Красный звон тишины

Клара опустила ногу на очередную ступеньку, еще одну, слишком резко сделала следующий шаг и, не обнаружив ожидаемого спуска, врезалась носком ботинка в пол и упала на четвереньки. Лестница закончилась. Стоило поднять к глазам саднящие руки, и голову пронзила горячая боль, а на шее затянулась призрачная бечева. Нет, повязку по-прежнему не снять. Клара стиснула зубы и на ощупь поднялась на ноги. Что ж, по крайней мере, невидимая привязь позволила спуститься на первый этаж. Быть может, получится отпереть дверь и выбраться в сад. Выйти за ограду едва ли удастся, однако Вит явно держит Виконта недалеко от дома. Несколько шагов вперед — выставленные руки наткнулись на стену. Хорошо. Если идти влево, то доберешься до двери. Только бы вдохнуть морозного воздуха, только бы найти... Почему она ищет встречи и когда оказалась на одной стороне со злейшим врагом Госпожи? Да, теперь они оба пленники одного тюремщика, но дело ведь не только в этом. Виконт знал Корделию. Ненависть тоже связь, и теперь, когда мир трещал по швам, Клара готова была цепляться за любые уцелевшие нити. Только бы кукловод не натянул свои, только бы не вернулся... Вперед. Вперед. Рука скользнула в дверной провал… — Эй, зачем тебе повязка? Клара вздрогнула и замерла на месте. Ей понадобилась секунда, чтобы понять: это не голос Вита, и еще секунда на то, чтобы узнать говорящего. Она обессиленно привалилась лбом к холодному дереву двери. — Что ты здесь делаешь? — Это мой дом, забыла? — осторожно напомнил Якоб. — А Магды здесь нет? — Нет. Они с Матео оставили меня здесь и вернулись. Так зачем тебе повязка? — Зачем? — Что ответить теперь? Терять больше нечего. — Скажи... ты видишь здесь тень кошки? — Кошки? Нет... У нас ведь никогда не было котов. — И тени тоже нет? Присмотрись... На стенах… — Конечно, нет! О чем ты вообще говоришь? Клара отодвинулась от двери. Выходит, Вит не прогадал. Ему не пришлось тушить все огни в мире — достаточно было оставить во тьме ее одну, и тогда лишенный питающего внимания фантом исчез. — Да так, ни о чем… Якоб, — прошептала она, поворачиваясь, — ты сможешь мне помочь? — Не думаю, — ответил он деревянным голосом. Клара тяжело вздохнула. — Он сделал это и с тобой... — Что именно? — Опутал... — Похоже на то. — В темноте внутреннего взора ее воображение слепило хрупкий силуэт пожимающего плечами Якоба. — По крайней мере, я не могу уйти. И, видимо, помешаю тебе, если попробуешь сбежать. — Я не собираюсь, — прошептала Клара сквозь стиснутые зубы. — Мне нужно только поговорить с Виконтом. — С Виконтом? — голос Якоба чуть надломился. — Да. Ты знаешь, где Вит его держит? — В кузнице. — Тогда мне нужно туда. Поможешь? Тишина. — Хорошо, — неожиданно близко прошептал Якоб. — Дай сниму повязку... — Стой! — Клара отпрянула от невидимых рук и врезалась плечом в дверь. — Не выйдет... Пусть... пусть остается. Мне не понадобятся глаза. Я и так смогу дойти, правда? Ты только подскажи. Кажется, Якоб отступил на шаг. — Почему бы и нет? — протянул он с новой, пугающей бодростью. — О Виконте ведь получилось сказать. Отойди-ка, я открою тебе дверь. — Нет, я сама. — Клара принялась шарить по гладкому дереву в поисках замочной скважины. Ей хотелось удостовериться, что хоть что-то она еще может, что, по крайней мере, магия ее не покинула. Якоб не мешал, он неподвижно и молчаливо застыл в темноте за спиной. Наконец дверь распахнулась. Мрак за повязкой посветлел, и Клара с облегчением вдохнула морозный воздух: нет, свет не погас безвозвратно, его и правда заслонили куском грязной тряпки. Она шагнула на порог и, натренированная мучительным спуском с лестницы, почти без проблем преодолела ступени крыльца. — Клара, — послышался за спиной приглушенный голос, — скажи, а где же?.. Она споткнулась на ровном месте. Сейчас, вот сейчас он спросит о них... — А, неважно! — бросил Якоб прежним пугающе бодрым голосом. — Пока всё правильно. Иди вперед. Клара с облегчением выдохнула, сделала еще несколько шагов и врезалась ботинком в снег. — Сугробы, — донесся из-за спины голос Якоба. — Сделай два… нет, три шага влево и выйдешь на тропинку. Не без труда преодолев заносы, Клара выбралась на полосу утоптанного снега и дальше уже брела скорее по наитию, едва вслушиваясь в стихающие за спиной указания. Да, нити ослабли, но она чувствовала их: втягивала морозный воздух сквозь зубы, потому что с каждым шагом бечева туже и туже затягивалась на шее, невольно жмурилась, потому что повязка, крепче сжимаясь вокруг головы, давила на глаза. Вит занят, его нити тянутся издалека, однако он, хоть и вслепую, но по-прежнему следит, чтобы Клара не ушла со двора и не сняла повязку. Она сделала очередной шаг и врезалась носком ботинка во что-то твердое, подпрыгнула от боли и испуга и уперлась ладонями в холодное дерево. — Добралась уже! Говорил же остановиться! — заорал Якоб. Морозное эхо вторило ему, и Кларе показалось, что он кричит не через двор, а откуда-то издалека и как будто сверху. Она кивнула незнамо кому и принялась шарить по кованой двери, то и дело натыкаясь кончиками пальцев на узорчатый грубый металл. В остальном деревянное полотно казалось совершенно гладким: ни ручки, ни засова, ни замочной скважины — без магии тут явно не обошлось. До сих пор Кларе не приходилось отпирать несуществующие замки, да и Вит явно почувствовал бы, попробуй она снять его чары. Кажется, дороги дальше нет. И хорошо. Препятствие почти не расстроило. Клара ведь с самого начала не вполне понимала, чего хочет от встречи с Виконтом. К чему эти бестолковые изматывающие порывы, если битва уже проиграна? Она повернулась и вытянулась, упираясь лопатками и затылком в обитое железом дерево. Холод мгновенно проник под толстую ткань плаща, растекся по всему телу, скопившись в кончиках занемевших пальцев. Клара поднесла руку ко рту, и собственное дыхание показалось ей обжигающим. Словно где-то в самой глубине ее существа всё еще теплилось пламя — очень горячее, но маленькое и слабое. Окружающий холод непременно его одолеет... — Я чувствую тебя. Клара распахнула скрытые повязкой глаза. Три с лишним года прошло с тех пор, когда она в последний раз слышала этот холодный, резкий голос, но даже сейчас, низведенный предсмертной слабостью до скрипучего шелеста, он оставался узнаваемым. Высокомерные нотки всё еще звенели в нем благородным нетускнеющим металлом. Ничего не ответив, Клара сползла по двери к заледеневшему порогу. Плащ порвался, зацепившись за острые края узора, но она не обратила внимания. В бесконечной темноте не существовало преград, и она отчетливо видела его сидящим совсем рядом — спина к спине. И не видела ничего другого. — Я знаю тебя. — Да, ваша милость, — подтвердила Клара кротко. — Мы с вами провели вместе немало времени по пути сюда. — Нет, — прошелестел вампир. — Я знаю тебя по-настоящему. Ты была в Западной башне. С Корделией. В тот вечер, когда всё началось. Клара судорожно вдохнула. Сердце забилось быстрее, и она знала: Виконт слышит, Виконт чует. Смутный силуэт Якоба мелькнул смутным воспоминанием. Где он? На крыльце? А вдруг стоит рядом и слушает? Но какая разница? Ведь тайны утратили свою силу. К тому же Клара чувствовала: Якоб не придет. Он по-прежнему на крыльце, а может, уже скрылся за дверью печального дома, потому что не хочет знать, о чем она собирается говорить с Виконтом, так же как не хочет знать, что произошло в столице и куда делись Нильс и Клаус. Она повернулась к двери. — Мне безумно приятно, что вы помните меня, ваша милость, — сказала она. — Я не смела на это надеяться. — Не смела? — процедил Виконт холодно. — Впрочем, откуда тебе знать? Нет... Нет, ты и понятия не имеешь, сколько раз я возвращался к тем навсегда потерянным минутам, когда тащил тебя через парк к Коллегиуму, сколько раз вгрызался в твою шею, прежде чем живьем разорвать на куски, сколько раз швырял твою голову к ногам Корделии, стоило ей переступить порог гостиной на вершине Западной башни... Что бы случилось тогда? — Виконт умолк, будто задумавшись, а когда заговорил снова, надменность в его голосе потускнела. — Н-не могу представить... Иногда мне кажется, что тогда всё-всё было бы по-другому, но наверняка знаю только одно: твоя кровь стерла бы с ее лица это вечное высокомерное презрение... И только ради этого я бы растерзал тебя. Даже если бы Магнус был против. Но ведь я понятия не имел, что у меня в руках единственная боль Корделии, ее агония... и теперь навеки останусь неотмщенным. Клара улыбнулась. — Не корите себя, ваша милость. Поверьте, вы ничего не могли изменить. Даже если