октябрь 2017 года Сеул
Чонгук резко распахивает глаза. Ощущение, будто его с нечеловеческой силой швырнули куда-то, заставляет вынырнуть из океана кромешного ужаса, загнанно дыша и перепуганно озираясь по сторонам. Под ним — знакомый мягкий ковёр, вокруг — привычный полумрак гостиной, рядом — всё тот же диван, на котором Гук привык коротать ночи в последнее время… И с которого, очевидно, рухнул на пол десять секунд назад. Парень прижимается спиной к его краю, в панике перебирая ногами и продолжая оглядываться вокруг, словно опасаясь невидимого врага. Ночная рубашка — мокрая насквозь и неприятно холодит тело, вызывая бесконтрольную дрожь. По виску стекает капля пота, волосы влажными прядями прилипли ко лбу, а кожа мертвецки белая — как лист бумаги. Чонгук медленно валится на бок, прижимая колени к груди, и дышит так болезненно, будто пробежал на максимальной скорости добрых три круга на стадионе. Его корёжит, как наркомана во время ломки: зубы сжаты, губы искривлены отчаянием и болью… Вот только боль эта вовсе не физической природы. — Сука… — шипит, не ослабляя стальной сцепки челюстей, и со всей возможной в данном состоянии силой пинает угол дивана, словно именно он — виновник происходящего. — Су-ука… Буквально в это же мгновение со второго этажа дома слышится шум, следом доносится торопливый топот на лестнице, а затем — звук стремительно приближающихся шагов. Гук откидывает голову на ковёр, обессиленно прикрыв глаза. Видеть сейчас кого-либо, и чтобы тот самый кто-либо видел его — последнее, чего Чонгуку хочется. Перепуганная девушка в пижаме и маске для сна, второпях поднятой на лоб, подбегает к лежащему на полу Гуку, опускаясь на колени рядом. Её остриженные до плеч волосы всклокочены, ночная рубашка съехала на плечо — очевидно, она только что была вырвана из кровати, из спокойного и умиротворяющего сна; взгляд выражает искренний страх вперемешку с растерянностью, а дрожащие руки тянутся к Чонгуковым бледным и влажным щекам. — Чонгук! Чонгук! — Она неуверенно прикасается холодными пальцами к его лицу, к шее, хватает за плечи, стараясь растрясти. — Чонгук, ты в порядке? Ты можешь дышать?.. Паникуя, она бегает глазами по небольшому столику, стоящему у дивана, где небрежно разбросаны несколько книг, бумаги в файлах, ручки, кабель от телефона, блистеры таблеток и прочие мелочи. Объектом поиска оказывается маленький баллончик, лежащий здесь же: именно на нём взгляд девушки и останавливается, но как раз в этот момент Гук начинает подавать признаки жизни, слегка оттолкнув её руки и отвернувшись в сторону. — Со мной всё в порядке, — хрипит он полушёпотом, слегка приоткрывая веки, но не фокусируясь на определённой точке. — Иди спать. — Ты кричал так громко… Я до смерти перепугалась. — Девушка проводит ладонью по его лбу, поправляя растрепавшуюся мокрую чёлку, на что Чонгук с усталым вздохом отстраняется. — Может, всё-таки стоит позвонить доктору Иму? — Я не хотел тревожить тебя, Инчже. — Он смотрит в упор, а взгляд обретает остроту и серьёзность. — Это был просто страшный сон. Не нужно никуда звонить. Уходи. — Я не могу оставить тебя в таком состоянии… — Моё состояние совершенно удовлетворительное. Иди наверх. Я хочу побыть один. Выражение лица Инчже заметно меняется — на смену искреннему беспокойству в её глазах приходит холод и высокомерное равнодушие, вызванное уязвлённым самолюбием, но она делает всё, чтобы держаться как можно более безэмоционально. Пару секунд просидев без движения, она всё-таки поднимается с пола, в последний раз оглядывая лежащего Гука и с внутренней раздражённой усмешкой оценивая его «удовлетворительное состояние». — Хорошо. — Девушка сдаётся, решив не тратить больше время на безрезультатные уговоры. — Только сделаю тебе чай. — И, не дожидаясь ответа, покидает гостиную. Чонгук не выдаёт возражений — на это просто не осталось энергии. Он проваливается в долгожданную тишину одиночества и расслабленно выдыхает: ни звуки шагов, мельтешащие где-то на периферии сознания, ни еле различимый шум, доносящийся с кухни, — не могут нарушить блаженного безмолвия, что окутало Гука от макушки и до пяток. Полностью забывшись на пару минут и словно паря в умиротворяющем моменте, он едва ли находит в себе силы подняться с пола: лишь вновь приближающиеся шаги Инчже заставляют его сделать усилие и не без труда затащить обмякшее тело обратно на диван. На столике возникает небольшой поднос: на нём Чонгук замечает чашку с чаем, стакан с водой и блистер таблеток, название которых уже успело осточертеть до тошноты. — Кажется, вчера ты снова забыл выпить успокоительное, — произносит подошедшая девушка, но получает в ответ лишь раздражённый смешок. Нисколько не смутившись от реакции, она извлекает одну таблетку из упаковки, положив рядом с прозрачным стаканом. — Доктор сказал, что их приём нельзя пропускать. От горячей чашки поднимаются струйки пара, изящно изгибаясь и мгновенно растворяясь в воздухе, и Гук подвисает, наблюдая за этим гипнотизирующим процессом. Он сидит напротив, смиренно опустив плечи, и по его пустому, отсутствующему взгляду невозможно с точностью определить: то ли голова его забита предельно ясными мыслями о чём-то определённом, то ли там, напротив, пусто как в космосе, и всё, что способно удержать его внимание сейчас — причудливый танец белёсого пара в воздухе. Чонгук вроде бы здесь, но в то же время где-то далеко. — Попей чаю, — тихо произносит Инчже. — Я положила три кубика сахара, как ты любишь. — Сегодня восьмая по счёту ночь, — шепчет Чонгук, не отводя взгляда от подноса. — Восемь ночей подряд я практически не сплю. Не обращается конкретно к собеседнице, не жалуется и не ждёт утешений — просто риторически констатирует очевидное, произнося вслух. Инчже смотрит пронзительно, не демонстрируя выражением лица ничего конкретного: она, возможно, и была бы рада чем-то помочь, но, увы, понятия не имеет — чем. Да и как помогать человеку, который в принципе отвергает любую помощь? Девушка неслышно опускается