Вепрь и Ворон

Вечером, за ужином, хозяин дома был необыкновенно любезен. Робер Эпинэ ощущал, что за этой любезностью супрем скрывает сильнейшее напряжение, но молчал. Герцогиня Айрис и Селина Арамона весело болтали, польщенные вниманием таких утонченных кавалеров, и лишь Луиза настороженно посматривала на Окделла, стараясь сохранять внешнюю невозмутимость. После десерта гость взглянул на хозяина. — Мне бы очень хотелось побеседовать с вами о вашей сегодняшней инспекции, — попросил он и добавил, стремясь объяснить свое любопытство  — Скоро суд, а вы, полагаю, видели всех фигурантов. — Всех — нет, — Ричард с улыбкой поправил манжеты, и Робер поморщился. От манер надорского герцога веяло холодом, как, впрочем, и от его голоса. Но отступать Эпинэ не собирался — Ричард был для него сейчас единственным источником информации. — Ты был в Багерлее? — с замиранием сердца спросила Айрис. — Супрему положено посещать тюрьму время от времени, тем более такую, — хмуро пояснил сестре Окделл. — Ты видел Ворона? — голос Айрис дрогнул. — Я видел не только его, — было видно, что любопытство сестры его не радует. — Айрис, благородной эреа не пристало интересоваться такими вещами. — Вы ошибаетесь, госпожа Арамона, — голос юной герцогини зазвенел. –Женщины из рода Окделлов никогда не были в стороне от политики, и вообще, сейчас преступно заниматься лишь музицированием и чтением житий святых. Робер сделал вид, что не понял намека. Поведение сестры Повелителя Скал не могло не удивлять — Катарина приняла её хорошо, почему девушке хочется укусить бывшую королеву? — На свете ещё много интересных вещей, Айрис, не обязательно эти, ты можешь выбрать себе любое занятие, — Ричард примиряющее улыбнулся, но сестра не пожелала его понять. — Он убийца отца и преступник, он должен за все ответить! — Меру вины определит суд, — голос Окделла стал холодным. — Айрис, я не буду обсуждать это с тобой! Герцогиня вспыхнула и закусила губку, а Окделл предложил гостю пройти в кабинет. Роберу очень хотелось бы знать, что изменилось здесь с тех пор, как бывший оруженосец занял святая святых герцога Алвы. Морисские ковры, черная шкура у камина, головы вепрей на стенах, резная мебель. Неужели так ни к чему и не прикоснулся? Но так ведут себя тогда, когда относятся к дому, как к временному приюту. Окделл не считает, что пришел навсегда? Ричард указал гостю на кресло и собственноручно разлил вино по бокалам. Начинать разговор он не торопился, предоставляя инициативу гостю. — «Черная кровь»? — Робер отпил глоток. Хозяин кивнул, не прерывая молчания. — Мне как-то довелось пить «Змеиную», — Робер медленно смаковал содержимое бокала. — Молва права — это восхитительно. — Да, этот сорт по праву считается лучшим из кэналлийских вин, -согласился Окделл. — Я прикажу прислать вам дюжину бутылок. — Используете погреб бывшего эра? — Эпинэ прикусил язык, но слово уже вырвалось. В ответ Окделл лишь усмехнулся. — Победитель получает все, не так ли? Роберу очень хотелось спросить, с каких это пор Повелитель Скал считает себя победителем Повелителя Ветра, но он сдержался. Ссора не входила в его намерения. Взгляд Ричарда выражал лишь вежливое внимание, и Робер был вынужден приступить к цели визита. — Вы были в Багерлее, — повторил он, и Окделл чуть склонил голову. — На суде будут послы всех держав, с которыми Великая Талигойя собирается поддерживать дружеские отношения и на помощь которых рассчитывает, — медленно заговорил он. — Большинство из них намерены признать легитимность возвращения династии Раканов на трон своих предков, но некоторые колеблются. И поэтому предстоящий процесс будет иметь огромное значение для страны и Альдо Ракана. Герцог склонил голову, соглашаясь. «Закатные твари!» — выругался Эпинэ про себя. Ты ничем не лучше своего однокорытника, такой же замороженный. Молнией промелькнула мысль, что, видно, в Лаик Повелители не ладили, раз даже на людях лишь раскланиваются с ледяной вежливостью. — Я понимаю всю значимость этого события, — наконец подал голос Ричард. — Не волнуйтесь. — Поэтому меня очень интересует