разрезав каждую от ладони до линии предплечья, Ниган так и бросает их. Он не замечает, как вертятся на языке заветные строки, являющиеся лишь беглой ремаркой о быте очередного дикого народа: «…взяв семя, они подлезают под войлочную юрту и затем бросают его на раскаленные камни… Наслаждаясь дымом, воины громко кричат от удовольствия… боль притупляется, разум покидает их».       Доктор прибавляет пламени на примусе, раскладывает перед собой картонные коробочки, хватается за ступку… В дверь деликатно и вместе с тем настойчиво стучат. Мужчина раздраженно проводит пальцами по волосам и делает глубокий вдох.       — Да, моя дорогая?       Створка беззвучно открывается ровно настолько, чтобы гибкая фигура девушки могла проскользнуть внутрь. Мэгги старается не глядеть по сторонам и не делать лишних движений, чтобы, упаси господь, не задеть какую-нибудь мелочь: ее отец ненавидел, когда кто-то отрывал его от исследований, даже если они длились неделями. И только когда Бэт упросила папу убрать диван из кабинета, он перестал тут ночевать. Будучи слишком увлеченным своим занятием, он мог непредсказуемо впасть в холодное бешенство, если горничная додумается не оставить завтрак у двери, а неосмотрительно дернет за ручку. Входить сюда могли лишь его дочки, да и те, не желая тревожить родителя, редко пользовались своим правом. Мэгг не находила в подобном поведении ничего особенного: она привыкла к причудам отца, да и любое его снадобье, что могло бы принести целое состояние, действительно стоило сотен часов уединения.       — Работаешь над чем-то новым?       Каждый раз, подходя к нему с просьбой, Мэгг не знала, с чего начать разговор. Она не чувствовала от родителя никакой угрозы, но смутное беспокойство всегда овладевало ей, когда она вторгалась туда, где ей, казалось, нет места. Все эти баночки, растворы, опасные и лечебные вещества, порой добытые самым чудовищным способом — сюда путь для Мэгг уж точно заказан.       Ниган чувствует робость дочери; улыбка на его губах словно становится чуть мягче, однако от взгляда Мэгги не ускользает едва заметная складка между бровей — отец недоволен. Вопрос повисает в воздухе. И только спустя минуту этого тягостного молчания доктор словно слышит его по-настоящему. Он в миг меняется и проводит пальцем по раскрытой книге. Мэгги заглядывает в нее, но латынь никогда не была ее сильной стороной — девушка вскидывает брови с немым вопросом.       — Знаешь, а дикари никогда не были дураками. — Он приобнимает дочь за талию и перехватывает тонкую кисть. — Опий — это лишь верхушка айсберга. Возможно, природа одарила человечество чем-то поинтересней снотворного мака.       — Теперь это занимает тебя больше всего? — Мэгг позволяет увести себя от стола вальсовым поворотом. От резкого пируэта ее волосы рассыпаются по плечам.       — Ты чертовски права. Возможно, мне стоит собрать экспедицию, как думаешь? Хочешь похозяйничать тут немного? Знаю, что хочешь.       — А как же твои новые «игрушки» с болот? — Девушка смотрит на отца открыто и серьезно. Она пропускает мимо ушей его насмешку — реагировать на нее себе дороже.       — И что с ними? Приглянулся безногий красавец? Или тебе больше по вкусу тот косматый боров?       — Папа.       — У тебя будет шанс познакомиться с ними поближе за ужином.       — Нечасто ты зовешь кого-то ко столу.       — И?       Ниган нарочно ускоряет шаг, кружа дочь по всей комнате и совсем не обращая внимания на выбившееся из ее треуголки перышко. Маленькая пушинка скользит вслед за ними, подгоняемая вздымаемым фигурами ветерком. Мэгги упрямо переставляет ноги, поддерживая это ребячество, которое, как она знает, лишь очередная прихоть от доброго расположения духа.       — Я даже не знаю имен наших гостей, так почему бы тебе не позволить мне поболтать с ними немного.       — Боже-боже, какой фарс. — Мужчина останавливается и выпускает ее из рук. — Тебе стоит говорить прямо, иначе ты кажешься совсем несмышленым котенком.       