Красный звон тишины

За занавесками оказалась деревянная дверь, запертая на засов. Посередине, однако, имелось небольшое окошко, которое Доминик решительно распахнул. — Раньше, еще до Аутодафе, в этом здании шли совсем другие представления. Одни люди притворялись другими, а третьи смотрели на это. Здесь те, кто притворялся, становились теми другими. Именно поэтому комната совсем рядом со сценой. Клара смущенно глянула на него. Теперь, когда они поднялись на ноги, к ней снова вернулось чувство неловкости: уж слишком сильно возвышался над ней новый знакомый. Однако Доминик и не думал кичиться своим ростом. К тому же ему всё равно пришлось сгорбиться, чтобы заглянуть в окошко. Поборов сомнения, Клара скинула неудобные башмаки и встала на цыпочки, чтобы тоже рассмотреть, что происходит в зале. Судя по всему, дверь располагалась на краю сцены, так что половину обзора закрывал тяжелый красный занавес. Она всё же успела разглядеть левую часть зала, заполненную бледными фигурами в длинных черных плащах, когда ее грубо дернули в сторону. — Дай мне посмотреть, рыжая, — прорычал Андрес, хватая ее за плечо. Но прежде чем он успел ее отпихнуть, Доминик вцепился ему в запястье. — Мы здесь первые встали. Если хочешь посмотреть, вставай в очередь. — Очередь? — Андрес непонимающе воззрился на него. — Я так не думаю. Можем же вместе смотреть. Ты и я. Пусть она отойдет. — Нет, это тебе придется отойти, — отчеканил Доминик, усиливая хватку. Андрес побледнел. — Ты… ты чего? — опасливо пробормотал он. — Драться надумал? Нас же обоих снимут с аукциона. — И что с того? — невозмутимо откликнулся Доминик. — Хозяин Харман не будет против оставить меня еще на год. За этот год я стану еще выше и красивее, и он выручит за меня еще больше. Андрес нервно сглотнул и оглядел противника с ног до головы. Хоть и одного с ним роста, он как будто сдулся и сразу отступил на шаг. Маллус мог ненавидеть Клару больше прочих, но угроза снять шкуру вместе с мясом в равной мере распространялась на всех воспитанников, которым вздумалось бы его сегодня разозлить. Бросив на Клару долгий ненавидящий взгляд, Андрес отошел задом к своему табурету. — Смотри! — позвал Доминик, как будто ничего не случилось, и Клара повернулась к нему. — Вот они, — с придыханием прошептал мальчик ей на ухо. — Самая знать, трое Великих. Высшая элита среди господ. Клара присмотрелась внимательнее. В первом ряду на небольшом возвышении располагался ряд высоких стульев. Тот, что посередине, — самый большой, изящный, обитый красным бархатом, — занимал темноволосый вампир с тонкими чертами лица. — Сам Великий Герцог, Магнус Корвинус. Это Клара и так поняла. — А кто это — слева и справа от Герцога? — прошептала она в тон Доминику. — Справа — Великий Маркиз, Стефан Нефаст, второй в иерархии. Этот вампир был широк в плечах, горбат и, должно быть, очень высок, если бы встал в полный рост. Наполовину лысый, с длинными, свисающими на лицо сивыми космами, он, наверное, был много старше Герцога, когда перестал быть человеком. — Кое-кто говорит, что он самый кровожадный из господ, — едва слышно прошептал Доминик. — Но это, разумеется, неправда, потому что тогда Герцог не стал бы первым в иерархии. И всё же я предпочел бы стать домочадцем Герцога, и не только потому, что это большая честь… — А это? — Клара до боли вытянула шею, чтобы разглядеть того, кто сидел слева. Красный занавес наполовину скрывал его, но, кажется, этот вампир был молод и красив. По крайней мере, точно не был лысым: длинные русые волосы почти доставали ему до плеч. — Виконт. Кастор де Сильва. — Третий в иерархии? — Нет, Виконт четвертый, а третья — это Графиня. — Графиня? — удивленно переспросила Клара. — Но где же?.. В первом ряду были заняты только три места, да и во втором и третьем Клара не могла разглядеть ни одной женщины. — Графиня, — живо подтвердил Доминик, — Корделия де Тенебра, третья в иерархии. Единственная женщина в высшей элите и единственная в первой десятке. Весьма загадочная фигура… Видишь, даже сейчас держится в тени… Ее еще называют Бубновой Дамой. — Бубновой Дамой? Но почему? — Не знаю, — погрустнев, пожал плечами Доминик. — Кто-то говорит, что много лет назад у семьи Графини были алмазные карьеры в какой-то далекой стране. А может, дело в том, что она лучше всех играет в кровавый покер. Но почему именно… «Кровавый покер?» — хотела переспросить Клара, но сдержалась, чувствуя, что еще немного, и она до скончания века будет общаться исключительно повторением последних слов собеседника. — Графиня! Я ее вижу! В