Вепрь и Ворон

      На галерее, нависавшей над тюремным двором, стояли застывшие фигуры придворных, среди которых особенно бросались в глаза две: высокая девушка в алом платье с черными бантами и немолодая, некрасивая женщина в черном платье, с измученным, посеревшим лицом. Девушка стояла, гордо вскинув голову и смотря прямо вперед, а женщина обхватила себя за плечи и сжалась, как будто ей было очень холодно. Она тоже неотрывно смотрела вперед заплаканными, распухшими от слез глазами. Когда забили барабаны и из дверей каземата показался приговоренный в окружении солдат, она судорожно всхлипнула и зажала рот рукой, а девушка сердито оглянулась на неё, сведя брови. В глазах её явственно читался гнев. Женщина отвернулась и стала смотреть, как узник спокойно и неторопливо пересекает двор и поднимается по шатким ступеням. Дойдя до середины эшафота, он остановился и, обведя толпу взглядом, задержал его на плачущей женщине, чуть склонил голову, приветствуя её, и слегка улыбнулся. Вперед выступил ликтор, держа в руке бумагу с гербовой печатью, узник закинул голову, разглядывая розоватое небо, а женщина, не сводя глаз с эшафота, опустилась вниз, на колени, то ли шепча что-то, то ли молясь. Ликтор отступил назад, низко поклонившись, и палач, все это время державшийся позади, коснулся рукой осужденного, тот кивнул и спокойно опустился на колени. — Сначала правую руку, — тихо произнес палач. Тот снова кивнул и опустил на колоду руку. Губы женщины беззвучно шевельнулись. Король, до этого с застывшим лицом сидевший в кресле, взмахнул рукой, и раздался первый удар… Этот сон приходил так часто, что Алва выучил его наизусть. Сейчас вздрогнет девушка, закрывая глаза, чтобы не видеть, как плач высоко поднимает голову за окровавленные русые волосы, зарыдает женщина в черном платье, застынет изваянием высокий юноша в лиловом, сжав тонкие губы в нитку, и он откроет глаза, чтобы убедиться, что по-прежнему находится в камере. Первый маршал встряхнул растрепанной головой, сел на кровати и обхватил себя руками за плечи: здесь он мерз постоянно. Щеки коснулся легкий ветерок, и он резко повернулся, поняв, что в камере не один. — Вы много лет не вспоминали обо мне, эреа! — голос у узника был хриплым. — Ты скучал? — синеглазая шагнула к топчану и присела с краю. — Вы красивая женщина, — Алва широко улыбнулся. — И стали ещё краше с нашей последней встречи. Красавиц видеть всегда приятно. — А ты так и не изменился, — синеглазая слегка коснулась его волос. — Это хорошо, что не сдаешься. — Вы хотите, чтобы я сдался вам? — Этого не хочешь ты, — женщина не отняла своей руки, продолжая медленно, кончиками пальцев касаться его волос. Алва легко перехватил её руку и слегка сжал. — Не стоит, эреа. Голос у него был тихий и слегка хриплый, но в нем явственно чувствовалась угроза. Синеглазая вздохнула, но не сделала попытки вырвать руку из его пальцев. — Все такой же упрямец, — как бы про себя произнесла она. Узник ничего не ответил и разжал ладонь. — Здесь достаточно скучно, — светски произнес он. — Я благодарен вам за визит, но не скажете ли вы, чему я обязан удовольствием видеть вас? — Не веришь, что я за эти годы соскучилась по тебе? — голос у женщины был грустный. Но Алва лишь пожал плечами: — А вы-то себе верите? Женщина вздохнула и неожиданно резким движением откинула назад черную прядь. — Ты прав, просто так я бы не пришла, хотя мне хотелось сделать это все эти годы. Герцог отвернулся, с интересом разглядывая стену, где он знал уже каждый кирпич. — Круг кончается, — спокойно произнесла синеглазая. — Все долги должны быть собраны и отданы. Алва на мгновение закрыл глаза и снова увидел тюремный двор и эшафот. — Неужели ты до сих пор не излечился? — поинтересовалась гостья. — Это касается только меня, — он не открыл глаз, хотя картина, стоящая перед глазами, не доставляла ему никакого удовольствия. — А хочешь, — вдруг спросила она, — хочешь, я сделаю так, что это будет не он? Рокэ Алва долго молчал, все так же не открывая глаз, и она снова протянула руку, но так и не решилась вновь коснутся его. — Ты не сделаешь этого, — ровно ответил он. — Да, не сделаю, — тихо согласилась она. — Но не потому, что ты думаешь. Я не могу. Все ходы сделаны, и комбинация разыграна, но люди — не пешки, я предупреждала кардинала Сильвестра. Его комбинация не удалась, и теперь все пойдет так, как пойдет. Я