Вепрь и Ворон

Ричард долго держал в руках конверт, прежде чем вскрыть и мысленно ругал себяза трусость. Алва не мог… Не мог… «Я смею все», — всплыло в памяти и он решительно рванул бумагу. « Я не хочу тебя будить. Как мне кажется, тебе снится что-то очень приятное, и я смею надеяться, что и мне нашлось место в этих сновидениях. Отъезд необходим, мне самому надо разобраться, что твориться на юге. А вот тебе еще рано рваться в бой, окрепни немного. P.S. Может, когда мы снова увидимся, ты все же решишь, что я стою твоего доверия? « Ричард посмотрел на легкий росчерк пера, заменявший подпись и расхохотался. В этой записке был весь Рокэ, и обижаться на него было абсолютно бесполезно. Герцог Окделл за три недели прижился в Ноймаре. Сдержан, спокоен, неразговорчив и не кичится своими делами — словом, истинный северянин. По мнению всех обитателей цитадели, молодой человек вел себя достойно, недаром он воспитанник Первого маршала, и это с лихвой покрывает то, что его отец — мятежник Эгмонт. Многие из офицеров постарше участвовали в подавлении восстания, многие потеряли там друзей и родственников, но к сыну изменника они не питали недобрых чувств — Ричард Окделл сумел расплатиться за грехи отца. Более того, некоторые начали серьезно присматриваться к владетелю Надора. Совершенно ясно, что блестящая карьера герцогу обеспечена, он близок к сильным мира сего и, наверное, со временем станет одним из них. По слухам, герцогство начало выбираться из нищеты, а у Ричарда Окделла есть сестры и, кажется, на выданье. И хотя прямых намеков пока никто не делал — знакомство было слишком коротким, — но призадумались многие. Ричард Окделл возглавил дозорный отряд. В последнее время дриксы, пользуясь положением Талига, почти в открытую переходили границу. Шпионов вылавливали, но они объявлялись снова. Дику эта задача пришлась по душе — целыми днями в седле, а потом можно прийти к себе и завалиться спать, не чувствуя ног от усталости. Шон, весьма неудачно подвернувший ногу в первой же вылазке, оставался в замке, и Дика ждала теплая постель, ужин и бутылка вина. Поэтому холод удавалось обмануть почти до утра, а потом Дик выбирался из кровати, садился к камину, протягивал руки к тлеющим углям и так ждал солнца, вспоминая что-то хорошее: гранатовые рощи Алвасете, высокие скалы у моря и птичьи гнезда на них, поросший седыми соснами Надор, древний замок предков на высоком утесе, степи Варасты, красоты Фельпа. В свои воспоминания он не пускал людей, но они приходили без спроса. Бледная Айрис садилась в карету, чтобы отправиться в свое последнее путешествие, сердито хмурил брови Наль, растеряно и недоуменно смотрел Фердинанд, а Валентин рассказывал легенду о человеке, который так и не смог снять с лица улыбающуюся маску. С первыми лучами солнца появлялся Шон с водой для умывания, потом был завтрак, и Дик снова садился в седло. Солдаты и офицеры отряда прозвали его Скалой, за способность не чувствовать усталости. Ноймаринен задумчиво наблюдал за бывшим воспитанником Рокэ. Герцог старается, очень старается. Почти все время в седле, его люди падают, а он ничего. Прекрасного офицера вырастил Алва, но все же с ним явно что-то не то. Рудольфу очень хотелось знать, что происходит, поэтому он несколько раз приглашал Окделла к себе, и тот рассказывал об Олларии, ныне именуемой Раканой, о ближайшем окружении Альдо, о состоянии гарнизона, о жизни столице под властью потомка бывших правителей Золотых земель. Молодой герцог отвечал на все вопросы подробно, все, что знал, но регент видел: есть нечто, что тот не собирается раскрывать перед ним. Рудольф прекрасно понимал, что у каждого человека в душе есть уголки, куда не следует лезть нахрапом, да ещё в грязных сапогах, но по отношению к Окделлу не мог себе такого позволить: юноша побывал в самом центре событий и, сам не осознавая, может знать нечто важное, чему не придал значения. Поэтому разговоры повторялись вновь и вновь. Ричарду Ноймаринен все чаще напоминал старого волка, жесткого и безжалостного. Однажды он просто не выдержал. — Что вы хотите от меня? — был уже поздний вечер, и более всего ему хотелось очутиться у себя в комнате с горящим камином и бутылкой вина на столе. — Правды, герцог, только правды. — Вы считаете, что я лгу? — Нет, у меня нет причин вам не верить. Свою преданность вы доказали делом. Но меня очень интересует обстановка в столице, настроения, возможные