Вепрь и Ворон

      Рокэ Алва, покачиваясь в седле, исподволь смотрел на прямую спину оруженосца, ехавшего рядом с Хулио. Его кэналлийцы прониклись необыкновенным уважением к дору Рикардо. Мальчик, живший в особняке на улице Мимоз, временами доставлявший столько хлопот, вырос и стал крайне достойным человеком — спас самого соберано, и за это они готовы носить его на руках и окружать вниманием днем и ночью. Первый маршал усмехнулся — Хулио прознал, что у Дика все ещё не прошли последствия пожара, что он мерзнет ночами, и в гостиницах, где они останавливались, оруженосца всегда ждала тщательно протопленная комната, постель с горой подушек и теплых одеял и бутылка вина на столе. Дикон почти сразу уходил к себе и появлялся только утром, а ужин заботливый Хулио отправлял ему прямо в комнату. Прелесть, да и только. И замкнутость Дика их нисколько не раздражает — истинный мужчина молчалив и сдержан, за него говорят его дела. Ворон ещё раз глянул на прямую спину оруженосца: невозмутим, ненавязчив, ничем не намекает на то, что ему удалось сделать. Словом, идеальный герой, да и внешность не подкачала — прелестные эрэа будут в восторге. Почувствовав, что на него смотрят, Дик обернулся и встретился с чуть прищуренным взглядом эра. И, повинуясь его жесту, подъехал. — Монсеньор? — Как вы себя чувствуете? — этот вопрос дался Рокэ с трудом, он слишком хорошо помнил их последний разговор на эту тему. А следовало не давать волю собственным чувствам, а выяснить всё тогда же, когда юноша был явно растерян. За эти дни Дик сумел закрыться, как устрица. Стареешь, Рокэ… — Благодарю вас, монсеньор, мне лучше, — оруженосец вежлив и выдержан, как всегда. Как будто не было Раканы, Багерлее, их бегства, выстрела в аббатстве, катакомб, горящей землянки и их поистине сумасшедших ночей. Что с ним не так? Серые глаза сердито поблескивают, интересно, на кого изволит злиться Повелитель Скал? И что скрывает? Поговорить давно следовало, но сначала Дик был чуть жив после пожара, а потом… ну, потом как всегда. Алва на первое место ставили долг, а после — все остальное. Кажется, в этот раз он ошибся: на первое место следовало поставить мальчишку с пушистой челкой, его мальчишку. Слишком много с ним было связано странного и непонятного, начиная с последствий пожара. Это он должен был быть полумертвым после их приключений, особенно дымного лаза, не приходить в себя, болеть, мучительно медленно восстанавливая силы и ощущая знакомый, пробирающий до костей ледяной голод подземных тварей. Но вместо этого чуть не погиб Ричард, а он чувствовал себя так, как будто провел время не в подвалах Багерлее, а в родном Алвасете. Он помнил, как отчаянно сжимал его в руках, вдыхая воздух в легкие, как холодело от страха сердца, пока он не вздохнул… Странно, сказать ему то, чего никогда не собирался говорить, чтобы оторвать от себя и отправить в Надор, сумел, а вот выяснить, почему он оказался в Олларии и что все-таки с ним происходит в последние дни, — нет. Вы действительно стареете, герцог Алва, раз стали столь сентиментальны. Пора возвращаться к себе истинному… — Раз вы выздоровели окончательно, нам следует переговорить, не так ли? — Слушаюсь монсеньора. Показалось или у него действительно дрогнули руки? Вечером, подъехав к гостинице, Дик узнал, что хозяин располагает лишь одной комнатой, где могут разместиться двое, остальные будут спать на сеновале. Хулио виновато вздохнул, рассказывая это, но уверил, что комната протоплена и там есть дополнительные одеяла. — Соберано приказал подать ужин в комнату, — закончил он с поклоном. В комнате весело пылал камин, на широкой кровати лежали сложенные одеяла, на столе стояла корзина с вином. Дик, не снимая плаща, опустился на колени перед огнем и протянул к нему руки. — Так холодно? — Алва появился совсем незаметно. — Тогда следует приказать подкинуть дров. — Нет, благодарю, я согрелся. Дик встал и отошел от огня. За это время он научился бороться с холодом. Сначала это было безумно сложно, но он уговаривал себя, напоминая, что Алва держался в Багерлее, в значительно худших условиях, чем он находится сейчас. Слуга внес поднос с ужином, и Алва жестом пригласил оруженосца занять место за столом. Ели молча: это был первый привал за день и все смертельно устали. Когда они удовлетворили голод, Алва сам разлил вино по бокалам.  — Мы так и не выпили с вами за чудесное избавление, а я так и не сказал вам спасибо за все! Не сочтите меня неблагодарным, Ричард. Без вас я, наверное, был бы мертв. — Монсеньор, я давал вам клятву оруженосца и лишь выполнил свой долг. — В клятву, по-моему, входят и строки о том, что оруженосец должен слушаться своего эра и выполнять его приказы беспрекословно? Значит, герцог Алва решил выяснить все до конца. — Я решил по дороге забрать с собой Айрис, чтобы она могла навестить мать, поэтому свернул к Олларии. Но в дне пути от столицы встретил Чарльза Давенпорта. Синие глаза смотрели очень внимательно, и Дик, вздохнув, заговорил. Как нашел приют у кормилицы Давенпорта, как был на месте казни и видел Алву, как искал способы встретиться с сестрой, как пришел к Эпинэ… Он неоднократно думал, что он скажет Ворону, и давно решил, что скажет правду. Вернее, почти всю правду, кроме того, что произошло в лесной сторожке. В море соленой воды пресную не почувствуешь. — Значит, мне повезло, что вы вдруг резко поменяли свою точку зрения? — Алва сощурился, как кот, готовящийся к прыжку. Ричард посмотрел ему прямо в глаза: — Перед тем как отослать меня в Надор, вы были достаточно откровенны, для того чтобы я перестал испытывать к вам добрые чувства. Ворон ничего не ответил на это и продолжил, по-прежнему щуря глаза. — По-видимому, я должен быть благодарен вам за то, что вы все же, несмотря на свою обиду, пришли мне на выручку. — Я убедился, что Альдо Ракан не принесет счастья своим подданным и вряд ли не только удержит, но и сохранит страну. Кроме того, от клятвы оруженосца меня никто не освобождал. Рокэ Алва стремительно встал со стула и взглядом приказал встать ему. — Ричард Окделл, — голос эра звучал глухо, — я считаю ваше обучение законченным и подтверждаю перед землёй и небесами, что вы достойны стать талигойским рыцарем. Вы свободны от клятвы оруженосца и с этого мгновения не несёте никаких обязательств передо мной. Дик почувствовал, как пол качнулся под ногами. Оруженосец обязан быть при своем эре, а теперь его можно отослать куда угодно. А он не выживет без Рокэ Алвы. Ему надо жить, потому что он теперь единственный, кто может продолжить род, потому что он должен отомстить за Айрис и Наля, потому что он хочет жить и быть рядом Алвой, пусть это желание и вызвано магией Лабиринта! — Вы отсылаете меня? — он отошел к окну и уставился в мутноватое стекло. — Вы не хотите? Алва подошел и встал у него за спиной, он чувствовал кожей его дыхание. — Я хочу остаться с вами, монсеньор. — Странное желание, — глухо произнес Алва. — Мне показалось, что вы будете рады избавиться от моего общества. — Вам показалось, монсеньор, — твердо произнес Дик и, резко повернувшись, положил руки на плечи бывшему эру. Последней ясной мыслью, что промелькнула у него в голове, было сожаление о том, что вряд ли запомнит все, что произойдет между ними. Но это уже не имело никакого значения… …Он проснулся от легкого ветерка, скользившего по лицу. Дик открыл глаза и вздрогнул: Алва, полностью одетый, сидел на стуле напротив, а за окном розовело рассветное небо. — Доброе утро, — лицо Алвы было непроницаемо, а вот в глазах плясали смешливые огоньки — Все уже готовы в путь, но ты так крепко спал, что я решил не будить тебя вместе со всеми и дать выспаться. Ричард кивнул и сел на кровати, отбросив со лба прядь