Красный звон тишины

Время застыло. Его течение словно наткнулось на преграду, которую не могло преодолеть или обойти. Не в силах оторвать взгляда от лежащего на полу Доминика, Клара все же уловила краем глаза, что Госпожа села обратно в кресло. Измученное сознание подарило ей еще несколько мгновений ужасающего спокойствия, прежде чем тяжесть произошедшего, разом обрушившись на плечи, придавила к земле. — Доминик!!! Она бросилась к другу, упала на колени и, схватив его безвольную руку, прижала к губам. Она забыла о Госпоже, о себе, о Доме ночных кошмаров и обо всем мире. Ничто больше не имело значения, кроме тепла, которое его рука все ещё хранила и которому она не могла позволить рассеяться. Клара наклонилась к лицу Доминика, но даже не успела выровнять дыхание, когда голос Госпожи ударом ледяного кнута выбил из груди хрупкую надежду. — Давай, попробуй, оживи его. И тогда я убью его снова. Медленнее и мучительнее. Разорву на две, три, полдюжины частей. И если ты снова сумеешь оживить его, разорву на чертову дюжину кусков и спрячу по всему дому, в самых укромных уголках. А если ты отыщешь каждый и все-таки вернешь его к какому-то подобию жизни, я раздеру его тело на бессчетное множество клочков, и буду делать это до тех пор, пока ты не сдашься или не скроишь мне какого-нибудь Заплатанного Доминика. Клара в ужасе уставилась на Госпожу. Ее разум был не в силах до конца осознать всю леденящую жестокость этих слов, однако тело уже все поняло — руки неистово тряслись, горло сжималось в пустых рвотных спазмах, а комната расплывалась, утопая в слезах, заливающих щеки, капающих на пол. — И так ли ты уверена в том, что сможешь? Даже в первый раз, — тихо продолжила Госпожа. — Неужели больше не задаешься вопросом — возвращаешь ты потухшее пламя или создаешь новое? Что будет, если заместо Доминика ты получишь… нечто иное? Клара ни в чем не была уверена — руки ее не слушались, а горло то и дело перехватывало горестным спазмом. Она поднесла ладонь ко рту, задохнулась в мучительной судороге и, не в силах больше сдерживаться, упала Доминику на грудь и горько разрыдалась. — Слезы, кровь, слизь, — тихо проговорила Госпожа. — Так много влаги, но всегда недостаточно... Люди, словно водяные часы: когда вся отмеренная жидкость выливается, они уже ни на что не годятся... до следующего поворота... Если бы вы понимали это, то не расходовали бы влагу по пустякам. Клара подавилась рыданиями, кровь бросилась ей в лицо, а руки задрожали в бессильной, тошнотворной ненависти. — По пустякам... — неверяще повторила она. — Вы… Вы убили его... Она задохнулась. Слова, словно лезвия, оцарапали горло, и теперь каждый вдох отдавался в груди мучительными режущими судорогами. Она прижала ладонь ко рту, чтобы сдержать крик боли. — Да, убила, — подтвердила Госпожа. — И убью снова. Любого, кому ты захочешь поведать свой маленький секрет. Что, по-твоему, должно было меня остановить? — Он был моим другом, — прошептала Клара, и собственной голос показался ей чужим. — Единственным другом! Слезы новым потоком хлынули по щекам. Фигура Госпожи поколебалась, и Клара быстро опустила взгляд. Ей было невыносимо смотреть на чудовище, в одночасье отобравшее у нее все, что делало ее жизнь чуть менее невыносимой. — Друг… — повторила Госпожа, и Клара едва удержалась от того, чтобы не заткнуть уши — настолько ей стал отвратителен этот мягкий мелодичный голос. — Значит, вот это ты называешь дружбой? Посели двух котят в одном сарае, и они непременно подружатся… Но он никогда не был и никогда не стал бы тебе настоящим другом. Потому что был не таким. С самого начала и в самом главном. Естественные враги... Один вид, но такое разное нутро. Довериться кому-то лишь потому, что он кажется подобным тебе... Как дорого всем нам стоила эта ошибка. Клара не отвечала. Она не могла и не хотела понимать, о чем говорит Госпожа, но та отчего-то не желала с этим мириться. — Что же ты скажешь на это? — требовательно вопросила она. — Скажу, — каждое слово давалось с трудом, но Клара все же сумела взять себя в руки, — скажу, что вы ни черта не смыслите в котятах... Вы ничего не понимаете, потому что у вас нет души, ваше сердце мертво! А он... — она с трудом проглотила ком в горле и сморгнула несколько новых слез, — он был добр ко мне... Он первый и единственный был добр ко мне! И я... Я не хочу... Не смогу снова жить в мире, где его нет! Клара закрыла лицо, захлебываясь рыданиями. Она услышала, что Госпожа поднялась на ноги, но не отнимала рук. В ее сердце затеплилась смутная надежда. Может, она достаточно разозлила Госпожу, чтобы та убила ее на месте. Так же быстро и ещё до того, как ей придётся узнать, каково это, снова остаться без Доминика. Быть может, она даже не успеет заметить, как тьма за веками глаз сменится другой, вечной тьмой... — И ты думаешь, что он был добр к тебе просто так? — продолжал все тот же беспощадный голос, ещё недавно казавшийся таким прекрасным. — Думаешь, люди могут быть добры просто так? Не тая за улыбками личные мотивы? Неужели даже сейчас тебе не приходят на ум несколько вероятных причин его доброты, которые, в конечном итоге, стали бы тебе отвратительны? Клара сжала руки в кулаки, и горячая ненависть осушила непролитые слезы. — Причины не имеют значения! — закричала она, поднимая глаза на Госпожу. — Он был моим другом! Он был дорог мне больше всего и всех на свете, а вы... — она снова запнулась, но Госпожа не стала дожидаться, когда она сможет продолжить. — В таком случае, ты должна быть мне благодарна, — отчеканила она. — Потому что благодаря мне он навсегда останется твоим другом, и ты уже никогда не увидишь его в ином качестве. А разве важен не конечный итог? К чему ещё десять или даже двадцать лет жалкой, ничтожной жизни, если они лишь испортят такой прекрасный итог — лучший друг, отдавший за тебя свою жизнь. — Он не отдал жизнь за меня! Вы убили его из-за меня! Как, как я смогу с этим жить?!