бы по-настоящему захотели, всё равно никогда не поняли бы ее сердца. Ни вы, ни его светлость. Но за что же хотели отомстить? Ледяной вздох у самого уха заставил Клару подпрыгнуть. На мгновение ей представилось, что вампир тянется к ее шее. Нет. Конечно, нет. Всего лишь дуновение ветра. — За Магнуса. За учителя. За мою мать. — Бесстрастный шепот Виконта пробрал сильнее студеного воздуха. — Мать? — переспросила Клара, крепче обнимая озябшие колени. — Да. Корделия убила мою мать. — Вот как... — Не веришь? — Хочу услышать всю историю. — Историю? Но нет никакой истории. В том-то и дело: ничего не случилось. — И после недолгого молчания Виконт начал рассказ: — Мне тогда было восемь лет. Я жил в Городе магов уже два года и был счастлив, хоть и не задумывался об этом. Мои родители, оба чародеи, жили недалеко: в столице. В те времена предполагалось, что с началом обучения общинные связи должны вытеснить семейные. Даже те маги, которые постоянно жили в Городе, избегали своих ступивших на путь ученичества детей. Отец по-прежнему виделся с Великим магистром, но если я и встречал его, то только по случайности. Это меня не огорчало. Отец и дома почти не обращал на меня внимания, а когда всё же обращал, редко бывал доволен. Он не любил меня. Однако за два года в Городе магов я позабыл отцовскую нелюбовь, потому что обрел нечто более ценное: радость товарищества. Почти все ученики были старше, опытнее и сильнее, но они никогда не пользовались своим превосходством, чтобы унижать и подавлять меня, как это делал отец. Напротив, рядом с новыми друзьями я как будто и сам становился выше ростом. И Магнус был лучшим из них — самым сильным, талантливым и красивым. Я часто думал, что он куда больше походит на сына короля, чем тогдашний неказистый наследник. Магнус был сыном Максимилиана Корвинуса, даровитого чародея, которому когда-то прочили титул Великого магистра. Максимилиан охотно уступил общину близкому другу, нашему учителю, а сам отправился в бесконечные странствия. Слышал, он привез из далеких стран невиданные сокровища и выучился невообразимым чудесам. Не знаю, правда ли это. Я видел его всего пару раз. А года за два до Дня Аутодафе Максимилиан отправился в очередное путешествие и больше не вернулся. Магнус... — Вы обещали рассказать о моей Госпоже, — раздраженно напомнила Клара. Ей совсем не хотелось замерзнуть насмерть, слушая о юности Герцога. — Ах да, да... — задумчиво пробормотал Виконт, будто вынырнув из забытья. — Как я и говорил, мне было восемь. Я вырвался из отцовских тисков, но избавиться от материнской заботы было сложнее. Она часто навещала меня и через день слала письма. Я стыдился ее назойливой заботы и своей привязанности и даже иногда прятался, когда она приходила. Моя мать была кроткой женщиной. Она никогда не распускала волосы, как живущие в Городе чародейки, и по виду ее сложно было отличить от обычной горожанки. В тот день я был нездоров, встал поздно и обнаружил на пороге письмо. Наскоро развернув его, узнал знакомый почерк и знакомое обращение. Но я торопился и потому, не дочитав, бросил письмо на кровать и отправился искать Магнуса. «Мы прикоснемся к душе мира», — пообещал он накануне и сказал, что после обряда деревенские псы, которые сильно мне докучали, никогда больше не причинят вреда. Я обожал смотреть на его магию и с нетерпением ждал встречи. Какова же была моя ярость, когда я увидел Магнуса... с ней. — С Корделией... — выдохнула Клара, и любимый образ ослепил ее невидящие глаза и ожег замерзающее сердце. — Да. Я видел ее прежде в Городе магов. Бездарный отец приводил девчонку к Великому магистру, но до сих пор не оставлял надолго. Я невзлюбил Корделию с самой первой встречи. На самом деле, мы с друзьями вообще не жаловали девчонок. Эти бестолковые трусливые создания были предназначены нам в жены, и за это мы чрезвычайно презирали их. Иногда со скуки принимались дразнить и насмехаться, а они смеялись с нами, принимая обиды как должное. Магнус не осуждал этих забав, но сам в них не участвовал. Обычно он совсем не замечал девчонок. Но с Корделией было по-другому... Она привлекла его внимание задолго до того, как поселилась в Городе магов. Однако именно в тот день, когда это случилось, он забыл о данном мне обещании и, что-то увлеченно рассказывая ей, не заметил, когда я прошел мимо. Я был одинок, я был в ярости, — прошептал Виконт, и Клара услышала в голосе вампира эхо так и не умерших чувств. — Ведьма никогда не стала бы частью нашего благородного братства, и Магнус знал об этом. Отчего же он предпочел мне ту, что была ниже не только по статусу, но и по крови — безродную дочку учителя бездарей? О, я уже знал ответ. Пелена ненависти не мешала видеть, что Корделия отличается от других ведьм, но чем именно я понял немного позже. Через несколько часов. Виконт замолк, и без его холодного голоса Клара ясно ощутила: мороз уже пробрался под кожу. В слепой тишине ее колотило с головы до пят. — Говорите же, — потребовала она, едва не стуча зубами. — Говорите... Вы обещали. — А потом повернулась к двери и тише, не сдерживаясь, добавила: — В-в к-конце концов, никто никогда вас больше не выслушает... И снова пронизывающий вздох... Неужели опять ветер? — Весь день я слонялся вокруг Города — по холмам, по рощам, позабыв о злых псах, забрел в деревню... А когда вернулся, снова увидел ее. Корделия сидела на окраине. Магнуса рядом не было. В задумчивости она не обратила внимания на мое появление, но я сам заговорил с ней. Мы повздорили, и, пока обменивались детскими колкостями, она вдруг сказала, что я не был бы так языкаст, если бы прочел письмо. Я оторопел: откуда она могла знать? Но этим дело не кончилось. Корделия заявила, что в том письме сообщалось о смерти моей матери. Я возмутился, ведь я узнал почерк! Однако Корделия не дала мне и слова вставить, она всё говорила и говорила — так вдохновенно, будто придумывала на ходу — о том, что со мной случится, и о том, что уже произошло. Ее слова были ужасны, в ее глазах плескался змеиный яд, и я вдруг понял, что она проклинает меня! Не дослушав, бросился прочь, чтобы отыскать письмо... — И там?.. — не выдержала Клара. — Чужой почерк и всё так, как она говорила. — И что вы сделали? — Я жаждал расплаты. Я всем рассказал. Учитель очень разозлился, твердил, что я болтаю вздор, и непременно наказал бы меня, если бы Магнус не вступился. Никто не поверил мне, и в тот момент я понял: Корделия и правда была особенной. Девочки-маги, слепленные из униженной робости, походили на мою мать. Но не Корделия. В ней не было ничего, кроме злости. Она всегда была чудовищем. — Чудовищем? — в ярости прошептала Клара. — Да как вы смеете! Как сейчас слышу крики трактирщика, которого вы убили в ту ночь! Гнусно, изощренно, ни за что! Сколько еще жизней вы отняли исключительно ради собственного удовольствия? Уверена, за эту мерзкую страсть Госпожа вас и презирала! А она... никогда. Ничего, кроме злости? Да вы слепы! Клара судорожно вдохнула и подняла руки в безотчетной попытке ослабить влажную теплую повязку. — Так ты тоже не веришь мне? — запальчиво прошипел вампир. — Скажешь, твоя Госпожа не способна на подобное? — Не скажу. Уж я-то знаю, что ее способности безграничны. Прокляла ваше прошлое? Почему бы и нет? Но вам я не верю! — Клара сжала кулаки и едва сдержалась, чтобы не закричать от боли в замерзших пальцах. — Вы обещали мне всю историю, ваша милость, а опустили самые важные детали. Я должна поверить в детские колкости и беспричинную ярость? Это ведь вы, вы первым обидели ее! Вы весь день искали, как причинить ей боль, нашли, но расплата вам не понравилась! — Да соразмерна ли такая плата?! — возопил Виконт. — За слова ребенка... — Как предлагаете сравнивать? Корделия тоже была ребенком, а вы... Вы пришли со злым умыслом к той, кто не хотела вас знать, вы сделали это, рассчитывая уйти безнаказанным, и теперь всерьез надеетесь на мое сочувствие? Считаете, вас обидели сильнее? Да ваша боль ничто для меня, по сравнению с ее болью! Я уничтожила бы вас за одну только секунду ее страданий! Так что не получите вы ни моего сочувствия, ни моего прощения! Клара задохнулась, упиваясь яростью. Виконт молчал несколько долгих секунд, а потом негромко хохотнул. Не бесстрастный стеклянный гогот — обычный человеческий смех. — Зачем мне твое прощение, глупая девчонка? — спросил он с прежней надменностью. — Достаточно и того, что ты мне веришь. Знаешь, однажды я ведь и сам начал сомневаться. Долго мечтал, как убью того, кто ей дорог. Но, казалось, во всем мире нет таких — ни близких друзей, ни