волос. — Спасибо, — он, неожиданно для себя, весело улыбнулся. — Я быстро! Он соскользнул с кровати, торопливо умылся, ощущая, как кровь бежит по каждой жилке, и, одевшись, сел к столу, где на подносе стоял завтрак. — Ешь, — спокойно произнес Алва, с легкой усмешкой наблюдая за ним. — Я сыт. Дик, с удовольствием выспавшегося и проголодавшегося человека, накинулся на булочки, свежее масло и молоко. Тело ныло от блаженной усталости, и, пожалуй, впервые за все это время, ему было хорошо. Его не смущало даже то, что Рокэ находился рядом, а не ушел на рассвете, как он это делал раньше, и очень внимательно смотрел на него. — Ты помнишь, о чем говорил ночью? — заметил он. Дик кивнул, впиваясь зубами в новую булочку. — Сто лет таких не ел! Так о чем мы говорили ночью? В лице Алвы что-то неуловимо изменилось. Казалось, с минуту он колебался, а потом задумчиво произнес, глядя ему в глаза.  — Скажи, ты действительно считаешь, что Робера Эпинэ можно убедить сдать город без кровопролития? Помнишь, ночью ты говорил об этом? Дик не помнит, но согласно кивнул головой. Наверное, говорил, хотя в голове у него вертятся не их разговоры, а длинные черные волосы, разметавшиеся по подушке, и тягучий синий взгляд из-под опущенных век. Алва стремительно встает, более не глядя на него. — Наелся? Пора! Они снова мчатся весь день, но Дик чувствует себя абсолютно нормально. Он более не прячет глаза от Рокэ, даже чуть улыбается и всю дорогу негромко разговаривает с Хулио и Шоном. На ночь они останавливаются в очередной гостинице. У Дика на этот раз своя маленькая протопленная комната, но он чувствует: один он в ней останется недолго. И действительно, дверь тихонько скрипит, щелкает замок, и через несколько мгновений Рокэ Алва прижимает его к себе. Утром он просыпается один и торопливо спускается вниз.В этот день он даже он сбрасывает плащ. Хотя они уже на границе юга, но все равно ещё жарко, можно и так. — Ричард, — голос Алвы негромок, — доскажи все же мне эту историю. — Какую? — у Дика сердце испуганно ударяет о ребра. — О Рене-бретере. Ночью ты заснул на полуслове. Ты же с кормилицей Давенпорта спас его, правда? Ты начал рассказывать о том, что вы увидели его, когда он убегал от солдат. — А, это, — Дик облегченно вздыхает и принимается говорить, удивляясь про себя, что Рокэ в этом нашел и почему он так внимательно слушает его. Отряд двигается достаточно быстро, делая один небольшой привал днем и с наступлением темноты останавливаясь в придорожных гостиницах. Первого маршала встречают хорошо, поэтому проблем с комнатами для постоя у них нет. За эти дни Дик привык засыпать рядом с Вороном. Ему жаль, что от их ночей не остается воспоминаний, кроме нескольких ярких видений, но ему достаточно и этого. По дороге они с Рокэ иногда болтают, продолжая свои ночные разговоры. Дик не помнит их точно так же, как и всего остального, но выкручивается достаточно, с его точки зрения, удачно, во всяком случае, Алва, по всей видимости, ни о чем не догадывается. Постепенно ночи становятся холоднее, дни — короче. Север вступает в свои права. — Завтра будем на месте, выспишься по-настоящему, — Алва, уже одетый, сидит у стола, насмешливо наблюдая, как Дик тянется и сонно брызгает на себя водой. — Так ты действительно хочешь искать будущую герцогиню Окделл на Марикьяре? — Герцогиню Окделл? На Марикьяре? — Дик прижимает к лицу полотенце, пытаясь сообразить, что он такого наговорил на этот раз. Как он мог только ляпнуть такое? Лежа в постели с любовником, рассуждать про свои матримониальные планы! Болезнь просто лишает его разума. Жениться ему придется, наследник необходим, но не у Алвы же просить совета в сложившейся ситуации! Во-первых, это оскорбительно, во-вторых, тогда придется объяснить, зачем ему так срочно нужна невеста, значит сказать, что Альдо убил Айрис и Наля, а с Раканом