четвертом ряду! — внезапно прошептал примолкший было Доминик, и Клара до боли вытянула шею, но ничего не разглядела. Во-первых, она понятия не имела, как должна выглядеть загадочная Графиня, а кроме того, в этот самый момент Великий Герцог поднялся со своего трона, и комната мгновенно погрузилась в гробовое молчание. Магнус Корвинус повернулся лицом к собравшимся и заговорил. Его голос был тих, почти шепот, и тем не менее Клара слышала его так отчетливо, будто Герцог стоял у самого ее уха, по другую от Доминика сторону. — Приветствую вас, равные и единокровные. Сегодня сто двадцать лет нашему всемогуществу. Сто двадцать лет назад, полные страха и предубеждений, мы бы назвали этот день особенным, юбилейным, круглой датой. Но освободившись от бренности смертной жизни, мы сумели постичь истинную суть вещей. Минуты, года и столетия — всего лишь осколки вечности, пренебрежимо малые и незначительные. Они исчезают в момент своего возникновения, растворяются, подобно каплям дождя, соприкоснувшимся с бескрайней гладью океана. У тех, кто достиг высшей цели, нет ориентиров, указателей и вех. И поскольку мы сами чужды всякого торжества, сегодняшний День Аутодафе свершится лишь по желанию и с благословения нашего законного монарха. Он махнул бледной рукой, однако этот жест оказался излишним: полусогнувшись, Густав уже ковылял к хозяину. За руку он вел — а вернее, тащил — темноволосого молодого человека, очень бледного и худого. — Ваше величество, — Герцог склонил голову, но король не обратил на него никакого внимания. Он по-прежнему смотрел прямо перед собой, отрешенно и безразлично. Живой среди мертвецов, он выглядел наименее живым. — Друзья! — продолжал Герцог, и теперь его вкрадчивый голос гулко разносился по всему залу. — Его королевское величество Филипп Шестнадцатый благословляет наше скромное торжество. Ваше величество, — снова прошептал он с придыханием, слишком жутким для существа, давно забывшего умение и необходимость дышать. — Позвольте… вашу руку… Он наклонился, и его бледные бескровные губы коснулись ладони короля, скользнули выше к запястью… Клыки мелькнули всего на долю мгновения, и мальчик громко охнул. Клара сама едва удержалась от вскрика. Он потерялся на пути к горлу, и теперь вибрировал где-то в грудной клетке, отдаваясь странным гулом в голове. Она сжала кулаки, пытаясь унять дрожь, и внезапно осознала, что ничего не может поделать, потому что источник находился вовсе не в ней — весь зал трепетал и вибрировал. Незаметно король и Герцог скользнули ближе друг к другу, и Клара с удивлением отметила, как одинаково бледна их кожа и как одинаково черны волосы. Никогда еще ей не доводилось видеть такого восхитительного единства. Одно движение — и Герцог припал к шее короля. Несколько тонких струек стекли по белой коже, и на каменный пол упало несколько темно-красных капель, словно Герцог вознамерился уплатить дань, причитающуюся кровожадным сводам Коллегиума. Клара похолодела, расслышав, как невнятный гул постепенно оформляется в нечто куда более отчетливое и зловещее — тихий, злорадный смех. Казалось, это смеялись сами стены, потому что бледные лица господ оставались недвижимы. К горлу подступила тошнота. Та самая, которая мешала ей отъедаться на ферме и за которую ее так сильно ненавидели Маллус и его жена. Кларе больше не хотелось смотреть, не хотелось здесь находиться. Она с трудом подняла голову и глянула на Доминика — тот, не отрываясь, следил за происходящим, на его лице застыло всё то же выражение жадного любопытства. Она с силой втянула воздух и заставила себя перевести взгляд на Герцога и короля. Всё правильно. Так лучше. По крайней мере, так проще не думать о том, что сегодняшний день она, возможно, закончит в питейном доме и это еще не самый худший вариант. Тем же неуловимым движением Герцог отстранился от своей жертвы. Филипп непременно упал бы, но мгновенно оказавшийся рядом Густав проворно подхватил его под мышки. — Проведите короля на его почетное место, — небрежно бросил Герцог, доставая из кармана белоснежный кружевной платок. Теперь он стоял спиной к Кларе, и она не могла видеть, как он вытирает лицо, однако когда его бледная рука клала платок обратно в карман, кружево было алым. К Густаву подбежал еще один человек, и они вдвоем увели короля Филиппа. Его шея была перемазана, однако ранки, будто затянувшись в одночасье, больше не кровоточили. Густав вернулся почти сразу, бегом взобрался на подмостки и сразу же бухнулся на колени, ткнувшись лбом в дощатый пол. — Высочайшие и светлейшие