на диван рядом с Гуком, обхватив пальцами его руку, обессиленно лежащую вдоль туловища, и аккуратно сжимает ладонь. — Тебе не стоит ехать сегодня на работу, — проговаривает она. — Будет правильным решением взять больничный хотя бы на несколько дней. — Я сам решу, что для меня правильно, — отрезает Чонгук, моментально вырываясь и насквозь прожигая её суровым взглядом. — Спокойной ночи, Инчже, — добавляет с расстановкой, непрозрачно намекая на то, что диалог пора подводить к концу. Инчже знает этот безапелляционный тон и взгляд — пронизывающий, пламенный, чёрный, как сама ночная мгла. Она знает, к чему может привести дальнейшая настойчивость в попытках — заведомо провальных — достучаться до чужого рассудка, поэтому вскоре покорно поднимается с места и шагает в сторону лестницы, шипя под нос что-то неразборчивое. Гук кладёт затылок на спинку дивана, размеренно выдыхая, и словно с разбегу падает в колыбель одинокого спокойствия — самое долгожданное и любимое место для истерзанной души. Тихо, хорошо, никого вокруг — один лежащий на диване Чонгук и один невысокий торшер, стоящий рядом и обдающий гостиную тёплым светом. Полнейшее безмолвие — самый любимый звук в последнее время. Тишина на сегодняшний день — его единственное спасение. Вот уже три года Чонгук не может нормально спать. Его мучают самые разнообразные сны: и беспросветные жуткие кошмары, пугающие до полусмерти, и абсолютно неясные сновидения, удушающие своей пустотой и размытостью, что вливаются в сознание раскалённой лавой, обжигают, рвут в клочья, заполняя угнетающей темнотой, приводя с собой панические атаки и частоту пульса, несовместимую с допустимыми величинами. И зачастую Гуку кажется, что вся его жизнь — один сплошной кошмарный сон, в котором он застрял навсегда, и от которого просто невозможно проснуться. Десятки специалистов разных направленностей, бесконечные терапии, не приносящие эффекта, бесполезные рекомендации и на фоне всего этого — один диагноз, перечеркнувший некогда спокойную Чонгукову жизнь жирной чёрной линией: расстройство сна парасомнического спектра, характеризующееся ночными эпизодами крайнего ужаса и паники. Чонгук физически и морально измотан — его терзает изнутри чувство кромешного отчаяния и страх от полной невозможности как-то помочь себе. И сегодня, коротая восьмую подряд ночь без малейшего намёка хотя бы на пару часов спокойного сна, Гук хочет кричать и рвать на себе волосы как никогда сильно. Вот только не кричит — уж слишком жалко ломать мягкий кокон из неподвижного безмолвия, заботливо окутавший его воспалённый мозг этим утром, словно оберегая от непрекращающихся невзгод. Редкие моменты тишины слишком драгоценны, поэтому Чонгук не собирается разбрасываться ими столь беспечно. Лежащий на столике телефон блёкло высвечивает цифры: время подходит к четырём. Гук тянется к остывшему чаю, но замирает на полпути, неожиданно уставившись на белую таблетку, лежащую на подносе. Он зло усмехается, сцепив зубы до скрипа, но, недолго подумав, всё же отправляет её в рот, запивая водой из принесённого стакана. Успокоительные не помогали Чонгуку раньше, не помогают и сейчас. Да и в будущем мала вероятность, что осточертевшие пилюли смогут облегчить его страдания хотя бы на жалкую долю. Однако Гук всё ещё цепляется за любую надежду. Сложно сказать, сколько проходит времени, пока он сидит вот так: откинувшись на диване, буравя взглядом неопределённую точку в полумраке комнаты и больше всего на свете боясь провалиться в очередной сон, что снова вытрясет из него всю душу. Спать хочется больше, чем жить: веки предательски опускаются, наплевав на здравый смысл и инстинкт самосохранения. К счастью, вскоре глаз касается едва различимый дневной свет, просочившийся сквозь опущенные жалюзи и оповещающий о наступлении нового дня. Уже рассвет. Ещё одна кошмарная ночь позади…***
Густой туман стелется молочной дымкой над только-только пробудившимся Сеулом. Розовые лучи яркого утреннего солнца всё увереннее рассекают мутную пелену, спеша взбодрить сонные улицы. На дорогах зарождаются первые пробки: количество спешащих по своим делам людей медленно, но верно растёт. Машины движутся неторопливой длинной чередой, поочерёдно издавая короткие сигналы, чтобы растормошить какого-нибудь зазевавшегося водителя. Концентрация народа на остановках и возле входов в метро становится всё выше. Сидя на пассажирском сиденье такси, Чонгук разглядывает меняющиеся силуэты за окном, устало прислонившись к холодной поверхности лбом, отчего на стекле то появляется, то исчезает запотевший круг от его дыхания. Вот уже несколько дней Гук боится садиться за руль, в связи с чем вынужден использовать услуги общественного транспорта. Дорога до нужной точки не особо продолжительна, но отчего-то тянется бесконечно: виной тому — утренние пробки, а может — Чонгуково нетерпение. Автомобиль останавливается на очередном светофоре, и большая толпа переходящих улицу людей суетливо проносится перед глазами, сливаясь в одно смазанное серое пятно. Чонгук механически дёргает ногой, безразлично смотря куда-то сквозь него и заторможенно моргая. Очень хочется спать. В клинику доктора Има он не заходит, а буквально залетает, спешно лавируя среди мельтешащего в коридоре персонала. В нужный кабинет вваливается слишком резко и едва не сносит дверь с петель — не говоря уже о том, чтобы предварительно в неё постучать. Пожилой доктор, сидящий за столом, удивлённо таращится на утреннего гостя сквозь толстые стёкла очков, напрочь забыв о лежащей перед ним истории болезни, которую заполнял пятью секундами ранее. Шумно и обрывисто дыша после интенсивного марафона по этажам, Чонгук быстро скидывает куртку, оставляя на вешалке у входа, и сразу же проходит к столу. — Доброе утро, Чон Чонгук, — произносит Им, откладывая бумаги в сторону. — Был очень удивлён твоему столь раннему звонку. — Здравствуйте, доктор. — Чонгук опускается на кресло напротив и тараторит взволнованно, сразу переходя к делу: — Мне срочно