Наследие богов

      — Нам нечего есть! Что вы намерены предпринять?!       — Дерьмо льётся уже по улицам! Как вы предлагаете нам в таких условиях жить?!       — Несчастных детей заставляют попрошайничать, грабить и торговать собой! Почему никто не следит за порядком?!       Ужасный гомон висел над центральной площадью — на удивление, собралась просто невообразимая толпа, которую с трудом удавалось сдерживать выстроившимся в несколько рядов вокруг управленческого поместья гарнизоном. Люди были злы. Голодные, в обносках — отдавшие все имеющиеся ценности за последний кусок хлеба, — пропахшие человеческими отходами… Они походили на свору бродяг, нежели горожан успешного торгового города. И виновником всех бед в их глазах предстала «зажравшаяся и эгоистичная» знать городского совета.       Я осторожно продвигалась через плотную толпу людей, наблюдая за соратниками, занявшими свои позиции и горланя громче всех заранее заготовленные речи.       К счастью, крепкие морозы Фуго отступили уже на второй-третий юби начала Имаки — к шестому числу разгорячившееся после долго пребывания в плотных облаках солнце и вовсе растопило непреодолимые сугробы, заполонив улицы водой, тем самым немного очищая загрязнившиеся от неисправности канализации улицы. В наших краях погода всегда вела себя непредсказуемо. Впрочем, нет добра без худа: тёплый воздух с лёгкостью распространял неприятный запах по всему городу, что при заморозках ощущался только в самых эпицентрах загрязнений.       — Горожане, повторяю! Не пытайтесь зайти за обозначенную границу, в противном случае будет применена сила! — пытался перекричать ораву седобородый мужчина во внушительных, благодаря атлетическому не по якумам телосложению, блестящих доспехах без шлема: командир гарнизона, судя по спокойному, источающему харизму, выражению лица. — Господа из городского совета выйдут к вам по окончанию заседания! Терпения!       — Мы здесь с раннего утра уже торчим! — выкрикнул кто-то из толпы, но командир его проигнорировал, продолжая призывать собравшихся к спокойствию.       Протолкнувшись едва ли не к первому ряду демонстрантов, я натянула капюшон до самого носа, боясь быть разоблачённой. Но я не могла не осмотреть самую важнейшую цель, к которой шла всю последнюю цукату, ради которой положили свои жизни столько хороших людей. Богато обделанные цветным стеклом окна наглухо затворены и в целом никаких признаков жизни отсюда не наблюдалось, словно здание пустовало. Но к чему тогда столько вооружённых громил? Они боятся разъярённой толпы? Что ж, будь я на их месте — меня бы подобное ни на шутку встревожило.       Вопрос лишь в том, как они отреагируют…       «Итак, мои верные соратники, — Шарин, склонившись над разложенной по всему столу картой с планировкой центральной площади, окинула взглядом всех присутствующих, — ситуация на данный момент такова…»       К моему изумлению, присутствующих оказалось довольно-таки немного, несмотря на серьёзность собрания — меня так и вовсе пустили лишь после выдвинутого мною ультиматума: «Или я участвую, или можете забыть о какой-либо поддержке». Сама не понимаю, как дошло до того, что я опустилась до низменного шантажа, но меня уже начинало трясти от простой мысли, что приходится отсиживаться в сторонке. Ради этого я была готова рискнуть всем. И мой пустой блеф всё же удался.       Риск оправдался ещё до начала собрания: в тёмном, освещённом лишь парой-тройкой свечей, помещении мне выпала возможность познакомиться с некоторыми из членов торговой гильдии, что решили принять личное участие в народной демонстрации. Они же, как выяснилось, и были заинтересованы в моём доме, хоть и подробностей выведать не удалось — я была их «запасным планом»… что бы это ни значило.       «Нашими силами были организованны народные собрания, в ходе которых избрали представителей из каждого сословия: ремесленники, торговцы, врачеватели… — излагая, Шарин тут и там выставила метки на карте в виде глиняных фигурок. — Надеюсь, вы, как представители, осознаёте ответственность и отнесётесь к делу серьёзно. Один неверный шаг — и пиши пропало. Мы готовились к этому долгое время…»       Помимо дюжины рассевшихся вдоль стола мужчин, я приметила одиноко развалившуюся на стуле в углу фигуру, скрытую непроглядной мглой — лишь закинутые нога на ногу ступни, облачённые в лёгкие чёрные сапоги с застёжками, виднелись в тусклом пламени свечей. Не знаю почему, но меня терзало стойкое ощущение его пристального, пробирающего до самых костей взгляда на протяжении всего собрания. Лишь периодически он разражался сухим кашлем, приглушаемым кулаком. Какой неприятный тип…       «Ворон, — командующая обернулась к скромно притаившейся в тени фигуре. — У нас всё готово?»       «По моей части — давно уже всё готово…» — тихо прохрипел он низким тоном, словно речь давалась ему с великим трудом.       Впрочем, вполне вероятно, что это так: выглядел он неважно. Его имя показалось мне знакомым, но на тот момент сказать наверняка было затруднительно. Я лишь припомнила, что уже слышала о нём когда-то давно.       «Превосходно, — она развернулась обратно к сидящим за столом. — От вас же требуется постоянная активность, чтобы люди не остывали и всё больше распространяли смуту…»       Это длилось невыносимо долго: Шарин чуть ли не пошагово расписывала позиции каждого, его действия и ожидающие всех участников последствия. По плану требовалось создать идеальные условия, при которых властям придётся бросить все силы на усмирение толпы. И тогда основные зачинщики конфликта будут схвачены и отправлены в темницы, что придаст ещё большего импульса для решительных действий со стороны простого люда. Проглядывалось много белых пятен, сомнительных условностей и полаганий «на авось»… но при наших нынешних возможностях ничего лучше не оставалось, следуя выводам самой Шарин.       Я же не располагала достаточными знаниями, поэтому задала единственный возможный вопрос:       «Какова моя роль?»       «Я боялась, что вы скажете именно это, — вздохнула тогда она, тем не менее с едва заметной улыбкой. — Что ж, коли так не терпится в пекло — нам бы не помешал местный координатор, кто проследит за соблюдением всех этапов…»       «Я готова», — решительно кивнула я.       «Я сама планировала этим заняться, — нахмурилась та. — В такой толпе давка будет ужасная. Вас могут попросту затопта…»       «Не недооценивайте меня! — ударила ладонью по столу. — Покажите ещё раз ключевые позиции…»       «Я сказала, что готова, но… — сжала подрагивающие пальцы в кулачок. — Что-то вся былая уверенность — как рукой…»       — Волнуетесь, маленькая леди?       Чья-то ладонь осторожно потянула меня за плечо. Испуганно обернувшись, я встретилась с тёплым взглядом пожилого мужчины в бархатной чёрно-золотой мантии — одного из представителей торговой гильдии, что вызвался на участие в демонстрации.       — Н-не пугайте так, — облегчённо выдохнула я. — И почему вы не на своей позиции?       — Вы выглядели так… растерянно, — он озабоченно склонил голову. На морщинистом лице проглядывалась едва заметная улыбка, отдающая некой тоской по уже прошедшим временам. — Мне показалось, что вам неуютно одной в такой негативной обстановке, и я решил составить вам компанию, маленькая леди.       — Просто не люблю толкучку, — честно ответила я, отступая вглубь толпы и жестом подзывая невольного спутника. — Идёмте, время почти пришло…       Накал страстей постепенно рос. Люди, помимо справедливого возмущения и негодования, начинали скатываться на простые оскорбления и ругань в адрес всех подряд: стражников, правителей, богов. Казалось, ещё чуть-чуть и они вцепятся в глотки уже друг другу, не желая разбираться в причинно-следственных связях. Стража старалась навести порядок громкими призывами, но даже на таком расстоянии чувствовалась грузность их бремяни — требовалось как можно дольше сохранять легитимность демонстрации, дабы это не переросло в беспорядки, иначе агрессивная реакция будет оправдана и предъявить на это нам будет нечего. В который раз не могу уйти от мысли, что здесь слишком много белых пятен…       — Наши не смогут их долго сдерживать, — закусила я нижнюю губу, стараясь не слушать отборную ругань, от которой натурально вяли уши. — Откуда вообще такая уверенность, что власть непременно будет давить демонстрацию силой? У меня сложилось впечатление, что их и вовсе нет в городе.       — Всё, что от нас требовалось, уже сделано, маленькая леди, — задумчиво произнёс он, продираясь следом. — Мы не всегда можем понимать замысел тех, кто стоит выше нас. В некоторые вещи нужно просто верить.       — Это не больно-то практичный подход, — поморщилась я.       — Возможно, — не стал спорить старик, миролюбиво улыбнувшись. — Если вам так будет спокойнее: я слышал краем уха о людях, что нас поддерживают даже в рядах «наблюдателей», не то что стражи… — он нервно повёл плечами, словно его пробрало до самых костей, — хоть это и всего лишь слухи.       — Наблюдатели? — не поняла я.       — Адъютанты, — неохотно пробормотал он, склоняясь к самому уху. — Многим из нас до сих пор памятны те смутные времена, и от одного их имени неприятно сосёт под ложечкой. Мы предпочитаем звать их «наблюдателями» или «чёрными плащами».       — Простите, — непроизвольно вырвалось у меня.       Мои знания о том периоде ограничивались лишь скупыми пересказами отца, и я понятия не имела, что значит одно это слово для целого поколения, и почему-то испытывала из-за этого неловкость.       — Не загружайте себя ненужными мыслями, — старик добродушно потрепал мои волосы прямо через натянутый на голову капюшон. — Именно благодаря тому, что наша память свежа, мы и хотим сделать жизнь для таких юных особ, как вы, чуточку лучше. Насколько это в наших силах.       — Вы правы, — улыбнувшись в ответ, слабо кивнула я. — Давайте постараемся изо всех сил.       Дойдя до нужной позиции, я бегло распрощалась с пожилым торговцем и поспешила назад, в самую бучу происходящего переполоха. Какое-то время за спиной слышалась его бодрая, невзирая на преклонный возраст, речь про безответственность правителей и требования наведения порядка и справедливости, которую охотно поддерживали окружающие горожане. Пробиваться через толпу становилось всё сложнее: местами приходилось прибегать к применению силы, расталкивая беспросветную массу. Из-за относительно невысокого роста многие даже не замечали меня, отчего возмездие, после моего очередного тычка в бок или спину, от пострадавшего прилетало случайному ни в чём не повинному человеку. Но на вежливость и раскаяние не было времени — кто-то начал действовать.       Скорей благодаря простой удаче, нежели наблюдательности, я подняла взгляд на крыши близ располагающихся трёхэтажных зданий и успела уловить мимолётное движение. В этом городе предпочитали не сооружать крутые скатные крыши, ограничиваясь покатыми, с достаточным для стекания осадков наклоном, но безопасным для передвижения на случай ремонта, хотя сланец и бронза редко подводили, насколько я слышала. И этим очень любили пользовался «чёрные плащи», будучи облачённые в относительно лёгкую одежду и не пользующиеся громоздким оружием, что не ограничивало их возможность передвижения и позволяло без труда взбираться на высоту и преодолевать не такие уж широкие пропасти между домами. Как мне успела поведать сама Шарин.       Значит, адъютанты постепенно начали подтягиваться и обходить площадь по кругу. Что они задумали? Простая предосторожность? Но здесь и так собралось немереное количество стражи, что не без успеха сдерживают наплыв недовольных. Мне это не нравится. Но что я могу поделать? Сообщить представителям? А что это изменит? Менять план или корректировать что-либо уже бессмысленно — «процесс запущен». Остаётся только наблюдать.       «Свои люди в стане врага, — повторила я услышанное про себя. — Видимо, расчёт идёт на то, что они распространят панику в тылу и те, под давлением, начнут действовать опрометчиво».       Слишком примитивный подход, но не лишённый смысла. Люди слабы, и используя их слабость, можно с лёгкостью манипулировать не только мыслями, но и действиями. Это хорошо было заметно ещё тогда, на фестивале Памяти, когда довольные горожане рукоплескали речам того упитанного хрюнделя — и вот они уже готовы разорвать его на части, стоило лишь слегка подтолкнуть их к этому. Кардинальный переворот незамысловатого сознания… жалкое зрелище. После такого невольно задумаешься: и стоит их после такого вообще жалеть, и правда ли они такие уж и невинные? Как всегда, одни лишь вопросы, на которые нет верного ответа. Я даже начала проникаться понимаем, отчего «он» был такой угрюмый, с вечно недовольной рожей.       Несмотря на раздирающие меня изнутри волнения и ненужные измышления, я периодически ловила взглядом движения тёмных, расплывчатых на фоне солнечного света фигур, коих становилось всё больше и больше. В кольцо берут? Ещё из-за постоянного отвлечения на крыши домов, я не сразу заметила изменения в построениях стражников — в первом ряду уже успели обнажить одноручные мечи, когда как второй прикрывал их, выкинув вперёд копья, расположив их на плечах первых, для упора. Толпа справедливо осыпала воинственно настроенных солдат оскорблениями, и откуда-то из-за спины начали прилетать редкие камни. Впрочем, массивные, в половину роста человека, щиты бойцы носили не для красоты и успешно защищали головы от снарядов.       «Проклятье, они уже вот-вот перейдут черту, и тогда нас попросту покрошат на месте! — пронеслось в голове, и я поспешила ретироваться подальше от возможного места столкновения сторон, вглубь толпы. — Да где же это запланированное задержание зачинщиков и не кровопролитное усмирение?..»       Свист разрывающегося воздуха пронёсся над ухом, заставив меня остановиться как вкопанной. Спустя мгновение за спиной послышался сдавленный хрип, а вслед за ним начали раздаваться вопли вперемежку с руганью. Место, где я стояла, начало рассасываться от толпы, и я без труда увидела причину такой бурной реакции: мужчина в засаленных, местами изорванных штанах, тряпичных обмотках на ступнях и лёгкой, не по погоде, тунике корчился на вымощенной камнем улице, заливаемой выплескивающейся потоком кровью из проткнутого стрелой горла. Обомлев, я инстинктивно попятилась назад, но меня быстро сшибли с ног обезумевшие горожане, пытающиеся укрыться от массивного обстрела. Упав плашмя и поспешно свернувшись калачиком, дабы не быть запросто затоптанной, я едва успел выцепить взглядом с пару дюжин далёких, возвышающихся на крышах фигур, поливающих толпу шквалом стрел. С той скоростью, что они доставали из колчанов снаряды, натягивали тетиву и целились, не было никаких сомнений, что за короткий промежуток времени они успеют положить если и не половину собравшихся, то четверть уж точно.       Отчаянье взяло верх. Всё изначально шло не так, как задумывалось. Каждый раз я оказывалась втянута в передрягу, из которой получалось выбраться лишь благодаря неизвестному божественному вмешательству… хотя моя вера и была скорей символической, не искренней. И вот снова вокруг меня умирают люди, а я не в силах им помочь. Осмелясь я даже применить магические техники — эти подонки слишком далеко, мне до них попросту не достать, точность моих атак оставляла желать лучшего. Я словно вновь вернулась в те времена, когда моя беспомощность оборачивалась тягостью для тех, кто был со мной рядом. Ноша. Обуза. Как же я устала от этого чувства…       — Берегись!       Меня с силой выдернули из образовавшегося безумия и спешно потащили в сторону домов. Успев получить разок чьей-то ногой по голове, отчего меня мотало, словно пьяную вусмерть, я не сразу узнала в спасителе того самого пожилого торговца.       — Вы в порядке, маленькая леди?       — Что, во имя пятерых, вообще происходит?! — испуганно завопила я, то и дело спотыкаясь, не поспевая за проворным темпом старика.       — Бойня, — сквозь зубы процедил он с неприкрытой тревогой. — Не знаю, что пошло не так, но это выглядит как заранее спланированный ход. Пока я искал вас, заметил троих своих товарищей, выпотрошенных, словно скотина на убое. Не уверен, что кто-то из представителей выжил…       — Предательство? — изумлённо выпалила я, постепенно отходя от истерики, стараясь делать глубокие, протяжные вдохи.       — Или двойная игра, — неопределённо повёл плечами торговец, следя за тем, чтобы не попасть под обстрел, то и дело совершая короткие рывки в стороны при угрозе шальной стрелы. — Я не удивлён: приходилось по сроку ведения дел, уже сталкиваться со всеми проявлениями пороков человеческих. Вопрос лишь в том, чего они хотят этим добиться.       Собиралась было всерьёз обдумать услышанное, как бряцнувшая в считанных дюймах от моей головы стрела, не сумевшая воткнуться в каменное строение и укатившаяся прочь по вымощенной камнем земле, заставила нас обоих оставить все раздумья на потом и сконцентрироваться на побеге. Площадь стремительно преображалась в тёмно-красные тона. Люди замертво падали один за другим от метких попаданий лучников. Очень немногие успевали укрыться в домах или за его углами прежде, чем их настигнет остроконечная, желающая намотать внутренности на зазубрины, стрела. Стражники, пускай и продолжавшие неотступно сохранять построение, выглядели бледными и подавленными — на их глазах умирали как совершенно чужие люди, так и возможные друзья и даже члены семьи. Они не выказывали желания направлять против людей оружие, но и противостоять бойне они не спешили: вероятно, на них давил солдатский долг беспрекословного выполнения приказа. Что, впрочем, служило слабым оправданием в моих глазах.       — Скорее, — просипел торговец, тяжело дыша после непродолжительного бега, и завернул в первый подвернувшийся проулок, не прекращая тащить меня за руку. — Нужно укрыться и переждать, авось…       Смачный хруст и мой короткий вскрик оборвали того на полуслове. Мне в лицо ударила алая струйка крови, заставляя болезненно скривиться и едва не вынуждая меня расстаться с пищей. Старик по инерции проехался лицом по вымощенной камнем земле, выпуская мою ладонь из своих мёртвых пальцев. Из его затылка неприглядно торчала короткая стрела, из образовавшейся раны всё ещё выплескивались крохотные струйки бурой жижи, а ступни судорожно вздрагивали, словно силясь унести своего хозяина как можно дальше отсюда, невзирая на необратимые повреждения.       Ведомая инстинктом самосохранения, я резко обернулась лицом к возможной угрозе, попутно уходя в сторону и вскидывая правую руку, готовая высвободить всю имеющуюся у меня силу. Нападавший, кто бы он ни был, уже спешил скрыться за стеной дома — в поле зрения попали лишь развевающиеся на ветру полы чёрного плаща. Опасаясь нового нападения, я начала отступать спиной вперёд, не выпуская из поля зрения этот злосчастный угол здания. Холодный пот уже начал понемногу заливать глаза, остужая начавшие подсыхать капли крови. Руки тряслись, а ноги подкашивались. По спине пробежал холодок. В голове вертелось: «Они повсюду… выхода нет…»       — Тихо.       Со спины неожиданно вынырнула пара облачённых в чёрную ткань с кожаными, обрезанными в пальцах перчатками рук и скрутили меня так, что невозможно и пошевелиться.       Зажав ладонью рот, незнакомец прошептал знакомым хрипловатым голосом:       — Без резких движений, свои. Будешь паинькой — отпущу.       Удовлетворённый моим кратким кивков, мужчина медленно убрал ладонь в грубой, дурно пахнущей дешёвой кожей перчатке от моего рта, но не спешил ослабить хватку на торсе.       — Вы? — припомнила я этот голос и его носителя, которого Шарин назвала тогда… — Ворон?       — Как вариант, — неопределённо произнёс он и лишь затем выпустил меня из захвата, добавив, — хотя мне предпочтительнее просто «наёмник».       Оказавшись на воле, я машинально отскочила на пару шагов и недоверчиво уставилась на фигуру в тёмном, скрывающем одежду плаще, знакомых сапогах с застёжками на голенях и причудливой, едва заметной в тени капюшона, тёмной повязке во всю голову, чьи лоскуты покрывали чуть ли не лицо целиком, оставляя на виду лишь один правый глаз, глядящий на меня в ответ со странным прищуром. Нет, всё же это определённо был он — эта странная аура пронизывала так же, как и тогда, на собрании.       Взаимное молчаливое разглядывание затянулось на какое-то время, пока наёмник наконец не разразился сдержанным сухим кашлем, заставившим его отвернуться, а затем уж тот произнёс:       — Обмен любезностями произведём позже — нужно уходить.       — Подожди! — я потянула уже собравшуюся исчезнуть в тени проулка фигуру за ткань плаща, на что тот недовольно покосился на меня единственным открытым глазом. — Там ещё могли остаться живые люди! Нужно им помочь!       — Исключено, у меня другая задача, — отрезал с простотой тот. — Мне заплатили только за твою безопасность. Остальные меня не волнуют.       — Что ты… — от вставшего в горле кома слова с трудом выходили наружу. — Тебе наплевать, что гибнут невинные люди?       — Да, — не задумываясь кивнул Ворон, хватая меня за руку и насильно ведя за собой вглубь переулка. — Мне наплевать на них, поэтому заткнись и шуруй молча.       — Да как ты… — возмутилась я, силясь вырваться из его крепкой хватки, но безуспешно. — Мерзавец, отпусти! Не хочешь помогать — я сама всё сделаю! Отпусти, чтоб тебя…       — Вот же шумная девка. — После этих слов я почувствовала резкую боль в затылке и весь мир вокруг поплыл, словно таящая на солнце масляная картина, заволакивая сознание в туман. — Я не дам тебе сдохнуть из-за каких-то детских выходок.       В полубреду, на краю сознания, мне привиделся знакомый силуэт, что глядел на меня вполоборота, явно намереваясь уйти в яркий свет, но решивший напоследок остановиться. Небесно-голубые, но отчего-то «пустые» глаза с сочувствием провожали меня во тьму, когда как губы, привычно изогнутые уголками вниз и создающие впечатление глубоко несчастного человека, без тени жалости прошептали:       — Отдыхай, малявка, силы тебе ещё понадобятся. Живи сегодня, чтобы победить завтра.

***

      — Сириен, ради всего святого, прошу вас — истерика нам сейчас не поможет, — осторожно произнесла Шарин, наблюдая из-за стола за моими метаниями взад-вперёд по комнате.       Как только меня привели в чувство, наёмника уже и след простыл, и в порыве выплеска накопившейся злости я стала браниться на чём свет стоял. Под раздачу попали все: боги, шитый белыми нитками план, городской совет и даже сама Шарин. Не в силах держать всё в себе, я выкрикивала знакомые мне ругательства, включая услышанные от «него», даже те, что заставляли краснеть всего лишь о воспоминании о них.       — Ебись оно всё тучным немытым жеребцом! Пиздец-нахуй-блядь! — выкрикнула я последнее, что всплыло в памяти. И не найдясь что бы ещё проклясть, застыла в ступоре, тяжело сопя и прожигая взглядом предусмотрительно затворённое окно.       — Полегчало? — как ни в чём не бывало, спокойным тоном поинтересовалась та.       — Очень, — ощущая прилив жара к лицу — если бы только мой отец меня сейчас услышал, то я бы целую цукату из комнаты не выходила, непременно, — я со свистом выдохнула скопившийся в лёгких воздух и грузно упала в первое подвернувшееся кресло. В голове шумело, а тело пошатывало, отчего стоять на своих двоих выходило на чистейшем запале ярости. И после того, как он иссяк, меня вновь тянуло к земле. — Как же я долго держала это в себе…       — Рот бы вам с мылом прополоскать после таких слов, — усмехнулась она. — Хуже пьяного сапожника.       — Я уже не ребёнок, — насупилась я. — Имею право.       — Ну-ну, — неопределённо протянула Шарин, опёршись подбородком на сложенные в замок ладони, и бросила серьёзный взгляд в мою сторону. — Мне уже сообщили о случившемся в общих деталях, но хотелось бы услышать подробности из первых рук, так сказать. Наёмник толком ничего не поведал…       «А разве он не был там с самого начала?» — вяло подумалось мне.       Но в данный момент это было совершенно не важно, и я вернулась к вопросу, попутно массируя виски:       — Сперва всё шло, как и задумывалось — много людей собралось, все испытывали негодование, представители старались сохранять в толпе порядок…       — А затем последовал обстрел, — скорей утверждающе, чем вопросительно произнесла она, хмурясь. — Это те, о ком я думаю?       — Чёрные плащи, — невольно припомнились мне слова того торговца, что вытянул меня из ловушки, но впоследствии сам пал жертвой. — Они стреляли снова и снова, не колеблясь… — даже на таком расстоянии мне удавалось разглядеть отдельные лица тех мужчин… они были подобно камню, ни один мускул не дрогнул, когда пальцы разжимались, отправляя стрелы в полёт, — без жалости.       — Знать бы ещё, действовали они импульсивно, или по приказу?..       — О чём вы? — я в замешательстве похлопала ресницами. — Они же никогда не действуют без приказа, вы сами рассказывали.       — Я не про «исполнителей», а про их «куратора», — пояснила женщина, облизывая пересохшие губы. — Большинство адъютантов удаётся взрастить бездумными болванчиками… куклами, что сделают всё от них требующееся. Но из таких не выйдет толкового командира, поэтому на такие места, как правило, ставят самого вменяемого, но всё ещё недостаточно человечного для самоуправства из воспитанников.       — К чему такие сложности? — не до конца понимая ее суждения, развожу руками. — Неужто вокруг так мало толковых военачальников?       — Толковых — хватает, — не стала спорить она. — Преданных — единицы. А ведь адъютанты являются последним рубежом обороны между власть имущими и всеми остальными… включая и собственную армию.       — Не доверять даже своим солдатам?.. — с сомнением проговорила я, пожёвывая нижнюю губу.       — Они тоже люди, — пожала плечами Шарин. — И у них тоже есть свои мысли. И если эти мысли будут иметь революционный характер…       — А у тех такого быть не может?       — Насколько я знаю, за пятьдесят-семьдесят якум такой практики подобных эксцессов не возникало. Видимо, не может.       — Тогда откуда в их рядах взяться человеку, сотрудничающему с нами?       Лицо Шарин на какое-то мгновение успело вытянуться в изумлении, но закалённая временем и опытом женщина достаточно быстро взяла себя в руки и лишь коротко бросила:       — Откуда информация?       — Это важно? — парировала я.       — Нет, — покачала она головой. — Но если кто-то нежелательный об этом узнает — мы лишимся единственного источника информации по ту сторону, а дела у нас, как видите, и без того хуже некуда.       — Ненадёжный источник, — не без оснований возразила я. — Складывается ощущение, что с нами просто играют. Растоптать нас они не спешат, но и помогают неохотно. Как это прикажете понимать?       Ответа не последовало. Каждая обдумывала своё. Мы молча взирали друг на друга неизвестный промежуток времени, пока я не начала ощущать измотанность и ноющую боль в стоптанных отяжелевшими сапогами ступнях.       — Один из представителей, — выдохнула я, поднимаясь с кресла и подбирая свою старенькую, висевшую на спинке зелёную плащ-мантию. — Старик-торговец поведал мне об этом перед тем, как один из «чёрных» ублюдков прострелил тому голову из арбалета. Он сказал, что всё выглядит так, будто кто-то ведет двойную игру.       Открыв дверь, я замешкалась в проходе, раздумывая над тем, сказать ей или нет, но всё-таки бросила напоследок через плечо:       — «Никому не доверяй»… так бы «он» сказал. Свяжитесь со мной, как надумаете дальнейшие действия. Пора с этим заканчивать.       Шарин никак не отреагировала на мои слова — даже не проводила взглядом, как это обычно бывало. Словно в полудрёме, женщина хмуро разглядывала кресло, где я сидела — даже отсюда были заметны, как у нее играли желваки на лице, а под бледной кожей кистей от напряжения выпирали костяшки пальцев. Поняв, что сейчас её лучше не тревожить, я осторожно прикрыла за собой дверь и одеревенелым шагом направилась к лестнице, закутываясь в утеплённый плащ.       Как вышла наружу, меня неласково встретил внезапный поток тёплого ветра, едва не сбивший от неожиданности с ног. Несмотря на блеклость окружения — в голове неустанно звенело, а тело покачивало из стороны в сторону, — я с уверенностью могла сказать, что штаб-квартира вновь сменила место расположения: ни одной знакомой настенной таблички с названием улицы. Придётся вновь выбираться к центральной площади и оттуда выглядывать знакомый путь. Час от часу не легче — возвращаться на место бойни, да ещё так скоро… Небось тела падших так и лежат там скопом, распространяя зловонье от гниющей на открытом солнце плоти. От мыслей о подобном желудок среагировал незамедлительно, вынуждая меня согнуться под давлением рвотных позывов и проделать глубокие вдохи для их усмирения.       — Дорогуша, с тобой всё хорошо? — окликнул кто-то, вероятнее всего меня, со спины. В подтверждение моей догадки чья-то ладонь заботливо постучала по спине, попутно делая растирающие, круговые движения, отчего дышать стало значительно легче. — Неужто хворь какая? А ведь такая молодая…       — Всё в порядке, — продышавшись, промычала я не своим голосом, словно в мгновение ока постарела якум так на двадцать. Нервы сдают, надо полагать: телу требовался хороший отдых. — Сейчас отпустит, просто…       — Ох… Сириен?       — Ась?       Я запоздало осознала, что капюшон всё это время болтался на спине, и в испуге дёрнулась в сторону, заранее готовясь к новым неприятностям.       — Дорогуша, успокойся, это же я!       Сквозь стоявший в ушах шум я разобрала брошенную мне в спину фразу, но голос по-прежнему казался безликим. Поддавшись некоему порыву, я мельком обернулась… и с трудом затормозила, чуть не стерев под корень каблуки и без того заносившихся сапог.       Тряхнув головой для лучшего восприятия — треклятый наёмник, я ему это когда-нибудь припомню! — и прищурившись, я облегчённо выдала:       — Тётушка Руми? А вы здесь какими судьбами?       — Хвала Канто, с этим разобрались, — хохотнула женщина с плетёной корзиной в руках, но вскоре вернула привычный материнский заботливый взгляд. — Скверно выглядишь, девочка моя, с тобой правда всё хорошо?       Подняв глаза к солнцу, я мысленно высчитала положение светила в часы: на вскидку, время перевалило за второй час. Прошло какое-то время и пока непонятно, насколько распространилась весть о случившемся, поэтому решила начать издалека:       — Вы слышали, что произошло сегодня на центральной площади?       — Не только слышала, — помрачнела та, видимо, поняв всё без лишних пояснений. — Трое моих постояльцев вернулись недавно с тяжёлыми ранами — пришлось срочно бежать за лекарствами.       В подтверждение словам женщина слегка покачала корзинкой, где что-то характерно позвякивало.       — Какие ещё лекарства? — обомлела я. — Этим людям нужна полноценная помощь! Я видела, что там творилось… Они не могли отделаться пустяковыми царапинами!       — Потише, — Руми поспешно прижала указательный палец к моим губам, попутно натягивая на растрёпанные волосы капюшон, так и оставшийся забытым мною до сего момента. — По городу разнесли весть о том, что все участники демонстрации признаны изменниками короны и оказание им какой-либо помощи будет караться судом. Мне с трудом удалось даже выторговать лекарства — о лекаре и речи идти не может.       — Вот же скоты, — процедила я сквозь зубы.       — Идём, — одной рукой она обхватила меня за плечи и осторожно повела вдоль полупустой улицы. — Хватит на сегодня, ты с трудом стоишь на ногах. Шарин совсем ополоумела, если взваливает такое на ребёнка… Ух я ей устрою при встрече…       Чувствуя её поддержку и плавно тянущееся сквозь пелену бурчание, я послушно передвигала ногами на одних инстинктах, уже ничего не соображая и не обдумывая. Гнев, ненависть, страх и сожаление вымотали и высушили сознание досуха. Казалось, всё стало таким бессмысленным, что мы делаем только хуже. Былая праведная цель постепенно оборачивалась лишь бессмысленным вредительством да насилием. Что бы мы ни делали — всё катилось в пекло. Надолго ли меня так хватит? Не пора ли подумать об альтернативах?.. И существуют ли они ещё?

