Красный звон тишины

— Хотите пойти вечером в деревню? — предложила Клаудия, разливая суп по тарелкам. — В деревню? — удивился Доминик. — Разве можно? — Мы постоянно ездим, а раз в месяц госпожа разрешает выбираться и остальным, — Клаудия закончила с супом, стянула с головы поварской колпак и села за стол рядом с Петером. — Или боишься деревенских хозяек? — она бросила на него лукавый взгляд. — Не бойся, мой дорогой Доминик, такого красавчика, как ты, мы им ни за что не отдадим. Разрисуем с ног до головы красными квадратиками, чтобы никто не смел посягнуть на законную собственность госпожи де Тенебры. А может, нам прихватить с собой Безумную Линду? — В этом нет нужды, — буркнул Гектор, не поднимая глаз от тарелки и не переставая жевать. — От нас и так вся деревня шарахается. Всем известно, что мы живём в Доме ночных кошмаров. Даже резиденция Маркиза не нагоняет на народ такой жути. — Дом ночных кошмаров? — живо переспросил Доминик. — Это так его называют? Но почему? — Сам-то подумай! — грубовато ответил Петер. — По-моему, даже одного Луи было бы вполне достаточно, чтобы заслужить и не такое название. А у нас их... двое! — он понизил голос до шепота. — И это не говоря о Хромом Бенедикте и — не к ночи будь помянута! — о Безумной Линде. Сельским лопухам такое в самом страшном кошмаре не привидится. Мартин, тоже новичок в доме Графини, отодвинул тарелку в сторону и наклонился поближе к старшим ребятам. — Так всё-таки кто... то есть что они такое? — с жадным любопытством задал он тот самый вопрос, который не давал покоя каждому обитателю Дома и каждому жителю близлежащей деревни. Петер нахмурился. — Я же всё рассказал в ваш первый вечер здесь. Говорят, первые жертвы госпожи, так и не обретшие покой. — Но... почему они стали такими? Почему не умерли и не обратились? — Потому что они были первыми! — раздраженно выкрикнул Петер. — Вот так и вышло... — Первый блин комом, Марти, — дружелюбно ввернула Клаудия, едва сдерживая смех. — Всё же Дом ночных кошмаров — странное название, — рассудительно заметил Доминик. — Ведь кошмары-то все дневные, явные. А вот сплю я здесь сладко и безмятежно, — он прикрыл глаза, довольно потягиваясь, словно после приятного пробуждения. — Не все такие толстокожие чурбаны, как ты, мой храбрый Доминик, — пропела Клаудия. — Я вот часто слышу, как наша малышка плачет по ночам, — она улыбнулась Кларе. — Право же, не стоит так бояться. В который раз Клара почувствовала, как к щекам и ушам приливает кровь. Снисходительность ее теперешних товарищей поначалу казалась ей огромным шагом вперед, по сравнению с постоянными издевками на ферме Маллуса, однако теперь, месяц спустя, она всё чаще раздражалась, слыша в свой адрес ласковые прозвища, и больше всего на свете желала, чтобы к ней наконец начали обращаться по имени. — Было бы легче, если бы ты хоть раз побывала у госпожи, — заметил Гектор, со скучающим видом сгребая со стола всю оставшуюся снедь. — Первого раза все боятся. Говорят, сам Петер обоссался, когда получил свое первое приглашение. — Т-ты что такое несешь? — Петер побагровел от злости и начал быстро подниматься из-за стола. Ловким отработанным движением Клаудия ухватила его за руку. — Не поддавайся, Пет. Он просто шутит. — Прекрати трепать всякую чушь, жирный ублюдок! — Петер замер на месте, не садясь, но и не предпринимая попыток подобраться к обидчику поближе. — Забыл, что ли, вкус моих кулаков? Какие у тебя есть доказательства? Гектор нарочито медленно вытер губы и поднял глаза на Петера. — Очень легко забыть то, чего никогда не знал, Пет. А насчет доказательств... Кто же теперь разберет? Никого не осталось. Даже Клаудия не подтвердит и не опровергнет, потому что пришла после тебя. Так что теперь история о мокром конфузе всего лишь легенда, как и твои байки о Луи, Линде и Бенедикте. Вот я и передаю ее младшему поколению… А мне рассказал Маркус. Не знаю, помнит ли кто? Высокий малый со шрамом на губе… Может, и врал, конечно, точно не скажу. А что скажу — так это что Маркус уже четыре года живет в столице и заправляет скобяной лавкой. А шел он туда пешком с десятком монет от госпожи, даже котомки не взял. Зато ты и через три года после вольной все сидишь в… Доме ночных кошмаров, страшилки малышам рассказываешь. Что тебя держит, Пет? Не боишься ли повторения старой истории в новых обстоятельствах? Клаудия, безмятежно улыбаясь, усилила хватку на запястье Петера. — Да будет тебе известно, что у меня имеются веские основания