24 и 76

Джек смотрит на него почти равнодушно. Словно не получает удовольствия и не поглаживает короткостриженый бархатистый затылок. Не подается вперед, упираясь одной рукой в стену. Его не нужно ласкать языком. Дразнить напряженную плоть. Ему нужна разрядка. Расслабленная челюсть. Влажное теплое горло. Небрежно расстегнутые штаны, почти не спущенные – только от цепляющихся за пояс рук. Ему хочется. Выйти из этой комнаты и забыть. Он насаживает на себя и кончает. Рейес неторопливо поднимается, придавив рукой грудь – чтобы не собирался так быстро. Сплевывает сперму, не отводя глаз. Ему жарко и душно, но раздеть хочется Джека. Наконец стянуть штаны с трусами и повалить на жесткую койку. И отвечать на любые возражения: – Подождет. Ты вечно так уходишь, Моррисон. На самом интересном. И Джека приходится держать – за шею – раздвигая бедра шире. Разрабатывать одним пальцем, вторым, прекрасно скользящими в резинке. Мягко поглаживать, натирать. Так, чтобы было болезненно-приятно. Долго. Смакуя. А он не реагирует. Не смотрит на Рейеса, когда тот берет презерватив и смазку. На Джека не действует ласка. И глубокие резкие движения. Что-то среднее, на что он поворачивается с немым: Еби уже. Раз так хочешь меня. Рейес перевязывает ему руки и толкает носом в подушку. Держит крепко, почти до боли. И наслаждается тем, что Джек ненавидит: рык и стоны, терпкий запах пота, сладость похоти и чужая покорность. И что ему нравится – насколько крепко у него опять стоит. Насколько тяжело он дышит в подушку. Насколько ощутимо он его сжимает, на долю секунды потеряв контроль, выгибаясь. Рейес догоняет в пару толчков. Если бы не завязанные руки, Джек ударил, когда Гэбриэл лениво – наслаждаясь – целует его в шею. Распутывает веревки и слезает. Самодовольно ухмыляется, заметив перемазанный в сперме живот и простыни. Бросает: – Оботрись. Джек не огрызается в ответ – уходит в душ, собрав свои вещи. После ничего не изменится – он мазнет взглядом по Рейесу. Даже с неким отвращением. Поправит ремень на штанах. Закроет дверь. Это было всего лишь одолжением. И в этом одолжении никогда не было любви.