* * *
Клаус, как и обещал, заглянул к ней следующим утром и на этот раз пришел не один: Якоб, смущенно ссутулившись, плелся следом. В руках у него был накрытый серой тканью поднос. — Привет! — бодро поздоровался Клаус. — Смотри, что мы тебе принесли! Под тканью обнаружился пирог с орехами и черносливом. — Свежий. Купили в Нулльмаре, — подал голос Якоб. — По крайней мере, не та баланда, которой нас здесь потчуют, — прибавил довольный Клаус. Якоб поставил поднос на табурет у кровати и принялся разрезать пирог на крупные куски. — Спасибо, — смущенно пробормотала Клара. После минутного колебания она всё же собралась с силами, чтобы спросить: — Как твоя семья, Якоб? — Все хорошо, они живы, — не поднимая глаз, ответил тот. — Но когда началось, пришлось поволноваться. — Поволноваться? — скривился Клаус. — Как услышал, что кровососы в Лантии, так разревелся, как малолетка, и несколько дней кряду не затыкался. У меня до сих пор голова гудит от твоих воплей. — Я только вчера получил известия от своих родителей, — пояснил Якоб, будто не слыша Клауса. — Я очень рада, что с ними всё хорошо. — Клара приняла протянутый кусок пирога, и их с Якобом взгляды на мгновение пересеклись. Ей совсем не хотелось есть, но она не посмела отказаться от угощения. Раз уж Якоб носит ей пироги, то он, должно быть, не считает, что это Клара во всем виновата. Прямо спрашивать она не решалась, однако вскоре он сам развеял мучительные сомнения. — Клаус говорит, ты освободила Безвестного Принца, — вдруг выпалил он, и его всегда спокойные карие глаза вспыхнули жадным любопытством. Она кивнула в ответ. — И какой он? — Удивительный, — выдохнула Клара. — Я всегда знал, что он есть, — прошептал Якоб благоговейно. — Теперь, когда он на свободе… — … на свободе и сгинул, — закончил Клаус мрачно. — Был да пропал. У Клары кольнуло в груди, и, должно быть, Якоб почувствовал то же самое. Он сердито повернулся к Клаусу. — Не пропал! Не может такого быть, чтобы он вырвался из лап Герцога, а потом заплутал в лесу! Клаус лишь пожал плечами, запихивая в рот остатки своего пирога. — Принц непременно объявится, — Якоб повернулся к Кларе, — и все поймут, что ты говорила правду. Тогда мы снова будем ходить по вечерам к Фабуле и Феруле. Они скучают. Он смущенно улыбнулся ей, и Клара заставила себя улыбнуться в ответ. Они еще немного поболтали о разных пустяках, и, когда Клаус и Якоб собрались уходить, Клара уговорила их взять с собой остатки пирога. — Угостите Нильса, Абеля или младших ребят… Мальчишки переглянулись. — Мы хотели позвать Абеля с собой, — сказал Якоб. — Но нигде не смогли его найти. А Нильс… — Занят, — быстро вставил Клаус. — Ему… Магда нашла работенку на весь день. Он опустил голову, быстро подхватил поднос, и они с Якобом, попрощавшись, скрылись за дверью. Клара откинулась на постели. Сейчас, после короткой передышки, она чувствовала себя много хуже, чем прежде. Будто вместе с Клаусом и Якобом в домик вошел дух свободной жизни, частью которой она была до недавнего времени. И впервые с момента пробуждения Клара в полной мере осознала, что тоже жива, по-прежнему заперта в теле, у которого можно отобрать свободу видеть, ходить и даже думать, как случилось с несчастным королем. Все пережитые беды могут показаться пустяками, по сравнению с тем, что способен выдумать враждебный разум по ту сторону двери. И уж наверняка ее больше не отпустят к Фабуле и Феруле. На смену пустоте пришел страх. Остаток дня Клара то забывалась серым удушливым сном, то вскакивала с кровати и принималась мерить ногами комнату — девять шагов между кроватями и семь от двери до стены. Девять. Семь. Девять. Семь… Уже вечером, когда она снова лежала в постели, оцепенело глядя в потолок, ее вырвали из забытья знакомые звуки лютни. Абель играл ей «Песню о фермере и гробовщике», и теперь мелодия показалась Кларе красивой и очень грустной. Она поспешила ко второй кровати и выглянула в окно, но снова никого не увидела. А Абель, закончив, принялся за «Песню первого мученика крови». В этот раз он почти дошел до конца — песня оборвалась на втором куплете, и не успел последний отзвук развеяться в заоконном сумраке, дверь у нее за спиной распахнулась. Клара обернулась с наивной уверенностью, что увидит в дверях Абеля, но это был вовсе не он. С минуту они с Магдой смотрели друг на друга. Та замерла на пороге, серые глаза настороженно сощурились. Похоже, гостья не ожидала застать Клару вот так — стоящей посреди темной комнаты в ночной сорочке. — Как ты себя чувствуешь? — она отвернулась, чтобы поставить лампу на табурет. Клара не ответила. Магда явно думала, что она спит. Но зачем приходить к спящей? — Вижу, неплохо, — заключила та, поворачиваясь. — Жалко, нельзя сказать того же о Гаспаре и остальных ребятах. — Да, жалко, — откликнулась Клара. Магда замерла. В тени нельзя было разглядеть ее глаз: они превратились в черные провалы. Седоватые волосы не ловили ни единого отблеска. — Тебе жалко, — повторила Магда тихо. — Да какое ты имеешь право на сожаления? После того как пальцем о палец не ударила, чтобы их спасти! Клара до боли стиснула зубы, чтобы не ответить. — Ты предпочла Клауса, — яростно продолжала Магда. — Ну конечно! Мальчишек легко провести и легко использовать. Теперь они оба у тебя в кармане! Клара сжала кулаки, слезы гнева подступили к глазам. Она молчала, но в этом не было никакого смысла: Магда видела, что ее слова попадают в цель, и ликовала. — Никогда не понимала, почему Вит с тобой канителится, — продолжала она с воодушевлением, подходя ближе. — На что еще ты годна, кроме оживления букашек? Год прошел, а проку никакого! Давно пора отправить тебя на кухню к бездарным девчонкам супы варить! Хоть какая-то польза была бы! — А от тебя какая польза? — не выдержала Клара. — Отсиживаешься, пока другие рискуют жизнью! Да, конечно, никто и не вздумал тебя позвать, потому что все знают, что ты слаба! Только и можешь, что на ребятишек срываться, делая вид, будто передаешь им умения, которых у тебя нет! Тебя здесь держат из жалости. Никто тебя не уважает! Ярость туманила взор, и в темноте Клара даже не заметила занесенную руку. Внезапная боль в затылке оглушила ее и обескуражила, и она далеко не сразу заметила, как горит скула, а по губам льется что-то теплое. Магда одним ударом разбила ей нос и отбросила к стене. Не вытирая кровь, Клара подняла голову. Глаза Магды полыхнули хищническим пламенем. Зрелище было для нее мучительно, и Клара знала об этом. Она уже видела подобные взгляды у Маллуса, Юксы, Андреса и других детей с фермы. Они ненавидели ее за то, что у нее с первого удара идет кровь и сразу появляются синяки, потому что тогда желание ударить снова становилось нестерпимым, мучительным. Магда облизала пересохшие губы. — Гнилое нутро, — прошептала она хрипло. — Я с первой минуты видела тебя насквозь. Твое раболепие перед Графиней — как же ты цеплялась за ее ноги… Вит просто не видел. Иначе понял бы, что подобное нельзя вытравить, до того, как стало слишком поздно. До того, как ты сдала нас кровососам! Они купили тебя еще соплячкой, и с тех пор ты всегда принадлежала им. Признайся же. Сейчас! И тогда правду не придется из тебя выколачивать! — Придется, — выдохнула Клара. — Только не тебе! Хоть убей меня, а ничего не добьешься! Говоришь, купили? А что насчет тебя? — она заставила себя усмехнуться. — Знаешь, это ведь не я подметила, что у нас с тобой есть кое-что общее. Много общего. Тебя ведь тоже купили, Магда. Кто же был твоим господином, а? И почему ты так уверена, что купленный господами всегда будет им служить? Уж не по себе ли судишь? Тебе, наверное, хотелось, чтобы господин считался с тобой, но он пренебрегал, а другие домочадцы смеялись. Неудивительно, знаешь