Десять центов

У Баки вся душа наизнанку вывернута, порезана осколками атлантического льда и растоптана черными ботинками Зимнего Солдата. Ему бы кто-нибудь вколол анестезию, чтобы болело не так, чтобы хоть чуть-чуть привычно. Но нет. - Здравствуйте, капитан Барнс, у вас что-нибудь болит?, - участливо спрашивает чуть седоватый врач. "У меня болит сердце, душа и правая рука, ампутируйте, пожалуйста", думает Баки. - Нет, доктор Джером, - отвечает Барнс и хочет поправить, сержант, но нет. Это всё равно, что плюнуть в лицо мертвому-живому другу. В его квартире кто-то есть, он понимает это когда вместо двух щелчков - раздается один. Дверь хлипкая, в самом-то деле, безопасность ни к черту, и спит он здесь последний раз, завтра переезжает к Тони. И именно сегодня кто-то к нему проник. Баки не беспокоится - хотели бы убить, проще снайпера на улице поставить, уж он-то знает. Верит вот только, что Стив, по старой дружбе, убьет его быстро. Щит скидывается у двери как простая игрушка. Обещал ведь, один раз. Один, чертов, раз. Не больше. И всё равно, несет оброненное другом-почти-братом знамя, не желая этого. Проклиная самого себя. - Вы позволили украсть Куб? - Барнс смотрит на Фьюри как на идиота, - мы ради него подыхали в Европе, Стив умер ради него! А вы, блять, решили проверить изыскания Гидры и похерили Куб. Ну просто зашибись как охуенно. - Мы не проверяли изыскания Гидры, - холодно ответил Фьюри. - Ага, вы просто завербовали Говарда, который с ними работал. - Мистер Старк был нашим основателем. - Да мне плевать. Говард мертв, Куб у каких-то мудаков и я не понимаю, почему вы здесь, если надо искать эту долбанную гранату без чеки. - Я надеялся, что вы нам поможете. - И чем же? Отбить Куб? Вы издеваетесь, - тон последней фразы был ровным и холодным. - Вы не единственный супергерой, мистер Барнс. Есть группа реагирования, и мы предлагаем вам её возглавить. - Охуеть, какой у вас кадровый голод, - неприятная улыбка, - вы не способны даже найти и уговорить, любого другого мудака надеть попугайский костюм. - Вы согласны или нет? - Материалы, Фьюри, - требовательно протянул руку Барнс. - Да или нет? - Возможно. Если мы договоримся. Мое условие простое - никаких обязательств. Разовый найм. Возвращаем Куб и вы исчезаете в той же дыре, из которой выползли. - А если вам понадобится наша помощь? - О, не сомневаюсь, что вы меня найдете и сделаете предложение, от которого нельзя отказаться. В его кошмарах, Капитан Америка презрительно кривит губы и спрашивает: "почему ты позволил ему упасть, Сержант?", "почему ты носишь его щит, как проказу?", "почему ты поднял упавшее знамя?". Он на пределе. Он и был-то не особенно полон сил, уплывая в Англию, на войну. Часть себя оставил в Аззано, часть потерял в Альпах, что-то осталось в Атлантике, что-то убито временем. Он вымотан до крайности, до тошноты и темных пятен перед глазами. Ему хочется просто упасть и не вставать. А если кому-то хочется с ним поболтать в его квартире, пусть болтает с трупом. Баки ненавидит свою работу истово, мерно, повторяя про себя мантру "Стив бы продолжил спасать мир, проснувшись спустя семьдесят лет". Барнс делает свою работу. У него темнеет перед глазами от желания врезать каждому агенту ЩИТ, что позволил прорости Гидре на благодатной почве. У него в голове пустота, когда он приходит к Пег и рассказывает, во что превратилось её детище. А в последнее время всё еще и катится под откос. Приказы саботируются, перевираются и приходится раз-за-разом, из часа в час следить за тем, чтобы люди, ради которых умер Стив, продолжали жить. Они похерили спасенный ими мир. Стив бы продолжил подставлять им спину. Вот только он не Стив и нихера не доверяет ни Фьюри, ни Хилл, ни, как оказалось, живому Коулсону. Незваный гость - кем бы он ни был - абсолютно некстати. И как он проник, вопрос, на который пока нет ответа. Баки шагает в темноту коридора, не включая свет. Зачем? Барнс останавливается, чувствуя как, вот уже с месяца три, висящая неподъемным камнем монетка, словно становится легче. Ладонь сама ложится на горло, проверить зашкаливающий пульс. Вторая рука касается стены, а взгляд отчаянно цепляется за чужую маску на тумбочке, куртку на вешалке, сапоги в прихожей. Темные, антрацитово черные, вещи практически растворяются во мраке комнаты. Ладонь соскальзывает, касается куртки, проверяя на плотность. Тихий сухой всхлип - не его. А если и его, то Джеймсу абсолютно за него не стыдно. Понимание — настоящее понимание, не вера, порожденная чувством вины, не чахлая полумертвая надежда — обрушивается сверху, наваливается сразу со всех сторон, выбивает пол из-под ног. Несколько осторожных, почти бесшумных шагов — и он останавливается в