кошки, едва ли она достаточно пеклась даже о своем бездарном папаше. Я ведь хотел ее агонии, а не злости... Я ужасно боялся ее злости... Но время шло, и тот день начал стираться из памяти. Я уже не думал, что Корделия убила мою мать, просто привык ее ненавидеть и... бояться. А после Дня Аутодафе всё изменилось. Она была потерянной, будто жизнь после смерти оказалась ей не по зубам. Вскоре и вовсе ушла в добровольную ссылку и больше уже никогда не стояла между мной и Магнусом. Я почти забыл о ней. На сто с лишним лет... А потом, в тот день она явилась за тобой, и я понял, что ты и есть ключ к моему, казалось бы, давно забытому возмездию. Я мог бы убить тебя, как захочу, заставить Корделию смотреть и наконец увидеть ее сокрушенной, беспомощной... Совсем одна, она не справилась бы со всеми нами... Клара хотела ответить, сказать, что как раз в тот день Госпожа не была одна, и что без нее, Клары, никакого Дня Аутодафе вообще не произошло бы, а значит, и сам Виконт давно сгинул бы, однако слова вдруг показались слишком тяжелыми на замерзших губах, и она промолчала. А он задумчиво продолжал: — Всё это я понял слишком поздно и последние три года не переставал корить себя за это. Учитель пошел за вами и пропал. А я словно вернулся назад во времени — не ко Дню Аутодафе, а к себе восьмилетнему — и тогда ясно увидел: Корделия вовсе не потеряла себя, она просто выжидала, чтобы однажды всё разрушить. Она погубила учителя, и весь наш мир начал... как будто стираться. Наша сила иссякала, наши ряды редели, и всё происходило как бы само собой. Это была моя вина, ведь только я всегда знал, на что она способна. Я должен был предупредить Магнуса... Его голос сорвался. Клара безотчетно протянула руку к двери и тут же отдернула, радуясь, что этот жест остался никем не замеченным. — Но когда я увидел тебя в своем доме, почуял твое близкое присутствие, пока был заперт в сундуке, мне стало легче. Я не упустил шанса. В твоей смерти не было смысла. Корделия не взяла тебя с собой, она навечно осталась одиночкой... Она презирала меня, и если ты сейчас здесь со мной — пусть и по ту сторону двери, но ведь тоже в лапах безумного колдуна! — значит, в итоге ты значила для нее немногим больше остальных. Клара вздрогнула, глотнула слишком много морозного воздуха, и он сразу остудил ее ярость. Холодно. Слишком холодно, чтобы отвечать. Слишком холодно, чтобы злиться. А еще... что-то странное послышалось ей в голосе вампира. Я словно вернулся назад во времени... Как она не заметила раньше? Как приняла болезненную подростковую спесь за столетнее высокомерие? И неужели она поддастся теперь на такую жалкую, бессильную, очевидную провокацию? — Сколько же вам лет, ваша милость? — спросила она мягко. Казалось, вопрос застал Виконта врасплох. — Семнадцать, — прошептал он наконец. — И еще... сколько? Знаешь, я никогда не считал. Годы пронеслись будто во сне, как одно размазанное мгновение. Но с недавних пор время снова коснулось меня... Я очнулся и задался вопросом: сколько же я прожил на самом деле — семнадцать или сто сорок?.. — Я бы не дала вам больше семнадцати, ваша милость, — Клара помимо воли улыбнулась и вдруг почувствовала себя старше и сильнее и даже достаточно храброй, чтобы задать вопрос, который изначально не собиралась задавать. — Скажите... что Вит делал с вами? С минуту Виконт молчал, а когда заговорил, его голос снова сделался холодным и безжизненным. — Он взял кровь и срезал немного кожи, думал и наблюдал... Отвратительно. Ты знаешь, что он собирается делать с тобой? — Догадываюсь, — вздохнула Клара. — Что-то ужасное? — Немыслимое... Они замолчали надолго. Растравленные раны больше не кровоточили, и разговор исчерпал себя. Пора было уходить, но Клара не могла и не хотела. Она будто срослась со старым мертвым деревом, которое еще хранило крупицы ее потерянного тепла. — Скажи, Магнус... он… Клара вздрогнула. В отличие от Якоба, Виконт хотел знать. После секундного замешательства она ответила: — Я не знаю, что с ним случилось, ваша милость. Возможно, ему удалось скрыться. Не успела договорить, как невидимая бечева рывком затянулась на шее, вздыбленная тьма перед глазами пошла кровавыми точками. — Он здесь, не так ли? — прошептал Виконт. — Уже близко, — прохрипела Клара, хватаясь за шею. Благостное оцепенение спало, и она с прежней остротой ощутила холод и страх. Должно быть, не только она. — Убей меня. — За лихорадочным шепотом послышался глухой стук: Виконт впервые пошевелился. Кажется, ударил по двери. — Я не хочу умереть от его руки и не хочу больше чувствовать, как силы утекают, оставляя одну иссохшую, непригодную для жизни плоть, в которой я каким-то дьявольским образом остаюсь живым! Чем дальше, тем невыносимее. Ужас самого последнего мгновения нависает надо мной, сокрушает! Убей меня... Я не могу сам. — Но тут заперто, — простонала Клара, пряча лицо в негнущихся пальцах. — Я не знаю заклинания... Я ничего не вижу. — Магия не понадобится. Силы будет достаточно. Я с трудом держусь на ногах, но если ты дашь мне немного крови, уверен, этого хватит, чтобы сломать дверь. Совсем рядом, на другой стене есть окошко. Если просунешь руку и дашь мне несколько глотков, всё получится. Здесь есть ножи и... Клара едва его слышала: от ужаса сердце колотилось слишком громко. Однако она смутно догадывалась, что смерть Виконта, возможно, помешает Виту в его планах, и эта мысль придавала ей сил. Будто в полусне и всё еще пытаясь ослабить давление невидимой бечевы, она брела вдоль стены под невнятные ободрения вампира, пока не добралась до маленького окошка. — Заслони свет. — Голос Виконта прозвучал неожиданно громко и близко. Клара чуть отступила вправо и, не дожидаясь очередных указаний, просунула левую руку в окошко. Острая боль в запястье привела ее в чувство, на несколько мгновений приглушив беспредельную муку. И она увидела как наяву: безликий черноволосый мальчишка с глухим стуком падает на пол, красные глаза кровососа прожигают клубящийся мрак. Он не сможет остановиться. Но Клара не вырывалась. Уж лучше клыки в запястье, чем бечева на шее. Несколько опустошающих мгновений — и она едва не упала, но вовремя привалилась к стене. Вампир ее выпустил. — Вернись к двери. Я сломаю ее, но не смогу выйти. Боль в запястье утихла, и Клара, держась за стену, побрела обратно. Оглушающий треск впереди заставил помешкать, но Виконт снова поторопил ее. В тот миг, когда она опускалась на колени у разверстого дверного проема, позади послышался скрип открываемой калитки. Вит здесь! Клара в ужасе застыла, и ее руки коснулось что-то холодное и шершавое, словно сухая рыбья чешуя. — Возьми. Я помогу. И вот у нее в ладони что-то деревянное. Ручка ножа. Шаги вдалеке. Шаги приближаются. Прикосновение покойника — нож замер у невидимой преграды. Шаги уже близко. — Одним ударом. Вперед. И мимолетной вспышкой Клара увидела глазами вампира: Вит стоит у нее за спиной. Вцепилась обеими руками в рукоять ножа и из последних сил надавила. — Спасибо... Что солгала… Она даже не услышала — увидела, как слова черным дымом уносятся вверх, истончаются и растворяются в вышине. А потом невидимая сила подхватила и ее. И это была куда более грубая сила. — Что ты творишь, полоумная? — прошипел Вит, за шиворот поднимая ее на ноги, и Клара с торжеством отметила неприкрытую злость в его голосе. Значит, ей не привиделось. Значит, и правда получилось. — Выпустила кровососа... А что, если бы он всё-таки наскреб силы, чтобы разорвать тебя? — Лучше бы наскреб, — прохрипела Клара. — Он всё равно не сделал бы со мной то, что ты собираешься! А теперь... ты больше не сможешь его использовать. — Использовать? — В голосе Вита послышалась насмешка, он чуть ослабил хватку. — Я уже узнал, что хотел. Кровосос мне больше не нужен. Главное, что ты цела, — добавил он с отвратительной мягкостью и резко отпустил ее. Клара упала на крыльцо, сильно приложилась скулой к наледи, но ничего не почувствовала. Холод изгнал наружную боль, и она ушла внутрь: каждый вдох отзывался резью в груди, будто в воздухе витали тысячи ледяных иголочек. Она обнаружила, что дышит ртом — часто и мелко, — потому что ноздри слиплись на морозе, а еще поняла, что за повязкой держала глаза закрытыми и теперь не может разлепить их из-за смерзшихся ресниц. — О нет, ты совершенно продрогла, — сочувственно заметил Вит откуда-то сверху. — Разве можно доводить себя до такого состояния? Неужели глупые шалости того стоили? Ведь могла бы оставаться в тепле. Сейчас скажу Якобу, чтобы позаботился о тебе. Ничего, до ночи успеешь прийти в себя, а прежде