* * *
Когда Клара проснулась, тусклые лучи солнца просачивались в дом через окна под крышей. Утро, вечер, а может, ненастный день — время стерлось. Рубашка липла к телу: видимо, ночью снова поднимался жар, однако лихорадочных видений тлеющая болезнь не принесла. Прекрасный сон, растаяв на веках, оставил после себя чувство горечи и трепетное ожидание. Клара в смятении обхватила себя руками и закрыла глаза, пытаясь удержать в памяти холод призрачных объятий. Удивительно. Ей ведь никогда не снилась Корделия — вот так, по-настоящему, — если не считать кровавого лантийского кошмара. А теперь... Как же близко. Какие осязаемые фантомы способен рождать тоскующий разум. Во сне Клара, словно наяву, стояла на серой отвесной скале. Сонная очевидность не оставляла места вопросам и сомнениям: где, почему и с кем — известно, и вовсе не удивительно, что море теперь не море, а единый с небом океан всего. От изменчивых переливчатых фигур рябило в глазах, и Клара старалась не смотреть на них. Корделия — впереди, на краю — не отворачивалась от слепящей круговерти. Ее тонкая фигура, облаченная в зеленое платье, застыла в неподвижности, серебристые волосы, рассыпанные по плечам и спине, сияли ярче мерцающих вихрей. Еще один ускользающий образ — моргнешь и исчезнет. Клара несмело приблизилась. — Эй, — окликнула она мягко, касаясь плеча. — Ты нашла, что искала? Корделия вздрогнула и осторожно, словно на ощупь, накрыла руку Клары прохладной ладонью. — Я никогда ничего не искала, — пробормотала она растерянно. — Только тебя. И вот... никак не могу найти. Знаешь, я ведь ничего не вижу. Уже так давно. Она медленно повернулась — пустые глазницы заливала знакомая чернильная тьма. — Где же ты, Клара? — спросила Корделия почти испуганно. — Я... — Клара запнулась. — Меня немного задержали, но теперь всё будет хорошо. Иди сюда. Она привстала на цыпочки и, обняв Корделию за шею, притянула к себе. — Всё хорошо, — повторила Клара, касаясь губами гладких белых волос и зарываясь в них пальцами. — Теперь всё всегда будет как должно. Не бойся. Не ищи. Я сама приду к тебе. И она обнимала Корделию, а Корделия обнимала ее — всю оставшуюся вечность, которая слишком скоро растворилась в потолочных балках и бледном заоконном свете. Клара села на полу и откинула одеяло. — Ты куда собралась? — Марсель глянул на нее через плечо. Он сидел за столом и перебирал ячмень. — Пойду прогуляюсь. Недалеко. — Она отыскала среди сваленного на полу тряпья свое платье. — Не советую, — сказал старик угрюмо. — До темноты уже недалеко. К тому же в лесу сейчас неладно. — Это почему же? — спросила Клара, натягивая чулки. — Сдается мне, плохие люди тут околачиваются. Бьют зверье за просто так. До сих пор только мелкого зверя находил, а сегодня утром волчицу... огромная... — Где? — Клара замерла. Ее охватили дурные предчувствия, которые, однако, не могли заглушить необъяснимый порыв немедленно броситься в лес. — Тебе-то что? — грубовато поинтересовался Марсель. — Оживишь голодного волка — так он тебе вдвойне благодарен будет. Только, боюсь, его благодарность тебе не понравится. — Да не пойду я за волком, — заверила его Клара, борясь с застежкой плаща. — А если сам найдет, сумею укрыться. На самом деле она сомневалась в своих возможностях, но какая-то необъяснимая сила тянула ее в лес, и для этой силы не существовало преград и опасностей. — Может, хочешь, чтобы я с тобой пошел? — Марсель повернулся к ней. — Нет, нет, ни в коем случае. Я ненадолго. — Ну как знаешь. — Старик, нахмурившись, отвернулся и вполголоса добавил: — В этом твоем одеянии ни от кого не укроешься. От него так несет, что и я за милю чую. Рука соскользнула, и Клара уколола палец об острый край застежки. — Возьми мою меховую накидку, — посоветовал Марсель. — Всяко теплее будет. А вообще, не ходила бы ты. Клара не ответила. Она уже поняла: лесник не будет ее всерьез останавливать. Он уже очень давно — возможно, никогда — не привязывался к людям и не привык диктовать другим свою волю. Даже если ей захочется пойти прямо в волчью пасть, он позволит. Завернувшись в накидку, которую она с трудом могла поднять, Клара, спотыкаясь, направилась к двери, и Марсель предпринял последнюю попытку. — Может, поешь немного? А то свалишься в сугроб без сил, и старушке Лотте снова придется искать тебя. — Спасибо. Потом. После того, как... Но Клара не знала, что должно произойти, и, не договорив, выскользнула за дверь. Она не ожидала, что снаружи будет так темно. В домике казалось, что до заката не менее часа, и, наверное, так оно и было, однако кроны Королевского леса, хоть и безлистные, накрывали землю сумрачным шатром. Клара замерла в нерешительности. Куда она направляется? Почему удивительный сон выгнал ее из дома? Ведь она совершенно точно знает, что Госпожа не прячется в лесу. И всё же... Может, найти то дерево, где они с принцем оставили клад? Нет… Нет, идти надо совсем в другую сторону. И уже не задаваясь никакими вопросами, Клара направилась вперед — через сугробы, напролом. Заплутавшая в темном лесу, в тяжеленной накидке с чужого плеча она чувствовала себя маленькой, легкой, совсем незначительной, но упрямо брела в белую неизвестность — по пояс в снегу, то и дело цепляясь за кусты и коряги. Казалось, неведомый зов всё еще шепчет: «Ко мне. Иди сюда», только теперь совсем тихо, беззвучно. Шум шагов и треск ломаемого кустарника оборвал его. Клара вздрогнула, очнулась. Вот только было уже поздно. Она успела нырнуть за широкий ствол дуба, но человек — фигура в капюшоне — тоже заметил ее. Шелест плаща, скрип снега под башмаками — приближался. Казалось, сердце, подскочив, так и застряло в горле и теперь толкается вверх — до тошноты, до удушья. Клара зажала рот, пытаясь подавить подступающий спазм. Марсель сказал, что в лесу околачиваются плохие люди. Плохие люди... Что-то прозвучало в этих словах до ужаса знакомое, как будто бы она успела повстречать всех злодеев на свете. И сейчас, дрожа от страха, Клара вдруг поняла: ее не только увидели — ее узнали, прятаться бессмысленно. Еще мгновение поколебавшись, она вышла из-за ствола навстречу подступающей фигуре. Вот он. Без капюшона. С котомкой за спиной. Остановился шагах в пяти. Клара задушенно всхлипнула. Прижатая ко рту рука упала, безвольно повисла вдоль тела. Она узнавала и не узнавала, смотрела и не видела. Черные вихры, серые глаза, шрам, тянущийся от скулы к подбородку — смятенный разум ловил отдельные черты и, мигом роняя, не мог собрать образ воедино. Не может быть. Невозможно. Если были двое, то, может, найдется и третий похожий? Но шрам и чуть настороженный прищуренный взгляд, совсем не такой, как у Нильса... Неужели жалкая подделка сумела бы повторить? Клаус, явно огорошенный внезапной встречей, широко улыбнулся. — Наконец-то! Но... что это ты нацепила? Сама убила, что ли? Голос. Тот самый. Сомнений не осталось. Прилив дикой радости мгновенно разбился об ужасную догадку. Почему Клаус один? Что, если он оставил Нильса в развалинах Коллегиума? Нет… Нет. Клара с первого взгляда знала: всё хорошо, потеря брата оставила бы на его лице куда более заметные следы, чем зубы и когти вампирят. Спокойное понимание навалилось еще одной неподъемной шубой, колени подогнулись, и она рухнула в снег. — Эй, что с тобой? — испугался Клаус и, обернувшись, заорал во всё горло: — Нильс! Сюда! Я ее нашел! Но гул в ушах заглушил зов, и черная пелена поглотила зовущего вместе с вековым лесом. Когда сумеречный свет просочился сквозь полог тьмы, Клара поняла, что сидит на поваленной березе между Нильсом и Клаусом, что они держат ее под руки, а она повторяет снова и снова: — Вы вернулись... Вы вернулись... Как долго она повторяет это? — Ну конечно, вернулись, — неловко пробормотал Нильс, поймав ее взгляд. — Прости, что потеряли тебя в Кинтуррии. Мы не должны были отходить так далеко. Клара переводила взгляд с одного на другого и никак не могла поверить, что снова видит и слышит их. Не без труда ей удалось собрать разбросанные мысли. — Как... как вы нашли меня? Нильс снова глянул на нее — то ли виновато, то ли опасливо — и смущенно начал: — Западная башня тогда грохнулась шагах в десяти от нас. Пыль поднялась неимоверная, ни зги не видать, но ты ведь одна стояла на крыльце, и я разглядел, что ты всё еще там. Мы с Клаусом хотели сразу вернуться, но тут народ рядом заголосил. Кого-то придавило, надо было помочь. — Мы и помогли немного, — подхватил Клаус. — Буквально пять минут повозились, бросились к крыльцу, а тебя и след простыл. Куда ты, черт подери, делась?! — Я... — Клара окончательно стушевалась под его обвиняющим взглядом, и Нильс поспешил вмешаться: — Да мы сразу поняли, что без Вита не обошлось. Вот только не знали, куда он тебя потащил. Если не к королю, то куда еще мог