Наследие богов

      — Коля, ну что ты как маленький? Не читай газету за столом!       — Это важно, Насть, сегодня должна быть опубликована статья моего хорошего коллеги… Да где же она, чёрт?..       — Завтрак остынет ведь! Я разогревать заново не буду!       — Да понял я, понял…       Едва выйдя из своей комнаты, я уже расслышал препирательства этих двоих… Что за люди? Как дети малые, хотя у самих уже свой подросший. Но я знаю, что подобные эксцессы происходят не со зла — такой уж у них характер, никто не любит уступать другому. И тем не менее их брак нельзя было назвать плачевным — после каждой такой сцены они, улыбаясь, обменивались любезностями и порой удалялись в свою комнату… тогда я не знал зачем, а сейчас как-то и неловко об этом думать.       — Ох, малыш, ты уже проснулся? — Мягкий звонкий голосок тут же встретил меня, стоило лишь потянуть за ручку кухонной двери.       — Вы не могли бы так не шуметь с утра пораньше? — протирая глаза, страдальчески прошепелявил я, как если бы только вышел из двухмесячного запоя. — Не все в доме так рано встают, уважайте других людей.       — Ты такой забавный, когда смурной, — рассмеялась женщина, поддевая лопаткой очередной румяный блинчик и переворачивая на другой бок, отчего кухню заполонило шипение масла и приятный аромат выпечки. — Иди поскорей умойся, твоя порция вот-вот поджарится!       — Да-да, — неопределённо махнул рукой, как это обычно любил делать читающий газету мужчина. Всё же мы были похожи с ним больше, чем я полагал. — Доброе утро, мам.       — Ну вот, можешь же быть обходительным, когда захочешь, Ильюша! — лучезарно улыбнулась она, что, казалось, будто комната освещается не благодаря восходящему солнцу, а исключительно этой улыбке. — С утречком, малыш!       — Ради всего святого, женщина, ему уже не пять лет, — не отрываясь от газеты, пробубнил мужчина, но в последний момент бросил на меня смирительный, но всё же заботливый взгляд. — Иди умойся и принимайся за завтрак — времени не так много.       — Д-да, хорошо, — с трудом кивнул я под напором его пристального взгляда. Он догадался о чём-то, но решил меня пока не мучить, а дать «продышаться»? У-ух, мне становится страшно… но всё же… — С добрым утром, пап.       Вынужденному довольствоваться невнятным кивком, мне ничего не оставалось, кроме как послушно убрести в ванную. Я поспешно сбросил с себя бельё и залез под душ, весело матерясь сквозь зубы, дабы предки не услышали, под напором холодной струи. Ничто так не бодрит с утра, как холодный душ… правда, потом голова жутко побаливает, когда мозги «коченеют», но это не смертельно.       Ввиду отсутствия пара, я сразу, по выходу из керамической «ложи», застал в зеркале посвежевшее, хотя и успевшее обрасти колючей щетиной, лицо. Даже после душа видок у меня больно потрёпанный — не удивительно, что меня «раскрыли». По крайней мере вчера на драку, судя по всему, не нарвался и ничего не натворил: моё привычное гладкое лицо без синяков или шрамов; нос всё с той же лёгкой горбинкой, но нигде не сломан; губы, уже привычно создававшие неприглядную картину, уходя уголками вниз, напускали образ человека, что постоянно чует неприятный запах и его вот-вот стошнит… да ещё и царапина на нижней губе откуда-то, но, благо, заметна лишь при приближении; сосульки каштановых волос — а после воды, скорей, горько-шоколадных — укрывали два блестящих голубых глаза, тем не менее вяло смотрящих перед собой, наполовину закрываемых уставшими веками. Чёрт знает, когда я вчера пришёл домой, но выспаться мне явно не удалось.       — Тебе сметаны или варенья? — поинтересовалась мать, стоило мне заползти на кухню в помятых старых «трениках» и футболке. Она даже не оглянулась… И как эта женщина только умудряется всё подмечать?       — Сладкого ему побольше наложи, — ухмыльнулся отец, бросив на меня мимолётный взгляд исподлобья, когда я опустился на соседний с ним стул. — А то с такой рожей постоянно, будто его с детства кислятиной пичкали… все девки разбегутся.       — Старая шутка, бать, — негромко фыркнул я и поспешно повысил голос. — Сметану, не люблю сладкое.       — В чём-то он прав, малыш… — Перед моим носом возникла тарелка с шестью (!) крупными блинчиками и ровно выложенными с краю «холмиками» сметаной и земляничным вареньем… Ну ё-моё, я же не просил! — После вчерашнего тебе не помешает поесть сладкого.       — Блин, — символично пробубнил я, отводя взгляд. — Заметили-таки?       — Ты нас за дураков держишь? — строго произнёс отец, отложив наконец газету и потянувшись рукой к своей кофейной чашке. — Думаешь, мы не знаем, что нынче подразумевает молодежь под «впиской»?       — Мне уже есть восемнадцать, если что! — поспешил я занять «оборону», пока по мне не начали «лупить из тяжёлой артиллерии». Блин, и как они только об этом пронюхали? Подслушивали мой телефонный разговор с новоиспечённым соседом по комнате? — Да и в общаге по-другому никак, вы же должны это понимать! Мне нужно влиться в коллектив, иначе опять буду сам по себе… Мне всё же хочется с кем-то подружиться…       — Нажираясь как свинья? — закатил он глаза. — Ты же не в «шарашку» поступил, а в престижный столичный университет, да ещё и на «психфак». И ты ещё метишь в интеллигенцию?..       — Не кипятись, Коля, они ведь ещё дети, — мягко улыбнулась мама, взъерошив мне ещё не успевшие высохнуть волосы.       — Вот придёт потом к нам "пузатенькая" студентка с воплями «это твоя вина — тебе и отвечать» — вот тогда будем смеяться, какие это "дети".       — Коля!       — Да всё нормально, мам, — поспешил я разнять этих двоих. — Батя прав — какая девчонка вообще ко мне подойдёт с такой-то миной? Да и ничего такого там не было: выпили немного водочки, потом пивом догонялись… музыка, танцы, фильмы какие-то смотрели… Я что-то уже и не помню, что там дальше было…       — Зато твоя мать отлично помнит, — фыркнул отец, отставив в сторону опустевшую чашку. — Мало того, что перебудил всех в три часа ночи, так ещё и прихожую "облагородил"… Твоей маме потом пришлось всё это отмывать.       — Коля, ну что ты за человек? — насупилась та, поправляя длинные белокурые волосы, успевшие повиснуть на плечах. — Не видишь, что ему и так плохо?!       — Нет, всё нормально, — усмехнулся я, отчего оба уставились на меня с недоумением. — Я это заслужил… я и правда виноват — простите. Больше вообще пить не буду… или очень умеренно.       — Вот это мой мальчик! — радостно воскликнула мать, заключая меня в крепкие объятия, что я едва не поперхнулся пищей. Всё же для хрупкой женщины у неё довольно сильная хватка.       — Ма… ма, за… души…шь!       — Настя, хватит, и впрямь ведь задушишь, — впервые за утро улыбнулся отец, наблюдая за нами. — Лучше подлей кофейку, если не трудно.       — А где волшебное слово? — недовольно пробубнила она, тем не менее отпустив мою голову, и я облегченно вздохнул.       — Лю-юблю-ю-ю, — игриво протянул отец, демонстративно покачивая в воздухе пустой чашкой.       — Вот же проказник… — Покраснев, она небрежно выхватила у него чашку и направилась к кофеварке. — Это грязный приём!       — Зато действенный, — усмехнулся тот, подмигивая мне. — Учись, сын, как нужно женщин укрощать. Рано или поздно пригодиться, как надумаешь заводить себе… Ай!       — Спасибо, что-то не хочется, — с усмешкой ответил я, наблюдая за шипением отца после того, как всё услышавшая мать огрела того алюминиевой лопаткой по голове, после чего суетливо принялся за еду.