— закричала Клара, и в какой-то миг ей показалось, что в неподвижном лице Госпожи что-то изменилось, однако она немедленно раскаялась в этих безотчетных и глупых попытках наделить бездушного монстра хоть какими-то подобиями чувств. — Вы убили его… — горько повторила она. — И вы позволяете себе домысливать, рассуждать о том, что вам недоступно. Я ненавижу вас! — ее голос сорвался, и она сжала ладонь Доминика. — Не только я… Сама природа вас презирает. Ваше существование оскорбительно для нее! Подобная мерзость никогда не должна была появиться на земле. Я хочу, чтобы вы все исчезли, иссохли, провалились в ад, к вашему единственному настоящему королю! Клара задыхалась. Множество мучительных чувств разрывали грудь, но не могли оформиться в слова, достаточно сильные, чтобы выразить всю ненависть и боль и, возможно, приблизить желанный конец. Но Госпожа взирала на нее сверху вниз, неподвижно и равнодушно. И постепенно даже горькая надежда начала ускользать, а на смену гневу снова пришли беспомощные слезы. — И все это ты поняла только сейчас? — протянула Госпожа. — Разве это простое знание не должно было прийти к тебе вместе с умением ходить и говорить? Какое же безнадежно глупое дитя! Возможно, мне стоило предоставить Магнусу разбираться с тобой. Все равно долго ты не проживешь. Клара ничего не ответила. Она едва успевала вытирать рукавом опухшие глаза, которые, казалось, отказались от способности видеть мерзости этого мира и теперь годились лишь на то, чтобы истекать солёной болью. — Иди спать, Клара. Собственное имя из уст Госпожи оглушило ее, показалось странным, неестественным. — Мне нужно привести свой дом в надлежащий порядок. Одно резкое движение — и она оказалась рядом, однако Клара, измученная и полуослепшая, каким-то образом опередила ее. — Не трогайте его! — яростно закричала она, бросаясь Доминику на грудь. — Я вам его не отдам! Она не сомневалась, что сейчас острые когти вопьются в ее плечо, раздирая платье, а дьявольская сила отбросит к стене, выбив все оставшиеся силы. Однако, к ее изумлению, Госпожа отстранилась и так же быстро поднялась на ноги. — Будь по-твоему. Она повернулась и неслышно, словно и не касаясь ступнями старого дощатого пола, выскользнула из комнаты. Клара оглянулась через плечо и, удостоверившись, что Госпожи больше нет рядом, ткнулась лбом в грудь Доминика и позволила своим чувствам взять верх над всем остальным. Она больше не плакала, — слез не осталось, — но кричала во всю мощь слабых лёгких, завывая, как раненый зверь, который не надеется на спасение, а лишь призывает жестокий безразличный мир в свидетели своих страданий. Ей было все равно, что ее могут услышать в общежитии или что Госпожа может вернуться. Она ненавидела себя и почти сознательно желала причинить себе как можно больше вреда. Ну почему, почему Доминик должен был умереть из-за ее глупых фокусов? Она чувствовала себя грязной, меченой, безнадежно запятнанной с самого рождения. Клара не знала, сколько времени прошло прежде, чем она окончательно осипла, и, измученная криком и горем, погрузилась в благостное отупение. Голова кружилась и гудела, но она не желала приходить в чувство. По крайней мере, так ей хватало сил лишь на то, чтобы думать о самом главном — как вынести Доминика из Дома ночных кошмаров. Даже те несколько тщетных попыток, что она предприняла, были излишними, потому что Клара с самого начала знала, что не сможет его поднять. А помочь себе магией она не умела. Оставался лишь один способ. — Я... я ненадолго, — прошептала она, откидывая со лба Доминика влажные кудри. — Пожалуйста, не… Не уходи. Она не произнесла этого вслух: даже невысказанной эта мысль слишком пугала ее. Стоит отойти, и Доминик исчезнет, будто его и не было. Потеряй она его из виду, и уже никто не вспомнит его имя. Клара бросилась вниз по ступеням, выскочила из дома и побежала через двор. Она не любила просить помощи, потому что слишком привыкла к отказам, но сейчас было не время вспоминать прошлые обиды. Она взбежала на второй этаж общежития и проскользнула в одну из мальчишеских комнат. Она знала, что Петер спит здесь, но не знала точно, где находится его кровать. Однако удача ей улыбнулась, и после пары наугад отодвинутых ширм Клара разглядела во мраке знакомую длинноносую физиономию. — Петер! Проснись, Петер! — она тихонько потянула его за рукав рубашки. — Пожалуйста, мне нужна твоя помощь. Этих несмелых попыток было недостаточно, чтобы разбудить уставшего здоровяка. И Клара, злясь на себя за непобедимую робость, изо всей силы дернула его за руку. — Петер!!! Этот возглас должен был перебудить половину спальни. Клара испуганно притихла. Но все же своей цели она достигла. — Кто здесь? — Петер спросонок пошарил в темноте руками, ухватил Клару за руку и притянул к себе. — Петер, это я, Клара, — спешно проговорила она, прежде чем он продолжил исследовать ее на ощупь. — Мне нужна твоя помощь... — Клара? — удивлённо переспросил он. — В чем дело? Тебе сюда нельзя... Тем более, ночью... Ты же не?.. — Пожалуйста, пойдем в дом Госпожи, — перебила она.— Там Доминик... Мы должны забрать его оттуда... Ком в горле снова заставил ее замолчать, а Петер тем временем свесил ноги с кровати. — Забрать? Почему он сам не вернётся? Что он вообще забыл ночью в господском доме? Зачем ещё и нам туда идти? Мы не можем... Клара в отчаянии сжала руки в кулаки. С чего она взяла, что получится? Разве до сих пор ей хоть раз удалось чего-нибудь добиться уговорами? Едва отдавая себе отчёт в том, что делает, она зажала Петеру уши своими ладонями. Слушай только меня и делай только то, что я приказываю. Сейчас мы пойдём в дом Госпожи, и ты мне поможешь забрать оттуда Доминика. Ты не будешь шуметь, говорить и не будешь задавать вопросов, пока мы не выйдем. Ты меня понял? Клара резко отдернула ладони и неверяще уставилась на них, удивленная и немного напуганная тем, что она только что сделала. Она ни слова не произнесла вслух, однако голос, озвучивший ее волю, был громче и твёрже привычного внутреннего голоса. И, судя по всему, Петер его услышал, потому что, когда Клара встретилась взглядом с его остекленевшими глазами, он деревянно кивнул, поднялся на ноги, отодвинул ширму и двинулся к двери. Дрожа, Клара бросилась следом. Петер спускался по лестнице