направиться, представить не могли. Битый час по улице слонялись, спрашивали прохожих, не видели ли они вас... — А потом вокруг загалдели, что Блудливый дом горит. Мы-то не сразу и поняли, что за дом такой. Поспрашивали и узнали, что резиденция Виконта, а, как Гектор сказал тогда, Виконт вполне мог оказаться последним кровососом в Люцидии. — Мы, конечно, не вполне себе представляли, на кой Виту сдался последний кровосос, но чувствовали, что нужно туда. Ну... позаимствовали коней и рванули. — Только уже поздно было. Приехали, а там только пылающие руины, да стоит вокруг кучка чернявых парней со стеклянными глазами. Мы их поспрашивали, конечно. Пришлось потрудиться, потому что Вит уже с ними поработал, но они подтвердили, что вы к ним недавно наведывались. Тогда... — И что же, все выбрались? — перебила Клара. — Погиб кто-нибудь в пожаре? Близнецы примолкли, дружно пожали плечами. — Нам вообще-то некогда было проверять, — заметил Клаус. — Мы гнались за тобой и Витом. — Мы уже поняли, что он повез тебя на север, — пояснил Нильс. — Ему ведь нужен был целый кровосос, а источник унесли в том направлении. Мы бросились следом. Только не рассчитали, что вы остановитесь в Лантии. Думали, Вит на Фамбрию нацелился. — Так что немного обогнали вас, но повернули назад, когда в Лантии начался конец света. Как тьма рассеялась, мы пробрались в город и разузнали... Клаус замолчал, и Нильс тоже не спешил продолжить рассказ. — Что же узнали? — поторопила Клара, боясь ответа. — Узнали, что во время темного обряда на город обрушилась тьма, в которой рыжие колдуны — мужчина и девушка — скрылись, — деревянно ответил Клаус. — Вит жив... — прошептала Клара. — Он на свободе... — Да, — подтвердил Нильс необычно высоким голосом. — В тот день в Лантии стало всего одним покойником больше. Клара поймала его вопросительный взгляд и поняла: они с Клаусом не знают. Догадываются, но не знают. Она вымученно кивнула. — Да, Якоб... Нильс выругался и сполз с дерева в снег, Клаус шумно втянул воздух сквозь стиснутые зубы и спрятал лицо в ладонях. — Так и знал, — прохрипел он. — Слышали, что погиб сын кузнеца, да надеялись, что не он. Удивились, чего это лантийцы не окрестили его поганым колдуном... Близнецы замолкли в скорбной задумчивости. В наступившей тишине слышалось печальное ржание оставленных в одиночестве коней. Клара огляделась, только сейчас заметив, как сильно сгустились сумерки, еще немного — и их всех окутает кромешная темень. Быть может, Марсель и Лотта уже вышли на поиски. Она промокнула мохнатым рукавом остывшие слезы. Неужели Нильс и Клаус и правда здесь? Они искали ее и нашли, они оба живы, несмотря ни на что! Однако счастливая благодарность у нее в душе боролась с другими чувствами. — Я могла его вернуть... — Что? — Могла вернуть Якоба. Время было. Но он просил меня не делать этого. Это... была его последняя воля. Он сам так решил, понимаете? Он разрушил чары Вита и... умер. Покончил со всем на своих условиях и просил меня не мешать. Нильс поднял на нее взгляд, и Клара испугалась, что сейчас он назовет ее идиоткой и добавит, что ей не следовало слушать бредни отчаявшегося человека. Но Нильс, конечно, ничего такого не сказал. Он только быстро кивнул и снова уставился прямо перед собой. — Ведь всё к тому и шло, — подал слабый голос Клаус. — Помню, когда мы не могли отыскать его в лагере, я каждый раз думал, уж не сиганул ли он со скалы. Якоб, казалось, держался, но я временами не мог отделаться от мысли, что на самом-то деле он выжидает. А теперь... выходит, даже не попрощались. Хотели тайком пробраться к покойнику, чтобы проверить, но слишком спешили. Если бы Вит… — Он! — яростно перебил Нильс. — Он ответит за это! Будь я проклят, если забуду, что он сделал со всеми нами. Мы слушали его, доверяли ему наши судьбы, потому что думали, что он борется за живых, а он... Что он хотел сделать в Лантии, Клара? — Да вы же и сами поняли, — прошептала она. — Вампир, маг-воскреситель и куча мертвецов... Неужели и правда хотел создать своих кровососов? Но зачем?! Последний вопрос Нильс выкрикнул слишком громко, и эхо повторило его отчаяние. Клара глубоко вдохнула и закрыла лицо руками. — Я оживила его. В Блудливом доме. Нильс и Клаус молчали, даже не спросили зачем, и Клара, собравшись с духом, призналась в том, что мучило ее больше всего остального: — Он сказал мне, что вы мертвы... Даже не дал посмотреть... Я... просто пошла за ним. — П-прости, — пробормотал Нильс, а Клаус чувствительно хлопнул ее по плечу. — Но ты же всё равно знала, что он врет, правда? Но она только всхлипнула в ответ, и он добавил мягче: — Может, расскажешь уже, что там произошло на самом деле? И Клара заговорила — запиналась и сбивалась поначалу, однако чем дальше, тем легче ей давался рассказ. То, что представлялось ужасающе невыразимым, в размеренном повествовании сделалось безопасно свершившимся и уже далеким. Нильс снова забрался на березу. Они с Клаусом слушали очень внимательно, не перебивали и ничего не спрашивали. А у Клары не осталось сил увиливать и умалчивать, и она рассказала и о том, как король спас ее, и о кровавом безумстве дьявольского ритуала. И она точно знала: если Нильс и Клаус захотят узнать больше про таинственную лантийскую тень, она попробует рассказать. Быть может, не сумеет, но попробует. Однако близнецы ничего не спрашивали, и Клара вдруг подумала, что они уже знают, знают куда больше, чем она думала. Она ведь оживила Клауса... Я не могу спрятаться от того, кого коснулась моя магия. Но в этот раз она не возражала. — Возможно ли? — выдохнул Нильс. — Выходит, король не только спас тебя — отец Рауль тоже его рук дело! — Это, конечно, не означает, что он нам друг, — заметил Клаус. — Но я и правда удивлен… Кстати, — спохватился он, — знаешь, теперь в ходу новые монеты с профилем Люция Первого? Никаких тебе кровавых флоринов… Он вытащил из кармана монету и протянул Кларе. Та приняла круглый кусочек металла, неожиданно холодный даже для ее озябших рук, присмотрелась, но ничего не смогла разглядеть в сгустившейся тьме, провела большим пальцем по рельефной поверхности, но и на ощупь не сумела разобрать изображение. Тогда сжала монетку в кулаке, чувствуя, как металл, забирая тепло, согревается. — В любом случае хорошо, что король оказался рядом, когда нас не было, — сказал Нильс. — И хорошо, что после ритуала тебя нашел лесник, а не Вит. Слышали, в Лантии чуть ли не пол-леса оказалось залито кровью. И это на одного покойника. Мы очень боялись, что Вит мог с тобой что-то сделать, что ты по-прежнему в его власти... — Я знал, что с тобой всё в порядке, — ввернул Клаус. — Но я по-прежнему в его власти, — заметила Клара. — Я никогда от него не отделаюсь. Он хотел, чтобы я его оживила, и я сделала это. Теперь он всегда найдет ко мне дорогу... — Ерунда! — отмахнулся Клаус. — Оно так не работает. — Ерунда? — Клара резко повернулась к нему. — А как ты отыскал меня в лесу? Неужели просто совпадение? Откуда ты знал, что со мной всё в порядке? В темноте она не могла разглядеть выражение его лица, но чувствовала его растерянность. Нильс пришел брату на выручку: — Да не совпадение, конечно. Мы как раз искали хижину лесника. — Но почему? — Так ведь это ты нам сказала! Как раз перед тем как мы разделились. «Хорошо бы жить, как лесник и его собака», помнишь? Клара озадаченно смотрела во тьму. Пора было возвращаться. Должно быть, в лесу становилось опасно, но впервые за очень долгое время она не чувствовала никакой угрозы. — Боюсь, не придется нам жить втроем в лесу, — протянул Нильс. — Нужно вернуться в лагерь и рассказать, что натворил Вит. Только бы он нас не обогнал. У нас с Клаусом есть кони, надо бы... позаимствовать еще одного для тебя, Клара, и возвращаться. Надеюсь, Марсель приютит нас всех до завтра, а утром этим и займемся. — Я беспокоюсь об остальных, — сказал Клаус. — Надеюсь, фамбрийцы не взбунтовались. В Люцидии, получается, нам тоже нет места: после всего, что наговорил отец Рауль, после того, что произошло в Лантии, за магами начнется настоящая охота. Да еще с Витом надо рассчитаться. Куда ни глянь — всюду враги. Сдается мне, за сотню лет мало что изменилось... — Кое-что изменилось, — возразил Нильс. — Мы забыли магию. Вит учил нас только боевой, а всё остальное, настоящие чудеса, получается, так и были навсегда потеряны в День Аутодафе. Мы теперь как слепые новорожденные котята против волкодава... — Не были потеряны. По крайней мере, не все, — сказала Клара, и ни страх, ни угрызения совести не заставили ее замолчать. Она знала, что должна рассказать им. — В доме моей Госпожи есть библиотека. Второй этаж, резная деревянная дверь, еще одна — потайная — за книжным шкафом. Серебряный ключ прежде лежал в фарфоровой вазе на первом этаже, но можно же обойтись и без него. В библиотеке полно свитков и книг по магии. Пару минут близнецы огорошенно молчали. Наконец Нильс, запинаясь, переспросил: — Р-резиденция Графини? — Да, — подтвердила Клара. — К востоку от столицы, отсюда за день можно добраться. Все знают, где находится дом Госпожи, только мало кто осмеливается приблизиться. — Мы осмелимся, — заверил ее Клаус. — Только сначала надо будет наведаться в лагерь и всё продумать. — Да, надо всё продумать, — отрешенно повторила Клара и тут же спохватилась: — Идемте же скорее! Марсель и Лотта небось думают, что я замерзла в суг... Но она не успела договорить: в этот момент неподалеку послышался каркающий крик: — Да где же ты, девочка... как тебя звать-то?.. Сразу же из-за деревьев показалась Лотта и, виляя хвостом, засеменила к Кларе.* * *