нужно снотворное. Прямо сегодня, сейчас. Выпишите мне снова то самое, которое я принимал последние полгода. Им на автомате приподнимает брови, оценивая внешний вид пациента: взбудораженный бегающий взгляд, всклокоченные волосы; вместо привычных классических рубашки и брюк — простые джинсы и изрядно помятая толстовка, натянутая, очевидно, в крайней спешке. Видеть таким Чон Чонгука — весьма удивительно. — Неважно выглядишь, — озвучивает мысли вслух доктор, покачав головой. — Я не сплю уже восемь ночей подряд, — продолжает Гук, пристально уставившись на собеседника запредельно уставшими, но полными решимости и серьёзности глазами, вокруг которых темнеют впалые круги. — С тех пор как вы отменили приём таблеток, я не спал нормально ни одной… — Мы ведь уже обсуждали причины, разве нет? — Им перебивает, сощурившись. — Я отменил этот препарат не просто так и выписать его тебе снова не смогу, пока имеют место сильные побочные эффекты, опасные для твоего здоровья и даже жизни. — Значит, выпишите мне другие! — выкрикивает Гук немного громче, чем следовало бы. Он старается держать себя в руках, глубоко тянет носом воздух, но нервы его в шаге от того, чтобы сдать. — Послушайте, я не уйду отсюда без рецепта на сильное снотворное. Вы же не способны бросить меня вот так — на произвол судьбы… Пожилой мужчина тяжело вздыхает, снимая очки и потирая переносицу, где от них виднеется лёгкий розоватый след. Он отмалчивается с полминуты, обдумывая свои дальнейшие слова, а Чонгук ёрзает на месте в ожидании ответа. Молчание давит на виски, а еле различимые звуки ожившей улицы за окном кабинета и размеренное тиканье часов на стене кажутся оглушительными. — Чонгук, послушай, — спокойно и по-доброму начинает фразу доктор, чувствуя растущую нервозность собеседника. — Человек не может принимать подобные сильнодействующие препараты годами. Ты и так пил их слишком долго, в результате чего проявился накопительный эффект. Вкупе с твоим хроническим заболеванием лёгких мы получили астматические спазмы, обостряющиеся во сне, иными словами — приступы удушья… — Что мне до ваших заумных терминов? Я хочу спать! — Чонгук откровенно кричит, импульсивно вскочив с кресла. Цепи, сдерживающие его внутренних демонов, с треском рвутся, словно тонкие ниточки. По его мнению, Им просто обязан найти какое-то решение, ведь на то он и врач. Задача врачей — спасать жизни, разве нет? — Эти таблетки были моим единственным спасением — я мог проспать целую ночь, почти не помня чёртовых снов… Всё было неразличимо, расплывчато, а сейчас… Сейчас, стоит мне заснуть хотя бы на час-два — я просыпаюсь едва живым от проклятых кошмаров, и всё… Всё помню в мельчайших подробностях… — Он переходит на отчаянный шёпот, судорожно мотая головой, словно сам не хочет верить в то, о чём рассказывает. Кулаки на автомате сжимаются: лишний раз вспоминать пережитое за последние ночи нет даже малейшего желания. — Каждую деталь, пробирающую до костей… Доктор, я так больше не могу! Вы ведь не откажете мне!.. — Уф… — Только и выдыхает Им, после чего тянется к телефонному аппарату. — Две чашки чая в мой кабинет, пожалуйста, — быстро проговаривает в трубку и, завершив звонок, возвращает задумчивое внимание пациенту, разглядывая его с крайне сосредоточенным видом.— Присядь, Чонгук. Ты слишком разнервничался. — Если бы ваша жизнь напоминала ад, вы бы не нервничали? — огрызается тот, но просьбу всё же выполняет, опускаясь обратно в кресло. Чай приносят практически мгновенно: в кабинет входит девушка в белом халате и, оставив поднос на столе и любезно поклонившись, тут же исчезает за дверью. Доктор кладёт три кубика сахара в одну из чашек и не спеша размешивает, строго и хмуро поглядывая на своего гостя. — Понимаешь ли, Чонгук, — произносит, двигая приготовленный напиток ближе к сидящему. — Я занимаюсь твоим физическим здоровьем, а не ментальным. Я всего лишь терапевт, а не всемогущий волшебник. И ночные кошмары, увы, не мой профиль. — Но куда же мне идти? Что мне делать? — снова спорит тот, не собираясь сдаваться так быстро и легко. — Я прошёл всех существующих специалистов всех существующих направленностей, которых вы мне рекомендовали! Я даже на сеансах гипноза побывал! Что мне делать теперь?.. — Доктор Лим ведь несколько раз предлагал тебе курс лечения в стационаре. Моё мнение — тебе стоило соглас… — Доктор Лим — психиатр. И ваш так называемый стационар, куда он предлагал мне лечь, — это обычная психушка. — Чонгук придвигается ближе к собеседнику, глядя прямо в упор и выглядя весьма устрашающе. Произносит чётко, по буквам, будто хочет здесь и сейчас безвозвратно расставить все точки над «i» и навсегда отбить у доктора желание возвращаться к этой теме. — Но я — не псих. — Не совсем обычная, на самом деле. Не все, кто проходит там лечение, психи… — поясняет Им, хоть и без особой надежды быть услышанным, но Чонгук даже не даёт договорить. — Я не лягу ни в какой стационар, — отрезает он безапелляционно. — Я хочу лишь поспать этой ночью хотя бы несколько часов подряд, иначе мой организм просто не выдержит. Прошу вас, выпишите мне таблетки, — добавляет, смягчив тон и громкость, а в голосе проскальзывает искренняя мольба. — Если снова проявятся побочные действия, я обещаю, что прекращу приём… Мужчина только тяжело вздыхает, делая глоток из своей чашки, а после складывает на стол скрещённые в замок руки. — Мне очень жаль, Чонгук, и я крайне сочувствую твоей проблеме, но на сегодняшний день уровень твоего физического здоровья полностью исключает возможность дальнейшего приёма сильнодействующих снотворных. — И весь его вид демонстрирует окончательное: «Это моё последнее слово». — Ты же не хочешь задохнуться во сне?.. Остаток фразы пролетает мимо. Парень смотрит на Има в упор и будто насквозь, и всё, что имеет значение сейчас — категорическое «нет», сорвавшееся с его губ. От заполняющей изнутри обжигающей злости становится трудно дышать, словно Гук прямо в эту секунду испытывает на себе все возможные побочные