ли, если на вкус ты так же отвратительна, как снаружи. Бездарь без соли таланта! — выплюнула она в охватившем ее отвращении. — Наверное, в год твоего аукциона выбор был совсем невелик, потому что я не понимаю, как бы еще ты избежала питейного дома! Магда сжала кулаки, желваки заиграли на низких скулах. Ненависть и злоба явно причиняли ей невыносимые страдания. Клара знала: не сдержится, и ждала удара с извращенным нетерпением. Тупая боль в голове ослепила ее, и она почувствовала, что снова сползает по стене — всё ниже и ниже в круговерти болезненно мерцающих точек. Пола не было. Должно быть, он уносился вниз быстрее падения — такого легкого, такого приятного… И прежде чем понимание успело оформиться в мысль, прежде чем она успела произнести имя — Клара уже была в крепких объятиях, и ее вновь обволакивал запах горьковатой свежести. Однако перед глазами стояла тьма. — Клара, бедная моя девочка, — прошептал мелодичный голос. — Что же с тобой случилось? Знаю, это я во всем виновата! Как же исправить? — Я не могу открыть глаза. — Тогда не открывай. Корделия крепче прижала к ее груди, и Клара изо всех сил обняла ее за талию. — Тот, кто сделал это с тобой, — прошептала Корделия, кладя подбородок ей на макушку, — пожалеет об этом. Я приду. Я убью его, разорву на кусочки. Я убью их всех! — Нет, нельзя. — Почему же? — Тогда… ничего не сбудется. Она сама не знала, о чем говорит, но, казалось, Корделия поняла ее. — Я все равно приду! — упрямо выкрикнула она, и Клара еще никогда не слышала такого отчаяния в любимом голосе. — Что, если они убьют тебя? — Не убьют. Всего лишь прикуют цепями в каком-нибудь подвале, чтобы использовать, когда понадоблюсь. Как Герцог своих вампирят. — Я не допущу этого! — отчеканила Корделия, и сейчас, в темноте, ее было так легко спутать с Госпожой. — Я не позволю! Чего бы ни стоило… — Мальчик в башне, — прошептала Клара, задыхаясь. — Безвестный принц… Если бы он был здесь. Если бы только добрался… Корделия что-то ответила, но она не разобрала что именно, переспросила — и не услышала собственного голоса. Мягкие пряди больше не щекотали шею, сердце Корделии не билось у самого уха. Из последних сил цепляясь за ускользающую иллюзию, Клара крепче сжала объятие, и ее руки накрест сомкнулись вокруг собственной груди, попыталась позвать Корделию — и имя пульсирующей болью застряло в сердце. — Клара! Клара! С тобой все в порядке? Она сидела у стены, обхватив себя руками, — ночная сорочка заляпана кровью, несколько капель упало и на дощатый пол. — Клаус, — с трудом прошептала она. — Нильс, — поправил он ее с обидой. — Нильс? — повторила она непонимающе и, приподнявшись, глянула ему за плечо. Клаус тоже был здесь, стоял над скрючившейся на полу Магдой, сжав кулаки. С крыльца в домик заглядывали две озадаченные физиономии — должно быть, незадачливые стражники. Клару пробила дрожь: ледяной ветер свободно гулял по домику. — Где вы были? — возмущался Клаус. — Почему оставили их наедине? Парни смущенно переглянулись. — Думали, Магда сама управится, можно и перерыв сделать! — Она управилась! — зло выпалил Клаус. — Вы должны были защищать Клару! Где Вит? — С утра не видел. Должно быть, в Нулльмаре. — Он узнает об этом, — Нильс повернулся к ним. — Мы так просто это не оставим. Если бы мы случайно не проходили мимо… — Ага, случайно, — гоготнул один из парней. — Замолкни! — огрызнулся Клаус. — Проваливайте и дверь закройте! Да, и ее заберите, — он с отвращением глянул на Магду. Через минуту в домике остались лишь Клара и близнецы, которые помогли ей подняться и дойти до кровати. — Запрокинь голову, чтобы остановить кровь, — посоветовал Нильс. — С ума сошел? — возмутился Клаус. — Так и захлебнуться недолго! Пусть вытекает! Клара вытерла нос рукавом и обнаружила, что кровь почти остановилась. Она смущенно глянула на братьев, которые уселись с обеих сторон кровати. — Спасибо, что спасли меня от Магды. — Ерунда. Давно мечтал с ней разобраться, но нужна была очень серьезная причина. Вот как сегодня, — Нильс широко ухмыльнулся и тут же опустил голову. — Как у тебя дела, Нильс? — осторожно спросила Клара. — Хорошо. А у тебя? — Тоже хорошо. Только… вот нос разбит. Клаус подавился смешком. — С вами не заскучаешь. Всегда содержательные беседы. Близнецы не остались надолго: за окном совсем стемнело, и их могли выдворить в любую минуту. Так что скоро Клара опять осталась одна. Она никак не могла согреть ноги и зябко ежилась под одеялом. Голова болела от удара, однако мысли больше не путались. Не только холод мешал ей заснуть — волнение тоже не давало сомкнуть глаз. Но Клара не жалела о стычке с Магдой: необъяснимое чувство, что все вышло так, как должно было, наполняло ее горьким удовлетворением. Однако появление еще одного гостя надолго поселило смятение в ее душе. Он пришел глубокой ночью — наверное, в тот самый час перед рассветом, который темнее всех прочих. И хоть Клара не сомневалась, что не спала ни минуты, она не слышала звука отворяемой двери. Просто вдруг поняла, что он сидит у нее за спиной. — Вит? — испуганно спросила она, резко поворачиваясь. Он не принес с собой ни свечи, ни лампы, но его волосы, отражая невесть откуда взявшийся свет, блекло мерцали. В полной темноте Клара различала красноватое свечение, которое удивительным образом освещало и его лицо. Она поежилась уже не от холода. — Слышал, что произошло у вас с Магдой, — негромко сказал Вит. — Ты в порядке? Клара кивнула, не сомневаясь, что он видит ее в темноте. — Я не вмешивался весь год. Надеялся, вы сумеете поладить. Напрасно. Ты по-прежнему считаешь, что это она должна сделать шаг тебе навстречу. Наверное, потому что старше и была здесь дольше. Но разве всё это имеет значение? Почему ты отказываешься признать, как много у тебя преимуществ перед ней? — Мне не нужно, чтобы она шла мне навстречу! — возмутилась Клара. — И нет у меня ничего! Преимущество всегда на стороне зла. — Клара, ты ведь не ребенок, — в голосе Вита слышался укор. — Пора бы перестать делить людей на добрых и злых. — Я не делю, — Клара отвернулась. — Знаю, настоящая доброта — просто сказка. Но злодеи существуют. И Магда — одна из них. — Понимаю. Это моя вина, — заключил Вит. — Мне не стоило брать ее с собой тогда, год назад… Лисенок, которого Магда убила в лесу, — я видел, как тяжело тебе далось оживление. За свои страдания ты решила винить ее, но ведь приказ был мой. — Не только лисенка, — прошептала Клара. — Она убила собаку лесника и еще многих… Тех, кого я не могла спасти. Она убивает без причины и тех, кто никак не мог заслужить смерти — что может быть ужаснее этого? — Очень много вещей, — ответил Вит, и горечь в его голосе вывела Клару из себя. — Почему ты защищаешь ее? — выкрикнула она, снова поворачиваясь к нему. — Это она меня ударила! — Но ведь ты хотела, чтобы она сделала это, — негромко заметил Вит. — Однажды ты решила считать Магду злодеем и теперь — не отрицай этого! — радуешься каждый раз, когда она оправдывает твои ожидания. Но скажи, кто страшнее — чудовища или тот, кто их поощряет? Думаешь, самой не причинять боли — достаточно, чтобы всегда оставаться на стороне добра, пусть и условного? Клара не отвечала, и Вит тяжело вздохнул. — Магда больше тебя не потревожит. И, разумеется, я разрешаю тебе не ходить на ее занятия. Однако… я ни в коем случае не оправдываю ее, но ведь ты понимаешь, что рано или поздно тебе придется ответить на вопросы о том, что произошло в тот день. Клара вдруг почувствовала, что в домике стало еще холоднее. Ей захотелось накрыться одеялом с головой, но она не пошевелилась. — Вопросов всего два, — продолжал Вит. — Где ты была, когда ушла от Юстуса, и кто расправился с вампирятами? — Я уже много раз говорила. Я была у Южной башни, в