быстрыми, бесшумными, жутковато ритмичными шагами, и она едва поспевала за ним. Наверное, с самого начала нужно было сказать, чтобы он следовал за ней. Если бы не потрясение, Клара, несомненно, забеспокоилась бы о том, что именно она сотворила с Петером и долго ли он будет пребывать в таком состоянии. Они пересекли двор и дошли до господского дома. Ни секунды не колеблясь, Петер переступил порог так пугавшей домочадцев обители. Однако сделав несколько уверенных шагов вперед, он все же замешкал. — Нам нужно на второй этаж, в кабинет Госпожи, — сказала Клара, пытаясь вложить в голос всю твердость, на которую была способна. Ничего не говоря, Петер направился к лестнице все теми же быстрыми, уверенными шагами. Гнавший вперед страх, страх, что Госпожа каким-то немыслимым образом сумеет стереть существование Доминика вместе с его телом, пропал в ту минуту, когда они переступили порог кабинета, но его мгновенно сменила нестерпимая тоска. Однако прежде чем Клара успела со всей полнотой ощутить боль утраты, Петер, не останавливаясь, подошел к Доминику, подхватил его под мышки, поднял, и, перекинув одну руку через свое плечо, так же уверенно и деревянно поволок к двери. Клара бросилась к ним, подхватывая Доминика под вторую руку. Разумеется, толку от ее помощи было мало, но она не могла оставаться в стороне. Обратно они шли куда медленнее. Петер кряхтел под тяжестью своей ноши, но упрямо, как заведенный, топал к выходу. У Клары давно ломило все тело, но она не могла оставить Доминика на этого нового Петера с остекленевшими глазами и механическими движениями и потому, стиснув зубы, старалась не отставать. Стоило им выйти за порог, и поведение Петера изменилось. Его походка потеряла свою жутковатую бодрость. Пройдя ещё несколько шагов, словно по инерции, он споткнулся и, покачнувшись, упал на колени. Под весом Доминика Клара тоже упала на промерзшую землю. — Что? Что происходит? — с трудом выдавил их себя Петер, зажмурившись и сдавливая виски. — Мы что, ходили в Дом Госпожи ночью? Не могу поверить! Я, наверное, сошел с ума... Да что на меня нашло? Какое странное чувство... Казалось, он ни к кому конкретно не обращался, и потому Клара не спешила отвечать. Она осторожно коснулась руки Доминика кончиками пальцев и с ужасом ощутила холодную жестокость его кожи. Петер отнял руки от лица и тоже уставился на Доминика. — Черт подери! Курчавый... Да что же это такое? — он тронул Доминика за плечо и тут же отдернул руку. — Неужели мертв? Да как же так? Его голос дрогнул. Они никогда не ладили с Домиником, но сейчас на лице Петера был написан неподдельный ужас. — Как это произошло? — тихо спросил он. — Госпожа убила его, — глухо ответила Клара. — Но почему? — Петер бросил на нее осторожный взгляд. — Она давно не убивала домочадцев… вот так просто… Неужели он?.. Он искоса глянул на Клару и быстро сменил тему. — И мы с тобой совершенно сошли с ума! Идти в дом Госпожи ночью! Как мы вообще остались живы? И чем я только думал? — Это я тебя… попросила, — выпалила Клара, не справившись с приступом зловредной честности. — Похоже, вообще не думал, — Петер словно не слышал ее. — Как странно… Он с недоверием ощупывал голову, словно всерьез беспокоился, что мог ненароком ее потерять. — Я пойду позову остальных, — не выдержала Клара, видя, что Петер не в состоянии справиться со своим смятением. — Нет, — словно очнувшись, он тяжело поднялся на ноги. — Оставайся здесь. Я приведу ребят. Не могу тащить его в одиночку. И Клара осталась в ночи наедине с Домиником. Она была не в силах оставить его в покое и одновременно холодела от ужаса при одной мысли о том, чтобы дотронуться до остывшей, уже потерявший цвет кожи. Все, что она могла, — это лишь робко перебирать влажные волосы. Она вздрогнула, когда рядом послышались голоса, — Петера не было так долго, что она успела позабыть о том, что он должен вернуться. — Чтоб мне на месте провалиться! — Мартин подбежал первым. — В жизни бы не подумал, что переживу Доминика! Клара поднялась на ноги и отступила на шаг. За Мартином неторопливо и неохотно шел Йохан. Петер замыкал шествие. — Как это произошло? — жадно полюбопытствовал Мартин. — Правда, что Госпожа убила его? Но почему? За что? — Оставь, Мартин! — издалека оборвал его Петер. — Оставь разговоры до того, как мы внесем его в дом! Мартин бросил еще один любопытный взгляд на Клару, потом на Доминика, однако повиновался старшему и замолк. — Йохан возьмет Доминика под мышки, а Мартин за ноги, — распорядился Петер. — Я открою вам двери, — он замолк, но, должно быть, не смог побороть желание оправдаться и быстро пробормотал: — Я и так надорвался, пока тащил его со второго этажа. — Со второго этажа? — снова не выдержал Мартин, кивая на господский дом. — Оттуда? Вы ходили туда? — Потом, Мартин! — рявкнул Петер, и его голос эхом прокатился по пустынному двору. — Давайте уже убираться отсюда… Молчавший до сих пор Йохан подошел к Доминику и подхватил его под мышки. Йохан был тихим черноволосым парнем, купленным за год до Клары и Доминика, а еще он был одним из самых высоких мальчишек в Доме — должно быть, именно поэтому Петер сейчас взял его с собой, — однако Клара видела, что это был не лучший выбор. Даже в тусклом свете ущербной луны она разглядела на бледном лице выражение крайнего ужаса. Траурная процессия двинулась к общежитию. Клара шла последней. Ей хотелось что-то сделать — помочь или объяснить, — но она знала, что любое ее слово не вызовет сейчас ничего, кроме раздражения. Мартин и Йохан внесли Доминика в холл, оттуда — в столовую и, наконец, положили на деревянный стол. Петер зажег свечи, и к тому времени, как комнату озарило блеклое пламя, в столовую успели подтянуться остальные девочки и мальчики. Одни топтались у входа, другие — по углам комнаты, но все опасались приближаться к погибшему товарищу. Наконец, Клаудия, дрожа и старательно кутаясь в платок, подобралась к столу. — О боже, Доминик… — прошептала она, наклонилась и, надавив пальцами на веки, попыталась закрыть полуприкрытые глаза. Она всхлипнула, и на лоб Доминику упала прозрачная капля. Клара едва удержалась от того, чтобы