In my left hand there is the familiar, in my right hand there's the great unknown, I can see the madly different gross there. В левой руке у меня то, что мне знакомо, в правой — великое неизведанное. Я вижу две чудовищно разных материи.
Уже неделю Луи просыпается с абсолютным незнанием, что делать дальше. Документ на ноутбуке всё ещё пустует, а блокнот исчёркан сотни раз. Он ещё никогда не чувствовал такого творческого тупика, а ведь осталось работать меньше месяца. Единственное, что более менее ясно в этой куче безумия, это то, что Стайлса нужно расшевелить. Грубо говоря, начать влазить к нему в душу, но незаметно. Так, чтобы он сам стал приоткрывать её. Чтобы он позволил войти. А что если ему неприятно это, и он таким образом защищает свою дочь от журналистов? Шатен трясёт головой, чтобы нелепые мысли ушли как можно дальше. Когда вообще Луи волновало, что почувствуют другие? Никогда. Поэтому нужно просто заставить Стайлса говорить. У него есть план. Он спускается вниз и принимается за свою обычную работу. Готовит, чистит старые предметы, вытирает пыль. В полудню Стайлс, как обычно возвращается со второго этажа. Он снова сменил халат, но не изменяет любимому бренду. Волосы распущены, а лицо уставшее. — Как Оливия? — спрашивает Луи, как обычно. С тех пор, как он узнал о ней, он считает важным поинтересоваться. — Снова сильные боли. Она уснула только под утро, — хмурится Стайлс, потирая виски. — У нас есть таблетки от головы? — Конечно, — шатен достаёт из одного из шкафчиков обезболивающее, наливает воду и протягивает всё Стайлсу. — Спасибо, — он выпивает таблетку, а потом молчит какое-то время, размышляя о своём. — Я думаю, что сегодня стоит дать ей отдохнуть, а не заваливать занятиями. Луи кивает. Вот уже три дня он учит Оливию математике. Она делает большие успехи и через пару дней они планировали добавить литературу. Теперь придётся её отложить, что не может не огорчать. Во время уроков она часто рассказывает что-то про Стайлса. Она, конечно, умная, но в силу детской разговорчивости и отсутствия друзей, иногда болтает лишнего и отвлекается. Они садятся обедать и, как обычно наступает неловкая тишина. Слышны только звуки приборов, ударяющихся о тарелки. Педантичность Стайлса просто не позволяет ему что-то говорить или есть за пределами стола. Сейчас это вдруг выводит Луи из себя. Необъяснимое чувство, когда ты точно чувствуешь, что необходимо что-то менять, иначе ты умрёшь от скуки. А если ты этого не сделаешь в ту же секунду, то и вовсе взорвёшься на части. Луи смотрит на свою тарелку, потом на тарелку Стайлса и вздыхает. Чёрт, да может они всё-таки будут хотя бы разговаривать? До сих пор почти ничего друг о друге не знают, а со столом сидят, как будто чьи-то похороны. За месяц с небольшим это уже конкретно достало. Луи многозначительно смотрит на Стайлса, но тот спокойно начинает пережёвывать курицу. На него совсем это не давит или как? — Сколько уже прошло лет с той ужасной трагедии? Стайлс в шоке поднимает глаза, но как только видит нотки сарказма в лице Луи, сразу успокаивается. — Какой? — С той самой, после которой во время еды ты сидишь за столом, молча пялясь только в свою тарелку. Ни один нормальный человек так не делает. Если, конечно ему, не девяносто. Может, давай поговорим? — Брось, так многие делают, — Стайлс намерено игнорирует предложение шатена. — Это называется «обед». — Неправда. Хочешь я позвоню своей семье? Они все скажут, что едят перед телевизором или, если уж и за столом, то хотя бы болтают. Хочешь мы позвоним Найлу? Он скажет то же самое. А хочешь наберу Бейонсе? Знаешь что она скажет? Что тоже не обедает, как ты. Луи