дверях, прижимается спиной к косяку, пытаясь совладать с собой: кровь гудит так, что уши закладывает. Стив вытянулся на диване во весь рост. Одежда аккуратно сложена на столе, рядом разложен использованный перевязочный материал, оружия нет, но Баки не обольщается, оно - скорее всего, в складках дивана. Диван он выбирал сам, ходил по магазинам и, отчаявшись, заказал себе что-то вроде кушетки со спинкой, под свой рост и еще чуть-чуть. Сейчас, да и раньше, в смысле после сыворотки, Стив выше него. Ненамного, но выше и это заметно, места ему хватает впритык. Он спит вытянувшись по стойке смирно, дышит едва заметно даже для его зрения. Баки делает еще пару шагов вперед, вцепляясь рукой в стеллаж, угрожая уронить все эти памятные безделушки, сувениры, игрушки, если сожмет руки чуть сильнее. Закрытые шторы едва ли пропускают свет от уличного фонаря, но того что есть достаточно. Круги под глазами, сероватая кожа, изломанность, худоба. Стив спит на его диване-кушетке, обманчиво расслабленный. Баки ничего не ожидал. Стив никогда не оправдывал чужих надежд. Ни до сыворотки, ни после. Он делал то, что считал нужным и правильным, позволяя другим лишь корректировать его путь. Как тогда, с Пег, перед штурмом Аззано. Или позже, с Дуганом и Фэлсвортом, при планировании операции. В любом случае. Стив, лежащий на диване и спящий сном если не праведника, то просто смертельно уставшего человека - единственно, что успокаивает бурлящий в нем котел гнева. Он не просыпается от шума при появлении Баки, не реагирует на взгляд, а тот просто не может его отвести. Как будто стоит перестать смотреть и видение рассеется. На Стиве незнакомая ему футболка с принтом Чикаго Буллс, тактические брюки с расстегнутым поясом и черные носки. Его волосы - серые в таком свете и достаточно длинные, для того чтобы попадать в рот - похожи на спутанный клубок ниток. Одна рука расслабленно свисает с края дивана и чуть цепляет пол, прижимая папку. Баки спрятал дело в сумку, с которой собирался завтра уехать. Это он помнит. Но, видимо, Стив порылся в его вещах. Смотреть становится трудно, щеки подозрительно влажные, что-то першит в горле, спазмы скручивают мышцы руки - Баки, шатаясь, шагает вперед. Он бесшумно усаживается на пол рядом с диваном, только сейчас замечая, что до сих пор в куртке и ботинках. В голове туман, все слова, которые хотелось сказать, исчезают, оставляя пронзительную пустоту. Говорить не хочется. И то ли потому что боится разбудить другого, то ли потому, что может проснуться сам - неизвестно. Намного легче — просто молчать, просто смотреть, сидеть близко, вновь узнавать детали, которые однажды упустил, которые помнил, но успел забыть. Как и сотни раз до этого, и еще сотни раз, и сотни раз по сотне раз. Тогда он был меньше, болезненнее, не спокойней, теперь похож на труп, но это всё еще Стив. В какой-то момент Баки всхлипывает, прячет лицо в согнутый локоть, опустив вторую ладонь слишком близко к чужой, безумно далеко от стивовой ладони. Это так похоже на те ночные бдения, когда он сам, безумно уставший от работы в порту, приходил домой и спал в полглаза, наблюдая за дыханием Стива, что всё, кажется, вернулось в Бруклин тридцатых годов. Он засыпает, откидывая голову на тонкий матрас, вытянув длинные ноги под столик, положив одну руку на папку, другую вытянув вдоль чужой ноги. Близко, но не достаточно для касания. Он просыпается, ощущая тепло правой ладонью. Ему страшно повернуть голову и увидеть в синих глазах холод беспамятства, приверженности к привычкам прежнего обитателя этого тела. - Я с тобой до конца, - тихо шепчет Стив, скорее обозначая, чем действительно сжимая чужую руку. Баки подбрасывает от того коктейля Молотова, что есть в этой простой фразе. Он, как один из многих умирающих на той войне, хватается за предоставленную кисть, сжимает её до собственной боли. - Я с тобой до конца, - хрипло отвечает Джеймс. В чужих глазах усталость и бесконечное море вины. - Ты останешься? - задавая вопрос, Баки уже видит ответ. Не останется. Исчезнет с концом рассветных сумерек, подобно призраку ушедших дней, забрав с собой всё, что может выдать тайну. - Я столько сделал, Бак, - тихо выдыхает Стив, подтверждая чужие догадки. - Я знаю, но ты не обязан быть один, - вторая рука, немного онемевшая, хватается за лодыжку, - позволь помочь. Стив лежит, не шевелится, и Баки разжимает руки, готовый к тому, что Стив исчезнет прямо сейчас. Но нет, он просто садится рядом. Правая рука, раньше зажатая между телом и спинкой, теперь матово мерцает на свету, поза похожа на его: вытянутые ноги, запрокинутая голова, вот только обе руки на полу. - У тебя найдется, чем позавтракать? Я, кажется, вчера разорил твой холодильник.