Вепрь и Ворон

Свадебная суета может свести с ума любого. Поэтому Дик с утра уехал на службу, тем более, дел хватало. Несколько часов он провел в своем кабинете, разбирая бумаги, а затем отправился в Багерлее. От визита в тюрьму он охотно бы увильнул, но суд приближался, а следовательно, необходимо было ещё раз все проверить и подготовиться. Морен встретил его спокойно, почти приветливо, что говорило о том, что он учел все замечания прошлой инспекции. — Вы хотите навестить узников? — Узников? Возможно, но позже. Я хочу осмотреть все ваше хозяйство, господин комендант. Морен с удовлетворением кивнул головой, что явно свидетельствовало о том, что за свое хозяйство он спокоен. Система охраны, тюремщики, первый этаж, второй, подземные помещения, допросная. В последней Дик задержался, с каким-то суеверным ужасом разглядывая цепи, скамью, железные приспособления для допросов. — Дыба у нас новая, — неожиданно произнес за его спиной комендант. –Правда, ещё не пробовали, но палач ручается. Дик кивнул головой, не в силах оторвать глаз от устрашающего сооружения. — Надеюсь, вы не хотите опробовать её на фигурантах предстоящего процесса, — неловко пошутил он, чувствуя, как рубашка становится влажной. — Что вы, господин супрем, — Морен шутки не понял. — Без приказа нельзя! Ричард кивнул и торопливо пошел к выходу, чувствуя, что начинает задыхаться. — Вы довольны? — устало поинтересовался Морен уже после того, как они побывали в комнате лекаря, где хранились всевозможные склянки с достаточно пахучими мазями и тинктурами, призванными приводить заключенных в порядок после особо доверительных бесед с дознавателями. Дежурный лекарь, испуганный надменным видом знатного визитера, что-то заполошно лопотал о том, что он ежедневно навещает господина Оллара, но болезнь запущена, хотя при таком диагнозе его состояние можно признать удовлетворительным, что герцог Алва и граф Штанцлер тоже не оставлены вниманием и получают необходимые тинктуры, что способствуют их нормальному самочувствию. Ричард с непроницаемым видом выслушал полный отчет о том, чем потчуют больных, а несчастный лекарь, так и не поняв, что думает о его усердии начальство, чуть не сполз по стенке, когда, наконец, герцог шагнул к двери. Потом осмотрели подвалы, забитые различным хламом, что вызвало недовольную гримасу на невозмутимом лице супрема, пустые камеры, проведали нескольких заключенных, виновных в том, что не поладили с людьми Айнсмеллера или отказывались поставлять продовольствие армии. — Вышвырните вон, — поморщился супрем. — Нечего кормить их за государственный счет. Морен лишь вздохнул. За время их ревизии он несколько раз отлучался — тюрьма не могла жить долго без своего коменданта, а потом, решив насущные вопросы, летел обратно, боясь, что в его отсутствие высокое начальство отыщет что-либо ужасное и обвинит его в пренебрежении своими обязанностями. Но лицо герцога было непроницаемо и было непонятно — доволен он или нет. — Все? — с тайной надеждой спросил комендант, когда они вышли из очередного подвала. Ему начинало казаться, что гость из вредности сейчас начнет расспрашивать тюремных крыс. — Кухня, — невозмутимо напомнил настырный молодой человек и обезоруживающе улыбнулся. — Знаете, я безумно любопытен, и раз есть такая возможность… «Чтоб тебя!» — выругался про себя Морен. Не то чтобы там было что-то неподобающее, но все же. Что ему там понадобилось? Впрочем, это вскоре выяснилось. Граф Штанцлер, человек больной, старый… Конечно, старый ызарг — друг семьи, не удивительно, что сын Эгмонта Окделла о нем заботится. В голову коменданта пришла странная мысль, что, сложись все по-другому, в одной из этих камер мог провести последние дни, дожидаясь казни, отец нынешнего супрема и тогда вряд ли он гулял бы сейчас по древним коридорам. Сына государственного преступника ждала бы другая судьба. Повар достаточно бойко рассказывал о пристрастиях бывшего кансилльера, супрем кивал, соглашаясь, и лишь выходя, как бы вспомнив, поинтересовался, чем кормят Алву, чтобы узник не выглядел бы таким измученным. Повар, вытянувшись в струнку, выпалил, что в рацион узника включено даже красное вино и морепродукты. — Оказывается, быть заключенным — выгодно, — задумчиво протянул настырный визитер. — Интересно, многие ли из простых горожан ежедневно пьют вино и едят морепродукты? — Прикажете прекратить? — Морен почувствовал, что ещё немного, и он не выдержит. — Почему же? Продолжайте, раз