ударить Клаудию или вцепиться зубами в ее руку, касающуюся Доминика сейчас, когда он не может этому помешать. После слов Клаудии гнетущая тишина взорвалась всхлипами, причитаниями и тихим ропотом. Почти все девочки плакали. Марта бросилась к столу, рыдая и заламывая руки, и, должно быть, упала бы Доминику на грудь, если бы Ханна и Берта не удержали ее — по щекам обеих тоже текли слезы. Многие мальчики, особенно из младших, тоже не могли сдержаться, потому что Доминик всегда был добр к новеньким. Происходящее казалось Кларе нереальным, лживым, отвратительным. Еще полчаса назад она готова была захлебнуться слезами, но теперь ее горло и уголки глаз горели от болезненно жгучей сухости. Как смеют они красть и опошлять ее горе? Разве они знали его хоть на сотую долю так, как знала она? Доминик всегда выбирал ее, но теперь он ничего не может сказать, и ее тихая невыносимая боль ничего не может противопоставить этим бестолковым воплям… — Что же произошло? — прервала Клаудия нарастающий скорбный гул. — Да, мы все хотели бы знать, — подал голос Рикард. — Госпожа убила его, — коротко ответил Петер. — Это-то мы поняли, не полные идиоты! — резко откликнулся Виктор. — Мы хотим знать, что именно произошло. — Это не меня надо спрашивать, — устало пробормотал Петер, — а ее. Он не показывал пальцем и даже не смотрел на нее, но взгляды всех собравшихся сразу обратились к Кларе. По ее спине пробежал холодок. — Что произошло, Клара? — поинтересовалась Клаудия, куда мягче, чем можно было ожидать. — Почему Госпожа так обошлась с Домиником? Он… он что, нарушил какие-то основные правила? — Правила? Что ты имеешь в виду? — пробормотала Клара. Все смотрели на нее, и сейчас она готова была рассказать всю правду, не беспокоясь о том, что ее ждет за откровения, однако слова Госпожи снова и снова отдавались в ушах: «Я убью снова. Любого, кому ты захочешь поведать свой маленький секрет». Нет, она ничего не может им сказать. Однако Клаудия как будто подталкивала ее к какому-то иному, но вполне определенному ответу. — Скажи, Доминик обидел тебя? — осторожно поинтересовалась она. — Что-о? — на мгновение изумление и возмущение вытеснили все остальные чувства. — Нет! Конечно, нет! — Да не мучай ты ее своими намеками, — подал голос Петер. — И так понятно, что не в этом дело. Подумай, о ком говоришь… Это чтобы Курчавый…. — Ну, извини! — сердито откликнулась Клаудия. — Я просто не могла не вспомнить о Гюнтере… На моей памяти Госпожа больше никого вот так запросто не убивала... — О чем вы говорите? — перебила Марта, но Клаудия лишь отмахнулась. — Неважно! — она резко повернулась к Кларе, и вид у нее был уже не такой дружелюбный. — Рассказывай, что произошло. Клара потупила глаза, обескураженная ее хмурым взглядом. — Мы… мы ушли в лес после ужина, и Госпожа застала нас там. Она очень разозлилась, что мы ушли, и… — Да вы все время там околачиваетесь… то есть околачивались, — быстро поправился Пауль. — Думаете, Госпожа не знала? Неужели никогда до этого не попадались? — Н-нет, — испуганно пробормотала Клара, и это была правда: до сегодняшнего дня Госпожа ни разу не встречалась им в лесу. — За чем она вас застала? — гнула свою линия Клаудия, слезы на ее щеках успели высохнуть. — Ни за чем! Мы просто гуляли. Как всегда. Возможно, в этот раз мы ушли слишком далеко. Мы никогда не уходили на такое расстояние от дома… Может, Госпожа решила, что мы хотим сбежать. Она очень разозлилась, велела возвращаться и зайти к ней. — И вы вернулись сами? — Да. Мы не могли ослушаться. — То есть Госпожа решила, что вы хотите сбежать, и при этом позволила вам идти назад самим, без присмотра? — Я не знаю, о чем она думала! — Клара стиснула зубы и выдержала обвиняющий взгляд Клаудии. — Я даже не поручусь, что она вообще способна думать! Карие глаза Клаудии слегка расширились от изумления. — Ты же сказала, что вы все время были вдвоем! — послышался за спиной сиплый голос. — Так почему же Госпожа не убила и тебя? Клара обернулась, встретившись взглядом с опухшими голубыми глазами Марты. — Я… я не знаю почему, — жалко пролепетала она. — Если бы только я могла, я бы предпочла умереть вместо него… Она задохнулась. Марта смотрела с возмущением и ненавистью, и эти чувства, несомненно, разделяли все находившиеся в комнате. Они любили Доминика и недолюбливали Клару. И потому она никогда не сможет оправдаться в том, что жива, а Доминик мертв. Но если бы только они знали, как сильно она ненавидит себя за это… — Довольно! — с глухой досадой осадил их Петер. — Ну чего вы хотите от нее добиться? Госпожа убила Доминика — это так. Должно быть, он чем-то навлек на себя это, и, возможно, мы никогда не узнаем чем именно. Это может случиться с каждым из нас. Даже если наша Госпожа и не славится кровожадностью — нам все равно не дано понять законы и устремления господ. В чем смысл грызться друг с другом? Собравшиеся переглянулись, кое-кто согласно кивнул, послышались новые всхлипы: отвлекшись от разборок, ребята снова вспомнили о своем горе. — Ты прав, — пробормотала Клаудия. Она опустила голову, как-то разом сникнув. — Мы никогда не узнаем, но, должно быть, Доминик действительно что-то сделал… Клара возмущенно уставилась на нее, но не нашлась, как можно возразить и при этом ничего не рассказать. — Может, нам лучше разойтись до утра? — тихо проговорил Рикард, выглядывая в окно. — Госпоже не понравится, если мы будем торчать тут всю ночь. — Я согласен, обсуждать тут больше нечего, — устало сказал Петер. — Мы закопаем Доминика в лесу на рассвете. Кажется, так это делается, хоть я и не знаю, как именно. Он сидел за столом в стороне от собравшихся. Пламя свечи отточило и заострило черты, и сейчас Клара увидела, как глубоки морщины на высоком лбу, и впервые разглядела — и как только раньше не замечала? — седые пряди на висках. Петер не выглядел молодым. Из мальчишки, которым он был еще пару лет назад, он сразу превратился в старика. — И… почему же она оставила его нам? До сих пор Госпожа никогда не заставляла нас возиться с покойниками… — задумчиво пробормотал Петер, первым поднялся на ноги и направился к