оставаться здесь, а не переться через лес с парой железных монет в кармане, — прошипел тот сквозь зубы. — Опять старая песня, — устало пробормотал Рикард. — А я бы еще раз послушала, — живо хихикнула темноволосая Марта. — Госпожа сама меня не отпускает, — с истеричным торжеством продолжал Петер, садясь обратно. — Я ей нужен не только для того, чтобы пить кровь и смотреть за домом, но и для кое-чего другого… — Интересно, почему же она никогда не требовала этого «другого» от остальных? — поинтересовался Рикард. — А это уже не моя вина, что госпожу не интересуют девчонки, малявки и тупые жиртресты. — Петер бросил убийственный взгляд на Гектора. Тот с видимой неохотой оторвал тоскующий взгляд от пустой тарелки. — Надеюсь, за тот год, что мне остался в этой дыре, она не изменит своих предпочтений, — невозмутимо ответил он. — Когда я выйду отсюда, у меня будет куча живых девушек лет на сто двадцать моложе. Я, знаешь ли, не одобряю слишком большую разницу в возрасте. — Как же, мечтай, скотина, — процедил Петер. — Чем же ты их завлекать собрался? — Своими историями, Пет. У меня скопилась целая куча историй. От тебя, — он издевательски поклонился Петеру. — И о тебе. — Черт тебя подери, подонок, — прошипел Петер. — Я знаю, что ты уже растрепал в деревне кое-какие свои истории. Жаль, что ты не достался Виконту. Уж он бы не обошел тебя своим любвеобилием, в отличие от госпожи. — Вот уж здесь Петер не врет, — выпалила Марта, прежде чем Гектор успел ответить. —Деревенские называют резиденцию Виконта Блудливым домом. Говорят, он предпочитает любовные утехи даже кровопролитию. — Блудливый дом всяко лучше звучит, чем Дом ночных кошмаров, — ухмыльнулся Доминик. — Раз в месяц Виконт устраивает грандиозные оргии, — не слушая его, восторженно вещала Марта. — Господа могут приезжать со своими любимцами и принимать участие. Разумеется, многие не доживают до рассвета, но, говорят, это того стоит. — А я еще слышала, что всё это лишь фарс, чтобы привлечь внимание Герцога, — живо подхватила Ханна, — потому что именно ему отдано сердце Виконта. Разумеется, Герцог не подает виду, но, говорят, он всё больше и больше благоволит к нему… — Я в это не верю! — обиженно перебила ее Марта. — Герцог вовсе не такой! Все знают, что он помолвлен с госпожой! — И что с того? Что-то они не спешат связать себя узами брака! — Да как же они это сделают? Даже если удастся отыскать священника, господа все равно не смогут войти в церковь!.. — Девочки, не ссорьтесь, — вмешалась Клаудия. — Возможно, вы обе правы. Может, Герцог и не такой, но что же ему остается, если госпожа теперь принадлежит Петеру? Все, кроме Петера, рассмеялись. Даже Клара поддалась общему веселью, но мгновение спустя увидела, как вытягивается лицо сидящей напротив Клаудии, и быстро обернулась. У приоткрытой двери стояла маленькая шаткая фигурка. Издалека ее можно было принять за ребенка лет восьми, но всем собравшимся было известно, что надвинутый на лицо картуз не скрывал лица — только чернильную тьму, бесплотную для всего, кроме прячущей ее от глаз одежды. В полной тишине маленькая фигурка прошуршала суконными башмаками по дощатому полу и подобралась к их столу. Клара знала, что это произойдет еще за несколько секунд до того, как тонкая костяная пясть коснулась ее руки, но всё равно вздрогнула от ужаса. Дрожащими пальцами она приняла из хрупкой ладони мертвеца клочок бумаги и, сглотнув, прошептала: — Спасибо, Луи. Бесплотный мальчик вздрогнул и, будто смутившись, поспешно спрятал жуткую руку в левый рукав сорочки, развернулся и направился к двери шаркающими скользящими шагами. Еще несколько минут после того, как Луи скрылся за дверью, в комнате царила гробовая тишина. — К этому невозможно привыкнуть, — наконец прошептала Клаудия. — Как вы думаете, он слышал, о чем мы тут говорили? Вдруг передаст госпоже? — Ерунда! — выпалил побледневший Петер. — Разве ты видела у него рот или ухо? Хоть что-нибудь, кроме этой проклятой клешни? — Но ведь он как-то выполняет ее поручения… — Не бойся, — пожал плечами Гектор. — Мы много чего наговорили за все эти годы, но ничего не произошло. Либо они ничего не передают госпоже, либо ей всё равно. — Да что же он такое? — пробормотал Мартин, всё еще смотря на дверь. — Это же был Левый Луи, верно? Они когда-нибудь показываются вдвоем? — Очень редко, — тихо ответил Рикард. — Но такое случается, так что одеждой не меняются — у них действительно два одинаковых набора для каждой руки. — Я думаю, Правый и