От смеха отца кулаки Мэгги сжимаются. Ей всегда было интересно, как этот человек, с таким упоением наслаждающийся своим одиночеством, мог быть столь проницательным.       — Попробуй еще раз.       — Дай мне поговорить с ними перед ужином.       — Зачем?       — Вдруг они как-то связаны с «Корсарами» или кем-то еще.       — А волшебное слово для любимого папы?       — Пожалуйста.       — Ну вот. Как видишь, ничего сложного. — Ниган подбирает сжатые в кулак пальцы и, если бы Мэгги не спохватилась, он расцепил бы их насильно. Мужчина сухо касается тыльной стороны формальным поцелуем. — Иди.       Снисхождение отца способно вызывать только гневное смятение — Мэгги не понимала это чувство. Она с нетерпением и смутной тревогой ждала того дня, когда родитель признает в ней ровню, однако до этого момента еще слишком далеко. Хотя даже тогда, она уверена, его поведение ничуть не изменится.       Уже нет смысла ломать комедию и девушка покидает кабинет с прямой спиной. Когда она прикрывает за собой дверь, до слуха долетает одобрительный смешок.       Прислуга серыми мышками снует суда-сюда, за окном по-уютному вечереет, а с улицы доносится тихая рутинная возня: то захрапит конь, то сердито прикрикнет на кого-то повар. Мэгги вместе с сестрой любили проводить время в этом поместье — оно словно было создано для того, чтобы привести мысли в порядок. Здесь Бэт могла резвиться как ребенок, без всяких условностей и этикета. Даже Джек теперь не в силах помешать ей — он так и остался коченеть в лесу, где-то за границей жизни папиного ангелочка.       В голове Мэгги вертится с десяток вопросов, когда она в предвкушении направляется в сторону комнаты с их невольным гостем. Мужчина с ампутированной ногой отдыхает в другой спальне; огромная доза анальгетиков вряд ли позволит ему быть разговорчивым, так что Мэгг останавливает свой выбор на погонщике. Не раздумывая, девушка уверенно толкает высокие створки — в нос тут же ударяет сильный запах пота. Кругом темно и оттого натужное дыхание человека, что раскинулся на широкой постели, кажется неестественно громким. Все еще не подозревая неладного, Мэгги быстро сокращает дистанцию до кровати. Девушка аккуратно поджигает изящную горелку, украшенную кованными листочками — комната озаряется мягким светом.       Она внимательно рассматривает предмет отцовского любопытства — мужчина слабо вздрагивает во сне, на лбу и висках блестит пот. Ниган был прав: этим двоим нечего было делать на болотах, их могла толкнуть в эти дебри только чья-то воля. В Пигмалионе не так уж много людей, что могут позволить себе нанять сопровождающего, а тем более целых двух. А с учетом того, что ни этот мужчина, ни его товарищ не были похожи на глупых деревенских пьянчуг или борзых искателей приключений, их услуги стоили побольше пары золотых. Да и что может заставить согласиться двух взрослых мужчин пуститься в подобную авантюру? В том же Пигмалионе не отыщется тех, кто пойдет в эти топи просто так: они не зря овеяны множеством дурных слухов.       Мэгги ощущает, как заинтересованность отца передается и ей самой, однако ее больше интересуют практическая сторона вопроса — маниакальное любопытство родителя ей совсем несвойственно. Девушка словно ищет злой умысел во всем происходящем и что-то ей подсказывает — это недалеко от правды.       Она несколько раз тронула Граймса за плечо, но тот не очнулся. Тогда девушка уже более ощутимо встряхнула торговца на постели — никакой реакции не последовало. Проверяя, не притворяется ли он, Мэгг хлестко ударила мужчину по щеке, однако он не вскинулся и даже не вздрогнул, только приоткрыл пересохшие губы, чтобы жадно втянуть воздуха.       — Эй? Ты меня слышишь?       