***

      — А-а-а-а-а-аргх, с-сучье вымя! Трахать всех портовых шлюх и их матерей! Блядство! Как же, сука, больно!       — Дорогуша — кляп!       — Поняла!       — Смотри, чтобы язык не прикусил! Осторожнее… Да, вот так! А теперь придерживай ему голову!       Я потеряла счёт времени в этом богами забытом подвале. Я уже не знала наверняка, сияет ли ещё солнце там, над головой, через несколько этажей массивного каменно-деревянного строения, или уже скрылось, ознаменовав конец этому кровавому, полному боли и страданий юби. Всё, что я видела: искажённое гримасой боли мужское лицо, чьи глаза норовили вырваться из орбит, не в силах выносить истязания над их хозяином. Но так было нужно — мы боролись за его жизнь.       Двое других благополучно вернулись в свои комнаты после беглой обработки немногочисленных ссадин, ушибов и порезов: ещё легко отделались, лучники задели их вскользь. Третьему же повезло куда меньше: стрела угодила в левое плечо, чуть выше лёгкого. Ещё бы чуть ниже — и он давно захлебнулся бы собственной кровью. Впрочем, мужчина и так был одной ногой на том свете — рана вышла рваная и обширная из-за трехлезвийного наконечника, что ещё и был садистки зазубрен, словно над его дизайном поработал маньяк-потрошитель. На зубцах до сих пор можно разглядеть свисающие лохмотьями тоненькие «верёвочки» окропленных мышц, успевшие намотаться при поражении, да так и остались висеть иссохшими — зрелище, прямо скажем, не для слабонервных. Благо занять чем-то детей вызвалась Сая, уже успевшая сдружиться с доброй половиной местной ребятни и прекрасно осознававшая положение дел — стоило лишь кратко рассказать о произошедшем, как малышка без лишних слов серьёзно кивнула и побежала к остальным. Я уже не понимала, нормально такое поведение для ребёнка или нет…       — Не отвлекайся! — вывела меня из раздумий Румия, успевшая уже спилить верхние и нижние части древка стрелы и готовящаяся выдернуть посторонний предмет из тела. — Держи его так, будто ты висишь над пропастью, готовая сорвать в любой момент! Три… два… один…       Мычавший всё это время мужчина резко выгнулся дугой, истошно вопя даже сквозь тряпку, закреплённую ремешком вокруг рта. Будь мы на поверхности — весь город наверняка оказался бы осведомлён, чем мы тут занимаемся, но подвал был выложен добротно, с тяжёлой дверцей-люком и массивными каменными стенами. Мужской оголённый живот приобрёл не предвещающую ничего хорошего твёрдость; волосатая грудь с бешеной скоростью вздымалась и опускалась; на крепкой шее явственно проступили вены; лоб залило холодным потом. Насколько бы крепкой женщиной ни казалась Румия, а быстро выдернуть древко у неё не получалось, вынужденная раз за разом с силой тянуть прут на себя, принуждая несчастного к новым порциям боли и страданий. Удивительно, что он всё ещё пребывал в сознании, хотя, вероятно, то была заслуга настойки из какого-то вымоченного корня очень редкого растения, в подробности женщина вдаваться не стала.       — Готово! Зажимай-зажимай! — взволнованно загомонила Румия, когда кровь начала выплёвываться фонтанчиком из открывшейся раны. — Вон же тряпки чистые!       Пока я лихорадочно перебирала одной рукой завал из разных тряпок вперемежку с бутыльками, второй не забывала придерживать беснующегося, хотя и не так интенсивно, как мгновенье назад, мужчину. Хозяйка, успешно избавившись от «улик», забросив окровавленное древко в печь, поспешно вернулась к страждущему и принялась непосредственно за рану: смочила крохотный кусочек ткани сильно пахучей настойкой и начала осторожно обтирать по краям, стараясь не позволить жидкости попасть внутрь.       — От инфекции, — пояснила та на озвученный мною вопрос. — Тебе ещё не приходилось оказывать помощь пострадавшему?       — Не было нужды, — покачала головой. — У нас хранителем поместья был воспитанник Цитадели, отлично владевший исцеляющими техниками…       И только проговорив это вслух, до меня дошла очевидность решения, что всё время было прямо перед моими глазами, но я не удосужилась его увидеть.       — Что такое? — женщина заметила моё начавшее хмуриться от гнева, прежде всего на саму себя, лицо. — Держи крепче, он и так потерял много крови!       — Тётушка Руми, подержите пока тряпку сами. — Дождавшись, когда та в растерянности перехватит придерживающую рану закрытой тряпку, я глубоко вздохнула, припоминая нужное изображение. — Что бы ни случилось — не теряйте самообладание.       — Ты что задумала, дорогуша? — взволнованно прошептала та, не решаясь прервать мои — странные, должно быть, со стороны — манипуляции с телом несчастного.       — То, что когда-то сделал мой учитель для одного идиота. — Закончив выводить изображение поверх раны — как только две едва мерцающие «линии» соприкоснулись, вся конструкция засияла отчётливым зеленоватым свечением с переливающимися оттенками, — я осторожно положила дрожащие ладони по краям сигила, соприкасаясь с ним большими и указательными пальцами. — И что постараюсь повторить я.       Глубокий вдох через нос — плавный выдох через рот. Это займёт довольно продолжительное время, да ещё и потребует должной концентрации и большого объёма жизненной энергии. Снова глубокий вдох…       «Всемогущий Канто, дай мне сил».       И я направила слабый поток эрия к сигилу, отчего тот засиял ярче.       Неожиданностей не происходило — мужчина постепенно выравнивал дыхание, почуяв облегчение от прекратившихся «пыток» и даже блаженно прикрыл глаза, растворяясь душой в обволакивающей его изнутри целебной силе. Поминая былую практику использования данной техники, я знала, что какое-то время поддерживать её труда не составит, но…       Открытая рана — не пустяковый вывих, такое быстро не выправишь, на полноценную регенерацию тканей уйдёт не только куча времени, но и сил, которые так и не успели восстановиться после сего утра. Румия и сама понимала, в каком я физическом состоянии, но свободных рук, на чью помощь можно было бы положиться, в пансионате так скоро не нашлось, и мне пришлось отложить отдых. Теперь это казалось поспешным и абсурдным решением… но выбора нет. Ведь это моя вина, что эти люди пострадали. Я должна была лучше следить за обстановкой… или вовсе не ввязывать их в это дело. Столько бессмысленных жертв… ради чего? Ради моей мести и моего же благополучия. Ну и, если таковой вообще считается, мысль о «высшей справедливости», которая с каждым юби больше походила на чью-то глупую шутку.       — Поразительно, — прошептала женщина, округлив глаза и едва не выпустив из рук покрывающую рану обработанную тряпку. Я решила рискнуть и увеличить напор, отчего невооружённым взглядом можно было наблюдать пускай медленное, но верное свёртывание крови и затягивание тканей. — Магия просто потрясающа.       — Рано радуетесь, — скривилась я, начиная постепенно ощущать истощение. — У меня очень мало сил, и мне придётся закончить одним мощным «толчком», если не хочу упасть в обморок посреди процесса… Это может свести его с ума.       — О чём ты?       Я не успела ответить, поскольку мужчина начал морщить лицо и слабо ворочаться. Спохватившись, Румия переложила одну ладонь с тряпки на левое плечо, прижимая тело к деревянной лежанке. И очень вовремя — пострадавший широко распахнул веки, устремив на меня бешеный, словно у загнанного в угол дикого зверя, взгляд и истошно завопил. Женщине с трудом удалось зафиксировать его было рванувшие к моей шее руки по швам, отчего тряпка в порыве борьбы слетела на пол, открывая неприглядную картину из обрывков мышц и запёкшихся кровяных корочек. Я с трудом сдержала облегчённый вздох, когда мужчину обездвижили — мне нельзя прерывать контакт, иначе будет только хуже. Почти во всех известных мне лечебных техниках существует этот изъян: процесс не должен прерываться, иначе струящийся по телу эрий, потеряв управление извне, будет самостоятельно искать выход и может попросту разорвать несчастного изнутри. Эрий очень плохо контактирует с органикой без стороннего вмешательства.       — Что с ним? — взволнованно пролепетала Румия. Было видно, что совладать с крепким, пускай и измотанным и обессиленным, мужчиной ей было не по зубам, и из её рта вырывалось тяжёлое горячее дыхание… как, собственно, и у бедолаги.       — Ему больно, — бросила я сквозь зубы самое очевидное, что сейчас можно было сказать, но подбирать нужные слова было невыносимо тяжело: все силы уходили на контроль потока. Стряхнув проступившие на лбу капли пота, я слабо затараторила всё, что всплыло в уме. — Ускоренная регенерация работает за счёт повышения скорости обмена веществ и сопутствующему ему обновлению клеток. В обычных условиях на это уходят многие юби и даже эробы — сейчас же я искусственно увеличиваю их темп. Но в этом и кроется подвох — он сейчас испытывает и увеличенную во множество раз боль, в обычной ситуации которую мог бы и вовсе проигнорировать. Он испытывает ощущения, которые я описала бы словом «жар». Его вены и мышцы слово горят заживо… я уже видела нечто подобное, но не так ярко выражено.       — И он сможет это стерпеть до конца? — явно припомнив мои слова про возможность сойти с ума, с жалостью в голосе прошептала она.       — Не знаю, — честно покачала головой. — Именно поэтому нужно закончить это как можно скорее.       Напрягшись всем телом до зубной боли и давления в висках, я высвободила в сигил всю имеющуюся силу одним мощным толчком, что на мгновенье помещение озарило нестерпимым светло-зеленоватым светом. Агония несчастного достигла своего апогея, отчего тот мог лишь беспомощно мычать и блеять, рассеянно взирая в потолок через полуприкрытые веки. Когда же, начав ощущать уже опасную близость к полному истощению организма, я вывела оставшийся эрий из тела и прервала контакт — ослепительное сияние мгновенно рассеялось, словно его и не было, погружая подвал в прежнюю, полуосвещённую дюжиной свечных светильников атмосферу.       — Что там? — промямлила я, из последних сил опираясь руками на лежанку, с трудом держа равновесие на трясущихся, практически потерявших чувствительность ногах. Не было сил даже поднять голову для лицезрения результата столь затратных трудов.       — Невероятно, — донеслась расплывчатая, как если бы до меня пытались докричаться сквозь непреодолимую водную гладь, но не лишённая восторга речь женщины. — Рана полностью затянулась безобразной, но прочной коркой.       — Он… жив?       — Потерял сознание, но дыхание ровное.       — Прево…       В лоб неожиданно прилетело чем-то твёрдым, заставляя поморщиться от нахлынувшей тупой боли, а перед замыленным взглядом моментально предстал грубый каменный потолок: видимо, ноги окончательно потеряли стимул держать свою хозяйку и, с чувством выполненного долга, позволили телу рухнуть, заодно и неприятно «поцеловаться» лбом о лежанку во время падения. Теперь шишка будет, вне всяких сомнений. Но это малая цена за спасённую мной жизнь… Хотя бы раз я сделала по-настоящему что-то полезное. И никакая мелочная боль не способна затмить мой долгожданный триумф.

