Вепрь и Ворон

Маленький отряд уходил на юг. Дик, закутанный в плащи, сидел впереди Шона, вернее почти лежал на шее лошади. Алва и Хуан говорили, что он сильно надышался дымом, но ведь Ворон был с ним и в доме, и в лазе, а чувствовал себя, судя по всему, значительно лучше его. На привалах разжигали костры, и Ричард чуть не засовывал в огонь руки, пытаясь согреться. Ему было холодно. Он изо всех сил старался держаться и, если не мог быть ничем полезен, то хотя бы не мешать и не взваливать на других заботу о себе, так как забот и так хватало. Домик сгорел, и Карваль и его люди, не зная о лазе, наверняка решили, что они погибли, что было чрезвычайно кстати в их обстоятельствах. Но вместе с заимкой сгорели и припасы, и, главное, деньги. У Алвы, естественно, их не было, хорошо, что кэналлийцы оказались людьми запасливыми. Им удалось купить лошадей, и теперь отряд передвигался достаточно быстро. Командование взял на себя Алва, но это было и понятно. Он лишь проинформировал Дика, куда они направляются. Тот кивнул. У него были другие планы, но они были рассчитаны на его людей и ослабевшего Алву. Теперь все изменилось. Впрочем, его это волновало мало. Они вырвались из Раканы, он порвал с Альдо, да в принципе и рвать было нечего — ни союзниками, ни тем более друзьями они так и не стали. Из Ричарда Окделла не получился Алан, идущий за своим сюзереном до конца. Сейчас его занимало другое. Что случилось с его людьми, почему ни они, ни Дави не вышли из катакомб? Заблудились и опоздали или их схватили? Когда он думал о последнем, ему становилось страшно, и он старался не смотреть в сторону Шона, который все это время не отходил от него. Он верил, истово верил, что брат вернется. А Дик не менее истово просил всех святых, Абвениев и даже Леворукого, чтобы они погибли в катакомбах, только бы не попались людям Уолтера Айнсмеллера и Альдо. И ещё ему очень хотелось получить весточку от Жизелы Ринари и Айрис. С Рокэ Алвой они так ещё и не поговорили — бегство, нападение, спасение, которое можно назвать поистине чудесным, дорога, которую он почти не помнил, потому что ему было плохо и холодно –все эти события, стремительно сменявшие одно другое, не оставили им времени для беседы. Кроме того, чувствовал Дик себя неважно. И если дурнота прошла, то холод остался, и он начал бояться, что это ощущение того, что он находится в ледяной пещере, останется с ним навсегда. По ночам его бил озноб, и он чувствовал, как медленно леденеют пальцы рук и ног и холод медленно подбирается вверх, к сердцу, создавая у него впечатление, что внутри ворочается маленький, острый кусок льда, раздирающий грудь и мешающий дышать. А стоило ему забыться, как начинали мучить видения, в которых он сам бросался к Алве, жадно впивался в его губы поцелуем, прижимал к себе, нетерпеливо шаря руками по его телу, а монсеньор то брезгливо отстранял его от себя, глядя презрительно и насмешливо, то жадно отвечал на его ласки. Приходя в себя, он подозрительно смотрел на эра, пытаясь понять, было ли это на самом деле или привиделось. Он прекрасно понимал, что это связано с тем обрядом, что он совершил, но не довел до конца. Но, даже пытаясь всю ночь напролет хоть как-то согреться, он знал, что все равно не поступил бы по-другому, хотя бы из фамильного надорского упрямства. На исходе пути они остановились в небольшой гостинице. Хозяин мог предоставить им всего две комнаты: одну, небольшую, на втором этаже, а другую внизу, где могли разместиться кэналлийцы и Шон. — Идите отдыхать, — бросил Дику Алва, — вы выглядите не лучшим образом, а завтра мы выезжаем на рассвете. Дик кивнул и