Очевидно, что он хотел пить, однако девушка не спешила делать поблажек. Вместо выполнения интуитивно понятной просьбы, она смахнула проступившую испарину с чужого лба — кожа Граймса горела огнем. Он беззвучно повторил несколько раз: «Воды.», а после резко забился в судорожной лихорадке. Его пальцы вяло хватали одеяло и он словно хотел укутаться еще плотнее. Погонщику не хватало сил, чтобы подтянуть тяжелую перину на себя, а оттого он лишь ворочался, подобно разрезанному надвое червю. Мэгги отшатнулась от мужчины и стремительно бросилась из комнаты.       Перехватив затаившуюся у двери служанку, девушка грубо встряхнула прислугу; та уставилась на нее полными страха глазами и тихо залепетала извинения. Из гостевой спальни прозвучал полукрик-полурык, послышался удар тяжелого тела о пол. Кажется, горничная так перепугалась, что язык перестал ее слушаться. Уже устав раздавать пощечины направо и налево, Мэгг легонько приложила служку о стену.       — Найди хозяина и приведи сюда. Живо!       Выпустив прислугу, Мэгги зычно позвала отца — ее громкий оклик пронесся эхом по бесконечным коридорам поместья и отскочил от стеклянных окон, затихая где-то на лестничных пролетах. Не зная, что делать в данный момент, она повиновалась холодному рассудку: вернувшись в пропахшую недугом комнату, Мэгг попыталась вернуть погонщика обратно в постель, однако мужчина оказался слишком тяжелым. Он бился, не понимая, что происходит, а на его лице замерло выражение невыносимого мучения. Пронзительно-голубые глаза помутнели и в свете горелки казались едва ли не зелеными. Граймс словно не видел ничего перед собой, а только ворочался и дергался всем телом, шлепаясь о натертый до блеска пол.       Зажав массивное тело коленями, Мэгги стянула с кровати пышную подушку и подложила ее под голову Рика. Его курчавые волосы были сплошь мокрыми, как если бы он только что нырнул в озеро — на белоснежной наволочке осталось влажное пятно. Девушке хватило сил удержать больного в этом положении, и пусть он продолжал лихорадочно метаться — теперь Граймс хотя бы не размозжит себе череп.       Сзади послышались такие знакомые шаги, но Мэгги не могла обернуться, всецело занятая Граймсом. Ей достаточно знать, что отец уже здесь — значит, все будет улажено.       — Спасители прибыли. — Голос Нигана звучал спокойно и ровно, однако старшая дочь была готова побиться об заклад, что родитель улыбался. В руке у мужчины был привычный кожаный саквояж с необходимыми лекарствами, который всегда был приготовлен для подобного внезапного случая. — Слезай, мой ангелочек.       Шорох юбок и звонкий стук каблучков ознаменовал то, что Бэт легко соскользнула со спины отца, который изредка катал ее, таская за собой, как накидку. В такие моменты они выглядели как вполне себе обычное семейство аристократов, способных забавляться друг с другом, подобно детям. В обществе такое обхождение считалось неприличным, однако Нигана едва ли заботили манеры, когда речь заходила о дочерях.       — Что с ним? — Бет стремительно подбежала к сестре и сжала плечи гостя ладонями, помогая удержать в одном положении. На ее лице серой маской застыло выражение тревоги и страха — она не могла выносить вида чужих страданий, по крайней мере, если речь шла о том человеке, который не оказался «плохим» в ее глазах.       — Отец?       Ниган ставит свой багаж на блестящий паркет, так как поверхность прикроватной тумбочки была занята графином с прохладной водой и несколькими склянками с лекарствами, которые сейчас вряд ли помогли бы Рику, сгорающему в неистовой агонии. Он опускается перед Граймсом на корточки и внимательно осматривает уже постепенно затихающего мужчину. Приступ подошел к концу так же внезапно, как и случился, давая возможность проверить самочувствие погонщика. Однако доктор совсем не торопится; его промедление и кропотливая оценка заставляет дочерей нервничать. Они молчат, вопросительно смотря на то на родителя, то на зажатого на полу Рика.       — Отпустили. Быстро.       