***

      Открыв глаза — лишь боги ведают через какое время, — я в ужасе вскрикнула: меня окружала непроглядная тьма без всяких очертаний. Складывалось впечатление, что я попросту ослепла — ещё никогда не доводилось оказываться в настолько сковывающем положении, я боялась пошевелить даже кончиками пальцев. В добавок меня не отпускало ощущение непреодолимой тяги, словно тело погружалось на глубину, при этом почему-то возможность слышать и дышать сохранилась. Слышать… а ведь только сейчас до меня дошло, что, несмотря на явственный вскрик с моей стороны, ни единого звука слух так и не уловил. Даже привычного звона в ушах не стояло. Как будто мир напрочь лишился каких-либо звуков и света. Я даже не была уверена, что чем-то дышу… могла лишь с уверенностью сказать, что не задыхаюсь. Что здесь происходит?       — Спокойно, — гулким эхом донёсся знакомый мужской голос, а вместе с ним дошли и ощущения чьей-то цепкой хватки на запястье. Кто-то крепко держал меня за руку своей невидимой ладонью и силился вытянуть обратно… куда бы это ни было. — Дыши глубже и зажмурь глаза.       Хотелось как-то отозваться спасителю, но вместо звуков изо рта вырывалось лишь глухое дыхание. Беспомощной, мне лишь оставалось подчиниться и выполнить указанное. И едва веки соприкоснулись ресницами, меня резким толчком вытянули из изолированной воздушной подушки в мир, насыщенный звуками и светом. С непривычки яркая вспышка едва не лишила меня зрения уже по-настоящему, вынуждая дополнительно закрыться свободной рукой.       — Не шевелись, — гулко прозвучал тот же голос. Не успела я опомниться, как чьи-то ладони плотно облепили уши, а после резко отодрались, вызывая лёгкую контузию и дезориентацию, при этом звуки стали намного приятнее и чётче, включая раздавшуюся вскоре довольную речь. — Вот так-то лучше.       — С-спасибо, — произнесла я не своим голосом, разразившись кашлем от пересушенного горла. Глаза всё ещё невыносимо щипало, отчего приходилось прикрывать лицо ладонью. — Что это за место? Ощущения такие, словно я умерла и восстала…       — Да уж, выглядишь ты отвратно, малявка, — расхохотался голос.       — Я тебе не…       Что? Малявка? Меня никто так не называл. Разве что…       — Не может быть, — выпалила я, спешно протирая глаза и силясь разглядеть возвышавшуюся надо мной — продолжавшей сидеть на земле — фигуру.       Окружённый ярким солнечным светом, он стоял в демонстративно горделивой стойке, упирев руки в бока и широко расставив ноги, словно могучий воин, сошедший с холста героический эпопеи… Вот только этот образ никак не удавалось привязать к худощавой фигуре, да ещё облачённой в эти странные одеяния: чёрные штаны, зелёную мешковатую тёплую рубаху с капюшоном и мягкую чёрно-белую обувку. Да и отросшие, вечно неряшливые и растрёпанные каштановые волосы с колючей щетиной придавали ему вид завсегдатая дешёвого трактира. Зато глаза… идеально чистого ясного неба глаза смотрели привычным дерзким взглядом человека, плевавшего на всех и вся с высокой башни, и так не контрастирующие с ними поджатые, выгнутые уголками вниз, тонкие губы.       Заметив на себе мой пристальный удивлённый взгляд, он на мгновенье осёкся, но тут же выдал свой привычный нагловатый прищур с неприглядной ухмылкой и озорным тоном пропел:       — Ну что, обнимешь старшего братика?       — Иллиан? — неуверенно вымолвила я, спешно поднимаясь на ноги и опасливо отступая назад.       — А что, в твоей жизни был ещё один такой красавчик? — довольно протянул он, беззаботно разведя руками. — Надеюсь, в моё отсутствие ты не обижала моего миленького ушастого кохая? Девочке, небось, непросто спать без моего присутствия…       Разум отказывался верить в происходящее, но сердце предательски застучало в груди, заставляя сделать неуверенный шаг вперёд. И ещё один. Поминая недобрым словом похожее происшествие в прошлом, я не могла принять его нахождение здесь… где бы мы ни были. Такого просто не может быть. Если только…       — Я умерла? — обвела взглядом пустое окружение: ни земли, ни травы, ни даже неба… Словно весь этот мир состоял из чистейшего белого света. — Это чистилище душ, как в старых легендах?       — Мне почём знать? — искренне пожал он плечами. — Ты у нас юный гений, а я вообще из другого мира — в ваших писанинах не дум-дум. Если загробный мир и существует, то мне в него не суждено попасть по определению. Ты так не считаешь, златовласка?       — Это и правда ты, — слеза прокатилась по щеке и плавно улетела вниз, в бесконечную пустоту. — Всё такой же засранец, как и в былые времена.       — Лучше уж быть засранцем в глазах других, зато честным перед самим собой, — серьёзно произнёс Иллиан, нравоучительно подняв указательный палец вверх. — По крайней мере я не зануда, как неко…       В порыве эмоций я обвила его худую талию, перебив того на полуслове.       Надменно, но с пониманием хмыкнув, Иллиан растрепал мои и без того висевшие мочалом волосы, другой рукой нежно прижал к себе, положив неожиданно горячую ладонь на спину, и ровным, в этот раз без наигранной дерзости, голосом произнёс:       — Рад видеть тебя… Сири.       — Молчи, — в неловкости прошептала я. — Просто… не говори ничего.       — Забыла добавить «знай своё место, зверушка», — он слегка наклонился, упираясь острым подбородком в мои волосы.       — Идиот… нашёл время.       — Ну прости, просто я так скучал по всему этому. Было довольно тоскливо без тебя… без вас всех.       Справившись кое-как с разыгравшимися противоречивыми чувствами, я оторвала голову от его пылающей груди, где явственно выстукивало живое сердце, и подняла на него влажные глаза:       — Я не понимаю… Где ты был всё это время? И что это за место?       Поморщив нос, Иллиан задумчиво отвёл взгляд. Его рука безвольно скатилась с моей спины и вернулась в передний карман зелёной рубахи, чему примеру последовала и вторая, всё это время находившаяся у меня на голове.       В раздражении фыркнув, паренёк нехотя посмотрел мне в глаза и пробормотал:       — Ты ведь и сама должна знать ответ на этот вопрос, не так ли?       — Это всё в моей голове? — непроизвольно вырвалось у меня.       — Это самый очевидный вывод, если отставить в сторону всю эту ерунду про рай и ад, — он прозорливо склонил голову набок, наспех оглядевшись вокруг. — Да и богов ваших что-то не видать. Я даже малость разочарован… хреновенькое фэнтези, однако.       — Тебе обязательно нужно высмеять веру других? — нахмурилась я, пропуская мало понятные словечки мимо ушей.       — Я не привык верить в пустые слова, — пожал он плечами. — Мне этого хватало в моём мире. Каждый чёртов умник спешит навешать тебе лапши на уши, а ты только успевай её заглатывать.       — Жаль, что ты не рассказывал о своём мире, — с сочувствием пробормотала я. — Я думала, у нас впереди ещё много времени, и не лезла с расспросами.       — Человек предполагает, а бог располагает — так ведь любят говорить? Что поделать… Я тоже о многом жалею, чего не успел сделать. Да хотя бы поучаствовать в межрасовой групповушке — вот это был бы улёт! Хотя, признаться, меня не прельщает перспектива тереться гениталиями с другим мужиком.       — Ты отвратителен, — не удержалась я и захохотала. — Удивительно, что даже в моей голове ты остаёшься таким же самовлюблённым извращённым засранцем.       — Эй, я вездесущ! — вскинул он правую руку с сжатым кулаком вверх. — Как бы ты ни хотела, но тебе так просто от меня не избавиться, крошка! Я буду вечность преследовать тебя, куда бы ты ни пошла… — Он угрожающе, по крайней мере по его мнению, выкинул руки вперёд и как-то странно зашевелил пальцами, словно черви извивались из земли, и протянул воющим голосом. — Даже в туале-е-е-ет! У-у-у-у-у!       — Скройся уже! — начала раздражаться я от его ребячества. — Я серьёзно, а ты… ты…       — Ты всегда серьёзна, Сири, — смягчился Иллиан, выпрямившись. — Я ведь всё видел. Ты изводишь себя, постоянно лезешь в самую задницу, подставляя под удар свою. Даже когда выдаётся свободная минутка, ты предпочитаешь сидеть за книгами или помогать по хозяйству, считая себя всем обязанной. Зачем ты всё это делаешь?       — Ты ещё спрашиваешь?! — возмутилась я. — Эти люди разрушили моё родовое имение! Смешали моё имя с грязью! Убили всех, кто хоть как-то был связан со мной! Отец, учитель, деревенская ребятня, Кирби… ты! По-твоему, я должна об этом просто забыть?!       — Помнишь, что я тебе сказал про месть в наш последний вечер? — спокойно парировал он.       — Дерьмо… случается, — тихо пробормотала я, припоминая тот неприятный инцидент.       — Дерьмо случается, — кивнул он. — Надо думать прежде всего о себе. Не будь ребёнком.       — Но… — мне хотелось возразить, однако кроме очевидных слов про честь и долг в моей голове было пусто. — Это мерзко и ужасно… Как с этим можно продолжать спокойно жить?       — Мир поистине мерзкое и ужасное место, малыш, — мрачно заключил он, устало потирая переносицу. — Ты не вкусила и десятую долю всего того ужаса, что он может предложить тебе, а уже находишься на грани жизни и смерти. И всё из-за чего? Из-за левого мужика! Великий Ктулху, что за мягкотелая дура…       — Но ведь это я виновата в том, что его ранили!       — Серьёзно? — наигранно выпучил глаза Иллиан. — Ты его силой туда притащила? — Многозначительное молчание. — Именно. Если человеком так легко манипулировать — он сам в этом виноват. Слабые люди на большее и не годятся, кроме как быть управляемым стадом. Объясни мне, такому тупому, чем вы смогли помочь всем этим людям? От ваших глупых выходок всё стало только хуже! Вы словно детишки, что перетягивают канат в песочнице! Вот поэтому я не хотел связываться со всем этим! Планировал нагрести деньжат, сколько удастся, и увезти вас подальше от всего этого дерьма!       — Ты омерзителен, — опустошённо прошептала я, не в силах поднять на него взгляд. Сейчас он по-настоящему начинал пугать меня. — Люди не виноваты ни в чём, мы просто хотим сделать жизнь чуточку лучше… Ты не имеешь права судить нас лишь из-за пары неудач. Все ошибаются…       — Да что ты говоришь?! — Вспылив, видимо, из-за моей скупой реакции или от того, что я не смотрела прямо ему в лицо, Иллиан притянул меня за шиворот. Его горящие каким-то злобным блеском глаза изучающе глядели прямо на меня — наши носы находились в считанных дюймах друг от друга, что мной явственно ощущалось его учащённое дыхание. Ситуация из прошлого норовила повториться. — Дура, людей и судят по их поступкам! Думаешь, у затеявшего геноцид целой расы безумца не было благой цели, вроде «очищения крови во имя здоровой нации»?! Или у учёных, что своими дикими экспериментами случайно создают опасные штаммы вируса, хотя изначально искали лекарство «от всех болезней»?! Или ёбаные демократы, что тоннами шлют гуманитарную помощь диким аборигенам, которые в итоге превращаются в ленивых иждивенцев, не желающих трудиться и думающих, что их постоянно будут кормить с ложечки — они не руководствуются благой мыслю «помоги ближнему»?! Никто никогда не считает себя воплощением зла, что не мешает им творить лютую хуйню! Очнись, блядь, — история судит людей исключительно по их деяниям, невзирая на мораль и какие-то глупые принципы! Поэтому победители в ней всегда «хорошие», а проигравшие — «плохие», даже если первые выкосят полмира, а вторые переводили старушек через дорогу! Люди всегда и везде одинаковы! Ничто не меняется! Нигде! Никогда!       От его слов, некоторые из которых мне даже не были знакомы, болезненно щемило в груди не хуже, чем его удушающая хватка, от которой уже першило в горле. Поняв, что я уже не в силах что-либо ответить, Иллиан как-то по звериному прорычал и разжал пальцы, позволяя мне осесть на колени.       — Мне нравится твой невинный и оптимистичный взгляд на жизнь, Сири, — горько проговорил он, опускаясь рядом и присаживаясь, подминая под себя ноги. — Правда нравится. Можно сказать, какой-то глубокой частицей души я даже завидую тебе. Мне искренне хочется видеть в людях хорошее, но они сами не давали мне ни единого шанса на это. Люди используют друг друга, покуда им это удобно, а после спокойно избавляются. Таких искренних и добродетельный людей мир просто перемалывает в труху и превращает в нечто бесформенное и безобразное, лишённое какого-либо «огня» в сердце. Выживают лишь приспособившиеся, которые пойдут на что угодно и любой ценой ради своих низменных целей и алчных амбиций. Прости, но ты не из их числа. Этот мир уже начинает оставлять на тебе свой след, поэтому я говорю… нет, я прошу тебя: забудь обо всём и просто уезжай.       — Куда? — я уставилась на него пустым взглядом, чем ещё больше вынудила того смягчиться. — Мне некуда уезжать… у меня ничего не осталось.       — У тебя есть ты, — окончательно остыв, Иллиан приобнял меня за плечи, чем, на удивление, не вызвал никакого отторжения, несмотря на всю высказанную чернь и грубость. Я отстранённо положила голову ему на плечо, пока тот плавно вещал. — К тому же, на твоих плечах лежит ответственность за ту девочку, раз уж я не смог выполнить обещанное ей. Вы есть друг у друга. Плюньте на всё и просто уезжайте вдвоём. До ближайшей деревни вы сможете добраться на попутных торговых повозках, они наверняка ещё ходят. С твоими талантами ты без труда заработаешь денег просто защищая окрестности от диких животных или мелких разбойников. Со временем, когда обстановка устаканится, вы будете вольны идти куда пожелаете… хоть в ту же Илларкию, в родные края Саи.       — У тебя всё так просто, — невесело усмехнулась я. — И кто из нас наивен, болван? До границы восточных земель многие сотни миль… если не тысячи.       — Лучше уж так, чем преследовать сомнительную цель, руководствуясь идиотскими фантазиями об «общем благе». Да, если ты сдашься, то твоё будущее, которое ты желаешь, не настанет никогда… зато сама жизнь станет в разы проще. Ты думаешь, что способна изменить этот мир… всех этих людей. Но люди не меняются. Они могут адаптироваться под требуемые условия выживания, но их природа… их сущность в большинстве своём неизменна. Да, они могут внушить себе идеи добродетели и любви к ближнему, но это лишь иллюзия… самообман, что отсрочивает неизбежное. Вопрос лишь в том, выберешь ты реальный мир или иллюзию для самоуспокоения. В любом случае идеального решения нет и не будет.       Более мы не сказали друг другу ни слова. Лишь молча взирали вдаль безграничной белой пустоты, наслаждаясь теплом друг друга, будучи запертыми в этом потоке сознания. Меня огорчали его слова — Иллиана, судя по всему, огорчало мои упрямство и непоколебимость. Но мы определённо не испытывали ненависти или презрения друг к другу. Чувствовалось, что пусть своеобразно, но он заботился о нас… обо мне. Как он и сказал — он видел всё, что со мной приключилось и ему было больно. Он никак это не выказывал, но с тем запалом, что он пытался меня образумить — в нём чувствовалась настоящая горечь и сопереживание, превращённая по его обыкновению в желчь и чернуху. Он словно старший брат, на чьи плечи взвалилась ответственность за всю семью, которую он не желал, но тем не менее стойко терпел, несмотря на все невзгоды. И, как ни странно, всё это было предельно ясно и понятно. С ужасом в сердце вынуждена признать, что и сама начинала задумываться в подобном ключе. Но всё же…       «Я не могу всё бросить на полпути, — мысленно обратилась я к нему, боясь встретить новый поток гнева, и вместо слов просто сжала покрепче ткань его зелёной рубахи. — Прости меня, но… я не смогу потом с этим жить».       Словно прочитав мои мысли по одному лишь выражению лица, Иллиан лишь понуро опустил голову, разглядывая выпирающую из-под сложенных на земле ног обувку. В конце концов, я сама не заметила, как уснула на его плече, в объятиях этих ненастоящих рук, ощущая тепло и мускусный запах ненастоящего тела, являющегося лишь странным плодом болезненного подсознания. Если бы я ещё могла постичь, в чём был замысел всего этого, кроме как в самоуспокоении или, напротив, в переосмыслении выбранного пути. Мозг поистине загадочная вещь, по чудесам опережающая даже магию…

***

      — Данное ей обещание, значит, — вырвалось у меня, пока я отстранённо поглядывала наружу сквозь оконное стекло, изображение в котором искажалось обильным дождём, чей барабанный стук о черепицу скорей раздражал, чем позволял расслабиться и забыться, как это бывало раньше.       — Ху-ум? — забавно дёрнула остроконечными ушами Сая, сидевшая за письменным столом и любезно переписывавшая рецепты из книги по травничеству на мой родной язык. Даже спустя два юби я чувствовала себя паршиво, что перо никак не желало удерживаться в пальцах, постоянно норовя упасть на пол. Из-за моего состояния малышке приходилось не только помогать Румии на кухне, но и прибирать за моим беспорядком. Да ещё разгребать мои же записи… чудо, а не ребёнок. — Что такое, сестрёнка?       — Ох, прости, не обращай внимания, — виновато махнув рукой, я поплотнее закуталась в одеяло. Угрюмая дождливая погода не располагала к радостному общению, а наводить большую тоску не было никакого желания.       — Мы почти переписали треть книги, — довольно отозвалась она, поправляя скопившуюся стопку листов пергамента. Не знаю, где она научилась так быстро писать, но «башенка» вышла внушительная: листов пятьдесят, не меньше. И это только за сей день! — Наверное, было бы проще обучить тебя азам илларкийского, чем переписывать такой огромный сборник.       — Ты переоцениваешь мои способности к языкам, — невесело хохотнула я. Очень не хотелось поднимать эту тему, но слова покойного друга въелись глубоко и не желали отпускать. Вне всяких сомнений, этот вопрос стоило прояснить еще раньше… но я была поглощена своими эгоистичными желаниями и не замечала того, что находилось прямо под носом. — К слову об Илларкии… Ты за всё время ни разу не обмолвилась о доме…       — И ты спрашиваешь, не хочу ли я вернуться? — закончила девочка мысль, отложив перо на край глиняного сосуда с чернилами. Встряхнув со лба серебристые волосы, она задумчиво откинулась на спинку, потягиваясь всем телом, и неохотно протянула. — Я уже говорила, что моё фамильное имя Ноку́а?       — Иллиану, — кивнула я, припоминая разговор во время поездки из деревни в город после ошеломительной победы над стариком-магом. Иллиан вкратце поведал мне историю малышки и причину, по которой не смог оставить девочку с теми людьми.       Выстукивая изящными длинными пальчиками Сая, выдержав паузу, продолжила:       — Но я не стала упоминать, что клан Нокуа является одним из пяти древнейших и влиятельных домов Илларкии, занимающих привилегированное место при императорском дворе. Древние кланы очень щепетильно относятся к родословной и открыто выражают презрение ко всем, в чьих жилах не течёт «чистая» кровь. Я выходец из побочной ветви клана — нынешний глава приходится моей матери совсем уж далёким дядей, что нас даже «семьей» едва ли считают. А уж когда моя мать изъявила желание скрепить узы с неизвестным учёным-проходимцем, не имеющим даже состояния, не говоря уже о «доме» — от нас отвернулись даже другие побочные ветви, а глава клана и вовсе стремился изгнать нас, дабы позор не лёг на всю семью. Лишь благодаря дедушке — старейшине нашей ветви — для кого моя мама была самой любимой дочкой, мы могли позволить вести относительно безбедную жизнь и просыпаться живыми по утрам. Однако кишечная инфекция и лихорадка, свалившая маму пару якум назад, перечеркнули наш оседлый образ жизни — даже то, что во мне текла мамина кровь, не смогло убедить дедушку хоть как-то повлиять на главу клана, и мы с папой вернулись к его привычному образу жизни кочевника-исследователя. Знаешь, сестрёнка, в нашей истории столько всего удивительного и прекрасного, что вся моя грусть и тоска по утерянному если и не полностью перекрывалась азартом приключений, то успешно заполняла эту пустоту. Можно даже сказать, что это были лучшие времена моей жизни…       — Значит, — осторожно прервала я. — Тебе некуда возвращаться?       Сая неопределённо повела плечами, как бы говоря, что и сама задаётся тем же вопросом. И если так подумать, то выводы складывались неочевидные. С одной стороны у нее большой дом, состоящий не менее чем из дюжины семей. С другой — на неё все махнули рукой, её никто не ждёт и никому там нет до неё дела. И девочка прекрасно это понимала. Лишь одно не давало мне покоя…       — Почему ты не рассказывала этого раньше? — мрачно спросила я.       — Я не доверяла никому, как и учил меня папа. Я даже сперва жалела, что вообще обмолвилась о моей родословной. Даже согласившись отчего-то ехать с вами, я уже была моральна готова провести вечность в цепях или в покоях какого-нибудь знатного извращенца…       — Да как ты могла подумать о нас что-то такое?       Перебив её, выпалила я в недоумении, но Сая, казалось, не заметила этого и спокойно продолжила:       — Но вы взяли меня к себе. Накормили, предоставили одежду и кров, ничего не требуя взамен. Каждый раз я засыпала с мыслью, что проснусь где-нибудь в другом месте, где темно и сыро, бегают крысы и обречённо молят о пощаде заключённые в кандалы люди. Ты ведь заметила, что я каждую ночь выскальзывала из твоей постели и укладывалась рядом с сэмпаем? Я слышала, как вы обсуждали это однажды. Полагаешь, это из признательности? Нет, конечно, я признательна ему за доброту, как и тебе, но…       Умолкнув на мгновенье, девочка вздрогнула, словно повеяло сквозняком, а после выдала сдержанный смешок:       — Невероятно, я такого успела наслушаться про несчастные судьбы женщин в подобных ситуациях, что всерьёз полагала, будто смогу хоть как-то повлиять на… — Она вздохнула. — Я многого не знаю о любви и способах её выражения, но в общих чертах представление имела и надеялась, что если угожу этому мужчине, то, возможно, он не станет продавать меня неизвестно куда. Сэмпай хоть внушал какое-то доверие, пускай и с переменным успехом…       — Ты… ты же не хочешь сказать, что?.. — не поверила я своим ушам.       — Мне было страшно, — всхлипнула она, утирев нос. — Когда твоё будущее туманно, ты сделаешь всё, чтобы оно не вышло скверным, разве нет? В первую ночь меня хватило лишь на то, чтобы лечь рядом… Я даже не смогла заставить себя снять верхнюю одежду, но за всю ночь так ничего и не произошло. Полагаю, он даже не просыпался. Со временем мне даже удалось без малейшей дрожи прильнуть к его спине и потереться всем телом… Я не знала, как ещё спровоцировать его на какие-то действия, ведь не располагаю нужными знаниями. Но на это сэмпай, даже когда просыпался, просто закутывал меня, полностью отдавая одеяло, и вновь отворачивался спиной, периодически потирая продрогшие плечи. В какой-то момент я даже обиделась, что недостаточно привлекательна для него, хотя он и сам не такой уж и красавец…       — Балда, — улыбнулась я. — Ты же ещё ребёнок. Конечно, он не… стал бы делать что-то плохое.       — О тебе он точно так же говорил, разве нет? — высморкавшись, широко улыбнулась та, вызывая у меня приступ раздражения. — Да и некоторые мужчины, как я слышала, охочи до столь юных тел. Но он не из их числа, тут ты права. Он всегда был чем-то недоволен, но никогда не поступал намеренно плохо. Странный человек… людей вообще сложно понять — вы всегда себе на уме.       — Зачем же ты тогда взяла с него обещание, что он вернёт тебя домой?       — Я и не брала, — пожала плечами девочка. — Просто не смогла возразить. Он с таким чувством это произнёс, что, даже несмотря на мои разлады с кланом, я была счастлива услышать нечто подобное. И даже, пускай всего на мгновение, правда захотела вернуться домой. Но…       — Его больше нет.       Сая мрачно качнула головой, не произнеся более ни слова, и молча вернулась к переписыванию сборника, обмакнув уже успевшее высохнуть перо в сосуд. Время близилось к вечеру, а свечи стоило экономить — выходить на безлюдную улицу за покупками категорически не хотелось. После случившегося на площади люди молча отсиживались по домам — лишь иногда по пустынной, заливаемой дождём улице мелькали туда-сюда одинокие фигуры в плащах и балахонах.       Одна из фигур, выплывшая из тени подворотни и как-то дёргано озираясь по сторонам, целеустремлённо направилась ко входу в пансионат, но я не придала этому должного значения — вероятно, кто-то из постояльцев возвращается, в последнее время многие передвигались с подобной манерой, что это выглядело более естественно, чем вальяжный беззаботный шаг.       Устав от однообразного унылого пейзажа за окном, я на ощупь отыскала приставленные к кровати сапоги и, натягивая их на босые, успевшие вспотеть от одеяла ступни, успокаивающе произнесла обеспокоенно обернувшейся малышке:       — Прогуляюсь до кухни. Всё в порядке — мне уже лучше, правда.       Иллиан был прав — это место уже начало пагубно влиять на меня. Раньше я едва ли могла врать с такой лёгкостью, как это даётся сейчас, словно сделать вдох. Но стоило прикрыть за собой дверь, как ноги начало потряхивать, а тело тянуть к земле, будто на мои плечи взвалили массивный булыжник. Какой тут в пекло «порядок»? Но сейчас мне нельзя быть слабой, я не имела на это права — с каждым потерянным впустую юби или даже часом всё больше несчастий приходится на людей, что не по своей воли были втянуты в это, уже казалось, бессмысленное противостояние. Но бросить всё на полпути, когда за плечами осталось столько трупов, боли и страданий… И самое мерзкое в этом всём: сердцем предчувствовала, что я здесь лишь жалкая пешка, используемая, казалось, обеими сторонами одновременно, как переходящий из рук в руки трофей. Но мне никогда не были интересны политика и структуры управленчества — все наставления отца вылетали из ушей, не успев толком отложиться в уме. В итоге я понятия не имею, что здесь можно сделать, и вынуждена лишь следовать чужой воли. Не удивительно, что отец силился поскорее выдать меня замуж — в его глазах я, вероятно, была избалованной бездарностью, чья единственная судьба состояла в деторождении какому-нибудь слащавому дворянину. Что за курьёз — я даже мыслить начала как простолюдинка… боги всевышние.       — Тётушка Руми? — Спустившись на первый этаж, я неуклюже выглянула из-за приёмной стойки в проём, ведущий на кухню, откуда традиционно веяло чем-то пряным и душистым. Даже во времена острого дефицита продуктов эта женщина умудрялась сготовить что-то воистину потрясающее, при этом так сразу и не скажешь, из чего это вообще сделано. Вчера в меня с трудом влезла одна порция похлёбки, и теперь этот запах вызывал обильное слюноотделение. — Что у нас сим вечером на ужин? Ау, вы там?       