Красный звон тишины

Взгляд черных глаз пронизывал насквозь, и Клара едва удерживалась, чтобы не скрестить на груди руки. Она отгоняла неуместные сравнения, но сходство, которое она отметила еще тогда, у Южной башни, теперь было пугающе очевидно. Разве смертные могут так смотреть? Взгляд Вита, прямой и тяжелый, всегда соскальзывал с ее лица, и его обвинения не находили правды. Но сейчас черные глаза ребенка глядели сквозь кожу, душу и все секреты — в самую суть. Если это не магия, то что за сила и почему Клара ничего не может ей противопоставить? Принц слегка улыбнулся, и раздирающая мощь в его взгляде пропала без следа. Клара глубоко вдохнула. Показалось ли ей или он сам отказался от необъяснимой власти над ней? Но прежде чем тревожные вопросы успели занять разум, Клара обнаружила, что тоже улыбается — не нарочно, искренне, — и ответы стали не нужны. — Вы изменились, — заметил принц с легким беспокойством. — Слишком сильно для двух недель. — Боюсь, не только я, ваше высочество. — Да, я знаю, — его лицо потемнело. — Я так рада вас видеть, — быстро сказала Клара. — Не могу описать, как сильно! Но как вам удалось уцелеть? Мальчик искоса глянул на нее: — Люди были добры ко мне по дороге. Должно быть, думали, что я сирота, чьи родители погибли в резне… Да и ведь… на самом деле, они были правы... — он отвел взгляд. — Я спрашивал о вас. Мне сказали, вам пришлось несладко из-за того, что вы спасли меня. Мне очень жаль. Принц понурился, его костлявые руки сжались в узловатые кулачки. Но уже в следующий миг он решительно выпрямился и заговорил быстро, с горячечной бодростью: — Когда я стану королем, посвящу вас в рыцари за ваш подвиг. Черные глаза вспыхнули, на впалых щеках заиграл бледный румянец. Клара грустно улыбнулась. — Ваше высочество, боюсь, вы не сможете посвятить меня в рыцари. Принц слегка поник. — Потому что вы маг? — спросил он серьезно. — Нет, — Клара пожала плечами. — Потому что я… женщина. — О, — он озадаченно моргнул, нахмурился, но тут же справился с растерянностью. — Когда я стану королем, такие пустяки больше не будут иметь значения. Принц высоко поднял подбородок и откинулся на изголовье кровати, будто на спинку трона. — Нисколько не сомневаюсь в этом, ваше высочество, — заверила Клара. Они посмотрели друг на друга и одновременно рассмеялись, однако донесшийся с улицы шум почти тут же оборвал внезапное веселье. — Уже идут. — Клара вскочила с табурета и бросилась к окну. Она увидела их сразу. К домику неторопливо направлялись четверо: Магда что-то нашептывала Виту, который, судя по отсутствующему виду, ее не слушал, за ними — горячая тошнота поднялась к горлу — решительно шествовал Блас, а позади на почтительном расстоянии плелся Юстус. Клара коснулась переносицы. Отёк уже спал, однако кровь бросилась ей в голову, и растворенная в ней ярость теперь отдавалась в ушах эхом неотплаченной боли. Виту не понравится, что она здесь. Вчера он ясно дал понять, что желает говорить с принцем первым, но разве Клара могла оставаться в стороне? За всю ночь она ни на мгновение не сомкнула глаз, а стоило забрезжить блеклым лучам солнца, с помощью заботливой Агаты отделалась от надсмотрщиков и тайком пробралась в домик принца. У нее еще оставалось время, чтобы улизнуть, но сама мысль о побеге казалась отвратительной. Она больше не боялась ни гнева Вита, ни похоти Бласа, ни собственной ненависти. Боялась лишь, что невероятная встреча в который раз окажется несбыточным сном. — Вы уверены, что готовы открыть им свои мысли? Ни от кого нельзя требовать подобного, — Клара повернулась к мальчику. Он уже перебрался на край кровати и сидел, свесив ноги на пол. — Я согласился, чтобы помочь вам. И чтобы никто больше не сомневался в том, кто я есть. Клара сжала руку на растворенной ставне, и острые осколки дерева занозили ей пальцы. В этой своей сорочке — белой, потрепанной и явно отданной кем-то, кто был много выше и шире в плечах — принц казался особенно бледным, измотанным и хрупким. Клара стиснула зубы от боли, но не разжала пальцев. Как можно позволить ему пройти через то, что страшит ее до липкой дрожи? — Я не боюсь, — сказал принц. — Они не найдут в моей голове того, что ищут, — только правду. Мне нечего скрывать: в конце концов, я всего лишь ребенок. Но он не поднимал глаз от грязного дощатого пола. — Я просто хочу, чтобы они отпустили вас. И чтобы мне позволили увидеться с отцом. Пожалуйста, не пытайтесь им помешать. Король… У Клары сжалось сердце. Она беспомощно взглянула на принца, но, прежде чем успела сказать хоть слово, дверь домика резко отворилась, и четыре человека один за другим переступили порог. Вит окинул Клару быстрым безразличным взглядом, лицо Магды исказилось гримасой ненависти, а губы Бласа изогнулись в мерзкой ухмылке. Юстус не обратил на нее ни малейшего внимания. — Ваше высочество! — выдохнул он, бросился вперед и после секундного колебания упал на колени. — Как ваше самочувствие? Блас гоготнул. Магда и Вит замерли на месте. — Благодарю вас, — спокойно ответил принц. — Я хорошо себя чувствую. — Рад слышать, Филипп, — сказал Вит, и Клара уловила напряжение в его всегда спокойном усталом голосе. — Ты помнишь, о чем мы вчера говорили? — Я не забыл, — негромко подтвердил принц и снова перевел взгляд на Юстуса: — Встаньте, пожалуйста. — Тогда, надеюсь, ты понимаешь: чем скорее мы со всем разберемся, тем будет лучше для всех, — продолжал Вит. — Я вовсе не собирался вас задерживать. — Отлично, — Вит как будто немного приободрился. — Тогда я представлю тебе своих спутников. Ты уже знаешь Юстуса, верно? Это Магда, а это… — У меня есть одно условие, — резко перебил его принц, но тут же поправился. — Вернее, просьба. — И какая же? — Вит снова насторожился. — Я не хочу… чтобы этот человек был здесь, — принц кивнул на Бласа. — Если вам нужно четверо свидетелей, то четвертый у меня уже есть. Он посмотрел на Клару, и, должно быть, остальные сделали то же самое, потому что она вновь ощутила на себе колючий взгляд Магды и липкое внимание Бласа. Но теперь чужая желчь не прожигала в душе крохотных язв, а мерзкая слизь не проникала под кожу. Каким-то невероятным образом присутствие удивительного мальчика оказалось более значимым и сильным. Оно наполняло деревянный домик свечением — едва видимым, но осязаемым и теплым, — и чужие помыслы отступали перед ним. — Я всегда говорила, Блас, тобой только детишек пугать, — ухмыльнулась Магда. Вит молчал, как будто что-то взвешивая в уме. — Хорошо. Как скажешь. Блас, выйди. Тот пожал плечами, но повиновался без возражений. Не успела за ним закрыться дверь, как Вит, не говоря ни слова, подступил к принцу и положил руки ему на голову, зарылся пальцами в черные как смоль волосы. Клара вздрогнула и прислонилась к стене. Воздух у нее перед глазами вспенился, пошел мелкими полупрозрачными кругами, безостановочно движущимися вверх — к потолку, сквозь крышу — к зимнему небу. Она искоса глянула на Магду и Юстуса — оба стояли чуть поодаль со скучающим видом. Они явно ничего не замечали. Клара втянула воздух сквозь сжатые зубы, зажмурилась и прижала руки к груди, пытаясь унять бешено колотящееся сердце. Ни единого вздоха или стона не сорвалось с губ принца, но Клара не могла стереть застывшую перед глазами картину: жертва и ее мучитель — вечные неразделимые роли, которые судьба снова и снова навязывает своим безвольным марионеткам. Вит заставил мальчика говорить, и, когда хижину наполнил высокий голос — безжизненный, безразличный, — Кларе нестерпимо захотелось броситься вперед, загородить принца от того, кто грязными руками копался в молодой, но измученной душе. Но она не пошевелилась, лишь сильнее зажмурилась и сжала кулаки. К счастью, Вит не заставил мальчика заново переживать годы в резиденции Герцога, однако велел во всех подробностях рассказать о его встрече с Кларой у Южной башни. И она изумлялась, как точно принц помнит мельчайшие подробности их разговора: все ее слова и выражения лица, и с содроганием гадала, что бы Вит сумел выудить из ее разума, позволь она заглянуть в самые темные закоулки. Вероятно, то, о чем она давно забыла, или даже то, о чем никогда не догадывалась. «Забвение всего лишь иллюзия», — так однажды сказала Госпожа. — Ты знаешь, кто из господ уничтожил вампирят? — наконец спросил Вит, и Клара открыла глаза. — Нет, — деревянно ответил принц. — Но ты догадываешься, кто это мог быть, — настаивал Вит. — Я думаю... — мальчик вдруг слабо дернул головой, будто пытаясь вырваться из захвата. Его голос сорвался. — Я... Я предполагаю, это был... Барон. — Барон? — переспросил Вит с легким удивлением. — Да, — подтвердил принц, снова поникнув. Теперь его голос звучал чуть ниже, чем прежде. — Его приняли в патрициат, но Герцог никогда по-настоящему с ним не считался... Барон таит обиду. — Барон? — жадно переспросил Юстус. — Его ведь не видели тогда в Городе магов? — Никто его и не высматривал, — процедила Магда. — Никто про него и не вспомнил. — Ты уверен, Филипп? — с нажимом продолжал Вит, сильнее стискивая голову мальчика. Его пальцы все глубже погружались в длинные черные волосы. — Возможно, это мог быть кто-то еще? Тебе что-то известно? — Я… не знаю… Не знаю… Принц сжался, сгорбился. Казалось, отпусти его Вит, и он упадет ничком на пол. — Прекрати! Сколько можно?! Он ведь всё рассказал! И прежде, чем Клара поняла, что делает, она уже стискивала запястье Вита и тянула из последних сил, однако его заскорузлые пальцы увязли слишком глубоко, и теперь принца можно было освободить, лишь отрубив руки мучителю… — Что ты себе позволяешь, дрянь? — прошипела Магда. — Тебя вообще не должно тут быть! Кто тебе разрешил разгуливать на свободе? Знакомый, пропитанный ненавистью голос проник в помутненный разум дуновением промозглого, но отрезвляющего ветра. Клара покачнулась и крепче ухватилась за Вита, чтобы не упасть. Он же разжал руки и повернулся к Магде: — Я же сказал, что больше не потерплю этого! Всё еще с трудом держась на ногах, Клара не успела броситься к принцу, но ему и не понадобилась поддержка. Он не упал с кровати и даже не пошатнулся — лишь шумно вдохнул и спрятал лицо в ладонях. Теперь мальчик казался еще меньше, тоньше и даже прозрачнее, будто само его существование сделалось менее значимым, менее настоящим. Вит же словно стал выше ростом, а его всегда блеклый образ налился неприятно яркими красками. Клара снова зажмурилась, пытаясь утихомирить разыгравшееся воображение. — Благодарю, Филипп, — Вит повернулся к принцу с задумчивым сожалением. — Ты очень нам помог. Я счастлив, что недоразумение разрешилось, и я теперь могу извиниться перед Кларой за все беспочвенные подозрения. Он искоса глянул на нее, и Клара поспешно кивнула. — Ты обещал, что я смогу увидеться с отцом, — сказал принц, и его охрипший голос снова звучал спокойно и уверенно. Он отнял руки от лица и теперь не сводил с Вита требовательного взгляда. — Разумеется, — тот равнодушно пожал плечами. — Он в соседнем доме на краю деревни. Но предупреждаю, встреча может тебя… расстроить. — Я справлюсь, — сухо откликнулся мальчик. — Мне понадобится одежда, чтобы выйти на улицу. — Конечно, — тут же откликнулся Юстус. — Я сейчас найду вам новый плащ, ваше высочество! А потом мы подгоним его по размеру… — Я бы хотел, чтобы мне вернули тот, в котором я пришел сюда. Если это возможно, — быстро сказал принц. — Что? А, да, да, конечно… Надеюсь, его