которой Герцог оставил принца Филиппа. А кто расправился с вампирятами — не имею понятия, — отчеканила она слишком быстро и сердито и, чтобы смягчить тон, поспешно прибавила: — Должно быть, у Герцога есть противники. Не может такого быть, чтобы за сто двадцать шесть лет он никому не надоел. — У меня есть догадка, кого именно могло тяготить господство Магнуса Корвинуса, — тихо заметил Вит. Клара затаила дыхание, но он не спешил продолжать. — Магда и остальные считают, будто у вампиров нет никакого подобия человеческих чувств, — наконец заговорил он. — Это ошибка, и, признаю, я всячески поддерживаю их в заблуждении. Намного проще, когда наш противник — бездушная стихия. Однако вампиры были людьми — одаренными, как и мы, — и было это не так давно, как может показаться. Нити, связывающие их с миром и друг с другом, могли истончиться, но никуда не делись. Меня всегда занимали эти невероятные связи. Он говорил глухо, почти шепотом, но Клара завороженно ловила каждое слово. — Я знаю, что Герцог питал огромное уважение к своему наставнику, и потеря последнего глубоко ранила его. Знаю, что его с Виконтом с давних времен связывает неравная, но крепкая дружба, а с Графиней — вековая, так и не разорванная помолвка. Впрочем, последняя связь тоньше и запутаннее прочих… Тоже, несомненно, неравноценная, однако… — Нет у них никакой связи! — вспылила Клара и мгновенно прокляла себя за несдержанность. Вит выдержал еще одну многозначительную паузу, прежде чем продолжить: — Год назад, когда Магда, Юстус и близнецы встретились в лесу с Графиней, а потом вернулись целыми и невредимыми, да еще с тобой, ее домочадцем, я был сильно озадачен. Трудно представить, чтобы третья в иерархии вампиров испугалась лука Магды. Я отлично понимал: жизнь моих людей висела на волоске, но разбираться не стал, позволил себе просто радоваться, что все они живы, особенно Нильс и Клаус — уж слишком привязался к мальчишкам. Однако я не мог не спрашивать себя, что же произошло. И тогда вспомнил, что в свое время Графиня была очень сильной волшебницей. Быть может, сильнейшей в своем поколении. Однако Маркизу, в те дни Великому магистру, нужен был только преемник-мужчина, и он всегда отдавал предпочтение любимому ученику — Магнусу Корвинусу. Могу лишь догадываться, что чувствовала при этом Корделия де Тенебра, но предвзятость наставника не могла не обижать ее. И когда ты появилась в ее доме — девочка с редким, до сих пор никем не признанным талантом, одна среди жестоких, но бесталанных детей, — она вполне могла… проникнуться к тебе. Она ведь выделяла тебя из других? Заставляла чувствовать себя особенной? Быть может, иногда тебе казалось, что она по-настоящему привязалась к тебе? — Нет, всё было не так, — произнесла Клара медленно и четко. — А как всё было? Расскажи мне. Иначе мне придется узнать самому. Выбора не остается: слишком много жизней потеряно. — Делай что хочешь, — прошептала Клара. — Но я буду сопротивляться. Мои мысли и чувства принадлежат только мне, и я не позволю в них копаться. Ты девять дней не мог разбудить меня. Быть может, ты переоцениваешь свои силы. Вит невесело усмехнулся. — Наверное, сейчас мне полагается разозлиться и воскликнуть что-нибудь вроде: «Да что ты о себе возомнила? Я самый великий маг всех времен!» Но я не буду говорить этого. Магия — тонкое искусство, не для самодовольных болванов. Она дает нам средства сопротивляться любому насилию — физическому и ментальному, и способности защищать себя у всех проявляются по-разному. Я вполне сознаю, что из схватки с тобой могу не выйти победителем, хоть и рассчитываю на другой исход. Но еще больше я рассчитываю на то, что ты доверишься мне и всё расскажешь сама. Нам нужно знать то, что ты видела и слышала. Они замолчали надолго. Клара дрожала под одеялом и ждала, когда Вит уйдет, однако он заговорил опять: — Я не думаю, что ты предала нас. Ты не желала смерти своим братьям, и Магда не имела права укорять тебя в том, что ты спасла Клауса. Мы все знаем, что в этом не было расчета. — Он просил меня, — всхлипнула Клара. — Модест просил, чтобы я оживила Клауса. Он отвлекал их, знал, что погибнет… — Настоящий герой, правда? Очень похоже на Модеста. — Вит на мгновение коснулся ее плеча и поднялся на ноги. — Он был одним из нас, не забывай об этом. Мы приняли тебя сразу, с первого дня. Не сомневались и не задавали вопросов. Теперь дело за тобой. Я подожду еще пять дней. Реши за это время, с кем ты. Мы будем очень рады, если ты захочешь быть с нами. И он вышел из домика, тихо затворив дверь. Клара выждала несколько секунд, а потом нырнула с головой под одеяло и обхватила себя руками. Она не хотела быть с ними. Она хотела быть только с Госпожой. Следующие дни пронеслись, будто в тумане, сотканном из вины и злости, и Клара не знала, какое чувство для нее мучительнее. Злость заставляла стискивать зубы так сильно, что у нее темнело в глазах и начинали ныть скулы. Все перенесенные обиды воскресали в сердце, а враги — живые и мертвые — вставали перед глазами, и Кларе — впервые в жизни — хотелось терзать их и убивать снова и снова. Иногда она злилась даже на Госпожу, которая снова бросила ее. Однако приступ вины быстро вытеснял гнев. Клара вспоминала чудовищные жертвы, на которые Госпожа пошла ради нее, и опасность, в которой сейчас находилась по ее милости. Глаза начинали жечь слезы, и ей хотелось умереть — не сейчас, а много лет назад на ферме Маллуса, когда они с Госпожой еще не знали друг друга. Иногда ее мысли уносились к отряду Винса, и Клара гадала, живы ли Глория и Тео и где они сейчас. А потом вдруг со стыдом вспоминала, как обошлась с Элизой в лесу. Что та сумела понять в ее злом, но слишком откровенном признании? Не захочет ли поквитаться? Вит заглядывал к ней каждый вечер. Они говорили о скучных пустяках, но Клара знала, что он приходит только затем, чтобы напомнить: еще один из пяти отпущенных ей дней истек. Днем ее навещали Якоб и близнецы, но их визиты были для нее почти так же тягостны, как посещения Вита. В постоянном раздраженном оцепенении она находила отраду лишь в тихих лютневых звуках, которые неизменно раздавались у ее окна, стоило Виту скрыться за дверью. Абель так и не пришел навестить ее, и Клара была благодарна ему за это. Он не видел ее пленницей, и его эфемерная поддержка оказалась для нее единственным настоящим утешением. На исходе четвертого дня Вит снова сидел у ее кровати и что-то говорил о рыбном рынке в Нулльмаре. Клара не слушала. Она не могла дождаться, когда он уйдет, чтобы вновь услышать игру Абеля. Прошлым вечером тот исполнил новую песню, и в надрывной обреченной мелодии ее смятенная душа нашла горькое созвучие. Наконец непрошеный гость начал собираться, но прежде чем он успел коснуться двери, та рывком распахнулась. На пороге стоял Юстус. Клара не видела его с тех пор, как они расстались у резиденции Герцога, и чувство вины в который раз кольнуло ее. Однако Юстус был слишком взбудоражен, чтобы поминать старые обиды. — Вит! — запыхавшись, выкрикнул он. — Там какой-то мальчик в мантии мага! Он пришел из леса, из Люцидии… Говорит, что он наш принц, и хочет видеть Клару!Глава 5. Сны и кошмары
22 сентября 2019 г. в 10:10
Разве густая трава не должна была заглушить легкую поступь? Но нет, в этом прежде лишенном звуков мире она звучала ясно, словно первый крик новой жизни. Шаги приближались. Стройная фигура показалась из-за склона, и вода с черного плаща больше не стекала. Длинные пальцы стянули с головы капюшон, и волосы рассыпались по плечам, поймав несколько золотистых отблесков. Как странно. Казалось, серебряный холод никогда не уступит, но сейчас, впервые оказавшись под солнечным небом, светлые пряди всё же чуть пропитались теплой желтизной.