К новым гостям Марсель отнесся равнодушно: едва взглянул на них, но и не прогнал. Близнецы заверили, что им нужно остаться всего на одну ночь и что утром они вместе с Кларой покинут его жилище. Остаток вечера провели за работой. Нильс устраивал двух вороных коней в сарае во дворе и колол дрова, Клаус то помогал ему, то что-то рисовал карандашом на клочке бумаги, а Клара готовила на всех ужин, стирала и развешивала свою одежду. В эту ночь она спала крепко и спокойно, но проснулась резко и внезапно, будто кто-то потряс ее за плечо, вздрогнула и села на полу. Очаг погас, в домике было зябко, но не темно: сквозь окна под крышей просачивались слишком яркие для зимнего рассвета лучи. Который час? Неужели они проспали так долго? Ее переполняла непривычная, почти пугающая бодрость, однако все остальные крепко спали, Марсель и Лотта — на кровати, Нильс и Клаус устроились на полу ближе к двери. С минуту Клара переводила взгляд с лесника и собаки на близнецов и всё сильнее ощущала: она тут лишняя, ей нужно быть в другом месте. А потом снова услышала зов. Не бестелесный проводник, который завел ее на болота, и не внутренний голос, который не дал заплутать на зимних тропах день назад, — этот был проще: человек говорил без слов, и он стоял совсем близко. Она осторожно поднялась на ноги и шикнула на Лотту, когда та вскинула поседевшую морду. Собака покорно легла обратно, и Клара на цыпочках подобралась к двери, открыла и высунулась наружу. Он стоял шагах в пяти от крыльца — стройная фигура в капюшоне. Первая догадка переросла в уверенность, Клара знала только одного человека, столь искусного в ментальной магии. — Юстус? — прошептала она одними губами. Он махнул рукой, будто подзывая, и она, как была, босиком, вышла на крыльцо и спустилась на одну ступеньку. Юстус шагнул навстречу, извлек из кармана лист бумаги, протянул. Едва Клара коснулась письма, как посланник отскочил, отвернулся и направился прочь. В какой-то миг она захотела окликнуть его, даже броситься следом, но холод уже сковал голые ноги, да и тишина казалась слишком сладкой для громких выкриков и бессмысленных разговоров. Бессмысленных... Да, в глубине души Клара знала: Юстус ей не нужен, всё здесь, у нее в руке. Дрожащими пальцами она развернула послание — всего одна строчка, одиннадцать слов. Ваше сердце снова там, где Вы его обрели. До следующего полудня. Она долго водила глазами по крупным аккуратным буквам, хотя поняла смысл с первого взгляда, словно давно уже ждала именно это послание и выучила его наизусть до того, как прочла. Мое сердце... Клара прижала бумагу к груди. Всё кончено. Пора выполнить обещание — конечно, не то, о котором говорила Госпожа, а то, которое она дала Корделии во сне прошлой ночью. Время пришло, и никто ей больше не помешает. Даже король. До следующего полудня... Она услышала его. Это письмо не только милость, но и угроза. Что же случится завтра, когда солнце достигнет вершины? Ваше величество, вы ведь тоже знаете обо мне слишком многое. И это было неважно. Больше не важно. Клара знала, что делать. Решение пришло само собой, без сомнений и размышлений. Остался всего один, последний шаг, который освободит ее от всех — от друзей и врагов, и от тех, кто так и остался где-то между двумя этими полюсами. Она оглянулась на спящих близнецов, осторожно зашла в дом и, надев накидку Марселя, поспешила во двор снимать высохшую одежду. Переоделась здесь же, в сарае, чтобы не разбудить спящих. Конечно, близнецы не смогли бы ее остановить, но ей не хотелось препираться напоследок. Вчера был такой хороший день, так пусть он и станет прощальным. Когда Клара забирала из сарая одного из черных коней, совесть всё же кольнула ее. Получается, она крадет у Нильса и Клауса? Но они ведь всё равно собирались раздобыть еще одного. Едва ли затаят обиду на всю оставшуюся жизнь. Клара невольно улыбнулась. Конечно, не затаят. Она остановилась у крыльца — с пустыми руками, в карманах — только вышитый платок и монета. Серпента тоже пришла. Маленькая кошачья тень на снегу — и не скажешь, что утопила во тьме целый город. Платок, монета и кошачья тень — гораздо больше, чем было у Клары, когда Госпожа оставила ее в лесу. Значит, всё готово, и нет смысла жалеть об оставленном. Но Клара не могла совсем не жалеть. Она взбежала на крыльцо, оторвала чистый край бумаги и тихонько зашла в дом. В этот раз Лотта не подняла головы, только задумчиво смотрела подслеповатыми черными глазами, а Клара подобралась к котомке Клауса, достала карандаш и села в дальнем углу, расстелив на полу перед собой норовящий свернуться лист бумаги. Мысли путались, руки перепачкались и дрожали — как бы грифель не сломался, как бы не разбудить близнецов... Но больше всего она боялась другого: что нужные слова не придут, так и останутся щемящей болью в груди. И Клара писала, отчаянно торопясь и цепляясь за ускользающие секунды. Дорогие Нильс и Клаус! Я не знаю, как начать... У меня очень мало времени. А может быть, наоборот, слишком много. Но, сколько бы ни осталось, я никогда вас не забуду. Не знаю и не хочу знать, что стало бы со мной без вас. Знаю только, что вы мне были очень нужны и до сих пор нужны, поэтому присматривайте друг за другом, хорошо? Знаете, я давно хотела сказать, что та первая поездка в столицу была отличной идеей. Как и все другие ваши идеи. Поэтому никогда не слушайте, что говорят о подвигах те, кто не знает, что значит быть героем, и не отдавайте Братство тем, кто не знает, что значит быть братьями. Держитесь друг за друга, чтобы никто не мог встать между вами. Но если однажды вам понадобится кто-то еще, помните: если никто не верит в вас — я верю, если кто-то хочет навредить вам — я проклинаю его, кому бы вам ни пришлось противостоять — я на вашей стороне. Люблю вас обоих, Клара P.S. Еще раз поблагодарите Марселя и Лотту за мою жизнь. Когда она закончила письмо, руки тряслись сильнее, чем прежде. Буквы, и без того кривые, кое-где размазались от слез, но Клара знала: Нильс и Клаус всё поймут. Близнецы спали в плащах чуть поодаль друг от друга, но лицом к лицу. Она подошла и положила свернувшийся обрывок между ними. Пора было уходить, но Клара помедлила еще пару минут, открывала глаза и снова жмурилась, пытаясь прояснить затуманенный взор, чтобы как следует взглянуть на Нильса и Клауса и запомнить их лица. Тщетно. Черты, еще вчера казавшиеся знакомыми до мелочей, теперь мгновенно расплывались, таяли в океане прошлого. Собравшись с духом, Клара медленно и осторожно добралась до двери и, уже не сдерживаясь, сбежала по ступеням крыльца и легко запрыгнула в седло. Она вытерла глаза рукавом плаща, запрокинула голову и заслонила глаза от слепящего света. Не такие уж они высокие, эти деревья, и вовсе не сходятся темными сводами — тянутся ввысь, к солнцу, как все в этом мире. Почти все... Она дернула поводья и бросилась вперед по тропе, а всего несколько минут спустя поняла, что едет не к болотам, а глубже в лес. Вдалеке виднелся провал оврага, и Клара, немного поколебавшись, спешилась, привязала коня к ветке и наложила на него скрывающие чары. — Я скоро, — пообещала она и пешком направилась к спуску. Как и в прошлый раз, пришлось пробираться через сугробы в половину ее роста, но сейчас путь дался легче. Клара сразу увидела, что искала — липы-близнецы стояли на противоположном, более пологом склоне. Как странно. Она вовсе не была уверена, что сумеет найти дерево с кладом, но тропа будто сама вывела ее. Добравшись до двух сросшихся лип, запустила руку в рану над комлем одной из них. Вовнутрь нанесло снега, но не много, и скоро Клара нащупала древесное дно, а на нем — круглый кусочек меди. Она вытащила дырявую монету, достала из кармана целую и взвесила их на ладонях. Новая оказалась тяжелее. Сейчас, на свету, Клара наконец смогла разглядеть профиль на обороте — рельефный человек показался ей куда старше Люция, словно был отчеканен ему на вырост. Она засунула дырявую монету в карман, целую обернула в обрывок