еще не постирали. И Юстус поспешно скрылся за дверью. Магда бросила на него неодобрительный взгляд, но ничего не сказала, а вскоре они с Витом тоже ушли, оставив Клару наедине с принцем. С минуту оба молчали, избегая смотреть друг на друга. Клара собиралась спросить, не будет ли он против, если она тоже пойдет к королю, но отчего-то никак не могла выстроить слова в нужном порядке, и в конце концов принц первым нарушил молчание. — Надеюсь, у вас не будет неприятностей из-за того, что я сейчас рассказал? Я не вполне уверен… не помню точно, что говорил. — А… Нет, разумеется. Вы же слышали? Меня больше не подозревают. Правда… они ведь так и не выяснили, кто предатель. Хотя, знаете, мне всё равно! — выпалила Клара. Слова обожгли горло желчной откровенностью, но она заставила себя продолжить: — Если бы не он, то вас бы здесь не было! А еще… Но она не могла объяснить, что еще приблизил безликий отступник. Где-то в бескрайнем океане ощущений — быть может, на самом дне — рождалась смутная догадка, слишком пугающая и невероятная, чтобы позволить ей вынырнуть на поверхность и обрести форму в словах. Мальчик исподлобья глянул на нее, но прежде чем он успел что-то сказать, дверь с грохотом распахнулась, и на пороге вновь появился Юстус, на его согнутой руке висели рубашка, штаны и пропыленный плащ. С улицы дохнуло зимней свежестью, и Клара вдруг поняла: ей вовсе не надо просить разрешение. Пойти сейчас с принцем — ее долг, а не привилегия. — Я подожду вас на крыльце, ваше высочество, — бодро сообщила она и выскочила на улицу, прежде чем Юстус успел затворить дверь. Клара быстро отыскала взглядом ближайший дом на краю деревни. Белый дымок вырывался из трубы пульсирующим потоком и наискось поднимался ввысь, где, истончившись до прозрачных нитей, вплетался в ткань облачного купола, накрывшего всё вокруг — от леса и до невидимого моря. Поблизости никого не было, и, казалось, белое полотно отгораживает и защищает ее от остального мира. И пусть оно осыпалось пушистым холодом — под ним было теплее, чем за всё прошедшее лето. Клара подошла к крыльцу и прислушалась. Ей не хотелось, чтобы ее обнаружили до появления принца. Однако внутри было тихо, и она провела рукой по ступеньке крыльца, сметая колкие снежинки, села, обхватила колени руками и глубоко вдохнула. Вместе с морозным воздухом ее грудь наполнили отголоски полузабытых чувств. Давно пережитые, они вовсе не рассеялись с холодом ушедших зим — их призраки, запертые где-то под ребрами, были готовы снова и снова повторять однажды пройденный путь. Крошечные осколки солнца, проникающие сквозь плотную завесу, оседали на снегу миллионами блесток. Они слепяще серебрились, и Клара щурилась, отчего окружающая белизна расплывалась и смешивалась с воспоминаниями. Талые снежинки оставляли на щеках влажный холод, слезы — обжигали. Клара любила зиму. В день прощания с Домиником снег укрывал землю и успокаивал ее горе. Занесенный сугробами лес стал ее пристанищем на долгие одинокие месяцы. А ледяной порыв ветра ворвался тогда вместе с Госпожой в столовую, чтобы спасти ее. Правая рука сама собой сжалась в кулак, и знакомая боль разлилась из центра ладони к кончикам пальцев. Тот нож… Им же она ранила Винса в то утро, когда навсегда выбрала Госпожу. Капли крови прожигали в снежной глади глубокие раны. Клара любила снег — белый, как волосы Госпожи в лунном свете и как ее бескровная кожа. Зима превращала осенние слезы в нечто волшебное: в осязаемый покой. И как ужасно и мучительно умирание, так сама смерть прекрасна и чиста. По крайней мере, Кларе очень хотелось в это верить. — Простите, что заставил ждать. Вы пойдете со мной? Клара вздрогнула. Она не решалась поднять голову. Принц стоял рядом в ее старом плаще — грязном и рваном. Упавший капюшон полностью скрывал лицо, но Клара не сомневалась: он видел ее слезы. Она неловко вытерла щеки и вместо ответа встала на ноги. Принц поднялся к ней и решительно толкнул дверь. На мгновение они вдвоем вступили в гущу сражения между холодным и теплым воздухом, а потом дверь затворилась, и жар, окутав с головы до ног, принял Клару и принца в свои объятия. По правую руку обнаружилась неплотно запертая дверь, ведущая в другую комнату, они же оказались в маленькой каморке, удивительно светлой и теплой. В очаге потрескивал огонь, и оранжевые отблески на стенах превращали сумрачное утро в уютный зимний вечер. У огня, подобрав ноги, сидел худой человек. Его черные волосы, обрезанные неровно, клоками, теперь едва доставали до плеч и блестели в свете пламени, а не свисали на лицо сальными космами, одежда была чистой, старательно заштопанной и подогнанной по размеру. Несомненно, сейчас король выглядел намного здоровее, чем тогда, в Коллегиуме. И даже как будто счастливее. В его руках посверкивали спицы, у ног лежала пряжа, и, поглощенный вязанием, он не обратил никакого внимания на вошедших. — Отец! — хрипло прошептал принц и упал рядом на колени, скидывая капюшон. В его голосе слышались слезы. Клара неловко отвернулась. Правильно ли она поступила, когда пошла с ним? Король не поднял головы и не пошевелился, но она готова была поклясться, что налаженный ритм его движений чуть сбился. — Отец, — позвал мальчик, — отец, вы не узнаете меня? Неужели не узнаете? Неудивительно… мы ведь не виделись… с весны. Говорят, я сильно вырос. Наверное поэтому… Посмотрите на меня. Пожалуйста. Это же я… я… — он задохнулся и едва слышно закончил: — ваш сын… Король по-прежнему не поднимал головы и не откладывал спиц, однако его руки заметно напряглись, на лице проступило ожесточение. Принц больше ничего не говорил, но в тесной душной комнатке его тяжелое дыхание казалось громче истошного крика. Вдруг он подобрался ближе и настойчиво потянул отца за руку. Тот на мгновение замер, а потом резко дернулся. Сердце пропустило удар, и Клара бросилась вперед, однако король не кинулся на принца — напротив, он прижал руки к груди, отвернулся, медленно отполз к самой стене и вернулся к своему занятию. В этот момент дверь во вторую комнату отворилась, и на пороге появилась высокая темноволосая девушка. Клара помнила ее имя: Бланка, одна из немагов, живущих в лагере. Увидев гостей, Бланка смущенно застыла в дверях, но быстро справилась с собой. — Здравствуйте, ваше высочество, — она приветливо улыбнулась. — И… Клара тоже… Меня предупредили, что вы придете. Очень рада видеть. Если вам что-нибудь понадобится, я… — Я бы хотел поговорить, но… — принц беспомощно глянул на нее снизу вверх. — Ох, спицы, — Бланка слегка прикусила губу. — Простите, пожалуйста, ваше высочество. Однажды я взялась за вязание, и его величество очень заинтересовались. Я показала, как делать простые петли, и они так увлеклись, что с тех пор откладывают спицы только на время сна. Мы даже во время еды их не забираем… Я бы, — она замялась, — не советовала вам отнимать их и сейчас. Его величество сильно расстроятся, спицы их успокаивают… Принц молчал, и Бланка торопливо добавила: — Вы можете говорить, ваше высочество. Слух у его величества в полном порядке. И не бойтесь, они на вас не кинутся, если вы не будете к ним сильно приближаться… — Хорошо, я понял! — перебил ее принц. — Я понял… — повторил он мягче. — Благодарю вас за проявленную заботу. Но… не могли бы вы оставить нас наедине? Это не займет много времени. — Что? — Бланка слегка покраснела. — Ах да, конечно! Простите, я такая навязчивая! Сейчас-сейчас. Она убежала во вторую комнату, почти сразу вернулась в плаще и, бросив на принца быстрый взгляд, скрылась за дверью. — Не займет много времени, — хрипло повторил мальчик, опуская голову. Клара колебалась. Она чувствовала, что его просьба относилась и к ней тоже, но не могла двинуться с места. Зачем она вообще пришла сюда? Что именно собиралась сказать? — Меня предупредили, что это бесполезно, — прошептал принц. — Говорили, что отец потерял разум и память. Что он больше не узнает меня. Но… я не хотел верить. Думал, он услышит мой голос и сразу придет в себя. Что должно произойти чудо… не такое, как… не то, что сделал со мной Виталиан, а настоящее чудо. Как в сказках, которые рассказывала няня… Как глупо. Он яростно вытер лицо рукавом, и Клара наконец поняла, что именно должна сказать. — Ваше высочество, — она опустилась на колени у принца за спиной. — Ваше высочество… В тот день, когда мы впервые встретились, я видела его величество в Коллегиуме. Я ведь уже говорила вам, правда? Это был он, он сказал мне, что вы в Южной башне. Он беспокоился о вас. Всё время... Виталиан ничего не смог найти, потому что… не может заглянуть достаточно глубоко. Быть может, ваш отец больше не видит вас и даже не помнит, но вы… по-прежнему в его сердце. Казалось, мальчик перестал моргать и дышать. На мучительно долгие мгновения он застыл, будто обратившись в каменное изваяние, а потом чуть заметно кивнул, и тогда Клара перевела дух, запоздало обнаружив, что тоже не дышала. Она поднялась на ноги и, не оборачиваясь и не говоря ни слова, выбежала из домика. На душе у нее было неспокойно. Гадкие мысли ускоряли биение сердца и замедляли шаг. Докучливые голоса в голове велели вернуться к двери, прислушаться. Откуда Бланка знает, что король неопасен? Пусть он потерял разум, но он по-прежнему сильнее принца и может причинить тому немалый вред. Надо было отобрать у него спицы… Но Клара не поддавалась и, не оборачиваясь, шла прочь от домика. Она должна верить в то, что сказала принцу, потому что больше некому, а никто не может верить в одиночку. Неужели она, подобно Виту и Магде, ранит его губительной заботой и лживым снисхождением? Она остановилась, с некоторым удивлением обнаружив, что ноги сами собой принесли ее к дому, который до сегодняшнего утра был ее темницей. Поблизости никого не было, и Клара подошла к крыльцу и села на ступеньки. Хорошо бы ей позволили здесь остаться. Как же не хочется возвращаться к Элизе и остальным. В конце концов, с потерей людей в лагере должно было освободиться место. Решено. Она просто не уйдет отсюда и разрешения спрашивать не будет. Если Виту не понравится — пусть выгоняет. Клара ловила снежинки на ладонь, безучастно наблюдая за тем, как они истончаются, меняют свою суть, а потом исчезают. Она не знала, сколько просидела вот так, прежде чем рука окончательно заледенела. Знала лишь, что к тому времени деревня проснулась. Безразличный разум помимо воли улавливал признаки чужого деятельного присутствия, тягостного и неприятного как никогда прежде. Хорошо бы про нее забыли. Если близнецы, Якоб или Агата не потащат ее завтракать, Клара останется здесь. Будет ловить снежинки на ладонь до самого вечера, а потом до утра... И больше никакой еды. Быть может, тогда она, подобно снежинкам, истончится достаточно, чтобы пробраться в тот удивительный сон, где ее вечно ждет Корделия. Клара уже поняла, что за прекрасные фантазии нужно платить. Воображение обретало полную силу, лишь когда тело оказывалось на грани и уже не пыталось цепляться за отвратительно плотную реальность. Но провоцировать Магду больше нельзя. Никто не должен знать, чего она добивается… Нильс и Клаус не забыли. Они явились задолго до завтрака, и оба приветствовали Клару с такой искренней радостью на лицах, что трудно было не ответить им счастливой улыбкой. Весь день они провели втроем. Якоб, который присоединился после обеда, к вечеру куда-то делся, и