действия от злополучных пилюль. Кипящая волна ползёт по телу снизу вверх, угрожая затопить целиком. Лицо краснеет, зубы тихо поскрипывают от напряжения, а из ушей вот-вот пойдёт дым — всё это вкупе создаёт впечатление, что Чонгук готов вцепиться доктору в глотку, лишь бы выбить жизненно необходимую бумажку. Тем не менее Им смотрит на него только с искренним сочувствием и без малейшего оттенка страха, тихо, но упорно продолжая гнуть свою линию. — Да и вообще, снотворное — не лекарство от дурных снов, — объясняет он, делая заметки в ежедневнике. — Если тебе не нравится Лим, я поищу для тебя другого хорошего специалиста. Возможно, не в Сеуле и даже не в Корее. А сейчас я выпишу тебе успокоительные… Чонгук злится не на доктора, нет. Он злится на целый мир, что уже три года будто смеётся над ним, проверяя на прочность и делая ставки, сколько ещё протянет этот жалкий и беспомощный человек. Гук задыхается яростью от одной только мысли, что снова придёт ночь и измучит его до полусмерти. Он просто адски боится ночей. — Мне не нужны успокоительные. Вы же знаете, что они мне не помогают, — выговаривает шёпотом, прикрывая глаза ладонью. Он мог бы даже разрыдаться с криками и протяжным рёвом дикого зверя, гонимого всепоглощающим отчаянием, — ситуация и состояние очень располагают. Вот только не привык Чонгук так открыто демонстрировать свои слёзы, да ещё и посторонним людям. — Тем не менее попробовать стоит… — Не стоит. Нервно схватив стоящую на столе чашку, Чонгук делает пару внушительных глотков из неё, даже не чувствуя довольно высокой температуры напитка, ведь его собственная температура внутри обозначается сейчас гораздо более значительными величинами. Он бесцельно бегает взглядом по углам, а после резко и неожиданно поднимается, шагая в сторону выхода. — Всего доброго, доктор Им, — отрезает холодно, прихватив куртку и собираясь удалиться, но уже возле двери притормаживает, напоследок оглянувшись на мужчину. — И да, будьте любезны не забыть о моей просьбе. Насчёт отца. Доктор колеблется и отводит глаза в сторону, бесцельно щёлкая ручкой над столом, вот только гость, судя по всему, ожидает какого-то ответа, застыв у выхода недвижимой статуей и упорно выжигая в собеседнике дыру. Наконец Им вздыхает, произнося неуверенно: — Чонгук, пойми, твой отец может в любой момент позвонить и поинтересоваться… — А вы скажете, что давно меня не видели. — Тот глядит пристально, будто гипнотизирует, чеканя каждое слово леденящим душу тоном. — Скажете, что совершенно не в курсе. Сейчас он в длительном отъезде, и информация о моих проблемах ему абсолютно ни к чему. Поверьте, я знаю, о чём говорю. Всем своим видом продемонстрировав, что нисколько не шутит, Гук скрывается за дверью, а шаги его постепенно затихают в коридоре. Доктор Им только растерянно пожимает плечами, подперев подбородок кулаком и бесцельно помешивая маленькой ложкой свой чай…***
Чонгук стоит у широкого окна, медленно поворачивая полоски жалюзи и тем самым открывая обзор на двор. Прозрачное стекло поблёскивает в полумраке, отражая силуэт стоящего, вот только за окном… непроглядная тьма. Не горят даже уличные фонари, что ежедневно освещают близлежащую к их дому территорию. На асфальте не отражается лунный свет, на небе не видно звёзд. «Какая тёмная ночь», — думается Гуку, а по спине проносится отчётливая волна холода: то ли от жутковатой картины, то ли от резко упавшей температуры в помещении. Он оглядывается по сторонам: мрачноватый интерьер хорошо знакомой гостиной по-прежнему дополняет тусклый свет торшера. Никого, кроме Гука, в комнате нет. Точное время ему неизвестно, а мобильный он, кажется, забыл в кармане куртки, когда раздевался. Сейчас определённо ночь, но отчего Чонгука не тянет спать? Скорее всего, причина в том, что он просто боится засыпать. Забравшись на диван и укрывшись пледом, он несколько раз выдыхает в собственные ладони: температура воздуха в доме явно упала градусов на десять, но с чего вдруг? «Почему стало так холодно? Такое чувство, что Инчже случайно включила кондиционер, перепутав времена года», — проскальзывает в мыслях, но абсолютно безжизненная тишина в доме подсказывает: кондиционер никто не включал. Чонгук сильнее кутается в плед и тянется к пульту от телевизора, лежащему на столике. Надежда суметь отвлечься с помощью какой-нибудь передачи очень зыбкая, однако он всё равно нажимает на кнопку, пусть и без особого интереса. Что удивительно — телевизор не включается. Гук жмёт сильнее и многократно — эффекта ноль. «В чём дело? Сели батарейки? Вытащен из сети?» — он хмурится, приподнимаясь на месте и вглядываясь в чёрный экран. Никаких признаков жизни. Поёжившись, он обнимает себя за колени, снова переведя взгляд за окно. Тёмная ночь, холодный дом, телевизор, безо всяких причин отказавшийся работать… Становится как-то жутковато от происходящего. Немного поразмыслив, Чонгук решает всё же подняться с дивана и разобраться с неработающей техникой, но, не успев сделать и шага, застывает недвижимо. Раздаётся стук в дверь. — Кто это в такое время? — еле слышно шепчет Гук, шумно сглатывая. Страх проявляется внутри всё яснее. Соскочив с дивана, он возвращается к окну: отсюда прекрасно просматривается внутренний двор и крыльцо, и можно узнать, кто стоит у входа. Чонгук вглядывается со всех сил и даже глаза трёт пальцами, но так и не видит ничего, кроме совершенной тьмы: будто какой-то шутник наглухо заклеил стёкла плотной чёрной бумагой. Ладони невольно становятся влажными. «Я никого не жду», — озираясь вокруг, Гук беспомощно вглядывается в темноту коридора, в зияющий прямоугольник входной двери и искренне надеется, что стук не повторится, но… — Открывай! — слышится с улицы, и у Чонгука за мгновение подкашиваются ноги. Голос — грубый, с хрипотцой — оказывается до боли знакомым и тонким лезвием входит между рёбер, протыкая грудь насквозь. Удары кулака о дверь становятся громче и требовательнее. Чонгук оседает на пол, отдаваясь приступу крупной дрожи, вмиг