Девушки как по команде разжимают пальцы — в этот момент Граймс весь подбирается и со всей силой бьется о пол. Врач успевает перехватить погонщика поперек торса, чтобы тут же втащить громоздкое тело на кровать. Кажется, что вымочивший постельное белье и сорочку пот, разом высыхает; теперь торговец уже всецело скован мутным безумием. Он что-то шепчет потрескавшимися губами, его лицо становится красным, покрываясь лихорадочными пятнами. Ниган чувствует: это — кульминация, от развязки которой может зависеть очень многое.       — Какой же ты проблемный сукин сын, Граймс. — Врачу приходится едва ли не давить его, вжимая своим телом в сбившиеся простыни. Мужчина под Ниганом вновь подбирается, ведомый только понятным ему бредом: глаза под прикрытыми веками вращаются, до слуха вновь долетает хриплый шепот. Доктор готов поклясться, что Рик видит сейчас нечто совсем иное, чем огромная комната поместья и нависший сверху человек; подтверждая догадки Нигана, торговец глухо выплевывает: «Диксон», словно благодаря какого-то недоумка за собственные мучения и беспомощность.       Перевернув Граймса на живот, насильно заламывая руки и выворачивая шею, Ниган бросает взгляд в сторону дочек:       — Ну-ка, зажмите его хорошенько.       Мэгги беспрекословно повинуется и перехватывает Граймса за плечи. Девушке приходится едва ли не вытянуться поперек чужой спины, чтобы родитель наконец-то смог спрыгнуть на пол.       — Видишь, ангелочек, поэтому папа не пускает тебя гулять на болота. — Его смех кажется гротескной издевкой. Мужчина трогает Бэт за кончик носа. — Прикрой глазки.       Аристократ раскрыл свой медицинский саквояж для первой помощи и, подобно цирковому фокуснику, извлек оттуда большой футляр со стеклянным шприцем. Корпус его был уже собран, а потому Нигану осталось только мастерским движением прикрутить иглу и набрать из заветной баночки готовый раствор. Поднеся инструмент к горелке, доктор внимательно выпрыскивает лишнюю жидкость — капли падают куда-то на пол. Бэт во все глаза смотрит на происходящее, но когда отец задирает чужую сорочку до самой поясницы, девушка отворачивается.       Толстая игла уверенно входит в ягодицу как в масло — у Нигана тяжелая рука. Доктор быстро продвигает металлический поршень до самого конца, вливая в погонщика какое-то колоссальное количество никому неведомого лекарства. Он был единственным в этой комнате, кто знал, как успокоить лихорадку — никаких вопросов не последовало, только Мэгги облегченно выдохнула, когда мужчина под ней наконец-то перестал дергаться, словно заведенный.       — Папа, что с ним? Ты его вылечишь?       — Отец?       Но доктор молчит, только похлопав ладонью по месту укола и спустив сорочку обратно. Ему нужно совсем немного времени, чтобы проверить пульс и температуру, осмотреть проступившие пятна, размотать перевязку на руке.       — Моя дорогая, распорядись сменить постельное. Не заходите в эту комнату. Слуг тоже не нужно. — Ниган вкладывает папиросу в рот и прикуривает от горелки. — Ангелочек, тебе все ясно?       — Это что-то опасное? — Мэгг хмурит брови и притягивает к себе сестру. Ее руки способны пригвоздить девушку едва ли не намертво, однако Бэт редко сопротивлялась ее близости.       — Малярия. А теперь вон. Мои сокровища.       Если бы Мэгги сама могла бы определять болезни, она не сомневалась в том, что несколько минут назад пустила бы пулю в голову больного мужчины, чьё тело только-только отпустила лихорадка. Малярия — это опасная зараза, подобно чуме выкосившая половину города несколько лет назад, и в числе погибших было великое множество врачей, что боролись с этим недугом. Болезнь «грязного воздуха», что незнакомец притащил с болот могла сразить любого, и лучшим способом было покончить с ней — устранить первоисточник. Ужасным было то, что чудодейственной панацеи не существовало, и малярию лечили всем подряд — от простейшей смеси сушеного лука и чеснока и кровопускания до новомодных заграничных травяных порошков и церковной епитимьи.       