ты нам не понадобишься. Клара нутром чуяла его отвращение. Сам ведь хотел отвести ее в дом, но не смог себя заставить, да и сейчас держался на расстоянии — так не терпелось уйти. Это понимание отозвалось у нее в груди болезненным бульканьем, которое всё нарастало и нарастало и наконец вырвалось из горла глухим клокотанием. Клара обхватила себя руками, пытаясь унять судороги, но волны неудержимого хохота накатывали снова и снова. — Значит, до ночи обойдешься без меня? — фыркнула она. — Да как же так, Вит? Я начинаю сомневаться в своей исключительности! Так много часов — ты уверен, что справишься без меня? Да я же с ума сойду от беспокойства! И она отдалась истерике, потому что так было легче, но, даже давясь спазмами, задыхаясь и отдуваясь, услышала, как Вит пробормотал себе под нос: — Ну почему ты? Клара усилием воли остановилась. — А никого больше нет. Не повезло тебе, Вит! — она чеканила каждое слово, хотя они вырывались с хрипом, царапали горло. — Но... ты ведь привык работать с тем, что есть, правда? Ты... невзыскателен. Ты терпелив. Но знаешь, терпеть придется очень долго. Никакие жертвы, никакие злодейства не помогут тебе забрать мой дар. Он всегда будет моим! И ты никогда, никогда от меня не отделаешься! Эти твои привязи — у них две петли, и одна из них — вокруг твоей... Последнее слово всё же застряло в горле. Клара в ужасе отпрянула, пытаясь стряхнуть шершавую ладонь со щеки и недоумевая, почему холод притупил боль, но не отвращение. — Нет, Клара, нет, — сказал Вит неожиданно ласково и близко. — Это ты от меня не отделаешься. Думаешь, ты отмечена благодатью? Думаешь, я хочу поменяться с тобой? Выходит, ты так и не поняла, куда ведут пути твоей магии? Все они ведут к тебе. Позволишь кому-нибудь ступить — и уже никогда не спрячешься. У твоего дара только одна петля, и даже когда все привязи будут разорваны, она останется на твоей шее. Он убрал руку, и Клара, лишившись опоры, подалась вперед. — Я пришлю за тобой Якоба. Надо привести тебя в порядок. И в следующий миг его рядом не было. Никого нигде больше не было, и Клара, отчаянно желая исчезнуть, сжалась под пристальным взглядом холодной и темной пустоты.

* * *

Время замерзло и остановилось, и тогда стало очень тихо, но не легче, а когда поток хлынул снова, то не принес ничего, кроме боли. Клара чувствовала, как мгновения толчками набирают ход в негнущихся пальцах и приливают к пылающим щекам. — Так-то лучше. Принести воды? Знакомый голос и знакомые запахи пшеничной муки, огня и заботы. Клара мотнула головой. — Мы на кухне? — Да, — ответил Якоб. — Я принес одеяла и сильнее разжег очаг. Уже начал беспокоиться, ты ведь ни на что не отзывалась. Однако обошлось без магии. Без магии... Да, у Якоба есть дар целителя. Это ведь он залечил руку Нильса после встречи с вампиром в Кровавом доме. — С тобой всё хорошо? — обеспокоенно спросил Якоб. Она снова мотнула головой и, не обращая внимания на удушье, потянулась к лицу — как можно выше, до самого предела, — но не смогла коснуться повязки: руки непроизвольно опустились. — Неужели мне теперь всегда придется... вот так? — прошептала Клара, глотая ком в горле. В этом не приходилось сомневаться: Вит не найдет другого способа избавиться от Серпенты. До сих пор Клара думала, что свыклась с жизнью без света, но как сильно отличалась ее бездонная внутренняя тьма от этой сдавливающей, уничтожающей черноты! — Отчего же всегда? — спросил Якоб тем самым пугающе бодрым тоном. — Ты ведь носишь повязку всего несколько часов, правда? Возможно, уже ночью всё закончится. Клара не нашлась что ответить. Сейчас ей трудно было представить, что существует еще какая-то ночь, помимо той, бесконечной, в которой она увязла. Кроме того, ее отчего-то тревожил Якоб. — У тебя ведь не было неприятностей из-за того, что помог мне? — Нет. Вит только велел забрать тебя с улицы. Ему явно было не до меня. — Чем он занят? — Не только он — почти весь город. Не побрезговал даже женщинами и детьми. Выбор-то невелик: самые сильные ушли с королем. — И что они делают? — уже спрашивая, Клара знала: она совсем не хочет услышать ответ. — Копают. Холод, было изгнанный, вновь наполнил ее тело. — Где? — Новое кладбище. Теперь оно куда больше, чем два года назад. Клара сразу уловила горький смысл: разросшийся город мертвецов, среди которых есть и те, кого она хорошо знала. Она безотчетно потянулась в пустоту, и сухие теплые ладони поймали ее руку. — Он не заставил тебя?.. — Пока нет. Конечно, его удерживает вовсе не жалость и не угрызения совести. — А что же? — Не понимаешь? Он боится нас. Вит зачаровал горожан быстро, гуртом, но со мной возился больше часа, а с тобой, наверное, и того дольше. Мы можем противостоять ему. Только мы вдвоем во всем городе. Клара судорожно вдохнула, и слезы опять смочили повязку. — Нет, я не могу. Ты не знаешь, что я позволила ему сделать с собой. Как долго позволяла. С того самого дня, когда вампиры напали на Лантию, она снова и снова впускала Вита в свою душу, именно у нее он забрал нить, которую в течение двух лет затягивал на ее же шее, и если до сих пор ему приходилось действовать осторожно, вслепую, то после воскрешения в Блудливом доме он мог и видел всё. — Долго? — живо повторил Якоб. — Я же сказал, что ты совсем не легко ему далась. — Он помолчал и, понизив голос, добавил: — Думаю, тебе нужно поспать. Тогда темнота не будет давить так сильно, а ночь наступит быстрее. Клара знала, что он прав: страх и отчаяние совсем измучили ее. Но почему Якоб говорит о надвигающейся ночи с таким нетерпением? Что ждет их тогда, кроме неведомого кошмара? — Ты останешься со мной? — Я скажу, если придется уйти, — пообещал он. Клара закрыла глаза в страхе, что Вит вот-вот приманит Якоба мерзкой нитью или сам явится, чтобы забрать его. Даже когда все мысли растворились в забытье, тревога осталась, чтобы то и дело возвращать в тесную удушливую реальность. Клара просыпалась в смутном ужасе, будто бы падая с большой высоты, и испуганно шептала в темноту: — Ты... ты здесь? — Да, — раздраженно отвечал Якоб. — Ты же только что спрашивала. Один и тот же вопрос — один и тот же ответ. Снова и снова. Предсказуемый, бессмысленный диалог усыпил тревогу, и в очередной раз падение не испугало, а при пробуждении даже сдавливающая тьма не сразу напомнила о бесконечном кошмаре. Однако пару секунд спустя Клара поняла: рядом никого нет, но она не одна — темные фигуры обступили со всех сторон, полностью вытеснив проникающие сквозь ткань крупицы света. Мертвецы! Потревоженные мертвецы вернулись! Почему их так много? Почему все здесь? Поскальзываясь на одеялах, Клара с огромным трудом поднялась на ноги и, спотыкаясь, побрела к выходу. В тот же миг на крыльце послышались шаги, входная дверь распахнулась. — Якоб? — Я это, я, — буркнул он, запирая дверь. На мгновение посветлевшая тьма снова стала непроницаемой. — Почему... почему ты не сказал, что уходишь? — ей стоило больших усилий говорить спокойно, когда внутри всё клокотало от гнева. — Извини. Он запретил тебя будить. Что-то в его бесцветном ровном голосе заставило Клару забыть о злости. — Он заставил тебя... копать? — Они не успевают. Приходится ломать землю. Повсюду костры. Сущий ад. Казалось, Якоб говорит издалека или из-за плотной преграды, и Клара подавила порыв подойти к нему. Она замерла, даже задержала дыхание: воздух стал тяжелым из-за зависших в нем жестоких, так и не заданных вопросов. — Идем, — позвал он. — Вит сказал, мы должны поесть. — Я не хочу! — Тогда он заставит тебя. Ему ведь нужна твоя сила. Они наскоро перекусили куском хлеба с сыром и запили водой. Покончив с нехитрой трапезой, Клара спросила, не показалось ли ей, что стало темнее, и Якоб ответил, что время близится к шести. Как поздно. Выходит, она проспала много часов — намного дольше, чем думала. Настал вечер, и обступили ее вовсе не призраки, а сгустившиеся тени, оживленные подспудным дремотным страхом. Однако, даже совсем проснувшись, Клара ощущала чуждое присутствие. Якобу она ничего не сказала, и он тоже молчал. Безмолвие, наполненное гнетущим ожиданием, невыполнимыми обещаниями и вопросами без ответа, казалось тесным, душным. Клара, борясь с тошнотой, на ощупь добралась до сваленных в углу одеял и снова легла. Якоб тоже сидел тихо. Его дыхание — частое, неровное — на несколько минут стало единственным и самым громким звуком в мире. А потом зазвонил колокол. Клара испуганно подскочила. — Что это? — выдохнула она, вслушиваясь в знакомый надрывный гул, заполняющий тишину между ударами. — Ночные часы. — До сих пор? Но Люцидия