Клара не могла пошевелиться, не могла моргнуть или вдохнуть. Бесчувственное тело так и осталось у ворот, покинутое и бесполезное. Но тогда чью грудь сдавливает отчаянная надежда и чье сердце рвется наружу, к той, кто сейчас так уверенно подходит все ближе и ближе?
Госпожа опустилась рядом на колени, обхватила ее лицо ладонями, притянула к себе и поцеловала в губы. Клара задохнулась, судорожно втянула воздух, и в этот миг у ворот ее больше не было. Она была здесь. Вся. Тысячи колких мурашек отвоевали тело у любых одиноких и жестоких миров, где ее щеки не горели под непривычно теплыми руками, а шею не щекотали гладкие пряди, по-прежнему холодные. За мягкими губами больше не скрывалось клыков — лишь прохлада зубов и настойчивость языка. Однако с готовностью приняв происходящее, Клара всё еще не смела пошевелиться. Казалось, стоит позволить себе хоть чуточку напора, и хрупкая ткань нереальности мгновенно порвется. Должно быть, Госпожу встревожило бездействие, потому что она резко отстранилась. Глаза — больше не чернильные — изучали Клару внимательно и как будто смущенно.
— Ты ведь звала меня, — это был тот самый мелодичный голос. — Только не говори, что не знаешь, кто я такая.
Клара медленно, со всхлипом втянула воздух сквозь сжатые зубы и лихорадочно оглядела такое знакомое, но всё же чуть иное лицо: по-прежнему бледное, но на щеках — нежно-розовый румянец, тонкие губы налились краснотой и влажно блестят, в глазах — тревога и что-то еще — Клара не могла понять, что именно. Зеленые, чуть светлее, чем ее собственные — такими были глаза Госпожи, но и теперь, как прежде, скрывали больше, чем говорили.
Живой взгляд и новые краски не стерли спокойной надменности с лица, и Клара подумала: встань они обе на ноги, и Госпожа по-прежнему оказалась бы выше. Нет, уже была выше. Потому что в одном Клара не сомневалась: эта Корделия де Тенебра ни на день не старше нее.
— Госпожа! — всхлипнула она и, отшвырнув все вопросы и сомнения, рывком подалась вперед, обхватила руками длинную шею и зарылась лицом в мягкие пряди.
До сих пор ее напор никогда не одолевал холодной неподатливости Госпожи, но теперь та удивленно охнула, покачнулась, и в следующую секунду они обе лежали в густой мягкой траве. Сердце неистово колотилось. Свое или чужое — неважно: здесь не было граней, и не было ничего чуждого. Клара осторожно просунула руку между их телами, чуть сжала правую грудь Госпожи и ощутила живой трепет — будто продолжение отдающегося в ушах пульса. Как же невероятно близко от ее собственного сердца, всего лишь несколько дюймов плоти! Никто и никогда не был и не смог бы стать ближе. Грудь Госпожи судорожно вздымалась, и Клара осторожно приподнялась на локте и всмотрелась ей в лицо. Она загораживала его ладонями, будто защищаясь от лезущих в глаза травинок, но Клара видела: Госпожа избегает ее взгляда, скрывает за дрожащими руками какие-то чувства, которые раньше никогда не обнаруживала.
Дрожь передалась Кларе. Сердце пропустило удар, а потом забилось еще быстрее. И в этот момент Госпожа сдавленно фыркнула, раздвинула пальцы и глянула на нее украдкой. В зеленых глазах плескалось лукавое веселье. У Клары от удивления открылся рот, и, должно быть, ее вид еще больше позабавил Госпожу, потому что она снова закрыла глаза и рассмеялась — счастливо, звонко и мелодично. Вампиры так не смеются, но она не была вампиром.
Клара сглотнула, и горечь разлилась у нее в груди щемящей нежностью. Она вновь потянулась к Госпоже. Задыхаясь и смаргивая слезы, целовала подбородок, уши и лоб у самых волос, а потом и закрывающие лицо руки от запястий до кончиков пальцев. Госпожа пыталась сдержать смех, и, целуя ее длинную шею, Клара чувствовала, как он неистово бьется в напряженном горле.
— Госпожа… — прошептала она снова, и что-то изменилось: Корделия де Тенебра отняла руки от лица, и смеха больше не было ни в ее глазах, ни в напрягшейся груди.
— Не называй меня так, — пробормотала она сердито и тут же слегка улыбнулась. — Не то чтобы я совсем и навсегда против. Но… ты же помнишь мое имя? Ты ведь звала меня, правда?
— Конечно, звала…
Госпожа чуть нахмурилась и попыталась сесть. Клара запоздало перебралась с ее ног на траву, и несколько минут они настороженно всматривались друг другу в лицо.
— Я искала тебя, — Госпожа опустила взгляд первой, и Клара вздрогнула. Несоответствие этого жеста — будто фальшивая нота в любимой колыбельной. Что же это? Сны-обманы, о которых говорил Вит? Клара не боялась иллюзий, но не могла понять, отчего, слепив для нее любимый образ, сновидение самовольно его изменило.
— Весь этот год не могла тебя отыскать, — глухо продолжала эта новая Госпожа. — Прежде я подходила к тебе, только когда ты спала, когда глаза были закрыты. Иначе не могла показаться, потому что ты никого не хотела видеть. Всё ждала, когда позовешь, а ты совсем пропала. Я везде искала. Где же ты была, Клара?
Ее имя, произнесенное любимым голосом, отозвалось мучительной пульсацией в солнечном сплетении. Какой жестокий сон…
— Вы… вы помните, когда… — начала Клара, но мгновенно осеклась. Госпожа вскинула голову, и ее глаза полыхнули зеленой яростью.
— Я же сказала, не обращайся ко мне, как к ней. — Металлические нотки в мелодичном голосе были те самые, однако миг полного узнавания растаял, и Госпожа грустно добавила: — Не надо. Пока не надо.
Клара открыла рот, но слова застряли в горле. Она крепко обхватила себя руками и закусила губу. Как же сложно. Почему? В конце концов, это всего лишь сон.
— Ты… — выдохнула она и зажмурилась. — Ты помнишь, когда мы виделись в последний раз?
— На болоте, — сразу же ответила Госпожа. — Больше года назад. Я просила, чтобы Эскиль дал нам увидеться, и он снизошел до моей мольбы, даже позволил коснуться друг друга. А потом ты пропала. Я решила, это плата за ту встречу. Эскиль никогда ничего не делает бесплатно. — Она вдруг сжала кулаки и стиснула зубы. Однако почти сразу расслабилась и, упершись локтями в колени, положила подбородок на руки.