выходу. Остальные поспешили следом: никому не хотелось оставаться в темноте с мертвецом. — Клара, ты идешь? — Клаудия стояла на пороге, держа в одной руке подсвечник с последней горящей свечой, а другой обнимая плачущую Марту. — Я… я сейчас, — пробормотала Клара и облегченно выдохнула, когда звук закрываемой двери забрал с собой все огни, кроме тусклого ночного свечения, льющегося из высоких окон. Она пододвинула табурет к столу и села, спрятав лицо в ладонях. Клара думала, что теперь, когда в комнате не осталось никого, кроме нее и Доминика, она сможет заплакать, но слезы не желали приходить, а тоска медленно, но неотвратимо сменялась другим чувством. В странной полудреме она не отдавала себе отчета в том, что происходит, пока, наконец, не отняла руки от лица и не увидела, как сильно они дрожат. Ее колотило от ужаса одиночества и темноты ночи, от осознания, что Госпожа и ее жуткие слуги совсем рядом — быть может, прямо сейчас прячутся в заоконном мраке, — а все ее товарищи, молчаливые соучастники бесконечного кошмара, ушли спать как ни в чем не бывало. А теперь она не могла даже взглянуть на Доминика или коснуться его руки, потому что и он тоже стал частью всего этого кошмара. В конце концов у нее не осталось ничего. Клара снова спрятала лицо в ладонях и провалилась в петляющий тоннель пугающих снов. Сначала комната вращается и дрожит, расплескивая скопившуюся в углах темноту… А вот уже Доминик тщетно пытается подняться на локтях, но, кажется, весь мир перевернуть проще, и тогда стол поднимается, становится стоймя, комната, а с ней и весь мир медленно опрокидываются набок, а только было улегшаяся тьма неохотно стекает со стен, чтобы осесть на новом полу… А потом все возвращается в устойчивую неподвижность, и Клара снова может оживить Доминика, но каждое движение в холодном вязком пространстве стоит неимоверных усилий. Она все же добирается до его лица — глаза открыты, наполнены чернильной тьмой. Мгновение — и пустые глазницы переполняются, тьма переливается на стол, оттуда быстро стекает на пол, и к тому времени, как Клара опускает глаза, она уже по щиколотку утопает в вязкой черноте. Она кричит — и в следующую секунду оказывается у окна. На улице светло, как днем: полная луна занимает половину небосвода. Здесь что-то не так. Разве сегодня полнолуние? Разве луна бывает такой огромной? Но прежде чем Клара успевает подумать хоть о чем-то, по ту сторону стекла, словно из ниоткуда, вырастает высокая белая фигура. Госпожа все-таки пришла выяснить, отчего они не спят ночью. Нужно спрятаться, нельзя попадаться ей на глаза! Слишком поздно. Госпожа видит ее, и Клара тоже не может отвести от окна ошеломленного взгляда. Ярко-алая струйка сочится из уголка бледных губ Госпожи, а пропитанная кровью сорочка прилипает к телу. Она протягивает руку, и на стекле остается красный отпечаток ладони. Клара зажимает рот, чтобы сдержать крик ужаса. Чья это кровь? Кажется, она должна знать. Госпожа ведь убила кого-то, но кого? Неужели она будет следующей? Она бросается к двери, но двери больше нет. На том месте — занимающее всю стену окно. Она заперта в стеклянном доме и не может сбежать от всевидящего взгляда Госпожи, а та уже здесь, по другую сторону стекла, и рядом, разумеется, ее прислужница исполинская луна. И Клара видит, что Госпожа плачет кровавыми слезами — красные потеки на ее щеках обрываются на подбородке алыми каплями, которые снова и снова падают вниз. Кап-кап-кап… Почему она слышит этот ужасный звук даже через стекло? Клара опускает взгляд — у Госпожи глубокий порез во всю шею. Темная краснота хлещет из раны нескончаемым потоком, заливая промокшую сорочку. Так значит, это кровь Госпожи. Клара безотчетно подается вперед. Госпожа поднимает голову и тут же роняет назад, не в силах удержать на перерезанной шее… Клара жмурится и кричит во все горло. Страшная картинка растворяется в темноте, и теперь она знает, что не спит. Она лежит на дощатом полу столовой, чувствует, как окоченели ноги и затекло плечо, но не может пошевелиться, не может открыть глаза. А еще она чувствует, как что-то ползает по ней, бегает туда-сюда, перебирая маленькими быстрыми лапками. Мыши. Тот самый мышонок, которого она оживила! Наверное, он привел друзей, чтобы они все вместе обглодали ее до костей. Она оживила его, чтобы показать Доминику, а теперь Доминик мертв! И во всем виновата эта мышь! Нужно убить ее, задушить, раздавить! Но как же тяжело поднять руку… — Клара! Проснись! Давай же, просыпайся! Проклятая мышь скачет на ее плече. Собрав все силы, Клара все же подняла руку и ухватила неугомонного зверя. — Ооой! Отпусти! Мне больно! Она открыла глаза. Эрика, одна из младших девочек, стояла рядом на коленях и пыталась вырвать руку, в которую Клара вцепилась мертвой хваткой. — Извини, — пробормотала она, отпуская Эрику и приподнимаясь на дощатом полу. — Мы уже собираемся. Некоторые отказались идти, но ты ведь пойдешь? Клара кивнула, и Эрика, поднявшись, выбежала из комнаты. Не без труда Клара встала на ноги. Она действительно проснулась на полу. Замерзшие ступни и боль в плече ей тоже не приснились. А что насчет остального? Ей было невыносимо смотреть на Доминика, и она направилась к окну, которое, естественно, оставалось на прежнем месте. На грязном стекле не обнаруживалось кровавых потеков. За окном — ничего, кроме серости осеннего утра. Через пару минут в столовую вошли Петер и Рикард с самодельными носилками. Должно быть, ребята соорудили их из старой ширмы. Аккуратно водрузив на носилки Доминика, они накрыли его простыней и вынесли из комнаты. Клару с собой не звали, но ей и не требовалось приглашение. Она поспешила за ними в холл, где уже собрались человек десять. Перед самым выходом возникла заминка, и носилки положили на пол. — Разумно ли мы поступаем? — нерешительно говорила Клаудия. — Если Госпожа убила Доминика за то, что они с Кларой ходили в лес, а сейчас мы снова туда направимся, то… — Я тебя не заставляю идти, — сказал Петер, не поднимая головы. Он сидел на корточках рядом с носилками. — Мне хватит одного Рикарда. И вдвоем управимся. — У нас четыре лопаты. Еще