не хотела бы, чтобы ты поднимался по этим ступеням. — Ты оставила рядом с собой кардинала? — синие глаза широко раскрылись. — Извини, но это был единственный способ привести все в равновесие. — Привела? — в голосе прозвучала и горечь, и издевка. — Но я должна была попытаться, тем более это могло помочь. Эта твоя игра, она не могла хорошо закончиться, нельзя ставить такие вещи на кон! — Свои проигрыши я привык оплачивать сам! К тому же моя игра не стоила таких ставок, ты не находишь? Женщина встала и ещё раз с грустью посмотрела на него. — Никто теперь не сможет предсказать исход, — тихо произнесла она. — Никто. Но я могу избавить тебя от этих снов. — Это мои сны, эреа, точно также, как моя жизнь и моя смерть. В моей жизни вам нет места, в моей смерти, увы, — тоже. — В лабиринте ты будешь со мной, Рокэ Алва. — Вы забыли эреа, что посмертия можно и не принять. — Ты не сделаешь этого, Рокэ! — впервые за все это время она по-настоящему испугалась. — Я сделаю то, что сделаю, эреа. И не вам за меня решать, что мне делать. — Ты все время пытаешься все решать сам, Рокэ. Почему ты видишь во мне врага? Только потому, что мне однажды захотелось немного тепла? Ты даже представить себе не можешь, каково это — сотни, тысячи лет холода и одиночества. Неужели ты думаешь, что любовь живет только здесь? — Возможно, любовь есть и там, где вы царите, эреа. Но любовь нельзя навязать силой, точно так же, как и приказать любить. О ней молят. — Ты хочешь, чтобы я молила тебя? — Я хочу, чтобы вы покинули эти негостеприимные стены. Много лет назад вы задали свой вопрос, и я на него честно ответил. С того времени ничего не изменилось, уверяю вас. — Изменилось, и ты это знаешь. — Это не имеет отношения к нам с вами. У нас не изменилось ничего, поверьте. Хотя, — он вежливо улыбнулся, — мне жаль огорчать столь прекрасную эреа. Синеглазая стремительно встала, и темный мрак со всех сторон окутал её. — Даже такие, как я, имеют право на безумие, Рокэ Алва. Позови меня, и, клянусь равновесием, я приду.  — Моя жизнь не стоит равновесия, эреа, к тому же я не принимаю благодеяний, особенно от женщин. — О, я прекрасно знаю, что ты наслаждаешься их ненавистью! Ты хочешь, чтобы я доставила тебе такое удовольствие? Но я не Катарина Оллар! Моя ненависть, боюсь, очень скоро перестанет развлекать тебя, Рокэ, и ты пожалеешь о том, что её вызвал. Рокэ Алва откинул растрепанную голову назад и неожиданно зло рассмеялся: — Однажды вы уже расплатились со мной. Но даже вы не можете все повторять по второму кругу. В первый раз можно было поверить в боль и ненависть, во второй раз это уже мелочно со стороны такой, как вы, и напоминает фарс. И он снова засмеялся. — Ты! — гневно произнесла женщина. — Ты уверен, что тебе стоит смеяться? Что ты нашел смешного? — Я лишний раз убедился в одной старой истине, эреа, — узник провел узкой рукой по волосам. — Право, мне стоит поблагодарить вас за этот визит. — Что же это за истина, герцог Алва? — в голосе гостьи не было более ни грустных, ни печальных нот. — Дело лишь в нарядах и положении — и крестьянка, и королева, и вы -все так похожи и предсказуемы. Признания в любви, признания в ненависти и угрозы на десерт. Скучно. — Боюсь, скоро тебе придется повеселиться, — синие глаза незнакомки опасно блеснули. — Не захочешь ли ты вновь поскучать? — Я благодарю вас за память и этот визит, эреа, — Алва учтиво склонил голову. — Прощайте. Когда он поднял глаза, камера была пуста. *** Свадьба Айрис Окделл и виконта Лара ничем не отличалась от точно таких же аристократических свадеб, где во внимание принимаются не чувства и желания жениха и невесты, а выгоды брачного союза. Обряд и торжество были скромными, присутствовали только самые близкие люди. При дворе шептали, что это — желание невесты. Впрочем, это мало интересовало Дави, никогда не питавшего симпатии к герцогине Айрис Окделл, в замужестве виконтессе Лар. Но когда он увидел новобрачных, прибывших чтобы официально проститься с принцем, а также поблагодарить Катарину Оллар за покровительство Айрис — молодые отбывали в Надор, — он вдруг испытал невольное сочувствие. Айрис Ларак, виконтесса Лар держалась блестяще, но от его внимательного взгляда не укрылось, что она не очень счастлива. Дави даже знал причину — от него, завсегдатая маленького двора Катарины Оллар, не укрылись ни визиты Альдо Ракана, ни его внимание к сестре