Нильс с некоторым презрением предположил, что тот караулит у дома короля, пытаясь увидеть принца. Якоб и впрямь был заметно взбудоражен появлением юного Филиппа, а вот Нильс и Клаус как будто нарочно избегали говорить о нем и держались подчеркнуто равнодушно. Утром они втроем пытались найти Абеля, но тот словно испарился: никто его не видел и не знал, где отыскать. Раздраженный Клаус до самого вечера поминал ненадежного приятеля нелестными словами, но Клара не сомневалась, что Абель еще покажется. Он придет поздно ночью, как приходил все последние дни, потому что их бессловесный разговор не окончен. И, быть может, именно сегодня она наконец сумеет расслышать в его музыке то, что до сих пор ускользало в заоконной темноте. А если нет, теперь никто не помешает спросить напрямую. Клара решила, что дождется его появления снаружи, и, распрощавшись с близнецами, направилась к своему новому дому, где, не заходя внутрь, села на ступеньку крыльца. Время шло, отмеряемое неспешным падением снежных хлопьев, и утреннее желание растянуть зимнее спокойствие в вечность снова охватило ее. Темный день сменился необычно светлой ночью. Снежная гладь мерцала тысячами серебряных отблесков, но небесный свет все еще скрывался за тучами, а скудные огни Нулльмара терялись за далекими холмами, и Клара вдруг подумала, что снег приносит с собой отражения не этого, но иного мира. Тусклый свет — всё, что он может показать. Рядом послышались шаги, и огни чужих вселенных померкли. Клара вздрогнула и огляделась, удивленная, что Абель позволил обнаружить себя раньше своей музыки, однако это оказался вовсе не Абель. — Доброй ночи, — негромко поздоровался принц. Клара улыбнулась и кивнула, отчего-то не находя слов. Мальчик так и не снял ее старого плаща, и сейчас, чтобы подняться на крыльцо, ему пришлось подобрать длинные полы. Он сел рядом, но так осторожно, что даже легкое дуновение ветра не коснулось ее щеки. Принц смотрел прямо перед собой, явно не собираясь начинать разговор, и с минуту Клара судорожно перебирала в уме случайные слова и предложения в поиске тех, которые не разрушили бы магию зимней ночи, пока вдруг не поняла, что подобных слов не существует вовсе. Она искоса глянула на принца. О чем он думает и о какой боли молчит? Мне нечего скрывать: я всего лишь ребенок. Неправда. Клара не сомневалась: он видел столько, что хватило бы на целый Нулльмар. Однако принц ни минуты не колебался, прежде чем впустить Вита в свое сознание — ее же до сих пор бьет дрожь омерзения при мысли о чужих прикосновениях к своей душе, о чужих глазах, праздно глядящих на то, что слишком ужасно или слишком дорого. Неужели тайны принца не так жестоки и мучительны? А быть может, она просто не имеет права сравнивать, потому что тайны только у него, а у нее — грехи? Вопросы, на которые Клара не желала знать ответов, растворялись в серебристой тьме, и зимняя ночь поощряла благостное невежество, позволяла лелеять новое чувство: уединение без одиночества. Как странно. Не так, как с Якобом, когда они вдвоем не могут найти подходящих слов и каждый страдает вдвойне от собственной нелюдимости, и не так, как с близнецами, когда Клара выступает молчаливым слушателем оживленного разговора. Принц сидел тихо и неподвижно. Возможно, он тоже боялся, что любое движение — прочь или навстречу — разорвет новую удивительную связь. Клара могла лишь догадываться, где блуждают сейчас его мысли, но в одном не сомневалась: он тоже хочет продлить каждый миг хрупкого зимнего покоя. Музыка, донесшаяся из-за дома, проникла под кожу мучительным неблагозвучием. Клара поежилась, с неприязнью осознав, насколько недавняя тишина была прекраснее звуков лютни. Принц тоже вздрогнул и напрягся. — Это Абель, — пробормотала Клара, словно извиняясь. Она ведь ждала его, и теперь Абель играл новую песню, которую ей так хотелось услышать вчера. Принц повернулся к ней. Он слушал молча, но невысказанный вопрос как будто повис между ними в воздухе, и Клара, сама не зная почему, затаила дыхание и слегка отодвинулась. А Абель тем временем принялся играть «Песню о фермере и гробовщике». Принц дослушал до второго куплета, а потом негромко спросил: — Скажите, это известная песня? — Едва ли. Он сочинил ее по мотивам истории, которую я выдумала. Всего месяц назад. Думаю, в ближайшее время… — Но я ее уже слышал, — перебил принц. — Хотите сказать, Абель украл мелодию? — Клара вымученно усмехнулась. — Не хочу, — безжалостно отрезал принц. — В резиденции Герцога не так-то часто звучала музыка. Исключительное событие, можно сказать. Я отлично помню: в тот день Густав запер меня в портретном зале, и я сидел там уже очень долго, почти задремал на полу, как вдруг услышал со двора мелодию. Эту самую. И… я уверен, что играл этот музыкант. Никто ничего не крал, потому что это было меньше месяца назад. Незадолго до того, как Герцог окончательно посадил меня в башню.

* * *

Клара осторожно заглянула за дверь и, убедившись, что в доме никого нет, переступила порог. Уже добравшись до своей старой кровати, она осознала, что крадется на цыпочках и старается не дышать, и в душе у нее поднялось глухое раздражение. Почему она чувствует себя воришкой, когда пришла за тем, что принадлежит ей? Пытаясь унять дрожь в коленях, она легла на заправленную постель и закрыла глаза. Отчего ее сердце колотится, как у загнанной лисы? Никто за ней не гонится. Быть может, только сейчас, впервые за долгое время до нее наконец никому нет дела. Все ушли на обед и в ближайшее время не объявятся. Якоб и близнецы всё же заглянули к ней рано утром, и при воспоминании об их недолгом визите у нее начало ныть в груди. — Мы собираемся навестить Абеля, — сообщил Клаус, не поднимая глаз. — Не хочешь с нами? — Да! — яростно подхватил Нильс. — Не хочешь спросить у этого придурка, чем он думал, когда продавал нас кровососам? Потом небось радовался, когда на тебя всё повесили… Как удачно вышло! Потому и бегал от нас как заяц! Трус поганый! Он со всей силы заехал кулаком по стене домика. «Придурок» и «трус» были теперь самыми добрыми словами, которые Нильс находил для бывшего приятеля. Слушая бесконечный поток ругательств, Клара иногда задавалась вопросом, всегда ли Нильс выражался подобным образом, до сих пор сдерживаясь в ее присутствии, или это последние дни сделали из него сквернослова. — Я только надеюсь, что ему хватит ума не дурить сегодня, — мрачно заметил Клаус. — Вит хочет устроить собрание. Дать ему объясниться. Никакой магии и никакого принуждения. А значит, можно и соврать. Все того и ждут. Если он повинится, то всё может закончиться… не так плохо… — Ха! Ума, говоришь? — выкрикнул Нильс. — Какой ум у этого безмозглого кретина? От него чего угодно можно ожидать! Ну ничего, сейчас мы ему мозги вправим! Он сжал кулаки и сделал яростный выпад в воздухе. — Может, ты сможешь его убедить? Если бы ты сказала, что прощаешь его… Клара едва узнала голос Якоба — слишком тихий и сиплый — и не сразу поняла, к кому именно он обращается. Кажется, за эти три дня он впервые заговорил в ее присутствии. — Я не пойду, — ответила она, не глядя ни на кого из них. — А… ладно, — быстро согласился Клаус. — Тогда увидимся… позже. Дверь захлопнулась, и Клара обессиленно прислонилась к стене. Сказать Абелю, что она прощает его? Да как будто ему нужно ее прощение! Ослабевшие ноги отказывались сопротивляться земному притяжению, и она начала медленно сползать вниз. Комната перед глазами расплывалась, к горлу подкатывала тошнота. Она села на пол и спрятала лицо в коленях. Как же плохо. Но, по крайней мере, ребята не придут за ней и не потащат обедать. Трещина, возникшая между ними три дня назад, непрерывно углублялась и расширялась, а, когда самое ужасное произойдет, эта пропасть станет бездонной, бескрайней. Потому что Якоб и близнецы не хотят смерти Абеля и думают, что Клара жаждет именно этого. Отгоняя воспоминания, она открыла глаза на кровати в чужом теперь доме, и ее взгляд уперся в те самые потолочные балки, которые целый год встречали ее после очередного кошмара. Клара больше не видела страшных снов. Казалось, все ужасы перебрались в реальность, и именно во снах для нее еще оставался крошечный проблеск света. Постоянно ускользающий. Усилием воли она заставила себя подняться и опустилась рядом на колени. Шаткую половицу под кроватью не пришлось долго искать, однако приподнять ее, не занозив пальцы, оказалось сложнее. В конце концов Клара всё же справилась и осторожно вытащила белый кружевной платок, сжала его в руках, ощупала серебряную вышивку. Хорошо, что она оставила его здесь: в резиденции Герцога он бы непременно потерялся. Клара поднесла платок к губам — он ничем не пах. Как грязь окружающего мира не пятнала его, так и запах трухлявой гнили его не тронул. Однако безразличная чистота не сохранила и ее следа тоже. Разве только прохладу ткани, которая почти не грелась в руках… Дверь чуть скрипнула, и в комнате послышались шаги. Клара поспешно спрятала платок в карман. Каким-то образом она мгновенно поняла, кто это, и поднять голову оказалось выше ее сил. — Клара? — в мягком голосе Элизы слышалось удивление. — Что ты здесь делаешь? Все же… А хотя, неважно. Я так рада тебя видеть! Как ты? Стиснув зубы, Клара заставила себя подняться, но по-прежнему не могла посмотреть в большие голубые глаза. Кажется, она хотела что-то сказать Элизе при встрече. Извиниться… — Привет, — с трудом выговорила она. — Привет, — Элиза чуть вытянула руку, будто хотела коснуться ее плеча, но сразу передумала. — Я очень беспокоилась за тебя. То, как они обращались с тобой, — это… ужасно. Как можно было тебя подозревать? Ты же едва не погибла... Должны были сразу вспомнить, кто всё время был рядом, но не рисковал жизнью! Клара не поднимала головы. Она мучительно подыскивала слова извинений и разрывалась между нежеланием и необходимостью их говорить. — Как он мог? — Элиза чуть сбавила тон. — И кто бы мог продумать? Всегда был таким... милым, притворялся хорошим другом, а на самом деле... Он должен за всё заплатить, и я совсем не осуждаю тебя за то, что ты этого хочешь! Когда все были против тебя, он и пальцем не пошевелил, чтобы помочь. Почему теперь должно быть иначе? Клара почувствовала, как мерзкий жар поднимается от лопаток к шее, ударяет в голову. Нет, она определенно не будет просить прощения. С облегчением выдохнув, она подняла голову и посмотрела Элизе в глаза. — Да, ты права, — ее голос не дрогнул. — Я жажду расплаты. Кровавой расплаты. Надеюсь, Вит что-нибудь придумает. У меня, конечно, есть пара идей. Как насчет того, чтобы сжечь его живьем? Или содрать кожу? Не представляю, как такое можно осуществить, но, быть может, есть специальная карательная магия. Будем надеяться. Вместе. Я очень рада, что ты понимаешь. Глаза Элизы расширились, она слегка попятилась, и Клара вновь ощутила то самое гадкое удовлетворение, за которое собиралась извиняться. Не сказав больше ни слова, она обошла Элизу и выбежала из дома, едва понимая, куда идет, пересекла деревню и вновь окунулась в желанное уединение своей прежней темницы. По крайней мере, у нее остались эти стены, и сейчас Клара сидела на полу, привалившись спиной к холодному дереву, и ее била крупная дрожь. Нет, она не пойдет на собрание. Она больше никогда отсюда не выйдет. Сейчас казалось, домик существует за гранью деревни и мира других людей, а значит, никто