охватившему его обмякшее тело. «Нет, пожалуйста, нет», — он как умалишённый мотает головой, запуская пальцы в волосы, и пытается пятиться назад, но одеревеневшие ноги не слушаются, совершая совсем не те движения, которые от них требуют. Случайно задетый торшер с грохотом валится на пол и… гаснет. В гостиной воцаряется абсолютная тьма без единого проблеска света. — Открывай! Открой эту чёртову дверь! — продолжают кричать снаружи, тарабаня в ту самую дверь руками и ногами с максимально возможной силой. Гуку кажется, что он вот-вот умрёт от ужаса. Хочется убежать на второй этаж и спрятаться там, но тело всё ещё не поддаётся, за миг став неподъёмно-тяжёлым. Вокруг абсолютно ничего не видно, словно какое-то злое колдовство по щелчку лишило Чонгука зрения. С большим трудом забившись в угол, он просто сгибается пополам, продолжая трястись и закрывая ладонями уши. «Открывай! Открывай! Открывай!» — молотком по измученному мозгу. Голос, от которого не спрятаться и не скрыться. Парень жмурится до боли в лицевых мышцах, крепко прижимая колени к груди. И в один момент непрекращающийся стук становится настолько громким, что… Чонгук резко распахивает глаза. Его сердце колотится так бешено, что того и гляди выпрыгнет из груди; дыхание сбито, кожа — липкая и холодная от пота. Он лежит на своём диване, жалюзи на окнах закрыты, а гостиную озаряет светом всё тот же привычный торшер. Чонгук жмурится, рвано выпуская воздух из лёгких. Это был сон. Он всё ещё жив. Однако блаженное облегчение длится недолго: стук в дверь повторяется — уже наяву, заставляя Гука всем телом вздрогнуть и с новой силой запаниковать. Пару секунд уходит на осознание происходящего и попытки упорядочить разбросанные по разным углам сознания мысли, после чего он аккуратно крадётся к окну, раздвинув пальцами полоски жалюзи. Фонари освещают ночную улицу как ни в чём не бывало, а выложенная плиткой дорожка во дворе блестит грустной серостью в их свете. Кажется, был дождь. Чонгук переводит взгляд в сторону крыльца и… едва не ахает, ошеломлённо моргая. А стук раздаётся снова, призывая нерадивого хозяина дома наконец поспешить к двери. Будучи не в силах поверить увиденному сквозь окно, он дрожащими руками выкручивает все замки, взволнованно потянув на себя дверь. Перед ним стоит длинноволосая девушка в светлом пальто и берете, скрестив на груди руки и недовольно сморщив нос. — Ну здравствуй, Чон Чонгук. Я уж думала, что мне никто и никогда не откроет эту дверь, — произносит она, а Гук не может сдержать эмоций от неожиданной встречи, застыв истуканом и неуверенно растягивая улыбку на губах. Выходит весьма устало, но, без сомнения, очень искренне. — Сонми, это… действительно ты? — шепчет он, неверяще вытаращившись, а глаза блестят натуральной радостью, что уже так давно не озаряла его лицо. — Я не сплю?.. — А не похожа? — Гостья улыбается в ответ, склонив голову набок. — Ну что, так и будем стоять здесь? Или ты наконец впустишь в дом свою старшую сестру?..***
Глуповато-восторженно приоткрыв рот, Чонгук сидит на диване и наблюдает за девушкой, что без спешки прогуливается по гостиной, обходя комнату по периметру и с любопытством осматривая каждую деталь. — Мне уже нравится ваш новый дом, — произносит она, легко касаясь пальцами книжных полок в углу и оглядываясь по сторонам. — Очень приятный интерьер. Гук потерянно хлопает глазами, уставившись на неё, как на невиданное чудо, и не может сдержать рвущуюся наружу радость. — Нуна, это действительно ты? Пока ещё не могу поверить… — Ты так удивился, будто я прилетела с другой планеты. — Сонми усмехается, продолжая экскурсию по жилищу брата. — Получается, сюрприз удался. Я только три часа назад прилетела в Корею. Хотела дотерпеть до утра, но не выдержала и решила поехать к вам сразу. Не думала, что разбужу тебя в такое время. Гук косится на лежащий рядом телефон: поразительно, но время — только десять вечера. Он даже не помнит, как заснул… — Обычно ты поздно ложишься, — продолжает Сонми, присаживаясь рядом. — Проблемы со сном больше тебя не мучают? — В последнее время они мучают меня особенно остро, — мямлит Чонгук, потирая лоб. — Дело в снотворном, которое я принимал в последние месяцы… В общем, я больше не могу его принимать. — Девушка удивлённо приподнимает брови, но Гук не настроен обсуждать эту деталь в данный момент, потому спешно отнекивается: — Долгая история, расскажу в другой раз. Сейчас это не имеет никакого значения. Я очень рад, что ты приехала. Сонми ласково треплет его по волосам, приобнимая с особой сестринской заботой. — Наши родители в отъезде, а пребывание в пустом доме — совсем не то, чего хочется человеку, вернувшемуся на родину спустя долгое время, — поясняет она. — И вообще, мне хотелось поскорее увидеться. Мы целый год не виделись вживую. Кстати… а где твоя жена? Чонгук откидывается на спинку дивана, вытянув руки над головой, и отвечает максимально незаинтересованно: есть множество тем, которые ему хотелось бы обсудить с сестрой, но упомянутый аспект его жизни явно к этим темам не относится. Вопрос вызывает невольное раздражение. — Инчже уехала навестить своих родителей. Должна вернуться завтра утром. — Ах, вот оно что. А ты почему спишь здесь? — интересуется девушка, указав взглядом на лежащие рядом подушку и плед. — У вас в доме проблемы со спальными местами? — шутит добродушно. — Нет, у нас с этим всё в порядке. — Чонгук мнётся, растерянно улыбнувшись. — Просто я сплю в гостиной в последнее время. Мне так комфортнее. И… ей тоже. — Вы в ссоре? — Да нет же. Долго объяснять. — Гук отмахивается. — Я расскажу тебе всё по порядку, обещаю. Надеюсь, ты побудешь в Корее хотя бы немного? — Конечно побуду, я ведь именно для этого и прибыла сюда, не поленившись преодолеть несколько тысяч километров. — Сонми тянется к своей сумке, лежащей у дивана, и, громко вжикнув замком, принимается искать что-то внутри. — Не поверишь, но в последнее время я вспоминал о тебе чаще, чем обычно, — тихо выговаривает Чонгук, наблюдая за