Клара избегала ее изучающего взгляда. Она слишком хорошо помнила ту встречу — невероятное видение, навеянное ядовитыми зелеными парами, короткое соприкосновение пальцев в воде… И все же это был не тот ответ, на который она надеялась.
— Королевский лес, — всхлипнула Клара. — Неужели вы… ты не помнишь?
На мгновение глаза Госпожи расширились удивленно и растерянно, а потом она вспомнила: тень пробежала по ее лицу, и она отвернулась.
— Это ведь было так давно, — досадливо пробормотала она. — Вернее, — Госпожа приложила ко лбу основание ладони, будто у нее вдруг разболелась голова, — вернее, будет еще так нескоро. Как странно… Я помню о ней, но она не помнит обо мне. Ведь должно быть наоборот. Из-за этого всё так путается, — она озадаченно взглянула на Клару, но та могла ответить лишь еще более растерянным взглядом.
— Значит… ты помнишь… всё? День Аукциона, обоих Луи, домочадцев…
— Перестань! — сердито осадила ее Госпожа. — Да, я могу вспомнить все события и чувства — без имен. Я же провидица, и большой разницы между прошлым и будущим для меня нет. Но я имею право забыть о том, что пока не произошло. И прошу тебя, чтобы ты не лишала меня этого права без надобности. Иметь дело с еще не сбывшимся… больно!
Она выпрямилась, глядя куда-то сквозь пространство, и Клара, залюбовавшись точеным профилем, в который раз позволила пьянящему чувству узнавания заглушить недоверие и тревогу. Всего лишь сон… Но эта мысль вдруг утратила свою надежность, словно отвязавшийся якорь, который больше не может удержать лодку у берега в штормовой день.
— Ты говоришь, что не помнишь имен, — заметила Клара. — Но мое назвала.
Госпожа медленно повернулась к ней.
— Конечно, я помню твое имя. Ведь ты не принадлежишь ни будущему, ни прошлому. Ты принадлежишь только мне.
Клара невольно отпрянула. Она бы тысячу раз согласилась, что принадлежит Госпоже, своей одинокой, потерянной, проклятой и бесконечно прекрасной Госпоже, однако вовсе не была уверена, что хочет быть собственностью этой девчонки, которая взирала на нее сейчас с таким высокомерным превосходством в зеленых глазах. Как ни поразительно сходство, любое крошечное различие, будь то жест, черта или слово, жестоко терзало Клару, словно ей снова и снова приходилось переживать десятки маленьких расставаний. Нет, эта девушка не была ее Госпожой. Она была именно той, кого Клара позвала — Корделией.
Но, должно быть, среди сотен тысяч общих черт у Госпожи и Корделии была и еще одна: обе умели читать ее мысли, и сейчас светло-зеленые глаза сощурились, наблюдая за Кларой с подозрением и откровенной злостью.
— Что-то не так? — спросила Корделия — слишком мягко — и резко подалась вперед. — Почему ты не смотришь на меня? Тебе не нравится мое лицо?
— Среди всех лиц нет того, которое я могла бы любить больше, — прошептала Клара, по-прежнему избегая ее взгляда.
— Конечно, — Корделия слегка отклонилась. — Так я и знала. Значит, глаза. Надо же, мне всегда нравился цвет. Ни у кого больше таких не видела. Кроме… кроме тебя, — она коснулась пальцами виска Клары, и та невольно подняла взгляд. У Корделии были красивые глаза — чистая зелень, очерченная темным ободком и чуть более глубокая у зрачков, сияла внутренним светом, который не имел ничего общего с окружающей фантастической яркостью. Такие глаза подошли бы Госпоже. Как и таившаяся в них жестокая насмешка.
— Знаешь, что это за место? — спросила Корделия, осматриваясь.
— Холм возле Города магов, — неуверенно протянула Клара.
— Хм, — теперь насмешка тронула и бледные губы. — Тогда спустись и попробуй найти этот проклятый Город! Нет его тут и быть не может, потому что это место создала я, — заявила Корделия с нескрываемой гордостью. — Оно называется Оливийский сад. Здесь всё так, как я захочу. Могу делать, что душе угодно. Хочешь, вырву себе глаза и выброшу прочь, а глазницы залью чернилами? Тогда ничто не будет портить лицо, которое тебе так дорого.
Она смотрела с едким вызовом, и Клара глядела в ответ, оглушенная внезапным и горьким пониманием. Сейчас она видела так слепяще ясно, что за этим смущением, перемежаемым вспышками злости, и за холодной невозмутимостью Госпожи скрывается всё одно и то же — боль. Боль, которая говорит на одном языке с ее душой и которую Клара может чувствовать как свою. А если так, она больше никогда не позволит себе поверхностных сравнений.
Полная решимости, она подобралась к Корделии и медленно обвила руки вокруг неподвижного, но всё же податливого тела, спрятав лицо в ложбинке между шеей и плечом.
— Не надо, — прошептала Клара, и тепло собственного дыхания, отразившись от прохладной кожи, обожгло губы. — Мне очень нравятся твои глаза. Я смогу полюбить их совсем скоро. Только… только не смотри на меня с такой ненавистью.
И Клара стиснула Корделию в самых крепких объятиях, на которые была способна. С минуту она чувствовала губами трепет чужих невысказанных слов и всем телом — напряжение сдерживаемых чувств, а потом Корделия тоже обхватила ее руками — сильно-сильно — и сипло прошептала в самое ухо:
— Хорошо. Я больше не буду так на тебя смотреть. Никогда.
Они замерли, не ослабляя и не размыкая рук, и время тоже застыло. Это было совсем как тогда, в лесу — призрак прощального объятия.
Прохладная свежесть и солоноватая горечь — так пахли кожа и волосы Корделии, и Клара, разморенная пьянящей близостью, закрыла глаза, погружаясь в опасную дрему. Она вздрогнула, спохватившись, что может соскользнуть в один из недавних кошмаров, однако ткань реальности не колыхнулась, а живые сильные руки сжали ее еще сильнее. Свет тоже никуда не исчезал: он пробивался сквозь красноватую пелену век и завесу тяжелых белых прядей.
Я умерла.
Мысль пришла беззвучно и легко, будто случайный огонек осветил во внутренней тьме слова, которые всегда там были. Слишком реально для сна и слишком невозможно для яви. Смерть — должно быть, она такая и есть: растянутый в вечности отблеск почти сбывшегося желания. Клара зажмурилась сильнее и, слегка повернув голову, вдохнула полной грудью. Солоновато-горький запах — почти как кровь, но всё же немного другой, и, если можно потратить всё бесконечное время на то, чтобы вдыхать его и разгадывать, Клара готова была довольствоваться такой вечностью…
Всё оборвалось вмиг. Корделия вдруг вздрогнула, и теперь их сердца не бились в такт. Протяжный звук разлился от земли до небес, и под его тяжестью прежде такая плотная реальность чуть истончилась.
— Колокол, — Корделия резко отстранилась и вскинула голову к небу. — Мне пора уходить, — пробормотала она, поднимаясь на ноги. — Время, как всегда, хитрый противник. Играет только по своим правилам.
— Уходить? — Клара в ужасе ухватила ее за рукав. — Нет! Пожалуйста, не оставляй меня! Если ты уйдешь, они сразу меня найдут. Они обещали.
Наполненное звоном пространство рябилось, бледнело и больше не походило на реальность. Еще чуть-чуть — и невыносимый звук разорвет его или, наполнив до краев, перельется и заберет Клару с собой в бесконечную густую тьму к окровавленным безликим врагам. Однако Корделию круговерть не увлекла. Напротив — ее лицо сейчас казалось более реальным, чем прежде. В глубоких глазах — отрешенная тоска.