Левый Луи просто избегают общества друг друга, — заметила Марта. — Наверное, им неловко быть вместе… — Как думаете, они близнецы? — сыпал вопросами Мартин. — В смысле, в человеческом облике были близнецами? Или просто братьями? Да и вообще, были ли когда-нибудь? — Очевидно, что Луи — один человек… или сущность, — заметил помрачневший Доминик. — Ведь если их назвали при помощи жеребьевки, то в один день нельзя вытащить два одинаковых имени, а если Луи был рожден или создан раньше, разве его родителям или создателю пришло бы в голову называть двоих одинаково? А откуда он… они взялись? Так ведь все господа раньше были магами… Думаю, здесь не обошлось без… — Гляжу, ты у нас тут самый умный, Доминик, — огрызнулся Петер. — И месяца не продержался — уже всё про всех знаешь! Доминик даже не посмотрел на него. — Вот и подошла твоя очередь, Клара. — Он забрал у нее карту и пару раз перевернул в пальцах. — К сегодняшнему вечеру весь молодняк распробуют, — пробормотал Гектор. — Не бойся, — ободрила ее Клаудия. — Всё пройдет хорошо. В первое мгновение немного больно, а потом ничего не чувствуешь. Даже не ждешь, когда закончится. — Раны заживают почти сразу, но потом еще некоторое время ходишь, словно по голове ударенный, — прибавил Рикард. — На самом деле вампир вполне может причинить боль, — подала голос Марта. — Если выпьет слишком много или будет груб, но ты не беспокойся: госпожа очень точна и аккуратна. — Главное, не вертись и не дергайся, — благодушно посоветовала Ханна. Они еще долго успокаивали ее и давали советы, и наконец Клара почувствовала, что ее не просто трясет, а вполне ощутимо колотит. Пробормотав извинения, она поднялась из-за стола и сказала, что собирается немного отдохнуть. Напоследок Клаудия выразила сожаление, что она не сможет побывать с ними в деревне, а Гектор попросил завещать ему завтрак, если вдруг Клара не вернется на следующее утро. — Да ты даже не заметишь прибавки, — услышала она голос Клаудии, проходя мимо столов и ощущая на себе взгляды тридцати пар любопытных глаз. Выскочив в коридор, Клара бросилась вверх по лестнице. Доминик почти сразу выбежал следом, прикрывая за собой дверь. — Эй! — окликнул он. — Ты в порядке? Я не отдал тебе… Он протянул ей карту. — А, да, — пробормотала Клара, забирая у него клочок бумаги и впервые внимательно рассматривая — красный ромб на белом фоне. — Бубновый туз, — пояснил Доминик. — Она всем такие посылает. Клара кивнула, засовывая карту в карман платья. — Смотри не потеряй, — предостерег ее Доминик и, немного поколебавшись, смущенно проговорил: — Ты не бойся. Это правда не больно. Я бы не стал врать и приуменьшать. — Знаю, — быстро сказала Клара, спускаясь к нему на две ступеньки. — Знаю, что не стал бы. Я не боюсь, честно. Просто хочу отдохнуть. — Но Клаудия говорила… — А, — она опустила глаза, — дело вовсе не в этом. Не в госпоже или Луи. Просто иногда мне снится, что я всё еще на ферме и всё снова ужасно… На самом деле я рада. Знаешь, я очень переживала, что она вызывает всех, кроме меня. Всё чаще думала, что госпожа купила меня просто из жалости. — Но это невозможно, — уверенно сказал Доминик. — У вампиров нет жалости. В тебе, должно быть, есть что-то особенное… — Что во мне может быть особенного? — Клара пожала плечами. — Ладно, пойду спать. Расскажешь потом, что интересного в деревне? — Я не пойду без тебя. — Что? Не надо. — Клара почувствовала, что краснеет. Ей было почти до боли неловко. — Всё в порядке. Ребята разозлятся, если ты останешься из-за меня. Так что отправляйся со всеми. Пожалуйста… Она побежала вверх по лестнице, и, к ее облегчению, Доминик не стал подниматься следом, однако, когда она уже закрывала дверь спальни, снизу донесся его упрямый голос: — Всё равно не пойду! Клара прошла в угол комнаты и раздвинула створки тканевой ширмы, скрывающей ее кровать. Она делила эту комнату с восемью девочками, другими домочадцами Графини. Еще две комнаты были выделены для мальчиков. Она легла на тканое одеяло и приложила ко лбу тыльную сторону ладони, удивляясь тому, насколько он оказался горячим. В этот пасмурный осенний день черная ткань ширмы сохраняла свой цвет. Ее не разрезали причудливые тени, а солнце не примешивало оранжевых красок. Однако чернота матерчатых стен не угнетала Клару. Она была рада, что хотя бы ширма отделяет ее от остальных, не то бы Клаудия, несомненно, разглядела, как она, к примеру, пускает во сне слюни. А потом сообщила бы об этом за обедом во всеуслышание. И