это способствует улучшению самочувствия заключенного, — пожал плечами супрем. — И помните, — добавил он, любезно улыбнувшись, — что за состояние заключенных отвечаете лично вы, так что следите лучше! «Тварь Закатная! Чтоб тебе самому оказаться в таком положении!» — пронеслось в голове коменданта, когда он вслух уверял герцога в своей готовности сделать все возможное, чтобы господин супрем остался им доволен. — Я навещу графа Штанцлера! — оборвал его Ричард, и Морен выдохнул: тому вроде жаловаться было не на что. Бывший кансилльер листал какую-то книгу, сидя в кресле. Увидев герцога Окделла, он отложил фолиант, и брови его поползли вверх. — Не ожидал вас увидеть вновь, герцог Окделл! — Почему же, граф? Я исполняю свои обязанности. Надеюсь, вы довольны новыми условиями? — Благодарю, супрем. Но ими я обязан отнюдь не вам, не так ли? — Увы, — Ричард развел руками. — Боюсь, я решил бы этот вопрос иначе. Впрочем, я рад, что вы получили, что хотели. Штанцлер пожевал губами и сердито сверкнул глазами. — Не все? — Ричард демонстративно поднял бровь. — Но у вас есть шанс получить и оставшееся. — Не понимаю вас, герцог! — Судебный процесс, господин кансилльер, что тут не понятного! К сожалению, герцог оказался Великой Талигойе не по зубам. Добиться ничего не удалось, а обоснованный приговор необходим. Если вы окажете эту услугу будущему Альдо Первому, думаю, внакладе вы не останетесь. — Робер Эпинэ — лучший друг будущего короля. — Дружба и благополучие государства? Граф, мне ли говорить кансилльеру, что такое интересы страны? Первого маршала уговорят забыть свои обиды, уверяю вас, если вы будете убедительны. Кансилльер сверкнул глазами из-под припухших век. — Но я и так сказал, что знал, мой мальчик! — Думаю, не все, — обезоруживающе улыбнулся Ричард, — у такого игрока, как вы, всегда имеется козырь в рукаве, и, наверное, не один. Карту следует доставать вовремя. Тем более, что все попытки убедить герцога Алву оказались абсолютно бесполезны. — Все ли, Дикон? Глаза в склеротических прожилках хитро блеснули. — Герцог Алва должен присутствовать на суде в здравом уме и твердой памяти.  — Я понимаю, Дикон, конечно. Я попытаюсь вспомнить, но сам понимаешь, память уже хромает, тем более после таких потрясений. Герцог промолчал, не выражая ни возмущения, ни сочувствия. Граф еще раз задумчиво пожевал губами и, ни на мгновение не выходя из роли старого больного человека, поинтересовался: — Как я понимаю, мне не стоит вспоминать слухи, сплетни об одержимости Первого маршала, о его слабости, когда он закрывал на глаза на явные проступки… — Вы правы, граф Штанцлер, — невозмутимо ответил Ричард. — Слухи и сплетни никому не интересны, к тому же их нелегко доказать и легко опровергнуть. Только факты, если у вас таковые найдутся. — Я постараюсь, мой мальчик, я постараюсь, — задумчиво пробормотал бывший кансилльер. Морен ждал супрема в коридоре и облегченно вздохнул, увидев легкую улыбку на губах начальства. Но ведь есть ещё важные заключенные! — Вы захотите навестить ещё кого-либо? — с замиранием сердца спросил он. — У господина Оллара находится его супруга, она теперь обедает с ним, а лекарь отправился к герцогу Алве, он хочет ещё раз осмотреть его.  — Не будем мешать семейному обеду, — распорядился супрем. — Что до Алвы, то, когда он находится в добром здравии, общаться с ним бывает проблематично! Морен понимающе хмыкнул, что можно было понять как «кому, как не вам, это знать!» — К сожалению, вынужден лишить себя вашего приятного общества и попрощаться, дела. Но я навещу вас на днях, — пообещал Ричард во дворе тюрьмы, перед тем как прыгнуть в седло. Если комендант и хотел что-то возразить, то благоразумно промолчал, подумав про себя, что он бы пережил без настырного мальчишки и дольше. Добравшись до дома, Ричард написал несколько писем, разослал слуг с различными поручениями и решил лечь спать пораньше, пока Айрис или кто-то ещё из домашних не решились привлечь его к свадебным хлопотам. Но выспаться не удалось. Посыльный поднял Ричарда почти на рассвете. Мчась по темным улицам, он думал лишь об одном: он должен успеть! В Багерлее его встретил растерянный комендант. Лицо его приобрело какой-то мучнистый оттенок, а глаза почему-то были в красных прожилках. — Господин супрем! Герцог! Клянусь вам, что делал все возможное, как вы и приказали, условия были изменены, его никто не трогал, мы улучшили питание! Все случилось так неожиданно! Руки