Вепрь и Ворон

— Герб герцогов Окделл будет разбит! — торжественно провозгласил Альдо Ракан. — А имя исчезнет навечно. Я приказал вычеркнуть любое упоминание о роде предателей из всех документов, летописей и хроник. Родовые книги будут сожжены, а упоминание преступника и его родственников будет караться законом. Мирабелла Окделл отправится в один из монастырей Агариса, замаливать грехи сына. Его незамужние сестры останутся пока на попечении виконта Лара. Если по каким-либо причинам он не сможет быть их опекуном, они последуют за матерью в монастырь. Владения бывшего герцога будут поделены между короной и нашим верным слугой, Уолтером Айнсмеллером, который получит герцогский титул и сумеет, как мы надеемся, привести провинцию к покорности! Селина, стоявшая рядом с Айнсмеллером, уже почти герцогом, вздрогнула и бросила взгляд на мать. Луиза Арамона стояла молча, казалось, что слова принца её почти не трогают. Так же спокойно она выслушала сообщение, что Альдо Ракан от имени своего верного слуги просит руки её дочери, девицы Селины Арамоны, и, ввиду отсутствия старшего брата девицы, обращается за разрешением на брак к её матери. Она внимательно глянула в бледное лицо дочери и разомкнула губы: — Благословляю, Ваше Высочество. Но прошу отложить венчание до вашей коронации, чтобы скромная свадьба моей дочери была освещена торжеством возвращения трона законному правителю Великой Талигойи. Селина опустила голову и облегченно вздохнула. — Что ж, — Альдо благосклонно взглянул на высокую даму в черном платье с роскошной короной белокурых волос. — Это прекрасная идея, госпожа Арамона. На следующий день после коронации я возведу вашего будущего зятя в герцогское звание, и он назовет вашу дочь своей герцогиней. А в качестве свадебного подарка я жалую невесте бывший особняк Ворона — она достойна такого дара! Селина побледнела ещё больше, хотя, казалось бы, дальше некуда. А лицо будущего герцога, на которое было набежала тень, вызванная известием об отсрочке, озарилось торжествующей улыбкой, и, так как девушка потеряно молчала, он произнес с поклоном: — Разрешите мне поблагодарить Ваше Высочество от имени моей невесты! Она слишком взволнована для этого. Селина мотнула головой, что можно было при желании принять за подтверждение его слов, и присела в реверансе. После торжественного приема Альдо удалился к себе, кивком приказав следовать за собой Первому маршалу. Остальные стали медленно расходиться. Селина, не говоря ни слова, шла между матерью и женихом, зато Уолтер говорил за двоих. Луиза внимательно смотрела на красивое лицо с излишне яркими губами и улыбалась, хотя более всего хотелось вцепиться в красавчика и разодрать в кровь личико. Но надо было держаться. Она ничем не смогла помочь Ричарду, но Селину она не отдаст. Неожиданно их догнала Мэтьюc и, торопливо кивнув Уолтеру и Селине, затараторила, что Её Вел… то есть госпожа Оллар просит госпожу Арамону навестить её. Луиза колебалась лишь мгновение. Когда её схватили в особняке Алвы, то во время единственного допроса она поняла, что Катарина под подозрением. Сначала ей это показалось бредом. Бывшая королева и бывший оруженосец Алвы дружеских чувств друг к другу не питали, где уж тут совместные заговоры строить, но потом, поразмыслив, рассудила, что для заговорщиков неприязнь, о которой все знают, — хорошее прикрытие. Улыбнувшись будущему зятю и попросив его проводить дочь, она последовала за Мэтьюc. Катарина ждала её в будуаре, кутаясь в шаль. — Ваше Величество, — Луиза присела в реверансе. На этот раз королева не стала изображать скромницу, прося не титуловать, и это сразу показало