не сможет забрать ее отсюда. До самого конца. Ее мутило от слабости и трясло от ужаса, рождающегося где-то внутри и разливающегося по телу мучительными судорогами. Сознание медленно обволакивала серая дымка, которая, сгущаясь и разрежаясь, складывалась в нечеткие, но узнаваемые картины. И Клара видела урывками то, что происходит сейчас на восточной окраине: люди с факелами в руках, лица искажены, зубы оскалены. Они кричат и спорят только для того, чтобы выплеснуть свою ненависть, и та накапливается, умножается и, будто на дрожжах, поднимается вязкой чернотой. Голоса, не касаясь ушей, проникают прямо в голову, разрывают горячей болью. Клара пытается найти взглядом того, кто стоит посередине, но дымка скрывает его лицо. Ни единого звука. Будто его и нет тут. Неужели его больше нет? Чернота касается груди. Она вздрагивает, отступает на шаг… и бескостные руки стискивают ее в удушающих объятиях. Глупые бездушные оболочки... Чьи это слова? Так важно вспомнить, но паника захлестывает с головой, не оставляя ни надежды, ни единой связной мысли. Из последних сил Клара бросается вперед, прочь из объятий смерти, и боль — настоящая телесная боль — вырывает ее из тягучей тьмы. — Госпожа… Нет, Госпожа никогда такого не говорила. Клара с трудом открыла глаза. Она лежала ничком на полу: по-видимому, упала, врезавшись лбом в старые доски. Попыталась вдохнуть — горло будто стянуло бечевой, грудь полоснуло режущей болью, и одновременно с разъедающей желчью из самого нутра начал подниматься всеобъемлющий первобытный ужас. Клара всхлипнула и подтянула колени к груди, пытаясь унять дрожь. Но не могла. Все должно быть не так. Не так темно, больно и страшно. Бежать было некуда: то, что мучило ее, пряталось не за дверью и даже не за лесом — в ней самой. А как можно спастись от себя? Ответ, такой очевидный, отозвался в голове новым приступом боли. Люди. Те самые люди, которые до сих пор казались лишь неиссякаемым источником проблем и опасностей, теперь стали ее единственным спасением. Бескостные руки не дотянутся до нее в толпе. Клара из последних сил уперлась ладонями в пол и поднялась сначала на колени, а потом, хватаясь за стену, встала на ноги. Каким-то чудом ей удалось выбраться из домика. Ни минуты не размышляя, куда идти, она направилась к восточной окраине еще до того, как уловила доносящийся оттуда шум. Не чувствуя ног и веса собственного тела, Клара, будто поддерживаемая невидимой силой, не поскальзывалась и не спотыкалась. Быть может, сон ещё не закончился? От страшной мысли дрожь пробежала от макушки до кончиков пальцев ног, и теперь она снова чувствовала холод промерзшего плаща у лодыжек и запах гари в воздухе. Пламя факелов было совсем близко, оно коптило и бесновалось на ночном ветру. Вдалеке высоко вздымался огонь костра, а впереди стояли люди. К своему удивлению, Клара без особого труда протиснулась в самую гущу толпы. Совсем как во сне, люди не обращали на нее ни малейшего внимания: их слух и взоры были прикованы к тому, что происходило впереди, — там, куда она так отчаянно пыталась попасть. Это оказалось проще, чем думалось: в удушающем лабиринте из человеческих тел обнаружился ход, достаточно просторный, чтобы не толкаться. Откуда-то издалека Вит призывал собравшихся к тишине, и, к тому времени как Клара снова почувствовала морозный воздух на щеках, собрание уже погрузилось в жуткое безмолвие. Она замерла на месте не в силах пошевелиться: Абель стоял прямо перед ней, рваная рубашка заляпана кровью, босые ноги утопли в снегу. В красноватом свете факелов он казался прозрачно-бледным, бесплотным, даже не покойник — дух. Он заметно дрожал, но не заслонялся от ненавидящей его толпы, а стоял прямо, высоко подняв голову. Бесцветные глаза горели отраженным пламенем ада, и люди расступались под его взглядом. Клара тоже не смела подойти ближе. Замогильный ужас ослабил хватку, и в ее душе начало подниматься возмущение. Никакого принуждения? С каких пор холод стал менее губителен, чем магия? — Говори же, предатель! — рявкнул кто-то, и толпа подхватила выкрик и, многократно повторив, слепила из него невнятный гул ненависти. Абель чуть дрогнул, его кадык судорожно дернулся. Пылающий взгляд остановился на Кларе, и она отступила на шаг, врезавшись в кого-то. Он не может, не должен видеть ее в тени… — Я скажу, — прошептал он, но и того было довольно, чтобы поднявшийся гул разом умолк. Он стиснул зубы и сжал кулаки. Должно быть, слова стоили ему нечеловеческих усилий, но когда Абель заговорил снова, его голос звучал ясно и четко. — Я скажу, что мне не жаль… Я не раскаиваюсь, слышите? Вы все, слышите меня? Я видел Герцога, я говорил с ним! Магия, создавшая его, — это искусство. Истинное, тонкое, непостижимое! Именно то, что тебе не подвластно… то, что тебе никогда не понять, убогий ты ремесленник! — его голос сорвался от ярости, но Абель быстро справился с собой. — Твои цели пусты, твое братство — притворство, даже твое имя — ложь! По сравнению с Герцогом, ты жалкий, отвратительный уродец! И я… я ненавижу тебя! Я бы отдал всё, чтобы увидеть, как тебя разрывают на куски, но даже сейчас… даже если ничего не вышло, я готов поплатиться головой за одну лишь попытку… Он умолк и схватился за горло, задыхаясь. С минуту исступленный кашель оставался единственным звуком во всем мире, а потом тихий голос перекрыл его: — Не беспокойся, ты ею поплатишься. И хоть Клара не могла видеть Вита, перед внутренним взором мгновенно возникло его непроницаемое лицо. Она отшатнулась и врезалась в кого-то спиной. Человек сразу отступил в сторону, и Клара повернулась, едва понимая, что делает, выбралась из толпы и бросилась прочь — в лес. Где-то там, за бесконечной стеной деревьев, всё еще находился ее единственный дом, всё еще оставалась ее единственная любовь. И если можно увидеть их еще лишь раз, она готова была ползком пробираться через скрытые сугробами промерзшие корни. Только бы не оставаться здесь. Почему Серпента никак не придет, чтобы вырвать ее из лап затянувшегося кошмара? К сожалению, обессиленное тело не разделяло решимости разума. Пробираться через снежные заносы оказалось невыносимо трудно. Она едва добрела до кромки леса, когда ее колени подогнулись, а перед глазами упала черная пелена. Клара еще успела ухватиться за ствол ближайшего дерева, прежде чем всё вокруг — и лес, и земля — исчезли, и она снова оказалась в густой бесконечной темноте. В этот раз страха не было. Клара точно знала, куда хочет попасть, и не сомневалась, что всё получится. И не успела она сложить ощущения в слова и образы, а ее руки уже утопали в густой траве. Яркое солнце, легкий ветерок и бесконечный покой — всё то, что она прежде искала здесь, вдруг оказалось пустым и до боли недостаточным. Ее сердце сжалось от тоски. Нет, на одинокую вечность она больше не согласна. Уж лучше отдать сознание на уничтожение бесконечной тьме, чем существовать в этой реальности — убогой, лишенной однажды обретенного смысла. Неужели всё дело в том, что она не назвала имя? — Корделия... — выдохнула Клара, вскакивая на ноги. — Корделия! Где ты? Лишь безразличная тишина в ответ. Сердце бешено колотилось. Солнце горело нестерпимо ярко, и Клара, прикрыв слезящиеся глаза ладонью, сделала несколько шагов в том направлении, где у подножия холма должен был лежать Город магов. Однако там ничего не было — одна сплошная синева, будто небо отвоевало огромную долю земного удела. Клара отступила перед нереальностью прекрасной картины и обернулась. С другой стороны холма, насколько хватало глаз, простирался цветущий луг, а вдалеке начинался лес. Не такой темный и густой, как Королевский, он скорее походил на тот, что окружал дом Госпожи. Горькая радость охватила ее и потянула туда — потеряться в гуще деревьев. Едва удерживая равновесие, Клара начала спускаться с холма… — Куда ты направляешься, хотела бы знать? — послышался сзади мелодичный голос. — Я бы не советовала тебе далеко уходить без меня. Кто знает, чем это может закончиться. Клара рывком обернулась. Корделия стояла спиной к солнцу, и ее силуэт обволакивало слепящее сияние, однако лицо оставалось в тени. В простом зеленом платье с широкими рукавами, шлейфом и поясом-корсетом она казалась невозможно тонкой, и ее образ одновременно растворялся в слепящем свете и сливался с зеленью травы. Боясь, как бы она окончательно не исчезла, Клара поспешно шагнула навстречу. Однако Корделия не пошевелилась. Она выглядела скорее озадаченной, чем счастливой, и Клара замерла в нескольких шагах, подавив желание обнять ее. Разочарование и возмущение начали подниматься из глубины груди к горлу, в уголках глаз знакомо защипало. Отличное время, чтобы показать свою холодность! Да эта девчонка не имеет ни малейшего понятия, что творится там, за пределами ее выдуманного мира — настолько солнечно фальшивого, что на него невозможно смотреть. Она ведь еще не видела того, что видела Госпожа… Усилием воли Клара заставила себя вспомнить, что стоящий перед ней образ порожден ее собственным разумом, и проглотила обиду. Ее взгляд наконец упал на сложенные на груди руки Корделии, и Клара на мгновение потеряла всё. Она больше не помнила, кто она, где и с кем. Зеленый туман наполнил ее и поглотил, проник в неплотную реальность и заменил ее. А потом ничего не было. Кроме… одного лишь голоса. — Клара, ты в порядке? — Прикосновение к щеке — точно воспоминание о несбывшемся. Солнечный день растекся по зеленой пустоте призрачной дымкой и обрел прежнюю плотность, однако ощущение невозможности происходящего никуда не ушло. Клара стояла на коленях в траве. Корделия сидела рядом, в глазах — не забота, а опаска и понимание, на руках — неказистый белый котенок, насквозь мокрый. — Серпента… — выдохнула Клара. — Серпента, — повторила Корделия, в прежней задумчивости перекидывая волосы на левое плечо. — Точно. Это ведь ты дала ей имя. — Не давала я ей имени! Ее назвала… моя Госпожа. — Вот как, — едко протянула Корделия. — Это она тебе сказала? Твоя госпожа? — Не говорила… — прошептала Клара. — Я разочарована, — хмыкнула Корделия. — Похоже, она и за сто лет не научилась врать. Она принялась вытирать котенка рукавом платья, а Клара наблюдала за ними. Происходило нечто чарующее и одновременно тревожаще неестественное, но она не могла объяснить, в чем дело. И лишь когда Корделия наконец поставила Серпенту на траву, и та, сделав несколько неуклюжих шагов, плюхнулась на бок и принялась ловить лапой ближайшую травинку, Клара заметила изменчивое пятно темноты, которое неотступно следовало за кошкой. — Знаешь, — неуверенно начала она, — я всё думала… Когда я была здесь одна, это место казалось другим: одновременно более красочным и менее настоящим. Сейчас я поняла, в чем дело. Раньше здесь не было теней. А теперь они есть… Даже у Серпенты. Клара бросила на котенка неверящий взгляд. — Да, — рассеянно согласилась Корделия, оправляя мокрый рукав. — Пришлось немало повозиться, чтобы их добавить. А вот с отражениями так ничего и не вышло. Вода по-прежнему показывает, что ей вздумается. — Вода? — Да. Разумеется, я не позволила бы ей всё испортить. Сейчас она молчит. Но то, что я велела, тоже отражать не желает. По крайней мере, удалось убедить ее оставить синий цвет. Корделия сердито нахмурилась, а Клара снова глянула на Серпенту. — Ты ведь нашла ее в воде? Только что? Как странно. До сих пор Клара никогда не