письма и спрятала в дупле. Знала, что бумага скоро размокнет в снегу, но верила, что ее благодарность не исчезнет так быстро, и если король однажды — много лет спустя — вспомнит об оставленном ими кладе, то сумеет прочитать ее послание без слов. Клара вытерла о плащ мокрые руки и, решив обойти овраг по верху, начала взбираться по пологому склону. Уже поднявшись, услышала неподалеку голоса, прежде заглушаемые прерывистым дыханием и скрипом снега под ногами, и замерла в нерешительности. Впереди, за деревьями, мелькали фигуры людей. Их было, как минимум, двое, и Клара сразу узнала один из голосов. Она уже собиралась снова нырнуть в овраг, когда рядом послышался звук натягивающейся тетивы и визжащий свист. Невысокая грузная фигура метнулась к подстреленной жертве. Клара еще могла уйти, но вместо этого, оцепенев, наблюдала, как женщина наклоняется и поднимает с земли кого-то маленького, рыжего и безвольного — несомненно, мертвого. — Привет, Магда. Клара сжала кулаки и подступила ближе. Магда, прищурившись, вглядывалась в нее, словно не желая признавать. — Что ты здесь делаешь? Клара пожала плечами. — Да так, гуляю. — Гуляешь? — Мутные серые глаза глядели на нее пристально и не без опаски. — Да, хороший день, правда? — Она заставила себя улыбнуться. — Лучше скажи, кого это ты пристрелила? С минуту Магда силилась вырвать стрелу из пушистого тельца. Закончив, вместо ответа подняла жертву за шкирку — ярко рыжая лисица с белой, перепачканной красным манишкой. Должно быть, Кларе не удалось сохранить безмятежный вид. Магда криво ухмыльнулась: — Жаль бедных зверушек? Ничего не поделаешь. Сегодня падаль тебе не достанется. Самим пригодится. Так что проваливай, пока мы не сдали тебя лантийцам. Слышали, вы с Витом подняли в городе знатный переполох. Думала, ты с ним. — Зачем? — спросила Клара, кивая на лисенка, и с облегчением отметила про себя, что Вита здесь нет. Магда не ответила, обернулась. К ним приближался второй маг — черноволосый, ничем не примечательный. Должно быть, тот самый Матео. — Эй, Магда, кто это там? Он взглянул на Клару, и, видимо, других объяснений ему не потребовалось. — А знаешь, мы ведь едем к твоей госпоже, — как бы мимоходом ввернула Магда. Клара, всё еще смотревшая на Матео, резко повернулась к ней — Магда встретила ее взгляд прямо и насмешливо. Появление товарища явно придало ей храбрости. — Да, она объявилась. И не где-нибудь, а у себя дома. Кто бы мог подумать? Вот уже день и ночь сидит без крови, дожидается кола в сердце. Почему бы не от меня? Подпевалы короля, конечно, тоже поблизости толкутся, ждут, пока иссохнет. Только они все трусы, а я не боюсь. Без крови... Клара стиснула зубы. Нужно торопиться, а она стоит здесь с этими мерзкими людьми! Пожалуйста, Госпожа, я уже скоро. Осталось еще только одно дело. — Откуда… вы узнали? — спросила она и сразу догадалась. — Юстус… — Так он тебе тоже сказал? — Магда подняла брови. — Скользкий тип, не правда ли? Уж не тебя ли он искал? Я немало удивилась, когда он объявился. Уже собирались возвращаться, телега и кляча стояли наготове, а тут вдалеке знакомый плащ замаячил. Даже не попытался скрыться. Из-за Юстуса и поменяли направление. — Она вдруг неприятно ухмыльнулась и медленно протянула: — Ты, кажется, спрашивала, зачем мне лиса? Да я вот тут подумала... Кажется, у тебя странная связь с этими тварями. Так почему бы не опробовать один фокус? Смотри. Магда положила убитого лисенка в снег, закрыла глаза, вытянула руки и прошептала себе под нос заклинание. Над трупиком поднялось белое облако, словно бы снег обратился в пар или душа покинула искалеченное тело, а в следующую секунду Клара удивленно охнула. На снегу лежала она сама — в черном плаще, с разметанными по снегу волосами. Если присмотреться, образ начинал расплываться, но тут же обретал однозначную четкость, если отвести взгляд. — Как тебе моя иллюзия? — самодовольно поинтересовалась Магда. Клара бросилась к собственному расплывающемуся телу и, склонившись над ним, щелкнула пальцами. Видение рассеялось. — Ты и правда думала провести мою Госпожу таким бездарным трюком? — прошептала она, задыхаясь от ярости. — Мою госпожу... — Магда скривила толстые губы. — Провести? Кто знает? Три года назад она была совсем не против получить кол в сердце только потому, что не могла расстаться с тобой. Возможно, теперь и иллюзии хватит, чтобы вампирша сделала за меня всю грязную работу. Клара судорожно втягивала воздух сквозь стиснутые зубы. Ненависть душила ее сильнее заговоренной нити. Еще немного, совсем чуть-чуть... Неимоверным усилием воли она заставила себя успокоиться. — Боюсь, ничего у тебя не получится, — заметила она безо всякого выражения. — Думаешь? — Знаю. Ты ведь умрешь. Здесь. Сейчас. Усмешка сползла с лица Магды. — Всё-таки дошло до угроз? Ну давай, попробуй. Сама знаешь, что способна только чинить поломанные игрушки. В боевой магии ты безнадежна. Всерьез вознамерилась убить меня? — Что ты, я не собираюсь убивать тебя. Я ведь не убийца. Ты справедливо оценила мои способности. Клара почти наслаждалась жестокой искренностью, пока воспоминание о Виконте не заставило задуматься, а убийца она всё-таки или нет. Магда побледнела и как будто лишилась дара речи. Клара искоса глянула на Матео. — Я ничего не имею против тебя. Думаю, тебе лучше уйти. Прямо сейчас. — Не слушай ее! — рявкнула Магда. — Уж не боишься ли ты девчонки? Но Клара видела по темным прищуренным глазам: Матео боится ее. Они всегда ее боялись. Все, кроме Нильса и Клауса. Вит и Магда — больше других. Потому что слишком хорошо знали: она лучше их, им ни за что и никогда не оживить мертвеца. Магда сказала что-то еще, но Клара едва слушала — не закрывая глаз, отыскивала невидимые смертные тропы, нащупывала в темноте преждевременно запертые двери. И это было легко. Куда легче, чем в Лантии: все смерти недавние, холод не дал их изуродовать. Краем глаза она увидела, как Матео стремительным шагом уходит прочь по краю оврага. — Да я тебя одной рукой!.. Но Магда даже не успела поднять кулак — Клара бросилась на колени и коснулась укрытой снегом земли. Пора. Услышь меня. И земля ответила протяжным гулом — словно в царстве абсолютного покоя поднялся ветер, и все двери распахнулись сами собой. Клара даже не успела подняться, а поверженный лисенок уже вскочил на лапы, уже ринулся к убийце, уже вонзил клыки в запястье, раздирая вены и сухожилия. Казалось, истошный вопль долетел до самых верхушек вековых деревьев. Черная кровь, падая на снег тяжелыми каплями, прожигала в нем глубокие впадины. Магда отчаянно отбивалась, но лис не унимался, вгрызался всё дальше и глубже. И подмога была уже близко. Скрип снега под лапами бегущего зверя, стук когтей о кору деревьев, гневное карканье ворон — всё зазвучало в такт с биением ее сердца, и Клара, задыхаясь от восторга единения, закричала: — Сюда! Рвите! Терзайте! Убейте! Заберите отнятое! И ее призыв поднялся выше деревьев. Вороны первыми спикировали с небес, нацелившись на глаза Магды, и прежде чем та могла заслониться, вторая лиса вцепилась в ее целое запястье. Белки, перескакивая с дерева на дерево, одна за другой прыгали на голову. Они раздирали уши, щеки и ноздри, хлынувшая по лицу кровь скрывала свежие уродства. С разных сторон примчались три тощих зайца-русака и вонзили зубы в сапоги Магды, опрокидывая ее в снег. И когда пир мщения под аккомпанемент предсмертной муки был уже в полном разгаре, из глубины леса, припадая на одну лапу, вышла огромная горбатая волчица, шерсть дыбилась на ее приподнятом хвосте. Зверье бросилось врассыпную, вороны, взмыв, засели на высоких ветвях, а волчица подобралась к хнычущей Магде, облизала ее окровавленное лицо, а после прижала уши, оскалилась и, подавшись вперед, в один миг сомкнула челюсти на судорожно сжимающемся горле. И тогда всё смолкло, даже воронье в вышине угомонилось. В звенящей тишине Клара ждала, не смея вдохнуть или пошевелиться. Волчица подняла окровавленную морду, в ее золотых глазах теплилась суровая мудрость. Она мягко, крадучись обошла Магду. Клара знала, что магия не поможет, что ей не защититься от той, кого сама же вернула к жизни. Она опустилась на колени и закрыла глаза. Холодный трепещущий нос обследовал ее руки, и вскоре она почувствовала на лице горячее, зловонное, кровавое дыхание зверя. Пожалуйста. Позволь. Мне нужен еще один день. Мне нужно только увидеть ее. Если тебе есть куда идти, если тебе есть кого искать, ты поймешь меня. Волчица ткнулась ей в шею, кряхтяще, с присвистом то ли вздохнула, то ли рыкнула и отстранилась. И когда Клара открыла глаза, серая тень уже терялась за деревьями, а холодный след на шее таял. Она неловко поднялась на ноги и, не оглядываясь, ни о чем больше не думая, бросилась вдоль оврага. Безымянный вороной конь