всё же здесь было куда лучше, чем на ферме у Маллуса — воспоминания о тех временах были слишком свежи, чтобы Клара могла всерьез сердиться на Клаудию и остальных из-за всяких мелочей. Здесь все были предоставлены самим себе и одновременно отрезаны от мира. Владения Графини располагались в лесу, и, хотя с ближайшей деревней их разделяло не более мили, казалось, что стена деревьев, обступающая каменную ограду, тянется бесконечно во все стороны. Домочадцы Графини жили в отдельном доме, достаточно новом и простом. Этот дом был раза в два больше господского — старинного, кирпичного, с массивным фронтоном и карнизами, которые украшали побитые временем и непогодой розетки. И хотя весь дом выглядел достаточно обветшалым, Петер уверял, что в таком состоянии он стоит уже сотню лет, что неизменяющийся облик особняка был отмечен давным-давно и с тех пор этот факт передавался от старшего поколения домочадцев к младшему. И действительно, хотя в их ежедневные обязанности входила уборка своего жилища, в Дом ночных кошмаров ребят звали лишь раз в месяц и единственно для того, чтобы вытереть пыль. Впервые оказавшись в обители Графини, Клара была поражена царившими там порядком и жуткой неподвижностью. Казалось, вся мебель и сами стены застыли в ожидании того, чему никогда не суждено сбыться. Лишь над пылью мрачное оцепенение было не властно: сколько ни старайся, она оставалась — продолжала клубиться серыми столбиками в каждом луче света, которому удавалось просочиться сквозь занавешенные окна. В целом работы было немного: уборка да дежурства на кухне и в прачечной. Петер и Клаудия были за старших. Для обоих уже закончился восьмилетний срок, и госпожа больше не пила их кровь. Они могли уйти и попытаться построить жизнь вдали от Дома ночных кошмаров, но предпочли остаться и теперь присматривали за новичками и время от времени ездили по делам в ближайшую деревню. В первый вечер Петер собрал новеньких на кухне и при свете оплывшей свечи разъяснил им правила поведения и их новые обязанности в доме Графини. А еще он рассказал им о лесе. О населяющих его волках и медведях — огромных, с чернильными глазами. В полнолуние они обращаются в существ, в тысячу раз более жутких, чем сами господа, а обратившись, приходят к воротам и бьются в них до первых лучей солнца. И не всегда уходят без добычи. Петер говорил, что за лесом находится другая страна — прекрасная, процветающая и некогда очень дружественная Королевству. Многие столетия страны связывали торговые отношения и родственные узы, а языки были так схожи, что после пяти минут разговора можно было понимать чужестранный как родной. Однако теперь Главный тракт засыпали камнями, а с той стороны леса выстроили частокол и между кольями, по сто локтей каждый, даже для лезвия ножа не оставили зазора. Некогда друзья и соседи теперь затаились в ожидании, когда же Королевство вымрет, сгинет без следа. Петер говорил еще о многом, но когда ему задали вопрос, который мучал всех собравшихся с первой же минуты, он не смог толком ничего ответить. Вопрос, разумеется, касался тех, кого в Доме называли господской утварью. Их было четверо — облаченные в мешковатое тряпье сгустки черноты, имевшие лишь одну плотную часть, которая являла собой фрагмент остова давно истлевшего тела. У Левого и Правого Луи это были кисти рук, у Хромого Бенедикта — правая стопа, а у Безумной Линды — череп, который имел обыкновение вращаться вокруг своей оси и внезапно переворачиваться вверх тормашками. Должно быть, именно из-за этой особенности Линду прозвали Безумной. Утварь не умела говорить, и Клара никогда не видела, чтобы кто-нибудь из них поднимал тяжести, если не считать игральной карты, которую оба Луи по очереди с огромным трудом доставляли тому из домочадцев, кому выпала честь провести вечер с госпожой. Однако Клара не сомневалась, что именно утварь поддерживает порядок в доме и что вздумай кто-нибудь нарушить правила, госпожа узнала бы мгновенно — именно от этих безмолвных существ. Домочадцы старались не говорить об этом, но каждый из них знал. С первого дня Клара слишком часто обнаруживала рядом с собой юркую тень одного из Луи, и мысль о том, что за ней следят, не давала ей покоя. Как и все сосредоточив свое внимание на жутких слугах Графини, она не сразу заметила, что в Доме обитает еще одно таинственное существо. И это была кошка — длинное неказистое создание молочно-белого цвета на высоких лапах и с узкой мордой. Кошка была живой, и она с первого же