действиями сестры. — Я постоянно думал о том, что безумно хочу поговорить с тобой. И поговорить именно вживую, сидя друг напротив друга, а не по телефону. Ты будто чувствовала мои мысли, нуна, и именно сейчас приехала. — О да, я тот ещё экстрасенс. — Девушка хохочет, извлекая из сумки красивую бутылку с янтарного цвета содержимым. — Знаешь, я тоже о тебе частно вспоминала. В частности, когда покупала этот виски в Шотландии, я гоняла мысли о том, как прекрасно было бы посидеть с младшим братом и выпить, как в былые времена. — Она игриво подмигивает, указав на бутылку. — А что он об этом думает? Чонгук переводит взгляд на стол, а после обратно на сестру и светит довольной физиономией. — Твой младший брат думает, что это потрясающая идея. Спустя каких-то десять минут на столике у дивана создаются все условия для отличного времяпрепровождения: начищенные бокалы поблёскивают стеклом в полумраке, ожидая своего часа, а сырно-мясная нарезка, быстро организованная оживившимся хозяином дома, распространяет по комнате приятный аромат. Сонми не торопясь распаковывает бутылку, изредка посматривая на брата. — Расскажи о себе, — просит тот, разместив тарелки и ведёрко со льдом на столе и опускаясь обратно на своё место. — Как работа? Много заказов? — У меня всё прекрасно, Чонгук. Я как обычно много путешествую и много работаю. К счастью, в наше время услуги графического дизайнера пользуются большим спросом, я никогда не сижу без заказов. Кстати! — Закончив с бутылкой, она резко привстаёт, вновь потянувшись к сумке. — Я как раз жду очень важное письмо от заказчика. Нужно проверить почту. Пока девушка возится с телефоном, Гук решает взять на себя ответственность за выпивку и принимается аккуратно разливать виски по бокалам. Он снова и снова размышляет о поразительном совпадении: сестра является единственным человеком, с которым Чонгук может поделиться чем-то личным и сокровенным, и она приехала именно в тот самый момент, когда его жизнь стала напоминать кромешный ад. Неистовое желание поделиться, рассказать о своём безумии, выложив всю правду без утайки, едва ли поддаётся контролю, припекая изнутри с космической силой. Разделить с кем-то свою боль — обычное желание любого человека, но Гук всё ещё не уверен, что у него хватит смелости поведать о том, о чём молчал все последние три года. — Телефон снова не хочет работать, — с досадой в голосе произносит Сонми, безуспешно тряся свой мобильный. — Вот уже несколько дней он произвольно выключается, после чего его невозможно включить. Я, конечно, спасаюсь ноутбуком, но без телефона в наше время — как без рук. Неужели придётся покупать новый? Я безумно привыкла к этому, и менять его — большой стресс для меня. — Это говорит человек, который меняет место жительства практически каждый месяц. — Брат посмеивается, откинувшись на диване. — Это другое, Чонгук, — протестует девушка, тыча его в колено. — Если я не привязана к местам, то это не значит, что я не могу привязаться к вещи! — Думаю, его можно отремонтировать, если он так много для тебя значит. Сестра лишь с грустью пожимает плечами, отбросив безжизненный аппарат в сторону. — Кстати, нуна, — расслабленно продолжает Гук, покачивая в руке блестящий бокал. — У тебя ещё не возникло желания обосноваться на одном месте и перестать колесить по всему миру? — Когда-нибудь я так и сделаю, мой дорогой братец, но пока даже мысль об этом пугает меня, — смеётся Сонми, забираясь на сиденье с ногами и устраиваясь поудобнее. — Расскажи уже о себе наконец. Ты, насколько мне известно, сейчас сидишь в кресле отца, замещая его на время отъезда? Ну и как ощущения? Каково это — управлять такой огромной компанией? — Ощущения не из приятных, — вяло отзывается Чонгук, скривив губы. — Без компетентных помощников я ни за что бы не справился. — Отец спит и видит, как усадит тебя на своё место насовсем и как можно скорее. — Мне предстоит ещё многому научиться. В этом деле опыт играет гораздо большую роль, чем теоретические знания. — Всё получится. — Сонми внимательно смотрит в лицо брата, словно считывая его эмоции. — Главное, чтобы тебе это нравилось. Чонгук закатывает глаза, шумно раздувая щёки, ничего не отвечая на последнюю реплику. Нагнувшись к столику за вторым бокалом, он подносит его гостье. — Может, выпьем уже? За твой приезд. — Тянет вверх уголок рта, тепло глядя на неё. — За такой нужный и своевременный приезд. И сестра с удовольствием поддерживает тост. Время за приятной беседой летит незаметно: Сонми много рассказывает о событиях своей жизни за прошедший год, а Гук слушает с неподдельным интересом, не сводя с девушки горящего любопытством и восторгом взгляда. Он и не припомнит, когда в последний раз проводил ночь так комфортно и душевно — даже адский недосып отошёл на второй план, незаметно позабывшись и затерявшись среди увлекательных рассказов. Сонми тоже не кажется сонной или уставшей, несмотря на позднее время суток и недавнюю долгую дорогу, а по обыкновению выглядит безупречно: её длинные волосы аккуратно уложены в лёгкие волны, на щеках присутствует здоровый румянец, большие и хитрые глаза блестят игривым огоньком, завораживая глубиной своей черноты. В Сонми всегда чувствовались непоколебимость воли и уверенность в себе. Гук восхищался старшей сестрой, её характером, рассудительностью и упорством в любом начатом деле. — Ну так что? — неожиданно проговаривает она, нарушив минутную задумчивую тишину, повисшую в комнате. — Расскажешь, почему не спишь вместе со своей женой? Чонгук смиренно поникает плечами, понимая, что на этот раз ему никак не скрыться от расспросов. — Я ушёл спать на первый этаж, чтобы не пугать её ночью своими криками. И вообще, в одиночестве я ощущаю себя комфортней. — У тебя всё настолько плохо? — Сонми встревоженно сводит брови. — Раньше такого не было. — Раньше я принимал сильное снотворное и этим спасался. Сейчас — нет. Но об этом не сегодня, прошу. — Углубляться в проблемы со здоровьем Гук не любит в принципе — чужое