— Обещали? — переспросила она, и ее губы тронула легкая усмешка. — Кто же тебя так напугал? Неужели глупые оболочки без души? Не бойся их больше. Никогда. Просто повтори мое имя — и все страхи уйдут. К тому же, — Корделия вдруг нахмурилась, — тебе ведь тоже пора возвращаться, Клара. Уже давно пора…
Она чуть наклонилась и поцеловала Клару в лоб — неожиданно крепко. Давление ее губ проникло в голову, через горло расползлось по телу, обездвижило и стянуло грудь, не давая дышать. Но стоило закрыть глаза, и всё прекратилось. Клара снова могла вдохнуть и пошевелить пальцами. С трудом и неохотой она подняла веки, и ее взгляд уперся в потолочные балки. Какой удивительный сон, а закончился так же, как и старые кошмары…
Вот только на этот раз пробуждение не принесло облегчения: пространство казалось чужим и вязким, будто Клара разучилась в нем существовать. Кровать как будто слегка вращалась, и потолочный узор тоже расплывался, приближался и удалялся, однако эта реальность была сшита из более прочной ткани и не расползалась даже по краям.
Клара лежала неподвижно, не желая бороться с оцепенением. Ушедший сон не покинул ее до конца: сердце ныло, помня томительную близость, на щеках оставалась щекотная мягкость волос Корделии, а ноздри заполнял запах ее кожи, и Клара едва дышала, боясь потерять его. Но отчетливее всего она ощущала, как горит лоб там, где его коснулись губы. Ценой немалых усилий она подняла руку и провела кончиком пальца между бровей. Горячая влага на коже… Что это — след прощального поцелуя или испарина, которая покрывает ее тело с головы до ног?
— Эй, очнулась? — прошептал кто-то рядом, и Клару обдало легким ветерком. Она вздрогнула и отняла руки от лица.
Человек быстро подошел к ее кровати и сел на краю.
— Наконец-то! Не могу поверить! Я уж думал, никогда не проснешься.
Клара сощурилась и с трудом разглядела бледное лицо и черные вихры.
— Нильс? — пробормотала она и едва услышала собственный голос.
— Клаус, — поправил ее «Нильс», и его лицо наконец четко выступило из кружащейся дымки. — Ну ты даешь! Теперь даже Магда нас не путает. Вот, смотри, — он повернул голову и с гордостью указал на толстый рубец, тянущийся от скулы к подбородку. — Видать, тебе времени не хватило, чтобы залатать меня как следует, так что вот... Нет, я не жалуюсь. Теперь у меня на счету не только кровосос, но и шрам. Нильс ничего не говорит, но я-то знаю, что завидует, — он счастливо улыбнулся, отчего рубец на щеке вздулся еще сильнее.
— Нильс, — хрипло повторила Клара. — Как он? Вы успели?..
Улыбка Клауса угасла. Он опустил глаза.
— С Нильсом все хорошо. Но... Эм... Ты уверена, что хочешь говорить об этом прямо сейчас? — он искоса глянул на Клару и, должно быть, прочел ответ в ее глазах. — А, ладно... — Клаус умолк, а потом заговорил совсем по-другому— вымученно и тяжело:— Почти все вампирята рванули за тобой. За мной — только четверо. Нильс через прутья отгонял их огнем и резал кинжалом, а я в это время перелез через ограду. Зубастики все же отхватили у нас еще по куску плоти — у Нильса вон все руки изодраны и обожжены, — но ничего серьезного. Тем более, недолго они нас изводили... Потом их спугнуло что-то... в саду…
Казалось, Клаусу стало немного не по себе. Он побледнел, отступил к окну и сел на вторую кровать. У Клары сердце колотилось в горле пульсирующей тошнотой. Она с трудом сглотнула и облизала пересохшие губы.
— Значит, Нильс здесь? — она спросила это лишь затем, чтобы выиграть время, но тут же поняла, что отсутствие Нильса и впрямь ее тревожит. Разве он не должен быть где-то рядом? Как весь прошедший год.
— Здесь, — мрачно подтвердил Клаус. — Только не жди, что он тебя навестит. Ходит теперь темнее тучи. Рыцарь из него, видите ли, не получился. Не может простить всему миру, что бросил тебя.
— Бросил? — непонимающе переспросила Клара.
— Ага. Тогда, у ворот… Как он тебе после такого предательства в глаза посмотрит?
Клара таращилась в потолок, пытаясь понять, о чем идет речь. Перебирать в памяти то, что произошло до удивительного сна, было тяжело и странно: она никак не могла решить, было ли это только что или давно и было ли вообще.
— Ерунда какая-то. Нильс не бросал меня. Он должен был помочь тебе… И что же, — с горечью заключила она, — вы теперь решили поменяться местами?
— Нет, вряд ли, — откликнулся Клаус. — Нильс не сможет быть хмурым придурком, даже если захочет. Не переживай, всё наладится. Главное, при встрече не называй его гнусным предателем слишком часто.
— С чего бы мне так его называть? — возмутилась Клара, а Клаус в ответ сдавленно хохотнул.
Она чуть улыбнулась и повернулась к нему — Клаус лежал на кровати, заложив руки за голову. Вокруг него оранжевый свет и длинные черные тени расписали стены и потолок причудливыми узорами. Беззвучный ветер колебал ветви снаружи, и многорукие и многоногие теневые существа шевелились в такт, отращивая себе новые лапы. Скоро черный полностью поглотит оранжевый, и тогда все монстры станут невидимыми…
Поздний вечер. Который час? Глупо спрашивать, если уж она не потрудилась узнать самое главное.
— Как давно я здесь?
— Девять дней прошло. Мы сначала думали, ты выбилась из сил, когда оживляла меня. Думали, должна очнуться еще до того, как вернемся, но ты не просыпалась. Вит пытался привести тебя в чувство, но ничего не получалось. Никогда не видел его таким растерянным. У тебя же, считай, и царапины не было, а лежала, будто неживая. Они могли ненадолго разбудить твое тело, чтобы заставить немного поесть, но достучаться до сознания ни у кого не получилось. Старая Агата сидела с тобой и днем и ночью и каждый раз сердилась, когда Вит принимался колдовать над тобой. Говорила, ты в мире грез по своей воле, и никакое насилие не заставит тебя вернуться. Выходит, не очень-то они доверяют магии. Обыватели. Даже те, что живут с нами.
— Агата… — повторила Клара с чувством неловкой благодарности. — А другие… есть ли другие раненые?
— Только я, — откликнулся Клаус. — На самом деле, со мной всё было в порядке, но меня заставили провести несколько дней в постели. Наверное, посчитали, что смерть — достаточно тяжелое увечье.
Он слегка усмехнулся, и в комнате снова повисло молчание.
— Значит, Вит жив… — медленно начала Клара. — Сколько же человек погибло?
— Восемь. Те, кто первыми добрались до южного корпуса. Если бы не ты, я был бы девятым.
— А что же остальные? — прошептала Клара: ярость — внезапная, удушающая — лишила ее голоса. — Ждали, когда нас убьют? Притаились — вдруг удастся спасти свою шкуру…
— Не говори так! — оборвал ее Клаус. Не сердито. Жалобно. — Все произошло слишком быстро. Они не знали, не успели добраться…
— Не могли не знать! — отрезала Клара. — Времени было достаточно. Модест долго их удерживал. Модест… — повторила она, и слово комом застряло в горле. Она судорожно вдохнула, выдохнула, и тщательно хранимый солоновато-горький запах развеялся в затхлом воздухе. От недавнего сна не осталось ничего, кроме смутного воспоминания о том, чего не могло быть.
Потолок вновь расплывался, и, стоило моргнуть, из уголков глаз по вискам заструились горячие слезы. Однако проглотить ком в горле Клара не могла, и он разбухал, раздирая плоть и не давая дышать. С минуту она боролась, втягивая воздух сквозь стиснутые зубы, но вскоре сдалась и закрыла рот ладонями, чтобы заглушить рыдания.
— Почему ты плачешь? — тихо спросил Клаус. — Она ведь пришла за тобой.
Клара рывком отняла руки от лица. Ком боли ухнул в самую глубь ее существа вместе с разом притихшим сердцем, и она замерла, забыв, как говорить и дышать. Но Клаусу, видимо, не требовался ответ.