больше не боится ночи. — Привычка? Спустя пару минут Якоб ушел. Клара хотела остановить его или хотя бы окликнуть, но знала: не стоит, бессмысленно. И она осталась в одиночестве — закрыв глаза, вслушивалась в гул. Нет, Лантия не была свободна, она ждала опасности и боялась ночи. Клара не заметила, как снова задремала. Это случилось очень быстро, будто у нее в голове вдруг задули свечу. Когда она открыла глаза, в кухне кто-то был. Не Якоб. Не духи и не тени. — Вит? — Она рывком поднялась. — Можешь снять повязку, — бросил он вместо ответа. Узел так и не поддался, и, насколько возможно ослабив нажим, Клара стянула повязку через голову, сорвав при этом несколько волос. Не обратив внимания на боль, быстро огляделась. При свете свечи кухня показалась маленькой и почему-то плоской, будто грубо намалеванной мелом на черной стене. Вит сел рядом на корточки. — Сейчас мы уйдем, — сказал он негромко. — Я хотел, чтобы ты сняла повязку, только когда прибудем, но, думаю, доберемся быстрее, если ты сможешь смотреть под ноги. Это, разумеется, не значит, что я позволяю тебе призвать ту кошкоподобную сущность. Не забывай, ты всё еще в моих руках. И не только ты. Клара закрыла глаза. Безотчетная радость от возвращения в видимый мир таяла. Ну конечно, ей вернули зрение, чтобы она смогла разглядеть все ужасы. И один из них был прямо перед ней. — У тебя в руках ничего нет, — заметила она. — Наверное, она в кармане, твоя нить... Вернее, моя. Когда ты забрал ее? — В вечер того дня, когда Магда и близнецы привели тебя в лагерь. — То есть, — Клара не верила своим ушам, — ты уже тогда собирался меня использовать? Нет, погоди... Еще раньше, верно? Ты ведь уже долго искал мага-воскресителя. Глория сказала тогда... — Не говори глупостей, — мягко осадил ее Вит. — Я тогда и представить не мог, что мне предстоит сделать. Просто хотел понять. С самого начала было ясно, что вампиров создала магия воскрешения, и мне нужно было разобраться. Я... хорошо разбираюсь, умею чувствовать магию. Сама знаешь, я сумел повторить заклинание проводника, которое учитель показал мне лишь однажды. В тот первый день я понял, что твоя нить использовалась для Чар порабощения, и решил пристальнее следить за тобой. Согласись, такую магию применяют не из лучших побуждений. Но я только присматривал за тобой, ничего больше. — До того как мы приехали сюда, в Лантию, — выдохнула Клара, дрожа с головы до пят. — Ты ведь сама пришла ко мне, — пожал плечами Вит. — Я не смог устоять. Я пытался понять природу твоего дара, еще когда мы с Магдой испытывали тебя в лесу, но тогда не преуспел. Мне нужно было больше времени... И вот ты используешь меня для доступа в темные пространства, закрывая дверь перед самым моим носом... Я понял, что должен больше узнать о тебе, а потом — что не должен отпускать далеко. — И что ты понял? — процедила она сквозь стиснутые зубы, пытаясь унять дрожь. — Что хоть в лепешку расшибись, а моих способностей не видать? — Не только это, — ответил он спокойно. — С помощью нити я призвал твоих друзей. Вернее, то, что от них осталось. Они рассказали много интересного. Но, разумеется, всю историю я узнал только два дня назад, когда ты оживила меня. Клара отпрянула и закрыла лицо руками в тщетной попытке заслониться. Только сейчас она поняла, как тешила себя мыслью, что никто никогда ее не поймет и не узнает до конца. Никто, кроме Госпожи. Так неужели теперь и Виту открыто всё? Клара чувствовала себя даже не раздетой — выпотрошенной, опустошенной, совершенно беззащитной. — Тогда не заставляй меня, — прошептала она в отчаянии. — Ты должен знать, что я не смогу... — Я помогу тебе, — заверил ее Вит. — В этот раз нас будет двое. Я получил от Виконта что хотел, и теперь вполне уверен, что сумею совершить обряд некромантии. Всё, что останется тебе, — вернуть в оживленные тела искру прежней разумности. — Искру? — у Клары из груди вырвался надрывный смешок. — Тут не поможет искра! Это... огромный костер, который надо будет питать — каждый день, бесконечно! Снова и заново... Я не смогу обратить себя, мои силы исчерпаются, и я умру. Тогда и для тебя всё будет кончено. — Не беспокойся, — сказал Вит чуть холоднее, чем прежде. — Мы что-нибудь придумаем. — Мы?! — закричала Клара. Злость, как вино, ударила ей в голову, из глаз брызнули горячие слезы. — Ты! Это всё ты, всё о тебе. Ни меня, ни остальных для тебя не существует. — Насчет остальных ты не права, — ответил он с ледяной мягкостью. — Что до тебя... ты тратишь свой дар впустую. Ты сама знаешь, что не достойна его. — Конечно, не достойна! — всхлипнула Клара. — Да кто вообще может быть его достоин? Неужели ты? Ты, который велел Якобу раскапывать могилы родителей?! Да ты вообще не заслуживаешь быть магом... Ты даже человеком не можешь называться! К ее ужасу, Вит лишь ухмыльнулся в ответ. — Думаешь, получится меня пристыдить? Нет, не после того, что я узнал о тебе. Сколько раз ты жестоко обманывала тех, кто доверял тебе? Кто ты после этого, Клара? Я скажу: ты предатель. Ты предала товарищей в доме своей госпожи, ты предавала нас с самого первого дня. Поражаюсь, как я мог так долго не видеть этого. Впрочем... твои товарищи говорили всё то же. Знаешь, у тебя ведь есть еще один потрясающий дар: дар казаться лучше, чем ты есть на самом деле. Клара, дрожа, размазывала слезы по лицу неистово трясущимися руками, а Вит, глядя сквозь нее, продолжал: — Не будет никакого злодейства. Что тогда, что сейчас мертвецы оставлены королями. Магия только поможет им перейти в иное, высшее качество. Люций уже наделал немало глупостей. Противодействие необходимо, кругом враги, а без могущественных бессмертных защитников Люцидия не выстоит. Мы начнем с малого, а потом поднимем всех, кто пал за его величество. — Он умолк и взглянул на Клару уже куда более осмысленным взглядом. — Я не понимаю. Зачем так упрямишься? То, что сделала Графиня, восхищало тебя, я это точно знаю. Почему же так противишься повторению великого чуда? Почему не хочешь приобщиться? Неужели дело только во мне? Клара застыла, и свежие слезы так и не пролились на щеки. Упоминание Корделии разом вышибло из нее дух: Вит ясно дал понять, что вовсе не играет в догадки — ему и вправду известно, откуда взялись вампиры. Однако… восхищение? Выходит, он знает далеко не всё. Выходит, многого не сумел понять. Клара перевела дух. Казалось, кожа опять сходится вокруг ее вскрытого нутра. Она посмотрела Виту прямо в глаза. — Да, дело в тебе. Пытаешься убедить себя, что повторяешь — как ты сказал? — великое чудо? Не обманывайся. Ей никто не был нужен — ни помощники, ни рабы. А скольких еще ты заколдовал, кроме меня и Якоба? Ты ни на что не способен в одиночку. Не хочу я приобщаться к твоему ничтожному чуду. Ни один мускул не дрогнул в его лице, но морщины вокруг глаз и в углах рта как будто разом углубились. — Что ж, выбора у тебя нет. Идем. — Он поднялся на ноги. — Поверь, для всех будет лучше, если мне не придется заставлять тебя. Напомню, что не желаю видеть твоего фамильяра. Хотя... не похоже, чтобы он мог тебе чем-то помочь. — Вит помолчал и словно нехотя добавил: — Признаться, я поражен. Не думал, что из пространства сна можно достать хоть что-то. Позже я непременно со всем разберусь. С этими словами он направился прочь из кухни. Клара мешкала, голова ее гудела от мыслей о побеге — таком желанном, таком возможном, — но тихий голосок всё же пробивался сквозь дурманящий шум: Вит испытывает ее, мучает, один неверный шаг — и бечева вновь затянется на шее. Подъем и путь до двери были мучительны: тело затекло и ныло, а глаза, хоть и снова зрячие, казалось, обманывают, сокращая и растягивая расстояния и размеры. На крыльце Клара споткнулась, наступив на полу плаща, и Вит подхватил ее. Она не стала вырываться и покорно поплелась за ним. Во дворе Вит подобрал оставленный факел и зажег его — оранжевое пятно света против непроглядного мрака тесных, утопленных в зимней ночи улиц. Они пересекали Лантию с востока на запад, ныряли в низкие арки, ведущие сквозь серые стены, и Клара не узнавала дома и улицы: не Лантия ее кошмаров и не Лантия месяцев мирной жизни — новый, чужой, неизвестный город. Что лежит за изменчивым кругом света? Есть ли там хоть что-то? Какая тихая, какая темная ночь. Ни огня домашнего очага, ни луны в небе — только звезды, очень далекие и холодные, да и те мерцают, трепещут, дрожат от страха темноты и одиночества. Но когда Вит, выбравшись из очередной арки, начинал ощупывать темную преграду водянистым сиянием, когда они оба замирали на месте, а тесный мрак, с жадностью растворив