уверен, что Стайлс бы улыбнулся, если б его сейчас так сильно всё не бесило. Всё его тело кричит о том, чтобы шатен заткнулся и спокойно ел. Плечи напряжены, челюсти сжаты. Однако он умело подавляет огонь внутри себя и невозмутимо кладёт в рот ещё кусок курицы. Да он издевается? — У меня нет номера Бейонсе. Луи закатывает глаза, потому что Стайлс просто невозможен, и раздражённо фыркает, вставая изо стола. — Куда ты? Ты даже не начал есть. — Вставай. Сейчас подскажу один чудесный номерок для твоего телефона. — После обеда, — настойчиво говорит Стайлс. — Нет-нет, не волнуйся, это подождёт, — наигранно тараторит Луи. Стайлс смотрит на него, как на психа, и он явно даже не думает о том, чтобы вставать. Он упрямо пододвигает тарелку ближе, как будто это как-то сможет завершить их спор. Луи теряет терпение и хватает Стайлса за халат, настойчиво тянет на себя. Только вот это не действует, потому что Стайлс просто какой-то столб и Луи не может с ним соревноваться по силе. Это всё равно, что пятилетний ребёнок, толкающий поезд. Но шатен никогда не признается, что слабее. — Ладно, — «сдаётся» Луи, выпуская халат из рук. Он берёт свою тарелку с едой и молча уходит вместе с ней в гостиную, включая телевизор на высокую громкость. Шантаж мгновенно работает. Стайлс появляется в дверях уже через пару секунд. Он бросает убийственный взгляд на Луи. — Сделай тише! Оливия только уснула. Луи прекрасно знает, что девочка не сможет их услышать из-за звукоизоляции, но почему-то ему крайне весело выводить Гарри хоть на какие-то эмоции. Стайлс совсем забывает, что надёжно защитил свою дочь от любого шума. Луи вырывает его из зоны комфорта и это превращает мозги в кашу. — Я сделаю тише, если ты сядешь. Какое-то время Стайлс сопротивляется, на что Луи увеличивает громкость, и тот просто психует. Он быстро преодолевает расстояние и садится на пол. — Ты счастлив теперь? Луи самодовольно улыбается, уменьшая громкость телевизора. Мужчина выглядит таким уязвимым и побеждённым. Если бы у него был хвост, то он бы его поджал. Как просто его шантажировать, зная об Оливии. Это просто смешно, насколько он изменился всего за минуту. От непробиваемого булыжника до хрупкой спички. Луи протягивает Стайлсу телефон с заранее набранным номером. — Звони. — Кому? — Пицце, — говорит Луи таким тоном, как будто это что-то само самой разумеющееся, и вообще глупо такое спрашивать у людей. — Зачем ты это делаешь? — Ну, я решил, что прошло больше месяца, а мы до сих пор толком так и не знаем друг друга. Коллеги так не делают. А для подобных бесед подходит только пицца. На какие-то доли секунды Луи кажется, что Стайлс собирается встать, наплевав на любые угрозы, но этого не происходит. Он берёт в руки телефон, одновременно заглядывая куда-то за спину шатена. По инерции Луи оглядывается, чтобы посмотреть, что привлекло внимание мужчины. Его глаза не успевают найти ровным счётом ничего, потому что огромное тело просто сносит его, прижимая к полу. Гарри быстро хватает пульт, выключает телевизор и встаёт на ноги даже не запыхавшись, пока Луи еле как поднимается за ним следом. — Первое: я не люблю пиццу, — начинает Стайлс, сильнее сжимая пульт. — Второе: может быть где-то ты главный, но только не в моём доме. Здесь я решаю, что правильно. Сначала спрашивай. Третье: не смей приплетать Оливию. Луи всё ещё в шоке смотрит на Стайлса и толком не может ничего сказать. Внутри закипают слишком много эмоций. Им командуют, а шатен это терпеть не может. С другой стороны мужчина прав, ведь это его дом и правила тут его. Но самое главное… если сейчас Стайлс выглядит так зловеще и уверено, то что это было минуту