группировки. Простите, но вы достаточно неискушены в этом, поэтому я так тщательно выспрашиваю вас. Ричард внутренне усмехнулся. По поводу неискушенности можно было бы поспорить. Старый заброшенный садик у часовни. — Я не Создатель, Ваше Величество, и не в моих силах помочь человеку, клявшемуся кровью. Бледное лицо Катарины, когда новоявленный супрем принца Ракана объясняет ей, что от такой клятвы может освободить только смерть. Того, кто клялся, или того, кому клялись… Как можно расценить давление на королеву, принуждение ее к выбору, кому жить? Правда, и он, и Катарина понимали, что эта жизнь долго не продлится, что Ракан не оставит в живых ни короля Талига, ни его маршала. Рудольф Ноймаринен этого не знает, как и многого другого: Дик поведал ему лишь немногие обстоятельства бегства из Багерлее, здраво рассудив, что Алва зря не советует. И преданность тоже спорный вопрос. Кому он был верен? Уж явно не династии Олларов, раз так распорядился судьбой Фердинанда. Хорошо, что старый волк не подозревает этого. Рокэ Алве — да, в этом он может поклясться перед кем угодно. Ради его жизни он заставил жену убить мужа, застрелил единственного друга, согласился с тем, что Дави рискнет жизнью. И гибель сестры и её мужа тоже в этом списке. Но раз герцогу угодно считать его неискушенным — пусть так. — Я готов ответить на ваши вопросы. Но поговорить им не дали. Слуга неслышно скользнул в кабинет и произнес: — Граф Тювье, господин регент. Дику понадобилась вся его выдержка, чтобы не вздрогнуть от неожиданности. — Габриэль, — сухие губы Рудольфа растянулись в улыбке. — Сколько лет не виделись! Он обернулся к Окделлу: — Простите, герцог. Я не видел графа более шести лет. Давайте перенесем наш разговор на завтра. Ричард стремительно поднялся с кресла и поклонился. У двери он столкнулся с высоким седым мужчиной со светло-карими глазами. Отвесив легкий поклон, он торопливо вышел за дверь. А старые однополчане обнялись. — Совсем белый, — вырвалось у Рудольфа. — Да и ты почти седой, — ответил Габриэль, улыбаясь. — Вот, приехал. Когда творится такое, не время думать о болячках, дружище. Рудольф внимательно взглянул на графа. Держится прекрасно, хотя и здоровье подводит, и годы, и потери. Он слышал, что сын Габриэля погиб трагично и нелепо — говорили, не то дуэль, не то драка. — Я рад тебя видеть, — просто говорит регент. — Твой опыт очень пригодится, молодых необстрелянных офицеров у меня много. — Как я понимаю, одного из них я видел. Кто сей достойный молодой человек? Для полковника он очень юн. — Герцог Ричард Окделл. Он действительно достойный молодой человек, тот редкий случай, когда яблочко падает от яблони далеко и в другую сторону. Впрочем, это неудивительно, ведь его воспитал Рокэ Алва. Габриэль, что с тобой? — Ничего, — граф, тяжело дыша, сам налил себе вина и залпом осушил бокал. — Ничего, за исключением того, что этот достойный молодой человек убил Анри. Просто так. За какой-то вопрос, который ему пришелся не по душе. Первый маршал его действительно хорошо воспитал — рука у него не дрогнула. — Окделл? — Рудольф подался вперед, слушая скупой рассказ Тювье. — Не может быть! — Может, как видишь. Эмиль, а вслед за ним и Лионель требовали от герцога Алвы, чтобы убийца отправился в Надор, но он поехал в Лаик. А потом стал оруженосцем. — Рокэ справедливый человек, — тихо уронил Рудольф. — Не сомневаюсь, — Габриэль усмехнулся так зло, что у Рудольфа слова застряли в горле. *** Дик, как всегда, долго сидел у горящего камина, согреваясь, потом выпил пару бокалов вина. Можно было забираться в постель. Он снял камзол и только потянулся к завязкам на рубашке, как раздался стук в дверь. — Войдите! — нетерпеливо крикнул он, полагая, что это Шон. Но на пороге стоял Тювье. — По-видимому, мне не надо представляться, — бросил он, входя в комнату. — Не так ли? — Не надо, — Ричард затянул завязки рубашки. — Что вам угодно? — Посмотреть в глаза убийце сына, Окделл. Осеннее солнышко, щедро золотящее и витражи небольшой старой церквушки, и позеленевшую от времени статую найери, и пламенеющий яркими ягодами среди пожухлой листвы шиповник, и трое молодых людей, вышедших из трактира и оторвавших его от чтения письма Айрис. …- Разве вас можно оскорбить? Вряд ли подстилка Первого маршала имеет право обижаться! — Ваш сын погиб на дуэли, граф. Это не было убийством. — Не смейте лгать, герцог. Пьер Дави