Луизе, что гиацинт взволнован. — Я должна, наверное, поздравить вас, — произнесла королева, предлагая капитанше присесть и усаживаясь напротив. Луиза промолчала. — Простите меня, госпожа Арамона, — бесцветным голосом произнесла Катарина. — Просто столько всего произошло за эти дни. Суд, побег… — Да, — спокойно согласилась с ней Луиза. — Суд, побег, гибель… И нет более на свете человека, который называл её Элиз, пил вино из одного кубка и засыпал рядом, шепча какие-то смешные слова, того, кто уверял её, что она красива, да так, что она сама в это верила. Её непутевого любовника, который ничего ей не обещал, но сделал такой счастливой. Молчание становилось невыносимым, и бывшая королева произнесла: — Я слышала, что ваша дочь в качестве подарка к свадьбе получила особняк герцога Алвы, правда? Луизе хотелось сказать, что королева прекрасно осведомлена, но она промолчала, лишь кивнула головой. Воздух дрожал от невысказанной мысли, что заслуги девицы Арамоны перед Великой Талигойей должны быть очень велики, но на этот раз промолчала королева, и Луиза была ей за это благодарна. — Госпожа Арамона, — голос у Катарины стал каким-то неуверенным. — Хозяин этого дома погиб, ему он более не нужен. В особняке начнется новая жизнь, будут свои проблемы, свои тайны. Старое умерло, не следует его тревожить, как и имена ушедших. Пусть их мысли, печали и радости уйдут вместе с ними. Луиза посмотрела в холодные, застывшие глаза королевы и поняла, что она имеет в виду. — Вы правы, Ваше Величество, — спокойно ответила она. Особняк выглядел как-то неприкаянно. Служанка и кухарка, оставшиеся в доме, привели комнаты в порядок после обыска, но все равно, дом выглядел каким-то заброшенным. Увидев Луизу, они замерли и присели в реверансах. Махнув на них рукой, она прошла в кабинет. Шкафы с лекарствами и пустыми ящиками от пистолетов и кинжалов (Луиза внутренне усмехнулась — позарились), пустые ящики стола. Она не знала, что здесь было раньше, но была уверена: Ричард едва ли оставил хоть что-то важное, зря Катарина тревожилась. А если в доме есть тайники — вряд ли она их найдет, но и люди Уолтера Айнсмеллера наверняка этим похвастаться не смогут. Она ещё раз огляделась: все как обычно. Пустой стол, на нем всегда лежала тонкая тетрадь, шкуры на полу, головы кабанов на стенах, какие-то безделушки над камином. Взгляд скользнул ниже: в глубине лежала полностью сгоревшая тонкая связка бумаг, перевязанная обгоревшей лентой и полусгоревшая тетрадка, та самая. Она протянула руку, и бумаги рассыпались пеплом, лишь в тетради на единственном уцелевшем листе можно было прочесть полуобгорелую строчку: «Моей любви…». И тогда впервые за этот страшный день Луиза закрыла лицо руками и зарыдала без слез. *** Хулио застыл безмолвной статуей над раскачивающимся из стороны в сторону, подвывающим Шоном. — Из Багерлее удалось бежать, Создатель, как же так? Как они узнали, что здесь? Норманн, братик, монсеньор… Краем глаза он видел, как подручные рэя растаскивают полусгоревшие бревна, осматривают все вокруг, слышал тихие проклятья, но остановиться не мог. Тяжелая рука опустилась на плечо, и он поднял искаженное отчаяньем лицо. — Судя по всему, они не смогли их достать и подожгли дом, — глухо произнес Хулио. — Мне надо было не вас искать, а ехать сюда, — проговорил Шон. — Я бы успел. — Что ты мог один? — у рэя было абсолютно застывшее лицо. — Только погиб бы вместе с ними. Флетч ничего не ответил, и тот потянул его за руку: — Вставай. На. Край фляги коснулся губ, Шон сделал глоток, второй и не почувствовал вкуса. Вино казалось простой, подкисленной водой. — Кто ещё знал об