назад с поджатым хвостом? Он специально притворялся? Неужели всё ради дочери, которую шум даже не разбудит, потому что она его просто не услышит. Только вот гордость Луи родилась вперёд него. Также как и умение находить лазейки. — Первое: я спросил у тебя о том, чтобы поговорить, — начинает шатен, пародируя Стайлса в словах. — Ты проигнорировал, что было крайне невежливо. Второе: я не приплетал Оливию. — Ты же… — Я тебя дослушал! — Луи поднимает палец, будто это как-то поможет. — Так вот, второе: я прекрасно осознаю, что Оливия не услышит нас из-за звукоизоляции. Мне просто нравится видеть на твоём лице хоть какие-то эмоции. У меня ощущение, что ты тут со скуки скоро на стены полезешь, но боишься это признать. И, наконец-то, третье. Это самое важное! Возможно, для тебя это будет шоком, но можно заказывать не только пиццу! Уголок губ Гарри едва уловимо подпрыгивает, но ямочки показаться миру явно не желают. — Нужно было лишь предупредить меня о пицце, я ведь ничего о тебе не знаю, потому что за месяц мы разговаривали в сумме около получаса, — Луи заканчивает свою длинную речь. На самом деле она была длиннее всех, что он говорил в этом доме. Стайлс ждёт продолжение, но оно не наступает. Поэтому он наконец-то выпускает пульт из рук. — Объективно рассмотрев всё, что было сказано, я пришёл к выводу, что ты прав. Дело в том, что я просто не хочу ничего заказывать. Я хочу курицу. И говорить я тоже сейчас не хочу. Отгадай почему? — Потому что ты меня тайно ненавидишь? — Нет. Потому что я хочу доесть курицу спокойно, как я и привык. Луи почти закатывает глаза от чрезмерного уровня педантичности в комнате, но успевает вовремя себя остановить от этого действия, что точно могло бы разрушить всё. — Ты бы хоть иногда улыбался. Глядишь, в новостях будут меньше про тебя чепуху болтать. Только сказав эту фразу, Луи понимает, что это было самое последнее, что он должен был говорить в данный момент. — Ты читаешь про меня в СМИ? — спрашивает Стайлс, вдруг проявляя повышенный интерес к журналистике. Тем не менее, Луи не собирается терять достоинство. — Не льсти себе. Видел пару раз заголовки, — бросает шатен, невинно проходя мимо Стайлса обратно на кухню. — Раз уж ты так сильно влюблён в свою курицу, то может быть, мы поговорим завтра вечером? — спрашивает Луи в надежде найти ещё информацию. Стайлс кивает головой и возвращается к еде. Он едва успевает допить чай, как его наручные часы начинают пищать, светясь красным. Мужчина бросает всё и убегает на второй этаж. Луи, как обычно, собирает и моет посуду. Где-то на стадии составления тарелок, он замирает от мысли, которая внезапно и без стука ворвалась к нему в голову. Он ни разу не солгал и не слукавил во время спора со Стайлсом. Он впервые забыл, что работает журналистом, пусть и на пару минут. Луи также держит на весу одну из тарелок, совершенно забыв, как двигаться. Он поговорил с кем-то кроме его семьи, без какого-либо умысла. Он просто хотел говорить. А как только речь зашла о СМИ, будто по щелчку пальцев, он снова задал вопрос ради выгоды. Что с ним происходит?***
На следующий день Луи заходит к Оливии в комнату. Стайлс возражал против уроков в её состоянии, но девочка слишком сильно упрашивала его, и он сдался. — Привет, — Оливия машет Луи рукой, доставая с полки необходимые тетради. — Привет, Лив. Он проходит к столу, у которого они привыкли заниматься, и замечает, что щёки девочки покрыты красными пятнами, а кожа сильно шелушится. — Как ты себя чувствуешь? — спрашивает Луи, пока Оливия всё ещё раскладывает вещи на стол. — Обычно. Папа позвал Лиама, чтобы он проверил меня, — глаза девочки на секунду вспыхивают