господа, честью, дарованной мне моим господином ослепительным Герцогом, объявляю аукцион открытым. Эти слова он прокричал что есть мочи, но всё равно не мог тягаться с шепотом своего господина. Каменные своды не подхватили его голос, а бросили и растоптали, как ненужную ветошь. Клара чувствовала, что приходит в себя, но увиденное оставило у нее в душе чувство глубокой обиды. Она потянула Доминика за рукав. — Почему Герцог сам не станет королем? Ведь Филипп ничего не решает! Это… это нечестно! Это обман! — Не знаю… Такова традиция, — пожал плечами Доминик. Вид у него был огорошенный и как будто полусонный. — Какая разница? Все знают, что всем заправляет Герцог… Смотри-ка, выпускают комаров! — Что? Клара рывком повернулась к окошку, снова становясь на цыпочки и чувствуя, как начинают ныть уставшие ноги. Тот же молодой человек, что помог Густаву увести короля, сейчас поставил перед ним клетку, накрытую легкой, похожей на марлю тканью. Густав извлек из кармана ключик и распахнул дверцу. — Хозяин Харман рассказывал мне о комарах, — бодро затараторил Доминик. Кажется, к нему возвращалась прежняя живость. — Густав разводит этих маленьких кровопийц, потому что считает идеальными существами. После вампиров, разумеется. Как знаешь, на аукционе не позволено… пробовать, однако никто не может запретить комару пить кровь, а потом кто-нибудь из господ может поймать его и распробовать. Но проследить, от кого именно пил конкретный комар, практически невозможно. Поэтому, даже если какому-то господину понравится вкус, он все равно… — Доминик развел руками, демонстрируя недоумение предполагаемого вампира. — Густав считает, что комары добавляют азарта аукциону. — Это странно, не находишь? — нахмурилась Клара. — Покупать кого-то, не зная, что именно берешь… Не попробовав… Она вдруг подумала, что если бы вкус ее крови очень понравился кому-нибудь из господ, то ее могли бы выбрать, несмотря на хилое телосложение. — Наверное, — протянул Доминик. — Но разве мы когда-нибудь сможем понять великих господ? Я как-то пил кровь. Попросил, чтобы Томас дал попробовать, когда он сильно порезал палец во время готовки, и это было… — Он скривился, всем своим видом выражая крайнее отвращение, и Клара полностью разделяла его чувства. — Так что куда нам? — заключил Доминик. — Мы даже не комары, — он невесело усмехнулся, но тут же снова повеселел. — Да, кстати, ни в коем случае не убивай комара — это исключительное право господ. Старый хрыч взбесится и потребует немедленной расправы, а Герцог, к сожалению, зачастую слишком снисходителен к капризам своего пса. Клара даже вздрогнула, решив, что «старый хрыч» относится непосредственно к Герцогу, и не сразу сообразив, что речь идет о его слуге. Тем временем на подмостки был вызван первый лот — рослая белокурая девушка, мгновенно купленная какой-то вампиршей из задних рядов. — Не элита, — пробормотал Доминик. — Но, может, оно и к лучшему… Стать домочадцем Герцога обязывает ко многому. К тому же все эти их игры с Графиней… — Что за игры? — Клара вытянула шею, снова пытаясь разглядеть Графиню, но и эта попытка не увенчалась успехом. Тем временем на подмостки был вызван второй лот — коренастый и широкоплечий мальчик. — Игры? На аукционе можно расплачиваться только красными флоринами, которые достались нам еще со старых времен. Сейчас такие чеканить не умеют, да и если кому-то вздумалось бы попробовать, гнев Герцога был бы ужасен. Ведь до недавних пор именно он распоряжался красными флоринами, и большая их часть хранилась в его поместье. А потом его светлость сам предложил разыгрывать флорины в кровавый покер. Быть может, хотел вернуть себе те монеты, что успели разбрестись по рукам знати, ведь именно Герцог был лучшим игроком долгие годы. Даже Графиня, которая играла весьма недурно, за день до того проиграла ему всех домочадцев разом. Однако стоило его светлости ввести новые правила, и Графиня быстро отыграла всё, что успела потерять, и теперь регулярно отыгрывает всё новые и новые флорины. Выходит, она притворялась все эти годы… Много десятков лет, представляешь? Во время рассказа Доминик всё более и более понижал голос, так что последнюю фразу Кларе пришлось читать по губам и додумывать по его благоговейному выражению лица. — Герцог ничего не говорит и не показывает, но он, несомненно, очень недоволен. Теперь гордость не позволяет ему отменить введенное правило, а Графиня и не думает отступать. Если что-то и удерживает гнев его светлости, то это их помолвка. — Помолвка? С Графиней? — изумилась Клара. — Да, — прошептал