он разберется сам. Должен сам, вернее должен успеть. Но не это самое страшное — Рокэ достаточно умен, чтобы связать его нездоровье с желанием срочно обзавестись сыном. Он может додуматься до правды, и скорее всего додумается, рано или поздно. Даже не до самой правды, а до причин его недомогания. Ну, а правду он вытрясет из него. Рокэ как будто не обращает внимания на его затянувшее молчание, на ткань, что он судорожно прижимает к лицу и продолжает, как ни в чем ни бывало. — Ну да. Ты говорил, что тебе необходимо успокоить матушку и подарить ей внука. Талигойские дамы тебя не устраивают, ты хочешь с Марикьяре. Ладно, пусть Алва считает его скотиной. — Хочу, — Дик кивает и отнимает полотенце от лица. — Что в этом плохого? — Ничего, кроме разве того, что там эрэа крайне ревнивы, — Алва улыбается, но взгляд у него становится жестким. — Впрочем, как и я. Ведь и во мне течет частичка их крови. Дик ошеломленно молчит, а Алва неожиданно стремительно поворачивается к нему и резко хватает за запястье. — Кроме того, они не переносят лжи, как и я! — Я не понимаю, о чем ты? — Дик рванул руку и чуть не заорал от боли: пальцы Алвы впились в тонкий, еле заметный шрам от надреза, сделанного им во время ритуала в лесной сторожке. — Я хочу знать, что все это значит, Ричард Окделл! — А я не понимаю, о чем ты! — огрызнулся Дик, кусая губы. — Думаю, что прекрасно понимаешь, Дикон! — Алва смотрел требовательно и зло. — Не надо принимать меня за идиота, который ничего не видит и не соображает! Ночью ты вспомнил Кончиту и её булочки с маслом. Мне захотелось сделать тебе приятное, но ты не обратил на это внимания, как будто не помнил того разговора. А вот об Эпинэ мы с тобой никогда не говорили — это я обсуждал с Валмоном. Ему же ты рассказывал о Рене Ларте. Ты не обсуждал со мной свои матримониальные планы и не говорил о родине будущей невесты. Ты вообще ночами почти ничего не говоришь. И не помнишь, что говорю я, иначе бы не преминул это упомянуть хоть раз. Для тебя этих ночей не существует, не так ли? — Не говори глупостей! — вспыхнул Дик. — Иначе я поверю, что ты меня заранее ревнуешь к несуществующей невесте с Марикьяре. — Я. Хочу. Знать. ЧТО все это значит. — Ничего, — Дик понял, что сейчас просто закричит. — Я говорил тебе, что все это после того, как мы выбирались из лаза. Я не знаю почему, но у меня действительно бывают провалы в памяти и мне холодно. — Какая избирательная у тебя память, — цинично усмехается Рокэ. — Она почему-то бережно сохраняет все дневные события и стирает только ночи. Это, наверное, можно объяснить её целомудрием, не иначе!  — Рокэ, это просто последствия того, что я надышался дымом. Это пройдет со временем, наверное. — Тебе следует научиться врать искуснее, Дик! А ещё лучше — сказать правду, тебе прекрасно известно, что я не желаю тебе зла! Я кое-что смыслю в медицине. Ты был болен первое время, это так. Но потом все прошло — ты молод и здоров, ты поправился. Кроме того, потерю памяти, тем более такую своеобразную, не объяснишь тем, что ты чуть не задохнулся в лазе, как и то, что тебе так холодно. Это вызвано чем-то иным, и я очень хочу знать чем. Если ты ничего не помнишь, зачем тебе я? Желаешь доставить мне удовольствие? Привязать к себе? Добиться от меня чего-то? Тогда не проще ли сказать об этом прямо? Синие глаза смотрели зло и требовательно, и Ричард отвел взгляд. — Мне нечего сказать тебе, кроме того, что я уже сказал. И ты ошибаешься — мне ничего от тебя не нужно, я просто хочу быть с тобой. Я многого не помню, но вот что мне хорошо с тобой, это я знаю точно. Дверь за Вороном закрывается неслышно. Когда Дик спускается во двор, Рокэ, как всегда, спокоен и вежлив. В течение всего дня они обмениваются всего лишь парой фраз. А на закате перед ними вырисовываются грозные башни Ноймарского замка, резиденции Проэмперадора Севера.