поднялся наверх, попросив хозяина принести дополнительно пару одеял и растопить камин. Кровать, что его неприятно удивило, была одна, хотя и очень широкая. — Тут обычно у нас семьи побогаче останавливаются, когда на ярмарки ездят, — сообщил слуга, внося одеяла и разжигая огонь. Дик кивнул ему, умылся и, забравшись в постель, постарался если не заснуть, то хотя бы забыться, но до конца это ему сделать не удалось. Хлопнула дверь, и в комнату стремительно вошел Алва. — Ричард, вы решили нас запечь заживо? — Дик раскрыл сонные глаза и уставился на злого Рокэ, заливающего огонь водой. Так как Дик промолчал, он пожал плечами, снял камзол, сапоги и лег на кровать, с изумлением глядя на одеяла, в которые кутался Ричард. — У вас озноб? — тонкая рука чуть коснулась влажного лба. Рокэ хмыкнул и поправил на оруженосце одеяла. Ладонь у монсеньора была прохладной, но от этого прикосновения по телу Дика стало медленно разливаться тепло. Он глубоко вздохнул и сжал тонкие пальцы в кольцах. *** Утром он проснулся от голоса Шона, твердившего, что все уже давно готовы и ждут только его. Он спустился вниз, ощущая ломоту во всем теле, но пальцы в этот раз были теплыми, и дышал он глубоко и спокойно. Ворон встретил его пристальным вопросительным взглядом, но Дик отвел глаза, боясь, что монсеньор по его виду догадается, что опять ему мерещилось ночью и поэтому не видел, как вспыхнули гневом синие глаза. Савиньяк встретил их теплом и запахом скошенной травы, а графиня Арлетта — откровенной радостью. Через пару часов в дом прибыл граф Валмон, и Алва вместе с ними заперся в кабинете, предложив Дику отдыхать. Тот не противился. Для графа и Арлетты Савиньяк он — мальчишка, мало смыслящий в как в политике, так и в военных действиях, да к тому же, как он понял по их взглядам и репликам, вся история с его появлением в Ракане и освобождением Алвы казалась им странной. Конечно, все это выглядело достаточно обидно, и, возможно, он бы и обижался, но его заботило совсем другое — собственное самочувствие. И даже не столько оно, сколько то, чтобы никто не догадался, что с ним происходит. Сам Алва после их совместной ночевки на одной кровати в гостинице держался если не настороженно, то весьма напряженно. Их разговор так и не состоялся, хотя Дик прекрасно понимал, что у Ворона к нему наверняка множество вопросов, начиная с того, какие ветра занесли его в Олларию, вместо того чтобы следовать в Надор по прямой. Он смотрел на него то тяжелым, то недоумевающим взглядом, и Дик все время отводил глаза в сторону, представляя себе это гибкое красивое тело, раскинувшееся на смятых простынях. Хотелось провалиться сквозь землю. Как ни странно, но в эти дни он сблизился с Шоном, который заботился о нем как нянька. В семье герцога Окделла не было принято близкое общение со слугами, но он слишком долго прожил у Ворона, чтобы перенять другие привычки. С Шоном они вспоминали Надор, и Флетч рассказывал ему о жизни в старом замке после его отъезда, то, чего не было в письмах родных. К тому же надорец был старше Дика на десять лет, поэтому много мог рассказать и об отце, о том, как жил и чем увлекался Эгмонт Окделл в то редкое время, что проводил в родовом гнезде. Так что, услышав распоряжение Алвы, Дик пошел разыскивать Шона, чтобы предложить ему вместе прогуляться по окрестностям, но потом здраво рассудил, что слуге тоже требуется отдых, и пошел гулять один. Раннюю осень юга можно приравнять к жаркому лету севера, и Дик с наслаждением подставлял лицо и руки солнечным лучам, наслаждаясь их теплом. Но вскоре это надоело. Он попытался вспомнить, что рассказывал Арно о