Доминик. — Еще… с давних времен. Самая долгая помолвка в истории. Хозяин Харман как-то рассказал мне это по секрету… Хотя, разумеется, все знают — я имею в виду господ и хозяев, — но стараются никогда не упоминать. — Потому что это опасно! — послышался сзади недовольный голос. Клара обернулась — светловолосая Лаура сидела, скрестив руки на груди, и сверлила их обоих одновременно жалобным и сердитым взглядом. — Опасно, Доминик! — со всхлипом повторила она. — Почему же ты никак не можешь замолчать? Мы все окажемся в беде. Мы, они, — она мотнула головой в сторону Маллусовых подопечных, — и хозяин Харман тоже! Разве так трудно дождаться своей очереди молча? Она отвернулась, а Доминик пристыженно умолк. Клара задумчиво переводила взгляд с одного на другую. Лаура была испугана и очень расстроена. Должно быть, ее раздражала бойкая веселость Доминика. Должно быть, она не понимала, что он сам боится не меньше и просто пытается утопить свой страх в бесконечном потоке новых слов и мыслей. Боль в ногах стала совершенно невыносимой, и Клара, наконец коснувшись пятками земли, отвернулась от окошка и прислонилась спиной к задрапированной синим бархатом стене. Ей вдруг пришло в голову, что нужно бы уступить свое место другим желающим, однако желающих не обнаружилось. Томас и Лаура сидели, опустив головы, а ее заклятые товарищи, должно быть, опасались связываться с Домиником после позорного бегства их негласного лидера Андреса. Клара искоса глянула на своего приунывшего собеседника. Ее переполняли противоречивые чувства — восхищенная благодарность и щемящая зависть. Очевидно, ему никогда не приходилось сталкиваться с тем, что являлось для нее горькой обыденностью все эти долгие годы. Возможно, его даже никогда не били. По-настоящему. До крови и иступленного визга. И в чем она была совершенно уверена — над ним никогда не смеялись. Если бы еще во младенчестве ей посчастливилось быть купленной хозяином Харманом, возможно, сейчас она тоже могла бы рассказывать самые разные истории и хоть иногда притворяться веселой… — Следующий номер — мой, — глухо проговорила Лаура. Томас вскочил на ноги и бросился к ней, а в следующее мгновение они вцепились друг в друга, всем своим видом выражая неистовое желание никогда не разделяться. Маллусовы подопечные наблюдали за этой сценой с непониманием и ужасом. — До свидания, Том. Лаура взлохматила его черные волосы и направилась в дальний конец комнаты к синим занавескам. — Доминик? Она крепко и уверенно обхватила его за плечи и сразу отпустила. — Пока, — пробормотал он всё с тем же пристыженным видом. Лаура развернулась и вышла в коридор навстречу высокой безликой фигуре, уже поджидающей в темноте. Клара сползла вниз по стене, спрятала лицо в коленях и закуталась в пыльную занавеску. Ей было невыносимо плохо и очень хотелось зажать уши ладонями, лишь бы не слышать осипшего голоса Густава, безразлично сообщающего, какой жребий выпал на долю высокой светловолосой девочки. Девочки, которую она едва знала и которую вряд ли еще увидит. — … и тринадцатый лот достается его сиятельству маркизу Стефану Нефасту! Клара вздрогнула, а Доминик досадливо прошептал: — Черт, это плохо! Но заметив, что Клара на него смотрит, тут же ободряюще улыбнулся: — Ничего страшного. Лаура очень сильная, она справится. Дальше всё происходило, словно в тумане. С немалым трудом Клара вылавливала в серой дымке бледные лица людей, которым не посчастливилось делить с ней эту комнату. Вот сидит едва знакомый черноволосый мальчик и по его щекам катятся беззвучные слезы… Вот тишину прорезает резкий хлопок, а следом девочка кричит, что ее укусил комар. Она очень зла, но тут же, словно опомнившись, сбавляет тон и начинает жалобно оправдываться, говорить, что не убила, не попала… Это Луиза, но вовсе не та, что портила ей жизнь долгие годы. Эта Луиза ей тоже незнакома. Люди уходят, но от этого ничего не меняется. Франц, Имельда, Феликс… Их больше нет. В этой комнате или во всем мире — Клара не видит разницы. Луиза, Герман, Томас… — Виконт! — искренняя радость в голосе Доминика выдернула ее из забытья. — Молодец Томас! Виконт — это удача! Клара пожала плечами. Отчего-то она не сомневалась, что Томас предпочел бы тот самый страшный вариант в лице Маркиза. Она осмотрелась, с некоторым изумлением отметив, что в комнате не осталось никого, кроме них двоих и Андреса. Сидя на своем табурете, здоровяк весь съежился и как будто потерял половину столь ценной массы тела. Эх, увидь его сейчас старый Маллус, вот бы он рассердился! Очередь Андреса