***
В конце августа у домочадцев выдался свободный день, и ребята, по устоявшемуся обыкновению, решили провести его в деревне. Клара и Доминик вышли вместе со всеми, но на полпути отстали от остальных и, свернув в сторону, направились к своему излюбленному месту — лугу неподалеку от деревни. Несколько человек оглянулись через плечо, проводив их вялыми взглядами, но никто не сказал ни слова: все привыкли, что эти двое держатся особняком. Через пять минут они были на месте. Доминик расстилал на земле старую скатерть, а Клара осматривала привычный пейзаж. Никакой июньской пестроты — лишь чахнущие васильки и редкие пушистые головки одуванчиков. Однако здесь ей всегда дышалось легче, и сейчас, чувствуя, как легкий ветерок овевает лицо, и рассеянно оглядывая безлюдные просторы, обрывавшиеся сплошной стеной деревьев, она не могла не улыбнуться. Здесь в душе пробуждалась хрупкая, не облеченная в слова надежда, что в мире хватит пространства, чтобы скрыться от любых ужасов. Доминик обустроил им место, уселся на скатерть и потянул Клару за рукав. — Эй, не спи. Хотя бы не стоя. — Думаешь, правильно, что мы ушли? Может, нужно было пойти в деревню? — спросила она, садясь рядом. — Нехорошо, что мы всё время отдельно… — Что я там не видел, в этой деревне? Уже приелись эти походы. — А что ты здесь не видел? — поинтересовалась она, сдувая пушистую головку одуванчика. — Здесь... только мы с тобой, — пробормотал Доминик. Клара, искоса глянув на него, заметила, как порозовели его щеки. Она отвернулась, слегка улыбаясь. Почти три года прошло, и за это время она успела привыкнуть к тому, что он всё время рядом. Доминик, несомненно, мог бы стать душой компании и всеобщим любимцем в Доме ночных кошмаров, но он всегда и всем предпочитал ее общество, и Клара любила его за это. Она легла на траву, заложив руки за голову, и он последовал ее примеру. Они молчали некоторое время, а потом Доминик заговорил. У них всегда было так: он говорил — она слушала. Он повторялся, ведь в их замкнутом мирке не так-то легко было найти новые темы для разговора. Но Клара не возражала: ей нравилось наблюдать, как неторопливо плывут облака под мягкий аккомпанемент его голоса. Доминик всегда говорил о будущем, о том, как будет хорошо, когда они уйдут из Дома ночных кошмаров. За три года, что они пробыли здесь, трое домочадцев умерли безо всякой очевидной причины, а еще двое — от подхваченной в деревне инфекции. Однако Доминик не сомневался, что они оба доживут до окончания срока. Он-то был самым крепким парнем в Доме, а что касалось Клары — иногда она всерьез подозревала, что ее друг догадывается о ее странной договоренности с Госпожой. Как бы то ни было, предстоящие пять лет виделись ему донельзя коротким сроком. Он словно забыл, каким нескончаемым может быть время и как долго тянулись три года, проведенные в доме Госпожи. Но прошлого для Доминика как будто не существовало — оно изглаживалось в тот момент, когда пересекало тонкую грань настоящего, — а вот будущее было близким, светлым и ускользающе многообразным. Кларе нравилось, что он как само собой разумеющееся включал ее в свои планы, потому что она сама не могла представить себе какого бы то ни было будущего. Сегодня Доминик говорил о том же, о чем и всегда. Его мягкий, уже сформировавшийся голос уносил мысли Клары далеко: к зеленому холму и голубому небу, куда более чистому, чем у них над головами. Тот самый сон, старый и неизменный, сотканный из ярких красок и ощущений. Кларе ужасно хотелось оживить клочок умиротворенной фантазии, но она откуда-то знала, что не справится в одиночку. Каждый раз во сне она хотела позвать Доминика, но не могла вспомнить его имени. — Ты меня не слушаешь? — обиженно спросил он, возвращая ее в блеклую, но обитаемую реальность. — Я тебя… слышу, — пробормотала Клара, открывая глаза. Она знала, о чем шла речь, потому что слышала эти разговоры не в первый раз. Снова и снова Доминик пытался придумать новые способы выживания за пределами дома Госпожи. Он не был обделен воображением, но как бы ни старался, его идеи включали лишь то, что он сам видел и знал, а жизненный опыт его был небогат. И потому планы изначально сводились к фермам и родильням. Впрочем, второй вариант они отмели достаточно быстро. Сам Доминик, несомненно, прошел бы отбор, однако насчет себя Клара сомневалась. Она уже не была самой маленькой в Доме и даже переросла кое-кого из ровесниц. Но, вытянувшись, стала как будто еще более хрупкой, а подобное телосложение едва ли являлось желательной характеристикой для рожениц. Правда, и конкуренция в подобных заведениях была невысока. — Девчонкам там плохо, — в конце концов, поразмыслив, заключил Доминик. — Говорят, многие умирают. Мы придумаем что-нибудь другое. А вот мыслей о собственной ферме он не оставлял, часто представляя, как добры они будут к своим подопечным — совсем, как хозяин Харман, — или гадая, как накопить достаточно денег, чтобы всерьез взяться за дело. Вот и сейчас он вслух грезил о ферме. Клара никогда не возражала и не прерывала. Хоть подчас эти разговоры и казались ей пустыми мечтами, они ее не раздражали, потому что Доминик никогда не был ей в тягость. Однако именно теперь ей отчего-то стало невыносимо его слушать. — А ты никогда не думал... о другом? — осторожно спросила она, приподнимаясь на локте. — О чем? — Доминик удивленно вскинул брови, тоже поднимаясь. Клара нервно сглотнула и перевела взгляд на сплошную стену деревьев вдалеке. — О том, что мы не обязаны жить вот так. Есть и другие варианты… — Какие же? — Он явно не хотел понимать. Клара упрямо сжала руки в кулаки. — Давай убежим отсюда. Куда угодно. Ты и я. Она думала, что Доминик сразу же начнет возражать, но он лишь перевел взгляд на лес, и на какое-то мгновение на его лице появилось выражение мечтательной тоски. — Нам же некуда идти, — медленно проговорил он, в его голосе слышалась боль. — От них никуда не деться. — Петер говорил, по ту сторону леса есть другая страна, и там всё в порядке… — Петер — гнусный лжец и дурак! — выпалил Доминик. Он презирал Петера, и эта нетерпимость росла с каждым днем. — Неважно! — перебила его Клара. — Плевать на Петера, плевать на остальных. Мы убежим не куда-то, а отсюда, от них ото всех… От деревенских, хозяев и лавочников… От Коллегиума, ферм и колоколов… От Госпожи и всех остальных господ! Она чувствовала, как сжимается горло, а в уголках глаз становится горячо от готовых пролиться слез. Доминик смотрел на нее с испугом. Такая несдержанность была для него непривычна и