беспокойство и жалость невольно ощущаются тяжким грузом на шее; а уж омрачать подобными темами прекрасную ночь не хочется и подавно — это было бы сущим кощунством. Потому он мечтает увести разговор в другую сторону и избежать настойчивых расспросов. — Кстати, — добавляет, вновь покачивая в ладони свой бокал и указывая на него взглядом, — мне и алкоголь не рекомендуется. Он только усугубляет… — Ох, действительно? Может, тогда не стоило… — Сегодня мне плевать на всё. Я и так не сплю уже почти две недели. И, словно в подтверждение сказанного, он делает пару крупных глотков виски. После отставляет бокал на край столика и устало прикрывает веки, ощущая, как горячительная жидкость расходится внутри мягкими волнами, неся с собой расслабление и покой. Сонми наблюдает за ним безотрывно и ещё более внимательно: теперь от неё не ускользает посеревшее осунувшееся лицо с тёмными кругами под глазами, бледность кожи и даже некоторая худощавость в фигуре, ранее ему не свойственная. Даже в полумраке комнаты удаётся заметить, что выглядит брат весьма измотанно и болезненно. — Что-то ты совсем раскис, братец, — заключает девушка, глядя на него с сочувствием. — Как планируешь справляться с этой ситуацией? — Понятия не имею, нуна. Я очень устал и… я в растерянности. — Всё будет хорошо. Какое-то решение непременно найдётся. В ободряющие слова старшей сестры почему-то хочется верить гораздо больше, чем в прогнозы десятков бесполезных врачей. Чонгук смотрит на неё с благодарностью и ощущает некое успокоение. Сонми не может обмануть, ведь правда? Такое даже представить сложно. Решение непременно найдётся, и кошмары, терзающие Гука во сне и наяву, останутся в прошлом, позабывшись с большим облегчением. Не теряя времени, он обновляет бокалы, без лишней спешки разливая напиток, а мысли о предстоящем разговоре одолевают снова и снова, закручиваясь назойливой вереницей, жужжа в голове как заведённые и подталкивая приступить к самому важному этапу их встречи как можно скорее. Возможно, именно сейчас — наиболее удачное время. Возможно, столь удобного случая больше не представится или представится не в ближайшем будущем. «Достаточно ли я расхрабрился?» — размышляет Гук, разглядывая кубики льда в бокале, ловя их игривые блики и снова возвращая взволнованный взгляд сестре. Однозначно нужно с кем-то поделиться, иначе он просто сойдёт с ума от этого ада в одиночестве. Алкоголь в крови определённо придаёт сил и уверенности, потому Чонгук решительно сжимает пальцы в кулак и в конце концов заговаривает, лишая себя последнего шанса передумать: — Нуна, я хотел рассказать тебе… коё-что крайне важное. Очнувшись от накативших размышлений, навеянных внешним видом и состоянием брата, Сонми моментально поднимает на него глаза и кивает, обозначив полную готовность слушать. Сестра всегда была отличным слушателем, и Гук очень ценит в ней это качество. — Я вся — внимание, Чонгук. Ещё два крупных глотка — как финальная ступень на пути к абсолютной храбрости. Горло и желудок натурально горят от крепости напитка, но для Гука сейчас это не имеет и малейшей важности. — Я ведь рассказывал тебе, что меня мучают самые разнообразные сны… — Начинает он, но тут же замолкает, колеблется, мнёт край своей домашней футболки, не зная, как лучше выстроить предложения. Сонми снова утвердительно кивает, терпеливо ожидая продолжения. — Каждый раз мне видятся новые картины: иногда это мой дом, дом родителей, иногда офис нашей компании, родные улицы, достопримечательности города. А иногда мне снятся совсем незнакомые локации, странные помещения, призрачные места, в которых я никогда не был. Порой я вижу просто какую-то абстракцию, где ничего нельзя разобрать… Девушка сосредоточена, оттого хмурится — будто пропускает через себя каждое слово. Всё это брат рассказывал уже многократно, но она слушает предельно внимательно, словно впервые. Чонгук продолжает, покрепче обхватив пальцами бокал. Его нервное возбуждение очевидно. — Мои сны всегда наполнены кошмарной пустотой, ужасом, страхом… А ещё… — Он вновь затихает, поднимая взгляд на сестру — пристальный, напуганный и в некоторой степени умоляющий. Рассказывать о подобных вещах очень непросто. — Ещё… Раньше я никогда не говорил об этом, но… Все три года и каждую ночь в моих снах присутствует один и тот же человек. По вопросительно изогнутой брови девушки можно заметить, что она не совсем понимает то, что до неё пытается донести собеседник. Видимо, должно последовать какое-то объяснение, но брат не спешит комментировать свои слова — он напряжён настолько, что на лице проступает краснота и лёгкая испарина. Чонгук обтирает лоб ладонью, а затем хватается за бутылку, добавляя себе выпивки. И всё это — старательно избегая зрительного контакта. Поморгав пару секунд и прокрутив в голове услышанное, Сонми всё-таки решает уточнить: — Один и тот же? В каждом сне? Разве такое возможно? — Как оказалось, да. Девушка прижимается губами к краю своего бокала, но не пьёт, зависнув взглядом на неопределённом объекте в глубине комнаты и пытаясь осмыслить услышанное. Чонгук ещё не чувствует облегчения, но уверен: оно совсем рядом. Буквально три, два, один — и ему точно станет легче. С полминуты он изучает профиль сестры, будто сомневаясь в чём-то, но после, набрав в лёгкие побольше воздуха, всё же проговаривает самое главное: — Ты помнишь… Ким Тэхёна? Кажется, даже воздух вокруг содрогается от произнесённого имени. Чонгук отчётливо слышит звуки собственного сердца, что с нечеловеческой силой бьётся внутри о рёбра, а Сонми… словно не слышит ничего вовсе. Замерев в том положении, в каком сидела, она округлившимся неморгающим взглядом буравит стену напротив и будто совсем не дышит. — К-кого? — И не может не переспросить, несмотря на то, что имя было названо максимально чётко. — Парня из моего университета, Ким Тэхёна. — Чонгук старается держаться безэмоционально, но ясно ощущает, как от произнесённых слов сводит челюсть. Понимает, что если бы не выпитый алкоголь, что