вечера повадилась приходить к Кларе по ночам и устраиваться на ночлег в ногах. Быть может, именно из-за того, что ей приходилось иметь дело с кошкой по ночам и в полусне, она далеко не сразу обратила внимание на одну любопытную особенность: у кошки не было тени. Заметив это, Клара начала расспрашивать Клаудию и Петера, но оба лишь отмахивались. Да, есть кошка. Да, тени нет. Но что такого? Это ведь не перевернутый череп заместо головы. В конце концов Кларе удалось выяснить лишь только, что кошка жила в Доме еще до Петера, что звали ее Серпента и что она крайне редко проявляла интерес к домочадцам, предпочитая общество госпожи. Как и обитатели, время в Доме ночных кошмаров не подчинялось обычным законам. Оно очень медленно складывалось в часы, неспешно — в дни, быстро — в недели, а первый месяц и вовсе пролетел как одно мгновение. И причиной тому было тягучее однообразие ежедневной рутины: жуткие чудеса постепенно становились обыденностью, а рассказы Петера — всё скучнее и неправдоподобнее. И лишь одно обстоятельство не теряло своей необычности: то, что теперь у нее был Доминик, с которым можно было поговорить в свободные минуты, Доминик, готовый помочь со всеми не слишком обременительными заданиями и готовый ждать, если она, по своему обыкновению, отставала от других. Клара знала, что должна радоваться, ведь впервые в жизни у нее появился друг, но чувство неловкости и неправильности происходящего не оставляло места радости. Слишком это было непривычно, слишком отличалось от всего того, что она знала до сих пор... — Ух, я тебе покажу, рыжая дрянь! Визгливый голос хлещет по ушам не хуже вожжей, которыми женщина охаживает ее по голым ногам. Хотя нет, боль от ударов всё же хуже, много хуже. Жестокая, режущая, несправедливая боль. Юкса, жена Маллуса, тянет ее в сарай, и Клара знает, что по сравнению с тем, что ждет ее там, удары, оставляющие на бедрах полосы пылающей боли, покажутся легкими поглаживаниями. — Да в кого ж ты такая уродилась? Проклятье какое-то! Родители крепкие, приличной породы, а такой недоносок получился! Клара плачет и вырывается, и твердо знает, что это бесполезно, потому что уже случилось и ничего не исправить... Что-то мягко ударяет ее в живот. Она вздрагивает и просыпается. Юксы больше нет, а из полумрака на нее глядят два зеленых глаза с вертикальными зрачками. — Серпента? Слезы всё еще текут по щекам. Она больше не та девочка, которую Юкса вот-вот отстегает до полусмерти, но боль по-прежнему ее и всегда будет с ней. Однако Серпента устраивается на ее животе, подбирает лапки, начинает тихонько урчать. Она тяжелая и теплая, и урчание ее — мягкий утробный напев, словно колыбельная матери, которую Клара никогда не знала и на которую не была похожа. В этой колыбельной мало нот, а слов, кажется, и нет вовсе, и в том сне, куда она приводит, совсем немного красок, но они яркие и сочные — густая зелень и бесконечная лазурь. Там нет боли, потому что нет того, кто мог бы ее причинить. — Клара! Проснись! Пора! Она непонимающе распахнула глаза, и покой ускользающего сна оставался с ней еще несколько секунд, прежде чем способность различать мечты и явь не навалилась безнадежной тяжестью. — Вставай! Нельзя опаздывать! — взволнованно шептал Доминик, мягко, но настойчиво стаскивая ее с кровати. — Доминик, тебе нельзя здесь находиться, — недовольно пробормотала Клара, вставая на ноги. Она различила доносящийся из деревни колокольный звон. Значит, наступило время сумерек и ей пора на встречу с госпожой. Серпента потянулась, спрыгнула на пол и исчезла за черной занавесью. С тяжелым сердцем Клара выскользнула из комнаты вслед за Домиником, и они вместе сбежали по лестнице к входной двери. Бросив взгляд на свое мутное искаженное отражение в витражном стекле, Клара подумала, что, возможно, ей стоило хотя бы причесаться перед встречей, однако времени на это не оставалось. Доминик распахнул дверь, пропуская ее вперед. На улице было зябко, накрапывал очень мелкий ледяной дождь. Казалось, в небе скопилось чересчур много холода, и теперь оно щедро изливало на землю излишки. — Надо было взять плащи, — заметил Доминик. — Ничего, это недалеко. Через аллею за кронами деревьев виднелась крыша господского дома, и Клара решительно направилась к нему. Колокол смолк, а значит, в деревне наступили ночные часы и господа могли свободно охотиться на припозднившихся путников. Хотя сейчас, в угодьях Графини, им ничто не должно было угрожать, ей всё равно не терпелось