ждал на прежнем месте. Клара сняла чары и вскочила в седло. Деревья вскоре поредели, ноздрей коснулся приглушенный морозом запах болот. Конь нетерпеливо фыркнул, и кто-то поблизости ответил ему жалобным ржанием. Всего в десяти шагах за заснеженным кустом стояла небольшая открытая телега, к дереву была привязана оседланная гнедая лошадка. — Ферула? Лошадь ответила ей печальным взглядом черных глаз. Клара огляделась, проверяя, нет ли рядом Матео, спешилась, взобралась в седло Ферулы и, держа вороного коня под уздцы, повела его к хижине лесника. Не доезжая, свернула с тропы и, затерявшись среди деревьев, прислушалась. Шаги, громкие голоса — внутри что-то происходило. Она была рада поднявшемуся ветру, потому что гул, треск ветвей и треплющийся капюшон не давали расслышать слов. Страх и недоверие переполняли ее: отчего-то казалось, что дом лесника теперь должен навсегда застыть в солнечной зимней дреме. И всё же он ожил, пробудился... Клара оставила Ферулу, с замиранием сердца провела вороного коня по сугробам и привязала к частоколу на заднем дворе. В тот же миг ей почудилось, что кто-то отпирает дверь, но она уже бежала прочь — без оглядки, будто все ужасы мира гнались за ней. Вскочила в седло и уткнулась лицом в черную гриву: — Бежим, Ферула. Бежим. Мы так сильно задержались. Наверное, лошадь поняла больше, чем было сказано, потому что она безо всяких понуканий бросилась вперед по дороге, ведущей из леса. Клара вскинула голову — в вышине покачивались голые верхушки деревьев. Она знала: лес изменится весной только затем, чтобы потом вернуться к зимней сонливости. Снова и снова. Но по сути он всё время будет таким, каким она видит его сейчас: суровым, гордым, терпеливым. Где бы она ни была и что бы с ней ни случилось, Королевский лес останется здесь надолго. Почти навсегда.* * *
Ночь наступила много часов назад — призрачная зимняя темень, ясное звездное небо. По правую руку города и села смазались у горизонта, слева — поле упиралось в молчаливый лес. Не у кого спросить дорогу, негде сделать привал. Но Клара не искала людей. Знала, что не собьется с пути и что больше не должна останавливаться. — Потерпи еще немного, — то и дело шептала она Феруле. Но сама никак не могла справиться с волнением. Удушающий жар то и дело сменялся колотящим ознобом: кровь приливала к коже горячей волной, чтобы вмиг отхлынуть, словно тело отторгало ее как нечто чуждое, больше ему не принадлежащее. Клара знала: осталось недолго, но не могла сказать, сколько провела в пути. Невзрачные города, безликие люди — были ли они настоящими? С каждым шагом прошлое размывалось всё сильнее, и она уже не могла поручиться, что Братство, Лантия и фамбрийский берег не привиделись ей в лихорадочном забытьи изматывающей дороги. Разделит ли Госпожа ее правду, если она сама потерялась в иллюзиях? Остался ли Дом ночных кошмаров за каменной оградой в лесу или океан вечности поглотил его? И кто же ждет ее за дубовыми дверями? Не предвкушение встречи, а неразрешимый ужас гнал Клару вперед. И когда самый темный час миновал, ее страхи зазвучали только отчетливее. Они не отступили, когда звезды над головой побледнели, но, вступив в лес, Клара вдохнула чуть свободнее и даже придержала Ферулу. Тот самый лес. Как сильно он отличался от Королевского: деревья тоньше, а тропы шире — даже в разгар лета солнечный свет щедро лился на прошлогоднюю листву. И как же всё знакомо... Клара с удивлением поняла, что дорога теперь находится сама собой. Три года ничего не изменили. Ее дом — здесь. И что бы ни случилось, одно останется неизменным: она обрела свое сердце именно здесь. Она свернула на тот самый луг, где они с Домиником когда-то давно коротали выходные дни, и оставила там Ферулу. — Прощай, — прошептала Клара, потрепав лошадь по холке. — Деревенские найдут тебя совсем скоро. Надеюсь, они будут хорошо к тебе относиться. Уж точно лучше, чем Магда. Она знала: за ними следят, кожей ощущала чужое внимание. Конечно. Враги таятся поблизости, чтобы напасть на Дом ночных кошмаров. Поможет ли ей магия? Юстус наверняка приехал раньше, и если вознамерится, сумеет обнаружить ее под чарами или даже выманить из укрытия. Но разве король не обещал ей прощание с Госпожой? А вдруг заманивал в хитрую ловушку и ей так и не дадут войти? Клара бежала через луг, спрашивая себя, как высоко оценивает Люций свое спасение из башни и считает ли он, что уже довольно расплатился с ней. В гуще деревьев Клара немного успокоилась. Она без труда отыскала дорогу к дому Госпожи и сбавила шаг. В груди горело от бега через снежные заносы, а тропа оказалась нехоженой, если не считать нескольких свежих следов. Очевидно, деревенские избегали подходить близко, а домочадцев здесь уже три года как не водилось. Но следы встревожили Клару. Она нервно огляделась по сторонам, однако в лесу стояла мертвая тишина. Мертвая... Взгляд всего мельком скользнул по просвету между деревьями, и она сразу поняла, что там скрывается. Робко и почтительно, будто вступая в священный храм, Клара прошла между двумя ясенями и замерла в растерянности. Сколько одиноких дней она провела здесь, на прогалине у поваленного дуба. Казалось бы, скорбь должна была пропитать и землю, и деревья на многие годы, но Клара ничего не могла найти. Утопая по пояс, она направилась было к поваленному дубу, но не дошла. Колени подогнулись и, поддавшись внезапному порыву, она упала навзничь, с трудом убрала снег с лица и замерла в задумчивости — кругом сугробы, в вышине — серое рассветное небо и последние звезды, за спиной, в земле — ее первая жертва. Она ясно вспомнила Доминика — глаза, завитки волос и его мечты, которые были их общими. Может, тогда у нее просто не было своих собственных? Но Клара точно помнила, что тоже хотела общего с ним будущего. Помнила, но не чувствовала ни потери, ни сожаления. Даже сейчас — так близко, под снежным саваном и почти под землей. Как там говорят? Пока смерть не разлучит? Но смерть повсюду, всегда рядом: под снежным покровом скрывается ворох сухих листьев и мертвые лесные обитатели, и кости ее первого друга... Сколько стоит любовь, которая бессильна перед смертью? Клара нащупала в кармане дырявую монету и сквозь нее взглянула на темно-серое небо. Она не могла поверить, что когда-то была готова довольствоваться столь малым. И вдруг ее осенила безумная мысль: вовсе не демон тянул ее тогда в болото! Двойник был потерянным обломком ее собственной расколотой души, той Кларой, которая умерла, чтобы она теперь могла вернуться. Поднявшись на ноги, разжала пальцы, и монета провалилась в снег. Не оглядываясь, вышла на занесенную тропу и направилась к дому — не бежала, но и не замедляла шаг. Однако когда каменная ограда выступила из-за деревьев, сердце болезненно сжалось, дыхание сбилось. Сад Госпожи предстал в зимней простоте: резной узор на камне залепила метель, снежное одеяло скрыло цветочные кусты, а деревья стояли черными скелетами. Обитель домочадцев почти не изменилась, но окна и двери скрывались теперь за гнилыми досками — многоглазый монстр крепко спал и, быть может, видел те самые сны, которые однажды показал Кларе. Сны, которых она больше не боялась. А вот Дом ночных кошмаров не дремал, выжидал: в окнах не горело ни огонька, но дверь была призывно распахнута. Для нее. Клара не сомневалась в этом. Она судорожно вдохнула и бросилась вперед. Как ни вглядывалась, не смогла отыскать на снегу следов Госпожи, и их отсутствие отчего-то привело ее в отчаяние. Спотыкаясь и задыхаясь, добежала до порога, привычно провела рукой по дверному косяку — подпалины были на месте. А в холле ее уже ждали. Рассветная серость едва разбавляла безоконную темень, но Клара увидела бы их даже с закрытыми глазами. Уж слишком сроднилась с тьмой, ставшей их плотью. Она вздохнула с облегчением: только Госпожа могла призвать на службу своих верных слуг. Клара хотела услышать их и точно знала, где голоса Луи, Линды и Бенедикта по-прежнему звучат. Закрыв глаза, без труда отыскала смертные тропы и приблизилась к заплутавшим душам. — Мама! Бенедикт! — донесся до нее звонкий голос Луи. — Клара вернулась! Она здесь! Теперь она сможет освободить нас! Теперь она знает как... — Прекрати, Луи, — мягко осадила его Линда. — Разве мы можем уйти? Мы должны служить госпоже Корделии. — О чем ты говоришь? — нетерпеливо возразил Луи. — Госпоже Корделии никто никогда не был нужен, кроме Клары. А теперь она здесь. Наша служба окончена. — Так и есть, — подтвердила Клара. — Вам больше не нужно здесь оставаться. Не нахожу слов, чтобы отблагодарить вас за такую долгую службу. Мне очень жаль, что она так затянулась, но если вы готовы, я помогу вам обрести заслуженный покой. — Да! — воскликнул Луи. — Я хочу снова стать целым... — Да, — прошептала Линда. — Да, госпожа