принёс с собой расслабление и некоторую тяжесть во всём теле, он уже определённо задыхался бы от ярости, как и всякий раз, когда сталкивается с упоминанием этого человека. Гук направляет все последние силы и выдержку на то, чтобы как можно понятнее обрисовать ситуацию сестре. — Вспомни, он ещё преследовал меня. Ты точно видела его. Когда я вернулся домой после аварии, он приходил к нашим воротам и проводил там по несколько часов. Точнее… он пытался попасть в дом, но охрана не пускала. Сонми медленно переводит шокированный взгляд на брата, и у её удивления имеются веские причины: вот уже три года Чонгук запрещал даже вскользь упоминать это имя в своём присутствии. — Не пускала по твоему приказу, как мне известно. — Она говорит тихо, практически шёпотом, сощурившись так, словно сомневается в адекватности собеседника, ведь всё сказанное им тянет на полнейший абсурд. — Да, я прекрасно помню этого парня. И что ты хочешь сказать? Это он… снится тебе каждую ночь?.. — Да. — В кошмарных снах?.. Ты это серьёзно, Чонгук?! — выкрикивает раздражённо, не сдержавшись, и стреляет в него глазами-молниями. — Я похож на шутника? — Не похож, если честно. А вот на сумасшедшего — слегка. — Я не сумасшедший. Всё это правда. Сонми шумно тянет воздух носом, трёт пальцами лоб, а затем делает два крупных глотка виски, следуя недавнему примеру брата. Раздувая щёки и морщась, она с трудом проглатывает горький напиток, снова вытаращившись в неясную точку впереди. Её мозг категорически отказывается принимать полученную информацию. — То есть тебе три года снится этот человек? — шепчет неверяще. — И ты говоришь мне об этом только сейчас? Гук вновь обновляет алкоголь. Рука едва держит бутылку, подрагивая — по мышцам растекается томное бессилие. Обнажать свою душу перед чужими глазами — его самое нелюбимое занятие, однако Чонгук ни о чём не жалеет. — Понимаешь, о таких вещах нет желания кому-либо рассказывать. Мне и сейчас не слишком хотелось тебе об этом говорить, но… После отмены таблеток моя жизнь стала напоминать безумный фильм ужасов, это становится невыносимым. Я больше не могу держать всё в себе. Мои сны теперь чёткие, яркие и совершенно правдоподобные — я помню все их подробности. Все, абсолютно все! Каждое слово, каждый жест, каждую эмоцию этого грёбаного Ким Тэхёна, чтоб он, блять, провалился! — шипит, громко скрипнув зубами, и не сдерживает волну ярости: залпом вылив в себя всю порцию виски, с силой отшвыривает бокал. Тот с грохотом приземляется на стол и, проскользив, улетает в угол комнаты, чудом не разбившись о паркет. Сонми вздрагивает, побледнев от неожиданности. — О Господи… — только и выговаривает она, не находя иных слов. Вот она — лёгкость. Чистая, не сравнимая ни с чем — Чонгук ощущает её в полной мере, дышит ею, наполняет лёгкие и будто каждую до одной клетку тела с особым удовольствием, откинувшись на спинку дивана и прикрыв от наслаждения глаза. Он рассказал сестре о том, что давило неподъёмной тяжестью на грудную клетку, и теперь ему определённо полегчало. — Что мне делать, нуна? Что сделать, чтобы он оставил меня в покое раз и навсегда?.. — уже не агрессивно, не пугающе, а тихо и жалостливо произносит он, не размыкая век, вмиг ставших свинцовыми. Алкоголь и недосып делают своё дело: вслед за осознанием лёгкости и даже какой-то своеобразной свободы приходит полное изнеможение в мышцах, а голову заполняет чёрный вязкий туман. Чонгука забирает сон. Крепкий и беспробудный благодаря выпитому, такой долгожданный исцеляющий сон. — Сонми… Я посплю немного. На втором этаже комната для гостей. Налево и прямо… — выговаривает Гук, еле шевеля языком, и наконец отпускает себя, падая в желанную бездну. А Сонми продолжает сидеть с ошарашенным видом, прикрыв ладонью рот, не слыша и не видя ничего вокруг. Лишь повторяя негромко: «У меня нет слов, нет слов…». Всё рассказанное никак не вяжется хотя бы в мало-мальски правдоподобную логичную историю, и девушка чувствует себя конкретно сбитой с толка. Её по обыкновению трезвый рассудок и рассудительность в этот раз отмалчиваются в стороне, словно не желая ввязываться в происходящее. Она поворачивается к брату, глядя нечитаемым взглядом. Слишком много размышлений роится в голове. Гук засыпает мгновенно: его руки расслабленно лежат вдоль туловища, а дыхание звучит размеренно и ровно. Сестра долго разглядывает его лицо, похудевшее и измученное, после чего тянется к пледу, заботливо накрывая спящего, и тихо шепчет: — Тебе определённо нужно поспать, братец. Утро наступает незаметно — Сонми не улавливает момента, когда в доме начинает отчётливо светлеть, а тишину улицы потихоньку разбавляет шум проезжающих мимо автомобилей. Спать, в отличие от брата, ей не хочется нисколько. Налив себе стакан воды, она стоит возле кухонной столешницы и пытается реанимировать выключенный телефон. Чонгук по-прежнему спит на диване, и девушка искренне радуется, что ему удастся отдохнуть хотя бы немного. Однако чувство внутреннего беспокойства и полной растерянности не отпускает — даже рука подрагивает, удерживая прозрачный стакан. Чтобы отойти от полученных впечатлений, определённо понадобится время. С большим трудом включив мобильный, она обращает внимание на часы — почти восемь утра. На дисплее тут же высвечивается несколько сообщений о пропущенных вызовах. Сонми тяжело вздыхает, делая глоток воды. Номер, с которого звонили наибольшее количество раз, оказывается хорошо знакомым. — Должна ли я рассказать?.. — Она прикусывает фалангу указательного пальца, пристально глядя на горящий экран. Поразмыслить над вопросом не удаётся: телефон вибрирует в ладони, сигнализируя о новом звонке. Сонми едва не выпускает стакан, вздрогнув во весь рост и уставившись на определившийся номер. От волнительности момента спирает дыхание. — Должна ли я рассказать ему? — повторяет шёпотом. А на дисплее продолжает светиться надпись, жестоко отбирая у девушки последние жалкие секунды на раздумья. «Входящий вызов: Ким Тэхён». — Должна ли я?..