оказаться под крышей дома, даже если это Дом ночных кошмаров. Через пару минут они уже стояли в холле. Клара ловила ртом воздух, задыхаясь от холода и быстрого бега, а Доминик нервно откидывал упавшие на глаза мокрые кудри. Вдруг он так и замер, держа руку у лба, и Клара, быстро обернувшись, увидела скользящую к ним по коридору приземистую фигуру. Капюшон Линды полностью скрывал жуткое лицо, а призрачная рука выделывала в воздухе какие-то непонятные знаки. — Что она хочет? — пробормотал побледневший Доминик. — Она хочет, чтобы ты ушел, — прошептала Клара. — Линда сама проведет меня к госпоже. — Я подожду здесь. — Доминик не двинулся с места. — Тебе лучше уйти. — Она глянула на улицу, где студеная морось постепенно сливалась в крупные ледяные капли. — Всё будет хорошо, Доминик. Ты всё равно не сможешь зайти со мной. Доминик бросил на нее еще один обеспокоенный взгляд и повернул к выходу. Клара не стала провожать его взглядом. Она обернулась к Линде, и та, так же быстро и беззвучно, двинулась к лестнице, ведущей на второй этаж. Полутемный холл был совершенно пуст, если не считать высокой двуручной вазы в углу да огромных настенных часов с единственной стрелкой и расположенными по кругу неизвестными Кларе символами. Плавно и бесшумно, Линда заскользила вверх по ступенькам. Клара последовала за ней. Толстый слой неистребимой пыли заглушал ее шаги, и в какой-то момент она обеспокоенно поглядела вниз, чтобы проверить, уж не стали ли и ее ноги сгустками чернильной тьмы. Совсем скоро обе оказались у резной двустворчатой двери. Махнув вперед бесплотной рукой, Линда отошла в сторону и застыла безвольным тряпьем. Решив не растягивать мучительные мгновения, Клара надавила на ручку, и одна створка распахнулась с негромким скрипом. Сначала ей показалось, что в комнате было совсем темно и пусто, если не считать белого свечения в другом конце. Не оборачиваясь, она шагнула внутрь и прикрыла дверь. Ей понадобилось еще около минуты, чтобы привыкнуть к темноте. Первым делом глаза выхватили из мрака еще один источник огня, а за ним — свечу, его создающую, а за ней — длинный стол, посреди которого и помещался двурукий железный подсвечник с единственной свечой. Госпожа сидела в кресле во главе стола, а мягкое белое мерцание исходило от разбросанных по ее плечам волос. Удивительно, но это сияние затмевало живой огонь свечи. Клара застыла, не в силах вымолвить ни слова, не в силах даже вдохнуть. В отчаянии она перебирала в памяти бранные наставления Маллуса и с ужасом понимала, что он ни разу не рассказывал своим подопечным о том, как следует себя вести в присутствии господ. Единственным наглядным примером для нее оставался дворецкий Герцога Густав, но какая-то непонятная сила удерживала ее от того, чтобы мгновенно бухнуться на колени и начать причитать что-то вроде «Ваше ослепительное великолепие, сиятельное превосходство». И прежде чем испуг всё же одержал верх, в комнате раздался знакомый мелодичный голос: — Садись. Клара осмотрелась. По другую сторону стола стоял незанятый высокий стул, единственный в комнате. Мгновение поколебавшись, она забралась на него, оказавшись напротив Госпожи. Не в силах справиться с собой, Клара уставилась на Графиню во все глаза. Казалось, облик той был вылеплен с наброска, состоявшего сплошь из идеально прямых, удлиненных линий — длинная шея и руки, вытянутый овал лица, прямые брови и нос. Лишь легкие волны волос вносили некоторый беспорядок в упорядоченную сдержанность ее наружности. В вязкой тишине время тянулось необычно медленно. Тяжелые шторы закрывали единственное окно, и в комнате было одновременно душно и очень холодно. Клару начала бить крупная дрожь, а Госпожа сидела всё так же, совершенно неподвижно, и, кажется, не собиралась отдавать никаких новых приказаний. Измученная затянувшимся ожиданием, Клара несмело глянула ей прямо в лицо, и сердце у нее пропустило удар: тьма, заполняющая большие глаза Госпожи, была чернее теней, клубившихся в углах комнаты. Она потупилась и, прежде чем успела осознать, что делает, выпалила первое, что пришло в голову — лишь бы нарушить тягостное молчание. — Госпожа Графиня, меня зовут… Краем глаза она заметила, что Госпожа подняла руку, и в ужасе от собственной дерзости замолчала. — Мне известно твое имя, — медленно произнесла графиня де Тенебра. — Я помню имена всех домочадцев, которые когда-либо жили в моем доме. Некоторые господа считают ниже своего достоинства иметь хорошую память и тем самым создают