тревожна. — Эй! — мягко сказал он, касаясь ее плеча. — Я знаю, это тяжело. Но подумай сама. Госпожа не следит за нами и не запрещает уходить. Иногда мы отсутствуем целыми днями, но она не ищет нас. Потому что знает, что вернемся. Все всегда возвращаются, и все всегда возвращались, потому что иначе нельзя. Мы погибнем в одиночку, а если убежим и продержимся достаточно долго, чтобы нас нашли… что ж, тогда будет много хуже… — Он сглотнул и крепче сжал ее плечо. — Я не вынесу, если с тобой случится что-то ужасное… Но Клара никак не могла успокоиться. — Ты очень сильный, ты многое можешь вынести. — Я силен по сравнению с тобой, — резко ответил Доминик. — По сравнению с деревенскими стариками, с Петером и другими мальчишками из нашего Дома, но по сравнению с живущими в глубине леса волками, я всего лишь котенок. А по сравнению с господами — всего лишь... цыпленок, — горько подытожил он, уткнувшись взглядом в колени, и Клара почувствовала стыд за то, что расстроила его, и за все свои недомолвки. — В любом случае, — уже спокойнее сказала она, — я не хочу держать ферму. Не хочу производить на свет своих детей и не хочу выращивать чужих на корм господам. — Но мы были бы добры к ним, — возразил Доминик, вид у него был по-прежнему удрученный. — Всё равно придется играть по правилам господ. Да, ничего не остается, но мы справимся. Уж лучше пусть ферма будет у нас с тобой, чем у каких-нибудь мерзких подонков, подобных тем, которые вырастили тебя. Клара покачала головой. — Я не об этом. Вот скажи, разве это честно — приводить новых людей в такой мир, в котором мы сейчас живем? По мне, так это месть тем, кто еще не успел родиться, за то, что мы уже здесь и не можем вырваться. Это подло! — Нет, всё не так, — в голос Доминика постепенно возвращалась твердость. — Дело не в том, чтобы растить детей на корм господам, — мы должны выживать ради самих себя! Если Петер хоть в чем-то прав и они там, — он кивнул на видневшийся в отдалении лес, — ждут, пока мы все перемрем вместе с господами, то нельзя доставить им такой радости! Не дождутся. — Он сжал руки в кулаки. — Так ли уж нужно что-то доказывать стране, которая, возможно, даже не существует? — хрипло прошептала Клара. — Так ли уж важно, что будет с нашим королевством? Почему это должно меня тревожить? Я думаю о нас, о каждом по отдельности. Неужели бы ты сам согласился родиться, если бы у тебя изначально был выбор? — Да, согласился бы. — Доминик был очень серьезен. — Согласился бы, чтобы познакомиться с тобой и хозяином Харманом, чтобы жить в Доме ночных кошмаров и чтобы Госпожа пила мою кровь восемь лет кряду. Согласился бы просто для того, чтобы жить. Как смогу и столько, сколько позволят. Клара обессиленно упала на траву. Она не знала, что ответить. Доминик тоже ничего не говорил, и несколько минут они провели в полном молчании. — Ты на меня злишься? — наконец тихо спросил он. — Что? — удивилась Клара. — Нет. Конечно, нет. Просто я тебе завидую. Всегда завидовала. С самой первой нашей встречи. Доминик невесело усмехнулся. — Тут не во мне дело. Слушай, сейчас мы ничего не можем сделать, и все эти разговоры ни к чему не приведут, кроме плохого настроения. Но если мы будем продолжать жить с тем, что есть, если не сдадимся, то рано или поздно найдется тот, кто всё исправит. Оно того стоит, даже если мы с тобой этого не увидим. Клара отвернулась и вытерла глаза рукавом платья. Ее трясло от осознания, что дольше откладывать свое признание она уже не сможет. — Эй, с тобой всё хорошо? — Доминик наклонился к ней. Она тяжело выдохнула и посмотрела ему в глаза. — Я могу возвращать мертвых к жизни. Несколько секунд Доминик лишь глядел на нее круглыми от изумления глазами. — Ч-что? — наконец, заикаясь, прошептал он. В этот момент из деревни донесся первый удар полуденного колокола.***
Клара не знала, с чего начать. Историю раскрытия ее способностей едва ли можно было назвать захватывающей: никаких событий и полное отсутствие действующих лиц, кроме нее самой да еще Левого Луи, который, впрочем, не имел лица. За прошедшие три года она практически не пересекалась с Госпожой и вряд ли обменялась с ней и десятком слов, однако их уговор соблюдался: Клара регулярно получала приглашения и уходила от товарищей, чтобы провести вечер в господском доме. В первый раз ей пришлось остаться там совсем одной, и эти минуты, наверное, были самыми жуткими за всё время ее пребывания в Доме ночных кошмаров. Двузубая вилка ждала на самом виду — лежала в резном кресле с высокой спинкой, которое стояло теперь перед диковинными часами, — но Госпожа словно испарилась, хотя никто не видел, чтобы она уезжала. Сидя потом в темном холле второго этажа и чутко прислушиваясь к странным звукам, доносящимся, казалось, из самих стен, Клара мечтала хоть о какой-нибудь компании — ее обрадовало бы даже появление Безумной Линды. Словно прочитав ее мысли, в следующий раз в Доме оказался Левый Луи, и впервые его присутствие не показалось ей тягостным. Ей вспомнились слова Госпожи о том, что Луи «и раньше привязывался к домочадцам». Возможно, бесплотный мальчик вовсе не следил за ней по указу, а находился рядом по своей воле. А теперь, словно боясь напомнить о своем присутствии, он просто стоял чуть поодаль, надвинув картуз на глаза, которых у него не было. Примерно через полгода Луи внезапно изменил своей извечной роли статуи-соглядатая. Он начал расхаживать по Дому, заглядывать в комнаты и всё чаще спускался на первый этаж. Не имея другого занятия, Клара сопровождала его в этих странных метаниях. Время от времени она заговаривала с ним, задавала вопросы, но Луи не подавал вида, что слышит. Постепенно она догадалась, что он, робко и нерешительно, пытается привлечь ее внимание к незамысловатой фарфоровой вазе в холле первого этажа. С некоторой опаской опустив туда руку, она обнаружила на дне простой серебряный ключ. Находка удивила ее, даже немного испугала, и Клара поспешила вернуть ключ на место, однако после этого стала внимательнее присматриваться к Луи и поняла, что он пытается привести ее к тому самому кабинету, где Госпожа принимала ее в первый и единственный раз. Она долго не решалась переступить порог, но в конце концов любопытство взяло верх. Без Госпожи и при свете дня, который не загораживали тяжелые шторы, кабинет оказался обычной комнатой. Он вовсе не был пуст и просторен, как ей показалось тогда: противоположная от стола стена была уставлена книжными шкафами, которые Клара просто не сумела разглядеть во мраке. Едва они оказались в кабинете, Луи