пластыри.

по тыльным сторонами кистей ладонями. в круге декабря дикари чертят круги и ромбы улыбок и лиц. балансируют по ломкости вен. голубые реки ширятся-ширятся, сносят потоками вод проточных. впереди неявные ответы и мечты. на плечи наваливаются обязательства. манит деструктив. и намджун с хорошей травой. а выше небо. им обоим хочется уйти. в их квартире простые дни. хосок обнимает его своими руками. вечерами зависает с чимином. пару раз позволяет намджуну зажать себя на кухне. получает от юнги кивок. и деньги. их общим кажется только бюджет. и хосок давно бы уже слился. нужно было уйти ещё тогда утро. бело-розовая эмаль чайника. юнги заваривает хосоку фруктовый чай. безразлично наливает кипяток. скукожившаяся заварка не оседает. хосок кутается в одеяло и пялится в окно. - я тебе так надоел? по городу рассвет голубыми незабудками. фруктовый чай горчит. сахара у них нет. мёд доел чимин. хосок знает, что если смотреть в глаза юнги долго, можно увидеть серое небо. а поверх призрачный лес. частокол елей, дорогу между холмами. куцые травы. можно увидеть, как эти травы умирают. а звёзды находят свет. хосоку тоже хочется найти. им не могло быть просто. - почему ты так решил, хён? пустой взгляд, каменная шея. и боль гнездится не между позвонками, нет. в глубине тёмных глаз тревожно и снежно. тоска юнги белая-белая. как сливки в молочном коктейле. намджун, говорил, а хосок не слышал. осторожнее с ним, хосок-и. юнги в зверя огромного превращается. зализывает сам обмёрзшую шерсть. в солнце старается не верить. искренность и неприкрытость снежного утра переломала хосоку хребет.