вопрос, как себя чувствуют заключенные и можно ли рассчитывать на их готовность сотрудничать с судом и дать правдивые показания. На бокал с «Черной кровью» в руке Ричарда Окделла падали отблески горевшего в камине огня, и Роберу казалось, что в темно-рубиновой жидкости пляшут сполохи, которые вот-вот опалят пальцы герцога. — Господин Первый маршал, — легкое подчеркивание звания дало понять Роберу: супрем не считает, что военачальнику следует вмешиваться в такие дела, — вряд ли вы рассчитываете на то, что люди, находящиеся в такой тюрьме и понимающие, что их ждет, пребывают в состоянии эйфории. — Не хотите говорить, почему? — Робер решил идти напролом. — Почему же, в этом нет ничего секретного. Наш бывший сюзерен растерян, но думаю, что с ним проблем не будет. Раз он всегда делал и подписывал, что ему говорили, вряд ли он изменит своим привычкам. Хотя… даже зайцы, бывает, бросаются в атаку. Робер неопределенно хмыкнул. Впрочем, он не был знаком с Франциском Олларом в его бытность королем Талига. — Что касается графа Штанцлера, — Ричард отпил глоток, и у Иноходца создалось впечатление, что тот пытается просто спрятать глаза. Штанцлер был другом семьи Окделлов, наверное, герцогу неприятно, что он сейчас находится в таком положении. — Так вот, граф достаточно бодр для своего возраста и состояния здоровья. Он вступил в переписку с Его Высочеством, пока ответа нет, но, думаю, принц не откажет во внимании и милосердии тому, кто всегда был противником династии Олларов и поддерживал тех, кто выступал против нее. На какое-то мгновение Ричард поднял глаза, и Робер увидел в них такую ненависть, что чуть не отшатнулся. Ну конечно же, Окделл знает, благодаря кому друг Эгмонта находится в тюрьме, и наверняка осведомлен, что Робер добился от Альдо того, что эта тварь до суда из Багерлее не выйдет. За что ему любить Первого маршала? Штанцлер в письме, скорее всего, просит об освобождении, ссылаясь на здоровье и заверяя в своей лояльности, и можно быть уверенным, что супрем поддержит его. Неужели Альдо нарушит свое слово? Жаль, что Карваль остановил его тогда. Эта ядовитая гадина уже никого бы больше не ужалила.  — Герцога Алву я тоже видел, — заговорил Ричард, не дожидаясь вопросов. — Я слышал, что у него нелады со здоровьем, и он плохо переносит заключение, — негромко заметил Робер. — Совершенно верно, — Окдел поставил бокал на ручку кресла. Робер видел такой жест в Варасте Впрочем, оруженосец многое перенял внешнего у своего эра. — Сырость, отсутствие свежего воздуха, возможно, какая-то неизвестная болезнь — герцог переносит заключение хуже всех. Боюсь, что до суда он не дотянет. Или дотянет в таком состоянии, что никто не поверит в объективность его показаний, если, конечно, он соизволит их дать. — Боитесь? — Робер напрягся. — Почти уверен, — Ричард улыбнулся. — С самого начала это была наивная затея — добиться чего-либо от Ворона. Он знал, на что идет. Робер с возрастающим изумлением смотрел на безмятежно улыбающегося супрема. — Что вы хотите? — Дик пожал плечами. — С моей стороны было бы весьма плохой услугой для власти, которой я обязался служить, скрыть правду. Он не скажет ни слова, что могло бы хоть как-то подставить под удар Фердинанда и дать возможность принцу отказаться от своего обещания Алва служит Оллару — Он так предан человеку, которого и самые лояльные подданные считают слабым королем? — Он предан своей клятве — клятве Первого маршала. И когда Робер с недоумением на него посмотрел, добавил: — Первый маршал клянется не честью, а кровью. А с этим не будет шутить даже Рокэ Алва: он слишком любит Кэналлоа. — Неужели настолько серьезно? — пробормотал Робер. — Но я никогда не слышал, чтобы происходило что-то ужасное. — Не слышали, потому что такие клятвы никто не решался нарушать. Это стало происходить потом, когда честь заменила кровь. И они оба усмехнулись двусмысленности фразы. — Его Высочество плохо знает меня и, возможно, ещё не совсем доверяет, — продолжил Дик. — Вам он поверит больше. Скажите, что Ворона можно пытать, резать на куски, издеваться — это не