***

      — Настя, ёшкин кот, ну ты прямо как маленькая…       — Не будь занудой, дорогой, — озорно пропела та, плавно уходя в сторону от руки мужа, что рьяно намеревался дотянуться носовым платком до её лица. — Дай хоть вдоволь насладиться последним летним днём в кругу семьи.       — Да наслаждайся сколько душе угодно, только не нужно ходить поросёнком в общественном месте!       Наблюдая за "веселящимися" родителями, меня невольно пробило на смешок — и впрямь как дети… хотя обоим уже за сорок. Гуляя по озеленённому Екатеринскому парку, мы первым делом "вооружились" мороженным в ближайшем кафе, и не успев толком отойти подальше, мать уже умудрилась измазаться носом — она всегда вела себя ветрено и не обращала внимания на подобные мелочи. Что довольно быстро провоцировало отца на заботу… порой вовсе неуместную, отчего та откровенно издевалась над ним. Будь я подростком, то, вероятно, уже слинял бы от них куда подальше, дабы не позориться. Но меня отчего-то лицезрение их ребячества только радовало и заставляло расслабиться. С бумажками давно покончено, вещи в общагу перевезены, и завтра уже настанет пора усердно учиться — стоит как следует отдохнуть сегодня, тут с ней спорить было сложно.       — Илья, хоть ты ей скажи, — процедил сквозь зубы отец, так и не достав платком до лица супруги, которая, правда, уже и сама успела соскрести таящий сгусток и отправить в рот.       — Забей, бать, ты же её знаешь, — пожал я плечами.       — Ай, от тебя никакого проку, — раздражённо махнул рукой отец. — Никогда ничего не можешь сделать, как надо.       — Неправда! — моментально насупилась мать, прекратив выплясывать вокруг отца и смерив того наигранно-злобным взглядом: она не умела сердиться всерьёз, будучи простодушной. — Ильюша вырос прекрасным мужчиной, получше некоторых.       — Я знаю, — губы отца вытянулись в зловещей улыбке, и та слишком поздно поняла, что оказалась в ловушке его крепких объятий, — ведь он весь в меня. Попалась!       — Вот негодник! — захохотала она. — Опять хитришь! Нечестно!       — Как нас учит история: на войне и в любви все средства хороши. — Его губы коснулись некогда испачканного мороженым кончика носа. — Сама виновата, что открылась.       — Бать, ну не на улице же! — взмолился я, наблюдая их «брачные игры» поодаль, то и дело озираясь в поисках сторонних взглядов. Благо сегодня среда и посетителей можно по пальцам одной руки пересчитать.       — Не будь занудой, малыш, — имитируя мамин голос, весело протянул отец, попутно прижимая к себе хрупкое женское тело в бежевом пальто — уже становилось прохладно и пришлось одеться потеплее. — Это нормально, когда взрослые люди выражают свои чувства друг другу.       — Ну не на людях же, чес слово! — я в отчаянье потёр переносицу, заодно тем самым прикрыв взор от, как мне казалось, неподобающего поведения. — Телячьи нежности… бе-е-е.       — Вот же ж маленький лицемер, — он поднял строгий взгляд, отпуская супругу и поправляя упавшую на лоб чёлку тёмных волнистых волос. — Значит, матери можно вести себя как ребёнок, а мне побыть «молодым» нет?       Хищно улыбнувшись, он что-то тихонько нашептал матери на ушко, после чего та одобрительно кивнула. Я даже сообразить ничего не успел, как её тонкая, но крепкая рука схватила меня за ворот спортивной куртёнки и потащила навстречу отцу, чья зловещая аура не предвещала ничего хорошего… да ещё эти раскинутые в разные стороны руки пугали до жути.       — Ч-чего?! — воскликнул я, когда их руки крепко сцепились на моих плечах, тем самым зажимая меня с двух сторон, не позволяя выпутаться. — Не-не-не-не! Мне не восемь лет, аллё! Отпустите уже, хватит меня позорить!       — Будешь знать, как умничать, — с животным оскалом процедил отец, прижимаясь ко мне справа и задавая пеший темп, вынуждая меня послушно идти следом в обнимку.       — Да будет тебе, малыш, — моего виска коснулись горячие тоненькие губки, а давление слева увеличилось. — Когда мы ещё вот так выберемся куда-нибудь всей семьей?       — Не-е-е хо-о-очу-у-у-у!       Стыд и смущение захлестнули моё сознание, я ощущал себя подобно шашлыку на вертеле. Здоровый восемнадцатилетний жлоб идёт под ручку с родителями — что может быть хуже? Но мое сопротивление, на удивление, быстро сошло на нет, и я уже самолично шёл вдоль ребристого из-за ветерка пруда, обняв в ответ двух самых дорогих мне людей. День и правда выдался потрясающий.

***

      — Чё, серьёзно?!       — Вуа-а-а, идиот, не так громко! Я из-за тебя чуть не оглохла!       Услышанное так меня поразило, что я не смог сдержать восторга, громко воскликнув в динамик смартфона, отчего на том конце угрожающе зашипели девичьим голоском.       — П-прости, просто я так давно этого ждал, ты не поверишь… Нет, серьезно? Пожалуйста, скажи, что это не сон!       — Боже, ну ты как маленькое дитя, — пробурчал голос. — Я сейчас перед компьютером, могу хоть полностью зачитать.       — Нафиг полностью, давай самое главное!       — «Обновление от 30.08.2016. Добавлены: возможность постройки базы гильдии, шмот, мобы… бла-бла-бла… где это там? А, вот . Введена новая раса «Звероморфы»: представители звероподобных антропоморфных существ, преимущественно кошачьих и собачьих пород, обладают врождёнными навыками» … Э-э-э, что это за мерзкие звуки там у тебя?       Только после её резкого высказывания я заметил, что всё это время как-то странно мурлыкал, подобно котёнку, и обильным слюновыделением успел запачкать новенькие кроссовки. Действительно, чего это я… Конечно, не секрет, что я давно мечтал «побегать» за миленькую кошко-девочку, а эти долбаные «разрабы» остановились на людях, эльфах и дворфах. Только такая реакция смутила даже меня, хотя меня мало что могло смутить в этой жизни — интернет успел показать мне все ужасные, и не только, вещи.       — Хе-хе, ну, — замялся я, не зная, как ответить.       — Да не утруждайся, — усмехнулся голос. — Ольена прекрасно осведомлена, какой Ильюша извращенец и зоофил.       — Эй, полегче на поворотах, маленькая!.. — прикрикнул я в трубку, едва не выругавшись, но вовремя взяв себя в руки: всё же Оля ещё ребенок, хоть и достигший пубертатного периода… но материться всё равно не стоило, у меня на это особый «пунктик». — Чего и стоило ожидать от девчонки. Вы никогда не поймёте всё величие моэ! Мы, мужчины, любим всё миленькое! А что может быть более милым, чем девушки со звериными ушками и хвостиком?! Правильно — только лоли со звериными ушками и хвостиком!       — Оу, да ты ещё и педофил? — издевательски протянула она. — Я уже строчу анонимку в РКН…       — Дура! — испуганно выпалил я. Что бы там ни говорили, а с полсотни людей, судя по слухам, уже привлечены к уголовке из-за сущей ерунды… и мне не очень-то хотелось испытывать судьбу, а с этой малолетки станется. — Я просто сказал, что они миленькие, ничего более… хватит издеваться!       — Ладно-ладно… боже, — закатила глаза (судя по интонации, но это не точно) Оля. — Какие мы серьёзные-то.       — Может потому, что я уже достиг возраста несения полной уголовной ответственности? — недоумённо бросил я. — Не шути так — ты не знаешь, в какой стране мы живём?!       — Ну прости-и-и, — виноватым голоском пропела та. Блин, она знает, что это миленько, и что я не могу долго сердиться. Долбаный манипулятор! — Ты так и не ответил, как у тебя дела. Сказал лишь, что с родителями выбрался на прогулку… Ну и умора.       — Молчи, козявка, — вздохнул я, уже не в силах сердиться, а просто для порядку, чтоб не распускалась. — Ничего смешного, что ты хочешь провести время с близкими людьми.       — Так говоришь, будто вы редко видитесь.       — Ну…       И ведь верно — почему у меня закралось в сердце чувство, будто я их лет десять не видел, хотя мы вполне счастливо живём вместе, и я только-только собираюсь жить отдельно в общежитии?       Да какая разница, нашёл о чем голову ломать…       — Не знаю, — честно ответил я. — В любом случае, нам было весело. Знала бы ты, как тут под вечер красиво становится — деревья приятно шумят листвой, лампы загораются приятным зеленовато-желтоватым и их блики «играют» на воде. Предки как раз сидят на лавочке, наслаждаются пейзажем.       — Не знала, что ты такой романтик, — с трудом сдерживая хохот, похрюкивала та.       — Нет, блин, лучше весь день за компом просидеть, как ты? — насупился я. — Завидуешь — завидуй молча!       — Да-да, прям чёрной завистью исхожу. Ладно, не буду тогда мешать вашей идиллии.       — Эй, пого… — Но из динамика уже раздался характерный «дзынь», оповещающий о разрыве связи. — Ну что за девчонка?..       