подошла совсем скоро. Стоило ему скрыться с глаз, и Клара с силой прижала ладони к ушам. Однако Доминик не дал ей долго оставаться в неведении. — Двадцать флоринов! Вот это да! — опуская руки, услышала она его восторженный голос. — Неужели и больше предложат? — Что происходит? — устало поинтересовалась она. — Ты не поверишь! Герцог и Графиня устроили нешуточный бой за этого болвана. Самый долгий торг и самая высокая ставка. Клара с трудом поднялась на ноги и, встав на цыпочки, глянула в окошко, однако не увидела ничего, кроме широкой спины Андреса. — Двадцать пять! — послышался вкрадчивый голос Герцога. — Тридцать! Клара резко выдохнула и обхватила себя руками. Этот голос был выше и чище, и он не отдавался у самого ее уха, а вибрировал где-то внутри. Она до боли вытянула шею, пытаясь разглядеть его обладательницу, но Графиня сидела слишком далеко и терялась в массе облаченных в черное фигур. Несколько мгновений тишины — и Густав ударил маленьким металлическим молоточком по позолоченному колокольчику. — Продано! Поздравляем нашу сиятельную Графиню! — Герцог в ярости, — пробормотал Доминик и, отвернувшись, уселся на пол спиной к двери. Клара напоследок глянула на Магнуса Корвинуса, но не заметила, чтобы неподвижная маска его лица отразила хоть какую-нибудь эмоцию. — Доминик, — прошептала она, садясь рядом, — а как распределяются места в иерархии? — Думаю, по числу вампиров, которых ты убил. — Убил? — Убил, уничтожил — называй как хочешь. Это ведь логично: чтобы тебя не захотели свергнуть, нужно показать, что ждет тех, кто попытается это сделать. — Значит, Герцог убил больше вампиров, чем Маркиз, а Графиня больше, чем кто-либо, кроме них двоих? Доминик неопределенно пожал плечами. Вид у него был несчастный и измученный. Он то ли не мог, то ли не хотел больше притворяться и сидел хмурый и молчаливый, нервно вертя в руке свой металлический жетон с двумя пятерками. Время бежало быстро. Очевидно, после Андреса на аукционе не было достаточно интересных предложений. Пятьдесят первый, пятьдесят второй, пятьдесят третий… — Пора, — выдохнул Доминик, когда Густав объявил пятьдесят четвертый лот. Он посмотрел на Клару, и на какое-то мгновение ей показалось, что сейчас он ее обнимет — кто знает, может, хозяин Харман учит своих подопечных обниматься со всеми подряд? — но Доминик этого не сделал, и она вздохнула с облегчением. — Удачи, — пробормотала она. — И тебе, — кивнул Доминик. Он попытался ободряюще улыбнуться, но это ему не удалось, и тогда он отвернулся, направился прямиком к двери и скоро скрылся в темноте коридора. Клара осталась в одиночестве. Сейчас она могла позволить себе расплакаться, однако слезы, до сих пор с трудом сдерживаемые, теперь не желали приходить. Ее переполняла горькая отчаянная решимость. Оказывается, не везде так, как на ферме старого Маллуса, и та жизнь, что она вела до сих пор, не является единственно возможной в мире. Не дожить до утра, оказаться в питейном доме — быть может, даже это лучше жестокого нескончаемого однообразия без проблеска надежды? Она вскочила на ноги и подбежала к окошку. Доминик уже вышел на подмостки. Его шаг был тверд, а голова высоко поднята. В дальнем углу сцены скромно притулился высокий седой человек, и Клара сразу поняла, что это и есть хозяин Харман. — Двадцать флоринов! — кричал Густав на пределе своего безнадежно сорванного голоса. — Решится ли кто-нибудь предложить больше нашего светлейшего Герцога? Очевидно, сама мысль об этом казалось Густаву безумной. В зале царила абсолютная тишина. Гости либо успели израсходовать все монеты, либо страшились становиться на пути у Герцога. Все, кроме... — Двадцать два. Клара невольно сглотнула, когда голос отозвался у нее в горле мягким и холодным перезвоном. Поддавшись внезапному порыву, она дернула ручку, но, к счастью, крепко запертая дверь не сдвинулась с места. — Двадцать пять, — голос Герцога был холоден, словно лезвие разделочного ножа в зимнее утро. — Кажется, страсти накаляются, — измученно проблеял Густав. — Двадцать пять! Кто больше, господа? Доминик, до сих пор стоявший совершенно неподвижно, одним резким движением стянул рубашку через голову, обнажая мускулистые руки с выступающими венами. Ледяная тишина слегка поколебалась, по залу прокатился одобрительный ропот. — Тридцать, — послышался голос Графини, и Клара, вглядываясь изо всех сил, наконец сумела разглядеть ее длинные светлые волосы, слегка мерцающие в полумраке. — Тридцать! — опасливо повторил Густав. — Досточтимые господа, может, кто-нибудь… Он потрясенно