отзвук шагов, вновь застывал голодной тишиной — в эти мгновения Кларе чудилось странное шевеление в близких стенах, даже не движение — сдерживаемое намерение, болезненная готовность к действию. Но потом Вит находил выход, и звуки шагов заглушали призрачные порывы. Они пересекали одну улицу за другой, и всякий раз Клара отчаянно надеялась, что стены вот-вот сойдутся безнадежным тупиком. Однако послушный хозяину дьявольский лабиринт был сегодня прост и уступчив: он охотно раскрыл все верные пути и закончился слишком скоро. Клара не сразу поняла, что город уже коснулся леса. Прежде она избегала западной окраины: если старое кладбище занимало ее сны и мысли, то новое, наскоро устроенное в лесу, вызывало только равнодушное неприятие. Однако сегодняшняя прогулка заканчивалась именно там. И не только для нее. Гул голосов, постепенно нарастающий, так искусно вплетался в безмолвие, что Клара долго оставалась глуха к нему. Ноги подгибались, и Вит буквально волочил ее к близким огням и голосам. Отчего он не воспользуется нитью, чтобы велеть ей идти? Почему заставляет отыскивать крупицы собственной воли на омерзительное шествие? Клара из последних сил ненавидела его за это. Она судорожно осматривала сплошную черноту деревьев и выискивала редкие проблески света, пытаясь разглядеть острые кошачьи ушки, но Серпенты нигде не было. Быть может, кошка слышала угрозы Вита и решила не доставлять проблем? Неужели она так и не появится? Проблески впереди умножились, тени заволновались, из-за ствола векового вяза показались два огромных факела. Воткнутые под наклоном в землю, они скрещивались вверху и горели единым пламенем. У основания снег плавился подобно обожженной коже, а шагах в пяти спиной к огню стояли люди — плечом к плечу, совершенно неподвижно. Живые или мертвецы — не скажешь. Клара, на мгновение опешившая, глубоко вдохнула пропитанный гарью воздух, рывком высвободила руку из захвата Вита и, не оборачиваясь, прошла вперед, чтобы взглянуть пленникам в глаза. Скрытые в тени безжизненные лица и кричащие взгляды — маски безучастности, но скроенные наспех, неумело. У детей, замотанных в старое тряпье, на щеках блестели слезы. Должно быть, пару минут назад они плакали — громко, навзрыд, — но при появлении мучителя вынужденно притихли. Детей столпилось немало, да и остальные пленники были молоды, сплошь подростки — всех не больше тридцати человек. Зачем они здесь? Дурные предчувствия накатили на Клару, но она не решалась облечь их в мысли и только бездумно переводила взгляд с одного лица на другое. В какой-то момент ей почудилось знакомое лицо. Альва? Как будто не похожа. Клара с удивлением отметила, что образы, сохраненные в памяти, оказались слишком размытыми, чтобы их можно было сравнить с настоящими людьми. Едва ли она сможет кого-то узнать. И хорошо. Ледяной ужас самую малость ослабил хватку только затем, чтобы в следующий миг навалиться сокрушающей лавиной. Потому что последнюю пленницу Клара не могла не узнать: смуглое лицо было обездвижено заклинанием, но и ненависть, и страх, и узнавание в черных глазах читались яснее, чем тогда, в последнюю встречу на рынке. Вит сделал это нарочно — в этом сомневаться не приходилось. Он изводил Клару, говоря о Глории и остальных, намеками подводил к встрече, которая лишит ее последних сил сопротивляться. И теперь, казалось, преуспел. Она замерла, не дыша, и, как ни мучил взгляд черных глаз, не могла отвернуться, пока теплый шепот у самого уха не вернул ее в чувство: — Здесь только младшие. Прочих он оставил в городе. Клара судорожно вдохнула. Якоб положил руку ей на плечо, и в загробной стуже его прикосновение показалось обжигающим. — Смотри, — позвал он чуть слышно. И она вспомнила: то, что у нее за спиной, страшнее ненавидящих глаз Глории, и обернулась. Они стояли на краю широкой прогалины. Пять двойных факелов, точно часовые на страже, заняли места по кругу. Белесые огни, окантованные оранжевыми ореолами, источали красноватый дым и по снегу и опалинам гнали к центру пересекающиеся кровавые тени. В изменчивом пламени поляна кишела призрачной жизнью, но под трепетным узором оставалась мертвой. Наверное, не так давно здесь тоже тянулись ввысь деревья, но теперь только обожженные пни торчали мрачными надгробиями. Рядом, в сокрытой глубине, еще вчера мирно покоились лантийские мертвецы, но сегодня их подняли из постелей на мерзлую землю, чтобы бесцеремонно оборвать вечный сон. Завороженная, Клара смотрела в глаза своему страху, и он таял в морозном воздухе: недвижимые, еще безмятежные фигуры — печальное, умиротворяющее зрелище. Ни отвращения, ни ужаса не осталось: полумрак и снежные саваны скрыли все уродства смерти, оставив только скорбный отпечаток необратимости. — Отойди от нее. Знакомый отвратительный голос... Клара почувствовала, как Якоб медленно убирает руку с ее плеча, но не обернулась. — И выйдите все из круга, — продолжал Вит у нее за спиной. — А мы с тобой... Не договорив, он схватил Клару за предплечье и потащил вперед, но уже через пару шагов отпустил. Они оказались в центре маленького круга, ограниченном черными, похожими на угольки камнями. — Здесь твоя кошка точно ничего не сможет сделать, — прошептал он ей на ухо. Ну конечно, он не собирался защищать ее. Только себя. Однако Клара уже израсходовала всю злость и всю ненависть, и только тоска по Серпенте кольнула сердце раскаленной иголкой. Неужели кошка ушла и больше не появится? Неужели бросила ее, как и?.. — Я пробужу их некромантией, — снова заговорил Вит своим отвратительным каркающим голосом, — а ты попытаешься вернуть к жизни. Не беспокойся, некоторые из здешних мертвецов сохранились получше Абеля после того, как Блас с ним поквитался. Так что хотя бы отчасти ты должна справиться. Ты сделаешь это по своей воле, — добавил он тихо. — Если нет, то Якоб подготовит для тебя покойников, с которыми ты управишься быстрее, легче и, несомненно, с куда большей готовностью. Клара обернулась. Другие пленники узловатой нити стояли теперь за двойным факелом. Пламя не добавило красок мертвенно-бледному лицу Якоба, но алые всполохи ярко играли на лезвии огромного тесака у него в руке. Клара подумала, что, быть может, именно этим ножом она убила Виконта. — Ты ведь сделаешь, что я говорю? — спросил Вит, выходя из круга. Клара, глядя на Якоба, кивнула, закрыла глаза и повернулась к прогалине. Она загадала желание, суеверно избегая слов и образов, но не сдерживая тоски. А когда открыла глаза, впереди было всё то же: мрак и мертвая белизна. Клара обхватила себя руками, и слезы снова согрели ее замерзшие щеки. Она не хотела становиться частью этого тесного черно-белого мира. Отчаянно ища другие краски и просторы, подняла голову к небу и наконец увидела. Затуманенный взор смазал деревья, смешав их в непреодолимую стену тьмы, по которой ввысь тянулся исполинский кошачий силуэт — чуть чернее, чуть гуще окружающего мрака. Незаметная в своей огромности, Серпента неподвижно взирала на поляну. Кончик ее теневого хвоста изредка подергивался внизу. Клара опустила взгляд и улыбнулась про себя, принимая неизбежное. Она не одна. Никогда не была одна. — Я подниму их, и тогда придет твоя очередь, — заговорил Вит откуда-то справа. — Как понимаю, вполне можно обойтись без прикосновений. Но если так будет проще, я подведу их к тебе по одному. Запомни: ты сама ни в коем случае не должна выходить из круга. Клара кивнула. — Не стоит. Я справлюсь отсюда. — Я не сомневаюсь в тебе, — сказал Вит. А потом он поднял обе руки и монотонно зашептал жуткие бессмысленные слова — тот самый древний язык, вот только звучал он сейчас до боли в ушах фальшиво. Клара поняла: Вит знает только производный, искаженный и упрощенный диалект, но оригинал, на котором Корделия говорила с всемогущим океаном, недоступен для него. Казалось, лес тоже распознал подделку: поднялось несоразмерно громкое эхо и вступило в борьбу, пытаясь заглушить и исковеркать заклинание. Повторение не было бесстрастным: отдельные слова ровного напева вдруг вздымались истеричными выкриками и металлическим отзвуком осыпались на прогалину. Вит оставался непоколебимым: он не поднял голос, ни разу не сбился и в конце концов победил. Занесенные фигуры, уже ставшие неотделимой частью застывшей зимней картины, зашевелились и стали подниматься. Не нуждаясь в опоре, мертвецы вытягивались ввысь, будто по кусочкам собираясь стоймя. Клара судорожно оглядела поляну, и ледяные клешни первобытного ужаса вырвали ее из спасительной неги самообмана и отстраненности. И она стояла — здесь и сейчас, одна — в лесу мертвецов. Где-то