В этой болезни, протекающей ярко и безумно мучительно для больного было слишком много ужасных факторов. Поначалу эта зараза вовсе не заметна, а начинает проявляться только на пятый-шестой день после заражения, и вот тогда можно ощутить все «прелести» этого ужасного недуга. Человек полностью теряет контроль над своим телом, превращаясь в беспамятного безумца, которого то и дело сотрясает дикая лихорадка, и в один из таких ужасных приступов тело может «сгореть», не выдержав температуры под сорок градусов. Попеременно могут отказывать внутренние органы, в некоторых запущенных случаях живот раздувается, словно от брюшного тифа, и больной не может не только принимать пищу, но и хотя бы испить живительной влаги, которую тело стремительно теряет.       Мэгги собственными глазами видела агонию среди своих людей и то, во что они превращались уже через неделю болезни: обессилившие от постоянной муки живые трупы с тонкой желтоватой кожей, смахивающей на пергамент, под которыми проглядывались голубые нити вен, несчастные калеки, молящие только об одном — скорейшем избавлении от страшных мук. Массовая эпидемия унесла половину «Спасителей», а единицы, пережившие малярию, больше не годились к службе — страшный морок наградил их травмами, что будут сопровождать всю недолгую жизнь. В самый пик эпидемии девушке было запрещено покидать надежные стены далёкого поместья, и Мэгги была уверена, что не видела и половины того, что происходило в Пигмалионе, но даже до загородных угодий долетал отвратительный запах горящих мертвецов… Малярию жгут, закапывают, уничтожают, а не остаются с ней в одной комнате, испытывая и без того щедрую судьбу.       — Идем? — Бет потянула сестру за руку, пытаясь ободряюще улыбнуться. Уж она-то беспрекословно слушалась папочку.       Старшая из дочерей застыла в дверях, решаясь на то, чтобы высказаться. Отец уже увлеченно рассматривал болезненное выражение лица своего гостя, вертя в пальцах папиросу, и, если бы время и усталость не давила тяжким грузом на его плечи, Мэгг была уверена в том, что он сделал бы даже некоторые зарисовки в одном из своих рабочих блокнотов. Не услышав удаляющихся шагов, Ниган обернулся и поднял на Мэгги тяжелый взгляд. Уголки его губ дрогнули в легкой усмешке, будто на лице девушки всё было прекрасно написано.       — Ты подвергаешь себя смертельной опасности, — попробовала она. Голос её не дрогнул, но в глубине души Мэгг уже пожалела, что открыла рот — глупо было надеяться, что доктор откажется от такой интересной игрушки. Даже если шансы выжить у погонщика были минимальны, отец не упустит такой возможности помериться своими силами с легендарной Старухой с косой.       — Папа знает, что делает, — ласково пропела Бет, после чего Мэгги все же дала увести себя из комнаты.       Это был первый приступ из сотни возможных, а потому девушка понимала, что чем быстрее люди выполнят распоряжение отца, тем больше шансов, что болезнь их не коснется. Она стояла за дверью, наблюдая, как прислуга мечется с белоснежным бельём и новой периной, а когда оттуда вынесли тюк со старым, приказала сжечь дорогостоящую хлопковую перину и всё, к чему прикасался косматый погонщик. В течении всего этого времени Ниган не показывался, и только легкий сквозняк доносил оттуда до дочерей горьковатый привкус дорогого табака.       — Он останется рядом с больным человеком? — когда в коридоре всё стихло, светловолосая девушка слегка наклонилась и попыталась подсмотреть в замочную скважину. — Давай принесем ему ужин сюда?       — Нет, — отрезала Мэгги и поджала губы. — Пойдем в столовую. Хоть кто-то в этом доме должен соблюдать порядок.       Ниган собирался отужинать вместе со своими гостями, но вместо этого старшая дочь распорядилась о том, что принимать трапезу сестры будут вдвоем. Слуги достаточно быстро сервировали стол, и девушки заняли места друг напротив друга, так, как если бы этот стол привычно возглавлял доктор. Отсутствие отца сказалось на том, что «ангелочек» без стеснения попросила парочку бокалов красного вина, и Мэгг несколько смягчилась озорству сестры. Ей вдруг захотелось поделиться одним из самых своих сокровенных воспоминаний, но тогда этот нежный и хрупкий мирок, окружающий малышку, изменился бы навсегда.       