рассказал мне, как было дело. Об этом же говорил Марти перед смертью. Вы бросились на него без вызова и убили! Сердце у Дика глухо застучало. Пьер рассказал ему всю правду о том, что заставило Анри Тювье швырнуть ему в лицо грязное обвинение, хотя, в сущности, он оказался прав, но какое это имеет значение? Если бы не Дави, неизвестно, где бы они с Алвой были сейчас, да и вряд ли были бы вообще. Живыми бы их не взяли. Значит, ему навсегда оставаться убийцей. Не очень дорогая плата за жизнь и свободу. Но овечкой для заклания он не будет. — Ваша воля — верить этому или нет. Мне вам более сказать нечего! — Вы мальчишка, наглый мальчишка, который привык к безнаказанности под защитой Первого маршала. К счастью, вы выросли и теперь отвечаете за себя сами. И вы мне ответите! Если бы ему не было так мучительно холодно и тоскливо, Дик, наверное, сдержался бы, все-таки недаром он вырос в особняке на улице Мимоз. Но усталость и отчаяние, владевшие им все эти дни, здорово подточили его выдержку, и он, глядя в полные ненависти глаза, холодно бросил: — Я не дерусь с немощными стариками! И не успел уклониться от прямого удара в лицо. — Надеюсь, — произнес Тювье, едва сдерживая ярость, — вы перемените свое мнение? — Переменю, — Дик вытер кровь с разбитой губы. *** — Ты рехнулся, совсем рехнулся! — Рев регента был слышен даже в коридоре. — Нам только дуэлей тут не хватало, и потом, он ученик Рокэ Алвы, если тебе это хоть о чем-то говорит! — Он — ученик, а я — человек, прошедший множество сражений! Сражаться со мной — это ему не безвинных мальчишек убивать! Я глубоко уважаю Первого маршала, но он заигрался со своим воспитанником: не только прощает ему все его проступки, но и пожаловал перевязь полковника! И это в его-то годы! За что такая милость? — Ну, это просто. Герцог Окделл вытащил Рокэ из Багерлее, устроил побег. Потом они прибыли сюда. — Побег? Он? Как?! — Всех подробностей я не знаю, как ни стараюсь разговорить этого упертого вепря. Ну, а если в двух словах — он прибыл в Олларию за сестрой, чтобы отвезти её к матери. Ракан уже захватил город, и Окделл пришел к нему. Тот назначил его супремом. После суда над Рокэ он сумел воспользоваться моментом и вместо того, чтобы отвести его в Багерлее, отвез в старое аббатство, и они бежали через катакомбы. Во время преследования они подожгли сторожку, в которой прятались. Люди Ракана сочли их мертвыми, а они выбрались через лаз и ушли. Окделл болел после пожара, до сих пор не вполне оправился. Поэтому Рокэ оставил его здесь. Он хорошо служит. — Убежал с Алвой? Но ведь это надо было организовать! — Габриэль выглядел растерянным. — Сумел, как видишь. Габриэль, я не допущу дуэли. И ты, и он — оба нужны мне здоровыми и боеспособными. После — пожалуйста, а сейчас нет, прости. Прошу тебя, сейчас главное — война. — Хорошо, — Габриэль склонил голову, и седая прядь упала ему на лицо. — Я столько ждал, подожду ещё. *** В коридоре Дик столкнулся с одним из дежурных офицеров. Тот с каким-то изумлением посмотрел на него и сказал, что регент ждет его в кабинете. «Уж не собрался ли сам Рудольф выступить в роли секунданта?» — мелькнула абсурдная мысль. Рудольф Ноймаринен стоял у окна. Заслышав шаги, он резко обернулся. — С графом Тювье я переговорил, — тихо произнес он. — Дуэль будет отложена до конца военных действий. Что до всего остального… Что произошло тогда? — Граф уже, наверное, описал вам это, — сдержанно ответил Дик. — Мне нечего добавить! — То есть вы утверждаете, что просто бросились на человека и убили? — Это утверждает граф. — Я спрашиваю вас! Извольте ответить! — Мне нечего отвечать! — Дик вздернул подбородок. — Бесчестные поступки остаются бесчестными, а честь мундира есть честь мундира, герцог Окделл. — Чем же я её оскорбил? — И его вновь охватило чувство легкости во всем теле и ярости, как тогда, у фонтана с найери. Рудольф молча смотрел на молодого человека, с ленивой улыбкой поправляющего манжеты. Хотелось… Но регент, в отличие от многих, редко может себе позволить то, что ему хочется. Слово Габриэля и слово Окделла. Старый друг — и воспитанник Алвы, вытащивший его из тюрьмы. Какая досада, что он не знает подробностей той дуэли. И ворошить эту историю сейчас опасно. — Идите, полковник, у меня все. Вы ведь собираетесь в очередной рейд? — Да. — Тогда не смею задерживать. Когда Окделл вышел, регент хмуро посмотрел ему вслед. Да, положение.