этом? — поинтересовался рэй и, видя, что он не реагирует, настойчиво повторил: — Кого дор Рикардо посвятил в свои планы? — Я знаю только о двух, — угрюмо ответил Флетч. — У каждого была своя задача. Я должен был отыскать вас. Я прошел катакомбами под аббатством, монсеньор дал мне план, переправился на другой берег. Как они будут действовать, я не знал, слышал только, что побег… что они бегут после заседания суда, когда герцога Алву повезут в Багерлее. Пройдут по отдельности катакомбами, как и я, выйдут у старой пристани, переправятся и сюда. Как монсеньор собирался действовать дальше, с кем, мне неизвестно. Красивое, хищное лицо рэя казалось вырезанной из дерева маской, и Шон неожиданно испытал к нему жалость. — Даже если бы вы поехали со мной сразу, вряд ли бы мы успели. — Возможно, но мы бы успели захватить исполнителей и кое-что выяснить, — Хулио взял из рук Шона фляжку и сделал глоток. — Командир, — один из кэналлийцев остановился за плечом рэя. — Командир, там… Странно, но мы не нашли останков. Ничего. Рэй резко обернулся, и в глазах его вспыхнула безумная надежда. — Был второй выход? — бросил он. — Не знаю, — у Шона затряслись руки, и он бросился к пожарищу. Они раскатывали тлеющие бревна, откидывали какие-то сгоревшие палки, остатки стола и лежанки, отбрасывали в сторону осколки, обрывки обгоревшей ткани… — Погреб… — выдохнул Хулио. Они не помнили, как лихорадочно оттащили полуистлевшую крышку, как с Хулио прыгнули вниз, как им подали факел. Подвал был достаточно широким и уходил куда-то вниз. — Лаз! — хрипло произнес рэй. — Это похоже на контрабандистский лаз! Он должен выходить на поверхность! Воздух был горячим и задымленным, дышать было трудновато, но они как могли быстро продвигались по проходу, который сначала резко шел вниз, а потом стал подниматься вверх. Потянуло легким ветерком, Шон судорожно перевел дыхание, оглядываясь, и замер. Они лежали у самого выхода — видно, не хватило сил выбраться. Хулио почти швырнул факел Шону и упал на колени перед лежащими людьми, прижавшись щекой сначала к груди одного, потом другого. Шон замер, шепча молитву неизвестно кому. Ему показалось, что прошла вечность, прежде чем рэй произнес: — Живы! Первым удалось привести в себя Алву. Он несколько раз мотнул головой, глухо откашлялся и открыл глаза. — Соберано! — голос Хулио звучал так, как будто он промчался без передышки несколько хорн. — Соберано! Ворон глубоко вздохнул и сел, опираясь на дрожащие руки, торопливо огляделся, всматриваясь в лица своих людей, и хрипло спросил: — Ричард? — Мы делаем, что можем, соберано! Он, видно, надышался сильнее, чем вы. Алва попытался приподняться, но сразу же осел на землю и лишь с тревогой смотрел туда, где на траве, широко раскинув руки, лежал Повелитель Скал. Дику было безумно холодно. Как он попал в Надор из Раканы, да ещё в одной рубашке? В отпуск Альдо его не отпускал. Он огляделся, ища глазами лошадь, ведь не пешком же он шел, но на каменистой тропинке, ведущей к замку, не было никого, кроме него. Может, он давно приехал и просто вышел пройтись? Дик поднял глаза вверх, разглядывая гордые башни, и замер. Серые полотнища. Почему траур, кто умер и, главное, почему он об этом ничего не знает? Может, он сошел с ума? Надо немедленно вернуться и разобраться! И он кинулся вверх по тропе. Бежать было тяжело — воздух был горячим, как в печи, и отдавал гарью, только было непонятно, что горит. У распахнутых ворот замка он остановился в изумлении: слуги несли на руках два гроба к часовне. Рядом, опустив вуаль на лицо, поддерживаемая Лараком, шла его мать, а следом, заливаясь слезами, — графиня Ларак и Дейдри