две пары рук вам точно пригодятся. К тому же вы вдвоем далеко его не унесете, — возразил Виктор. — Дело не в том, что мы не хотим помочь, — не унималась Клаудия. — Но стоит ли так рисковать, Петер? — Предлагаешь оставить Доминика лежать на кухонном столе? Госпожа оставила его нам, значит, нам и разбираться. — Мы можем закопать его в саду, не выходить за ограду. — Ну уж нет, — твердо возразил Петер. — Хватит с нас кошмаров. Еще могил не хватало… — Да я уверена, что сам этот дом стоит на костях! — в отчаянии выкрикнула Клаудия. — Я этого не знаю. И знать не хочу, — отчеканил Петер. — Давай, Рикард, пора! — позвал он. — А вы — как хотите… Все равно большинство остается. Они с Рикардом подхватили носилки и двинулись к выходу. Виктор и Мартин взяли лопаты, Марта бросилась открывать дверь, а остальные грустно и неспешно потянулись следом. Холодное прозрачное утро привнесло в привычный пейзаж нечто новое, то, до чего Кларе не было дела и что она упорно не замечала до тех пор, пока Эрика не тронула ее за рукав и не показала на своей ладони три крошечных ледяных кристаллика. — Снег, — пробормотала Клара, пытаясь улыбнуться и не справляясь с этой задачей. — Рано в этом году. Эрика, весело улыбаясь, кивнула и схватила ее за руку. Клара удивленно покосилась на нее, но Эрика шла вперед с самым безмятежным видом, и Клара лишь крепче сжала холодные пальцы. Все вместе вышли за ворота и двинулись по той самой тропинке, по которой они с Домиником шли вчера вечером. Сейчас казалось, что это было очень давно или вовсе никогда не было. Клара позволила Эрике вести себя и шла за ней, отрешенно наблюдая за тем, как земля покрывается саваном из снежной паутинки. Ребята остановились слишком скоро и без долгих объяснений принялись за дело. Копали по четверо, борясь с подмерзшей землей и бесконечными хитросплетениями корней. Отдохнувшие быстро сменяли уставших. Клара сидела на бревне между Мартой и Эрикой. Только их троих не привлекали к работе. Из девочек была еще только Клаудия, но та настояла на том, чтобы ее пустили копать. Изначально Клара была готова на все, чтобы ей тоже позволили сделать для Доминика хоть что-то, но теперь она была даже рада, что ее оставили в покое. Незачем обманывать себя. Для Доминика она больше ничего не может сделать. Через несколько минут начались споры о том, насколько глубоко нужно копать. Непривычные к тяжелому физическому труду, ребята быстро устали. А поскольку никто точно не знал, какова конечная цель, большинство готово было остановиться на том, что есть. Петер с той же угрюмой твердостью настаивал, чтобы работа продолжалась. Клара не хотела, чтобы они копали глубже. Лучше бы они оставили Доминика прямо вот так, в припорошенном снегом лесу, ведь снег чище земли. Но она ничего не сказала: никто бы не стал слушать, да и не так уж это было важно. Марта снова начала всхлипывать, а Эрика сидела, со скучающим видом осматриваясь по сторонам. Она еще и месяца не пробыла у Госпожи и плохо знала Доминика. Наконец был достигнут результат, который удовлетворил даже Петера. Рикард позвал всех, чтобы подошли поближе, и они с Виктором аккуратно положили Доминика на дно ямы, прикладывая заметные усилия, чтобы простыня не съехала с окоченевшего тела. Ребята обступили могилу и замерли, ежась от холода и неловкости. Никто не знал, что говорить, и каждый стоял, потупив глаза, избегая смотреть как на покойника, так и на товарищей. — Ладно, покончим с этим, — наконец пробормотал Петер и снова взялся за лопату. Земля возвращалась в яму с куда большей охотой, чем покидала ее, и работа шла легче и быстрее. Отрешенно наблюдая за тем, как серая почва падает на заиндевевшую простыню, Клара не сразу заметила, что ее щеки заледенели от слез. В конце концов работа была закончена, осевшая земля утрамбована, а всем пора было возвращаться, но никто не решался повернуть первым. — Прощай, Доминик, — пробормотал Мартин осипшим от работы на холоде голосом. Несколько человек отступили от могилы, но Клаудия их остановила. — Слушайте, — начала она дрожащим голосом, — мы все любили Доминика, и то, что произошло, не могло не выбить нас из колеи, но нужно жить дальше! Здесь лишь двенадцать человек из тридцати трех… Нам не следует говорить о Доминике с теми, кого здесь нет, и между собой тоже не стоит. Да, он не заслужил этого! Знаю, что не заслужил! — ее голос сорвался, но она взяла себя в руки. — Но в нашем обществе есть законы, и эти законы предписывают нам быть осторожными… А Доминик был умен и слишком… слишком любопытен… — Замолчи! — собственный возглас оглушил Клару. Все уставились на нее, а ее тем временем колотило уже совсем не от холода. — Прекратите говорить так, будто все правильно! Будто он сам виноват! Вы знаете, что это не так! Они убивают всех нас, быстро или медленно — не имеет значения, но так не должно быть! Она убила Доминика не потому, что он был умен или любопытен, а просто потому что могла! Она задохнулась и умолкла под ошарашенными взглядами собравшихся. — Да, могла, — согласился Петер. — А ты ничего не можешь. Вот в чем дело. И все правильно, именно потому, что иначе быть не может. — Нет, я могу. — Клара обхватила себя руками, пытаясь унять дрожь. — Я могу сделать хоть что-то! Если уничтожить ее невозможно, то я хотя бы попытаюсь забрать то, что ей дорого! Сегодня же. Растянув губы в сочувственную улыбку, Клаудия поспешила нарушить напряженное молчание. — Бедняжка, я понимаю, как это тяжело. Не стоило позволять тебе оставаться ночью в столовой… Но сейчас надо успокоиться, Клара. Вернемся домой — отправляйся в постель, а как проснешься — сразу увидишь, насколько твои слова бессмысленны. — Она оглядела собравшихся. — Идемте же. Мы уже и так достаточно расстроены. Клаудия первой направилась к тропинке, и остальные тоже не стали задерживаться. Клара не двинулась с места. Она чувствовала, что остается одна, и была рада, что никто не остановился, чтобы позвать ее. Она почти успокоилась и уже размышляла, куда бы присесть, чтобы в одиночестве собраться с мыслями, когда кто-то вцепился в ее плечо. Вскрикнув от боли и неожиданности, Клара резко обернулась. — Какая же ты дура! — выплюнула ей в лицо Марта. — Ошибка Доминика в том, что он связался с тобой! Она яростно оттолкнула Клару, и та, не удержавшись на ногах, упала на свежую насыпь. Марта развернулась и почти бегом бросилась прочь. Уже через минуту голоса и удаляющиеся шаги товарищей стихли вдали, но Клара еще долго не могла подняться, а у нее перед глазами стояло искаженное ненавистью лицо Марты. Она не сталкивалась с такой откровенной злобой с тех самых пор, как покинула ферму Маллуса, и теперь оцепенела, не в силах справиться с нахлынувшими воспоминаниями. Так жить она больше не сможет. А значит, пути назад уже нет.