— За сухими деревьями западные ворота плохо просматривались, да и нам было не до того: спешили поскорей убраться. Но я сразу узнал ее. Нильс — нет. Уверен, он и сейчас не догадывается. А я очень хорошо ее рассмотрел тогда, год назад, когда мы встретились. Нильс же… все время пялился на тебя, с первой минуты.
Клаус перевел дух, и, когда заговорил вновь, в его тихом ровном голосе послышалось ожесточение.
— Он бегал за тобой, как собачонка. Как же меня это злило. Мы... мы всегда со всем справлялись вместе. Вдвоем. Да нам даже на жеребьевке выпало одно и то же имя! То, что мы есть друг у друга, было очевидно любому, у кого есть глаза. Где бы мы ни были — на ферме или здесь, в лагере, — никто никогда не рискнул бы к нам сунуться, потому что все они были одни, а нас было двое. А потом он вдруг вздумал променять меня на какую-то девчонку, которой и дела до него нет!
Клара глянула на него — Клаус смотрел в потолок неподвижным взглядом. Она не услышала ничего такого, о чем бы сама не догадывалась, и всё же с трудом сдержалась, чтобы не зажать уши: настолько мучительна была для нее эта исповедь.
— Иногда думал, уж лучше кто угодно, но не ты! С тех самых пор, как мы нашли тебя в лесу, да еще вместе с Графиней, снова и снова недоумевал, как же Нильс и остальные не замечают, как ты похожа на… них. Как не видят, что ты сама… полумертвая!
Клара вздрогнула, будто от пощечины.
— Думал? — с трудом выговорила она. — А теперь что же, не думаешь?
— Не думаю! — отрезал Клаус. — Никакая ты не полумертвая. Обычная девчонка.
Они замолчали. Клаус тяжело и шумно дышал. Клару колотила дрожь. В смятенном сознании лишь один вопрос не утратил смысла, но она не решалась его задать.
— Я ничего им не сказал о том, что видел у ворот, — выдохнул Клаус. — Не мое это дело! Да и как бы я мог? После того, как ты… после всего. Графиня — враг, и если однажды я смогу ее уничтожить, я сделаю это без колебаний. Но сейчас… я просто рад, что ты жива. И я знаю, ты не виделась с ней весь год, так что ничего они от меня не добьются, как бы ни пытались, — решительно заключил он.
— Пытались? Тебя допрашивали?
— Допрашивали, — откликнулся Клаус, и что-то в его голосе заставило Клару похолодеть. — Они всех допрашивали. А что еще остается? Мы ничего не можем сделать! Только искать виновного! Но сколько виновных нужно, если убитых— сотни? Неужели хватит одного?
— Сотни? — шепотом переспросила Клара. — Ты ведь сказал, восемь человек.
Клаус перевел дух и резко сел на кровати. Клара безотчетно последовала его примеру, и у нее сразу закружилась голова. Проглотив спазм в горле, она тяжело прислонилась к изголовью.
— Нет, не восемь, — сказал Клаус и спрятал лицо в ладонях. — Всё гораздо хуже. Всё просто ужасно! Знаешь, где был Герцог тогда? В Городе магов! И все юные маги тоже были там! Он держал их в деревне неподалеку в домах предателей и под присмотром шестерок-кровососов. И пока мы теряли людей в Кинтуррии, они убили их. Они убили их всех, Клара!
Его голос сорвался, и Клаус замер на кровати, жалко сгорбившись и время от времени вздрагивая всем телом. Наконец он справился с собой, перевел дух и отнял руки от лица.
— Это еще не всё. Кровососы не успокоились на этом. В ту ночь и те, что были после, они много где побывали: в городах, деревнях… Входили в дома после ночных часов и убивали всех, кто был внутри, или выборочно. Убивали и вечерами на улицах, ведь света сейчас мало! В этом не было никакого смысла, никакой цели… Просто устрашение! И теперь Люцидия мертва. Люди перепуганы до смерти, и они больше не будут нам помогать. Везде, где побывали кровососы, они оставили… — Клаус задохнулся, но заставил себя продолжить, — изувеченное тело ребенка-мага. Повесили на шпилях колокольных башен и сказали жителям, что сделают то же и с их детьми, если хотя бы заподозрят, что кто-то в том городе или деревне путается с Братством.
Клаус сделал несколько глубоких вдохов и сжал кулаки.
— Вит считает, не всё потеряно. Говорит, Герцог многое потерял и теперь в отчаянии. Он оставил нам короля и столицу. Он поставил всё, что у него осталось, на вспышку бесполезного душегубства, и прежнего господства ему не видать. Вит считает, это начало конца для господ, но… — сжатые кулаки у Клауса на коленях задрожали. — Но ведь это конец и для всех нас тоже! Никаких больше маленьких магов и никакой Люцидии! Может, Герцог и сгинет, но он заберет нас с собой! Всех!
У Клары гудела голова, и она была рада, что коловращение мыслей избавляло ее от боли ясного понимания. Однако подспудное чувство, что она упустила нечто очень скверное, и оно, незамеченное, поджидает ее, не отпускало ни на секунду.
— Скажи, король ведь здесь? — спросила она. — Вы доставили его в лагерь? Я хочу поговорить с ним. И еще мне не помешало бы умыться…
— Король здесь. — Клаус впервые за долгое время смотрел ей прямо в глаза, его голос ничего не выражал. — Но, боюсь, с этим могут возникнуть трудности.
— С тем, чтобы увидеть его?
— С тем, чтобы выйти из дома.
— О чем ты говоришь?
— Я ведь уже объяснил, — Клаус все так же пытливо всматривался ей в лицо, — Вит ищет виноватых.
— И что же, это я во всем виновата? — не выдержала Клара и безотчетно подтянула одеяло до самого подбородка.
— Они не ищут виновных во всем. Однако в том, что произошло в резиденции Герцога, без предателя не обошлось. Кровососы знали, что мы задумали, и напоследок подготовили нам ловушку. Кто-то ждал, пока мы все окажемся внутри и найдем вход в подвал, а потом запер ворота.
— Думаешь, это я?! — воскликнула Клара в негодовании. — Я была внутри, когда ворота закрыли, и ты прекрасно это знаешь!
— Знаю, — невозмутимо подтвердил Клаус. — И не думаю. Я тысячу раз им говорил, что это не ты. Но их, видишь ли, мало волнует мое мнение. И я не могу сказать, что подозрения так уж надуманны. Во-первых, ты была с нами в городе на День Аутодафе и вполне могла встретиться с кем-то из подпевал Герцога. Во-вторых, вот что произошло в резиденции: ты была снаружи, потом, как говорит Юстус, исчезла. Он побежал искать тебя, а когда вернулся, ворота были перемотаны цепями. Ты же, оказавшись в саду, никого не искала и отправилась не куда-нибудь, а прямо к портретному залу. Как будто знала, что там творится. И ты ведь знала, — он не спрашивал, а утверждал. — Да, ты тоже едва не погибла, и многое в этой истории не сходится. Но всё вполне объясняется тем, что тебя предали или ты вдруг сама раскаялась.
— Это Магда так говорит?
— Да, — кивнул Клаус. — Магда вообще очень много говорит в последнее время. И это она еще не знает, что с вампирятами расправилась твоя бывшая госпожа. Обещаю, что ни она, ни кто-либо другой от меня этого не услышат, но я должен спросить тебя: где ты была и зачем облапошила Юстуса?
Он испытующе уставился на нее, и Клара невольно опустила глаза. Она не видела смысла врать.
— Я была в Южной башне. Встретилась там с принцем Филиппом, и именно он рассказал мне про вход в подвал из портретного зала.
Клаус не выглядел удивленным.
— Да, я сразу вспомнил: пока мы шли к резиденции Герцога, ты всё время твердила про Безвестного Принца. Они не верят в это. Где твой принц? Его никто не видел.