направился к центральному стеллажу и остановился точно под самым большим из множества потрепанных фолиантов. Клара стояла в нерешительности, и тогда он вытянул свою бледную пясть и проехался костяными пальцами по корешку книги. Ей ничего не оставалось — несмело подобравшись ближе, Клара сняла тяжеленный том с полки. Стоявшие рядом книги покачнулись. Не без труда предотвратив обвал, она заглянула в образовавшийся зазор и увидела в глубине панель из резного дуба. Едва дыша, сняла с полки еще несколько книг, и узор на том, что должно было быть стенкой шкафа, проступил четче — розетка. Такая же, как те, что украшали все двери в Доме. Клара освободила нижнюю полку и, наконец, добралась до серебряной замочной скважины. — Зачем ты показал мне это, Луи? Тот не шевелился. У Клары не было никаких сомнений, что недавно найденный ключ предназначался именно этому замку, но она терялась в сомнениях, стоит ли идти на поводу у внезапного открытия. Является ли все это косвенным указом Госпожи или же это Луи вдруг решил навлечь на неё гнев де Тенебры? Она оглядела своего безмолвного приятеля — несмотря на его жуткий вид, ей трудно было представить, чтобы он вдруг задумал такое злодейство. Скорее всего, это воля Госпожи. Возможно, даже приглашение. — Я загляну туда в следующий раз, хорошо? — прошептала она, доставая из кармана двузубую вилку. Следующего раза пришлось ждать больше месяца, и это время показалось Кларе сущей мукой. Она буквально изнывала от нетерпения поскорее получить заветную карту. Впервые в жизни она испытала чувство, способное преодолеть всегда и везде сопутствующий ей страх, — жгучее любопытство. Наконец оказавшись в Доме, она прямиком бросилась к фарфоровой вазе — ключ был на месте. Луи тоже был здесь — ждал на втором этаже, напротив кабинета Госпожи. — Будь по-твоему, — прошептала она, пытаясь снять с себя хоть толику ответственности. Быстро освободив две книжные полки, она осторожно провела рукой по резному дереву замаскированной двери и, напрягшись изо всех сил, слегка отодвинула стеллаж. Пришлось повозиться, чтобы вставить ключ в замочную скважину, — он то и дело норовил выскользнуть из дрожащих пальцев, — однако, когда эта задача была решена, он повернулся безо всяких усилий. Открывшаяся комната была раза в два меньше кабинета и напоминала просторную кладовку. Угасающие солнечные лучи, проникающие через приоткрытую дверь, были единственным источником света, но Клара сразу поняла, что комнатка представляет собой нечто вроде библиотеки: вдоль стен на узких стеллажах выстроились свитки и стопки бумаг. На небольшом круглом столике в центре тоже были навалены потрепанные временем книги. В отличие от кабинета — да и всего Дома в целом, — где царил полный порядок, содержимое этой комнаты, казалось, пребывало в состояние едва-едва сдерживаемого хаоса. — Я ничего не вижу, мне нужна свеча, — извиняющимся голосом обратилась она к Луи, выскользнула из комнаты и быстро прикрыла дверь. Однако уже на следующий день Клара жалела, что не рассмотрела комнатку внимательнее и изнывала в ожидании следующего приглашения. Когда же оно было получено, она столкнулась с новым затруднением: вынести горящую свечу из дома, да еще тайком от остальных домочадцев, было не так-то легко. Особенно трудно оказалось провести Доминика. Оказавшись на темной улице, она с облегчением перевела дух, прикладывая немалые усилия, чтобы не выронить драгоценный трофей из дрожащей от нетерпения руки. Любопытство гнало вперед, и Клара, защищая чахлый огонек ладонью, едва удерживалась от бега. Однако войдя в холл первого этажа, она с удивлением обнаружила ярко пылающее в камине пламя, а, подобрав ключ и быстро взбежав по лестнице, первым делом увидела железный подсвечник с двумя свечами. Тот самый подсвечник, который зажигала Госпожа во время их встречи, стоял на том же самом месте — в центре стола. Луи тоже был здесь — притулился безучастной марионеткой в одном из углов. Недолго думая, Клара зажгла обе свечи от огня своей и начала разбирать стеллаж. Внеся светильник, она аккуратно поставила его на стол, как можно дальше от бумаг. Перед внутренним взором сразу заплясали пугающие картины пожара и собственной гибели от удушья и ожогов. Почему же Госпожа пустила ее сюда? Должно быть, она больше не дорожила своими книгами. Но какой же Кларе может быть от них прок? Детей на фермах почти не учили грамоте. Большинство умели лишь прочесть да коряво нацарапать пером свое имя, однако у Клары было некоторое преимущество. Еще в раннем детстве она приглянулась одной деревенской цветочнице. Та отчего-то решила, что девочка своим присутствием в лавке приносит удачу, и часто угощала ее вареньем из лепестков роз и дарила букеты из лилий и амариллисов. Никогда не знавшая материнского участия, Клара быстро к ней привязалась и убегала в цветочный магазин при каждой возможности. В конце концов, Маллус прознал о ее отлучках, и эти визиты были закончены особенно жестокой поркой. С тех пор Клара избегала появляться рядом с цветочным магазином, однако воспоминания о проведенных там минутах так и остались единственной ложкой меда в бочке дегтя ее детства. Цветочница все же успела научить ее достаточно сносно читать по двум имевшимся у нее сборникам любовной поэзии, и приторная сладость рифмованных строчек прочно связалась у ее в памяти с горьковатой сладостью варенья и цветочным именем доброй женщины — Роза. Однако теперь, один за другим открывая ветхие тома и разворачивая свитки, Клара остро ощутила недостаточность своих знаний. Кое-где ей были незнакомы даже буквы, вернее, странные символы, которые едва ли принадлежали хоть одному из когда-либо существовавших алфавитов. Там же, где она могла прочесть слова, уловить смысл предложения, в которые они складывались, оказывалось выше ее сил. Возможно, ей стоило подождать. В дом Госпожи приходил учитель из деревни, но учил он лишь тех ребят, которые уже пробыли в Доме два полных года. Должно быть, не видел смысла тратить свое время на тех, кто все равно может умереть в любой момент. Кларе оставалось подождать еще один год, но она знала, что уже не сможет просто забыть про загадочную комнату. К тому же не было никакой уверенности в том, что занятия с деревенским учителем помогут в понимании старинных магических трактатов. Несколько дней она просто исследовала книжные залежи без какого-либо успеха, пока, наконец, не нашла на одной из верхних полок книгу, которая сразу привлекла ее внимание. Это был монументальный труд — огромный фолиант, который она едва