***

Клара специально замедляла шаг, чтобы остальные домочадцы успели ее обогнать, а оказавшись внутри ограды, пошла в обход, чтобы из окон общежития никто не заметил, что она держит путь к дому Госпожи. Сейчас ее не волновало, что она может застать хозяйку в Доме. Отчасти она даже рассчитывала на подобный исход, но Дом ночных кошмаров казался совершенно пустым. По крайней мере, в холле и кабинете Госпожи никого не было. Однако когда Клара открыла «Триптих чародея» и углубилась в поиски сведений, которые помогли бы ей в осуществлении задуманного, за дверью кабинета послышалась знакомая возня. Она напряглась, руки сами собой сжались в кулаки, а когда на пороге показался Левый Луи, Клара так сильно сжала зубы, что у нее заныла челюсть и зазвенело в ушах. Луи бочком проник в комнату, подошел чуть ближе, и она не выдержала… — Как ты смеешь показываться мне на глаза?! — Клара вскочила на ноги и подхватила тяжеленный том. — Это был ты! Ты ей рассказал! И она запустила в него «Триптихом» с такой силой и меткостью, что книга, вопреки всем ожиданиям, угодила Луи точно в середину туловища, и тот рухнул на пол, подобно груде тряпья. — Даже если это был тот, другой, — выдохнула Клара, — ты все равно виноват! Ведь вы с ним одно и то же… Луи почти не шевелился. Для тела, сотканного из чернильного дыма, увесистый фолиант оказался непосильной тяжестью — словно гранитная стена придавила вывешенное сушиться белье. Лишь костяная ладонь судорожно сучила по полу в тщетных попытках вырваться. Клара молча наблюдала за этими потугами, и ее сердце наполняла щемящая жалость к ущербному созданию, уже самим фактом своего существования наказанному за любые злодеяния, которые он мог совершить. Она подбежала и не без труда подняла книгу с пола. Медленно, в жутких изгибах своего пустого одеяния, Луи поднялся с пола. — Уходи, — прошептала Клара, вытирая слезы тыльной стороной ладони. — Пожалуйста, уходи. И в этот раз он ее послушал, тихо и бесшумно выскользнув за дверь. Клара тоже не стала задерживаться. Подхватив стоявший на столе двурукий подсвечник, она выскочила за дверь, сбежала по ступеням и бросилась в сад, в противоположную от общежития сторону. До полудня оставалось еще часа три, и она не собиралась проводить это время вместе с другими домочадцами. Добравшись до дальней границы владений Госпожи, Клара уселась под облысевшим дубом и взмахом руки зажгла обе свечи. Ожидание показалось мучительным и тщетным. Казалось, она сидела так уже целую вечность, когда что-то мягко коснулось ее руки. Сердце пропустило удар от ужаса, и Клара, едва сдержав крик, опустила глаза. Серпента терлась о ее колени, мягко мурлыча. Кошка оставалась рядом еще несколько минут, а потом так же незаметно ускользнула, отправившись по своим делам. В это мгновение из деревни донесся звон полуденного колокола. Клара успела порядком продрогнуть, но солнечный свет, пробивающийся сквозь принесшие первый снег тучи, не казался надежной защитой. В такую погоду вампир вполне может выйти на улицу, но ждать лучшего не приходилось: палящие летние лучи сейчас были недосягаемо далеки. Клара подхватила подсвечник и направилась в обход к господскому дому, у порога помешкала и, дрожа с головы до пят, вступила в знакомую тишину и прохладу прихожей. Здесь она почувствовала себя куда спокойней, однако не могла до конца заглушить угрызения совести и отчаянно цеплялась за мысль, что Серпента все еще в саду, не должна была успеть вернуться. Клара повернулась к выходу. Каждый раз представляя, как сжигает Дом ночных кошмаров, она не знала точно, по которую сторону порога окажется. Но сейчас у нее не было сомнений, что ее место изначально было здесь, внутри. Она села на корточки и поставила подсвечник на пол перед деревянным порогом. Прошептав наговор, глубоко вдохнула и вместе с выдохом отдала огню всю жизненную силу, какую могла найти в измученной душе. И огонь благодарно взметнулся и, повинуясь мановению руки, расплескался по комнате, оседая на старом ковре, мебели и дверном косяке. Когда языки пламени взвились выше головы, Клара облегченно вздохнула. Теперь от нее уже ничего не зависело — она не сможет сдержать монстра, которого выпустила на волю. Осев на пол, она наблюдала, как оранжевые всполохи на стенах и потолке причудливо ломают вытянутые тени. Глаза слезились от дыма, но она держала их широко открытыми и потому успела заметить, как огромная фигура вынырнула из сплошной тени и, с легкостью поборов изменчивую волю разгорающегося пламени, нависла над ней. В следующую секунду сильнейший удар выбил из Клары остатки отравленного воздуха. — Что… ты… натворила? — прошипела Госпожа. Ее всегда бесстрастное лицо было искажено яростью. Клара не могла ответить. Де Тенебра держала ее за ворот платья, лицом к лицу, и она даже мысками не могла дотянуться до пола. — Безумное создание! — пробормотала Госпожа, отпуская Клару. Та рухнула на пол и зашлась задушенным кашлем, отдающимся болью в ушибленной голове. Перед глазами расползались черные пятна. Она разглядела, что Госпожа схватила с кресла подушку, и в следующую секунду комнату наполнил запах жженого пуха, а хозяйка издала какой-то странный звук — нечто среднее между удивленным возгласом и звериным рыком. — Что ты натворила? Клара подняла голову. Госпожа снова стояла перед ней, рукав ее сорочки горел. Она будто разом успокоилась, но в глубине непроницаемых глаз загорелись красные огоньки, и Клара точно знала, что это не отблески