себе массу мелких трудностей. Они словно боятся оказать слишком много чести низшим созданиям. Но разве я выказываю большое уважение свече, называя ее свечой? Клара бросила взгляд на единственный источник света — неколебимый огонек истончился и вытянулся к потолку, будто угодливо подражая фигуре Госпожи. — Твое имя не исключение, — продолжала та. — При надобности я им воспользуюсь. Сейчас надобности нет. — Хорошо, Госпожа Гр… Но ее снова оборвали мановением бледной руки. — Как же я устала повторять это каждый раз и каждый год. Не называй меня так. Неужели мое жилище так уж похоже на графскую резиденцию? Клара лишь испуганно пожала плечами. — Разумеется, — задумчиво протянула Госпожа, — откуда тебе знать, как выглядят графские покои? В любом случае не называй меня графиней. Даже после стольких лет этот фарс не стал раздражать меня меньше. — Как скажете, Госпожа… Но Герцог… Клара осеклась, пожалев о сказанном, но Госпожа не выглядела рассерженной. — Магнус может называть себя, как считает нужным. Не мое дело цепляться к неточности его формулировок. В комнате снова повисла тишина. Клара не знала, что сказать, и просто сидела, понурившись и засунув озябшие руки между дрожащих колен. Глухой удар заставил ее вскинуть голову. Невесть откуда взявшаяся Серпента запрыгнула на стол и теперь сидела напротив Клары, загораживая свет свечи. Белый ореол вокруг нее мерцал так же ярко, как волосы Госпожи. — Как интересно. — Госпожа слегка откинулась в кресле. — Вот и явилась причина, по которой я тебя сегодня позвала. Скажи-ка, известно ли тебе, почему моей кошке так полюбилось твое общество? Весь последний месяц мне приходится мириться с тем, что Серпента покидает меня ради того, чтобы побыть с тобой. В чем же твое преимущество? Клара подумала, что ее преимущество перед Госпожой единственно и очевидно, но не решалась высказать это вслух. — То, о чем ты думаешь, не может быть причиной, — сказала Госпожа, и Клара вздрогнула. — Серпента никогда не питала особого интереса к живым. Луи и раньше привязывался к некоторым домочадцам, хотя последние лет тридцать я и не замечала за ним подобной слабости. Признаться, я думала, он ее перерос, ведь все вы рано или поздно уходите. Стало быть, нет… Однако Серпента — это совершенно другое дело. — Если прикажете, я буду ее прогонять, — пролепетала Клара. — Закрывать двери и… Серпента встала и неторопливо направилась к середине стола. Пламя свечи поколебалось, и размазанные по стене и потолку тени тоже затрепетали. Теневой двойник Клары, вытянутый и огромный, казалось, пытался уподобиться Госпоже, а темный образ самой Госпожи нависал над комнатой, словно грозовая туча. Однако кошки в мире теней не было. Клара поежилась, спрашивая себя, какая же сила сумела отобрать у Серпенты тень, если даже смерти это оказалось не под силу. Госпожа тоже следила за кошкой. Клара не могла определить направление взгляда, но ее голова была слегка повернута, и она заговорила снова, лишь когда Серпента улеглась рядом со свечой и начала деловито умываться. — Она тебя не послушает. Даже я не говорю ей, что делать. Стало быть, причина тебе неизвестна? На самом деле это не так уж важно. В конце концов Серпента все равно останется со мной. Это утверждение заставило Клару гадать, сколько же лет кошка провела рядом с Госпожой, однако сейчас ее больше занимал другой вопрос. — Госпожа, вы сказали, что Серпента — причина, по которой вы меня позвали. Разве вы не собираетесь?.. — Нет, я не собираюсь пить твою кровь. Ни сейчас, ни в ближайшем будущем. Возможно, вообще никогда. — Она чуть склонила голову набок, и с плеча упало несколько тяжелых серебристых прядей. — Ты очень мала. Сколько тебе лет? Клара сглотнула, чувствуя, что ее худшие опасения подтверждаются. — Этот День Аутодафе был тринадцатым в моей жизни. — Да, конечно, — кивнула Госпожа. — Ты не знаешь точно. Я имела в виду, что ты младше остальных. Должно быть, родилась накануне этого проклятого дня, а может, и именно пятого октября. Когда-то мне было бы достаточно всего одного взгляда, чтобы сказать наверняка. — Она умолкла, словно задумавшись, и тише продолжила: — Какая жестокая судьба — не дала ничего, кроме времени, да и того отсыпала меньше, чем остальным… Госпожа замолчала, но Клара уже достаточно осмелела, чтобы сразу же нарушить молчание. — Зачем же вы купили меня, — с обидой прошептала она, — если я совершенно вас не интересую? — Я купила тебя, чтобы заслужить прощение Герцога. Разве ты не