Клара, если это возможно... Кларе показалось, она услышала даже утвердительное хмыканье Бенедикта. — Хорошо, — она потянулась к чуть приоткрытым дверям. — Прощайте. Я рада, что знала вас, пусть никогда и не встречала. Ведь вы умерли так давно... И она заперла двери старых смертей и услышала, как через добрую сотню лет в темноте что-то с приглушенным стуком падает на дощатый пол. А потом всё смолкло. Клара прижалась к стене, оглушенная собственным дыханием. Она видела знакомое мерцание в конце коридора — там, где двурукий подсвечник, несомненно, освещал зашторенную гостиную. И теперь, когда цель была ясна, а все преграды остались позади, она не могла пошевелиться. Сколько раз представляла себе этот день и эту минуту, стремилась к ней как к высшему счастью, но теперь не чувствовала ни тени радости. Только ужас. Всего несколько шагов, и всё закончится — ее стремления и ее мечты. Ее путь. Ее жизнь. Клара жаждала еще одной отсрочки и ненавидела себя за это. Почему же Корделия не выйдет навстречу? Почему, будучи так близко, не облегчит ее страдания? Она ведь знает, что Клара здесь, давно знает! Неужели даже сейчас лелеет свое одиночество, как сказал Виконт? Внезапная злость придала ей сил, и Клара пошла — от рождающегося дня к мертвому отблеску свечи. И это было тяжело. И это было больно. Что-то надрывалось в ней с каждым шагом. Никогда еще она не оплакивала свою потерянную любовь так горько. Три года разлуки стали сотней, пыльная темнота холла — бесконечностью. Толстый слой пыли полностью заглушал шаги, словно Дом не верил в ее возвращение, и, стоя на пороге гостиной, она сама ни в чем не была уверена. В зашторенной комнате царила вечная ночь, разбавленная оранжевым пламенем свечей. Двурукий подсвечник стоял на столе. Диван Госпожи был пуст. Клара обессиленно ухватилась за дверной косяк. — Так и будешь стоять? Я недоумевала, сколько можно кружить по лесу, но на коридор тебе понадобилось еще больше времени. Надеюсь, диван ты отыщешь быстрее. У нас больше нет вечности в запасе. Клара безотчетно протянула руку к бестелесному голосу и увидела: вот она, совсем рядом, волосы рассыпались волнами по спинке дивана, на котором прежде сидела Клара. Госпожа не обернулась, но одного только ее голоса и фантастического сияния волос было достаточно, чтобы все упреки забылись, боль разлуки стерлась, а сожаления обратились в ничто. Клара будто с разбега ворвалась в безвременье гостиной и, потеряв счет секундам, очнулась, когда стояла на коленях перед Госпожой и, не смея поднять глаз, целовала длинные, увенчанные ногтями-лезвиями пальцы. Госпожа высвободила руку и коснулась ее волос. — Успокойся, моя бедная девочка, успокойся. У тебя ведь сердце разорвется. Да пусть бы оно и разорвалось, это бестолковое сердце! На что оно вообще способно, кроме боли? Горе, радость — всё ему без разницы. Слепо хватаясь за Госпожу, Клара забралась к ней на колени, крепко обхватила руками, уткнулась лицом в шею. — Я нашла тебя, нашла, — шептала она, и горячее дыхание так привычно разбивалось о холод кожи. — Ты больше не уйдешь от меня. Мы больше никогда не расстанемся. Никогда. Никогда. Никогда... И Госпожа тоже обнимала ее: мягкая прохлада проникала через ткань плаща — трепетное прикосновение смертоносных рук. — Я так скучала, — всхлипнула Клара, крепче прижимаясь к неподвижному неподатливому телу. — Не знаю, как выдержала. Словно бы умерла. Словно бы и не жила никогда. А вы… вы скучали? Вы вспоминали обо мне? — Вспоминала, — ответила Госпожа. — Вспомнила очень многое. Потерянные сны возвращались постепенно, но уже тогда, оставив тебя у ворот Королевского дворца, я поняла, что сделала много лет назад. Наверное, я всегда это знала. В конце концов, забвение всего лишь иллюзия. Клара отстранилась. Робея, подняла взгляд, и красота Госпожи показалась ей ослепительной, хранившийся в памяти слепок и в подметки не годился оригиналу. Она протянула руку и коснулась гладкой белой щеки. — Значит, это правда? — Только сейчас она поняла, как сильны были сомнения. — Мы всё-таки встретились? По-настоящему встретились? После всех этих лет... — Скольких? — эхом откликнулась Госпожа. — Иногда мне кажется, что мы расстались вчера или на днях, а потом понимаю, что нет... два месяца назад я в последний раз обнимала тебя. Нет, и это неверно... Тебя ведь нет уже давно... несколько лет, много-много лет. Может быть, целую сотню... Как долго тебя не было, Клара? Она смотрела с какой-то щемящей растерянностью, чуть опустив голову, словно боялась прямого взгляда. И Клара разглядела проступающие венки под чернильными глазами и чуть удлинившиеся клыки. Два дня без крови... Но больше Госпоже не придется страдать. — Это неважно, — сказала она твердо. — Иногда и мне казалось, будто три года вместили в себя три огромных вечности, но вечность одна — впереди. И там не будет никаких расставаний. Но Госпожа как будто не дослушала. — Три года, — повторила она задумчиво. — И как ты провела эти три года? Клара прикусила губу. Неужели Госпожа и прежде была такой отстраненной? — Да так, — она пожала плечами и заставила себя улыбнуться. — Кое-что увидела, кое-чему научилась, повзрослела... самую малость. Госпожа вскинула на нее чернильный взгляд: — И сколько же тебе лет? — Если ты была права насчет моего дня рождения, получается, в октябре мне исполнилось… двадцать. Глаза Госпожи расширились, и наполняющая их тьма всколыхнулась, венки обозначились четче. — Двадцать? — растерянно повторила она. — Как же так?.. Старше меня... Но в следующий миг ее лицо снова стало непроницаемо. — Всё равно выглядишь как ребенок, — пробормотала она, опуская голову и отворачиваясь. — Ребенок, которого я так и не смогла защитить. — Очень трудно защищать того, кого бросил на произвол судьбы. — Клара очень старалась произнести это как бы невзначай, но обида всё же прорвалась наружу. Госпожа резко повернулась, и Кларе показалось, что несколько капель тьмы выплеснулось на ее белые щеки. — Я должна была уйти! Воспоминание о проклятии вернулось, круг замкнулся, и пора было покончить со всем. Но, прокляв себя, я лишилась магии, и мне оставалось только уйти, чтобы положить конец власти бессмертных. Магнус не успокоился бы, пока не уничтожил магов. Я хотела, чтобы мир стал безопаснее для тебя! — Если бы вампиры были единственной опасностью, — протянула Клара и в ужасе умолкла. Теперь она отчетливо видела: тьма тонкой струйкой сочилась из внутренних уголков глаз Госпожи. Что происходит? — Корделия... — Клара протянула руку, но Госпожа отвернулась от нее, оставив в удушающем смущении. — Простите... На самом деле я знаю. Я всё знаю. Но... вы ведь вернулись... Вы ждали меня. Она умолкла в сомнении. Правда ли ее ждали? — Мы ушли достаточно далеко на север, — продолжала Госпожа, отвернувшись, — когда Серпента словно обезумела: она шипела и кусалась, тянулась и изворачивалась. Я поняла: она хочет, чтобы мы вернулись. А значит, что-то случилось с тобой. Серпенте никогда не было дела до других людей. — Серпента! — подхватила Клара, оглядываясь. — Но… где же? Почему она не встречает меня? — Ты ведь устроила ей более долгожданную встречу. — Более долгожданную? Клара знала, какую встречу Серпента ждала почти сто тридцать лет. Она вскочила на ноги и увидела: молочно-белая кошка стоит у стены, трогает когтистой лапкой тень, расплывающуюся по резной деревянной панели. Тень, по-прежнему непослушная свету, беспрерывно увеличивалась и сжималась, пытаясь подстроиться по росту, и старалась повторять за Серпентой, но хоть на мгновение да отставала. — Они не вместе... — расстроилась Клара. — Я так надеялась, что они станут одним целым, когда встретятся. — Для того чтобы быть вместе, недостаточно пересечься во времени и пространстве. — Госпожа тоже поднялась. Клара села на корточки и погладила кошку, но их тени на стене не соприкоснулись. — Мне так жаль... Я надеялась, что достаточно будет привести тебя домой. Клара опустила голову. На самом деле она думала, им обеим будет достаточно вернуться, но не стала это говорить: слишком боялась тьмы, струящейся из чернильных глаз Госпожи. — Знаете, Серпента ведь спасла меня, там, в... — В проклятом городе, — подхватила Госпожа. — Сначала я подумала, это чья-то злая шутка. Чтобы ты погибла именно там... Поймала местного мальчишку и велела всё мне рассказать. Признаться, я тогда не поняла, что за тень набросилась на город, но узнала, что тебе удалось скрыться и что предводитель магов продался тьме... Я не представляла, куда ты можешь пойти, а Серпента звала меня домой. — Она всегда знала больше нас, наша Серпента, — заметила Клара. Наблюдать, как тень и источник тщетно пытаются вернуться друг к другу, было больно, но повернуться к Госпоже казалось и вовсе невыносимым. — Я всё еще сомневалась, что ты