могла поднять. Если верить обложке, книга называлась «Триптих чародея». Название ничего не говорило Кларе, а вот имя автора сразу заставило сердце биться быстрее — Великий магистр Стефан Нефаст. Неужели автором этого талмуда был не кто иной, как сам Маркиз? Клара опустила фолиант на стол, едва не опрокинув подсвечник, и перелистала страницы. Книга была написана от руки — бессчетные страницы, испещренные ровными убористыми буквами с завитушками. Впрочем, не только буквами. Как и остальные книги, «Триптих чародея» содержал целые отрывки, сплошь состоящие из непонятных символов, но в самой первой части, озаглавленной «Префацио», Клара сумела кое-что понять. «Все многообразие нашего высокого искусства может быть сведено лишь к трем граням, за пределы которых не выходит мастерство ни одного, самого великого чародея. Каждый из отмеченных даром не может более, чем: разрушить то, что было создано, воссоздать то, что было разрушено, или создать то, что не было сотворено. Каждое последующее из умений превосходит предыдущее, и, в то время как способность к разрушению у одаренных чаще всего проявляется сама собой еще в юном возрасте, на то, чтобы постичь искусство созидания, многие из нас тратят годы, но так и не достигают желаемого». Клара подняла ослепшие от чтения в полумраке глаза. Значит, искусство разрушения самое простое, и, будь она рождена магом, оно должно было проявиться еще много лет назад. Она досадливо перелистала страницы, коих Стефан Нефаст исписал не одну сотню по каждому из магических умений, но в дальнейших записях ей было решительно ничего не понятно. Где-то вдалеке деревенский колокол пробил наступление полуночи. Клара знала, что слишком засиделась. Ее пробирала дрожь при одной мысли о том, что в любой момент в дверном проеме может показаться высокая фигура Госпожи, а кроме того, ее немало тревожила необходимость объяснять свое слишком уж долгое отсутствие товарищам. — Пора, Луи, — прошептала она своему неизменному спутнику. Тот сидел на стуле по другую сторону стола, свесив голову к деревянной столешнице. Казалось, ночное бдение его утомило, и он ненароком задремал. Луи часто принимал такую позу, и Клара каждый раз опасалась, что, когда он попытается подняться, его картуз так и останется лежать на столе, и бедняжка ко всему прочему станет еще и безголовым. Но нет, каким-то непостижимым образом Луи умудрялся возвращаться к своей бесплотной целостности. В последующие разы Клара снова и снова перелистывала «Триптих чародея», но так и не смогла извлечь из книги ничего полезного, кроме прочитанных в первый день строк. В конце концов она отложила монументальный труд Стефана Нефаста в сторону и решила попытать счастья с другими книгами. Почти сразу и на одной с «Триптихом» полке ей попалась на глаза небольшая невзрачная тетрадь, озаглавленная «Тетралогия. Дополнение к Триптиху чародея». На обложке из потрепанной временем писчей бумаги не было имени автора. Клара аккуратно перевернула первый лист — так же, как и «Триптих», вся книжица была исписана одной рукой, и почерк у писавшего оказался размашистым, крупным, а строчки скользящими и рвущимися за тесные бумажные границы. У Клары перехватило дыхание. Она никогда не видела почерка Госпожи, да и если бы до этой самой минуты ей пришлось задуматься, как должны выглядеть слова, выведенные изящными руками Корделии де Тенебры, она бы представила себе нечто подобное утонченным завитушкам Маркиза. Однако теперь, водя кончиками пальцев по траченым временем страницам, Клара со странной, ни на чем не основанной уверенностью осознала, что эти слова не могли принадлежать никому другому. Она села за стол и уткнулась в таинственные записи, сделанные Госпожой еще до того, как она стала третьим вампиром в иерархии. Удивительно, но, несмотря на менее разборчивую по сравнению с Маркизом манеру письма, Клара разбирала записи с большей легкостью: «Эти скромные записки не ставят своей целью в какой бы то ни было мере принизить колоссальный труд моего Учителя, Великого магистра Стефана Нефаста, и являют собой лишь скромное дополнение к его трактату, столь почтительно и старательно мной изученному… …Хочу отметить, что искусство восстановления разрушенного, несомненно, более тонкое и непостижимое, чем искусство создания нового, никогда не знавшего ужаса уничтожения… …Грани мастерства чародея подчиняются природным законам симметрии и от того образуют единство четырех великих умений, и эти умения я предлагаю расположить в следующем порядке: 1. Разрушение того, что было создано. 2. Создание того, что не было сотворено. 3. Восстановление того, что было разрушено. 4. Уничтожение того, что никогда не существовало. Каждое из означенных умений располагается в порядке возрастания душевных сил, необходимых на овладение каждым из них. При этом первые два ведут к хаосу и насильственному изменению порядка вещей, а два последних несут своей целью единственно восстановление природного равновесия… ...Хотя большинство одаренных еще в раннем детстве проявляют талант к разрушению, будет неверно предположить, что не способный к этому искусству ребенок непременно рожден простым обывателем. Некоторое, пусть и малое число магов рождается с врожденной тягой к искусству равновесия, и потому такой чародей будет легче восстанавливать, чем разрушать. На то же, чтобы овладеть умениями хаоса, ему понадобится затратить больше усилий. Однако же для магов хаоса обучиться искусству равновесия, скорей всего, окажется невозможным… …Что касается уничтожения несозданного, то его я могу включить в Тетралогию исключительно умозрительно, ибо мне еще никогда не приходилось знать тех, кто бы его освоил. Возможно, маг, которому суждено им овладеть, будет отмечен печатью избранности». Под этими словами, словно подпись, был начертан ромбик с заключенной внутри буквой «К». Клара накрыла ладонью символ, столько раз виденный, но вдруг приобретший для нее новый, сакральный смысл. Словно зачарованная, она снова и снова перечитывала строчки, написанные Госпожой более сотни лет назад. Выходит, Стефан Нефаст был ее учителем. Интересно, читал ли он Тетралогию? Будет неверно предположить, что не способный к искусству разрушения ребенок обязательно рожден простым обывателем. Возможно, это все же относится к ней. Клара отчаянно цеплялась за надежду, все еще отказываясь верить, что ее появление в Доме было лишь необъяснимой случайностью… В «Тетралогии» имелись разделы, посвященные развитию каждого мастерства, хотя, по сравнению с Маркизом, Корделия де Тенебра была