слышала? Она подняла на Клару чернильные глаза, и та уткнулась взглядом в колени. — И вы больше не обыгрывали Герцога? — Ни его, ни Маркиза, ни даже Виконта. Ни единой партии. Оказывается, честная игра мне… не по зубам. Клара не поднимала головы, храня молчание, и Госпожа заговорила снова: — О, ты мне не веришь, но не отваживаешься высказать вслух, потому что я страшный и кровожадный вампир. — А разве вы… не кровожадный вампир? — пробормотала Клара, ужасаясь собственному нахальству. — Я… намного, намного хуже, чем ты можешь себе представить в самом страшном сне. В этот момент Серпента поднялась на лапы, подбежала к краю стола, спрыгнула на пол и растворилась в тени. Госпожа проводила ее взглядом и продолжила: — Сейчас ты сделаешь вид, что веришь мне, а я сделаю вид, что верю тому, что ты веришь, и очень скоро ты убедишься, что взаимопонимание, основанное на намеренном непонимании, — довольно полезная штука. Поскольку твоя кровь меня не прельщает, нам не обязательно тратить время друг на друга. С этого дня Луи будет регулярно приносить тебе приглашения, а после сопровождать в одну из комнат моего дома. Никто не будет знать, где ты на самом деле, а ты не будешь слишком выделяться среди товарищей. Тебе понятно? — Да, Госпожа. Но как же вы?.. — Обо мне тебе следует волноваться в последнюю очередь, — тембр ее голоса как будто оставался прежним, но Кларе всё же послышалось в нем раздражение. — Я найду выход. Сегодняшний вечер у Виконта оказался как нельзя кстати. — Вы собираетесь к Виконту? Мне передать Петеру? — Петеру? При чем тут Петер? — переспросила Госпожа, и Клара почувствовала, что краснеет. — Ну же, отвечай! Властность в ее голосе отозвалась металлическим призвуком. Отступать было некуда. — Вы же берете с собой любимцев на… оргии к Виконту. В… Блудливый дом. Несколько секунд звенящей тишины — и по комнате прокатился странный прерывистый звук, похожий на звон разбивающегося стекла. Рот Госпожи приоткрылся, и отблеск пламени сверкнул в обнажившихся клыках. Она закрыла глаза, опустила локоть на столешницу и спрятала лицо в бледной ладони. Но звук повторялся снова и снова. Госпожа смеялась, и это был жуткий невеселый смех, но всё же не тот издевательский гогот, который Клара слышала в зале Коллегиума. — Оргии в Блудливом доме! — с трудом выговорила Госпожа. — Кто бы мог подумать? Разумеется, люди никогда не были особо умны, но за последние сто лет ваша глупость перешла все границы. Однако всё те же фантазеры с тем же скудным воображением! И фантазии из века в век не меняются! Бедняга Кастор: желанная репутация пережила его на сто с лишним лет, а ему-то уже и дела нет. — З-значит, это неправда, что господ может интересовать что-то еще, кроме крови? — прошептала Клара, уже начиная привыкать к собственной дерзости. — Глупое дитя, — тихо сказала Госпожа, отнимая руку от лица, — ты хоть представляешь себе, что такое мертвое бескровное тело? Мы не способны ни на что, кроме крови. Но в этом… наши способности безграничны. Она властно вытянула вперед бледную руку. — Подойди. Напуганная последним заявлением, Клара не спешила подчиниться. — Даже такие глупые дети должны понимать, что я не стану в первый же вечер убивать того, кто столь недешево мне обошелся. Подойди же. Клара встала и, едва держась на ногах от страха и еще какого-то неясного чувства, подошла к другому концу стола. Длинные холодные пальцы Госпожи сомкнулись на ее предплечье. Белые, острые, как лезвия, ногти, царапали кожу через ткань платья. — Наклони голову набок. Клара повиновалась, и кончики ледяных пальцев проехались по ее шее, убирая выбившиеся пряди волос. Прикосновение отозвалось ознобом в продрогшем теле. А затем в руке Госпожи блеснул металл — декоративная двузубая вилка. Завороженная, Клара даже не успела испугаться перед тем, как зубцы проткнули ее кожу. — Не слишком глубоко, — задумчиво пробормотала Госпожа. — Но они не заметят разницы. Не дыша и не смея пошевелиться, Клара наблюдала за тем, как она извлекает из кармана брюк белый кружевной платок и прикладывает к саднящим ранкам на шее. — А теперь уходи, — велела Госпожа несколько бесконечных мгновений спустя, убирая платок. Словно очнувшись, Клара, спотыкаясь, отступила на шаг, повернулась и почти бегом направилась к двери, однако у самого порога она вдруг вспомнила, что так и не вернула карту, и несмело оглянулась. Госпожа сидела, приложив платок ко рту, а в ее чернильных глазах, подобно тлеющим в золе углям, мерцали красные огоньки.