видела Серпенту мокрой. Ни грязь, ни кровь не оставляли ни следа на белой шерстке. — Да, — кивнула Корделия. — Пришлось подобраться совсем близко. Она замолчала и сощурила глаза, словно размышляя над чем-то, а потом вдруг подхватила Серпенту и легко вскочила на ноги. — Идем. Я покажу тебе море. — Она протянула руку — руку, за которую Клара всегда бралась, не задумываясь. Поднявшись на ноги, она снова заслонила глаза ладонью. — Что такое? — нетерпеливо поинтересовалась Корделия. — Солнце. Слишком яркое… — Разве? Ну хорошо. Так лучше? Как будто ничего не изменилось, однако теперь Клара могла почти не щуриться. — Ты можешь приказывать… солнцу? — Конечно, — Корделия небрежно пожала плечами. — Захочу — могу поменять местами восток и запад. Но так мне больше нравится. Без отражений впечатления совсем не те, но я с самого начала хотела, чтобы солнце тонуло в море, а не поднималось из него. Ведь там так и было, — добавила она тихо, будто смутившись, и сердито позвала: — Идем же! Клара повиновалась, но стоило ей сделать всего несколько шагов, и она замерла, затаив дыхание. Потому что они подбирались к самому краю земли, и он был прекрасен. То, что Клара приняла за продолжение неба, оказалось совершенно иной стихией — бесконечной и обволакивающей, как воздух, но более близкой и отзывчивой. Необъятная синева обнимала скалистый берег, и Клара тоже жаждала ее объятий. Бескрайней нежности с избытком хватило бы не только на нее, не только на этот мир, но еще и на целое множество миров — выдуманных и возникших случайно. Она сделала шаг вперед, еще один, обошла Корделию, а потом, не желая бороться с переполняющим восторгом, бросилась к обрыву. Наверное, так бегут навстречу лучшему другу после разлуки длиною в вечность. — Клара! — испуганно крикнула Корделия, и за мгновение до того, как она сама остановилась у края скалы, тонкие, но сильные руки обхватили ее за плечи. — Куда ты бежишь, глупая девчонка? — прошептала Корделия на ухо, смыкая ладони у нее на груди. Клара молчала, наблюдая, как далеко внизу матовая синева, будто дразня, снова и снова подбирается к скале только затем, чтобы мгновенно отпрянуть. Наверное, море бывает совсем другим. Она слышала, что иногда огромные волны вздымаются выше скал и смывают целые города. Но сейчас море источало лишь бесконечный покой — не такой, который приносит свежевыпавший снег: покой не смерти, а бессмертия. И у него был запах, такой знакомый — солоновато-горький, почти как кровь. Так пахли кожа и волосы Корделии. — Я бы не прыгнула, — задыхаясь, прошептала Клара, крепче прижимая к себе обнимающие ее руки. — Я бы не прыгнула… Корделия молчала, и Клара знала, что море тоже завораживает ее. Даже если оно ненастоящее. Даже если она ему не доверяет. — Но если бы прыгнула? — осторожно спросила Клара. — Неужели бы ты позволила мне разбиться о подводные камни? — Нет здесь никаких подводных камней, — ответила Корделия. — Их и не было. Рыбацкие дети прыгали отсюда, и никто из них не разбился. Рыбацкие дети. Конечно. Клара провела носком башмака по жесткой, серой траве, оглядела голые скалы. Даже солнце как будто поблекло, не сумев раскрасить северную холодность в летние тона. Сейчас до холма рукой подать, но в другом мире этот край далек от него — возможно, их разделяет не только расстояние, но и время, и, если хорошенько приглядеться, можно увидеть шов, по которому Корделия сшила их вместе в своем сердце. — Давай отойдем, — Корделия потянула ее назад. — С водой нужно быть осторожней. То, что уйдет под нее, здесь уже не вернется. Однако Клара не двинулась с места. — Так ты боишься? Поэтому велела ей замолчать? Вода хранит свои истории и всегда рассказывает их тем, кто умеет слушать, ведь так? Неужели ты еще не научилась слушать? Давление на ее плечи ослабло, будто Корделия вдруг решила убрать руки. Клара знала: она разозлится из-за слов Госпожи, но как же тяжело было различать их, когда обе они сливались в нашептывающем на ухо голосе. — Я не боюсь, — Корделия всё же не убрала рук, — просто вода опасна. К тому же на берегу холодно. Смотрю, мое солнце совсем тебя не греет. Ты дрожишь даже в плаще. — Нет, море ни в чем не виновато, — Клара невесело усмехнулась. — Дело в том, что я… умираю от холода. Стоило ей сказать это, и ее ноги подогнулись, в глазах потемнело. Море и скалистый берег исчезли, однако руки Корделии все еще сжимали ее — крепче, чем прежде. — Снег… — в ужасе прошептала она, касаясь щеки Клары. — Откуда снег на твоем лице? — Откуда? Но ведь… в настоящем мире уже почти зима. Неужели ты не любишь снег? — Ненавижу! Ненавижу зиму… Проклятое время. Я ведь родилась зимой… — Когда-то вы сказали… то есть, ты еще скажешь, что я родилась осенью. Но я не могу ненавидеть осень, ведь тогда мы встретились… Кларе виделось, что она плывет мимо говорящих в лодке по реке из ледяного молока. Они не замечали ее и удалялись вместе с берегом, и ей тоже не было до них никакого дела. Их разговор долетал до нее случайно, но вскоре должен был затихнуть вдали… — Я просто хотела увидеть тебя. Я не хотела умирать, но совсем не боялась. Потому что я не против остаться в этом сне навсегда. — Во сне? Думаешь, из нас двоих сон — это я? Да как ты не можешь понять: мир давно смирился со мной. Я существую во всех вариантах! А ты… Думаешь, ты можешь просто умереть?! Остаться со мной? Прекрати обманывать себя! Ты знаешь, что происходит. Ты просила мальчишку, и… я привела мальчишку! Уже ничего не остановить, и я запрещаю тебе умирать! Приди же в себя. Проснись немедленно! Ее лодка налетела на нечто невидимое в белом течении реки. — Очнитесь, пожалуйста! Придите в себя. Иначе мне придется позвать на помощь! Вы же этого не хотите, правда? Клара вздрогнула и с трудом открыла глаза. Принц выпустил ее плечо и с видимым облегчением перевел дух. — Я ужасно испугался! Видел, как вы уходили с собрания в лес, но потом потерял из виду. Как хорошо, что нашел. Но вы же совсем замерзли. Надо скорее уходить! Пожалуйста, давайте я помогу вам! Он протянул руку, и Клара неуверенно ухватилась за нее озябшими пальцами, однако мальчик оказался гораздо сильнее, чем она ожидала. С его помощью выбравшись из сугроба, она мгновенно почувствовала, как мучительно ноют замерзшие ноги. — Идемте, скорее! — поторопил ее принц. — Вам нельзя оставаться на холоде! Он тащил ее прочь от леса с тем же неожиданным напором, и Клара не находила ни сил, ни желания сопротивляться. Однако когда они добрались до восточной окраины, она замерла на месте. Людей больше не было, снег начал заносить их следы. Догоревшие факелы лежали на земле, а от потухшего костра все еще шло призрачное тепло. Едва дыша, Клара оглядывалась по сторонам, но не могла найти пятен крови. — Они… не убили его? — прошептала она. — Нет, — глухо ответил мальчик. — Виталиан сказал, что приговор приведут в исполнение послезавтра на закате солнца. Клара тяжело опустилась на бревно у погасшего костра. — Хочет мучить его, — пробормотала она, спрятав лицо в ладонях. — Еще столько часов… Принц наконец выпустил ее рукав, сдаваясь. — Я разведу костер, — вызвался он. — Подождите немного. — Я же справлюсь гораздо быстрее… — слабо запротестовала Клара. — Нет, позвольте мне. Юстус учил меня все эти дни. У меня уже неплохо получается. — Юстус умеет разводить костер без магии? — О, Юстус много чего умеет. И много знает. Клара снова спрятала лицо в ладонях, и лишь когда пальцы начали просвечивать кровавой краснотой, а холод ее тела вступил в болезненную схватку с окружающим жаром, она с удивлением отняла руки. Принц стоял у разгорающегося костра, завороженно вглядываясь в пламя. Клара только сейчас заметила, что на нем надет новый плащ. — Почему вы не приходили ко мне все эти дни, ваше высочество? — спросила Клара. Помимо воли, потому что она ни в чем не намеревалась его упрекать. Мальчик поднял глаза, и в них отразилось пламя костра. — Мне казалось, что вы не хотели меня видеть. Что вы никого не хотели видеть. — Совсем никого? — глухо повторила Клара. — Может, вы и хотели видеть кого-то одного, но так сильно, что все остальные стали вам отвратительны. Клара вздрогнула. Холодная дрожь пробежала по ее позвоночнику, а принц тем временем обошел костер и сел рядом на поваленное дерево. — На самом деле, все эти дни я не мог смотреть вам в глаза, — продолжил он вдруг совсем другим голосом. — Это моя вина. Если бы я промолчал тогда… Этот человек, он ведь был вашим другом? — Не думаю, — ответила Клара после недолгих размышлений. — Будь так, его предательство стерло бы нашу дружбу, ничего не оставив. Но ведь… ничего не кончено. — Значит, вы… любили его? — выпалил принц, искоса глянув на нее. — С чего вы это взяли? — грустно усмехнулась Клара, поворачиваясь. Мальчик заметно смутился. — В резиденции Герцога… нет, в королевском дворце хорошая библиотека. Я прочитал всё, что мог. Книги говорят, что связи между людьми таковы: дружба, — он выставил вперед ребро одной ладони, — и любовь, — поставил вторую параллельно первой. — Конечно, еще есть ненависть. Но вы бы не страдали из-за смерти того, кого ненавидите, правда? Значит, больше не остается никаких вариантов. Или всё же… есть и другие связи, о которых не написали в моих книгах? — Я думаю, их еще очень много, ваше высочество. Таких, — Клара провела рукой между его ладоней, — и таких, — она обхватила воздух за пределами его рук. — И как же они называются? — озадаченно спросил принц. — Не могу сказать, ваше высочество. Я прочитала совсем немного книг… Некоторое время они молчали. — Возможно, я всё же его ненавижу, — негромко заметила Клара. — Ненавижу за то, что он позволил обнаружить себя с такой легкостью, и за то, что остался в лагере, а еще за то, что сам ненавидит нас так сильно, что готов умереть за свою ненависть. — Но вы очень расстроены? — несмело уточнил принц. — Расстроена? Скорее, я не могу представить, что послезавтрашняя ночь вообще когда-нибудь наступит. Так что я вовсе не расстроена, ваше высочество. Я жду конца света. Мальчик несколько минут смотрел в огонь, прежде чем заговорить снова. — Думаю, я знаю, как помочь. Послезавтра днем я собираюсь навестить в Нулльмаре одного человека. Если бы вы пошли со мной, у вас была бы небольшая отсрочка от конца света. Сначала я совсем не хотел брать вас с собой, но няня всегда говорила, что жадность — очень плохое, разрушающее чувство. Клара ничего не понимала. Отчего именно ее он не хотел брать с собой и при чем тут жадность? Однако задала она совсем другой вопрос: — И вы знаете, куда идти? Разве вы бывали в Нулльмаре? — Да, я очень хорошо знаю дорогу. Юстус мне всё показал. — Юстус… — мрачно повторила Клара, и ревность, перекрывая все прочие горькие чувства, всё же кольнула ее. — Но куда и к кому вы собираетесь? — Я не скажу вам сейчас, — принц слегка улыбнулся. — И тогда завтра вы сможете хоть иногда отвлекаться от мрачных ожиданий, пытаясь угадать. Так вы согласны пойти со мной, даже не зная, куда мы идем? — Да, разумеется. Я с радостью пойду, куда скажете. — Отлично! — он вскочил на ноги. — Но у меня есть одно условие. Сейчас мы отправимся к Агате. Уверен, она найдет нам неплохой ужин. Сегодня и завтра вы должны отдохнуть и привести себя в порядок. Вы доставите мне немало неудобств, если упадете в голодный обморок во время нашей прогулки. Он снова протянул ей руку, и в этот раз Клара приняла ее безо всяких сомнений.