на редкость немногословна — всего несколько упражнений. Самое первое предлагало начинающему магу потушить пламя свечи. Клара провела не один час, жмурясь, стискивая зубы и пытаясь загасить пламя воображаемыми руками, однако все усилия были тщетны. Госпожа предлагала использовать память и воображение, а еще какие-то невнятные душевные порывы, которые ассоциировала со стихией воздуха, но все советы и идеи казались слишком расплывчатыми, ускользающими, и Клара не могла их ухватить и осознать. Однако под действием не свойственного ей ранее упрямства она не бросала свои занятия. В конце концов она настолько осмелела, что стала выносить книги из тайной библиотеки и занималась в кабинете Госпожи, а после, удивляясь собственной дерзости, стала наведываться в Дом не только тогда, когда получала приглашения, но и когда экипаж с красными ромбами скрывался за чугунными воротами. И все же безжалостные свечи не желали гаснуть по велению ее мысли, и раз на пятый, раздосадованная и уставшая, Клара, не сдержавшись, яростно задула пламя и обессиленно опустила голову на стол. — Я все же простой обыватель, Луи, и ничего с этим не поделаешь, — удрученно пробормотала она, уткнувшись носом в деревянную столешницу. Ей не хотелось поднимать голову и возвращаться к ненавистному подсвечнику и своим занятиям, и она сидела так очень долго, до тех пор, пока поза не стала мучительно болезненной. А когда все же взглянула на свечу, то уже успела забыть о том, что загасила светильник несколько минут назад. И тогда — к ее вящему удивлению — обугленный фитиль, лишь долю мгновения остававшийся чернильным огарком, почти мгновенно вспыхнул, словно угодливо подстраиваясь под ее ожидания. Клара раскрыла рот от изумления. В какой-то момент она даже усомнилась, что и впрямь задула свечу. Возможно, она просто задремала, и ей привиделось, что она тушит ненавистный огарок. Но в глубине души она радовалась своей победе. Маленькой, но такой важной. Как это обычно бывает, за первым успехом быстро последовали новые. Уже в следующий раз Клара снова смогла зажечь потушенную свечу. Водя пальцами на безопасном от пламени расстоянии, она не переставала спрашивать себя, что же она, собственно, сделала — создала новый огонь или вернула недавно угасший. Но ни книги, ни интуиция не давали ей ответа. По крайней мере, теперь она могла упражняться не только в кабинете Госпожи, но и в своей спальне, да и вообще везде, где удавалось укрыться от посторонних глаз. На то, чтобы усилием воли затушить огонь, ей понадобилось еще почти три месяца. И в тот момент, когда пламя оплывшей свечи в общей столовой погасло, на стол одна за другой упали две большие капли крови. Клара испуганно прикоснулась к носу и, отняв руку, с ужасом увидела ярко-красные мазки на своей ладони. Кровь удалось остановить далеко не сразу, а потом Клаудия ещё около получаса охала над ней и ахала. Кларе было страшно пытаться снова, но она знала, что это необходимо. Только в следующий раз она удостоверилась, что рядом действительно никого нет. Как ни страшно ей было умереть от кровопотери в полном одиночестве, но раскрыть свой секрет соседкам по комнате она боялась ещё больше. Впрочем, во второй раз она отделалась уже меньшей кровью. Постепенно и незаметно для себя она стала кое-что понимать в книгах. Даже "Триптих" уже не был для неё тысячестраничным набором непонятных символов. Круглая стрелка, единство конца и начала — вечность, стрелка вверх — огонь, вниз — земля, вода и воздух — зигзаги, разнонаправленные вертикальные стрелки — время... Она постепенно освоила большую часть элементарных упражнений из "Тетралогии" и даже пробовала варить кое-какие зелья из небольшой книжицы под названием "Venena et Remedia". Правда, свои успехи по этой части она никак не могла оценить, потому что опасалась пробовать результаты своих трудов на товарищах и, уж тем более, не осмелилась бы принимать их сама. Клара узнала, что одних и тех же результатов можно достичь разными способами, и, в конце концов, научилась выполнять простейшие трюки, вроде перемещения небольших вещей, да еще делать это так, чтобы не заливать все вокруг кровью и не падать в обморок. На то, чтобы все рассказать Доминику, ей потребовался не один день. Их привычное распределение ролей «рассказчик — слушатель» перевернулось с ног на голову, и Клара поняла, что постоянно говорить для неё утомительно и неприятно. Доминик же слушал с широко раскрытыми глазами, но все же рассказ поразил его не так сильно, как она рассчитывала. — Так вот оно что, — бормотал он время от времени. Он задавал множество вопросов, на которые у Клары не было ответов, а когда она продемонстрировала ему те нехитрые трюки, что дались ей потом и кровью, он лишь нетерпеливо кивнул и тихо спросил: — Ты говорила, что умеешь возвращать мёртвых к жизни. Покажешь? Клара смущённо уставилась на него. — Но ждать подходящего случая придётся очень долго, — осторожно заметила она. — На самом деле… если повезёт, этот случай совсем не представится. Доминик бросил на неё опасливый взгляд. — Я могу... убить что-нибудь, и ты мне покажешь, — Клара отшатнулась от него, и он поспешил добавить: — Я совершенно уверен в тебе. У тебя получится. Клара неверяще вглядывалась в его лицо: в золотистых глазах появился странный металлический отблеск, который она раньше никогда не замечала. — А я совершенно не уверена, — голос плохо слушался ее. — У меня получилось всего один раз, два месяца назад. Тогда я оживила вороненка, которого убила Серпента. "Два раза, если считать день аукциона, когда Госпожа купила меня". Но она не сказала этого вслух. Доминик тронул ее за плечо, и жутковатый блеск в его глазах исчез. — Я напугал тебя, извини, — пробормотал он. — Просто... это так невероятно. Мне бы так хотелось посмотреть на настоящее чудо. Он помолчал с минуту. — Помнишь, мы недавно нашли в лесу мёртвого кабана? Смогла бы ты его оживить? Клара замотала головой. — Не думаю, что смогу вернуть к жизни то, что было мертво так долго. На самом деле, не думаю, что это вообще возможно. Здесь… счёт идёт на секунды. Собственные достижения вдруг показались ей ничтожными. Наверное, и заикаться о них не стоило. — Я так рад, что ты мне рассказала, — улыбнулся Доминик. — Только подумать, что ты родилась магом... Знаешь, это важно для каждого, для всех нас. И все же, Клара, мы не должны говорить остальным. Время шло, и теперь, имея общий секрет, они стали уединяться ещё чаще, избегая общества товарищей. — Ты не думала о том, что ты не одна? — как-то раз спросил