жива, — мелодичный голос едва заметно подрагивал, но Кларе казалось: стены и пол, и весь мир сотрясаются в такт с этой дрожью. — Я потерялась, Клара... Я давно привыкла существовать без смысла, но не могла смириться с такой нелепостью... Чтобы я, разрушив вампирское проклятие, позволила безликим бездарям забрать твою жизнь? У меня не осталось сил на месть, не осталось сил прекратить страдания... Я могла только ждать, когда мальчишка растрезвонит всем вокруг, что последний кровосос в городе. Но Серпента не желала оставаться, и я подумала: а вдруг ты здесь, в нашем Доме, ждешь, когда я вернусь? Может быть, гуляешь в лесу или спишь на этом самом диване, или всё еще ненавидишь меня за Доминика... В конце концов, время тоже всего лишь иллюзия. Только вот очень прочная, и Дома меня никто не ждал, кроме призраков. Так что я осталась там, где мне всегда было самое место: в пыли и темноте. Одна. И... даже запах почти выветрился... — Запах? — спросила Клара, как за соломинку цепляясь за неясную деталь, чтобы отрешиться от того, что было слишком близко и понятно. Ответа не последовало, и она, собравшись с духом, поднялась на ноги и подступила к дивану. Госпожа вертела в руках какую-то грязную тряпицу. Клара подошла ближе и потрясенно замерла. Это была сорочка, старая сорочка Госпожи — измазанная грязью, разорванная когтями Маркиза и насквозь прошитая балкой разрушенного болотного города, а после заштопанная в домике лесника и всюду заляпанная бурыми пятнами — на вороте, манжетах, разрезе… Кровь. Кровь, которой Клара испачкала Госпожу, когда они прощались в лесу. — Запах становился слабее все эти годы. Но почему он исчез именно теперь? Это даже несправедливо. Госпожа прижала к лицу грязное кружево, и Клара не выдержала. — Потому что я теперь здесь! Я дам тебе гораздо больше! Она рванула тряпку к себе, и Госпожа неожиданно легко уступила. — Больше? О чем ты говоришь? Она, спотыкаясь, отступила к стене, в глубине бездонных глаз горели красные огоньки. Клара открыла рот, собираясь выложить всё как на духу, и тут заметила за спиной Госпожи знакомые бархатные занавеси. Знакомые? Прежде она видела их только во сне. Именно такие занавески раздвинул демон-обманщик, явив самый страшный ее кошмар, однако Клара так и не узнала, было ли показанное ложью. Она глянула на Госпожу — у той на губах застыла кривая усмешка. Такая знакомая, точь-в-точь как у Корделии. Нет, та же самая усмешка. — Не хочешь посмотреть на мою матушку? Клара сглотнула, вцепилась в спинку дивана и быстро кивнула. Госпожа дернула шнурок, занавеси распахнулись, и Клара, не смея пошевелиться от ужаса, встретила взгляд холодных голубых глаз. У настоящей Оливии де Тенебра была оливковая кожа, нос с горбинкой и волевой подбородок, а еще горделивая осанка, пышная грудь и довольно широкие плечи. — Она совсем не похожа на меня, — выдохнула Клара, разглядывая расшитое синее платье и замысловатую высокую прическу, которую никак не могла представить на себе. В блеклом пламени свечей даже волосы показались ей темнее собственных. — Конечно, не похожа. Она ведь никогда не любила меня. Госпожа встала рядом с Кларой, и ее тень упала на портрет. — У меня ведь тоже ничего от нее нет. Возможно, не стоит называть ее матерью, но я не могу найти более подходящее слово. Клара отвернулась. Ей сделалось жарко, и она расстегнула плащ. — Я очень боялась ее... — Не стоило. Она была куда более слабой ведьмой, чем ты. К тому же уже давно мертва. Впрочем... Меня ведь тоже пугал холст и засохшие краски, так что ты не одинока в своих страхах. Мой — вон там. В углу комнаты, рядом со шкафом стояла повернутая обратной стороной картина. Они обе шагнули туда, подхватили портрет и поставили под зашторенным окном. Клара принесла подсвечник и опустилась рядом на колени. — Корделия... Корделии на портрете было лет семнадцать. Она сидела, положив руку на подлокотник одного из диванов гостиной, серебристые волосы, слегка схваченные зеленой лентой, свободно падали на плечи. На первый взгляд лицо ничего не выражало, но художник был талантлив и сумел удержать на холсте тень знакомой усмешки. Госпожа тоже опустилась рядом на колени, снизу вверх посмотрела в собственное лицо. — Его нарисовали летом, в мой седьмой год пребывания в Городе магов. Я ненадолго приехала домой. Дела шли неважно, папа казался еще более одиноким, чем прежде, и как будто больным. Он явно не хотел, чтобы я уезжала, но, как всегда, ничего не сказал. Этот портрет так и остался его единственным упреком. Сейчас я думаю, ему хотелось не только удержать меня дома — он предпочел бы, чтобы я никогда не менялась, всегда оставалась именно такой: молодой и... живой. И ведь его желание исполнилось: много лет я провела здесь почти такой же, как на портрете. А папа не смог этого вынести. Оставшись в одиночестве, я первым делом унесла портрет в подвал, надеялась, что он сгниет там, в темноте и сырости, но раз в пятнадцать-двадцать лет доставала, чтобы с ужасом удостовериться, что он всё такой же, как прежде. Только сейчас Клара заметила: позолота на деревянной раме не облетела, а краски остались невозможно яркими и свежими для картины, более сотни лет пролежавшей в подвале. Оба портрета остались неизменными, как и всё в Доме ночных кошмаров... Госпожа задумчиво продолжала: — Эта девчонка... так пугала меня. Чем дольше я смотрела на нее, тем сильнее мне казалось: она смеется надо мной, знает то, чего я не знаю. Теперь я вижу, как это глупо. Она ничего не может скрывать от меня, ведь это я сама, только младше. Она потянулась к портрету, длинными пальцами коснулась нарисованной руки, и в этот момент Корделия и Госпожа стали едины, неразделимы. — Да, теперь я помню все свои мечты, устремления и страхи в те дни, когда свершившиеся ужасы были всего лишь предчувствием. — Мечты... — повторила Клара. — И что же, исполнились? — Одна. Самая заветная. — А другие? — Другие? Мне хотелось обойти весь мир, побывать там, где никто не бывал, увидеть то, что никто не видел. Как думаешь, исполнилась ли моя мечта? По крайней мере, я еще раз увидела море. Зимнее и жестокое, оно приняло меня. Я много часов оставалась на дне, слушала и наблюдала... — И как это было? — благоговейно прошептала Клара. Корделия повернулась к ней. Она ничего не ответила, но черные воды океана всё еще плескались в ее глазах. Клара придвинулась ближе: — Мне так жаль, что ты провела столько лет взаперти. Но тебе больше не нужно ждать меня. Я здесь. Теперь мы сможем отправиться куда угодно, исследовать далекие южные моря... Она попыталась взять Корделию за руку, но та резко отстранилась. — Что ты задумала, Клара? — спросила она холодно. — Откуда этот пыл? Не нужно портить наше прощание пустыми мечтами. — Неужели ты сама не думала об этом? — тихо спросила Клара. Она встала на ноги, поставила подсвечник на стол и села на диван. — Ты обратишь меня, и мы уйдем отсюда вместе. Корделия поднялась следом. — Так вот чем ты утешала себя? — хмыкнула она. — Три года совсем тебя не изменили. Всё та же глупая наивная девочка. Даже не буду объяснять, почему то, о чем ты говоришь, невозможно. Скажу только: у нас совсем мало времени, так что не трать его на всякий вздор. — Это не вздор! — отрезала Клара, и горячий гнев бросился ей в голову. — И ты кое-что упустила: я больше не глупая наивная девочка! Если что-то и делает мое обращение невозможным — так это твоя трусость! Корделия замерла на месте, когти удлинились, красные огоньки в глубине глаз приблизились, увеличились... а в следующий миг погасли. Она снова опустилась на колени, протянула к Кларе руки. — Любовь моя, не отворачивайся, не злись. Иди ко мне. Я же знаю: ты жаждала нашей встречи. Давай простимся как следует, наверстаем упущенное за целую вечность. А потом ты пронзишь мое сердце, и все эти бездарные недоумки будут благодарны тебе за избавление. Я всегда мечтала именно о таком конце, именно от твоих рук... — Черта с два! — Клара в ярости оттолкнула ее. — Благодарны за избавление? Ты сейчас серьезно? Когда ты в последний раз была среди живых людей? — Она задохнулась, согнулась в спазме истерического хохота и закрыла лицо руками. С минуту накопленная злость изливалась судорожными всхлипами. Наконец Клара справилась с собой и снова взглянула в потрясенное лицо Корделии: — Благодарны, говоришь? Да я для них вечная должница... Они заставят меня платить снова и снова — за то, что любила тебя, за рыжие волосы и зеленые глаза, за мой дар — о, особенно за мой дар! Они разберут меня по кусочкам, Корделия! Не побрезгуют кровью, от которой ты отказываешься. Лишь бы урвать себе хоть немного благодати... — Перестань! Пожалуйста, перестань, — прошептала Корделия, закрывая уши. Клара видела: тьма снова сочится из уголков чернильных глаз, но не могла уступить. — Послушай