Подростки… что с них взять? Для них вполне естественно держаться подальше от родителей — «бунтарский» дух и всё такое. Не скажу, что я далеко от них ушёл, но всё же не могу отрицать, что мне и правда понравился сегодняшний день. Пускай эти двое и ведут себя порой вызывающе, но такая их «живость» радует и глаз, и сердце. Даже сейчас, стоя под кроной дерева, я наблюдал, как они нежатся на деревянной скамье и что-то нашептывали друг другу… отсюда не разобрать. Ну прямо как подростки, дорвавшиеся до прелестей интимной близости и открывшие в себе ранее неизвестные «чувства», хотя им, напомню, давно за сорок. Отец закончил что-то рассказывать, на что мать весело рассмеялась, попутно зарываясь в его кожаную куртку с меховым воротом. Их волосы переплелись из-за очередного порыва прохладного ветерка, но им не было до этого никакого дела. Они действительно хорошо смотрятся вместе, хотя порой ругаются из-за мелочей.       И наблюдая за этой прекрасной картиной, меня все больше мучали слова Оли. Почему я так радуюсь подобным мелочам, будто меня не было рядом довольно продолжительное время? Я не помню, чтобы кто-то из них уезжал. По крайней мере в одиночку, только все вместе. Что-то меня терзало. Здесь что-то не сходилось… Не хватало крохотной детальки, чтобы «паззл» получился цельным. Голова уже начинала раскалываться от избытка напряжения, что я заскрежетал зубами.       Интуитивно глянул в смартфон, попутно снимая блокировку экрана: «Ср. 31.08.2016». Будний день. Народу не так много, хотя к вечеру начало прибавляться. Зачем-то зашёл в «контакты» и пролистал большим пальцем небольшой, но всё же забитый чьими-то номерами список. Все номера я знал, однако сказать что-то про их владельцем почему-то затруднялся… это вгоняло меня в тупик. Но сильнее всего меня терзал сам мобильный: привычный «аирбот», ибо «фрукт» слишком понтово и дорого; синий блестящий корпус; камера довольно хорошего для своей цены качества; знакомые мобильные игрушки сразу же нашлись…       Синий корпус? Постойте, я же всегда предпочитал «нейтральный» — чёрный. Да и больно он новенький, хотя у меня складывалось стойкое ощущение, что он должен быть затёртым и обшарпанным. Не знаю почему, просто «должен» и всё… что за чёрт?..       Синий…       Я опустил взгляд на рукав — светло-синяя ткань лёгкой спортивной куртки. Но я же никогда не любил синий цвет, с чего бы я стал такое покупать? Не говоря уже о самой куртке — будто гопник с района, только семок не хватает. Пальцы коснулись гладкой синтетической ткани… и их невольно обдало током — на кончиках появилось ощущение мягкости, как если бы я касался шерстяной ткани. Какого…       — Хрена, — вырвалось у меня.       Глаза бешено бегали то по «чужому» мобильному, крепко зажатому в правой руке, то по одежде, которую я бы никогда не стал носить. Да что за бред? Я же помню, как мы с отцом заходили в столичный бутик, где я…       Какой ещё к чертям бутик?! Я же всю свою жизнь одевался на рынке… или нет? Я уже не знал, что из этого верно. Мозг предательски смешивал «картинки» между собой, не позволяя мне разобраться в них. От столь сильного давления на черепную коробку я опустился на корточки, прислоняясь спиной к сырому после дождя дереву, и схватился за голову. Ладони моментально увлажнились от холодного пота, дыхание стало сбивчивым и тяжёлым, спину неприятно холодило, что аж мурашки начали бегать по коже.       В отчаянье я поднял взгляд на родителей, силясь позвать их на помощь, но горло першило от сухости и вырвался лишь болезненный хрип. Они, полностью погружённые в свои грёзы, не замечали никого и ничего вокруг, продолжая дурачиться на скамье. Взгляд невольно зацепился за мать, предпочитая игнорировать отца. Почему? Я же их обоих люблю одинаково. Мозг услужливо, словно в издёвку, заполонил разум множеством «картинок» из прошлого, перемешивая их между собой, не позволяя надолго сфокусироваться на чём-то одном. Однако…       Ни на одном из кадров я не заметил мать. Везде или отец, или я один… но не она. Нигде нет и кончика этих шелковистых светлых волос, что сейчас развевал ветер. От непонимания на глаза проступили слёзы, щипая и размывая реальность.       — Долго же до тебя доходило. — Чей-то тихий, но лишенный каких-либо эмоций голос прошептал в левое ухо. — Идём, тебе здесь больше нечего делать.       — Что… это?.. — губы слабо зашевелились, что даже мне с трудом удавалось что-то различить в этом невнятном бормотании.       Однако некто понял всё четко и ясно:       — Человек не может жить мечтами. Вставай. Нам нельзя здесь задерживаться, иначе может быть поздно.       Нечто помогло мне подняться, хотя ноги так сильно потряхивало, что, казалось, будто некто меня попросту держит, как тряпичную куклу. На мою руку легла белоснежная тонкая ручонка. Она не могла принадлежать мужчине… или даже женщине — такая тонкая, что создавалось впечатление, будто я мог переломить её надвое лишь прикоснувшись к ней. Развернувшись лицом к её хозяину, я обомлел — передо мной словно ангел, сошедший с небес, в изумительной белой мантии. Блестящая белоснежная кожа, распустившиеся белокурые длинные волосы, с которыми озорно «играл» ветер, ласково глядящие на меня глаза цвета чистого изумруда, тонкие, но не лишённые женского очарования губы цвета спелой вишни, маленький прямой носик и гладкие румяные щёчки. Я очарованно взирал на неё, даже несмотря на рост, выдающий в ней явного подростка. Но для меня это не имело никакого значения — передо мной был самый настоящий ангел во плоти.       — Кто… ты? — только и выдавил я из себя, словно в трансе.       — Идём.       Мягко тряхнув головой, отчего длинные волосы плавно качнулись, она потянула меня куда-то в пустоту. Казалось, этим жестом она развеяла иллюзию, раз я без труда смог последовать за ней. И даже перестал так пристально таращиться, лишь обернувшись напоследок в сторону родителей. Те по-прежнему ничего не замечали, продолжая наблюдать за покачиванием воды в пруде, склонив головы друг к другу. Мне было горько вот так уходить, даже ничего не сказав, но девушка уверенно тащила меня за собой, не позволяя ничего сделать. Краем сознания я понимал, что лучше довериться незнакомке, но на душе от этого не становилось легче. Но боль мгновенно ушла, стоило лишь перейти границу «бездны». И когда тело потеряло почву под ногами и стремительно понеслось куда-то в неизвестность — я расслабленно прикрыл глаза, отдавая всего себя этой девчушке, чья тёплая ладошка до последнего мгновенья ощущалась на моём запястье.

***

      — Гляди-ка… таки живой! Крепкий хлопэц однако.       — А он не откинется после? Нечасто мне доводилось видеть, чтобы после такого выживали.       — Да ты не мандражуй, «черныш» — для жизни важного ничего не задето. А уж остальное — сущие мелочи… разве шо девки от него будут шарахаться, хе-хе.       — Последнее меня совершенно не волнует — мне нужно, чтобы этот выродок не откинул копыта раньше времени.       — Гхы-ы-ы… Во… ды…       Едва мой разум вернулся в «эту» реальность и взял под контроль непослушное тело — глаза незамедлительно резануло голубоватым свечением. «Сукины дети, "дальний" вырубите уже… м-мать» — хотелось прорычать, но губы выдали лишь слабый хрип, и меня хватило только на одно единственное слово, что сейчас имело для меня наивысший приоритет.       — О, пациент скорей жив, чем мёртв, — весело отозвался старческий, но тем не менее бодрый голос… где-то я его уже слышал. А впрочем, сейчас мне до этого нет никакого дела. — «Черныш», подсобишь?       Вместо ответа донёсся невнятный полурык, однако через короткий промежуток времени мои губы обдало приятной влагой, хоть внутрь и попало непростительно мало жидкости, залившая мне весь подбородок и шею. Что за люди — неужто было сложно разомкнуть челюсть? Правда, вопрос «почему я сам не смог раскрыть рот, хотя буквально мгновенье назад удалось выдавить целое слово» остался где-то на задворках сознания. Да ещё острый приступ сухого кашля отбил какое-либо желание шевелить извилинами — создавалось впечатление, что я вот-вот выхаркаю собственные лёгкие.       — Паца… паца, эй? — В «кадр», наполовину скрытый прищуренными веками, передо мной влезло знакомое морщинистое лицо с блестящими в голубоватом свете седыми волосами и колючей бородкой. — Смотрю, обезболивающее ещё действует… Ты, это, не трухай раньше времени, ага. Мне пришлось здоровски повозиться с тобой — онемение членов ещё малая цена, хе-хе-хе.       Онемение… чего?! У меня что, хер отсох к чертям?!.. А, не, стоп. "Членов", их несколько, то бишь… Тьфу, это он о конечностях, походу. Чёртов неразборчивый говор, я уж было испугался. Ну это ладно, тем более если временное явление… Хотя, какое к чертям онемение конечностей, когда я всего тела не чувствую. Даже язык с губами едва ли ощущали живительную влагу, что, правда, уже начала всасываться, а её место вновь начала занимать липкая, со странным привкусом слюна. Даже сплюнуть не было возможности — челюсть отказывалась внятно раскрываться… благо, дышать удавалось без труда. Ещё бы этот шум из головы вытряхнуть… словно радиопомехи, сводящие с ума.       — Ч… чт… — Нет, бесполезно. Сколько я ни пытаюсь внятно произнести — всё тщетно. — Хы-ы-ы…       — Да не напрягайся ты так, паря, — тот по-отечески возложил свою сморщенную ладонь мне на лоб, невзирая на холодный пот. — Поверь, тебе пока лучше избегать всяких усилий.       — Хватит с ним нянчиться, старик! — Кто-то грубо отпихнул его в сторону, и место старческого лица заняло уже более знакомое молодое с острым взглядом и презренной ухмылкой. Его я узнал, как ни странно, сразу: тот самый «пижон», что ударил… Он не дал мне додумать, так как его пальцы в кожаной перчатке крепко сжали мой подбородок и заставили меня взглянуть прямо ему в глаза. — Рад снова меня видеть, весельчак?       — Х… ху… хр-р-р… — Вместо «хер тебе по всей роже» мне только и оставалось, что прорычать в ответ. Начинало казаться, что лучше бы я утонул к херам, чем снова угодить в лапы этих чмошников.       — По глазам же вижу, что очень рад. — Я скорей услышал, чем почувствовал давление на нижней челюсти: несмотря на спокойное выражение лица, он был в ярости и с диким усилием сжимал мой подбородок, словно намереваясь расколоть его, как орешек. Если бы не всё ещё действующее обезболивающее, наверняка орал бы как резаный. — Ты ведь, гниль болотная, моих лучших ребят заживо спалил.       «Жаль, что тебе удалось уйти», — хотелось бросить в ответ, но кроме надрывного хрипа ничего не выходило.       Впрочем, мои глаза, вероятно, довольно красноречиво сверлили его, отчего «пижон» довольно хмыкнул и отпустил меня. Проклятье, если хочешь убить — так убей уже!       Нет, я далеко не герой — умирать мне совершенно не хотелось. И если бы представился шанс как-то оттянуть неизбежное — я был готов даже поунижаться. Но при этом я прекрасно понимал, что от меня сейчас ничего не зависело. Я был словно кроликом в клетке, чью судьбу решал хозяин фермы. Боже, я даже сказать ничего не могу… оставалось только безвольно лежать и наблюдать.       — Старик, когда он встанет на ноги? — неожиданно для меня спросил «пижон» у старика… кажется, его звали Арно, если мне не изменяет память — я же точно его где-то видел.       — Здоровский вопрос, — пожал плечами старик, как-то странно оглядев меня с ног до головы. — Мне по сию пору не верится, шо он ещё живёхонек… В подобной ситуации шота загадывать — паскудное дело, ага. Но коли уж спрашиваете… хм… думаю, пара юби — и вполне мочь уже бегать.       — Ты серьёзно? — В голосе «пижона» прорезалось изумление, хотя лицом он не подавал виду, оставаясь таким же собранным. — Да на нём живого места нет… Два юби?       «Нет живого места?» — ошарашенно повторил я про себя.       Мне это совершенно не нравилось. Впрочем, а зачем тогда использовать столь мощное обезболивающее, если бы я отделался простыми синяками да царапинами. В этот момент мне стало по-настоящему страшно… даже сомнительное будущее не так пугало, как сиюминутное состояние моего организма. Да что же там такое? Дерьмо, как же мне сейчас хочется хоть немного приподнять голову… хоть краем глаза увидеть! С-с-суки!       — Два, мож три юби, — неопределённо кивнул Арно. — Я ж втолковываю, «черныш», на моей памяти такого не случалось, шоб организм так скоро здравствовал. Болотный король, да у него вся грудная клетка была отбита, шо хоть по частям собирай… а под утро лишь скудные синячёнки остались! Я проверил, насколь смочь, — ничего критического… Разве шо с горлом и лёгкими чёйта не ладное, судя по неуравнённому дыханью и утруднённой речи, но я не знама, чем ему тут услужить. Пусть бальзама попьёт какого, а там видно буде.       — Малец не так прост, — задумался тот над услышанным, смиряя меня пронзительным взглядом. Каким в свою очередь ответил и я: ничего другого не оставалось, с этим нельзя давать слабину ни на миг. — Ну а с речевым аппаратом можешь что-нибудь сделать? У меня не так много времени — хочется сразу обозначить некоторые… моменты.       — Хм, ежели уразуметь… — Почесав залысину, старик куда-то исчез и принялся чем-то шуршать (не разглядеть), а затем вновь появился в поле зрения, вооружившись какой-то сомнительной на цвет склянкой — ядовито-зелёного. — Открой-ка ротик… Хм? А, верно, сей момент…       Как я ни противился, его скользкие пальцы залезли мне в рот и без особого труда приоткрыли челюсть, поднося откупоренный пузырёк с вонючей слизкой жижей. Опять же, спасибо обезболивающему, что отнял у меня чувствительность большей части тела, включая язык и губы, отчего пакостный привкус донёсся до меня лишь вялым отголоском, не сопровождаемый рвотными спазмами. Слава тебе, Господи.       Через какое-то время желудок отозвался невнятным бурлением. На кончиках пальцев начало ощущаться покалывание, и, кажется, я мог ими пошевелить. Попробовал открыть рот — не без помех, но всё же удалось. Язык так же повиновался командам, и я сквозь сухой кашель поспешил озвучить самое важное, что вертелось в уме:       — Му… кха-кха… мудазвон.       — Надо же, как быстро, — криво улыбнулся «пижон», явно не оценив моих усилий должным образом. — Где ты только берёшь свою отраву, старик?       — Ты ж разумеешь, шо я ни коим разом не выдам, «черныш», — коротко пожал плечами Арно.       — Ладно-ладно… тем более, что я и так догадываюсь. Думаешь, я не знаю, что творится в моём же собственном районе?       — Слышь… — я вновь разразился громким кашлем, но всё же успел привлечь его внимание обратно ко мне. — Ху… хули тебе… надо от… меня?       — А малыш с огоньком, — выдав скупой смешок, «пижон» приблизился вплотную, устанавливая зрительный контакт. Эта его манера запугивания, похоже… вот только больно устаревшая: я видал и позрелищней в кино, отчего нужного эффекта не возымела. — Неужели ты настолько не боишься смерти, что язык болтается без костей даже в столь ответственный момент?       — Думаешь… после такого… мне не… насрать? — честно выдал я.       Нет, он не был прав… частично. Я боюсь смерти, даже очень. Это больно. Это путь в один конец. Жизнь всего одна, и за неё стоит цепляться до последнего… какой бы поганой она ни была. Но уже успев распрощаться с нею однажды, да ещё когда обезболивающее начинало сдавать позиции, пробуждая натуральные волны жжения и боли по всему телу, а особенно в груди, — мне и впрямь становилось попросту плевать. Я всё ещё люблю жизнь, но у меня попросту не осталось сил цепляться за неё… С каждой секундой становилось тяжелее даже просто дышать, не то что говорить. Не знаю, о какой такой «поправке» была речь, но казалось, будто я не избавлюсь от этой «ноши» уже никогда. Будь я менее зажатым — даже расплакался бы, настолько было неприятно даже просто лежать… не говоря уже о физических нагрузках, кои уже выглядели лишь как пустые мечты.       — Полагаю, что тебе недостаточно плохо, раз ты способен язвить, — улыбнулся тот и потянулся рукой к подпоясанному короткому мечу. Признаться, на мгновенье он заставил меня понервничать, даже несмотря на мои заверения о безразличии к собственной судьбе — значит, я всё же не лишился здравомыслия, это радовало. Лязг стали эхом разошёлся по крохотному деревянному помещению, заставив меня вжать голову в плечи, будто это могло как-то спасти от профессионального удара обученного убийцы. Но тот лишь выставил меч лезвием ко мне, приглашая взглянуть в отражение. — Полюбуйся, красавец.       Изображение сильно размывалось, несмотря на качественную и ровную ковку металла, но с горем пополам я начал углядывать определённые закономерности. И как следует приглядевшись…       Рассудок тотчас помутнел. Сухость в горле, что мучила меня на протяжении всего разговора, теперь и вовсе саднила и побуждала извергнуть из себя внутренние органы. Едва обрётшие чувствительность пальцы с недоверием потянулись к лицу, словно всё это было одной большой шуткой и мой «собеседник» сейчас рассмеётся и дружески похлопает меня по плечу. Но этого не произошло — покрытые лёгким налетом грязи пальцы правой руки коснулись лица, и искривлённое изображение на лезвии добросовестно это продемонстрировала.       Левая часть лица была кроваво-красной. Даже в столь нечёткой картинке вполне угадывались характерные «паутины» мышц, словно мясистые копошащиеся черви, обглодав кожу, устроили там лежбище. Некогда красивый, пускай и со странным взглядом, небесно-голубой глаз теперь походил на разбавленный с чем-то желтоватым сгусток крови с крохотным чёрным участком — зрачком. Теперь понятно, почему видимость стала такой… непривычно ограниченной — левый глаз попросту потерял зрение! Я парализовано вглядывался в изображение до такой степени, что даже разглядел «закоптившийся» участок волос, что стал слегка темнее в той области, куда простилался шрам-ожог… неизвестно, временно это или нет, хотя сейчас это наименьшее из зол.       Что это за хуйня?! Где моё, пускай не идеальное, но так мною любимое лицо?! Я стал монстром, подобно Двуликому из вселенной Бэтмена, сучье вымя!       Не обращая внимания на саднившее горло, из меня вырвался нервный с лёгкой охриплостью вскрик. Как?! За что?! Почему?! В памяти всплыл тот злополучный взрыв. То ощущение зажаривающейся заживо кожи… это было на самом деле. Но тогда, кажется, у меня горело все тело. Неужели…       Неведомо как, но я одним успешным рывком поднял торс, едва не столкнувшись носом с лезвием, благо «пижон» ожидал такого исхода и с реакцией у него оказалось всё в порядке: меч отработанным движением ушёл в сторону, а после вернулся в ножны. Не обращая на того внимания, я вынул левую руку из-под пушистого мехового одеяла…       Отборная ругань заполонила помещение.       