Небось привыкшая, что в последнее время ей во всём помогает Сая, женщина с головой ушла в работу по хозяйству и отсюда ей меня попросту не слышно. Плюнув на вежливость, я обогнула угловатую стойку и вошла на кухню. На удивление, котелок стоял на огне без присмотра, хотя по всему было ясно, что закипит варево нескоро и бояться нечего. Остатки шелухи и прожилок так и валялись на столе вместе с воткнутым в поверхность тесаком. Едва слышимые голоса в подсобном помещении намекали на то, что Румию попросту отвлекли и та впопыхах нарезала мясо с овощами, закинув в котёл и не утруждая себя уборкой. Подобное пренебрежение для женщины её характера было из ряда вон, что заставило меня насторожиться и приблизиться вплотную к хлипкой дверце, избегая предательского несвоевременного скрипа.       — Что вы этим хотите сказать? — Голос определённо принадлежал Румии, но прозвучал необычайно грубо и дерзко. Не припомню, чтобы она вообще когда-либо сердилась, даже когда мы случайно что-то разобьём или испортим.       — Вы прекрасно меня поняли, — ровным тоном ответил неизвестный.       Поначалу я решила, что это тот наёмник, но лёгкая охриплость в горле говорила скорей о преклонном возрасте мужчины, нежели о проблемах с лёгкими: наёмник слишком хорошо был слажен для старика, несмотря на подозрительный периодически вырывавшийся кашель. Да и голос звучал более мягко, в нём не было напускной грубости, что я невольно задалась вопросом: что же он такого сказал, чем вывел из себя хозяйку?       — Вам мало того, что она для вас сделала? Каждый божий юби эта девочка возвращалась на негнущихся ногах… да вы бы только видели, как она исхудала!       — Думаете, почему мы с вами сейчас разговариваем? — Послышался характерный звон минерала о дерево: незнакомец, вероятно, высыпал монеты на поверхность стола. — Очень важно, чтобы девочка выглядела наилучшим образом. У нас мало времени и чудес я не жду… просто откормите, насколько это возможно и придайте ей пристойный внешний вид.       — Ради всех старых и новых богов, Сэйлар, она же просто ребёнок! Вы не можете распоряжаться ею как… вещью!       — В самом деле? — в его голосе прозвучало лёгкое недоумение, словно мужчина и впрямь никогда об этом не задумывался. — Ей четырнадцать, Румия. Многие девочки в её положении проходили через это и в более юном возрасте. Такова жизнь и традиции… в данном случае это наш последний шанс.       — Я согласилась приютить их и обеспечить всем необходимым исключительно потому, что Шарин в своё время многое сделала для меня. Но это выходит за все границы… — За дверью начал раздаваться шорох и приглушённые причитания, затем послышался смачный шлепок, сопровождаемый мимолётным звоном монет. — Выметайся. Забирай деньги и проваливай.       — Это не просьба, — не отступал мужчина. — Всё уже решено. Он скоро прибудет в город — даже имей мы такое желание, уже ничего нельзя отменить. В твоих же интересах поступить мудро…       — Что вы тут устроили?!       Находясь в подвешенном состоянии от всей этой неразберихи, я с чувством пнула и без того висевшую на одном лишь честном слове дверь, отчего та сорвалась с петель и с грохотом повалилась на пол. Я в то же мгновенье пожалела, что дала эмоциям выплеснуться наружу, но услышанное не позволило мне так просто отступить.       Невзирая на испуганные лица обоих, я взмахнула правой рукой в сторону мужчины в знакомой бархатной чёрно-золотой мантии — представитель торгового союза — и угрожающе прошипела:       — У меня очень… очень скверное настроение — в ваших же интересах объясниться коротко и доходчиво, пока я ненароком не разнесла помещение.       Как бы вторя моим словам, на кончиках пальцев правой руки начал концентрироваться эрий, излучая слабое голубоватое свечение, что ни на шутку перепугало гостя — несмотря на обветренное морщинистое лицо, на котором, казалось, уже не могут вспыхнуть никакие явные эмоции, зрачки глаз сузились, а веки заметно подрагивали. И даже натянутая слабая улыбка не могла скрыть напряжения в теле.       — Леди Сириен, вы, как всегда, обворожительны… — начал было он вымученную лесть, но я прервала его острым прищуром, давая понять, что у меня нет ни времени, ни желания на подобные хитрости. Вздрогнув, мужчина укоризненно покачал головой. — Нет необходимости в применении насилия, это вас совершенно не красит…       — В пекло красоту, — отрезала я. — Что вы на этот раз задумали? Какой ещё последний шанс?       — Что ж, — сдался мужчина, выдав тяжелый вздох, — полагаю, вам знакомо фамильное имя Рагхар ми’йа Эндо?       Рагхар… Эндо? Об огромном торговом городе Эндо, что разросся из небольшого шахтёрского поселения, благодаря нахождению полезных ископаемых, и со временем превратился в настоящий оазис посреди пустыни, не слышал разве что глухонемой. Это настоящее «чудо», коим так гордится Кель-Игвар. Но вот о доме Рагхар я слышала впервые.       — Очень любопытно, — пробормотал в ответ на моё недоумённое молчание мужчина, почёсывая скромную, начавшую седеть бородку. — Мне казалось, лорд Гаррус лично вёл переговоры с их домом и даже хотел сватать вас с их младшим сыном, Галибом…       — Галиб? — В висках неприятно кольнуло от былых воспоминаний, когда приходилось носить неудобные платья, натянуто улыбаться и выказывать всем «должное» уважение. Среди этих надменных петухов значительно выделялся смуглый паренёк шестнадцати-семнадцати якум от роду с редкой, но обаятельной улыбкой и жгучей тёмной шевелюрой. Из всех подосланных отцом парней он вёл себя наиболее скромно… и даже не подавал признаков заинтересованности, будто мы были в равных условиях, оба не желавшие, чтобы кто-то диктовал нам условия и решал нашу судьбу. С этим пареньком мы расстались наиболее благоприятно… Неужели..? — Он должен прибыть в Хигадеру? Зачем ему?..       Ну конечно… вот я дура. «Откормить», «пристойный вид»… что бы это ещё могло значить? Меня невольно пробило на смех, и я с трудом, в коротких промежутках между хохотом, выговорила:       — Вы с самого начала собирались продать меня… так же, как и отец в своё время.       — Не продать, — серьёзно произнёс мужчина, осмелившийся даже сделать шаг вперёд, невзирая на актуальность моей угрозы. — Обеспечить вам будущее, предоставив надёжного партнера.       — Это одно и то же!       — Даже если бы всё прошло гладко — женщине скорей всего не позволят заседать в городском совете, подобных прецедентов не случалось уже очень давно, — не обратив внимания на мой протест, продолжил он. — Вам бы пришлось искать подходящую партию в том или ином случае. А дом Рагхар единственные, кто оказались готовы пойти на риск, при этом располагающие достаточным влиянием, чтобы даже «корона» не осмелилась высказаться против наших действий, ведь это положило бы начало новому военному конфликту, а страны и так истощены. Вы представитель знатного рода — вы должны понимать ответственность, что несёт за собой ваше имя.       — Это имя… только оно и осталось…       Не видя более никакого смысла в происходящем, я опустила руку и облокотилась спиной о стену. Голова шла кругом. Старые «раны», что едва успели затянуться, норовили открыться и явить взору отвратительное нутро.       Отведя омрачневшее лицо в сторону, я обречённо вздохнула:       — Зачем вообще кому-то связываться со мной? Ради чего всё это?       — Вы недооцениваете значимость предков, леди Сириен. — Грубая ладонь опустилась на моё вздрагивающее плечо. Хотелось отпрянуть прочь, но и в этих телодвижениях уже не углядывалось никакого смысла, и я всё продолжала стыдливо прятать лицо… будто в намерении избежать самой реальности. — Несмотря на порой опрометчивые решения вашего отца, дом Ванбергов и поныне почитаем и глубоко уважаем даже в королевских кругах. Одной вашей крови достаточно, чтобы все, кто хоть как-то связан с вами, получили покровительство «короны».       — Зачем дому из Кель-Игвара нужно покровительство короля Лендейля?       — Пакт. Вы должны были слышать о том, что международная торговля сильно ограничена. Контрабанда — довольно прибыльное дело, спору нет, но не очень престижное для знати. Объединившись с вашим домом и тем самым получив место в городском совете, Рагхар намерены лоббировать свои, и не только, интересы на западном рынке — их основной заработок также завязан на торговле. Как видите, этот жест не только улучшит жизнь одному городу, но и может крупно изменить жизнь всего королевства к лучшему.       — Оставьте свои сладкие речи для простолюдинов, — процедила я, всё же сбросив его руку с плеча в порыве гнева. Сил моих нет выслушивать столь пошлую ложь: мой желудок от такого норовил вывернуться наизнанку. — Вам всем просто хочется больше денег. Вам изначально было плевать на всех этих людей.       — Вы видите лишь то, что лежит на поверхности, но отказываетесь углубиться в корень, — нахмурился тот. — Не спорю, как торговцу, мне перво-наперво важна совокупность вложенного труда и отдачи. Нельзя тратить больше, чем зарабатываешь — это пагубно сказывается как на житие, так и на авторитете. Но что вы знаете о «монополии»? Ограничивая в чём-то других, тем самым предоставляя себе значительное преимущество — что за этим следует?       Я лишь безразлично покачала головой. В мыслях творилась сущая каша, что не было ни сил, ни желания разбираться в столь сложных системах. К тому же меня брала уверенность в том, что торговец и так всё выложит, коли сам завёл речь.       И мужчина не стал обманывать ожидания, понимающе кивнув и продолжив:       — Падение качества и рост цен. Отсутствие конкуренции всегда ведёт к падению качества продукции и её несоизмеримо высокой стоимости, это давно установленная тенденция. Если эльфийская сталь куда прочнее, при этом меньше весит, хотя и требует более трепетного обращения и ухода — разве она не будет стоить дороже человеческой? А человеческая закономерно будет продаваться дешевле и хуже. Но что будет, если первую полностью уберут с рынка? Вторая также закономерно подскочит в цене, ведь альтернативы не будет. Конечно, какие-то изделия будут стоить дороже, какие-то дешевле… но они все, в среднем, вырастут в цене, если у них не будет достойного внешнего конкурента. Но даже не в цене дело… Если у человека не будет выбора, что ему купить — ему придётся брать то, что есть. Так к чему заморачиваться? Зачем уделять столько внимания технике ковки и закаливанию, когда так и так купят, куда им деваться? Да ещё в условиях «цехов», когда многие ремесленники стараются сотрудничать друг с другом и следовать единым предписаниям, что явно не способствует к улучшению качества изделий и позволяет держать равную цену. В таких условиях остаётся разве что преступать закон и обращаться к подпольным торговцам, у которых, при должном желании, можно найти всё… порой даже дешевле и качественней. Впрочем, это уже зависит от совести «теневика»…       Мужчина, видимо, заметил, что я слушаю его речь неохотно и, кашлянув, поспешил заключить:       — Если коротко, леди Сириен, такое положение дел бьёт по нам всем. Мы, торговцы, не получаем доступ ко многим востребованным товарам, тем самым теряя деньги. А люди вынуждены довольствоваться посредственными товарами сомнительного качества, не имея возможности что-либо выбирать — они различаются лишь клеймами изготовивших их кузнецов, не более. Мы так же довольно долго бьёмся над тем, чтобы разрушить церковную монополию на лекарства — многие попросту не могут позволить их, настолько они высоко держат цены. Не говоря уже о том, что многие по-настоящему нужные травы и ингредиенты в наших краях попросту не растут… и их ввоз жёстко регулируется. Теперь вы понимаете, чего мы пытаемся добиться? Если вы думаете, что мы ничем не жертвовали ради этой цели, то вы и впрямь всего лишь недалёкий избалованный ребёнок, не видящий дальше собственного носа.       Противоречивые чувства захлестнули разум. Хотелось от души впечатать его лицо в деревянный пол… и вместе с этим меня сковывал стыд. В голове всплыл образ того добродушного старика-торговца — этот человек… разве он отдал свою жизнь ради простой жажды наживы? В его глазах горел огонь, но вовсе не алчный и тщеславный. Он искренне полагал, что делал что-то хорошее. Мог ли он ошибаться в столь преклонном возрасте? Все ошибаются, это глупо отрицать… но где гарантия, что я, совсем ещё девчонка, имею право говорить, что они не правы? Всё это слишком сложно. Виски пульсировали, словно череп вот-вот треснет от напряжения.       — Когда… он приедет? — успокоившись, спросила я первое, что пришло в голову.       — Если ничего не случится по дороге, то к первому юби следующей эробы, ближе к вечеру.       Кивнув, я мягко отлипла от стены и размеренным шагом вышла за дверь. Вернее, за дверной проём — дверь так и осталась валяться поодаль. Хотелось просто лечь и заснуть, невзирая на то и дело напоминавшее о себе чувство голода.       — Откормите девочку, — послышалось за спиной. Мужчина, вероятно, принял мою реакцию за согласие: он довольным голосом обратился к хозяйке. — К обозначенному сроку она должна выглядеть презентабельно.