за спиной послышался громкий плач — в этот раз заклинание оказалось не в силах утихомирить детей, — но Клара едва слышала. Никто и ничто больше не имело значения, кроме чудовищного, неотвратимо надвигающегося кошмара. И ведь она ожидала, что всё будет куда страшнее: смерть могла быть растекающейся, вязкой и зловонной, но мороз сделал ее куда более приглядной. Снег остался на лицах, скрывая кое-где обрывки почерневшей кожи и обнажившиеся кости, хоть и не мог спрятать замогильные безгубые оскалы. Клара так боялась узнать кого-нибудь, но сейчас поняла: здесь нет знакомых, все мертвецы неизвестны и одинаковы в своей неизвестности. Умирая, мы постигаем единое для всех совершенство. Кто-то когда-то сказал ей это. Правда или нет? Разве совершенство может быть таким неправильным? И дело вовсе не в тлении, не в безобразно обнажившейся сути. Но надрывное движение того, что до скончания времен должно было остаться покойным и недвижимым, повергало в раздирающий ужас. Клара знала: там, под погребальным тряпьем, разваливающиеся тела не пригодны для ходьбы, однако теперь, прямо у нее на глазах под действием темнейших чар разделенное и разорванное вновь обретало целостность. Никогда прежде она не могла даже представить себе такую могущественную, уродливую и извращенную магию. Она загнанно отступила на шаг, потом еще и еще, споткнулась, упала, в ужасе закрыла лицо руками. — Не бойся, — послышался сверху спокойный голос. И это был приказ зачарованной нити. Клара отняла руки от лица, чувствуя, как страх с силой вытекает из сердца, словно нечто невидимое принялось жадно его высасывать. А в следующий миг все чувства ушли. Казалось, в груди осталась огромная дыра — пустая рана, не способная даже кровоточить. Клара медленно поднялась на ноги, подошла к нарушенной границе черного круга и бесцельно оглядела поляну. Мертвецы замедлили ход и остановились, ближе других — совсем молодая девушка в шерстяном платье. Белый фартук, белая бескровная кожа, черные тени вокруг лишенных цвета глаз. Клара вопросительно замерла, оглядела покойницу с головы до босых ног — почти как живая, явно умерла недавно, после наступления холодов. Легкая задача. А еще... Волосы у нее светлые. Не белые — пшеничные. Клара зажмурилась, и образ, до сих пор размытый отчаянием, отчетливо вспыхнул перед внутренним взором; брешь в груди начала затягиваться. Да, всё правильно. Ее цель не спасение лантийских детей и не борьба за правое дело. Я не позволю ему, Корделия, — прошептала она, глядя в зеленые глаза прекрасного призрака. — Он не запятнает твое вдохновенное чудо и отчаянную жертву уродливым подражанием. Ему не уйти отсюда целым и незамаранным. Хотелось сказать что-то еще, быть может, попросить прощения за все несдержанные обещания. Но обещания ведь давались не Корделии. И, позволив тьме сомкнуться вокруг дорогих черт и любимого имени, Клара открыла глаза. Серпента не оставила ее, исполинская кошачья тень по-прежнему нависала над прогалиной — теперь в полной неподвижности. Мертвецы тоже замерли в красновато-белом полусвете — все, кроме светловолосой покойницы, которая медленно, будто в сомнении протянула к Кларе руку. Та, дружески улыбнувшись, повторила жест, а потом, глубоко вдохнув, снова закрыла глаза и сделала шаг в темноту. В грезах ли, на самом деле? Явь и воображение стали неделимы, и, не выходя из черного круга, Клара одновременно ступила на десятки смертных троп — некоторые, самые длинные, почти терялись в бесконечности, до других же было рукой подать, но каждая вела к своей двери — засечке, отмеряющей на линии вечности жизненный удел. Распахнуть их все настежь, чтобы развеять зловредные чары! Но как же трудно. Магия вибрировала в каждом нерве, толчками бежала по венам и наполняла голову тягучим звоном, но не дробилась словами — ни древними, ни подлинными, ни вслух, ни про себя. Молчание — первый язык мира. Кто сказал ей это? Никто не говорил. Но правда не нуждается в показном признании. Правда в крови, в первом и последнем вдохе, в плоти — мертвой и умирающей. Клара потянулась ко всем дверям разом, и ей хватило рук. Восторг охватил ее: как можно было не знать, что рук у нее десятки? Нет. Куда больше. Если понадобится, то их найдется и тысяча, и сотни тысяч. Но эйфория всесилия быстро разбилась о враждебную волю. Магия Вита не давала распахнуть двери — только приотворить самую малость, чтобы навсегда удержать на грани оживших мертвецов. И захоти Клара плясать под его дудку, он облегчил бы ей задачу, но цель была совсем другой. Никакого сотрудничества — только борьба! Если ее магия окажется сильнее, темные чары Вита не угонятся за ней, не смогут соединиться, и тогда круг жизни и смерти никогда не замкнется. Но как найти силы на всех? Она тянулась к каждому — через недели, годы, десятки лет, со всем возможным напором наваливалась на темные двери. Напряжение и противостояние быстро измучили ее. У той Клары, что осталась на поляне, хлынула кровь из носа, и страх собственной исчерпаемости на мгновение затуманил внутренний взор. Прекратить! Открыть глаза — всё равно что тонущему сделать последний рывок к поверхности. Но нет. Она не вдохнет отравленный воздух, не отвернется от выстраданной цели. И Клара, забыв о себе, снова простерла во все стороны многочисленные руки. Тяжело. Больно. Тело растягивалось, вот-вот разорвется. Еще чуть-чуть... Предел был достигнут. Но не конец. И она коснулась головой еще десятка небес, пробила ногами десяток земель. Кровь лилась из глаз и изо рта, теплыми струями стекала по ногам. На поляне кто-то кричал — кто-то очень далекий и неважный. Люди словно созданы, чтобы кровоточить, — задумчиво сказала Госпожа совсем рядом. — Особенно женщины… Вит велел ей прекратить, но его слова больше не имели силы. Клара улыбнулась: всё-таки он ничего не знает. Она уже откупилась и уже почти победила. Когда лантийские мертвецы восстанут полностью живыми и свободными, их ярость обрушится на неудавшегося деспота. А жертва всего лишь жертва. Пусть магия изливается неуемным потоком, возвращаясь к тому, что ее породило. Эскиль охотно принимает кровь, потому что и вода — кровь земли. Клара рассмеялась в предвкушении скорого триумфа и захлебнулась солоновато-горьким восторгом. — Клара! Перестань! Кто это? Где? Плеск и далекий гомон — вода и чайки. Верно. Это Якоб зовет ее. Они всё еще на утесе неподалеку от рыбацкой деревушки. Он просит не прыгать. Слишком поздно. Она уже в воде. Удушающий привкус горькой соли во рту... Якоб не сдается, он всё еще зовет, всё еще пытается вернуть ее к жизни. Я ведь не хочу умирать?.. Она с трудом разлепила глаза и зашлась тошнотворным кашлем. — Не надо, — сказал Якоб у нее за спиной. — Сейчас всё кончится. Не надо. Зрение чуть прояснилось, и Клара увидела: она стоит на коленях в густо пропитанном кровью снегу. Сплошное пятно доходит до угольной границы, оттуда расползается тонкими лучами к стопам мертвецов, а те как один тянут к кругу костлявые, обтянутые гниющей кожей руки. Вит замер, глядел перед собой задумчиво и потрясенно. Вдруг, будто очнувшись, он повернулся и резко шагнул к Кларе. Она отпрянула. — С нас всех довольно, — снова заговорил Якоб. Он стоял теперь перед факелом — черная тень, обрамленная красноватым сиянием, лезвие ножа у него в руке ловило слабые далекие отблески. — Мне жаль, что я так долго мешкал. Я... испугался. Но теперь всё хорошо. Ты много сделала. Теперь мой черед. Я... — его до жути безмятежный голос сорвался. — Я просто хотел сказать, что прощаю тебя. И прежде знал: ты не виновата, а всё равно злился. Теперь — нет. У меня осталась только одна просьба. Я знаю, ты послушаешь, если попрошу. И я прошу. Не надо. Не надо, слышишь? Пусть со мной всё будет... как должно... Я хочу, чтобы было так. Знаешь, мы ведь никогда не имеем больше, чем нам дано при рождении... — Что ты такое говоришь? — Вит прищурился и неторопливо направился к нему. — Стоило лучше поработать над вами обоими. Но мы не можем уйти с пустыми руками. Подумайте же, кому придется расплачиваться за ваше упрямство. — Он кивнул на хнычущих детей и сунул руку в карман. — Я готов, — сказал Якоб. — Твои приказы точны. Ты обезопасил себя и лишил нас путей отступления. Но кое-что не учел. Я знаю, где затягиваются узлы. Чувствую. Я разрежу твою чертову нить по своему узлу, и мой город освободится, чтобы покарать тебя! Это свобода у меня еще есть! Отблеск на металле взметнулся красным всполохом. — Неееет! — закричала Клара, пряча лицо в липкие ладони, чтобы не видеть, как лезвие совершает смертоносный горизонтальный взмах. Вит тоже