своей родине, но почти ничего не мог припомнить. Однако знать хоть что-то о тех краях, где оказался, хотелось, и он, спросив у слуги, где библиотека, направился туда и вскоре с интересом изучал карты. Читая полузнакомые названия, он неожиданно вздрогнул и, прикинув расстояние по карте, взялся за перо. Лартон находился всего в полутора днях пути, и, по его расчетам, баронесса Ринари уже должна была добраться до места, а следовательно, он сможет узнать что-то об Айрис и Нале. Писать в Надор он пока не хотел: в глазах родных после побега с Алвой он выглядел предателем. Лучше потом, когда все станет более или менее ясно. Через час он нашел Шона и вручил ему письмо, а затем прогулялся ещё по саду — графиня, как видно, увлекалась различными диковинками, так как сад поражал обилием редких цветов и растений. Но и прогулка ему наскучила, и он решил вернуться в библиотеку. Там он пробыл в одиночестве недолго. Неожиданно двери широко распахнулись, и двое здоровенных слуг внесли в комнату широкое кресло. Граф Бертрам Валмон улыбнулся Дику, как волк зайцу, и жестом отослал своих сопровождающих. — Приятно видеть, что молодые люди увлекаются чем-то кроме юбок и дуэлей, — заметил он, кивая на стопку книг, лежащих перед герцогом. — Я люблю читать, — кратко ответил Дик, демонстративно опуская глаза в книгу и всем своим видом показывая, что не расположен к беседе. Но граф придерживался другого мнения. — А вот ваш слуга, как я вижу, любит путешествовать, — заметил он. — Не успели приехать, как вы снова отправили его куда-то. — Да, Шон поехал по моему поручению. — Ваш слуга ранее был в этих краях? Дик покачал головой, но Бертрам, когда не хотел, намеков не понимал. — Рискованно отправлять так человека, — заметил он. — Он справится. — Вы так уверены? — любезная улыбка была более похожа на оскал. — Вы могли бы прямо спросить, куда я его отправил, — огрызнулся Дик, понимая, что, по-видимому, отмолчаться не удастся. — Так куда вы его отправили? — Бертрам очертил своей палкой круг на полу. — Это отнюдь не секрет. Он поехал в Лартон. — Не очень близко, — заметил Бертрам. — Я был знаком с Огюстом Лартом, отцом нынешнего графа. Очень почтенный был человек, в отличие от шалопая Рене. Так вы знаете его? — Нынешнего графа Ларта зовут Одри, — бросил Дик. — Рене погиб. — Вот так? — губы старика сжались. — Вы знаете как? — Он пытался выбраться из Раканы и увезти с собой баронессу Ринари. Его убили солдаты Ракана. — Вы, герцог, кладезь знаний, но вот почему-то совсем не желаете ими делиться! — заметил граф. Ричард вздохнул и постарался как можно короче рассказать графу то, что того интересовало. Единственное, о чем он умолчал, — о роли Дави в гибели Рене-бретера, справедливо полагая, что не имеет права порочить имя человека, которому они с Алвой обязаны жизнью. — Значит, малыш Одри один сейчас? — пробормотал граф. — Думаю, нет, баронесса должна была уже доехать туда. Брови Бертрама поползли вверх. — Я отправил баронессу из Олларии под видом компаньонки моей сестры. Они должны были вместе ехать до Нитра. Думаю, она мне расскажет про сестру с мужем. Граф удовлетворенно кивнул. Дик был до смерти рад, что тому не пришло в голову расспрашивать его об Олларии, видно Алва сумел удовлетворить его любопытство, и он не считал нужным выпытывать подробности у оруженосца Первого маршала. Сразу после ужина, прошедшего нормально только потому, что граф Бертрам говорил за троих, тогда как Алва и Дик слушали его с безупречно вежливыми лицами, а графиня Савиньяк, сдвинув брови, наблюдала за ними, Ричард ушел к себе. Он устал бороться с собой. Более всего ему хотелось