***

      Всё в этом мире взаимосвязано. Жизнь циклична и напоминает порочный круг. Ты думаешь, что делаешь что-то значимое и полагаешь, что это будет иметь последствия… а в итоге всё возвращается на круги своя. Проделав столь длинный и тернистый путь, я снова оказывалась в том же положении, с которого всё это и началось… вот только декорации в этом «акте» пьесы слегка изменились. Вместо уютных и родимых стен из гладко обтёсанного тёмного камня — кирпично-деревянные покои, пусть и дорогой, но всё же гостиницы. Вместо громкого торжества с пиром на весь мир и толпой гостей — скромная церемония за закрытыми дверьми с участием брачующихся и представителя церкви… пожалуй, единственного, что пользовался доверием, ведь священники из храма Ацуками напрямую содействовали совету и не стали бы проводить подобные ритуалы, да ещё тайно. Но для вступления брачного контракта в силу достаточно было лишь подписи самих брачующихся, да любого представителя церкви.       Вот и всё — теперь я официально замужем… разве что осталось его консумировать. Будучи ребёнком, я часто представляла себе этот момент, и вот он настал… но на душе никакой радости. Более того — от одной лишь мысли о предстоящей ночи меня вгоняет в дрожь.       «Леди Сириен, — едва я тогда переступила порог дорого обставленного помещения, как смуглый черноволосый паренёк уверенно подхватил мою ладонь и одарил её нежным поцелуем. — Прошло немало времени с нашего последнего визита, и я рад, что моё предложение было принято».       «Сеньор Галиб, — уже успев малость отвыкнуть от этикета, я оттянула подол роскошного, предоставленного мне по такому случаю торговым союзом сиреневого платья в сторону и поклонилась, стараясь сохранять осанку. Паренёк ни капли не изменился с нашей последней встречи, разве что был, на удивление, смелее, чем во времена наших с ним прогулок по саду. — Надеюсь, что не разочарую как ваша будущая супруга».       Приятный и обходительный парень. Возможно, с ним я проживу достойную и беззаботную жизнь. Разум уже смирился с моим нынешним положением, но сердце отказывалось уступать — мне хотелось сбежать отсюда как можно дальше… просто схватить Саю и бежать без оглядки, невзирая ни на что. Но в такие моменты в уме всплывал образ спасённого мною мужчины…       «Простите, это все моя вина…» — Когда мужчина пришёл в себя, он первым делом попросил хозяйку позвать меня. Увидев его изнеможённое и осунувшееся лицо, я не выдержала и принялась извиняться, крепко стискивая его ладонь. — «Я не думала, что всё так выйдет… простите… простите».       «Не знаю, что ты там себе напридумывала, дитя, но тебе не в чем раскаиваться. Это мне стоит благодарить. Уж не знаю как, но… я бы умер, не вмешайся ты вовремя… так мне поведала Румия, а ей незачем пустословить».       Спасённая мною жизнь… одна из сотен возможных, что я не смогла уберечь от гибели. И моя гордость и невинность — малая цена по сравнению с будущими жертвами, коих уже невозможно будет избежать, отступи я в столь поздний момент.       До сих пор я пребывала в некоем подобие транса, что всё казалось серым и безликим. Я даже не могла припомнить всю церемонию целиком: я отрешённо подошла к будущему мужу в чёрной, украшенной перламутром и золотом мантии; священник что-то зачитывал и временами даже напевал какие-то песнопения; мы молвили друг другу заученные заранее клятвы верности… И после слияния наших губ воедино — всё как в тумане. В тот момент меня окончательно разморило, и что-то осознавать я начала лишь очутившись в его покоях.       Комнату озарял скромный лунный свет, в котором одиноко стоящая поодаль фигура выглядела завораживающе и таинственно — сидя в углу за скромным столиком, я могла лишь наблюдать за ним. Мы оба крепко сжимали кубки с горячим вином, медленно потягивая напитки и не решаясь сделать дальнейший шаг: полагаю, мы оба находимся в одинаковых условиях, когда каждый из нас должен пойти против себя. Ещё в нашу первую встречу мы оба понимали, что лишь следуем напутствиям наших отцов и между нами ничего не было и вряд ли будет. Но это «что-то» в итоге обязано произойти… и никто не спешил сделать требуемый шаг, взять инициативу на себя. В какой-то момент я даже радостно подумала, что этим Галиб выражал своё уважение ко мне, не намереваясь притрагиваться против моей воли, но, раздери его Тамоно, я никогда в жизни добровольно не пойду на «это»… и он это понимает. И какое тогда значение имеют мои желания?       — Не смотри на меня так, — смущённо хохотнул паренёк, заметив мой пристальный взгляд в полутьме, и вновь отхлебнул горячительного напитка. — Как-то неловко получается.       — Тебе-то чего стесняться? — буркнула я, решив отбросить маску вежливости, раз уж мы оказались наедине, и потянулась к кувшину, что уже успел наполовину опустеть, в намерении наполнить кубок доверху. — Можно подумать, это ты будешь изнемогать от боли… Всё удовольствие всегда достаётся мужчинам.       — А ты довольно прямолинейна, Сириен, — явно расслабившись, он довольно вздохнул и рухнул на соседний стул, разделяя со мной вечернюю «трапезу». — Раз уж зашла речь, у меня не было времени толком поговорить с тобой… Как ты на всё это смотришь, ну и…       — А как, по твоему, может смотреть «товар» на своего «покупателя»? — ощущая, как алкоголь потихоньку «даёт в голову», я откинулась на спинку стула и пожала плечами, проливая малость на пол, но не обращая на это никакого внимания. — Уважь моё самолюбие и называй вещи своими именами… муженёк.       — Думаешь, мне это доставляет радость? — насупился тот, не отставая от меня в темпе распития напитков и даже не притрагиваясь к закуске. — У меня, между прочим, на родине осталась замечательная девушка. Если бы не просьба отца и твоё бедственное положение…       — Так ты в курсе? — без особого интереса, но чтобы просто оттянуть неизбежное, спросила я.       — Иначе мы бы с тобой тут не сидели, — скривился тот, но сразу же остыл и опустошил одним залпом свой кубок, после чего уже с сочувствием поглядел на меня. — Мы провели с тобой не так уж много времени, но мне этого хватило, чтобы понять, что ты за человек. Узнав, через что ты прошла… как я мог отказаться после такого?       — Да ты у нас рыцарь в сияющих доспехах, раздери тебя пятеро, — саркастично пробубнила я, чем ещё больше нагнела обстановку и что только усугубляло моё положение… но алкоголь полностью развязал язык и меня было не остановить. — Где ж ты, рыцарь, был, когда мой дом вырезали и сожгли дотла? И когда мои друзья погибали то от рук разбойников, то от этих треклятых адъютантов? Благодарствую, сударь! Низкий вам поклон в ноженьки!       — Ты пьяна, — спокойно произнёс Галиб, осторожно вытягивая из моих неуправляемых пальцев кубок и убирая на свою половину стола, чтобы я никак до него не дотянулась. На мои гласные претензии тот лишь улыбнулся. — Ещё немного — и я с тобой не совладаю… Наслышан, какая ты бойкая и воинственная, когда разозлишься.       — И что с того? — злобно уставилась на него. — Ну уж прости, прилежной девочкой я никогда не была. Хочется заботливых и услужливых — заведи себе любовницу! Может, она заодно тебе ещё и родит вместо меня… Какая гора сошла бы с плеч!       — Я понимаю, что тебе всё это не нравится, но… — Галиб причесал шевелюру, пряди которой успели упасть ему на лицо. И это выглядело весьма соблазнительно, стоило признать. — Неужели я настолько плох в твоих глазах? Не пойми неправильно — ты далеко не в моем вкусе. Но я ведь сейчас здесь, с тобой… исключительно ради тебя и…       — Оставь эту чушь для кого-нибудь другого! — хлопнула ладонью по столу, отчего посуда задребезжала и чуть не опрокинулись ёмкости с напитком. — Я не маленькая, прекрасно знаю, что так надо, просто незачем лишний раз врать самим себе. И вообще, сколько можно впустую языком чесать? У нас осталось незаконченное дело… — Встряхнув головой, настраиваясь на нужный лад, я неохотно поднялась со стула и тяжёлой походкой переместилась на край кровати. — Давай, я готова, приступай!       — П-погоди-ка немного, — едва не выронив кубок с вином, паренёк судорожно вернул его на своё законное место и подскочил с насиженного места, отчего стул одним лишь чудом не завалился на спинку. — Ты торопишь события, я прям так сразу не могу… Нам стоит узнать друг друга получше и всё такое…       — Боги, ты вроде старше меня, а ведёшь себя как ребёнок! — В порыве нахлынувшего на меня раздражения я в пару движений стряхнула с себя сапожки и уже намеревалась одним рывком «вылезти» из тесного платья, как палец остановился на лямке одеяния, успевшей спуститься с плеча. — Пользуйся моментом, пока я не протрезвела… Портки снимай, чего встал?!       — И кто ещё будет хозяином в семье, интересно? — задумчиво протянул он, подсаживаясь рядом со мной и неспешно избавляясь от тяжёлых кожаных сапог. — Когда ты говоришь в таком приказном тоне — у меня всё «желание» отпадает… которое вообще успело зародиться.       — Насколько я понимаю — для вас это не такая уж и проблема! — наблюдая за этими медленными телодвижениями, я целеустремленно потянулась рукой к его паху. Не будучи уверенной, что делаю всё как полагается, я доверилась инстинктам, что туманно подсказывали мне прикоснуться к его сокровенному месту.       — Э-э-э, попридержи лошадей! — Галиб перехватил мою руку в нескольких дюймах от паха, поспешно стиснув ноги, так и не успев избавиться от второго сапога. — Да что с тобой такое? Ты вообще девственница?       — Заткнись! — процедила я сквозь зубы, сжав удерживаемую им руку в кулачок. — Мне и так стыдно, так ещё ты подливаешь масла в огонь, говоря подобное вслух!       — Серьёзно? — начал распаляться тот в ответ. — Я вообще-то тут мужчина, а ты понукаешь мной, словно рабом для утех! И мне тоже стыдно, знаешь ли, для меня это тоже впервые!       — Так веди себя как мужчина и делай уже то, что от тебя требуется!       — Как я могу, когда ты так груба и убиваешь весь настрой?!       — А что, мне в ладоши хлопать и радостно восклицать «ох, мой рыцарь, возьми же меня скорее»? Пупок не развяжется, ваше высочество?!       — Ну, немного ласки бы точно не помешало! Ты леди вообще или ткачиха из деревни?! Боги, ну что за невыносимая девчонка…       — Да ты сам… сам!..       — Молодожёны бранятся в первую же брачную ночь… как мило.       В бурной перепалке никто из нас не заметил появившийся в оконном проёме тёмный силуэт, так не вовремя встрявший в наш разговор… не говоря уже о том, что этот хрипловатый голос был последним в списке, что я желала сейчас слышать.       — Во имя всех богов! — не обращая внимания на босые ноги, я вскочила с кровати и, поспешно одергивая платье и поправляя съехавшую лямку, гневно указала на него пальцем. — Ты ещё что тут забыл, наёмник? У нас тут ответственный момент!       — Подростковые телячьи нежности… — Плавно соскочив с подоконника, Ворон бесцеремонно опустился на стул и подхватил одиноко лежащее на фарфоровом блюдце яблоко, невесть откуда добытое в такое время якумы. — Очень жаль прерывать ваши детские игры под одеяльцем, но у меня срочная доставка.       — Нашёл время, остолоп! — Прядь светлых волос упала на глаза, и в раздражении я силилась сдуть их прочь — не было никакого желания тратить хоть какое-то время на укладывание. — Оставь, что принёс, и выметайся!       — Не тебе… — Его единственный открытый глаз блеснул в свете луны, пристально глядевший на меня. — Тебя.       — Что это значит? — вмешался наконец Галиб, успевший вновь обуться и выскочивший вперёд в одних штанах с оголённым торсом, отгораживая меня от наёмника в подобии живого щита. — Объяснись немедленно!       — Эта девочка слишком важна, чтобы оставлять её кому-то ещё, — Ворон неохотно перевёл взгляд на парня, грациозно играясь с яблоком, подбрасывая в воздух и ловя не глядя. — На неё давно уже имеются определённые планы. Судя по отсутствию крови на простынях — я весьма вовремя.       — Т-ты… — вырвалось у меня.       «Кто-то ведёт двойную игру… — пронеслись в памяти отголоски обрывочных фраз. — Ненадежный источник… с нами просто играют…»       — Ты с самого начала саботировал всё предприятие, — заключила я.       — Всё же ты не такая дура, какой пытаешься казаться, — равнодушно бросил Ворон, разглядывая красновато-зеленоватый плод в своей ладони. — В таком случае мне не нужно пояснять, что последует далее?       — Экий ты самоуверенный, мавр! — Видимо, поняв, к чему всё ведёт, Галиб стремительно отскочил назад. И уже в следующее мгновение по помещению раздался характерный металлический звон — паренёк принял боевую стойку со слегка согнутыми коленями, выкинув перед собой изогнутый короткий меч. — Не недооценивай представителя славного дома Рагхар, безродная чернь!       — Стой, Галиб! — я порывалась было остановить его, но тот оттолкнул меня в сторону, словно плюшевую игрушку. — Он тебя!..       Казалось, я летела на пол целую вечность — за это время до моего слуха успели донестись свист летящего предмета, звон клинка, разрубающего что-то, ужасный треск падения чего-то тяжёлого, и, наконец, глухой всхлип, сопровождаемый смачным хрустом.       Когда же я подняла голову и сфокусировала взгляд — всё было кончено. В свете яркого лунного света, льющегося через широкие окна, две тёмные фигуры, казалось, обнимали друг друга, словно неразлучные друзья. Но вот силуэт слева легонько вздрогнул, на пол потекла ровная струйка тёмной жидкости, плавно стекающей с подбородка. Короткий изогнутый меч звучно шмякнулся об пол, выпав из конвульсирующих пальцев. Фигура справа мягко начала отводить руку назад — каждый короткий рывок сопровождался резким вздрагиванием головы оппонента, — и с последним рывком Галиб рухнул, словно подкошенный. Уже у лежащего паренька я смогла разглядеть заметную щель в районе затылка — Ворон проткнул несчастного кинжалом через рот, судя по всему. Несмотря на недавнюю неприязнь, меня охватили гнев и скорбь. Пускай я не знала его так, как Кирби или Иллиана, но он определённо не был плохим человеком и не заслуживал такого исхода. Проклятье, да кто вообще такое заслуживал? Когда всё это закончится?!       — Ублюдок! — выкрикнула я, уже успев вскинуть правую руку и начав выводить один из сильнейших сигилов, что всплыл в памяти. Эта техника могла уничтожить всё помещение, но мне уже было всё равно. Я хотела только одного. Чтобы… этот… ублюдок… — Сдохни!       — Какая экспрессия, — насмешливо прохрипел тот и быстрым движением руки вынул из-за пазухи небольшой тряпичный свёрток и покачал им перед моим лицом. — Хочешь меня убить? Что ж, попробуй, будет забавно… Ох, верно, но сперва взгляни-ка на это.       — Что ты… — Наёмник встряхнул тряпкой, и на пол мягко полетели клоки серебристых волос. Это не могло быть просто совпадением, это же не… — Что ты с ней сделал?!       — Значит, теперь ты настроена поговорить? — Его лицо, закрытое за чёрными лоскутами ткани, склонилось ко мне. Единственный широко распахнутый глаз изучающе уставился на меня, вводя в ступор, что рука непроизвольно ослабила поток эрия, и сигил развеялся. — Ничего я с той эльфийкой не сделал… пока. Будешь паинькой — и не сделаю. Насчет неё не было никаких указаний, и мне без надобности её трогать. Так что, добровольно пойдёшь, или как?       — Сукин сын… — Солёные слёзы падали на холодный резной пол, перемешиваясь с трепыхающимися от сквозняка серебряными волосами, и попадающие на подрагивающие губы. — Я не знаю как… не знаю когда… но я достану тебя.       — Это будет весьма занятно.       Наёмник приподнял мою голову за подбородок, а затем его лоб неожиданно встретился с моим носом… и далее я уже ничего не запомнила.       Кроме разрывающей череп тупой боли и сухо брошенной напоследок фразы:       — Жду с нетерпением.