* * *

Клара не ожидала, что близнецы и Якоб снова захотят ее увидеть. Однако они пришли к ней и на следующий день, и утром послезавтра. — Еле уговорили Вита пустить нас к нему, — мрачно сообщил Клаус. — Ты ведь не пойдешь? Клара помотала головой. — Я обещала отвести его высочество в город. — Его высочество? — протянул Нильс возмущенно, но быстро взял себя в руки. — Мы просто хотели сказать, что не виним тебя… Ты и Клаус — вы едва не погибли по милости Абеля. Я и сам в ярости. Просто… Он беспомощно развел руками, как бы демонстрируя невыразимость испытываемых чувств, и Клара подавила угрызения совести. Она не могла не чувствовать благодарность за их упрямые попытки сохранить их дружбу. Она вздохнула с облегчением, когда дверь за ребятами затворилась, поспешно оделась и выбежала из дома. Принц предложил встретиться в сосновой роще, отделяющей деревню от Нулльмара. — Прошу прощения, ваше высочество, — выдохнула Клара, останавливаясь после быстрого бега. — Надеюсь, вы не очень долго ждете. — Вовсе нет, — успокоил ее мальчик. — У нас еще есть время. Но лучше не задерживаться. Мы должны успеть к обедне. Клара не стала задавать вопросов, лишь плотнее надвинула сбившийся капюшон, и они, больше не обменявшись ни словом, поспешили в город. День выдался ясным и морозным. Ледяной ветер разогнал нависавшие до сих пор тучи и дул в лицо. Солнце, отражаясь от сугробов, слепило глаза. Слезы текли и замерзали на щеках, однако Клара чувствовала себя намного лучше, чем в последние дни. Трудно было поверить, что сегодня вечером должно произойти то ужасное, о чем она боялась даже подумать. До сих пор она лишь раз бывала в зимнем Нулльмаре и теперь удивлялась, насколько чище и уютнее он казался сейчас, когда отливающие золотом сосульки украшали свесы крыш, а белые перины лежали на невысоких каменных изгородях. В полузаброшенном городе редко когда бывало многолюдно, а сейчас, должно быть, еще и холод не давал людям лишний раз высунуться из домов. То тут, то там из труб поднимался белый дымок и терялся в голубом небе. Принц вел ее через узкие улочки, и Клара послушно следовала за ним, однако тревожное чувство заставляло ее то и дело оглядываться. — Что-то не так? — он повернулся к ней, слегка стянув капюшон. — Нас ведь не любят в городе. Боюсь, что узнают. — Не стоит беспокоиться. Уверен, горожане думают, что мы брат и сестра, которых родители отправили за покупками на рынок. — Но, ваше высочество, мы ведь совсем не похожи. Да и отсюда далеко до… — Вы так думаете? — принц улыбнулся, снова натягивая капюшон. — А мне кажется, очень похожи. И до рынка уже рукой подать. Вот он. Клара удивленно вытаращила глаза. Она никогда не ходила таким путем, а сейчас ей и вовсе казалось, что они шли в противоположную от рынка сторону. — Думаю, нам лучше взяться за руки, чтобы не потеряться. Сжимая его протянутую ладонь, Клара не могла не удивиться, насколько она теплее ее собственной. Через несколько минут они выходили из крытого павильона, и принц тащил на спине большой тюк, в котором были завернуты две огромные рыбины. — Зачем они вам? — нетерпеливо спрашивала Клара. — Позвольте, я помогу. И… куда мы идем? — Мы приготовим их на костре, — бодро ответил он. — Как странники, как пилигримы… Сначала я думал развести костер на крыше, но ветер вряд ли позволит! Так что придется внутри дома! — Внутри дома? — в ужасе переспросила Клара. — А вы не подумали, что с нами сделают хозяева? — Нет там никаких хозяев! Только идемте скорее! Иначе пропустим. Клара не пыталась его остановить или возразить. Она лишь старалась не отставать слишком сильно, потому что свет его радости каким-то неведомым образом делал то, с чем не справлялись слепящие солнечные лучи: разгонял нависшие над ней тучи. Через некоторое время она поняла, куда они идут: в заброшенные предместья Нулльмара. Двухэтажные дома, некогда принадлежавшие состоятельным гражданам, теперь глядели на них пустыми оконными провалами. Даже яркое солнце едва могло стереть безотрадность окружающей картины, потому что лучи не находили отражения в изъеденных непогодой темных стенах. В конце улочки, будто последняя веха, примостилась заброшенная церковь. Сама — из того же бурого камня и приземистая, как и прочие домишки, и лишь колокольная башня молчаливо возвышается над ними. Но ей некого призывать к молитве, да и голоса башня давно лишилась: балкон под самым куполом пуст. — Идемте! — мальчик остановился и потянул Клару к ближайшему дому. Они прошли сквозь пустой дверной проем и, перебравшись через нагромождение щепок и досок, добрались до полусгнившей лестницы. Клара с опаской глянула на шаткие ступени, однако принц потянул ее вверх, не дав времени на опасения. Наконец они оказались в тесной, темной и совершенно пустой комнатушке. Не тратя лишних слов, мальчик стащил башмаки и вскочил на подоконник. — Ваше высочество, что вы делаете?! — воскликнула Клара, едва удержавшись от того, чтобы не затащить его обратно. — Надо выбраться на крышу! — крикнул он, ухватился за гладкий камень, подтянулся и скрылся наверху, однако мгновение спустя свесился вниз и взволнованно позвал, протягивая руку: — Скорее! Иначе мы всё пропустим. Клара глянула вниз и подумала, что падение с такой высоты не пройдет без серьезных последствий, а потом сбросила башмаки, забралась на подоконник и, уже смотря только вверх, при помощи принца вскарабкалась на крышу. — Что же вы хотите мне показать? — поинтересовалась она. Нагретая солнцем крыша почти не холодила ног. — Главное чудо Нулльмара! — радостно сообщил принц, усаживаясь на самом краю и свешивая ноги. — Вернее, его единственное чудо. — А, должно быть, это та самая церковь… — вспомнила Клара. Она села рядом, подтягивая ноги к груди. — Да. Неужели вам никогда не было интересно? — Нет, — Клара пожала плечами. — Если бы колокол звонил, мы бы слышали его в деревне. К тому же его ведь больше нет… — Но ведь в этом и заключается чудо, — принц искоса глянул на нее, слегка улыбаясь. — В том, что колокола больше нет. Вы же маг. Почему вы говорите о невозможности? — В Фамбрии нет магии, — ответила Клара с неприятным чувством, что повторяет чужие слова. — Но тем не менее колокол звонит, — упрямо продолжал принц, глядя прямо перед собой. — И сейчас вы в этом убедитесь. Не желая спорить, Клара тоже устремила взгляд на пустую башню. Они просидели так совсем недолго, когда протяжный металлический звук прокатился по земле и поднялся к крыше. Клара вскочила на ноги, но принц не пошевелился, внимательно слушая и не отрывая взгляда от башни. Звук повторился, а потом снова. Он был намного слабее столичных колоколов — неудивительно, что до деревни не долетало ни отголоска. И когда последний отзвук растворился в морозном воздухе, принц повернулся к ней: — Теперь вы убедились. — Но, ваше высочество, — запротестовала Клара. — В столице вы слышали настоящие колокола каждый день. Вы не можете не видеть разницы. Звук шел от земли. У того, кто создает этот звон, нет никакого колокола. Скорее, похоже на удары по железному чану… — Нет, это удары колокола, — твердил мальчик. — Много лет назад люди — все, кто мог — ушли отсюда, потому что близость проклятой земли была им ненавистна. В церковь больше некому ходить, и колокол давно сняли… Но он все еще звонит. Звонит, чтобы напомнить: не всё еще потеряно, еще может прийти тот, кто может всё исправить. — Проклятая земля… — тихо повторила Клара, снова опускаясь на крышу. — Да, моя земля! — сказал принц горько. — Вы… вы должны понять до того, как мы пойдем к нему… — К нему? — К священнику. Он слеп. Никто не знает, где живет, но он здесь уже очень много лет, один, почти всё время в церкви. Ждет всех, кто захочет прийти. Выслушает любого, кто захочет говорить. Клара отвернулась. Беспричинная злость вдруг охватила ее. — И вы хотите построить свою надежду на трюках старого слепого лгуна? — Он не лгун! — умоляюще прошептал мальчик. — Никто уже и не слушает, но он продолжает звонить. Каждый день, в одно и то же время. Даже спустя столько лет он беззаветно предан цели, даже если больше не видит ее в темноте. — Ваше высочество, возможно, дело вовсе не в самоотверженности, — отрезала Клара — слишком сердито, не умея справиться со своей злостью. — Возможно, цели никогда и не было. Ему просто некуда идти и нечего делать. Он никому не нужен. — А разве это такой большой грех? — тихо спросил принц. — Быть никому не нужным? Клара вздрогнула. Боль щемящим холодом растеклась у нее в груди, и она ничего не ответила. — Вы никогда его не видели. Но он вам не нравится, — тихо сказал принц. — Почему же? — Потому что я не нравлюсь ему еще больше, — пожала плечами Клара. — Вы ведь знаете роль церкви в том, что произошло тогда… — Знаю, — кивнул мальчик. — Знаю, что ваши друзья в лагере никогда не забудут. Но вы должны понять. Вы… когда-нибудь говорили с… тем, что вы могли бы назвать богом? Клара ощутила едкий запах паров Эскиля еще до того, как успела задуматься над вопросом. — Да, — кивнула она. — И вам ответили? Вас не оставили, ведь правда? Погруженная в тревожные воспоминания, Клара снова мрачно кивнула. — А мои люди, там за лесом… им совсем не с кем говорить, их больше никто не слушает. Знаете, когда тебя никто не слушает, ты как бы перестаешь существовать. Но они нужны нам. Магам никогда не победить вампиров. Вы как никто понимаете это, потому что ваша магия сильнее, чем у любого из них. Клара начала возражать, но принц не дал ей продолжить. — Вас слишком мало, и ваше искусство не предназначено для борьбы. Но мои люди смогут победить. Надо только напомнить им, что они существуют. — Но какие ответы вы им предлагаете? Звон фальшивого колокола? Вы ведь знаете, что это неправда. Веру и обман нельзя ставить рядом. — В моих книгах было не так много правды, — сказал принц мрачно, — а в рассказах няни — еще меньше. Выходит, всё самое лучшее в моей жизни было обманом. Наверное, всё самое лучшее во мне — тоже обман. Клара смутилась. Она совсем не собиралась ссориться из-за фальшивого колокола. — Это няня научила вас читать? — спросила она мягко, пытаясь сменить тему. — Возможно, однажды мы сможем ее освободить, и вы еще увидитесь? Он вздрогнул, как-то судорожно вдохнул, и Клара мгновенно прокляла себя за неосмотрительность. Якоб же говорил о судьбе тех, кто близок наследнику. Как можно было забыть? — Я уверен, что однажды мы еще увидимся, — наконец сказал мальчик. — Няня не учила меня читать, потому что не умела, но она рассказывала мне