осекся, потому что в этот самый момент Доминик резким движением ухватился за пояс своих суконных штанов и стянул их, раздеваясь до белья. Ропот в зале стал громче. Клара зажмурилась и отвернулась, чувствуя, как к горлу снова подкатывает тошнота. Она не решалась смотреть на сцену, но продолжала чутко прислушиваться к напряженной шелестящей тишине. Густав и господа были потрясены: еще никто из покупаемых не вел себя столько свободно и бесстрашно. — Сорок! Это была Графиня. Вдохнув, Клара сжала руки в кулаки. Минута звенящей тишины — и Густав снова ударил молоточком по колокольчику. — Продано нашей ослепительной Графине, — угрюмо заключил он, и Клара наконец выдохнула с облегчением. Доминик не достался Герцогу, не достался Стефану Нефасту, а еще он стоил дороже Андреса на целый десяток флоринов. Отчего-то это сильно ее обрадовало, хоть она и не могла объяснить почему. Она не могла больше сидеть в неподвижности, и, прежде чем Густав успел объявить пятьдесят шестой лот, вскочила на ноги и бросилась к выходу из комнаты, но, конечно, не решилась ступить во мрак коридора раньше времени. Однако время бежало слишком быстро, и вот уже Клара переступает порог и торопливо идет вперед, лишь бы не дать закутанному в черную мантию стражу подойти слишком близко. И тем не менее он всё время рядом. Она чувствует его присутствие за плечом, хотя он идет бесшумно и не дышит, потому что не жив… Приглушенный свет аукционного зала показался ослепительным, и Клара не сразу заметила поджидающего у входа Густава. Но тот ее заметил и, не дав сделать и пары шагов, грубо схватил за руку и потащил к сцене. На его лице застыла непонятная гадкая улыбка. Остановившись у сцены, он подтолкнул Клару в направлении ведущей наверх лесенки и повернулся к присутствующим. — Досточтимые господа, наш дорогой Маллус подготовил особенно редкий товар. Представляю вашему вниманию последний лот! — выпалил Густав внезапно прорезавшимся издевательским фальцетом. Но Клара едва его слышала. Взбежав по ступеням, она впервые оказалась лицом к лицу с господами — над господами — и теперь стояла, оглушенная открывшейся ей огромностью и пустотой. Немногим более сотни занятых мест… Господ оказалось меньше, чем она предполагала. В потрясающей грандиозности каменных сводов вампиры, облаченные в черные балахоны, казались всего лишь горсткой укрывшихся от грозы путников. «Чем больше уничтожил, тем выше место в иерархии», — внезапно вспомнила она и почувствовала, как по спине пробежал холодок… Они видели ее, изучали своими неподвижными чернильными глазами. Их лица словно парили в воздухе, колеблясь и неотвратимо приближаясь, белые, бескровные, одинаковые… И Клара вдруг вспомнила то, о чем давно забыла и о чем не хотела вспоминать. То, что сказал один человек, когда она была совсем маленькой девочкой и смерти на ферме были для нее в новинку. Этим человеком был гробовщик. Он приходил тогда, когда Маллус с женой горько оплакивали нежданные убытки, а уходил, унося с собой кого-то из товарищей Клары, обычно совсем малюток, не выдержавших тягот жестокой жизни в самом ее начале. В тот раз он пришел сразу за двумя. — Какие они одинаковые, — пробормотала Клара, рассматривая застывшие в умиротворении лица малышей. И действительно, мальчики вполне сошли бы за братьев, хотя она совершенно точно знала, что купили их в разных родильнях. Возившийся в углу гробовщик повернулся к ней. — Конечно, одинаковые. Все покойники похожи друг на друга, девочка, — он ласково улыбнулся ей беззубым ртом. — Умирая, мы постигаем недоступное живым и единое для всех совершенство. Совершенство… Комнату снова наполнил глухой гул, который все скапливался и сжимался, и наконец просыпался неистовым хохотом, мерным, холодным и опасным, словно удары градин по соломенной крыше. Похожий звук Клара слышала, когда Герцог пил кровь короля, но в этот раз он исходил прямо из бездыханных и кровожадных глоток господ. Вспомнив о Филиппе, она принялась судорожно его искать и увидела почти сразу — в дальнем углу огромного зала. Король сидел неподвижно, прислонясь спиной к стене и немного съехав набок. Наверное, он был без сознания. У Клары защемило сердце, и одновременно весь ужас происходящего обрушился на нее удушающей лавиной. Задыхаясь, она огляделась по сторонам. Смеялись не только господа. Густав хохотал как помешанный, фыркал, давился и срывался на визг. — Наш дорогой Маллус знает, как нас удивить. Скажи-ка, милый друг, неужели ты на полном серьезе хотел оскорбить господ, выставив это на аукцион, или просто решил поднять нам