посидеть у камина, протягивая к огню пальцы и вновь почувствовать, как черноволосый, синеглазый мужчина обнимает его в кровати, согревая своим телом. *** Утром Дик проснулся и довольно зажмурился: тело было теплым, послушным и приятно ныло. В этот раз видение было особенно ярким и возбуждающим. Он с удовольствием вспомнил, как выгибалось гибкое сильное тело, даря ему наслаждение, как он задыхался в объятиях Алвы, когда тот не хотел разорвать поцелуй, как жадно ласкал его. Он сел на кровати и вдруг почувствовал резкий дискомфорт. Несколько секунд он сидел не двигаясь, а потом, сорвавшись с кровати, кинулся к зеркалу. Ведь если это ему не приснилось, то должны были остаться следы. Он посмотрел на себя в зеркало, потом повернулся, разглядывая плечи и спину. — Вы можете не волноваться, я был очень осторожен, в отличие от вас, — Алва стоял у двери и смотрел на него потемневшими глазами. — Что вы хотите сказать? — Дик под этим тяжелым взглядом протянул руку к белью, торопливо одеваясь. — Можете не торопиться так, — тем же тоном продолжил Алва. — Изображать стыдливость, как трепетной эрэа в брачную ночь, вам вроде как ни к чему! — Нет, — пробормотал Ричард, впадая в оцепенение, как та самая упомянутая Вороном эрэа. Тонкие пальцы в кольцах медленно скользнули к высокому вороту рубашки, распуская шнуровку, и Дик увидел розовые пятна, украшавшие шею и ключицы его эра. — Следует отметить, что ночью вы бываете более красноречивы, Ричард Окделл! Ну почему он не подумал о том, что, возможно, придется объясняться с Алвой! Сколько раз они были вместе? Тогда ночью в гостинице — наверняка, ведь именно после этого Ворон стал так тяжело и недоуменно на него смотреть. А здесь? Неужели каждую ночь? Или только тогда, когда впечатления были особенно ярки, а тело не ощущало холода? Алва не двигался, по-прежнему стоя у двери, а Ричард одевался, желая лишь одного: очутиться как можно дальше отсюда, где угодно, хоть в Багерлее. — Ричард, что все это значит? То вы цепляетесь за меня, как утопающий за соломинку, то пытаетесь изобразить, что мы почти незнакомы? Ваше нездоровье, хвала Создателю, кажется, прошло, и вряд ли на него можно списать такие перепады настроения! — Вы ошибаетесь, монсеньор, — пробормотал Дик. — Я отношусь к вам так, как всегда. — Ну вряд ли наши отношения можно теперь так охарактеризовать, — губы Рокэ Алвы слегка изогнулись. — Но я хочу знать, чем вызвана ваша… хм… переменчивость. Или я хорош для вас только ночью? А днем вызываю такое отвращение, что вы упорно стараетесь не приближаться ко мне? — Мне действительно нездоровится, — пробормотал Дик, проклиная себя за то, что так и не научился быть Алвой перед Алвой. — Мне постоянно холодно. А когда вы… когда мы… когда… — он окончательно запутался и замолчал, глядя на побледневшее лицо своего любовника. — Словом, когда мы вместе, я чувствую себя лучше. И поэтому я… Я не хочу оскорбить вас… Просто я почти ничего не помню… Как сон! Мне даже стыдно бывает, что я такое представляю себе, что представляю вас… так. Глаза у Алвы на мгновение стали растерянными, а потом потемнели от бешенства. — Значит, если я правильно вас понял, вы используете меня… в медицинских целях? Для поправки здоровья?! Ричард замер, чувствуя, что не может произнести ни слова. — Выглядите вы неплохо, — негромко произнес Ворон. — Поэтому я смею надеяться, что исполнил свой долг по отношению к вам, и более вы не будете рассматривать меня как свою грелку. Такую роль я не буду играть даже из чувства благодарности. Дверь за ним давно закрылась, а Ричард все стоял посреди комнаты, не зная, что ему теперь делать.