Маленькая девочка девяти лет только вернулась из знакомого перелеска, где искала сладкую ягоду. Летом там можно было собрать очень много голубики, из которой мама делала чудный джем. Их домишко стоял на пригорке, с которого открывался потрясающий вид на масштабное строительство какого-то богача, который выкупил эти земли. Утром к отцу приходили его люди и заплатили леснику хорошие деньги за их лачугу, а потому в доме уже велись оживленные разговоры о переезде в город, где у скромной семьи жизнь должна была пойти в гору.       Неся плетеную корзинку, наполненную ягодой до самых краёв, Мэгги счастливо улыбалась и представляла, что в Пигмалионе у неё появятся новые подруги, а маленькая годовалая сестренка сделает свои первые шаги уже в городской квартире. Отец будет много зарабатывать выделкой шкур, мама подумывала о том, чтобы наняться в частный дом кухаркой, а сама девчушка могла бы быть её смышленной помощницей…       Заметив у дома двух незнакомых людей, Мэгг остановилась и замерла. Что им нужно было здесь, под покровом вечерних сумерек? Интуиция шепнула девочке спрятаться за кучей дров и прислушаться. Мужчины выглядели не как люди аристократа — лицо одного из них было искажено грубым шрамом на щеке, а в руке второго был большой широкий кинжал. Судя по всему, они только что вышли из дома. Увидев окровавленную тряпку в руке одного из мужчин, который вытирал лезвие оружия, девочка потеряла дар речи и оцепенела. Где-то в доме плакал младенец, но никто не спешил утешить малютку Бет, чей звонкий голосок прорывался сквозь темноту.       — Этот тупица Джонсон говорил, что детей было двое, — озабоченно пробормотал человек со шрамом на лице. — Баба, мужик и две дочери.       — Какая разница? Никто ничего не узнает, — отмахнулся его компаньон. — Огонь уничтожит все улики. Или ты хочешь помотаться тут ещё день-два и искать какую-то соплюху?       — Нет, но…       — Валим уже. Закопай у порога долю того деревенского придурка и поджигай хату. Я бы лично поблагодарил его за наводку, но у меня не желания болтаться на виселице, если попадемся.       Корзинка выпала из рук девочки, и Мэгги услышала чирканье спичек. Не помня себя от ужаса, она перевела взгляд в сторону строящегося особняка — там царило странное оживление, которое бывало, когда новый владелец земель наведывался туда. Собственно, эти ленивые задницы шевелились только в его присутствии.       Позабыв обо всем на свете, она выскочила из своего укрытия и понеслась с пригорка вниз. В спину ей раздались крики мерзавцев, один из них метнул нож, но рука его дрогнула, и оружие пронеслось рядом, не задев ребёнка.       Мэгги добежала до времянок — хлипких построек, в которых жили люди аристократа во время возведения более надёжных стен. Рядом с одной из них горел огромный очаг, вокруг которого расположились люди, чувствуя себя неуютно в присутствии хозяина, который оценивающим взглядом рассматривал их работу — большой фундамент будущего дома. Аристократа сложно было не узнать — высокий статный мужчина в дорогом костюме. В руках у него находилась длинная тонкая трость с бронзовой ручкой, и лишь немногие знали, что там спрятано опасное лезвие. На внимательном строгом лице невозможно было прочесть эмоции, но, судя по странной тишине лагеря было ясно, что представитель голубых кровей крайне недоволен.       Появление ребёнка привнесло небывалое оживление среди крепких мужчин, но Мэгги, снедаемая ужасом, не могла этого видеть. Она вцепилась в штанину аристократа, задрав голову и задыхаясь от быстрого бега, а после замерла, ощутив на себе колючий ледяной взгляд.       — Чей ребёнок? — безразлично спросил он, возвращаясь к созерцанию итогов недельной работы этих лодырей. — Отцепись, детёныш.       Слова застряли в горле девочки, и она упрямо поджала губы, после чего ударила кулаком в бедро мужчины, обращая на себя внимание. Медлить было нельзя, и Мэгги все же удалось затравленно прошептать: «Помогите!» Ниган непонимающе уставился на девчонку, но взгляд его вдруг скользнул куда-то выше, а среди строителей возникла заметная возня. Необычное зарево занималось на пригорке, чадя чёрным дымом, а ветер стал доносить ужасный смрад горящего дерева. Девчушка отчаянно закричала и побежала в сторону дома, помня, как жалобно плакала её сестренка несколько минут назад.       — Немедленно запрягайте лошадей, готовьте бочки с водой! — приказал аристократ, схватив под уздцы ближайшего запряженного коня и седлая его. — Пшел!       Он погнал скакуна вперёд, подгоняя животное жесткими сильными ударами трости, направляясь на место пожара. Мужчина был далеко не идиотом и не верил в случайное совпадение выкупа этой бедняцкой лачуги и разбушевавшегося пламени. Деревенских детей с детства учат обращаться со спичками и огнём, да и под присмотром родителей невозможно было поджечь собственный дом.       Он добрался до места первым и спрыгнул на землю — рядом с лачугой никого не было, а внутри надрывался в плаче маленький ребенок. Жадное пламя уже перекинулось на соломенную крышу, и промедление было подобно смерти. Конь испуганно заржал и бросился вон, вздыбив хвост.       Ниган добрался до двери, которую ещё не объяло пламя, после чего сильным ударом ноги распахнул дверь — она была не заперта. Адское пекло, казалось, разгорелось ещё ярче, и аристократ запоздало спрятал лицо в сгибе своего локтя, ощутив, как гарь щиплет глаза и заставляет их слезиться. Крыша могла обвалиться в любой момент, но звуки бесконечно громкого плача толкали богача вглубь домика. Ему было чуждо милосердие, а надрывный детский рев уж точно не скручивал в комок все внутренности, заставляя давиться слезами и трепетать с мыслями о несчастной малютке. Аристократ лишь знал, что происходящее неправильно до гротеска: так не должно быть, случайный ребенок, который еще не в силах связать и пары слов, не должен стать козлом отпущения и уж точно он сам не должен быть тем, кто позволит подобному случиться.       Чтобы отыскать взглядом колыбель, ему приходилось сгибаться под занявшимися балками и щуриться до рези в глазах. Он без всякого стеснения поносил хлипкую лачугу, которая наверняка некогда приходилась ее владельцам уютным и надежным домом. И будь у него время на раздумья, он бы нашел весьма ироничным то, какой легкостью семейный очаг превращался в пепелище.       — Мама? — раздалось за его спиной, и Ниган раздраженно дернул углом губ, заметив в дверном проёме чумазую мордашку девчонки, что прибежала к его будущему поместью за помощью.       — А ну брысь! — рявкнул он, боясь, что эта ненормальная последует за ним. Он сцепил зубы в хищном оскале и добавил: — Спасители уже прибыли.       Мэгги ощутила, как кто-то схватил её и оттащил от пламени. Люди богача уже привезли воду и пытались погасить жаркое пламя, голодно лизавшее почерневшее дерево, но никто из этих жалких трусов не последовал за своим хозяином.       Найти орущего младенца в небольшом, хоть и сильно задымленном пространстве лачуги было несложно. Мужчина двинулся на крик, но по пути наступил на что-то мягкое. Мельком опустив взгляд, Ниган заметил труп мужчины с перерезанной глоткой. Кровь большим маслянистым пятном расползалась по полу, сливаясь с такой же багряной лужицей от мёртвой женщины, валяющейся в углу домика, словно большая тряпичная кукла.       В горле уже сильно першило, лёгкие сжимались, а перед глазами всё начало плыть. Приблизившись к скромной самодельной колыбели, мужчина скинул свой сюртук и взял младенца на руки, плотно укутал дитя и бросился вон. Стоило ему шагнуть за порог, как хлипкая крыша обвалилась за его плечами, а рабочие испуганно шарахнулись в стороны от окатившего их смрада.       