истории. Часто я сам был главным героем — доблестным рыцарем или могущественным королем. Он снова замолчал, задумчиво глядя перед собой. Клара тоже не оборачивалась. Она не сводила взгляда с расплывающейся колокольной башни и надеялась, что слепящее солнце быстро высушит ее слезы. Ей вдруг безумно захотелось обнять принца, сказать, что она понимает его боль и что ей, по крайней мере, он нужен. Но у нее не было на это никакого права, и Клара крепче обхватывала колени, борясь со странным чувством. До сих пор ей хотелось обнимать только Госпожу и, быть может, — когда-то очень давно — Доминика. — Знаете, кровь на снегу приобретает особый цвет, — задумчиво сказал принц. — Мне кажется, именно на снегу она как раз и выглядит по-настоящему. Даже на коже тускнеет. Вы никогда не замечали? И кровь текла по ногам, И кровь стыла в снегу. — Да, наверное, вы правы, — рассеянно согласилась Клара. Зазвучавшая в голове «Песня первого мученика крови» уносила ее в лагерь, где Абель в одиночестве ожидал своей участи. — Это был Маркиз, — сказал принц. — Простите? — Маркиз научил меня читать. — Неужели? — Клара пораженно повернулась к нему. — Да, — подтвердил принц. — Ему нравилось возиться со мной. Ведь я так похож на его любимого ученика. Того, кто был ему как сын. Клара не нашлась, что ответить, а он спокойно продолжал: — Не притворяйтесь, что не понимаете. Вы увидели сходство еще тогда, у Южной башни. — Да, — призналась Клара. — Вы действительно очень похожи на Герцога. Принц опустил голову. — Многие шептались, что давние грехи Герцога вернулись к нему спустя столько лет. Уже после смерти… Знаете, моя мать не погибла во дворце. Никто не знает, как ей удалось убежать, но, быть может… Однажды мне удастся найти ее. — Я уверена, так и будет, — сказала Клара с чувством. — Но скажите, как к вам относился Герцог? — Герцог был… безразличен. Он никогда не опровергал слухов, но как будто никогда и не интересовался мной. Иногда мне казалось, он выжидает, проявятся ли у меня магические способности. Но они не проявились. — Быть может, еще не поздно, — взволнованно начала Клара. — В вашем возрасте я понятия не имела о том, что я маг. — Нет! — отрезал принц почти сердито. — У меня нет никаких способностей к магии, я уверен. И всё же, — прибавил он тише, — Герцог так и не убил меня. Даже когда решил избавиться, просто бросил на произвол судьбы. Хотя, возможно, он не захотел нарушить волю своего наставника. — Поколебавшись, он прибавил: — Мне жаль, что Маркиз был уничтожен… раньше их всех. Хотя… это всё равно к лучшему… Клара отвернулась, внезапно осознав, насколько сильно она успела замерзнуть. Почему принц так уверен, что Маркиза больше нет? И мечтает ли он уничтожить Госпожу так же сильно, как Виконта и Герцога? Она вздрогнула, вдруг почувствовав прикосновение к своему плечу. — Пожалуйста, не отворачивайтесь, — попросил принц. — Для меня важно, чтобы вы поняли. Мне нужен священник, чтобы получить то, что я всегда хотел иметь. «Корону?» Клара вовремя остановила себя. Конечно, нет. — Имя? — спросила она тихо. — Да, на коронации я смогу получить новое имя. Не то, что мне дали враги как знак унижения, а настоящее. Я родился в начале зимы, и мне бы очень хотелось, чтобы тогда всё и произошло. — Значит, вы тоже родились зимой? — задумчиво спросила Клара. — Тоже? Кто же еще? — Неважно… Наверное, еще очень много людей. Всего лишь сон. Она не имеет понятия, когда родилась Госпожа. Клара глубоко вдохнула и потерла озябшие руки, а потом повернулась к напряженно следящему за ней принцу: — Поразительно, ваше высочество, — сказала она, улыбаясь. — Но иногда несуществующие колокола всё же звонят. Выходит, в Фамбрии действительно есть магия. Он неуверенно улыбнулся в ответ и поднялся на ноги. — Думаю, теперь пора согреться! Давайте спустимся и разведем костер! Кларе все-таки удалось уговорить его разжечь огонь на улице и воспользоваться ее магией, и следующие несколько часов они то грелись у костра, пытаясь готовить, то снова поднимались на крышу, чтобы доесть обгоревшую рыбу. — Нам пора, — заметил принц, когда солнце начало подбираться к горизонту, а снег окрасился в розоватые тона. Они в последний раз спустились с крыши через окно, сбежали по трухлявым ступеням и, выбравшись из дома, отправились вниз по узкой улочке. Путь до церкви не занял много времени, и вскоре они уже огибали приземистое здание — невзрачное, если не считать уцелевших в стрельчатых окнах витражей, с которых на них глядели люди с неизъяснимым страданием на лицах. Принц первым скользнул внутрь через приоткрытые парадные двери. Клара последовала за ним. Они оказались в сводчатом зале — гораздо более просторном, чем можно было предположить с улицы. Ряды узких скамеек озарялись пестрым, но блеклым светом, пробивающимся сквозь витражные окна, однако проход между ними терялся в тени, а возвышение вдали и вовсе утопало во мраке. Клара поежилась: они были не одни — то тут, то там между окон примостились деревянные скульптуры. Краска на лицах облупилась, и их выражения казались одновременно страдальческими и осуждающими. Сжатая, концентрированная тишина болезненно отзывалась на малейшее движение, и когда низкий скрипучий голос прокатился над скамейками и поднялся к темным сводам, и Клара, и принц подскочили на месте. — Кто вы такие и зачем пришли? Клара не сразу поняла, где именно находится говорящий, и только когда принц направился к скрытому во мраке возвышению, поспешила следом. Им навстречу вышел худой и высокий человек с крупными чертами лица и большой головой, которая казалась огромной из-за шапки седых волос — густых и очень пышных, торчащих во все стороны. Священник был одет в драное серое рубище, его глаза — белы, как заоконный снег. — Сразу понял, что чужаки, — он нахмурил кустистые брови. — А тут вон кто. Я готов принять любого страждущего, но вам здесь не рады. Убирайтесь! Он говорил на люцидийском наречии почти чисто с непривычным, но приятным напевом. — Значит, вы знаете, кто я? — удивился принц. — Нет. Но я отлично знаю, кто та женщина, что ты привел с собой. Как я мог не узнать? Больше сотни лет кровавая чума не подбиралась к нашим границам, и вот колдуны разбили лагерь в самом предместье. Клара насторожилась. Не так уж слеп старик, как притворяется. — Да, я слеп, — отрезал он яростно, и она вздрогнула. — Обычные краски мира мне больше не доступны, однако кое-что я по-прежнему вижу… Например, то адское пламя, что беснуется у тебя на голове. Вас двое таких во всем городе, и оба пришли из проклятой земли. Клара невольно накинула на голову капюшон. — Так-то лучше, — зло процедил старик. — Но лучше всего будет, когда вы уберетесь совсем — из моей церкви и с нашей земли. Будь божья воля сильна, как прежде, тебя бы испепелило, посмей ты только коснуться священных дверей храма. — Меня бы вы не гнали, если бы знали, кто я такой, — не смутившись, заявил принц. — Меня вы и ждали всё это время. — Стал бы я ждать прикормыша проклятых колдунов! — скривился священник. — Даже если ты сам не проклят — всё равно с ними якшаешься. Уходите, — устало прибавил он, отвернулся и снова направился к скрытому в темноте алтарю. — Я наследник люцидийского престола! — заявил принц, не двинувшись с места. Старик медленно повернулся к нему. — Да, слышал я о ваших королях, — медленно протянул он. — Слышал, что в жилах их уже не осталось ни капли королевской крови — вся выпита демонами. Но он больше не отворачивался, и принц шагнул к нему навстречу. — В моих жилах капля королевской крови найдется. Я здесь, чтобы положить конец кровавой чуме и снять проклятие с моей земли. А вы должны помочь мне. — Почему ты так уверен, что я жажду помогать Люцидии? — спросил старик уже без прежней злобы. — Вы говорите на нашем языке! — не выдержала Клара. — Горожане едва нас понимают, но вы… как будто только и ждали того, кто придет оттуда. — Все жители границы понимают ваше наречие, — осклабился старик. — Если, конечно, хотят понимать. — Вы можете не помогать Люцидии! — перебил их принц. — Но вы должны помочь мне! Потому что так угодно богу. — Не слишком ли ты самонадеян, некоронованный король? — хмыкнул старик. — Угодные богу не водят дружбы с грязными ведьмами. — Правда? А я совершенно уверен, что уже бывали великие короли, которые принимали помощь от магов! Я здесь благодаря ей, а мое присутствие благословлено самим небом. Она заступилась за меня так же, как и небесный посланник. — О чем ты говоришь? — мрачно спросил старик. — У меня было видение, — взволнованно начал принц. — О нет, вовсе не видение! Всё это случилось на самом деле, иначе бы я не стоял здесь. Я брел пешком от столицы до границы с Фамбрией. Люди были добры ко мне, и в одном городке хозяйка таверны приютила меня на ночь. Мы уже спали, когда вампиры устроили облаву. Я выбрался из окна в сад, но они настигли меня там — три кровососущих демона, уже собравшие кровавую жатву, стояли передо мной. Спасения не было, и вдруг из-за их спин показался он. Белоснежные волосы свисали ему на лицо и серебрились ярче луны и звезд. В руках у него был огромный нож, почти меч. Ангел был стройнее и тоньше любого из монстров, но с легкостью одолел всех троих, а потом подошел ко мне и шепнул на ухо: «Ты должен быть спасен ради нее», и его голос был прекраснее любого, что я когда-либо слышал. Сказав это, ангел скрылся, будто его и не было, однако на пути мне больше не встретилось опасностей. Уверен, небесный заступник был по-прежнему рядом, потому что я должен быть спасен ради нее. Моей страны. Конец рассказа Клара почти не слышала. Она отвернулась, боясь, что прозорливый слепец прочитает смятение на ее лице. Принц со священником говорили еще долго, но ей и того было мало, чтобы привести мысли и чувства в порядок. Она едва помнила, как они с принцем выходили из церкви, и пришла в себя, только когда предместья остались позади. — Надеюсь, вас не слишком обидели его слова? — принц осторожно потянул ее за рукав. — Что? А, вовсе нет… На самом деле, он мне даже понравился. Интересный человек. — Уверен, мне удастся уговорить его отправиться со мной в Люцидию. — Да, — кивнула Клара. — Но не стоит лишний раз его злить. Думаю, в следующий раз вам лучше пойти без меня. — Пожалуй, вы правы. В этот момент издалека донесся приглушенный, едва слышный звон. — Вечерний колокол, — пробормотала Клара, останавливаясь на месте и поворачиваясь к церкви, едва различимой на горизонте. Принц тоже замер и поднял на нее встревоженный