всем настроение таким хитроумным способом? — Я… я никого не хотел оскорбить… — лепетал мертвенно-бледный Маллус, выскочивший из дальнего угла сцены. Он подбежал к Кларе и потянул ее за рукав. — Идем отсюда, рыжая дрянь, — шипел он сквозь зубы. Но Густав почти сразу оказался с другой стороны и вцепился в другой рукав. — Нет, мой дорогой Маллус, — пропел он, — пусть наши досточтимые господа в полной мере насладятся твоей жадностью. Быть может, кто-нибудь подаст пару железных монет несчастному голодающему фермеру! Клару била дрожь. Она всерьез опасалась, что эти двое сейчас разорвут ее пополам, а потом господа докончат дело, разодрав обе части на миллионы клочков. И в тот момент, когда она уже готова была закричать во все горло, где-то около ее правого уха послышалось негромкое жужжание. Маллус мотнул головой один раз, другой, третий, негромко, но крепко выругался, выпустил Клару, а в следующую секунду по сцене гулко разнесся хлопок. В то же мгновение Густав тоже выпустил свою добычу и зашелся в душераздирающем крике. — Убиииил! Изверг, душегуб, бессердечная скотина, — неистово голосил он, упав на колени и вырывая остатки волос из своей плешивой головы. — Уничтожил невинное существо! Не пожалел, изувер! Что она тебе сделала? Несчастное хрупкое создание! Безвинная зверушка! Даже господа примолкли, а Маллус осел на пол и теперь шарил в поисках тела убиенного комара, испуганно лопоча: — Не убивал, клянусь… Просто так… Без умысла… Клара заметила его раньше Маллуса. Помятое насекомое лежало чуть в стороне от правой ноги ее хозяина. Едва понимая, что делает, она наклонилась, подняла комара и тут же нервно оглянулась через плечо. Густав не смотрел на нее — всё его внимание было сосредоточено на господине: — Покарайте злодея, мой светлейший и любимейший Герцог! Молю, не оставьте без ответа! Убейте… разорвите… Клара с опаской заглянула в сомкнутую горсть. Она чувствовала, что где-то в этом невесомом теле еще теплилась жизнь, что пока еще всё можно поправить. Вот только не имела ни малейшего понятия как и потому сделала первое, что пришло голову: плотнее сжала пальцы, поднесла руку к губам и несколько раз вдохнула и выдохнула. Она дышала так до тех пор, пока ладонь не начала нестерпимо зудеть. Отняв руку ото рта, Клара слегка разжала пальцы и удивленно охнула. Живой, хоть и слегка оглушенный, комар резво взмыл вверх до уровня ее глаз, а на ладони тем временем раздувался свежий укус. — Он жив! — потрясенно выкрикнула она в спину Густава. — Ч-что? — Густав, повернувшись, непонимающе уставился на нее. Кажется, его безмерно потряс сам факт, что Клара умеет разговаривать, а она вдруг осознала, что никто из проданных сегодня ребят не произнес на сцене ни слова, даже Доминик. — Он жив, — повторила она. — Жив, жив, — как заведенный повторял Маллус. — Ты что такое говоришь, паршивка? — злобно оскалился Густав, и Клара не сомневалась: будь у него клыки, он бы разорвал ее на месте. Густав подлетел к ним, и, хлопнувшись на колени, принялся шарить по полу. — Жив, жив, — исступленно бормотал Маллус. — Жужжит же, жив... — Это не она! — Густав заламывал руки в бессильной ярости. — Другой голос! Подменили, изверги! Казалось, это безумие никогда не кончится, как вдруг… — Пять флоринов! Клара, расчесывающая свежий укус, вздрогнула, вскинула голову и застыла на месте, не в силах пошевелиться. Белокурая женщина не смотрела прямо на неё, но зияющая чернота ее глаз, казалось, вбирала в себя весь зал, и, раз окунувшись в эту тьму, выбраться было уже невозможно. — Что желаете, досточтимая Графиня? — осоловело пробормотал Густав. Большая удача, что он уже стоял на коленях, а то бы точно позабыл о подобострастии. Графиня сбросила покрывающий голову капюшон, и ее длинные, светлые, почти белые волосы упали на плечи перламутровыми волнами. — Хочу приобрести последний лот и закончить этот балаган, — даже сейчас холодный и равнодушный голос не утратил своей чарующей мелодичности. Кажется, Густав только в эту минуту вспомнил, где находится и что происходит. Он резво подполз к авансцене и бухнулся лбом о дощатый пол. — Госпожа Графиня, ваше превосходство, смиренно и униженно спешу вам напомнить, что вы уже набрали максимально возможное число домочадцев. Разумеется, я, гнусный червь, не стал бы перечить вашей ослепительности, но правила установлены моим господином и нашим обожаемым Герцогом и потому... — Я знаю правила, — перебила его Графиня. — И не собираюсь просить Герцога поступиться ими. Я хочу просить его прощения. — Прощения? — переспросил Магнус