поможет. — Что же вы предлагаете? — поинтересовался Иноходец. — Привести Алву в нормальное состояние и просто показать заинтересованным сторонам. Потом оставить в тюрьме и решить его судьбу после окончательной победы. С его стороны вряд ли можно ожидать подвоха — он обменял свою свободу на жизнь Фердинанда и слова не нарушит. Я бы не рекомендовал Его Высочеству устраивать суд, если, конечно, он не любит балаганы. — Вряд ли это устроит принца, герцог. Предложите что-либо более приемлемое. Ричард Окделл так и не допил вино, и на его бокале все ещё искрились отблески каминного огня. — Тогда, — очень медленно произнес он, — его следует просто убить и объяснить его смерть тем, что он так и не смирился с пленом и своим унижением. И Повелитель Скал залпом выпил бокал до дна. Робер с изумлением смотрел на Окделла, не находя ответа. *** То, что принц в бешенстве, было видно невооруженным глазом, хотя Альдо и старался сдерживаться. — Что с тобой? — удивился Робер. — Не с той ноги встал? — Я-то с той, это наш ненаглядный супрем не выспался! — Что же сотворил Ричард Окделл? — Видите ли, Алву нельзя судить за службу Талигу и все, сделанное в рамках этой службы. Он присягал! Ты когда-нибудь слышал что-либо подобное! — Но он действительно ничего не делал вне своей службы. — А Вараста? Ты сам рассказывал, что там творилось? — Творилось, но он исполнял приказ. — Ты признаешь, что-то, что он сотворил, нормально? — Нет, не признаю, но история Золотых земель знает подобный случай, и полководец не был признан виновным. — Мне только седой старины не хватало! — Альдо демонстративно вздохнул. — Ладно, прикажу сейчас найти этого умника! — Ты ему ещё не все сказал? — Я ему ещё ничего не говорил! — раздраженно протянул Альдо. Иноходец посмотрел с изумлением, ведь он тоже не знакомил ещё сюзерена с мнением Окделла. Тогда откуда? Он мало знает Повелителя Скал, но уверен — тот вряд ли делился своими мыслями с кем-либо ещё. — Альдо, может, он в чем-то прав? — Прав не прав, какая разница? Нам нужен покорный, разбитый Ворон. Пока это получается плохо, а времени мало. У нас нет ничего, чем бы мы могли его взять. Может, Окделл знаком с его слабостями, столько лет прожил в его доме! Иноходец пожал плечами. — Вряд ли он будет откровенен. Одно дело — перейти на нашу сторону, другое — выдавать тайны того, кому присягал. Он видел, что Альдо злится, но чем он мог помочь — Ричард Окделл совсем не напоминает Эгмонта, и он не знает, как с ним разговаривать. — Чушь! — голубые глаза сюзерена зло засверкали. — Он поклялся мне, а значит, все его старые клятвы утратили свою силу. — От клятвы оруженосца может освободить лишь его эр. — Я и какой-то эр! — Альдо горько усмехнулся. — Спасибо, друг! — Альдо, пойми, то, что ты от него хочешь, невозможно, да и вряд ли Ворон был откровенен с мальчишкой. Он знает то, что известно и другим, не более. — Проведя с Алвой столько лет? Не верю! — Ты хочешь потребовать от него то, что противоречит понятиям человека чести! — Ты серьезно веришь в то, что говоришь? — Альдо широко раскрыл глаза. — Он — воспитанник Ворона, и сюда пришел отнюдь не следуя идеалам отца! Робер Эпинэ невольно опустил голову, вспомнив свой разговор с Ричардом сразу после их поединка. Действительно, сын мятежника выбрал сторону из прагматичных соображений. Вот только почему ему кажется, что дело не только в том, что сказал ему Окделл? Ведь Альдо был тогда прав. Он мог переслать ему письмо Мирабеллы, и принц не сумел бы отказать вдове Эгмонта. Повелителю Скал не пришлось бы так рисковать, самолично являясь за сестрой. Но он предпочел прийти. Так верит в дело Ракана? Дождался своего часа и хочет поквитаться за отца? Почему тогда пытается защитить Ворона? Хотя предложение убить герцога Алву вряд ли можно считать защитой. — И все же я бы не рекомендовал тебе обращаться к нему с такой просьбой, Альдо. Я его плохо знаю, но за это могу ручаться. Сюзерен нахмурился, бесцельно вертя в руках перо, но потом вдруг неожиданно широко улыбнулся. — Уговорил! Не буду смущать столь щепетильного Повелителя! В голубых