что-то крикнул и, кажется, бросился вперед, но его голос почти мгновенно растворился в поднявшемся на поляне реве. За спиной послышался глухой дробный стук. Забыв, как дышать, Клара опустила руки и глянула через плечо — у нее на глазах мертвецы в последнем ряду валились как подкошенные, остальные уже лежали на снегу — груды костей в обрывках кожи и тряпья. Впереди Вит боролся с лантийскими подростками. Должно быть, младшие бросились прочь, как только пали чары проклятой нити, но дюжина старших — среди них и Глория — разом навалилась на врага. Вит ловко отбивался боевыми заклинаниями, но обозленные лантийцы тут же поднимались, окружали его и снова набрасывались. — Метьте в глаза, заламывайте ему руки! — крикнул товарищам парень с разбитым лицом. Казалось, все забыли про Клару. Ее же сейчас заботил только один человек. Встать на ноги оказалось на удивление легко, несмотря на насквозь промокший, уже заиндевевший плащ. С внезапно острым ужасом она оглядела пропитанный краснотой снег и покрытые кровью ладони. Откуда в ней столько? Ее ли это кровь?.. Но размышлять было некогда, и Клара ринулась в обход стычки к лежащему на снегу Якобу и наконец отважилась взглянуть на него. Алый фонтан на шее уже иссыхал, огонь близкого факела трепетал в расширенных зрачках, веки подрагивали. Он был еще жив. — Якоб... — Клара упала рядом на колени и обхватила окровавленные пальцы липкой ладонью. — Пожалуйста... — прошептала она в отчаянии. — Пожалуйста, позволь мне. Но гаснущие глаза говорили всё то же: «Не надо, слышишь? Пусть со мной всё будет... как должно...» — Нет... Ну как же так? — всхлипнула она. — Почему? «Не оставляй еще и ты меня!» — хотелось ей крикнуть, но Клара сдержалась. — Спасибо, — всхлипнула она, склоняясь над ним и прижимая к груди безвольную ладонь. — И прости... Пожалуйста, прости меня... Но он, наверное, уже не слышал: темные глаза зеркально замерли, словно неподвижные воды Эскиля. Несколько мучительных секунд Клара боролась с диким желанием оживить Якоба помимо его воли, пока знакомый звук не заставил ее вскинуть голову и выпустить мертвую руку. Звон. Снова. Лантийский колокол наполнял ночной мрак глухим набатным воем. Все, кто был на поляне, замерли, прислушиваясь. Клара повернулась к ним. Несколько человек лежали, не шевелясь, но четверо мальчишек сумели скрутить Вита, и теперь он, крепко втиснутый между ними, стоял на коленях, опустив голову. Кровь лилась из разбитого носа, но на беспросветно заляпанном снегу новые мазки были незаметны. Почувствовав ее взгляд, он слегка поднял голову, и Клара подскочила на месте. Душу как будто хорошенько встряхнули, избавив от притупляющего налета пыли, и последние впечатления, навалившись одно за другим, обожгли сердце болезненной ясностью. Несколько секунд боли, скорби и страха, и круговерть затихла в холодной ярости, пальцы сами собой сомкнулись на рукояти ножа. Она поднялась на ноги и сделала шаг к Виту. Выколоть безжизненные глаза, разрезать лживый рот! А потом... Нет, не в шею — в руки и ноги. Быть может, в живот. Главное, чтобы бить можно было снова и снова, чтобы он молил о смерти и не получал ее. Клара жаждала расплаты — за близнецов, за Якоба, но прежде всего за себя, за свою разворошенную душу. В тот же миг Вит, не сводящий с нее невидящего взгляда, криво улыбнулся, мотнул головой, и держащие его парни повалились в снег. На миг оторопев, поднялись и бросились к нему, но беглец уклонился, рванул в сторону и скрылся в непроглядной тьме за деревьями. А уже через мгновение близкие удары и басистые окрики перекрыли колокольный звон. На поляну ввалились пятеро мужчин. Двое из них тащили Вита, на голове у которого красовался замызганный мешок. — Мы тут в лесу колдуна отыскали, — весело сообщил один из них. — Уж не вы ли его потеряли, ребята? Оглядев поляну мертвецов, новоприбывшие потрясенно замерли, однако быстро взяли себя в руки, и только ожесточение на лицах и бесцеремонность тычков и пинков, которыми лантийцы подгоняли пленника, выдавали их негодование. — Не ушел, голубчик, — заметил с мрачным удовлетворением один из держащих Вита мужчин, подводя его к подросткам. — Удержи нас в городе твоя ворожба, мальчишки тебя упустили бы. А всё потому, что не умеют с колдунской швалью управляться! Прежде всего лиши ведуна глаз, а потом — рук! С этими словами он начал с жутким треском выкручивать правое запястье пленника. Тот, до сих пор словно пребывавший в беспамятстве, дико заорал. Из ослабевшей ладони что-то выпало. Один из мужчин хотел было поднять, но второй остановил его: — Не вздумай трогать эту дрянь, Хави. Нить. Окровавленная, разорванная... Клара подняла голову и поймала прищуренный взгляд самого высокого из лантийцев. А в следующий миг обнаружила, что на нее смотрят все, и тогда вдруг увидела, как выглядит для них — с головы до пят в крови, с ножом в руке и телом Якоба у ног. — Ведьма, — выдохнул тот, которого звали Хави. — Та самая!.. — Да, — подхватил верзила. — Адское пламя на голове и кровавый лик... Отец Рауль говорил ведь, что всё зло от девок! Небось колдун всего лишь плясал под дудку ведьмы! Хватай ее! Спалим обоих! Они ринулись к ней с перекошенными от злобы лицами, но не успела Клара отпрянуть, как один из подростков издал душераздирающий вопль. Старшие лантийцы остановились в каком-то шаге, обернулись и поглядели вверх, куда в ужасе указывал мальчишка. Вслед за всеми Клара вскинула голову и едва успела заметить, как тень Серпенты, теряя осмысленное обличье, выходит за пределы осин и кленов, закрывает небо и выливается на поляну. В одно мгновение непроницаемая чернильная хмарь накрыла половину мира вместе с деревьями и скрытым за ними городом, где всё еще глухо звонил колокол. Пядь за пядью она поглощала землю, подбираясь к сгрудившимся людям. Лантийцы закричали, бросились врассыпную. Зачарованная, Клара очнулась, только когда первый подросток скрылся во тьме, а воздух наполнился низким мяуканьем. Бросившись к двойному факелу, она каким-то чудом умудрилась выкорчевать древко, повернулась к сплошной непроглядной стене, закрыла глаза, и тьма окутала ее мягкой неземной прохладой. Мяуканье обернулось тихим шипением, которое вскоре совсем умолкло. И только звон не прекращался. Мерный, глухой, утробный гул... Быть может, и не лантийский колокол, а эхо всех колоколов мира, отдающееся в сводах бесконечности. Клара слышала треск огня, чувствовала запах гари и за сомкнутыми веками различала блики пламени. Факел всё еще горел, и она осторожно открыла глаза, страшась того, что может увидеть. Однако вокруг не обнаружилось ничего неожиданного. Она всё еще стояла на поляне в лесу. По крайней мере, клочок земли, на котором стена мрака настигла ее, остался как будто неизменным, но за пределами света факела — вверх и во все стороны — простиралась черная бесконечность. Клара обернулась — Якоб по-прежнему лежал у ее ног, но глаза его были закрыты, а рана на шее и кровь на одежде, коже и снегу исчезли. Хотелось что-то сказать напоследок, но всё казалось ничтожным и бессмысленным. Не желая знать, что сталось с лантийцами — живыми и мертвыми, — Клара шагнула мимо второго, погасшего факела в чащу, и пламя высветило заснеженные кусты и ветви. Еще пара шагов — и Якоб вместе с последним клочком прогалины погрузился во тьму. Факел снова и снова выхватывал из черной пустоты очередной клочок привычного мира только затем, чтобы в следующий миг стереть его навсегда. Клара знала, что это не иллюзия, но страха не было. Тьма окутывала уютным покоем, но не пыталась подобраться вплотную, и сердце, послушное вибрирующей тишине, билось ровно, словно в безмятежном сне. Она не знала, сколько бродила вот так, в забытьи, пока тревожные нотки не разбавили мерный гул рваным неблагозвучием. Я заблудилась. Во времени, в бесконечном лесу... Если и при свете дня Клара с трудом отыскивала дорогу, то теперь у нее не было ни малейшего шанса выбраться. Она остановилась в растерянности. Целая вечность в заботливой тьме — чем дальше, тем ужаснее казалась такая судьба. Но страх не успел подступить слишком близко. Ко мне. Иди сюда. Слева донесся... Голос ли? Полушепот-полумысль. Ни громкости, ни высоты — одна только женская мягкость. А еще Клара не сомневалась, что давно знает зовущую, однако при попытках воссоздать нужный образ ее память упиралась в изначальный тупик. Ко мне. Иди сюда. Снова. Яснее, чем прежде. И Клара пошла, оставив бесплодные догадки. А безымянный зов ускользал — отступал на шаг во тьму, но не дальше. Стоило растеряться, остановиться, и он направлял снова и снова: Ко мне. Иди сюда.