Доминик, лежа на кровати Клары в комнате девочек и водя ногой по чёрной ткани полога. — Маги были уничтожены сто двадцать три года назад. Даже те, кто ещё не забыл о тех временах, считают, что живая магия навсегда ушла из мира. Хозяин Харман говорил, что для рождения одаренного ребёнка обычно оба родителя должны были быть магами. Очень редко такие дети рождались от смешанных браков, имея одаренными либо отца, либо мать... Но если твои родители были самыми обычными, — а так и было, иначе тебя не продали бы на ферму, — возможно, есть и другие... Возможно, не все потеряно. Клара думала об этом и не раз. Иногда эта мысль рождала у неё в душе смутную надежду на то, что где-то в этом мире существуют люди, среди которых она сможет чувствовать себя своей, потому что они будут точно такими же. Однако каждый раз эта надежда угасала, оставляя после себя лёгкий привкус горечи. Даже в самых вольных мечтах она не могла представить себе этих людей, увидеть их лиц. Возможно, она просто не знала, какова сама, плохо помнила свое лицо. — Да, возможно, — коротко ответила она. — Тогда тебе нужно будет найти их и быть с ними, — Доминик говорил твёрдо, но его лицо было печально. — Я никуда не уйду без тебя, — заявила Клара, избегая смотреть ему в глаза. — С магами или вампирами — мы всегда будем вместе. Доминик ничего не успел ответить, потому что в следующую секунду черный полог, будто сам по себе, дернулся в сторону, и в закуток, словно из ниоткуда, вплыла приземистая фигура Безумной Линды. Доминик резко сел на кровати. Линда так и застыла грудой тряпья в неуютной от ребят близости, капюшон полностью скрывал ее жуткое лицо. — Тебе надо уйти, Дом, — пробормотала Клара. — Это же спальня девочек. Так что… уходи! Доминик поспешно вскочил с кровати, как можно осторожнее обошёл Линду и скрылся из виду. Но прислужница Госпожи осталась. Она простояла рядом с Кларой ещё несколько бесконечных минут, прежде чем бесшумно исчезнуть за чёрными занавесками. После этого Клара стала осторожнее, все чаще пресекая попытки Доминика посекретничать. Да она и не видела смысла в разговорах, потому что понимала, что ее друг единственно ждёт, когда же она, наконец, покажет ему свое главное умение. Шанс представился в конце октября. В тот год первые заморозки ударили рано, и Клара и Доминик, назначенные дежурными по кухне и вынужденные вымыть целую гору посуды в студеной воде, порядком продрогли. Внезапно их внимание привлек странный шум, нарушивший размеренную монотонность работы. Клара обернулась и увидела белую неказистую фигурку Серпенты. Кошка двигалась как-то странно, рывками, и, приглядевшись повнимательнее, Клара поняла, в чем дело: Серпента нашла себе новую игрушку — маленького серого мышонка. Интересно, откуда здесь могли взяться мыши? Их давным-давно не видели в общежитии. Кошка явно была довольна находкой, отпускала ее и снова хватала, тыкая выпущенными когтями и слегка пробуя на зуб. Жертва лишь робко попискивала в ответ на издевательства. — Серпента!.. Клара рванула к хвостатой мучительнице, но Доминик ухватил ее за локоть. — Стой! Сейчас она его задушит, и тогда... Клара замерла на месте, и следующие секунды показались ей настоящей пыткой. Казалось, она сама лежит на старом дощатом полу, а огромный костлявый монстр глумится над ней. Наконец мышонок затих, и Серпента, потеряв интерес к сломанной игрушке, отошла в сторону. Клара перевела дыхание. Она снова стала собой, Серпента — ее любимицей, а мышонок — мертвым мышонком. Не так уж много требовалось исправить. Она бросилась к крошечному неподвижному комку шерсти, и Доминик поспешил следом, но держался чуть поодаль, на почтительном расстоянии. Оба встали на колени рядом с мертвым зверьком. Клара выдохнула в горсть и накрыла мышонка ладонью, пытаясь вместе с дыханием отдать ему и часть жизненной силы. Не стоило жадничать: такому маленькому существу требовалось совсем немного. И все же с первого раза у нее ничего не вышло. Пытаясь заглушить панические мысли о том, что ещё немного и будет поздно, она повторила попытку, и в этот раз почти сразу почувствовала шевеление хрупкого тельца под пальцами. Она облегченно вздохнула и подняла глаза на Доминика: тот сиял. Клара даже смутилась — никогда еще она не видела его таким счастливым. — Потрясающе! Ты действительно можешь… Я, разумеется, не сомневался, но увидеть своими глазами — совсем другое дело… Подумать только! Невероятно… — Может быть, он еще был жив, — смущенно пробормотала Клара, отнимая руку и выпуская испуганного зверька на волю. — Может, я ничего и не сделала… — Нет, он был мертв, я совершенно уверен, — благоговейно прошептал Доминик. — Как думаешь, ты смогла бы оживить человека? Думаешь, получилось бы? — Не знаю, — неохотно призналась Клара. — Это зависит от… многих вещей. Серпента!.. Она испуганно вскрикнула, заметив, что кошачьи глаза снова загораются ядовито-зеленым огнем: кошка заметила ожившую добычу и уже готовилась к броску, но Клара оказалась быстрее, вовремя подхватив ее на руки. — А как думаешь, ты смогла бы вернуть его снова, если бы она опять его убила? — не унимался Доминик, и Клара почувствовала легкое раздражение: подобные вопросы были ей неприятны. — Я не знаю! — резковато ответила она. — Я даже не знаю, возвращаю ли я вообще кого-нибудь… — Но какие же еще могут быть варианты?.. — Луи! Ее голос сорвался на крик, а Доминик, так и сидя на полу, резко повернулся к выходу. В дверном проеме дернулся и мгновенно исчез знакомый картуз. Клара замерла на месте, чувствуя, как ее наполняет леденящая тревога. Серпента начала рваться и царапаться, и она опустила ее на пол. — Ты не разглядел, это был Левый или Правый? — прошептала она, подходя к Доминику. Тот поднял на нее глаза. — Я их не различаю, если они прячут руки. А это важно? — Не знаю, — пробормотала Клара. — Но это… нехорошо. Он видел нас! Он наблюдал тайком и все видел! — Но что же такого? — нахмурился Доминик. — Разве ты не говорила, что он всегда был с тобой в той комнате? Что он ее и показал? — Он расскажет Госпоже, — Клара его не слушала. Она едва сдерживалась, чтобы не закричать. — Мы должны были быть осторожнее! — Но, Клара, Госпожа знает, — Доминик удивленно смотрел на нее. — Она всегда знала. С самого первого дня! — Да, это должно быть правдой, — пробормотала она, обессиленно падая на пол рядом с другом и сжимая виски ладонями. — Но почему же она никогда не подавала вида? Ничего не говорила? Не могу избавиться от ощущения, что что-то делаю не так… — Нет, — улыбнулся Доминик. — Ты просто делаешь то, чего никто не делал. По крайней мере, за последние сто двадцать три года.***