В отличии от расплывчатого изображения на лезвии меча, воочию видеть нечто подобное было ещё более жутко. Всю левую руку, от плеча до кисти, покрывали ужасные ожоги, ещё не успевшие зажить и оттого выглядевшие тошнотворно. Ногти каким-то чудом умудрились сохраниться, да и сами пальцы не особо-то пострадали… чего не скажешь об остальном — казалось, будто само пламя вынудило вены проступить, что я мог их даже без труда посчитать невооруженным взглядом, даже невзирая на успевшие образоваться струпья. На ум невовремя всплыла ассоциация с курой-гриль, хотя в отличии от «блюда» меня с трудом можно было назвать аппетитным.       С торсом дела обстояли куда лучше: «зацепило» лишь небольшую часть левой груди и бок: аналогичные затвердевшие струпья и ужасные покраснения. Живот и правая половина остались нетронуты.       — Да уж, тебе не позавидуешь, — прошептал «пижон», казалось, с нотками искреннего сожаления, но стоило лишь поднять взгляд, как его ледяная ухмылка отбивала всякое желание ему верить. — Может, для тебя и впрямь смерть была бы предпочтительней…       — От… соси… — выпалил я напоследок, выдохшись от продолжительного "выкрикивания" (хотя это было ближе к надрывному шипению) всех возможных ругательств, что только были мне известны, — мудак.       — А ты уверен, что ещё есть что сосать? — с насмешливой интонацией протянул он, своим заявлением вынудив меня в страхе заглянуть под одеяло. На счастье, мой «камрад» не пострадал от слова совсем, и я с откровенной злобой в голосе прорычал в его сторону, не в силах уже даже материться. — И если не успокоишься — я это недоразумение мигом исправлю.       — Что… тебе от… меня надо? — уже безразлично прошептал я. Последнее потрясение выжало из меня все соки: весь мир теперь казался каким-то бескрасочным, меня уже ничто не волновало. Мой вопрос был скорей из разряда «скажи хоть что-то, лишь бы не молчать», ведь молчание мне казалось более невыносимым в данный момент — хотелось занять чем-то беснующиеся мысли.       — А теперь ты настроен поговорить, мда? — удручённый моей реакцией — видимо, ему доставляло удовольствие от моих мучений, и тот расстроился, что я так скоро впал в апатию — «пижон» подхватил стоящий поодаль табурет и присел рядом с кроватью. Собравшись начать, он в последний момент повернулся к Арно. — Старик, на этом твоя работа окончена, можешь быть свободен… это дело личное.       — Свободен дык свободен, — простодушно пожал плечами тот и, подхватив свою наплечную сумку, направился в сторону добротной приставной деревянной лестницы.       Будучи занятый своим самочувствием, я только сейчас понял, что здесь нет ни окон, ни дверей — лишь люк в невысоком потолке. Бункер? Нет, стоп, какой к чертям бункер… Погреб? Нет, в Хигадеру предпочитали делать преимущественно из камня и минералов. Это больше напоминало землянку или вроде того, кои любят строить в лесу деревенские жители даже в наше время, не говоря уже про местное квазисредневековье. Неужто меня вынесло течением в лес? Забавно. Не думал, что подобные «городские чистюли», да ещё из элитных отрядов, будут иметь подобные схроны.       — Итак, — дождавшись, когда старик прикроет за собой крышку внушительного деревянного люка, «пижон» обернулся ко мне. — Кто ты вообще такой?.. для начала.       — Серьёзно? — стряхивая успевшие скопиться на волосах капли пота, я откинул голову назад, продолжая прямо сидеть на кровати: бороться с вырывающимся временами кашлем становилось крайне утомительно. — Это… твой первый… вопрос?       — Ты не местный, судя по отсутствию на тебя карточки, — прищурился тот, вглядываясь в моё лицо. Теперь мне казалось удивительным, как он умудряется так спокойно смотреть на меня… настолько обезображенного. Мне хоть повезло, что я не могу видеть себя со стороны. — И к тому же появился здесь относительно недавно. Никаких рапортов, никаких слухов. Призрак. Не уверен, знаешь ли ты, но в Лендейле более или менее развит документооборот, и с самого рождения человек так или иначе где-то да числится. Стоит лишь отправить запрос по верному месту проживания — и твоя жизнь как на ладони. Нанялся к кому-то в работники иль сам нанял кого-то, запросил какую-то услугу иль сам вызвался оную оказать, в большинстве случаев остается какой-то «бумажный след». Сложно избежать государственного надзора, по крайней мере в густонаселённых, ответственно ведущих учёт всего и вся городах. Вот, допустим, взять твою госпожу… или кем вы там друг другу приходитесь с леди Сириен?       — Не т… твое дело, — просипел я, запоздало вспомнив о той, ради кого, собственно, и пострадал… пускай и по своей вине.       Нет, я не злился… вернее, злился, но не из-за этого: неизвестность начала мучить меня, едва речь зашла о малявке. Что с ней? Жива ли она и здорова? Мне бы стоило сейчас думать прежде всего о себе, но мысли теперь целенаправленно вертелись вокруг этой дурёхи, что знатно отвлекало от «допроса». А нашу беседу чем-то иным назвать было нельзя… пускай «пижон» и не спешил к применению насилия.       — Ну да неважно, — просто пожав плечами, продолжил он. — Так вот, стоило этой девочке появиться на свет, как тайный архив пополнился на одну «полочку» с соответствующими учётными книгами и личностными карточками. Работа тяжёлая и неблагодарная… зато очень окупаемая в будущей перспективе. Знаешь, говорят, что «кто владеет информацией…»       — «…владеет всем миром», — кивнув, закончил я на одном дыхании… треклятый кашель. — Практично, не… спорю. Но ка… какое это отношение… имеет ко мне? Она ар… аристократ, а я… чернь, как ты… понял.       — Полагаешь, мы ведём записи исключительно по аристократии? — скрестив руки на груди, тот сухо покачал головой. — Нет, разумеется, отслеживать всех и каждого у нас пока нет таких возможностей, особенно в каких-нибудь отдалённых дремучих селениях, куда возможность просто добраться уже ставится под вопрос, не то что содержание соглядатаев. Однако… — раздумывая над чем-то, «пижон» одарил меня хмурым взглядом. — Твоя манера общения… да и одежда — ты не похож ни на торговца, ни на наёмника… ни уж тем более на крестьянина. Вот дружок твой, что полукровка: у него всё на лице написано — авантюрист, вор, наёмник… даже музыкант, о как? Воистину, человеческие таланты безграничны.       — Он мне… не друг, — покривившись, сплюнул я вязкую слюну прямо на пыльный деревянный пол: заморачиваться над «манерами» сейчас явно было излишним. — Просто… компаньон.       — Не суть, он всё равно нас не интересует — обычный странник, каких много, даже с учётом его необычной родовой. А вот ты… — Его лицо приблизилось к моему, что мне стало некомфортно. Казалось, что ещё немного — и мы упрёмся носами. — Как мне донесли, ты лишён каких-либо заметных физических особенностей и не обучен никакими боевыми науками… Но ты сумел одной правой свернуть здоровому мужлану шею без какого-либо видимого напряжения, словно тростинку переломив. Даже среди моих мало кто может похвастаться подобным. Повторюсь: кто… нет, что ты такое?       — Если бы… я знал, — сдержанно хохотнул я, сбиваясь на сухой кашель. Одновременно с этим мысленно взывая к той твари, что и была «виновником этого торжества», полагаю:       «Слышь, тварюга, чего молчишь? К тебе ведь этот мил человек обращается?!»       Но она молчала, или не желая попусту распаляться на меня, или вовсе «заглушенная» ещё не до конца спадшим эффектом от сильного обезболивающего. В любом случае помощи мне от неё ждать не приходилось, и я осторожно продолжил:       — Не знаю, по… поверишь ли ты… мне, если… я расскажу…       Мне и без того с трудом давалось выговаривать внятно целые предложения, вынужденный постоянно «дохать» в кулачок, так ещё меня грубым образом прервала распахнувшаяся дверца люка.       — «Черныш», эй! — сипло позвал «пижона», судя по голосу, ушедший недавно Арно. — Ахтунг! Непрошеные гости прутся в эту сторону… у-уф, я с трудом их перегнал… у-ух, я слишком стар для этого дерьма!       — Заткнись уже и полезай внутрь, — спокойно, даже не поведя и бровью, произнёс тот. — Кто там ещё в такую погоду нарисовался? Трапперы?       — Какие там… — заглотнув воздуха, выпалил тот после того, как приземлился на дощатый пол. — Вернее, траппер-то есть, вот только это смахивает на поисковый отряд… Ищут там кого-то, причём усердно — даже зверюгу запрягли какую-то!       — Зверюгу? — цокнув языком, задумался «пижон». — Как выглядит?       — А пекло их разберёт, там дождь этот треклятый моросит, смазывая всю картину, — недовольно проворчал Арно, мотнув головой, стряхивая капли воды с накинутого на голову капюшона. — Коричневый такой, гладкошёрстный… на здоровенного кошака смахивает.       — Сагасу, — кивнул он. — Дело дрянь.       — Серьёзно? — недоумённо пробормотал я, когда мой экзекутор поднялся и, расчехлив клинок, провёл большим пальцем по режущей кромке лезвия, явно проверяя его на боеготовность. — Ты… убьешь их лишь… потому, что… они близко подошли?       — Будь это охотничья собака — никаких проблем, — пожал он плечами, посасывая порезанный палец. — Площадь вокруг обработана специальным распылённым веществом, что сбивает нюх большинства животных, а некоторых даже отпугивает. Сагасу — другое дело. Если он подойдёт достаточно близко — обязательно учует, у них специфический нюх. Имеешь что-то против?       — Да нет… плевать уже… как-то, — вяло отмахнулся я.       Действительно, чего это я? Мне бы о себе озаботиться, а я тут переживаю о левых проходимцах.       «Вот же бесхребетный человечишка…» — Протяжный гулкий и, самое главное, чужеродный смех ворвался в сознание, заставляя поморщиться. Явилась, ссанина, откуда не ждали… — «Ты всё не меняешься, как я погляжу».       «Тебе-то что? — недовольно бросил я в сердцах и сомкнул веки, дабы не было такого мучительного давления на виски: этот голос всегда сопровождался давкой на черепушку, словно намереваясь расколоть её изнутри. — Ты молчала, когда я взывал к тебе — теперь отъебись и не отсвечивай… без тебя тошно».       «Фу, какое грубое пресмыкающееся, — наигранно прошипела она. — К счастью, или к горю, но ощущаю я скорое расставание… впрочем, ты мне и без того уже знатно надоел».       «О чём ты? — не понял я. — Если ты могла покинуть моё тело в любое время — почему не сделала этого раньше?»       «Всё-то тебе разжуй, узколобый, — язвительно отозвался голос. — Подумай хоть раз своим орешком — я тебе не союзник, и более помогать не намерена… лучше уж вернуться в забвение, чем существовать на условиях какой-то жалкой букашки!»       «Забвение… Только не говори, что имеешь в виду…»       Не успел я додумать, как губы сами зашевелились, складывая звуки в нужные слова:       — Арно, ты… не видел, там… была белобрысая… девчушка?!       — Да вроде как, — серьёзно задумался тот, явно озадаченный моим встревоженным видом. — Сложно сказать, дождина там, говорю же… Но, кажись, плелась в хвосте какая-то деваха… мелкая больно, молодая очень…       — Стой! — выпалил я, когда «пижон» уже успел поднять ступню на лестничную перекладину.       — У меня нет времени на всякий вздор, — холодно бросил он через плечо и продолжил взбираться наверх.       «Блядь… не может быть…» — Сознание металось в поисках решения, но оно не находилось. — «Как же так! Вот же ёбнутая дура! Почему тебе не сиделось в городе под охраной той бесящей бабищи?!»       Забавно, но кажется, что в тот момент я искренне переживал за её жизнь больше, нежели за свою, которая, по идее, должна вот-вот прерваться: «подручный» не может жить без своего «хозяина». Но эта мысль тогда даже не забрела в ту часть мозга, что в данный момент «пыхтела» над поиском возможного решения возникшего конфликта.       «Бу-га-га-га-га! — сымитировал голос мой временами дурацкий смех, намереваясь тем самым ещё больше меня раззадорить. — «И что ты намерен делать теперь… защитничек?»       «Что ты несёшь?! — разъярённо топнул я ногой… в уме. — Ты же ведь и сама погибнешь, разве нет?!»       «Кто знает… — неопределённо отозвалась она, но тем не менее насмешливые нотки испарились, вернув привычный безразличный тон. — Постоянно спать в этом ничтожном теле или забвение — не вижу разницы».       «Прошу… — процедил я сквозь зубы, с трудом удерживаясь, дабы не пустить слезу. — Нет… умоляю — сделай что-нибудь!»       «Читай по губам… которых, правда, у меня нет: я те-бе не со-юз-ник. Я не стану танцевать под твою ду-ду».       «Гордость для тебя важнее, чем собственная жизнь?!»       «А для тебя?»       Проклятье, и ведь не поспоришь. Я прекрасно знаю, что этой тварюге нужно, но упорно сопротивляюсь до последнего… даже ценой жизни «хозяйки». Я не знаю, что произойдёт, если я позволю неведомой сущности взять над собой верх — останусь ли «я» в этом теле или она попросту меня вытеснит прочь и «я» исчезну? Но какой у меня выбор? Не уступлю — умру следом за этой дурёхой. Уступлю — неизвестность пугала ещё больше, чем мысль о смерти. Возможно, что я останусь существовать, но лишь в виде стороннего наблюдателя, потеряв всякий контроль над телом, вынужденный лишь лицезреть то, как эта тварь будет творить непонятно что.       Нет… меня никакой вариант не устраивает, определённо. На хер!       «Ну так что?» — ласково поинтересовался голос, наблюдая за моими мысленными метаниями.       «Как насчёт компромисса?» — неуверенно вопросил я в мыслях.       «Что ещё за очередные уловки, слизняк?» — недовольно пробурчала она.       «Никаких уловок, обещаю. Просто моё тело останется у меня. Но ты получишь к нему доступ тогда, когда тебе это потребуется. Даю тебе своё слово — я не стану препятствовать… если только в крайних случаях».       «Хм, тело напрокат? Какой ты смешной, — протянула она, явно обдумывая мои слова. — Ты ведь понимаешь, что я вижу тебя изнутри — я знаю, чего стоит твоё слово…»       «Не смей меня оскорблять, ты! — ощетинился я. — Сейчас решается вопрос жизни и смерти! Или так, или никак! Это твой последний шанс, мразь! Лучших условий я тебе не предложу — даже и не надейся!»       Испарина выступила на лбу. Несмотря на уверенный «мысленный» тон, тело знатно потряхивало, выдавая меня с потрохами… будь мой оппонент физическим существом. Но это… даже не знаю, как назвать… духовное?.. короче, эта сущность могла видеть меня изнутри, но видела ли она то, что снаружи? Хороший вопрос… Впрочем, я сейчас всё равно ничего не могу поделать со своим внешним состоянием — нет смысла об этом переживать.       «Ослабь ментальное сопротивление, — потребовал наконец голос. — Дай мне повод доверять тебе».       «Ну и как я, по твоему, должен это сделать?!» — разозлился я. Даже если я и сопротивлялся её нападкам — это происходило неосознанно, никаких усилий я всё это время не прикладывал… кажется.       «Вдохни поглубже и очисти сознание… расслабься и ни о чем не думай».       Легко сказать, «расслабься»… когда задница «пижона» уже наверху, а его голова осторожно выглядывала из приоткрытой дверцы люка, высматривая непрошенных гостей. Ладно, сейчас нет на это времени…       Вдох…       Выдох…       Вдох…       Сука, снова прорезался кашель… сосредоточишься тут, м-мать.       Пробуем по новой. Не думать ни о чём в подобной ситуации, как и предполагалось, задача не из лёгких. Но с горем пополам мне удалось отогнать все лишние мысли, образовав в голове подобие информационного вакуума, не пропуская ничего внутрь. Даже посторонние звуки, вроде кряхтения Арно или слышимого аж отсюда тяжёлого дыхания «пижона», более не доносились, изолируя меня от внешнего мира… вернее, моё внутреннее «я».       И спустя секунды затишья меня моментально скрутило, заставляя взвыть в голос. Подобно скользкой змее, «она» силилась прорваться внутрь сознания, как через дыру в стене. Её потуги сопровождались зубодробительными волнами боли, раскалывающие меня надвое… если не на десятины. В беспомощности я схватился ладонями за голову, но это не помогло, острая жгучая боль не отступала. Протяжный вой сменился хриплым скулежом побитой дворняжки. Я сам не заметил, как уже свернулся калачиком, то и дело вздрагивая ногами, словно припадочный. Если бы я знал, что придётся испытать подобные муки — даже смерть уже не выглядела чем-то таким ужасным… лишь мимолётный всплывший образ не позволил мне сдаться. Той, ради которой это и затевалось.       «Благодарю тебя, смертный, — нежно прошептала она в моём болезненном разуме, что уже начинал понемногу сходить с ума. — Ты выполнил свою часть уговора».       «Н-не… подведи…» — прошипел я в ответ, не в силах даже внятно думать, не то что говорить.       «Как бы презрительно мы ни относились к смертным — я и мне подобные всегда держат слово».       И внезапно всё прекратилось. Сводящая с ума боль. Голос. Даже эмоции. Словно их попросту отключили. Внутри образовалась пугающая пустота, будто чёрная дыра засосавшая в себя всё, что только было внутри. Восстанавливая сидячее положение, я «остекленевшими», безразличными глазами взглянул на вытянувшееся лицо «пижона», что переводил взгляд с меня наружу и обратно. Арно ничего не мог увидеть снизу, и ему ничего не оставалось, как с любопытством наблюдать за происходящим, ожидая развязки.       — Чавойсь там? — нетерпеливо позвал старик «пижона».       — Отключилась, — коротко бросил он.       — Ась? Девчонка?       — Да. — Мягко спрыгнув с лестницы, он медленно приблизился ко мне, с настороженностью заглядывая в лицо. — Твоих рук дело?       — Они… уходят? — равнодушно спросил я, лишь сбиваясь на покашливания, от которых не удалось избавиться в виду физиологических повреждений.       — У них теперь не будет выбора, — неохотно ответил он, явно раздражённый тем, что мы поменялись ролями: теперь он был вынужден отвечать на мои вопросы. — С такой поклажей трудновато рыскать по лесу, наверняка повернут назад… Ты постарался? Как?       Всё, на что меня хватило после этих слов — выдать неопределённый кивок. А вслед за ним мой затылок ощутил приятную мягкость подушки.       И это последнее, что мне на тот момент запомнилось.