пламени. — Все… все кончено, — сипло прошептала она. — Вы слишком долго выжидали. Этот огонь нельзя задушить — его можно лишь задуть живым дыханием. А вы не дышите. Вы уже горите. И скоро здесь все сгорит. Она не успела договорить и не успела ничего заметить, но в следующее мгновение стальные когти, прорывая платье, вцепились ей в плечи, а непреодолимая сила снова пригвоздила к стене. Горящая сорочка опалила запястье, и Клара вскрикнула. — Думаешь, одолела меня? — тихо проговорила Госпожа. Ее клыки обнажились, коснулись нижней губы, а черноте стало тесно в пустых глазницах, и теперь она тонкими венками ветвилась под белой кожей. — Думаешь, я уже ни на что не годна? Сколько же самодовольства в таком тихом, тщедушном существе! Да будет тебе известно, воздух всегда был послушной мне стихией! Пусть я уже не дышу — я заберу твое дыхание! — Вам… вам не хватит меня! — в ужасе пролепетала Клара. Она дала себе слово, что не будет молить о пощаде, и сдерживалась изо всех сил, но все же не смогла себя побороть и тихо, жалко прошептала: — Просто убейте меня… — Убить? — удивленно повторила Госпожа, и мягкие мелодичные нотки вернулись в ее голос. Клара почувствовала, как холодный палец коснулся ее подбородка, съехал ниже, царапая ногтем шею, и замер острым лезвием у яремной ямки. — Нееет, — протянула Госпожа, — ты будешь дышать столько, сколько я захочу, и ровно до тех пор, пока я не позволю тебе перестать. Клара почувствовала ледяные пальцы на горле, а в следующее мгновение она была мертва. По крайней мере, она точно достигла грани, за которой кончается жизнь, но по ту сторону не было предела, не было дна — лишь бесконечная пропасть нестерпимой агонии… Она очнулась там же, у стены. В комнате было сумрачно, а значит, Госпожа сумела затушить огонь. Клара не чувствовала гари — запах собственной крови, наполнивший ноздри, перебил все остальные. Она слегка приподнялась — все тело болело, а горло, точно оцарапанное, нестерпимо саднило от каждого вдоха. Платье был разодрано, а грудь и шею покрывали глубокие кровоточащие царапины. Она подняла руку, чтобы вытереть нос, и на ее ладони остался щедрый красный мазок. Клара слегка повернула голову. Госпожа была здесь, стояла у двери, водя бледной ладонью по обгоревшему косяку. — Эти раны нанесены магией и сами собой не затянутся, — пробормотала она. Она обернулась к Кларе и неторопливо направилась к ней. Верхняя часть ее левого рукава сгорела, но держалась она почему-то за правое плечо. Клара невольно отпрянула, но сейчас, в полумраке, Госпожа уже не выглядела такой безжалостно опасной. — Ты пришла, чтобы разрушить мой дом, — медленно проговорила она, опускаясь на пол. — Забрать то, что мне дорого. Почему? Она ухватила Клару за подбородок и заставила посмотреть на себя. — Потому что вы отняли то, что было дорого мне, — из глаз снова брызнули слезы боли и бессилия. — О, так это была месть. — Госпожа задумчиво провела пальцем по ее мокрой щеке. — Это даже интересно. Я так привыкла к тому, что кругом творится беспричинное зло, что не сразу признала акт благородной мести. На какое-то мгновение Кларе показалось, что Госпожа насмехается над ней. — Еще немного, и у меня получилось бы, — уязвленно пробормотала она. — Если бы вы не ждали меня, я бы сумела. — Ты не можешь быть так глупа. Ты знала, что меня такими фокусами не уничтожить, и шла, чтобы умереть самой и подпалить мое имущество. Немного преуспела во втором. Не такой уж плохой исход. Но все же почему? Я всегда ценила талант, и я спасла тебя ради него, я отказалась от твоей крови, и в итоге ты используешь против меня ту самую силу, что я позволила тебе сохранить. Она замолчала и поднесла к губам измазанный кровью и слезами палец. — Но вы пили кровь у других, — выпалила Клара, безумно страшась того, что Госпожа может сделать. — Не все выживают, но вам нет дела до их жизней. — Так ты все еще пытаешься верить в то, что ты одна из них? Но, как думаешь, кто мне сказал, чтобы я ждала тебя сегодня в гости? Клара похолодела. — Луи… или Линда. Это все ваши прислужники! — Глупая девчонка! — Госпожа провела пальцем по ее окровавленным губам. — Ты понятия не имеешь, как тебя любит моя Утварь. Они бы предали меня, но не рискнули твоей жизнью. Это заявление удивило Клару, но сейчас ее больше беспокоил другой вопрос. — Но ребята боятся вас! — в отчаянии выкрикнула она. — Никто бы не решился прийти… — Страх толкает на бесстрашные поступки куда чаще, чем ненависть. Не сопротивляйся. Я знаю, что ты мне веришь. — Но кто же из них?.. — Нет, я не скажу тебе. — В глубине чернильных глаз снова вспыхнули красные огоньки. — И никого не убью. А ты будешь гадать, кто же именно, ты станешь осторожнее, задумаешься о том, с кем имеешь дело. Гнилая кровь, — процедила Госпожа, и ее клыки снова обнажились, а под глазами проступила сетка черных венок, — всегда была гнилой, но за последние сто лет испортилась окончательно! Трусы и предатели без соли таланта — как же они отвратительны на вкус! И как же… Она запнулась, с усилием сжала зубы… — …мне хочется… ….поднесла окровавленный палец ко рту, судорожно вытерла о сжатые губы и тут же облизала их… —… попробовать тебя! Красный огонек в глубине чернильных глаз взорвался красным заревом, и это было последнее, что Клара увидела, прежде чем Госпожа бросилась на нее. Острые клыки царапали ей щеки, нос и губы, а язык — сухой, шершавый — стирал кровь и слезы с израненной кожи. Не оставив ни капли на ее лице, Госпожа спустилась к шее. Клара боялась пошевелиться или вздохнуть: одно неверное движение — и клыки проколют кожу, вырвут кусок плоти. Но Госпожа благополучно добралась до свежих ран на ее груди, а через несколько секунд резко отстранилась. Она сидела, странно сгорбившись и закрыв лицо руками. — Как же оглушительно колотится твое сердце. Оно не лжет, в отличие от тебя. Это сердце не готово умереть. Оно отчаянно боится смерти. С видимым усилием она поднялась на ноги. — Придешь в себя — возвращайся в общежитие. И не смей появляться в моем доме, пока я сама тебя не позову. Госпожа пересекла холл и скрылась за одной из вечно запертых дверей.