глазах заплясали веселые искры, как всегда, когда в голову Альдо Ракана приходили интересные мысли. Робер многое бы дал за то, чтобы узнать, какие именно. — Мне есть о чем побеседовать с супремом и так, — и Альдо кивком головы отпустил своего Первого маршала. Выходя из кабинета принца, Эпинэ думал, что вряд ли Альдо и Окделл останутся довольны друг другом. Робер невесело улыбнулся. Он не понимает сына Эгмонта и перестал понимать своего друга. Печальный итог для Первого маршала. *** Дик шел по галерее дворца в состоянии тихой ярости. Разговор с принцем получился весьма неприятным. Как ранее он не хотел слушать ничего о завоеваниях Талига, которые не стоит отдавать так задешево, так и теперь не хотел понимать, что суд обернется фарсом. Неужели корона, неожиданно свалившаяся на голову прозябавшему в забвении потомку Раканов, настолько кружит голову, что он не видит очевидного? Даже измученный, униженный Ворон все равно ему не по зубам. С таким самомнением и уверенностью в собственной непогрешимости будущий Альдо Первый наломает дров, да так, что потом придется годами разбирать завалы. Сначала Дик хотел зайти за сестрой, которая с утра уехала во дворец, но потом раздумал. Как он понял из разговора с разъяренным сюзереном, о том, что Ричард против суда над Вороном, он узнал отнюдь не от Робера. Но своими мыслями по поводу суда он ни с кем, кроме Эпинэ, не делился. Откуда же он узнал? Герцог уже почти достиг конца лестницы, когда услышал торопливые шаги за спиной и резко обернулся. *** Пьер Дави чувствовал себя окрыленным. Впервые за все это время Катарина дала понять, что он ей не безразличен, не запрещая, как обычно, говорить о своей любви и преданности, а лишь опуская глаза, слушая признания. Свидание было очень коротким, но он не жалел об этом, ведь она показала — она ценит в нем не только друга, а значит, может стать возможным то, о чем он так мечтает: Катарина Ариго скажет ему «да». Он шел, почти бежал по галерее, как вдруг впереди увидел знакомую фигуру в черном. Этого человека он хотел бы видеть в последнюю очередь, но, к сожалению, в галерее разминуться было невозможно. Больше всего ему хотелось просто пройти мимо, но это было явной трусостью, поэтому он вежливо поклонился и поздоровался. Повелитель Скал глянул сквозь него и небрежно кивнул, как будто перед ним был какой-то трактирщик. Пьер застыл. — Вы не слишком-то вежливы, Окделл, — процедил он. — Я могу и оскорбиться! — Вас можно оскорбить? — герцог с интересом взглянул на него. — Неожиданное заявление. Дави с бешенством посмотрел на человека, которого искренне ненавидел за ту проклятую дуэль, когда погибли Анри и Марти, те, с кем он вырос и дружил; за нежданное наследство и будущий титул, которые достались ему такой ценой; за то, что Окделл в силу каких-то своих причин умолчал об истинных зачинщиках поединка и её причинах. Получилось, что мальчишка взял всю вину на себя, прикрыв их весьма неблаговидный поступок, что, опять же, дало ему шанс стать порученцем Савиньяка, принявшего близко к сердцу всю эту историю. И благодаря этому он встретил Катарину. Быть, по сути, обязанным всем человеку, которого чуть не убил и оболгал, было вдвойне неприятно. — Вы нарываетесь на поединок? — Пьер вскинул голову. — Что ж, я к вашим услугам. — Драться с вами? — Повелитель Скал на мгновение утратил безупречно вежливое выражение лица. — С мразью и предателем? — Я вобью эти слова вам в глотку, лощеная тварь! Но герцог уже взял себя в руки и снова стал невозмутим. — Драться с вами, — пояснил он, — все равно что с ызаргом. — Вы. Ответите. За свои. Слова, — жестко произносит Дави. — Вы такой же предатель, как и я, раз находитесь здесь! — Вы считаете приверженность Раканам предательством? — Окделл изобразил вежливое удивление. — Вы поражаете меня, виконт! Мне казалось, что вы искренне преданы династии. — Вы все прекрасно понимаете, Окделл! — Вот тут вы заблуждаетесь, — хотя голос у Окделла был по-прежнему спокоен, глаза потемнели от бешенства. — Я не понимаю таких, как вы! — Считаете себя безгрешным? — Нет, не считаю. Но, по