Мэгги подбежала к Нигану, которого все-таки настиг тяжёлый надсадный кашель. По его вискам и щекам стекал пот, белоснежная рубашка была испачкана сажей, а в волосах запутались грязно-серые хлопья пепла. Глядя в её яркие зелёные глаза, мужчина отдал младенца девочке и потер раздраженные от гари веки, отчего на его переносице остались разводы от сажи. Её молчаливый вопрос так и витал в воздухе, а потому он наклонился к Мэгги и коротко выдохнул:       — Больше никто не выжил.       Губы девочки задрожали, и она разразилась рыданиями, позволив бушующей волне эмоций выплеснуться в полной мере. Ноги её подкосились, но крепкая хватка за плечо не позволила упасть перед аристократом на колени. Этот ребенок был слишком отчаянным и смелым, чтобы позволить ему ползать у его ботинок по мокрой траве — заниматься подобным делом куда больше пристало его слугам, воспитанием которых он займется позже. Для Нигана все дети были одинаковыми, но вот он наконец-то нашел такого, который, возможно, оказался чем-то полюбопытней, чем простой зареванный ссыкун. Ему стало интересно взглянуть на второго, раз уж он достался аристократу такой ценой. Мужчина властным движением вырвал младенца — девочку, судя по розовому чепчику, сбившемуся на светлую макушку — и открыл её личико.       — Кто это тут у нас? Да ты настоящий ангел!..       ...Карета противно поскрипывала, а за окном мелькали пейзажи, которых малышка Мэгги никогда не видела. Напротив неё сидел мужчина, держа в руках сестренку и слегка покачивал, когда Бет жалобно хныкала при тряске экипажа на неровной дороге. Мэгг подобрала ноги и обхватила себя руками, неотрывно глядя в окно на полную желтовато-бледную луну, освещающую летнюю ночь. Девочка не произнесла ни слова с тех пор, как люди аристократа вынесли два обгоревших тела из дома и, словно стыдясь своего поступка, закопали на местном кладбище. Ночь казалась бесконечно долгой, и Мэгги было плевать на то, что будет с ней дальше, словно она осталась там, вместе со своими родителями.       Рядом с аристократом сидела долговязая девушка с большими глубокими следами на лице от перенесенной некогда оспы. Судя по её скромному наряду, это была служанка, которая время от времени порывалась взять младенца на руки, но Ниган пресекал её попытки неприятным колким взглядом.       — В Пигмалионе есть работный дом для девочек, — бесцветным голосом произнесла девушка.       — Хм.       — Там примут этих несчастных сироток, господин.       — Я не ослышался? Ты назвала этих леди сиротками. — Аристократ вдруг оживился, будто вдохновленный необычной даже для него идеей. — Выходи.       — Н-но господин, — затравленно отозвалась служанка. Уж она-то знала, что этот жесткосердечный человек может заставить её выпрыгнуть на полном ходу. — Карета ещё движется!..       Мужчина молча перегнулся через её колени и открыл дверцу кареты. Цокот лошадиных копыт и скрип колёс стал слышаться громче, и Мэгги изумленно наблюдала за тем, как девушка пытается вразумить Нигана, но тот наблюдал за этим с ненормальной улыбкой, после чего неожиданно резко вытолкнул беднягу. Та вскрикнула от неожиданности и повалилась на дорогу, провожая экипаж напуганным взглядом. Мэгг встрепенулась и передвинулась на другой край скамьи, наблюдая за тем, как служанка поднимается и рассеянно озирается по сторонам, после чего отряхивает белёсое платье. Когда она пропала из виду, девочка поёжилась и заметила, что мужчина пристально смотрит на неё, не прекращая покачивать Бет, которая вдруг рассмеялась не к месту.       — Как вас, двух крошек, зовут?       — Мэгги. А мою сестру — Бетани.       — Мэгги, будь добра, закрой дверь. Не хочу, чтобы ангелочек Бет простудилась.       — Да, сэр. — Перечить этому человеку не хотелось, а потому девочка закрыла дверцу и вновь поджалась, рассматривая мужчину.       — Да, «папа».