Повелителя Скал, ни те восторженные взгляды, которыми она одаривала принца. Молодых сопровождал брат и её бывшая компаньонка с дочерью. Дави почтительно поклонился новоявленной виконтессе, произнес традиционные поздравления, раскланялся с молодым супругом, сиявшим от счастья. Интересно, надолго ли? Он бы не пошел под венец с герцогиней даже под угрозой смерти, даже если бы Окделл посулил ему золотые горы. Впрочем, судя по виду виконта Лара, вряд ли он будет противиться упрямой и своевольной жене. Может, будет находить в этом своеобразное удовольствие. Впрочем, какое ему дело до этого? Его не интересует виконтесса Лар, в отличие от её брата. Дави оглянулся. Молодых окружила поредевшая свита Катарины, а вот она сама беседовала с человеком, которого Пьер предпочел бы видеть от неё как можно дальше или не видеть вообще. Но Ричард Окделл стоял рядом с Катари с привычным безупречно вежливым выражением лица. — Виконт, — Катарина улыбнулась. — Айрис покидает нас, она отправляется к родным в Надор, а затем в Ларак. — Нам будет не хватать столь прелестной эреа! — галантно поклонился Дави. — Поздравляю вас, герцог! Блестящая партия, и молодые выглядят такими счастливыми! Стянуть безупречную улыбку с этого лица было трудно, но, кажется, ему это удалось.  — Благодарю, виконт! — явственно прозвучавшие надменные нотки показали Пьеру, что удар попал в цель. — Надеюсь, Айрис вскоре оценит мужа, — неожиданно произнесла королева. — Реджинальд Ларак — достойный человек. — Не сомневаюсь, Ваше Величество! — Дави поклонился. — Герцог, вы обещали мне рассказать о Лараке, — напомнила королева. -Насколько я знаю, это поместье нуждается в женской руке? Дави не стал ждать, когда ему намекнут ещё раз, и, круто развернувшись на каблуках, отошел прочь. Он не хотел смотреть на эти маски и слышать иносказания, которыми, как он убедился, эти двое объясняются даже наедине. Маска Окделла его мало трогала — такой, как он, и должен вести себя так. Но Катари! Его прекрасная, гордая королева! Он обернулся: Катарина Оллар с благожелательным лицом и грустными глазами слушала, что ей рассказывал герцог о красотах поместья зятя. Присутствовать при комедии масок он не собирался, как не собирался и упускать из виду говорящих: Окделлу он не доверял, впрочем, Катари он имел все основания не верить тоже. Обдумывая все те крохи информации, что получил за эти дни, он постепенно складывал мозаику и, по мере того как вырисовывался узор, понимал, что сходит с ума. Герцог почтительно склонился к руке Катарины и отошел. Но Дави не бросился к возлюбленной, как сделал бы ещё вчера. Неужели он сложил все бусинки правильно? Впрочем, это ведь так просто, он должен был раньше догадаться. Как не раз говорил ему Савиньяк, всегда удаются изящные и простые комбинации. Такие, как эта, если, конечно, он прав. Он ещё раз украдкой взглянул на Катарину и пошел прочь. Он полюбил женщину, которая была и осталась королевой. Никогда не будет ни виконтессы Дави, ни графини Тювье, следовало бы понять это раньше. Сердце колотилось, как сумасшедшее, где-то у горла, и Пьер вынужден был остановиться, чтобы перевести дух. Он почти дошел до конца сада, до роскошных кустов шиповника, где, как он прекрасно помнил, принц иногда беседовал с девицей Окделл, томно глядя на неё из-под золотистых ресниц. Там, среди кустов, была весьма уютная скамейка, где, как виконт надеялся, его никто не увидит, а у него будет время немного подумать и прийти в себя. Альдо Ракану придется подыскать себе новый объект для очарования. Впрочем, золотоволосому красавцу с веселыми голубыми глазами это будет совсем не трудно. Но ему глубоко безразличны галантные похождения принца, который скоро станет королем. Интересно, хотя нет, ему это не интересно. И волнует его только одно: прав ли он? И если прав, что ему теперь делать? Куст и ароматные цветы привлекли не только его. Графиня Рокслей с подругой, остановившись рядом с ним, обсудили последние придворные сплетни. Попутно Дженнифер отметила, что Повелитель Скал сегодня, кажется, находится в превосходном настроении. — Ты все ещё не потеряла надежду затащить его в постель? –поинтересовалась собеседница графини, чье имя он так и не вспомнил.  — Конечно нет, — Рокслей усмехнулась. — Кажется, ему приелась эта сушеная вобла, вдова Арамона. Она больше не пялится на него, как кошка на сметану, да и он на неё постоянно не оглядывается, как раньше. Что он в ней такого разглядел?  — Может, — собеседница фыркнула, — в постели… Далее виконт, пропустивший через свою постель не один десяток как шлюх, так и благородных дам, чуть не зажал уши, слушая, как прекрасные эреа с жаром обсуждали, что такого могла творить в постели Луиза Арамона, что герцог предпочитал её общество другим, несмотря на почти неприкрытые намеки жаждущих скрасить его одиночество. — Не думаю, чтобы она была настолько хороша, — наконец заявила Дженнифер. — Откуда? Её муженек-то и внешне напоминал борова, а свинья в постели вряд ли способна на изыски. Когда он достанется мне, — голос Дженнифер стал мечтательным, — я наиграюсь вдоволь. Он так мил, интересно, он смущается, когда его раздевают? — Нет, думаю, он раздевается сам, — хихикнула собеседница. — Но сначала помогает даме. — Нет, такого интересно раздеть самой, а при этом… Дави почувствовал, как у него начинают гореть уши, а затем и лицо. Интересно, как бы отреагировал Окделл на такие откровения и обсуждения своих статей? Перед глазами у него так и стояла описываемая картина, где Дженнифер хищной птицей склонилась к полураздетому Повелителю Скал. Он зажал себе рот, но все равно не удержался и фыркнул, и перепуганные дамы метнулись прочь, а Дави, задыхаясь от хохота, повалился на скамейку. Бедный Окделл! Сезон охоты начался, а дичь ни сном ни духом. Настроение у него слегка повысилось от мысли, что, если герцог заведет интрижку с графиней Рокслей, предприимчивая эреа доведет дело до венчания. Через несколько минут он убедился, что выбрал не самое лучшее место для отдыха. Какой-то кавалер пытался очаровать баронессу Штайнер, потом две фрейлины обсуждали виконта Мевена, гадая, кому неразговорчивый капитан гимнетов отдает предпочтение, потом рядом с ним прозвучали легкие шаги, шелест юбок и знакомый голос спросил у кого-то, покинул ли это крыло замка Его Высочество принц. — Нет, эреа, — Пьер узнал голос одного из гимнетов, — Его Высочество, как вы и просили, ждет вас в старой галерее. Только вам следует поторопиться, у него мало времени, сейчас начнется Совет. Как только шаги затихли, Пьер покинул уютный уголок. Если его и мучили сомнения, то недолго. Он уже подслушал Катарину и Окделла, щебет придворных дам. Пусть это было невольно, он не стремился стать обладателем чужих секретов, но ведь не дал знать о своем присутствии, значит, его поступки можно отнести к сознательному шпионажу. Теперь он, предполагал узнать, о чем собираются сообщить принцу Альдо, тем более что, в свете того, что он узнал и проанализировал за эти дни, информация могла относиться к интересующим его людям. Сад тоже был пустынен, видно все вернулись во дворец. Дави с облегчением вздохнул и, пройдя по аллейке, вошел под своды галереи дворца. Здесь, согласуясь с волей будущего короля Великой Талигойи, уже были сбиты украшавшие стены гербы с драконом и убраны статуи королей династии Олларов, отчего ниши теперь зияли пустотой. У виконта создалось впечатление, что он идет по разрушенному войной дому. Конечно, скоро все изменится, но пока выглядело достаточно тоскливо. Точно так же тоскливо было и на душе у Пьера. Он многое бы дал, чтобы не думать обо всех событиях, свидетелем которых стал, но память, напрочь игнорируя все запреты, возвращалась к ним вновь и вновь. Вдалеке мелькнуло чье-то темное платье, прозвучали торопливые шаги, и виконт замер, прижавшись к стене, — ему совсем не хотелось быть замеченным или помешать беседе. Вновь послышались шаги — мужчина явно не торопился, а затем — шелест юбок и стук каблучков — а вот дама явно спешила за кавалером. Пьер огляделся и торопливо свернул в маленький темный коридорчик, от души надеясь, что за ним не последуют. — Ваше Высочество! — голос звучал чуть приглушенно, но отчетливо. Мужчина остановился, и каблучки застучали вновь — видно женщина боялась, что её не станут ждать. — Выслушайте меня, я должна сказать! Альдо ответил неразборчиво, но, судя по всему, согласился. Тихий голос негромко заговорил, и Дави вздрогнул. Это не Дженнифер Рокслей с её фантазиями. Это, он даже не знает, как это назвать. Почему она поступает так, и подозревает ли Окделл о том, что сейчас его предали? Двое давно ушли, а он все стоял в своем укрытии, размышляя о том, что слишком многое узнал вот так, случайно подслушивая, и что ему теперь делать с этими знаниями.