искорками радости, но также быстро угасают. — Тебе нравится, когда приходит Лиам? — интересуется Луи, заметив эти маленькие искры. — Нет. — Точно? Мне показалось, что ты обрадовалась его приходу. Оливия опускает глаза и поджимает губы. Её мозг активно решает стоит ли открывать свой секрет Луи. Но ведь больше некому. — Ты не расскажешь папе? Луи улыбается и протягивает мизинчик обещания девочке. Она хватается за него своим, принимая уговор. — Когда у меня так краснеют щёки и всё болит, папа увозит меня в больницу. Он отводит меня в игровую, пока ждёт врачей. Я знакомлюсь там с другими девочками и мальчиками. Мы дружим, — Оливия смущается, словно рассказывает что-то совершенно запретное. — Гарри запрещает тебе с ними дружить? — Нет. Просто мне хочется всегда дружить, а не только в игровой. — Попробуй сказать ему об этом, Лив. Я думаю, он поймёт тебя. Она размышляет над этим советом и в итоге соглашается, открывая тетрадь для записей. На занятие математикой у них уходит час, и ещё около тридцати минут на литературу. Оливии явно по душе точные науки, а не гуманитарные.***
Как бы новая информация не была полезна для будущего материала, Луи становится жалко девочку. Это чувство для него практически новое или просто очень хорошо забытое. Впервые он задаёт себе вопрос, почему она заперта тут. Есть ли вообще для этого причины, кроме предрассудков Стайлса? Немного поискав в интернете, Луи заключает, что единственное противопоказание для Оливии — это солнце. Они живут в Британии. В одной из самых пасмурных и дождливых стран мира. Тогда почему она просто не может пойти в школу, как остальные дети, и общаться с людьми? Так Луи цепляется за новую полезную информацию, записывая её в блокноте. Он вынужден остановить себя от того, чтобы вылить эту крошечную идею в голове во что-то большое и полезное. Ему нужно спуститься и поговорить со Стайлсом. За пиццей. Ну, или за тем, что он там выберет. Луи заходит в гостиную и сначала вообще не понимает, кто сидит на диване. Чёрные джинсы, белая потёртая футболка и косички на голове. — Где твой халат? Гарри подпрыгивает на месте от неожиданности, заставляя шатена громко усмехнуться. Он закрывает рот рукой, но уже поздно. — Если мы будем есть не за столом, то я не хочу испортить свой халат. А эту одежду не жалко. Забавно ли, что Луи её как раз таки жалко. Стайлс, наверное, впервые выглядит как простой смертный человек с чувствами и желаниями. А не как робот или адвокат. — Ну, хочу сказать, что в этом тебе намного лучше. Эти костюмы и халаты создают какой-то барьер между тобой и людьми. Короче, у них плохая аура и даже твои любимые тапочки тут бессильны. — Почему ты так разговариваешь со мной? Не боишься, что я тебя уволю? — Если честно, то не особо. С этими косичками ты как будто снизошёл с небес на землю, — Луи хихикает, садясь на пол у телевизора. — Перестань, их сделала Оливия, — Стайлс тоже сползает на пол, хотя совершенно понятно, насколько его это бесит. — Только так она смогла меня отпустить. — Окей, я поверю тебе. Ты заказал еду? — Нет. А я должен был? Луи закатывает глаза от того, насколько Стайлс неопытен в таких глупых и привычных вещах. Каждый ребёнок знает, что доставка еды занимает много времени, а тем более в такой отдалённый от города дом. И, да, заказывать должен сам Стайлс, ведь он больше всех возмущался, что не любит пиццу. Вот пусть сам теперь и выбирает. — Конечно, ты должен был. Я же не знаю, что ты хочешь, — он перекладывает вину на Стайлса без малейших угрызений совести. — Боже, я думал, что мне будет холодно. Всё-таки пол и вечер. Луи бубнит себе под нос ещё больше жалоб, пока снимает толстовку