Клара поставила локти на подтянутые колени и спрятала лицо в ладонях. Ей даже не хотелось спрашивать Клауса, верит ли он. Мерзкое чувство уже давно зрело у нее в солнечном сплетении, и сейчас оно ожило, поднялось и коснулось сердца гнилым холодом.
— Вы могли спросить короля, — безразлично заметила она.
— Его спрашивали. И не только. Чары убеждения, восстановления памяти, озарения ума… У Филиппа нет способностей, и любая ментальная магия с ним запросто работает. Однако она оказалась бесполезна. Никто не знает, что кровососы творили с ним, но король пуст: ни воспоминаний, ни мыслей — ничего. Как мертвец, только хуже. Он никак не мог говорить о принце. Филипп понятия не имеет, что у него есть сын.
Клара глубже зарылась лицом в ладони, запустила пальцы в спутанные волосы. Мальчик в башне — был ли он на самом деле или, как Корделия, явился во сне, чтобы потом раствориться в затхлом воздухе враждебного мира? Так ли уж важно? Разве ребенок сможет пройти в одиночку через незнакомые земли, миновать кровавую резню и ни разу не сбиться с пути, даже в ночном лесу? Принц теперь потерян, и воспоминание об удивительной встрече у подножия Южной башни — единственное, что от него осталось.
Я все-таки не смогла его спасти.
— Эрнест и Даниэль караулят у двери и окна, — послышался откуда-то издалека голос Клауса. — Когда ты очнулась, я наложил Защиту от чужих ушей, чтобы мы могли поговорить. Но уже совсем скоро сюда явится Агата, и мне придется уйти. Я сниму чары сейчас?
— Д-да, — Клара отрешенно кивнула.
— Я сделаю, что смогу, — неловко пробормотал Клаус у двери. — Мы… заглянем к тебе завтра.
Он щелкнул пальцами, резко отворил дверь и вышел на крыльцо. Снаружи послышались взволнованные голоса, а в следующую секунду в комнату заглянул бородатый парень — должно быть, Эрнест или Даниэль. Он бросил на Клару быстрый колючий взгляд, и дверь снова захлопнулась.
Клара сползла с изголовья на постель и закрыла глаза. Ей хотелось попробовать вернуться в Оливийский сад. Пусть даже сны обычно не следовали ее желаниям — страх перед ночными кошмарами больше не мучил. Наверное, Корделии удалось успокоить его, или, может, он сам отступил перед ужасами, которые творились наяву. Однако наивно было верить, что реальность так легко оставит ее в покое, и Клара с замиранием сердца ждала появления нежеланных гостей. Долго ждать не пришлось.
— Привет, Клара, — с порога поздоровался Вит и осторожно прикрыл за собой дверь.
Света за окном почти не осталось, и у него в руке со стуком раскачивалась лампа. Даже в изменчивом тусклом свете Клара заметила его осунувшееся лицо и белые пряди в огненных волосах.
— Я так рад, что ты очнулась, — сказал он, и его улыбка не тронула серьезных карих глаз. — Все очень за тебя переживали.
— Думаю, у вас были более серьезные поводы для переживаний, — заметила Клара.
— Клаус уже рассказал тебе. Он очень волновался, всё время был рядом. Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо, — ее голос почти не дрогнул.
Вит задумчиво кивнул.
— Вот и отлично. Сейчас тебе не стоит беспокоиться о том, что произошло. Вообще ни о чем не беспокойся. Я распорядился поставить у дверей охрану. Для твоей безопасности. Спрашивай у них, если что-то понадобится. А пока отдыхай.
— Ладно. Спокойной ночи, — откликнулась Клара. Сил на расспросы и возмущения не осталось, и она была рада уже тому, что на сегодня ее решили оставить в покое.
— Спокойной ночи, — попрощался Вит и скрылся за дверью. Он так и не подошел к ее кровати.
Вскоре в домике появилась Агата. Она не стала задерживаться на пороге, поднос с ужином поставила на пол, охая и причитая, бросилась к Кларе, села рядом на постель и долго трогала ее руки, щеки и лоб.
— Слава богу, очнулась. Я уж думала, духи тебя не отпустят. Не доведут до добра ваши колдования.
Вместе с Агатой Клара вышла из домика, чтобы умыться и привести себя в порядок. Один из надсмотрщиков вознамерился увязаться за ними, но возмущенная Агата обрушила на его голову такие проклятия, что бедолага струхнул и послушно остался у домика, наблюдая издалека. Когда они возвращались четверть часа спустя, у Клары пересохло во рту от бесконечных благодарностей и уверений, что теперь она в порядке и нет никакой необходимости сидеть с ней ночью. К счастью, ей удалось убедить Агату.
— Но если эти молодцы вздумают тебя обидеть — сразу мне скажи, — шепнула та напоследок, притянула Клару к себе морщинистыми, но крепкими руками и поцеловала в щеку.
Клара кивнула и поспешила обратно в темницу. Не взглянув на стражей, взбежала на крыльцо, отворила дверь и едва не налетела на поднос с едой. Не в силах даже помыслить об ужине, она осторожно перетащила его в угол и медленно направилась к кровати.
Ни ужаса, ни отчаяния, ни ярости — казалось, все чувства скрутились в тугой узел, и тот теперь копошился у нее в груди, словно нечто живое, осклизлое и мерзкое. Сейчас Клара не думала о том, что с ней будет. Сквозь неразборчивый гул неотвязных мыслей ее разум непрерывно возвращался к трем.
Госпожа. Клара усомнилась бы в том, что встреча у ворот ей не привиделась, однако Клаус подтвердил, что тоже узнал Госпожу. Но где она теперь? Не нашел ли ее Герцог? Наверное, такое событие не осталось бы незамеченным, однако Клаусу ничего не известно. Сможет ли она дальше скрываться в Кинтуррии и покинула бы страну, если могла?
От Госпожи ее разум возвращался к принцу Филиппу, и Клара представляла, как он, закутанный в ее плащ, бредет по болоту или через леса, а потом исчезает. Она не могла вообразить его смерть — принц делал очередной шаг и растворялся в безвестности. В той самой, в которой провел всю свою недолгую жизнь.
От пропавшего принца ее мысли уносились далеко, через время и пространство — к зеленоглазой девчонке, так сильно похожей на Госпожу.
Корделия. Клара зажмурилась и надавила на глаза кончиками пальцев. Если бы только клубок в груди унялся, она бы попробовала вернуться в удивительный сон…
Донесшийся снаружи звук заставил ее распахнуть глаза, и по потолку, точно по ночному небу, расползлись огненные точки. Несколько секунд она наблюдала, как только что рожденные миры гаснут под сопровождение звуков лютни, а потом спрыгнула с кровати и бросилась к окну.
Клара, как ни старалась, не могла разглядеть Абеля, однако он явно стоял совсем рядом: песня о первом мученике крови звучала негромко, но отчетливо, как голос человека, с которым ведешь доверительную беседу. Хотя сам голос в ночи так и не прозвучал — в канву аккомпанемента, вытесняя звуки, вплеталась мелодия, но сам Абель молчал, предоставляя лютне говорить за него.
Песня смолкла еще до того, как отзвучал второй куплет: должно быть, кто-то из надсмотрщиков спугнул незваного музыканта. Клара подождала у окна еще немного и вернулась в постель. Музыка Абеля оставила ее в смятении. Зачем он пришел и о чем говорил с ней? Что она не одна? Должно быть, так. Однако чувство, что за грустными трелями скрывалось нечто большее, не отпускало ее еще очень долго. Клара лежала в тишине, а призрак отзвучавшей музыки нашептывал в уши:
И кровь текла по ногам,
И кровь стыла в снегу...
Стояла глубокая ночь, когда она, приложив руку к груди, обнаружила, что осклизлый комок внутри больше не шевелится. Музыка в голове затихала, уступая место желанной тишине, и реальность наконец отпустила Клару. Однако головокружительного падения в глубокую бесконечную темноту, которая могла бы привести куда угодно, не последовало. Вместо этого ей будто набросили на голову удушающую серую пелену.