коменданта тряслись, и он судорожно сжимал их, чтобы это не было так заметно. — Идемте! — голос супрема звучал резко, но спокойно. — Где лекарь? — Там, он с ним, все время с ним! Он не отходит от него, делает все, что можно! Кентер — хороший лекарь, клянусь вам! — Перестаньте трястись! — Ричард стремительно повернулся на каблуках, показывая, что он не желает более слышать оправданий, но всю дорогу продолжал слышать за своей спиной испуганное бормотание. Камера, конечно, изменилась, стала чище, её освещало несколько факелов, вот только картина была той же, что он видел и при своем первом посещении, — беспомощно откинутая черноволосая голова на белоснежной, на фоне темных стен, подушке. Рядом с топчаном стоял седой человек, по-видимому, лекарь. Не тот, которого он уже видел, ну так они, наверное, меняются. — Докладывайте! — Ричард очень надеялся, что его голос звучит невозмутимо. Хотя, если бы он дрожал от ярости или страха, это было бы вполне понятно — жизнь столь ценного узника того стоила. Мэтр Кентер оказался не из робких и в отличие от коменданта от страха не трясся, наоборот, даже оживился при виде герцога и, отойдя от пленника, уставился на вошедшего пронзительными темными глазами. — Я знаю, что он приучен к ядам, монсеньор? Дик кивнул, не отводя взгляда от узника. — Вы не знаете к каким? — продолжал мэтр и нахмурился, увидев, как супрем покачал головой. — Я спрашиваю не из праздного любопытства, монсеньор. — Я понимаю, — Ричард взял себя в руки. — Но я правда не знаю, только могу догадываться. Раз его приучали к ядам в родном доме, скорее всего это, помимо самых распространенных, яды, употребляемые на юге. «Интересно, — пронеслась мысль, — а что ему приготовил Штанцлер тогда, в кольце?» Если бы он поступил так, как от него ждали, Ворон мог умирать у него на глазах, а он — лишь смотреть. Дышать стало трудно. Узник зашевелился и медленно открыл затуманенные глаза. Ричард присел на край топчана и сжал его запястье. Губы Алвы скривились. — Не надоело, Окделл? Или вы решили меня доконать своим присутствием? — Не надоело, герцог, — Ричард медленно выдохнул. — Наоборот, я всегда рад нашим встречам. Не знаю, как вы, но я привык к вам за эти годы. — Жаль, что не могу вам ответить любезностью на любезность. Голос у Алвы был еле слышным и хриплым, но звучал достаточно твердо. Если язвит — значит, все не так уж плохо. — Мне показалось, что вы добивались именно моего присутствия, иначе как все это объяснить? Столь ценному постояльцу Багерлее я не мог оказать в визите, узнав о его дурном самочувствии. — Безмерно тронут вашим великодушием, Окделл. Приношу свои извинения за прерванный сон. Не бойтесь, я не доставлю вам и вашему белоштанному высочеству такого удовольствия и доживу до суда. Алва откинул голову назад, провел тонкой рукой по глазам и насмешливо оскалился. — Вы все так же впечатлительны и нервны, Окделл, как барышня. Такому вряд ли можно быть супремом. Ступайте спать, ещё раз мои искренние извинения. Рука Дика до боли, до синяков стиснула ставшее таким тонким запястье. Алве было очень больно, он это чувствовал, но в синих глазах билась насмешка, а губы изогнулись в столь знакомую издевательскую ухмылку. Бывшему же оруженосцу хотелось, чтобы он закричал от боли. Как был сволочью, так и остался! — Вы, герцог, выбрали крайне неудобное время для болезни. Синие глаза вспыхнули. — Простите, не знал. Вы передадите мои сожаления даме? Это было так соблазнительно — ударить его со всего размаху по лицу и стереть эту ухмылку — что Ричарду пришлось впиться ногтями в ладони. Он ухитряется издеваться и сейчас! Тварь закатная! — Не премину, герцог! — Монсеньор, могу я просить вас отпустить руку заключенного? — мэтр Кентер был невозмутим. — Я хочу пощупать его пульс. Дрожа от ярости, Ричард выпустил руку Алвы и молча уставился на синие пятна, оставленные его пальцами. -! qué pasión! * — голос еле слышен, а вот яда в нем на десяток змей хватит. Полуживой, еле говорит, но, как всегда, оставляет последнее слово за собой. Почти отрешенно наблюдая за лекарем, возящимся с пленником, супрем тряхнул головой, пытаясь взять себя в руки. — Странно, замедленное дыхание, слабый пульс, зрачки сужены… Так действует большая доза снотворного, особенно когда организм ослаблен, — подал голос Кентер. — Пожалуй, вас зря потревожили, монсеньор. — Зачем вы прописали такую дозу? — хмуро поинтересовался Ричард. — Я прописывал минимальную, согласно вашему