и небрежно кидает её на диван. — Здесь пол с подогревом, как в общем-то и весь дом. Летом я его не выключаю. Теперь Стайлс чувствует себя комфортнее, потому что разговор зашёл о том, в чём-то он разбирается. Он ухмыляется, но как всегда его уголки губ даже не дёргаются. Луи бесит это самодовольство, поэтому он набирает номер и отдаёт трубку Стайлсу. Тот снова паникует, но пытается это скрыть. — Мне пиццу с грибами. Я пока что сделаю чай. Шатен убегает на кухню до того, как Стайлс успевает на него накричать. Уже там, он краем уха слышит, как мужчина делает заказ, путаясь в словах. Луи отсутствует каких-то пять минут, а когда он идёт с кружками обратно в гостиную, то замирает в проходе. Гарри держит толстовку, недавно брошенную на диван, и пару секунд просто осматривает её с разных сторон. Он проводит пальцами по внутренней стороне и загибает ярлычок. Видимо, не обнаружив ничего интересного, он аккуратно складывает её, но прежде чем положить обратно на диван, вдруг снова расправляет. Гарри быстро надевает её на себя, снова оценивая качество. — Нравится? — спрашивает Луи, из-за чего мужчина второй раз за вечер вздрагивает. — Это моя любимая. Стайлс пугается от того, что его застигли врасплох посреди этого маленького преступления. Он ровно мгновение тянется, чтобы снять толстовку, но до него быстро доходит, что все улики против него. Он пойман с поличным, поэтому решает притворяться, будто его вся эта ситуация ничуть не тревожит. И вообще, он так всё и планировал. — Она такая удобная. — Ну, да. Почему ты так удивляешься? — шатен ставит чашки на пол и включает телевизор. — Но она ведь…мятая, — в голосе мужчины звучит лёгкое отвращение вперемешку со странным удовольствием от толстовки. Луи смотрит на него, словно и вовсе потерял логику разговора. Видимо, в голове Стайлса слова «мятая» и «неудобная» являются синонимами. Неисправимый педант. — Знаешь, она тебе идёт, — говорит шатен, протягивая руку, чтобы убрать с толстовки скатавшиеся ворсинки. Луи склоняет голову вбок, из-за чего его взгляд становится слишком уж заинтересованным и оценивающим. Почему-то именно эта вещь так ярко подчёркивает насколько Луи меньше в физическом плане. Рукава Стайлсу коротки, как в общем-то и и вся длина толстовки. И на самом деле, это любимая его толстовка, однако Луи ловит себя на мысли, что совсем не против, если Гарри будет носить её. Как будто…это правильно. Конечно, правильно, ведь у него должна быть какая-то нормальная одежда, а не только халаты и костюмы. Шатен оставляет руку на груди Стайлса всего на пару секунд дольше положенного, но это не остаётся незамеченным. Он многозначительно кашляет. — Спасибо… Если она так дорога тебе, то я сниму её. — Что? — спрашивает Луи, просто чтобы потянуть время и заставить Гарри просидеть в его одежде чуть дольше. — Я говорю, что могу снять её. Просто ты так влюблённо на неё смотрел. — Думаешь у нас с ней отношения? Луи бросает эту фразу как что-то совершенно обычное, не надеясь на успех. Но неожиданно уголки губ Гарри вздрагивают и ползут наверх, обнажая самое драгоценное и редкое явление в виде ямочек. Он не смеётся, но даже образовавшиеся около глаз морщинки — огромная победа. Луи мечтает остановить этот момент, но вместо этого он тянется пальцем к одной из ямочек Гарри и тыкает в неё. Она тут же постепенно начинает исчезать, поэтому Луи совсем немного ненавидит себя за это. — Почему ты так делаешь? Шатен вдруг выпадает из своего транса и отдёргивает руку, будто ошпарившись. Он не хочет отвечать. Почему он вообще должен? — Забей. — Ответь. — Я не знаю. Просто твои ямочки так редко появляются и так внезапно. Видимо Стайлса устраивает этот ответ, потому что его взгляд смягчается. Он тянется за чашкой чая с улыбкой.***