крайней мере, я не бросался ложными обвинениями, не нападал вдвоем на одного, не перекладывал вину в поединке с себя на другого, а главное — даже исходя из своих политических интересов, не губил доверившихся мне людей! Я ничего не забыл? — Ничего, — Дави вынул шпагу из ножен. — Вдвоем нам будет тесно даже во всей Великой Талигойе. Защищайтесь! Но его противник стоял спокойно, лишь положив руку на эфес шпаги. А на его лице блуждала уже знакомая ленивая улыбка. Именно это и взбесило Пьера больше всего, и он, не раздумывая, бросился в атаку, не отдавая себе отчет в том, что стоящий перед ним человек практически безоружен. Но Окделл лишь стремительно сделал шаг в сторону, ловко отклонившись от клинка, и Дави едва не сломал шпагу о стену. Это отрезвило. — Я не буду с вами драться, — повторил Ричард. — А если вы и дальше попробуете себя так вести, никто не сочтет для себя возможным принять ваш вызов, обещаю вам. Но думаю, что не это будет для вас самым страшным. Он перевел дыхание, и Пьер понял, что Окделл далеко не так спокоен, как ему бы хотелось показать. — Её Величество в сложившихся обстоятельствах нуждается в поддержке человека, которому она могла бы безоговорочно верить. Она умная женщина и никогда не доверится лжецу и предателю, более того, она не позволит ему быть рядом с собой, это все равно, что держать у себя ызарга, который может укусить в любую минуту. Виконт застыл на месте. — Держитесь подальше от меня, — Окделл не пытался больше скрыть своих чувств к человеку, не только сыгравшему роковую роль в его судьбе, но и предавшему доверившегося ему друга. Но, пожалуй, даже не это было главным в его ненависти. В Дави он увидел себя, такого, каким мог бы стать, если бы после разговора со Штанцлером не решил проститься с Катариной. Слова Катарины тогда его спасли, а вот Дави она погубила. Он судорожно поднес руку к горлу, чувствуя, что начинает задыхаться. Приступов у него не было с детства, с того момента, как он покинул Надор, но он помнил, что это такое. Поэтому, не обращая более внимания на виконта, он повернулся и стремительно пошел прочь. Пройдя до конца галереи, Дик бессильно прислонился плечом к прохладной стене. Несколько раз судорожно вздохнув, он провел рукой по влажному лбу и перевел дыхание: кажется, обошлось. На улице он пришел в себя окончательно и задумался. Ларт уходил не один, он в первую очередь хотел спасти женщину, ту, что выходила его после Багерлее, родственницу его друзей. Что стало с ней? Почему он не вспомнил о ней раньше? *** Секретарь супрема уже привык, что его начальник может появиться в любое время. И не удивлялся, что он интересуется весьма странными вещами. Через час удалось выяснить, что виконт Жавэ по-прежнему в тюрьме, его считают пособником сына, Этьена Жавэ, который вместе с Рене Лартом напал на конвой у эшафота. Во время попытки ареста Ларта схватили и некую Жизелу Ренари, которая тоже находится в заключении. Женщина, скорее всего, ничего не знает, но её пока не выпускают. — По-видимому, в тюрьме слишком много свободного места, раз там за государственный счет держат любовниц убитых преступников, — холодно заметил Ричард. — Приведите её сюда. Через полчаса в его кабинет ввели высокую стройную женщину, кутающуюся в плащ. Лицо у неё было бледным, с незажившими ссадинами, а волосы заплетены в простую косу, перекинутую через плечо. — У нас что, дерутся с дамами? — тихо спросил Дик, чувствуя, как каменеет все внутри. — Она сопротивлялась, — угрюмо бросил сопровождавший её тюремщик. — А когда этого Ларта добили, так вцепилась в него мертвой хваткой, еле оторвали. Лицо Жизелы исказилось такой ненавистью, что Ричард невольно вздрогнул. — Госпожа Ренари, — начал он. — Баронесса Ренари, — холодно поправила она. — Просите, баронесса, — тихо сказал Дик и сделал знак тюремщику выйти. Несколько минут в комнате царила тишина, потом Ричард произнес: — Я подпишу приказ о вашем освобождении, отправляйтесь домой и живите. — Что с моим дядей, виконтом Жавэ? — голос её чуть дрогнул. — Он пока останется в тюрьме. — Он старый больной