Корвинус, не поворачивая головы и не шевелясь. — За что, моя дорогая Графиня? Графиня поднялась, и все взгляды устремились к ней. Светлые волосы упали на плечи и на грудь, и теперь ее стройная фигура возвышалась над сидевшими в зале вампирами, точно мерцающий маяк над черной гладью ночного океана. Она была очень высокой, почти одного роста с Герцогом, однако черты лица и контуры тела, тонкие и изящные, казались работой более умелого мастера. Очарованная, Клара невольно отметила, что не все творения смерти одинаково идеальны. — Нет необходимости меня защищать, Магнус, — Графиня опустила голову. — Я знаю, что мое шулерство не прошло для вас незамеченным. Только великий такт заставляет вас не раскрывать истинные пути моих побед за карточным столом. Однако я не могу более злоупотреблять вашим великодушием. Позвольте мне искупить свою вину. Вы можете забрать любое мое приобретение, а я заберу этот лот, столь рассмешивший почтенную Коллегию. В знак своего униженного раскаяния. Клара не верила своим ушам. Сейчас всё зависело от решения Герцога, но она не могла думать о нем: ее внимание было отдано Графине без остатка. — Право же, не стоит таких жертв. Мне достаточно ваших слов, Корделия. Герцог по-прежнему не поворачивал головы, и Клара вдруг похолодела при мысли, что он может не согласиться, и только тогда поняла, как сильно хочет, чтобы Графиня выбрала ее. Причины выбора ее сейчас не волновали. — А мне недостаточно, — ровно возразила Графиня. — Ну же, Магнус, возьмите то, что причитается вам по праву, и простите мне мой маленький фарс. Мгновения звенящей тишины показались Кларе пыткой. — Так и быть, если вы настаиваете, — уступил Герцог, так и не нарушив своей мертвой неподвижности. — Я забираю пятидесятый лот. Вы можете забрать этот. Точно по указке, вампиры начали подниматься и расходиться. Густав, кажется, только сейчас сообразил, что церемония закончилась. — Аукцион объявляется закрытым! — запоздало заорал он. — Благодарю ваши блистательные великолепия за... Но его никто не слушал. Зал стремительно пустел. Клара нервно огляделась по сторонам. Маллуса на сцене больше не было, но его отсутствие не радовало ее и не огорчало. Теперь этот человек принадлежал прошлому, стремительно удаляющемуся от нее. Впрочем, будущее пока не приблизилось ни на шаг, потому что она понятия не имела, куда идти и что делать. Графиня покинула зал, не сказав ей ни слова. Клара сбежала со сцены и застыла, переводя взгляд с одного выхода на другой, не зная, какой выбрать, и едва не плача от осознания, что дарованный ей шанс ускользает с каждой секундой. Кто-то мягко тронул ее за локоть, и она резко обернулась. Приземистая фигура, облаченная в черный балахон, настойчиво махала рукой в сторону дальнего выхода. Одеяние было ей велико: длинные рукава скрывали руки, а капюшон слишком низко падал на лицо, но Клара всё же предположила, что перед ней женщина. А приглядевшись внимательнее, разглядела на рукавах мантии вышитые красные ромбики. Бубновая дама… Должно быть, это одна из служанок Графини. Клара колебалась лишь долю секунды. Стоило ей сделать шаг навстречу, и женщина бросилась в направлении выхода. Она бежала, словно скользила — очень быстро для своего малого роста и совершенно бесшумно. Они свернули в незнакомый пустынный коридор и спустя пару минут вышли на свежий воздух с противоположной от главного входа стороны. По дороге Клара вспомнила о Доминике, сожалея, что они не встретятся, потому что Графиня отдала его Герцогу. Впрочем, сильно сокрушаться по этому поводу она не могла. На улице уже было совсем темно. Сделав несколько шагов по влажной листве, Клара разглядела за деревьями черную повозку с красным ромбом на дверце, запряженную четверкой серых в яблоках лошадей. Вполне живых: от их нетерпеливо вздымающих морд поднимались небольшие облачка пара. На козлах виднелась темная фигура кучера. Дверь кареты распахнулась. Клара с удивлением увидела, как улыбающийся до ушей Доминик спрыгивает на траву, и только тогда сообразила, что Герцог потребовал взамен вовсе не его, а Андреса. Кажется, всё складывалось не так уж плохо. Клара несмело улыбнулась и ускорила шаг. Доминик протянул руку, чтобы помочь ей забраться на подножку. Она обернулась, чтобы поблагодарить свою проводницу, и… впервые за весь вечер не сдержала вопля ужаса. Вечерний ветер слегка сдул мантию, а скудный месяц и прилаженные к стенам факелы осветили, что под ней скрывалось: из рукавов проступала густая чернильная тьма, а из-под капюшона пустыми глазницами глядел перевернутый череп.