Еда приходит к ним через полтора часа, когда фильм по телевизору заканчивается. Как раз вовремя, чтобы поговорить. Кстати, разговор идёт довольно неплохо и без споров, пока Луи не задевает больную тему. — Почему ты не позвал Оливию с нами? — спрашивает шатен и сразу же видит, как Стайлс напрягается. — Я не знал, что именно ты собираешься спрашивать у меня сегодня, — отвечает он, но они оба прекрасно понимают, что это ложь. — Я думаю, тебе нужно выпустить её, — признаётся Луи так, что становится ясно, что он говорит не только о выходе из комнаты. Гарри только мотает головой. — Она ведь не заразна и вполне может жить нормальной жизнью. — Ей станет хуже. — Ей может стать хуже в любую минуту. Ты прекрасно понимаешь, что при волчанке это совершенно непредсказуемо, — спокойно говорит Луи, съедая последний кусок грибной пиццы. — Оливии противопоказаны только солнечные лучи. — Да, — саркастично соглашается Гарри, смотря в пол. — И они бывают на улице. — Да брось! Даже Эдвард Каллен выходил к людям на улицу и общался с ними. Стайлс бы посмеялся, если бы не ушёл в себя так глубоко и уже безвозвратно. — Гарри, посмотри на меня, — шатен хватает мужчину за подбородок и поворачивает к себе лицом, заставляя его заглянуть в глаза. — Если ей всегда больно, то пусть она хотя бы будет свободна, а не заперта в комнате со своей болью наедине. Огромная комната и твоя забота не сделают её свободной. Стайлс молчит, но гордо не отводит взгляда от Луи. — Она просила кое-что не говорить тебе, и я поклялся на мизинчиках, что не скажу. Ты понимаешь, что она боится тебе рассказать что-то? Так не должно быть. И когда она наберётся смелости сказать тебе это, то будь добр не облажайся и выслушай. Луи выпускает подбородок мужчины из рук, вставая на ноги, чтобы убрать коробки от еды и уйти в комнату. — Ты никогда ничего не боялся рассказывать своим родителям? — вдруг спрашивает Стайлс, заставляя Луи остановиться с коробками в руках. Луи твёрдо обещает себе, что говорит всё это ради Оливии. Он хочет, чтобы у неё была нормальная жизнь. Он открывается Стайлсу ради Оливии, а не ради него. Ради Оливии. Шатен повторяет это себе в голове несколько раз, прежде чем начать говорить. — У моей мамы семь детей. Она выслушивает и поддерживает каждого, даже тех, кто говорить пока что не умеет. Она целовала близнецов за их первые шаги. Она не накричала на Лотти и Физзи, когда они разбили её машину. Они договорились, что заработают на ремонт, и мама помогла им найти работу. Ещё две близняшки постоянно секретничают с ней о парнях. В конце концов, это моя мама встала между мной и отчимом, когда он меня ударил. — За что? — За то, что я сделал каминг-аут в шестнадцать лет. Мама выгнала его в тот же день. Стайлс удивлённо смотрит на Луи. Что-то в его взгляде меняется, но шатен не понимает, что именно. Чутьё говорит ему не бояться этого, и он так и поступает. — Я знаю, что моя мама не эталон родительства, но, блять, Гарри, тебе стоит поучиться у неё. Твоей дочери это особенно нужно, потому что у неё больше никого кроме тебя нет. Луи выкидывает коробки в мусорку и поднимается к себе в комнату. На последних ступеньках он слышит тихое «спасибо». Он рад, что меняет чью-то жизнь. Но ему всё больше кажется, что с каждым днём он по крупицам теряет какую-то очень важную часть себя.In my left hand there is the familiar, in my right hand there's the great unknown, I can see the madly different gross there. В левой руке у меня то, что мне знакомо, в правой — великое неизведанное. Я вижу две чудовищно разных материи.