с Эдит. — Кто? — крикнул Дик и рванулся к ним. — Матушка, кто умер, где Айрис и Наль? Что случилось? Но герцогиня Мирабелла его не слышала, продолжая свой скорбный путь. И Дик застыл посреди двора, глядя, как процессия медленно входит в часовню. Что творится? С неба сыпался мелкий снег, и он, обхватив себя за плечи руками, чтобы согреться, все пытался понять, происходит ли это все наяву или он просто сошел с ума. — Дикон! — на Айрис черное платье и ожерелье из изумрудов. — Братик! Мы заждались! Сестренка смеется, и Дикону становится весело. Она больше не сердится на него. — А Наль? — Я здесь, Ричард! — кузен по-прежнему слегка смущается, но видно, что он доволен. — Ну что же ты? Они стоят у входа часовню и ждут его, что бы вместе помолиться. Какой он дурак! Гробы, потрясенная матушка… померещится же такое. Порыв ветра швырнул ему в лицо пригоршню снега, и он вздрогнул, но все же шагнул вперед. На этот раз ветер был более настойчив, буквально отшвырнув его назад. — Дикон! — голос Айрис как колокольчик. Почему ветер мешает? Они с сестрой помирились, ему так хочется с ней поговорить, просто спокойно поговорить. — Нет! — ветер свистит, и ему слышится в этом свисте знакомый голос. — Пусти! — Стой, где стоишь, Дикон! Не подходи к ним! — Они моя семья!  — Стой! Дику мерещится, что перед ним разворачиваются крылья — черные, огромные крылья — и ветер отбрасывает его куда-то назад. Он нелепо взмахивает руками, падает, и холодные камни двора выбивают весь воздух из легких. Где-то в вышине звенит колокольчик и зло свищет ветер, как будто споря с ним и пытаясь заглушить его звонкий голос. — Монсеньор, что же вы! — Шон почти кричал. Его герцог так и продолжал лежать, раскинув руки. А сердце билось все глуше и глуше. — Монсеньор! Пожалуйста, монсеньор! — Пусти! — Хулио оттолкнул от Ричарда Флетча и ещё двух кэналлийцев и вновь склонился над бесчувственным телом, пытаясь сделать массаж. — Дор Рикардо! Наль и Айрис зовут его, машут руками, но между ними — ветер. Он закручивается снежной воронкой, он машет крылом огромной черной птицы, он отталкивает его все дальше от часовни и угрожающе воет, стоит ему сделать шаг. А на улице снег, он очень замерз и почти не чувствует пальцев. Так хочется тепла, совсем немного. Если обнять Айрис, будет тепло. — Нет! Ветер подхватывает его и тащит назад. И он обессилено опускается на камни посреди двора. Холодно, Создатель, ну почему так холодно? — Что с ним? — Алва еле стоял на ногах. — Простите, соберано, но дор Рикардо, очень сильно надышался гарью. Ворон опустился, вернее упал, на колени рядом со своим оруженосцем. — Дикон! — сердце почти не билось, а под глазами проступили черные круги. — Каррьяра! Одной рукой герцог обхватил его голову, другой захватил нижнюю челюсть, заставляя приоткрыть рот. А затем глубоко вдохнул и приник губами к его губам, вдыхая в его легкие воздух. Раз, другой, третий… Шон и кэналлийцы, не шевелясь, стояли рядом. Прошла одна томительная минута, другая, и вдруг темные ресницы задрожали и Ричард коротко вздохнул и застонал. Ветер гладит его по лицу и плечам, касается груди, согревая и успокаивая. Ему уже не хочется идти к часовне, где по-прежнему стоят Айрис и её муж. Ветер такой ласковый, горячий. Он снова чувствует свои пальцы, тепло разливается по всему телу, и он замирает в объятиях ветра. — Погладь ещё немного, согрей, — шепчет он ему, и тот послушно гладит, скользит по лицу, смеется. Но разве ветер может смеяться? Дик открыл глаза, и тут же его скрутило в мучительном кашле. — Ну вот, юноша, вы наконец-то перестали валять дурака! — Алва отодвинулся от него и устало вздохнул.