человек, чем он опасен? Ричард не ответил, молча подписывая бумагу. На Теодоро Равели он смотреть не стал — просто распорядился выпустить часть заложников, которые не были замешаны в бунте и противодействии новой власти, среди них был и муж Марии. Это нельзя было назвать возвращением долгов, но все же стало чуть легче. *** Дом Жизелы так и стоял закрытым. Ключ она потеряла, поэтому просто нашла во дворе брошенные садовые инструменты и взломала дверь. Комнаты с затянутой в чехлы мебелью, опущенные шторы и мертвая тишина. Ей казалось, что она попала в склеп, где её заточили вместе с памятью о людях, которых, по всей видимости, она более не увидит. Перед глазами все стояло залитое кровью лицо Рене, его руки, скребущие землю, ей казалось, что она слышит хрип «Беги!», брань солдат, ощущает, как её отрывают от него и тащат прочь. Рене-бретер, единственный, кто захотел ей помочь. Без этого, возможно, он, возможно, остался бы жив. Неожиданно в коридоре раздались тихие шаги, и в дверь бочком протиснулась соседка, Анна Тиверли, тоже вдова. — Вы вернулись? Жизела безразлично кивнула. — Ну и хорошо, — Анна поставила на стол бутылку молока и положила булочку. — У меня нет денег, — Жизела не шевельнулась. — Я не прошу, — Анна поправила скатерть на столе и невесело улыбнулась. — Живая — надо жить! После её ухода Жизела посидела ещё немного, а затем взяла бутылку и принялась пить молоко прямо из горлышка, закусывая булочкой. Потом она обошла дом, снимая чехлы, а вечером сама разожгла камин и застыла в кресле рядом. Соседка права — надо жить, но вот только как? Размышления её прервали четкие мужские шаги, и на пороге вырос супрем. — Вы разрешите? — поинтересовался он, проходя в комнату, и, дождавшись её кивка, сел в кресло напротив. — Баронесса, — тихо сказал он, — я надеюсь, что более вы не предпримите попыток покинуть город, помня о своей неудаче и о том, что ваш родственник в тюрьме. Жизела отрешенно кивнула, глядя на него. — Я рад, что вы понимаете меня, — голос мужчины был негромок. — Вы так молоды для этой должности, — вырвалось у неё. — Она требует опыта, осторожности, благоразумия, умения ориентироваться в придворной жизни. — Вальтер Придд обладал всеми указанными вами качествами, — серьезно сказал её спаситель. — Но это ему не очень помогло, не правда ли? — Извините, — пробормотала женщина. — Простите, я не представился, — супрем чуть улыбнулся. — Меня зовут Ричард Окделл. — Вы оруженосец Первого маршала? — вырвалось у неё. — Нет, Робер Эпинэ не является моим эром. — Простите, — Жизела склонила голову. Как оруженосец Ворона оказался здесь и стал супремом? Но спросить она не осмелилась. Между тем её гость достал из кармана небольшой мешочек и поставил на стол. — Немного, но на скромную жизнь хватит, — коротко сказал он. — Я не возьму, — прошептала женщина. — Все деньги и драгоценности, я полагаю, вы взяли с собой тогда, не так ли? Жизела кивнула. — Значит, у вас ничего не осталось, — констатировал герцог. — Вы пойдете служить? Продадите дом, станете содержанкой? Женщина вспыхнула. — Берите, — почти сердито бросил Ричард. — Я говорил Ларту о том, что этому человеку нельзя доверять, но был, к сожалению, неубедителен. Я возвращаю долги ему! — Спасибо, — щеки у женщины запылали. — Не за что, — буркнул Окделл. — И запомните — вашего кузена ищут, если он появится, вам лучше сказать самой, чем подождать, пока это сделают соседи. Иначе вас снова ждет каземат, и, боюсь, уже очень надолго. Вы поняли? Жизела склонила голову. — Прощайте, госпожа. — Он встал и направился к двери, но на пороге задержался. — Как он умер? Жизела вздрогнула, но заговорила. Они с Рене до вечера просидели у неё, а когда стемнело, пошли на место встречи — на старый пустырь недалеко от кладбища, у городских ворот. Пьер Дави вышел им навстречу, а за ним — солдаты, их окружили. Ларт толкнул её в сторону, но далеко убежать ей не дали, двое солдат схватили её за руки. А когда он упал, она бросилась к нему… — Он пытался убить Дави, — прошептала она. — Но не получилось. Дверь за её спиной закрылась почти неслышно.