После кухонного дежурства прошло несколько дней. Казалось, в Доме за это время ничего не изменилось, однако тревога, поселившая в сердце Клары, не желала уходить. Напротив, она разрасталась, окрашивая серые осенние дни в еще более мрачные оттенки. Луи больше не следовал за ней по пятам. Он словно потерял к ней всякий интерес, и это обстоятельство отчего-то тревожило ее еще больше. В один из вечеров Клара и Доминик, быстрее остальных разделавшись с ужином, тайком убежали за ограду, чтобы немного прогуляться перед сном. Они часто проделывали подобный трюк, потому что обоим нравилось находиться по другую от забора сторону. Когда Дом ночных кошмаров скрывался за стеной вековых деревьев, они могли хоть на несколько секунд притвориться, что его никогда не существовало. Клара помнила, как лес пугал ее в первый год, но за время вечерних прогулок они с Домиником неплохо его изучили и потому не боялись, по крайней мере, той его части, что примыкала к владениям Госпожи. И что бы там ни рассказывал Петер про огромных волков и медведей, но за два года живые звери в лесу им ни разу не встретились. Октябрьский воздух был уже по-зимнему холоден, и легко мерзнущая Клара зябко куталась в шаль, однако она упрямо шла вперед, не желая выказывать слабости. Сегодня ей особенно сильно не хотелось возвращаться. — Сколько звезд, — пробормотал Доминик, вглядываясь в чернильную синеву неба у них над головами. Клара обиженно отметила, что он полдороги прошел вот так, задрав голову вверх, и при этом ни разу не споткнулся. Она же смотрела под ноги, но постоянно налетала то на корни, то на коряги. В очередной раз споткнувшись о полусгнившие останки иссохшего дерева, она, кроме боли в пальцах ноги, вдруг ощутила пробежавший по спине холодок. — Тут кто-то есть! — выкрикнула она прежде, чем сумела что-нибудь услышать или разглядеть. — Что? — Доминику пришлось вернуть взор с небес на землю. — Но я ничего не вижу… Он осекся. Где-то там за деревьями, в черной, наполненной неизвестностью тьме, послышался странный шелест и хруст. — Черт подери! — выругался Доминик. — Неужели сказочки Петера решили оказаться правдой именно сегодня? За первым поворотом петляющей тропинки мелькнула высокая тень. — Бежим, — прошептала Клара, хватая Доминика за рукав. — Поздно, — тихо ответил тот, не двигаясь с места. Женщина стремительно приближалась к ним легкой, почти парящей походкой. В серебряном мерцании ее светлых волос свет ущербной луны казался блеклым, матовым. — Госпожа, — Доминик опустился коленями на сухой валежник. На мгновение растерявшись, Клара последовала его примеру. Сделав еще несколько невесомых, словно скользящих шагов, де Тенебра остановилась прямо перед ними. Клара бросила на нее осторожный взгляд исподлобья. Отсюда, снизу, вытянутая фигура Госпожи казалась фантастически высокой: встань она на цыпочки, и смогла бы дотронуться до верхушки ближайшей сосны. — Не стоит находиться в лесу в такую холодную темную ночь, — спокойно заметила она. На самой Госпоже было обычное одеяние: мужские брюки и кружевная рубашка с коротким рукавом. Эта ночь, как и все прочие, не была для нее холодной. — Вам обоим лучше немедленно вернуться, — продолжила де Тенебра. — Но не идите спать. Я буду ждать вас в своем кабинете. — Зачем? — надорванно выкрикнула Клара. Ее сердце неистово колотилось в горле, грозя порвать голосовые связки. Ответа не последовало. Глаза Госпожи, неподвижные, сотканные из одного с ночным мраком вещества, не выдали, да и не могли выдать никакого подобия чувства, но Клара могла поклясться, что на долю мгновения ощутила на себе холодный, пронизывающий взгляд. Госпожа обошла их, сделала несколько неслышных шагов прочь и скрылась за поворотом тропинки. Клара, осторожно наблюдавшая за ней через плечо, не сомневалась, что даже если бы они сейчас бросились следом, то до самых ворот не догнали бы даже ее тени. Она поднялась и, ухватив друга за локоть, потянула вверх. — Доминик, давай убежим! Скорее! У нас мало времени, — она отчаянно тянула его в направлении, противоположном тому, где скрылась Госпожа. — О чем это ты? — пробормотал Доминик, потрясенно глядя на нее. — Разве ты не слышала? Нам нельзя сердить Госпожу еще больше. Нужно немедленно возвращаться. — Нет-нет-нет, — Клара исступленно мотала головой. — Мы не можем вернуться! Надо уходить сейчас, пока еще есть возможность! — Но возможности нет! — Доминик вырвал руку и схватил ее за плечи. — Мы ушли настолько далеко, насколько было возможно, и теперь должны вернуться. Да что с тобой такое в последние дни? — он перевел дух, и его тон смягчился. — Жалеешь, что рассказала мне? Не доверяешь? — Нет, вовсе нет, — удивленно ответила Клара. Она совсем не ожидала, что он примет ее беспокойство на свой счет. — Я не доверяю Госпоже. Зачем она хочет видеть нас прямо сейчас? Доминик отпустил ее. — Откуда мне знать? — он пожал плечами, невесело усмехаясь. — Наверное, дело в том, что мы вышли за ограду без разрешения. Должно быть, Госпожа готовит нам выволочку. Не бойся, — он весело ей подмигнул, — что бы она ни придумала, я потребую, чтобы меня наказали за нас обоих. Клара не двигалась с места, нервно выдергивая шерстяные нитки из своей шали. — Идем, трусишка, — он схватил ее за руку и потянул в сторону Дома ночных кошмаров. Клара не сопротивлялась, но Доминик шел так быстро, что поспеть за ним у нее не было никакой возможности, так что ему все равно пришлось тащить ее почти до самых ворот. — Как думаешь, что она делала в лесу так поздно? — тихо спросила Клара, вглядываясь в поредевшую осеннюю листву и стволы деревьев, слепленные в единую массу быстрым движением и густой темнотой. Теперь лесной мрак казался ей более жутким, потому что скрывал мрачные секреты Госпожи. — Понятия не имею. Возможно, ждала нас, — слегка запыхавшись, ответил Доминик, но, заметив, что Клара пытается остановиться, быстро добавил: — Успокойся, я так не думаю. Почему бы Госпоже не прогуляться перед… гмм… ночным отдыхом? Да уж, интересно, что она делает по ночам, когда не уезжает к Герцогу или Виконту? Клара ничего не ответила, да и несущийся вперед Доминик не горел желанием продолжать разговор. Лишь оказавшись на знакомой территории своего жилища, оба перевели дух. Клара бросила взгляд на господский дом — даже издалека она различила световые блики на оконном стекле второго этажа. Значит, их уже ждут. Не в силах сдержать внезапно охватившую ее панику, Клара схватила Доминика за