же, послушай. — Она отняла руки от ушей Корделии, и та не стала противиться. — Неужели ты правда веришь, что ответственна за всё зло в мире? Неужели думаешь, что без тебя оно само собой исчезнет? Не много ли берешь на себя? Поверь, все эти годы люди отлично обходились без тебя. И они справятся без нас и дальше. Так пусть же разрушают мир и снова собирают по кускам — сколько угодно раз! Мне всё равно, потому что их мир — не мой, потому что ты — всё, что у меня есть, и всё, что у меня когда-либо было. За эти три года... я встретила и хороших людей, но они так и остались за пределами моего мира. А еще были те, кто предавал меня, клеймил, обижал и использовал. Я едва спаслась от того, кто желал господства над смертью. И для этого подчинил меня своей воле... — Так вот что произошло в Лантии... Неужели Виталиан заставил тебя?.. — Да! Думаешь, я пошла бы по своей воле? Разве тот мальчишка не рассказал тебе? Там все были мне врагами. Кроме одного мертвеца. А Виталиан... он мучил меня целых два года. Он ведь был моим проводником, помнишь? Должно быть, ничего не мог сделать, пока наша связь была крепка, но после Дня Аутодафе затянул петлю на моей шее... — Я отыщу его! — прорычала Корделия, раздирая когтями обшивку дивана. — Вырву язык и глаза, распотрошу живьем... Клара не сдержала улыбки. — Нет, — она покачала головой. — Вит больше не наша проблема. С ним разберется король. А может, Нильс и Клаус. — Нильс и Клаус? — Да... Ты ведь встречала их. Дважды. Впрочем, неважно. Потом я всё расскажу тебе о них. И обо всем остальном тоже. Корделия села рядом на диван, теперь тьма сочилась и из внешних уголков ее глаз. — Что же я наделала, Клара? И Клара подалась вперед и крепко обняла ее. — Ты всё сделала правильно. Ты всегда всё делала правильно. Нет, ты не бросила меня на произвол судьбы. Прости, что я так сказала. Ты отпустила меня, чтобы я могла вернуться, по-настоящему вернуться... А потом со мной всегда была наша Серпента. Но теперь... остался еще один шаг. Самый последний. Самый важный. Я умоляю тебя сделать этот шаг. — Но я не смогу. — Когти Корделии разрывали плащ и платье, больно царапали кожу. — Моя магия покинула меня. Она умерла, когда я прокляла себя вместе со всеми. Клара мягко отстранилась, взглянула в перепачканное струящейся тьмой лицо. — Это неправда. Все эти годы сотни вампиров черпали силы из твоей магии. Она всё еще здесь, ты ведь знаешь. — Она коснулась груди Корделии справа, и Корделия накрыла ее руку своей ладонью. — Да, — согласилась она. — Но проклятие тоже всё еще здесь. Оно изуродует тебя, как изуродовало Линду, Луи и Бенедикта. Как я могу допустить это? — Моя кровь излечит тебя. Она всегда принадлежала только тебе. Я никогда не сомневалась, что однажды отдам тебе всё, без остатка — всю свою любовь и всю воскрешающую магию. Этого хватит, чтобы разрушить проклятие. Но ты должна будешь выпить всё. Глаза Корделии расширились, и тьма хлынула по щекам нескончаемым потоком. — Убить тебя? — Она согнулась пополам, спрятала лицо в ладонях. — Умоляю, не заставляй меня! За что? Я не могу вообразить более ужасный конец! Вели убить всех остальных — кого угодно, сколько угодно, — но только не тебя. Для меня это невозможно. Клара крепко обнимала ее дрожащими руками. — Но что мы можем сделать, если наше счастье с самого начала было невозможным? Только что-то еще более невозможное. Мне придется умереть, чтобы вернуться подобной тебе. Только тогда мы сможем быть вместе, по-настоящему вместе — не просто совпасть во времени и пространстве... Она посмотрела на Серпенту — кошка сидела не шевелясь, и тень на стене тоже застыла в неподвижности. Так они казались одним целым. Но только казались. Клара опустила голову, искоса глянула на занавешенные шторы. Теперь, когда глаза привыкли к темноте, она могла различить крупицы света, проникающие сквозь плотную ткань. — Магда была права, — пробормотала она. — Люди трусливы. Они не войдут, пока солнце не поднимется высоко. Однако времени остается всё меньше. Корделия наконец отняла руки от лица. — С ними есть один маг. Я чую его теперь... — Когда твоя сила вернется, Юстус уже ничего не сможет сделать. Мы запросто пройдем мимо него! — Но тогда солнце убьет меня! Если чудо случится и всё... получится, оно убьет нас обеих. Ты не представляешь, как это больно, как трудно жить во тьме! — Послушай, посмотри на меня. — Корделия повернулась, и Клара провела ладонью по ее бледным щекам, смахнула чернильные слезы, которые тотчас же обратились в дым на пальцах. — Ты прокляла вампиров в круге солнца в Городе магов, поэтому дневной свет и был для них губителен. Но бессмертие само по себе не проклятие, оно не требует таких жертв. Плата — это только кровь. Возьми чужую силу, чтобы поддержать свою собственную — таков закон жизни, и в нем нет ничего дьявольского. А мы... мы никогда не будем жадничать, мы будем осторожны, чтобы не забрать больше, чем требуется, правда? Моя кровь разрушит твое проклятие, а ты отдашь мне чистое бессмертие, и тогда солнце уже никогда не причинит нам вреда. Потянувшись вперед, Клара целовала бледные щеки, губами собирая текучую тьму. — Я ведь пыталась оживить женщину с портрета, — призналась Корделия. — Много-много лет назад. И у меня ничего не вышло... — Я догадываюсь, что произошло. Тебе ее не отдали. Но меня отдадут. Никуда не денутся... Я вернусь. Обещаю. Давай же, Корделия. Нам придется расстаться в последний раз, чтобы навсегда быть вместе. Мы больше ни с кем не будем бороться! Уйдем из Люцидии и вернемся, когда уже никого не останется. Друзья и враги — все станут мертвецами. Время сокрушает всех одинаково, а оно станет нашим лучшим другом. — Но, Клара... — Лицо Корделии снова было бесстрастно, чернильные разводы больше не покрывали щек, однако Клара всей душой чувствовала ее страх и ее трепет. — После всего, что я сделала, — ее голос не дрожал, но, утратив свою обычную певучесть, обнаружил столетнюю усталость, — после всех ужасных вещей... Неужели счастье всё еще возможно для меня? — Ужасных вещей... — повторила Клара с горьким упреком. — Так вот как ты называешь то, что сделала ради меня? Неужели жалеешь? Корделия, не найдя слов, мотнула головой, и Клара придвинулась еще ближе, прижимаясь лбом к ее холодному лбу. — А что было после... так ведь когда выходишь за представления людей, их законы к тебе больше не применяются. Так что не ждет нас никакого возмездия. Довольно уже. Сегодня мир ошибется в нашу пользу... Знаешь, я... я... — Клара со всхлипом вдохнула: долго сдерживаемые слезы подступили к горлу. — Я... так хотела бы быть рядом... Если бы только я могла разделить с тобой это последнее испытание... Или даже взять на себя. Но я не могу. Я всегда только следовала за тобой. Такова моя роль, и я не могу ее изменить. Корделия вместо ответа взяла ее руки в свои, и они замерли в неподвижности, совсем как Серпента и ее тень, и сидели так очень долго. Может быть, непозволительно долго. А потом, не говоря ни слова, Корделия поднялась, разрывая хрупкое единство. Клара слышала за спиной шаги и шуршание угля по доскам пола, но не оборачивалась. Она знала: ее задача выполнена. Голова кружилась от пьянящей легкости, к которой всё же примешивалась толика неистребимого страха. Закончив приготовления, Корделия вернулась за ней, и Клара, сняв плащ, оперлась на ее руку. Она больше не пыталась казаться сильной. Теперь ее борьба была окончена. При свете свечей магический круг на полу показался кривой бессмысленной мазней. Клара взглянула на причудливые символы и краем глаза увидела, как Серпента прыгнула за ними в круг. Тотчас же рядом оказалась и кошачья тень. Корделия потянула Клару вниз, и они встали на колени, замерли, глядя друг на друга в полной тишине, потому что обе знали: молчание — первый язык мира. В чернильной глубине глаз Корделии мерцало двойное пламя свечей, а за ним — мириады разноцветных искорок. Если приглядеться, там наверняка можно было отыскать все огни во Вселенной. Клара ободряюще улыбнулась, и Корделия убрала волосы с ее плеча и приникла к шее. Клара обняла ее, предчувствуя боль и восторг, как в прошлый раз, но теперь всё было по-другому: едва уловимый укус и разливающийся по венам холодный покой. Казалось, ее кровь — яд и теперь Корделия высасывает всю боль ее жизни. И в этот миг Клара сполна осознала: это конец. Долгожданный и закономерный. Она предвидела его еще тогда, на развалинах болотного города, а может, гораздо раньше — в зале Коллегиума или и вовсе много-много лет назад, когда была всего лишь девочкой из снов. И вот холодная темная пустота — давняя знакомая — поглотила ее. Возможно, где-то там, на другом краю неизвестности, Корделия уже читала заклинание или в ужасе звала ее по имени — Клара не могла услышать. Она была мертва.