взгляд. Клара перевела дух. Ее сердце по-прежнему неистово колотилось в груди, дыхание сбивалось, а всегда холодные ладони и ступни горели. Ей хотелось бежать, бежать безо всякой цели и столько, сколько хватит сил, а потом с разбегу упасть в снег, чтобы отдать ему весь мучительный жар и каждый неистраченный вздох. Но теперь она знала, что это не выход. Оставалось только… — Ваше высочество, я знаю: вы не хотели, чтобы я успела… Наверное, я и сама не хотела. Но теперь… мне нужно в лагерь. Как можно скорее. Вы позволите оставить вас? — Вы уверены? — принц не сводил с нее встревоженного взгляда. — Да, со мной всё будет в порядке. Спасибо, — произнесла она с чувством, — спасибо за всё, что сделали для меня. — Вам не за что меня благодарить. Хорошо. Тогда… до скорой встречи. Клара бросила на него последний взгляд и ринулась вперед — через сосновую рощу в лагерь. Мечты о беге оказались куда приятнее самого бега: деревня еще даже не угадывалась за стеной деревьев, а холодная боль уже стянула горло, в груди закололо, но Клара не замедлила шага. И лишь когда знакомые дома выступили ей навстречу, она позволила себе короткую передышку: остановилась у ближайшей сосны и коснулась рукой шершавого ствола. Но боль в груди только усилилась, и Клара стиснула зубы и, пообещав себе бежать до самого конца, бросилась к восточной окраине. Там в багровых сумерках уже бесновалось пламя костра. Люди тоже собрались: жалкая молчаливая горстка — вовсе не та обозленная толпа, что гомонила здесь два дня назад. В какой-то момент Клара испугалась, что не успела. Не говоря ни слова, она с легкостью пробралась в первые ряды и замерла как вкопанная под взглядом бесцветных глаз Абеля. Жив. На какое-то мгновение они оба затаили дыхание, а потом… — О, Клара тоже пришла поглазеть на расплату, — пропел Блас. Он приветственно взмахнул рукой, и яркий отблеск заставил ее зажмуриться. В его руке — разделочный нож. Как и тогда. — Не беспокойся, я сотворю с ним то же, что малявки-кровососы сделали с Модестом. Сам же выразил желание поплатиться головой. Клара мельком оглядела собрание. Нильс и Клаус стояли поодаль плечом к плечу, оба опустили глаза под ее взглядом. Рядом с ними мертвенно-бледный Якоб не отрываясь смотрел на Абеля, дорожки слез блестели на его щеках. — Подозреваю, тебе даже понравится, — тем временем шептал Блас. — Можешь закрыть глаза и представить, что тебя раздирает кто-то из твоих ненаглядных кровососов. О ком ты мечтаешь, а? Неужели о Герцоге? А может, всё-таки о Графине… — Блас, хватит! — прикрикнул Вит, и его голос чуть дрогнул. Они с Магдой стояли у костра за спиной Бласа, и Клара вдруг поняла, что Магда — единственная женщина среди собравшихся, если не считать ее саму. — Как скажешь, — буркнул Блас и угрюмо добавил: — Твои последние слова, сопляк. Абель пошатнулся, его колени опасно подогнулись, но он всё же удержался на ногах, глубже увязнув в снегу босыми ступнями. — Я х-хочу, — прошептал он сипло, — только одного. Когда ты будешь сдыхать — а ты непременно скоро сдохнешь — хочу, чтобы это было еще… более жалко… — Договорились, — весело согласился Блас и полоснул его ножом по горлу. Треск рассекаемой кожи вобрал в себя все звуки вечера, и в наступившей тишине Клара вдруг вспомнила одну пустяковую вещь. Если раздавить в кулаке переспелую вишню, то сквозь пальцы потечет багровый сок. Выходит, человек не сильно отличается от вишни. Так ли уж важно, какова форма и название, если в конечном счете тоже течет багровый сок? Тот же самый, только более густой и горячий: от капель на снегу идет пар. Но снег холоден, и скоро остудит их… Но цена была велика, А кровь была горяча, Когда текла по щекам, Когда текла по плечам. Своим не молился богам, Чужие — чужих берегут. И кровь текла по ногам, И кровь стыла в снегу. Ты всегда пел о себе, правда? Быть может, ты вовсе и не ненавидел нас? Ты просто слишком любил свою песню. Почему ты не молился, Абель? Ты бы услышал ответ, если бы не был так увлечен своим пением. Или ты всегда предпочитал свой голос звону фальшивых колоколов? Клара была в агонии. Багровый сок гнал боль осознания по ее телу, шептал, как легко его можно разрушить, осквернить и попрать чужой превосходящей силой. Шея горела, и Клара схватилась за нее, пытаясь заглушить ужасное знание: кожу можно разорвать, кости — сломать, а голосовые связки — перерезать, лишив ее права на последний крик. Ни одна магия в мире не сотрет ужасной возможности. Это может произойти, это происходит сейчас и уже случалось миллионы раз до сих пор. Всегда — с ней. Ее глаза не хотели смотреть, ноздри — вдыхать почти морской запах, но она не отворачивалась, взывая к той бесконечной силе, которая ничего не боится, потому что не может быть разрушена ничьим произволом. Никогда. Без этой силы ничего не получится, и, чтобы не потерять ее, Клара не имеет права отвернуться. На одно лишь мгновение перед ее глазами упала зеленая пелена, а потом всё закончилось. Блас выпрямился. Обезглавленное тело лежало у его ног. Клара вздрогнула, вдруг осознав, что стоит совсем одна, огляделась — толпа отпрянула на добрый десяток шагов, Нильс и Клаус стоят, вцепившись друг в друга, а Якоб сидит на снегу — рыдает, уткнувшись лицом в колени. Она снова повернулась к Бласу, и он понимающе усмехнулся. Его плащ мокро серебрился, лицо было залито чужой кровью, и Клара вдруг поняла, что выглядит так же: мокрый плащ и кровь на лице. — У-уберите, — негромко велел Вит. Люди стали уходить. Тело и голову подхватили и унесли к холму. Клара села на поваленное дерево у догорающего костра. Никто не обратился к ней и не позвал с собой, и теперь она осталась одна рядом с огромным пятном на снегу. Принц сказал, что только так кровь выглядит по-настоящему, однако уже слишком стемнело, чтобы убедиться. Клара ждала, и ожидание не тяготило ее. Оно было необходимо, как кровь на ее лице, как разгорающиеся звезды и потухший костер. Всё вокруг вдруг стало частью плана, а время — ее союзником. И когда ночь вступила в полные права, и в деревенских домах погасли последние светильники, она поднялась на ноги. Она беспрепятственно зашла в старый дом Абеля и под Чарами обезличивания прошла мимо кроватей Якоба и близнецов, чтобы забрать сумку с лютней, потом наведалась в прачечную за чистой одеждой, а после неторопливо пересекла деревню, отперла замок амбара заклинанием, которому Абель научил ее, и, взяв с собой две лопаты, направилась к холму. Недавно вскопанная земля поддавалась с удивительной легкостью, луна давала достаточно света, а могила оказалась неглубокой, так что Клара едва успела устать, когда лопата наткнулась на что-то мягкое. Понадобилось еще немало времени, чтобы очистить тело от земли. Она знала, что не сможет вытащить Абеля на поверхность, и потому сама спустилась к нему. Те, кто хоронил его, аккуратно положили голову у основания шеи, однако сейчас это было неважно. Как глупо. До сих пор Клара тратила столько сил на то, чтобы залатать мертвую плоть, хотя никогда не была способным целителем. Она ошиблась тогда с Тео и с тех пор цеплялась за свою ошибку. Смерть — это смерть, она уравнивает любые раны, и если бы Клара поняла это раньше, она бы смогла идти путем потерянной жизни гораздо дольше, чтобы там, в конце дороги, отменять сам факт смерти. Она закрыла глаза и поставила руки над телом Абеля, не касаясь его, а потом впустила в себя все мысли и чувства, не делая разницы между своими и чужими. Она слышала звуки музыки — далекой, неземной — и одновременно пение Абеля и голос Госпожи, когда та говорила, что любит музыкантов. Все разнородные звуки сливались в удивительное благозвучие. А потом перед ее внутренним взором появилась открытая дверь, которая захлопнулась от одного легкого толчка, и сомкнувшиеся на запястье пальцы прозвучали завершающим аккордом. — Что ты наделала? — хрипло прошептал Абель. Клара распахнула глаза, чувствуя, будто ее разбудили посреди очень хорошего сна, и не стала отвечать. — Что ты наделала? — повторил он. — Одевайся, — буркнула она не в силах скрыть раздражение и не без труда выбралась из могилы. Он последовал за ней, как был — в драных штанах и пропитанной кровью сорочке. — Зачем ты это сделала? — спросил он жалко, но всё же принялся одеваться дрожащими руками. — Я… я же радовался, когда они стали тебя подозревать. Радовался, что именно тебя, а не кого-то другого… Видел в этом смысл… Не помню какой… Он сгорбился и обхватил голову руками. — Не нужно мне твое раскаяние, слышишь? — крикнула Клара. — Я сделала это не для тебя. Ты… был мне нужен. Всё время. Всё, что ты натворил, — всё было нужно… — Но зачем? — Абель посмотрел на нее, и Клара увидела чистые дорожки слез на его вымазанном в крови лице. — Ты хоть представляешь, каково это? Когда тебе всю жизнь мучительно тесно в собственном теле, а потом вдруг и того нет, и ты… всего лишь голова. Как мне забыть это? Что мне с этим делать? — Не знаю! Напиши об этом песню! На что еще ты годен? И вообще… мне всё равно! — выпалила Клара — слишком зло, потому что всё равно ей не было: ужас уже наполнил грудь липким холодом. С трудом справившись с собой, она подхватила с земли лопату и кинула Абелю. — Помоги же мне! Несколько долгих минут они работали в полном молчании, а закончив, не говоря ни слова, сели на свежую насыпь, чтобы перевести дух. Долгая зимняя ночь еще и не думала отступать, и вокруг стояла мертвая тишина. Вдруг Абель негромко хмыкнул. — Кажется, я понял, что с тобой не так, — заметил он, и сейчас его голос звучал почти по-прежнему. — Что же? — Ты влюблена в смерть. Да, именно так. Единственная, кто может возвращать к жизни, но влюблена в смерть. Сдается мне, у вас и впрямь нет никакой надежды. — Ты это понял, когда я оживила тебя? — тихо спросила Клара. — Не знаю. Возможно. Так ли уж важно? Он поднялся на ноги и поудобнее перехватил лямку сумки. Клара не шевелилась, глядя прямо перед собой. Ее охватил страх, что сейчас он подойдет к ней или начнет благодарить. Даже простое прощание вдруг сделалось невыносимым. Но Абель не сказал ни слова. Он просто отвернулся и направился прочь — к Нулльмару. Она подождала достаточно, чтобы он полностью скрылся из виду, и только тогда с трудом поднялась на ноги. Мышцы ныли, голова кружилась, и еще столько всего предстояло сделать, однако сейчас ее занимало вовсе не это. В тусклом лунном свете Клара с удивлением рассматривала ладонь правой руки, снова и снова сжимала кулак и сгибала каждый палец в отдельности. Боли больше не было.