***

      — Что-то она больно тощая, — сквозь неприятный звон в ушах начали прорываться отголоски мужских голосов. — Мой господин предпочитает девочек поувесистее.       — Она ещё растет, — заверил того второй. Этот басистый голос… прямо как у той жирной свиньи, что толкала речь во время праздника «Памяти», его невозможно было ни с чем спутать: такие же порой похрюкивающие нотки, очень контрастирующие с его мясистой тушей. — Не забывайте, что перед вами последняя из рода Ванбергов, очень почитаемого в этих краях. Думается мне, она станет прекрасным дополнением к коллекции вашего господина.       — Вы, как всегда, за словом в карман не лезете, лорд Лоуренс, — усмехнулся незнакомец. Моя догадка оказалась верной — Лоуренс Кингсли, один из пяти членов совета Хигадеру. Проклятый наёмник работал на него, и я в итоге угодила к этому хрюнделю в лапы. От бушующего во мне гнева все сложнее было сохранять самообладание, прикидываясь спящей: всё же на моей стороне оставался только элемент неожиданности. — Она в самом деле непорочна? Всё-таки сто пятьдесят тысяч тэн за дряблую и слабую девчонку… да ещё если и познавшая мужа — на что она сгодится?       — Со слабой это вы преувеличили, Рамул. — Пухлая и потная ладонь сжала моё запястье и приподняла над кроватью. Мне стоило великих усилий, дабы сдержаться и не ударить его. — Она только кажется слабой и беззащитной. Почти цукату назад эта мелочь смогла обездвижить полдюжины стражников, когда те пытались её задержать. Не знаю откуда, но она владеет магическими техниками, вам следует быть настороже.       — Вот как… любопытно, — проговорил тот, кого назвали Рамулом, и умолк, явно над чем-то раздумывая.       — Хозяин, где у тебя тут удобства? — откуда-то со стороны донёсся уже столь ненавистный мною хрипловатый голос Ворона.       — Чтоб тебя, — сплюнул Кингсли, бормоча что-то под нос. — Вниз по коридору и последняя дверь у поворота. Не мешай, ты своё дело уже сделал. Ожидай оплаты молча и не встревай.       — Какая дерзкая у вас прислуга, — скептично фыркнул Рамул, когда хлопнула дверь: наёмник покинул помещение, более никакого постороннего присутствия не ощущалось, кроме этих двоих. — Мой господин давно бы уже его голову на пику насадил.       — У всех свои недостатки, — философски протянул тот. — На данный момент этот наёмник — моя лучшая сделка за последнее время, его репутация опережает его самого. Я не имею привычки разбрасываться хорошими людьми… даже если они не следят за языком. Тем более, когда такой огромный дефицит этих самых людей.       — Практично, мне трудно с этим спорить.       — А раз так, — Кингсли потёр вспотевшие ладони, что этот противный звук разошёлся по всему помещению, — то вернёмся к проблемам насущным. Так вы согласны на озвученную сумму? Учтите, что уступать дальше ста сорока я не намерен…       — Сеньор Хассан очень щепетильно относится к своей коллекции рабов, и если проданный вами товар не будет удовлетворять его требованиям…       — Во имя пятерых, да девчонка определённо стоит своих денег! Да, наёмник немного перестарался, но ссадины и синяки имеют свойство заживать — личико-то всё такое же приятное! А фигура…       — Плоская больно. Мой господин такое не оце…       Рамул болезненно вскрикнул.       Я и так с трудом сдерживала себя, но когда его грубая ладонь легла на мою грудь и начала её стискивать — меня словно прорвало, и я на одних рефлексах, не глядя, пихнула мужчину куда-то в область живота… или паха, сложно разобрать. И, благодаря полученному импульсу, скатилась кубарем с кровати, больно прикладываясь плечом об пышный, но всё ещё устилавший твёрдый пол ковёр.       — Я же предупреждал, что она бойкая, — укоризненно пробормотал Кинглси, постукивая согнувшегося мужчину по спине. — Надо было её связать, пожалуй.       — Проклятье, она же сбежит! — выкрикнул Рамул.       Не дожидаясь их реакции, я неуклюже вскочила на ноги, едва не вывернув лодыжки, и подбежала к окну. Одёрнула массивные шторы…       — Не беспокойтесь, — спокойным тоном произнёс Кингсли.       И мой путь преградили внушительной толщины стальные прутья. Что это за спальня такая, с прутьями на окнах? И где я вообще? За ночной мглой сложно было что-то разглядеть, но дальние огни уличных светильников указывали на то, что это поместье где-то на окраине города. Это точно не административное здание на центральной площади… Личное городское поместье Кингсли? Вполне вероятно, у отца имелось такое же, только он там редко задерживался, предпочитая делать все дела дома, в фамильном замке Ванбергов. Боги, да о чём я вообще сейчас думаю…       Намереваясь смести этих двоих со своего пути — пускай даже мои руки будут запятнаны кровью, — я развернулась и уже вскидывала правую руку для выведения нужного сигила, как мой взгляд зацепился за смотревшие на меня наконечники стрел, что уже были оттянуты назад и готовы отправиться в полёт при малейшей провокации. Трое лучников… тут уже никакая удача не поможет: промахнётся один — двое других достанут наверняка. Выродки предусмотрели похожее развитие событий и подстраховались.       — Леди Сириен, как грубо, — надменно пропыхтел толстяк, размеренным шагом приблизившись ко мне, тем не менее стараясь не попадать в зону поражения стрелами. — От этого человека зависит ваша дальнейшая судьба, а вы его калечите. Ай-ай-ай.       — Прожить рабом до конца своих якум или умереть… это вы называете «выбором» судьбы? — медленно опуская руку, дабы не спровоцировать стрелков, я, подобно загнанному в угол дикому животному, прорычала в сторону Кингсли. — Даже после всего произошедшего вы не упускаете возможность заработать.       — А как иначе, девочка моя? — широко улыбнулся тот. — С этими королевскими предписаниями с каждой якумой становится всё сложнее и сложнее извлекать прибыль. Приходится искать альтернативные пути, экзотические товары и услуги.       — Работорговля и наркотики? — прошипела я. — Именно из-за второго вы убили моего отца, ведь так?       — Можете верить, можете нет, но я искренне уважал лорда Гарруса, — неожиданно посерьёзнел Кингсли, даже остановившись на полпути. — Он тот человек, что внушал уважение одним лишь своим видом, даже несмотря на то, что был ещё тем упёртым бараном. Он отказывался принимать реальность такой, какая она есть, вбив себе в голову мифические идеалы и непреклонно следуя им. Ему нужно было просто оставить всё как есть, но нет… едва прознав про наши тайные сделки — этот дурак всерьёз решил нам угрожать разоблачением перед «короной», даже не удосужившись подстраховаться. Он лишь поплатился за свою недальновидность… Вы прямо копия своего отца — такая же упёртая и наивная. Вам следовало исчезнуть сразу же, но вы продолжали копошиться под носом, словно назойливая муха, мешая и разрушая всё то, что я выстраивал много якум!..       — Лорд Лоуренс, прошу вас, — подал голос Рамул, всё это время молчаливо ожидая чего-то. — Не стыдно вам запугивать ребёнка? Впрочем, она крепче, чем я думал. С таким характером она непременно приглянётся моему господину.       — Я же говорил! — оживился толстяк и, напрочь позабыв обо мне, с довольным видом вернулся к спутнику. — Так вы уже решили?       — Я удовлетворён увиденным, — кивнул тот. — Однако нужно утрясти один важный нюанс. Девочка довольно долгое время находилась не пойми где — нужно убедиться, что её никто не «попортил».       При этих словах я невольно сжала кулаки. Словно о скотине завели речь…       — Наёмник заверил, что она невинна, — почесал затылок толстяк. — Впрочем, можете и сами убедиться, если имеется нужный опыт…       — Ч-ч-чего?! — выпалила я, но тут же умолкла — вид нацеленных в тебя железных наконечников ни на шутку пугал и заставлял вжаться в стену.       — Только если вы её свяжете, — подумав, кивнул тот наконец.       — Вы двое. — Толстяк повернулся к лучникам и сделал короткий жест рукой в мою сторону.       Те без лишних пояснений опустили луки и с подстраховкой в лице третьего, что всё ещё держал меня на прицеле, умело вывернули мне руки, сцепив их за спиной. Вырываться смысла не было, да и против двоих мужчин это довольно затруднительно, поэтому я покорно стояла, пока на мои запястья накидывали тонко плетённую верёвку, больно врезающуюся в кожу. Не особо церемонясь, меня уложили обратно на кровать. И вот тут я уже не могла смирно лежать, когда смуглое лицо с ровно подстриженной чёрной бородкой опустилось к моим ногам, намереваясь заглянуть под подол платья.       — Подержите её, иначе я могу случайно навредить, — ровным тоном произнёс Рамул, придерживая мои брыкающиеся ноги.       Один из стрелков крепко упёрся руками в мои плечи, не позволяя извернуться, когда как второй стиснул правую лодыжку и отвел ногу в сторону — левую продолжал удерживать сам Рамул.       — Будешь брыкаться — и повреждений не избежать, — озабочено произнёс он, с сочувствием поднимая взгляд на меня. Его глаза выражали искреннее сожаление и как бы говорили «такая уж работа», но мне не становилось от этого легче: подобное положение для леди… да для женщины вообще было крайне унизительно. На мгновенье я даже всерьёз задумалась, является ли смерть страшнее того, что произойдёт сейчас? Или того, что произойдёт позже, когда меня доставят его сеньору? — Это не займёт много времени, просто расслабься и…       Просвистевшая рядом и угодившая в подушку стрела взбаламутила всех присутствующих. Будучи самым опытным на вид, Рамул вышел из оцепенения раньше всех и обернулся…       И тут же его голова запрокинулась назад под напором угодившего в его правый глаз миниатюрного кинжала. Из образовавшейся раны брызнуло красным, попадая прямо на платье и частично застилая глаза.       В помещении воцарилась брань и лязг вынимаемых из ножен мечей. Но спустя пару мгновений всё это закончилось, уступая место могильной тишине. Ощутив отсутствие хватки на руках, я поспешно утёрла лицо длинным рукавом знатно запачканного платья, хотя тугой узел на запястьях всё время норовил изрезать кожу и мешал полноценно пользоваться конечностями.       — Вот же дерьмо! — не удержалась я от ругани, едва смогла разглядеть приключившуюся бойню… посреди которой возвышалась одинокая фигура в чёрном плаще и натянутым до самого носа капюшоном. — Тебе доставляет удовольствие убивать всех налево-направо, я не пойму?!       Наёмник с невозмутимым лицом — вероятно, ведь тёмные бинты повязки не позволяли сказать наверняка — выдёргивал из тел маленькие, причудливой формы кинжалы, вытирал кровь об одежду убитых и прятал клинки в поясные кожаные петли, не обращая на меня никакого внимания, что почему-то ещё больше выводило из себя. Да что здесь вообще происходит? Это уже не двойная, а какая-то тройная игра… Да на чьей он, Тамоно вас раздери, стороне?!       Ошеломлённая произошедшим, я уже не знала, как на это реагировать. Поддавшись какому-то навеянному чувству, я с омерзением выдернула нож из глазницы осевшего рядом Рамула и набросилась на незащищённую спину Ворона, едва тот присел над трупом Кингсли, намереваясь забрать своё оружие из его туши.       — Хорошая реакция, — довольно прохрипел тот.       Даже не глядя, его рука перехватила мои, когда кончик ножа почти коснулся шеи. Это не просто мастерство, а какое-то шестое чувство… он человек вообще? И вот тут меня пробрало настоящим страхом. Если даже после предательства я ещё хоть как-то могла понимать его мотивы, то теперь предсказать дальнейшие действия не представлялось возможным. Я не имела ни малейшего представления, что творилось в голове этого мерзавца, и какие цели он преследует. Он будто бы просто развлекается, лишая жизни всех, кто ему встречается на пути… и сейчас я недвусмысленно возвышалась над ним с его же ножом в руке.       — Почему ты дрожишь? — кашлянув в кулак, пробормотал тот, развернувшись ко мне лицом. — Я так сильно тебя пугаю?       И впрямь, мои руки, чьи пальцы крепко сжали рукоять ножа, начали ходить ходуном, но вовсе не из-за напора, желая достать лезвием до шеи наёмника. Меня трясло от неизвестности происходящего.       — Не ты, — выдавила я, — твоя непредсказуемость. Чего ты хочешь?       — Я много чего хочу, — в задумчивости тот склонил голову, при этом продолжая болезненно сдавливать кисти рук, вынуждая меня выронить нож. Кусок металла грациозно отскочил от мраморного покрытия, встретившись с полом кончиком, и со звоном укатился в сторону. — Но сейчас мне хочется, чтобы ты прекратила бессмысленные попытки убить меня — нам нужно действовать заодно, если мы хотим выбраться отсюда.       — Зачем всё это? — я вперилась в него негодующим взглядом. — Что это за безумие? Кто ты вообще такой?!       Его единственный глаз блеснул в пламени настенных светильников. И выругавшись, Ворон отпустил мои руки. Наёмник поднялся во весь рост и неожиданно, откинув назад капюшон, принялся стягивать тёмные лоскуты повязки. Не знаю, что он задумал, но более подходящего момента может и не представиться — я медленно начала сдавать назад, незаметно концентрируя эрий в ладони, намереваясь отбросить его мощным толчком к стене и, если повезёт, тем самым оглушить. Глубоко вдохнув, я неуклюже согнула руки в локтях, насколько позволял тугой узел на запястьях.       Но наёмник уже успел ослабить повязку и на лоб упала прядь коричневых растрёпанных волос. Спустя мгновенье повязка полностью спала, открывая моему взору обезображенное ожогами лицо. Красновато-розовый «узор» на всю левую половину лица страшно притягивал всё внимание к себе и заставлял поёжиться от ощущения, словно это произошло с тобой, будто ты сейчас ощущаешь невыносимый жар на собственной нежной коже. Эти глаза смотрели на меня знакомым и ставшим уже родным, хоть и по-прежнему неприятным, взглядом. Небесно-голубая роговица теперь осталась лишь на одном глазу — второй налился чем-то красно-оранжевым и вызывал смешанные чувства. Едва закончив разглядывать лицо, я заметила, что часть волос на левой стороне приобрела угольно-чёрный оттенок, где проходил шрам от ожога, придавая его владельцу ещё более несуразный вид.       У меня ещё оставались сомнения, не лишилась ли я окончательно рассудка, когда он криво улыбнулся и всё тем же хрипловатым голосом произнёс, развеивая остатки иллюзий, что это всего лишь совпадение:       — Давно не виделись… малявка.