приказу укрепить здоровье герцога Алвы, — отрезал лекарь. — Тогда почему? — Я приготовил питье как положено, почему доза оказалась превышена, мне сказать трудно. Лекарь встал с топчана и устало произнес. — Герцогу необходим покой, господин супрем. — Оставайтесь здесь и проследите за его самочувствием, я запрещаю вам оставлять его, пока состояние не улучшится, что бы ни случилось! — Неужели я вызываю у вас такие трепетные чувства? — Алва облизнул пересохшие губы, и Кентер поднес к его губам бокал с водой. Не отвечая, Дик смотрел, как Алва жадно пьет, и прозрачные капли стекают по его подбородку. — Вы начинаете меня пугать, господин супрем! — В синих глазах, лихорадочно горевших на тонком, измученном лице, плясали закатные кошки. — Надеюсь, дама вас дождется, и вы успокоитесь! — Придержите язык, господин бывший Первый маршал, и не испытывайте мое терпение! — Дик склонился над топчаном и снова сжал тонкое запястье. — В противном случае я попрошу вас исполнить её роль! Глаза Алвы широко распахнулись, а лекарь за спиной икнул и замер. — Вы меня поняли, господин Кентер? — тихо и яростно поинтересовался Ричард. — Не смейте ни на шаг отходить от герцога Алвы, пока его самочувствие не улучшится! Иначе, боюсь, вы займете место в камере по соседству, я заметил, что тут много пустых! А заодно подумайте, почему доза снотворного вдруг увеличилась, в магию этих стен мне почему-то плохо верится. — Не извольте беспокоиться, господин супрем! — лекарь утратил свой невозмутимый вид, и голос его предательски задрожал. — Выздоравливайте, герцог! — вежливо попрощался Дик. — Надеюсь, при нашей следующей встрече вы будете выглядеть несколько лучше! — Не могу сказать, что мне нравится мысль о нашей очередной встрече! Вы излишне возбуждаетесь, это вредно! — Алва бессильно откинул голову на подушки, закрыв глаза, и Дику показалось, что дело может обстоять хуже, чем его пытается уверить лекарь. Но тот успокаивающе покачал головой. — Так и должно быть, это пройдет, просто герцогу нужно больше пить. — Ну так поите! — рявкнул супрем и покинул камеру. В коридоре его ждал Морен. Кивнув коменданту, Дик направился к лестнице, не говоря ни слова, и лишь в кабинете последнего дал себе волю. — — Извольте завтра же проверить своих людей — всех, включая последнего уборщика! Я пришлю к вам помощников. — С герцогом так плохо? — Морен не мог сдержать дрожи в голосе. — Передозировка снотворного, хотя лекарь уверяет, что лично готовил питье! На наше счастье, доза была не смертельна. Морен почувствовал, как по спине катится пот. — От узника не отходить, пусть лекарь там дежурит. Поставьте охрану и докладывайте каждые три часа. Если с ним что-то случится, вы займете его камеру, господин комендант. Только, боюсь, громкий судебный процесс для вас устраивать не будут. Расстреляют по приказу или просто повесят. Глядя в потемневшие от бешенства серые глаза, Морен поверил — так и будет. Когда Дик добрался до особняка, ложиться спать уже не было смысла. Он подписал счета, приказал принести себе шадди и только собрался написать пару писем, как в кабинет вошла Айрис. Сестра была одета, тщательно причесана, что доказывало, что встала она рано. Впрочем, невесте положено. — Я хочу сказать, что все готово, — холодно произнесла она. –Реджинальд прождал вчера полдня. — Я был на службе, Айри. Сестра кивнула, принимая его слова к сведению. С момента их последнего разговора в этом кабинете они общались лишь на людях и только о приготовлениях к торжественному событию. Подождав, не скажет ли она чего-то ещё, Ричард заметил: — Сегодня я объявлю о свадьбе. Ты хочешь кого-нибудь пригласить? — Кого сочтешь нужным, — ответила Айрис. — Мне все равно. — Хорошо, я подумаю, — Дик был слишком вымотан, чтобы реагировать на её настроения. — Мне хотелось бы переговорить с Налем, ты пошлешь за ним? Скажи, я буду рад видеть его. — Я отправлю к нему Бревиса, — так же безразлично отозвалась сестра. — Думаю, он подойдет сейчас же. Ричарду хотелось сказать, что ему хотелось бы немного отдохнуть, но он сдержался. Чем быстрее, тем лучше. Но даже перевести дух ему было не суждено. В коридоре раздался шум, зазвучали громкие голоса, дверь распахнулась, и на пороге вырос Морен собственной персоной. Весь вид коменданта Багерлее свидетельствовал о том, что он явно только что увидел закатную тварь или Зверя Раканов. — Он умер, — еле выговорил он и буквально рухнул в кресло. — Создатель, сжалься над нами, он умер!