руку. — Пошли, лучше скорее разделаться с неприятностями, — он слегка улыбнулся и сжал ее пальцы. Они сбавили шаг, и до Дома ночных кошмаров шли чуть медленнее, неохотнее, а у самого порога даже Доминик немного замешкался. В холле первого этажа было непривычно пусто, и Клара поняла, что рассчитывала увидеть здесь одного из Луи или, на худой конец, Линду. Удивительно, но в их отсутствие Дом казался еще более жутким, и это при том, что своим пугающим названием он был обязан именно господской Утвари. По пыльной лестнице, каждую ступеньку которой Клара успела изучить, как свои пять пальцев, они добрались до второго этажа и совсем скоро оказались у кабинета Госпожи. — Зайдите и закройте дверь, — раздался негромкий мелодичный голос, прежде чем Клара и Доминик успели хотя бы переглянуться для взаимной поддержки. Они повиновались. Клара бросила быстрый взгляд на шкаф, за которым скрывалась потайная дверь — книги навалены грудой: замученная необходимостью постоянно переставлять их с места на место, она в последнее время была особенно небрежна. Она ощутила легких укол совести. Возможно, сейчас ей придется ответить и за нерадивое обращение с господским имуществом. Госпожа сидела в кресле за дальним концом стола, посередине которого помещался знакомый двурукий подсвечник. Обе свечи горели, а шторы в комнате не были задернуты. В первое мгновение Доминик предпринял неуверенную попытку опуститься на колени, но Госпожа остановила его привычным мановением руки. — Что ж, — нарушила она тишину минуту спустя. — Вот уже некоторое время я испытываю потребность поговорить с вами обоими. Возможно, вы сможете угадать причину. Доминик? Клара услышала, как ее друг судорожно втянул носом воздух. — Вы хотите знать, что мы делали в лесу без вашего ведома, Госпожа? — тихо спросил он, склонив голову в самом искреннем раскаянии. — Право же, у меня нет объяснения, которое бы удовлетворило… — О, мне не нужно объяснений, — перебила его де Тенебра. — Я знаю, зачем ходят в лес по ночам. Затем, чтобы скрыть во мраке тайны, когда те становятся слишком большими, чтобы прятать их в рукавах… Но тайны — вовсе не карты. Они как… ведра с водой. Искушение разделить ношу хоть с кем-то так велико… но чем больше рук тянется к ведру, тем быстрее расплещется вода… Она замолчала и застыла в неподвижности — острые ногти впились в полированное дерево подлокотника, чернильные глаза смотрят в никуда. По всем человеческим законам им полагалось бы быть слепыми, но вампирское беззаконие сделало их всевидящими. Клара нервно переминалась с ноги на ногу, чувствуя мучительное смятение стоявшего слева Доминика. — Да, Госпожа, у нас есть тайна, — наконец, не выдержал он. Клара рывком повернулась к другу, едва удерживаясь от того, чтобы дернуть его за рукав. — Но ведь наша тайна не секрет для вас. Мы никогда ничего не пытались от вас скрыть. — Я знаю много секретов, — тихо проговорила де Тенебра, и Клара с холодеющим сердцем отметила, что мягкий мелодизм пропал из ее голоса. Теперь он отдавался от стен тревожным металлическим призвуком, словно удары кочерги. — Наверное, я смогла бы выложить своими секретами новый Главный тракт, да еще парочка осталась бы у меня в кармане. Так что тебе придется уточнить, Доминик, о каком секрете идет речь. С минуту тот молчал, а потом шагнул вперед и тихо произнес: — Но он же не мой, Госпожа. — Я показала ему трюки, которым научилась по вашим книгам! — не выдержала Клара, хватая Доминика за рукав и пытаясь вернуть на прежнее место. — Это все моя вина! Моя вина и мой секрет! — А, так вот в чем дело, — откликнулась Госпожа. — Речь о том, что в нашем уединенном жилище неизвестно каким образом — подобно мышонку-сироте — завелся маг. И что ты думаешь об этом, Доминик? — Почему вы спрашиваете его?! — выкрикнула Клара. Ее голос отдавался от стен ломким отчаянием. — Он тут ни при чем! — Я думаю, это замечательно, — глухо ответил Доминик, словно не слыша ее. — Замечательно… — повторила Госпожа в тягучей задумчивости. — Но замечательно — это совсем не хорошо, правда? Замечательные вещи приковывают любопытные взгляды, а любопытные взгляды влекут за собой злые руки, и потому замечательные вещи скорее прочих оказываются поломанными. Что же мы можем сделать? — Вырвать любопытные глаза и злые руки, — тихо, но твердо ответил Доминик. — Мы должны защищать чудеса, которые нам достались, разве нет? Госпожа приложила руку ко лбу, зарываясь пальцами в свои серебристые волосы. — Если бы все было так просто... Люди забыли старые легенды. Забыли, что на месте оторванной руки вырастают три когтистые лапы. Нет, куда проще прятать чудеса в темном сыром подвале, чтобы под слоем пыли они потеряли весь свой блеск, а если повезет, рассыпались со временем серой трухой, и тогда уж точно никому не достались. Повисла тишина, отдающаяся в ушах у Клары мучительно-оглушительными ударами, такими громкими, что она не могла поверить, чтобы этот грохот могло издавать ее собственное сердце. Задыхаясь, она краем глаза заметила, что Доминик сделал еще один шаг к Госпоже, и удивилась, почему же он не спотыкается, ступая по качающемуся и вращающемуся полу. — Все устали, — тихо заметила Госпожа, отнимая руку от лица, и Клара подумала, что она говорит не только о них. — Еще только одна маленькая деталь. Подойди! Она протянула к Доминику бледную руку, и Клара, вынырнув из зыбкого оцепенения, бросилась вперед и вцепилась в запястье друга сразу обеими руками. — Не ходи, Доминик! — прошептала она, давясь слезами. — Пожалуйста, останься со мной! Давай уйдем отсюда прямо сейчас! Он медленно повернулся к ней. — Мы не можем уйти, — грустно улыбаясь, проговорил он. — Отпусти меня, Клара. Я должен сделать, как велит Госпожа, ведь именно для этого мы здесь. Ну же, еще немного, и мы вернемся домой. Он мягко расцепил ее руки и подошел к Госпоже. Та поднялась из кресла. Теперь они с Домиником были примерно одного роста, но Клара видела, что он горбится, чтобы не быть выше. Де Тенебра протянула руку, провела острием ногтей по щеке, ребром ладони — по линии подбородка. — Ты был самым дорогим моим приобретением за все годы, — проговорила она мягко, обхватывая его лицо двумя ладонями, словно желая притянуть к себе для поцелуя. — И стоил каждого потраченного флорина, — быстрым, едва уловимым движением Госпожа повернула голову Доминика влево — чуть дальше, чем можно, едва-едва переломив тонкую грань — и сразу отдернула руки. Доминик упал на пол с глухим стуком, а шаткий мир, сорвавшись в пропасть, достиг дна и, наконец, замер в неподвижности.