***

      «Что ты такое сделала?» — подумал я первое, что пришло на ум, разглядывая грязные доски потолка в тусклом свете одинокой масляной лампы.       «Ты про девчонку? — мгновенно отозвался голос, что ни на секунду не затыкался с момента моего пробуждения. — Я перекрыла поток эмоций, что связывал вас прочной "нитью", отчего та решила, будто твоя жизнь угасла и вырубилась от перенапряжения».       «Ты… могла так убить её».       «Не равняй меня по себе, слизняк, — буркнула она. — И лучше бы тебе впредь держать себя в руках, иначе она может что-то да почуять. Я не могу скрывать твоё присутствие постоянно, в тебе очень сильные эмоции».       Вместо ответа я лишь молча пожал плечами. Ничего серьёзного с ней не станется, я это чувствовал… можете назвать это интуицией, но я и правда не знаю, откуда во мне такая уверенность. Да и сейчас меня терзала другая мысль, которую я боялся упустить, так и не спросив:       «Это ведь была ты? В том парке?»       «А ты всерьёз решил, что эта никчёмная личинка способна прийти к тебе на выручку?»       Её заявление должно было вызвать во мне бурю негативных эмоций, но все они так и не вырвались за пределы некоего «барьера» — по ощущениям, что вернулись ко мне чуть менее чем полностью, ни один мускул не напрягся на моём пострадавшем лице. Без понятия сколько прошло времени, но открыв глаза и оглядевшись, я обнаружил, что остался один. «Пижон» с Арно куда-то пропали, а мои руки пускай комфортно, но раздражающе пристёгнуты к кровати кожаными ремнями — думает, что я в таком состоянии способен удрать? Впрочем, невыносимого жжения в теле более не ощущалось — повреждённые участки кожи блестели чем-то тёмно-зеленоватым, явно облегчая боль. Да и в целом я ощущал значительный прилив сил, разве что слабый шум в голове не унимался… но, думается мне, это я ещё легко отделался.       Злополучный голос встретил меня едва ли не в момент пробуждения, заполоняя собой весь мыслительный «эфир», что я собственных мыслей не мог разобрать. Не пойму, с чего вдруг такая активность, но я был рад хотя бы тому, что по-прежнему «существую» и даже управляю своим телом. Оставалось только понять, как её заткнуть…       «Тебе не следует так говорить о ней», — бегло подумав, я прикрыл глаза и помотал головой из стороны в сторону в надежде, что смогу как-то заглушить этот треклятый голос.       «Ты сам постоянно так думаешь об этой личинке, маленький лицемер, — весело пропела она и, словно в наказание, «клюнула» меня куда-то в нерв, судя по мимолётной острой боли в голове, что, правда, тут же утихла. Засранка. — «И хватит так себя изводить — я всё равно теперь никуда не денусь. Ты сам «впустил» меня, Ильюша».       «Не произноси этого имени, — твёрдо подумал я, лишь благодаря блокированию эмоций ещё не заскрежетав зубами. Сдавшись из-за начавшей уже сводить шею от моих манипуляций, я тем не менее не собирался выслушивать это дерьмо. — Отстань от меня… ты и так получила, что хотела».       «Получить-то получила, но мне ску-у-у-учно». — Её голос эхом разнесся по всей черепной коробки, вызывая у меня ощущение лёгкой контузии. Да когда же это прекратится? — «Я уже устала смотреть одно и то же, твоя прошлая жизнь такая скучная…»       «Как это понимать? — не стал терпеть я подобной наглости. — ёТы роешься в моих воспоминаниях? Это грубо, знаешь ли… это моя личная жизнь».       «И это ты называешь личной жизнью? Задрачивание в видеоигры, выпивка, заигрывание с той милой несовершеннолетней девочкой…»       «Мы просто дурачились». — Меня должно было это взбудоражить, но я не дрогнул и пальцем, что мне даже стало страшно от самого себя… несмотря на то, что страха, по идее, тоже не должно быть. Я уже запутался.       «А ещё запросы в поисковике в духе "яой" и "лоли-хентай"…»       «Мне просто было любопытно, что тут такого?»       «Можешь врать мне, но признайся хоть самому себе — ты ведь конченый человек».       «Не тебе судить». — Внешне я по-прежнему оставался спокоен как удав, но внутри всё уже начинало бурлить подобно магме, что вот-вот выплюнет «проснувшийся» вулкан. Как бы она это ни проделала, но ей удавалось сдерживать мои эмоции глубоко внутри, делая из меня подобие андроида, что лишь внешне походил на живого человека. — «К тому же в этом нет ничего криминального».       «Ваша судебная система с этим не согласна».       «Дураков везде хватает, не поверишь».       На любые мои попытки что-то ответить голос лишь звучно хохотал, затмевая собой все мои мысли. Она попросту издевалась надо мной. И я не могу ничего противопоставить: ни что-то увесистое выдвинуть словесно, ни просто «в торец» прописать… погано чувствовать себя беспомощным, хотя я и не ощущал злости.       — Что ты делаешь?       Сторонний голос прервал беспощадную мысленную баталию, и почувствовав наконец покой в голове, я оборнулся на источник звука.       — Сколько… я спал? — вместо ответа спросил я успевшего незаметно вернуться «пижона», который уже распаковывал внушительных размеров тканевый мешок.       — Два юби, — не оборачиваясь бросил тот, выкладывая на грубо сколоченный стол какие-то свёртки разнообразных форм и размеров. — С момента же взрыва — четыре. Что ты делал? Когда я спустился, ты сидел на кровати со стеклянным взглядом и не шевелился. Я даже было подумал, что ты помер.       — Какое это… имеет значение? — откашливаясь, пробубнил я.       — Нет, ты всё же сама наглость. — Покончив разбирать поклажу, «пижон» присел рядом на табурет. — Единственная причина, почему ты ещё живой, да к тому же расходуешь ценные лекарства — информация. Я хочу понять, что ты вообще такое. И лучше бы тебе начать говорить, моё терпение не бесконечное.       Не ощутив нужного воздействия, я сплюнул на пол гоняемую всё это время вязкую слюну. Уже третий раз ловлю себя на том, что, несмотря на целую палитру переживаемых эмоций, внешне я их никак не проявлял: мышцы лица словно атрофировались, не особо напрягаясь даже когда язык с губами шевелились, преобразовывая выпускаемый воздух из лёгких в слова; руки безучастно лежали на кровати, прикованные ремнями и, казалось, вообще их не замечавшие; сердце равномерно выстукивало, гоняя кровь по телу, и даже не думало ускоряться или замедляться, работая как часы. Да что со мной такое? Близость столь ненавистного мною человека должна хоть как-то отражаться… но этого не происходило. Тот же плевок, что повсеместно являлся жестом презрения и вызова, сейчас был не более чем простой потребностью организма в избавлении от пакостной субстанции во рту ввиду испытываемой жажды. Сам «пижон» тоже это заметил, и его негодование от моей реакции ощущалось очень явственно, не требуя серьёзных наблюдений.       — Я жду, — напомнил он, выжидающе глядя на меня.       — Это… займёт дов… довольно много… времени, — не из желания поупорствовать, а скорей просто констатируя как факт, сквозь кашель выдавил я.       — Не проблема. — Расслабившись, тот выудил из-за пазухи стеклянную продолговатую ёмкость с бесцветной прозрачной жидкостью и небрежно кинул мне, что я с трудом поймал ладонью, прикованной к кровати руки, благо пробка надёжно сидела в горлышке, не позволяя пролить содержимое. Словно только сейчас заметив моё беспомощное положение, он неохотно ослабил лямку на правой руке. — Старик велел передать, что лучшего не найти. И пей маленькими глотками, с интервалом не менее в час.       «Каждый четыре часа, значит, — мысленно перевёл я на привычные деления и, выковыряв земляными ногтями пробку, осторожно пригубил пойло. Язык мгновенно сковало чем-то ледяным. А как пойло прокатилось по нутру в недра организма, меня и вовсе мандраж взял. — Ну и гадость».       Но, на удивление, кашель отпустил меня уже через полминуты, когда ощущение холода внутри крепко обосновалось и даже стало чем-то привычным. Слабое раздражение в лёгких исчезло чуть ли не полностью, позволяя мне наконец вдохнуть полной грудью без проблем. Начинаешь ценить подобные мелочи только когда лишишься их, и то верно.       — Легче? — без какого-либо намёка на заботу спросил тот, теряя остатки терпения. Он привык получать желаемое по первому требованию, и подобные сюсюканья с кем-то вроде меня ему были явно не по душе. — У нас мало времени — выкладывай, что знаешь.       — Ну, хозяин — барин, — вздохнув с облегчением, что могу теперь внятно говорить, я блаженно закатил глаза. Кажется, на моём лице даже прорезалась лёгкая улыбка… но это не точно. — Только ты всё равно мне, скорей всего, не поверишь…

***

      — Осторожнее, шкет, — не оборачиваясь бросил тот на ходу.       — Спасибо, кэп, — хмуро глянул я исподлобья, отряхивая от слизкой жижи намочившиеся бинты на левой руке и с трудом поднимаясь на ноги. — Очень своевременно.       — Поговори мне ещё, плесень.       Что тут скажешь — у нас с ним выстроились «высокие» взаимоотношения за не то чтобы продолжительный, но всё же достаточный промежуток времени, что мы брели по лесу.       А теперь — по сточному городскому коллектору, вход в который умело замаскирован у одной из стен, и где я, не преодолев и десяти шагов, тут же навернулся, крепко приложившись коленями и в довесок пострадавшей рукой. Будучи больше пленником, нежели новоиспечённым товарищем, из одежды мне выделили лишь затёсанные штаны, какие-то дешёвые мягкие башмаки да грубую колючую рубаху с короткими рукавами, отчего полуоткрытая левая рука знатно так продувалась, что даже через повязку ощущалось подмораживание. Да ещё, как на зло, после падения нижняя часть одежды промокла до нитки зловонной — спасибо хоть не дерьмом — водой, включая обработанные мазью и более-менее умело наложенные на ожоги тряпки. Не хватало ещё инфекцию занести: при любых ранах это на раз-два делается, тут даже медиком быть не нужно.       «Какой ты всё-таки доверчивый, малыш, — вновь напомнила о себе «она». А я уж было понадеялся, что всю дорогу пробуду в тишине и спокойствии. Угу, держи карман шире. — Я думала, ты более скептичен».       «Много ты понимаешь, — стараясь не отвлекаться от прокладывания устойчивой дорожки и опираясь правой рукой о влажную от сырости округлую стену, я мысленно закатил глаза. — «Он, конечно, мудак, но предложил дельный вариант. Я всё равно не вижу альтернатив».       «Почему бы их всех просто не убить? — вроде и шутливо, а вроде и серьёзно протянула она. И я даже не знаю, что из этого мне больше не нравится. — Нет человека — нет проблемы, разве не так у вас говорят?»       «Больно ты самоуверенная… кем бы ты ни была, — потёр я переносицу. — При всём желании один человек не сможет переть против сотен. Да и ставки слишком высоки».       «Девчонка?» — усмехнулась она.       «Не забывай, что от её жизни зависит и наша с тобой, — напомнил я. — Или до твоего орешка эта мысль всё ещё не может дойти?»       «Ты все же такой скучный, — словно озорной ребёнок, надулась та. — Ты мне обещал веселье… когда мы наконец будем потрошить наших врагов и купаться в реках крови?»       «Ты отвратительна, — скривился я, но тут же снисходительно вздохнул, — даже по сравнению со мной».       Пусть говорит что хочет — решать, благо, всё ещё мне, несмотря на наш уговор. Мне придётся позволить ей утолить «жажду», как только представится возможность. Но не сейчас. Нужно всё как следует обдумать.       Тем более, что «пижон» выдвинул, на удивление, хорошие условия…       «Да ты шутишь…» — только и смог я тогда выдавить из себя шёпотом.       «В чём дело? — насмешливо глянул он сверху вниз. — Уже не такой крутой, каким пытался казаться?»       «Ты на серьёзных щах предлагаешь убийце твоих соратников… тому, кто всё это время вставлял тебе палки в колеса… Не мог бы повторить? А то у меня, видать, что-то со слухом…»       «Хорош придуриваться, — скрестив руки на груди, сердито прорычал тот. — Если верить старику, ты полностью оправишься уже завтра-послезавтра. Не знаю, как такое возможно, но от этого я ещё больше заинтересован в тебе как в «оружии». Убив тебя, я ничего с этого не получу. Не забывай, что на тебе висят довольно тяжкие преступления — я могу даже на законных основаниях упрятать тебя в столичные подземелья, где ты никогда не увидишь солнца, что уж говорить о более быстрых мерах. Из-за тебя, вороньего помёта, я лишился троих людей… одних из лучших, между прочим. Под моим началом осталось всего человек восемнадцать… и большая часть из них ещё зелень».       «Ты хоть себя слышишь вообще? — пробормотал я, массируя указательными пальцами виски. — Твои хозяева сожгли дом моей хозяйки и пытались достать её, чтобы потом продать в какой-нибудь гарем. Думаешь, я пойду против неё?»       «А кто сказал, что против? — он поднял на меня спокойный, даже ликующий взгляд, словно подловил на чём-то. — Думаешь, не будь у нас общей цели, я бы стал предлагать перемирие?»       «Что ты несёшь? Ты ведь один из самых приближённых людей к этим шавкам».       «Да… и благодаря вам, детишкам, некоторые из моих планов обернулись крахом. Ты хоть представляешь, каких трудов стоит проворачивать нечто подобное прямо под носом у одних из самых могущественных семей в этих землях?»       «И зачем тебе это надо? Ты ведь в шоколаде, как ни крути… Не понимаю я твоей позиции».       «Это и не твоё дело, — нахмурился тот, с великим трудом сдерживая себя, видимо, чтобы не припечатать меня кулаком. Знатно же я ему нервов попортил в своё время. — Но знай, что ваше праздное житие в том захолустном постоялом дворе — полностью моя заслуга, мои ребята отваживали нежелательные «глаза» от того места. Так что ты мне должен если и не за смерть моих людей, то за это уж точно».       «Как ни крути, а он и впрямь большая шишка среди этих адъютантов, — мысленно пожал я плечами. — Будет очень полезно держать его поблизости. Но это не значит, что я ему доверяю, не недооценивай меня».       «Ладно-ладно, мне всё равно, — не стала настаивать она. — В крайнем случае я прикрою твою спину… если только ты сдержишь свою часть сделки».       «В этом городе полно отребья, — равнодушно бросил я. — Можешь развлекаться сколько душе угодно, когда выдастся свободная минутка».       Её задорный и местами ребяческий смех звоном пронёсся в моей голове, что я чуть не потерял равновесие в этом скользком и пахнущем тухлятиной подземном лабиринте.       — Как ты её только выносишь? — неожиданно подал голос «пижон». Наверное, стоило бы его называть прецептором, но слишком много чести для такого как он. Заметив мой вопросительный взгляд, он добавил. — Ты временами идёшь словно в трансе, глядя куда-то в пустоту. Как я понял из твоего рассказа, в таком состоянии ты разговариваешь с этим… нечто. И при этом ты всегда делаешь недовольное лицо.       — Так же, как и тебя, — пожал плечами. — Она пускай и надоедливая, но хоть не раздражает своим видом.       — У тебя проблемы с тем, как я выгляжу? — вдруг остановился он. Забавно… кажется, я нащупал весомый раздражитель. Нужно «дожать», дабы не зарывался, благо я ему нужен живой, и до применения оружия вряд ли дойдёт. — Если есть, что сказать — скажи это прямо.       — Мне не нравится твоя высокомерная рожа, — «принял» я его радушное предложение. — Такое чувство, будто ты родился с золотой ложкой в жопе, и её до сих пор никто не потрудился оттуда вынуть… Хм, дай-ка гляну, может и впрямь чего найду?       — Руку убрал от меня, чернь, — «пижон» ловко отбил протянутую было к его заднице ладонь. Впрочем, я всё равно пошутил и не собирался всерьёз лапать мужика за зад. Спасибо, я не из этих. — Пока вовсе её не лишился.       — Какой ты не ласковый, — я нарочито попытался изобразить издёвку. Теперь это казалось труднее, чем я думал — мне не хватало «запала», дабы «разгорячиться». — В чём дело? Бабы не дают, оттого ты и бесишься постоянно, унижая всех вокруг, тем самым самоутверждаясь? Небось сложно постоянно со недотрахом ходить… О, хочешь, я тебя сведу с отличной девч…       Я толком не успел как следует разойтись, как тот словно с цепи сорвался и молниеносно впечатал меня в слизкую стену, болезненно приложив затылком о камень. Либо я и правда недостаточно восстановился, либо эта тварюга не посчитала нужным вмешиваться, но его цепкие пальцы крепко обвили мою шею, сдавливая ровно настолько, чтобы позволить мне дышать, при этом добиваясь максимальной болезненности этого нехитрого процесса. Кадык нервно дёрнулся, сглатывая слюну; я в ответ крепко ухватился за его руку, пытаясь хоть как-то вывернуть, но мои попытки напоминали сражение моськи и слона — от одного его вида исходило «пламя». Видать, я и правда задел за что-то воистину живое… и даже не знал, радоваться мне или бояться. Хотя в моем состоянии, думаю, не будет абсолютно никакой разницы.       — Чего ты этим добиваешься? — процедил он сквозь плотно стиснутые зубы, осторожно сдавливая мне горло, с трудом удерживаясь, дабы не вогнать кадык внутрь и не «закончить» мои кривляния. — И что тут, поглоти тебя пекло, смешного?!       Не обращая внимания на сдавливаемое горло, мой живот уже трясло от приглушённого, сквозь сомкнутую челюсть, похрюкивающего хохота. Не понимаю в чём дело, но меня очень позабавила его реакция, что мне от всей души хотелось смеяться… причем не издевательски, а чистым искренним смехом. Видимо, настроение моего хохота дошло и до «пижона»: его лицо странно вытянулось в недоумении, что он даже отпустил меня и отошёл на пару шагов, недоверчиво вглядевшись в мой единственный, не закрытый плотной повязкой, глаз.       — Да ты в конец умом тронулся, — скривился тот, непонимающе изогнув брови ближе к переносице.       — Прости, — решил я сбавить градус накала страстей, примирительно подняв руку, попутно пытаясь унять лёгкое щекотание в животе. — Меня позабавила твоя реакция. Ты более человечен, чем о вас говорят, ты знал?       — Ты нас за гомункулов каких-то принимаешь? — явно оскорбившись, протянул тот, возвращаясь на маршрут и спешно удаляясь вперёд, что я с трудом смог его нагнать.       «Что за идиотские забавы? — в такт ему недовольно спросил голос. — Я ощущаю его ауру… Он был в одном шаге от того, чтобы свернуть тебе шею. И от меня сейчас никакой помощи можешь не ждать».       «Мне требовалось кое-что проверить, — пристально разглядывая спину шагающего впереди «пижона», ответил я. — Он лишь пытается казаться властным и отчуждённым, когда как сам обычный человек, как и все вокруг… Даже как-то неинтересно стало».       «А ты рисковый малый, Ильюша».       «Ничего особенного… просто, кажется, мне удалось нащупать кое-какой "рычажок". Останется только понять, как за него половчее дёрнуть… Я определённо не буду играть по его правилам, постаравшись сменить "игру" в ближайший выпавший мне шанс».

***

      Поскольку весь путь через канализацию — позже сменившийся на сумеречные закоулки городских трущоб — мы шли молча, то у меня было достаточно времени ещё раз всё обдумать, благо тварь более мне не досаждала пустой болтовнёй, позволяя слышать собственные мысли. Если я ничего не упустил, то «пижон» вроде как спас меня… а вроде и нет. В его же интересах было приврать в свою пользу, но тот заверил, что нашёл меня уже на берегу, тяжело дышавшим на спине. Сколько ни пытался, но припомнить этот эпизод не смог — словно повреждённый вирусом файл на компьютере. Тварь же, из непонятных мне соображений, аналогично решила отмолчаться по этому поводу… ну и хрен с вами.       В общей сложности, шёл уже пятый день с момента происшествия в порту, если я ничего не попутал. Местная зима уже понемногу вступала в свои законные владения: выложенная камнем земля уже успела обрести тонкое белоснежное покрывало, вынуждая двух нерадивых путников идти более избирательно, оставляя наименьшее, по возможности, количество характерных отпечатков стоп. Зубодробительного холода не ощущалось, однако промокшее шмотьё не осталось незамеченным: окоченевшие пальцы ног практически не чувствовали мягкую грубую кожу лёгких башмаков, и сколько я ни закутывался в пожертвованное мне одеяло, которым обмотался на манер мантии, тело продрогло до костей. Левая рука и вовсе отдавалась жжением в местах, где повязка успела промокнуть вязкой и липучей жижей… во имя всевышнего, только бы инфекция не занеслась. На растрёпанных волосах, что не были обвязаны тонкими лоскутами ткани, довольно быстро лёг слой снега, который только и поспевай стряхивать, иначе от недостаточной уличной температуры он быстро таял, ещё больше морозя открытый всем ветрам черенок.       Внезапно остановившись в узком проулке у ничем не примечательного рабочего, судя по лишённой какой-либо цветастости внешней выделки, здания, «пижон» всё так же молча поддел компактным кинжалом плитку канализационного лаза… Что, опять? Но вопреки моим опасениям, внизу нам пришлось сделать лишь шагов пятнадцать — и я уже лез следом по уходящей далеко вверх приставной лестнице, вынужденно пялясь на колыхающийся мужской подтянутый зад в чёрных добротных и слегка облегающих штанах. Зрелище на любителя, прямо скажем.       Сюрпризов не выпало — внутри ожидаемо оказалось типичное производственное помещение, навроде ткацкого цеха: пыльных, заросших паутиной ручных прядильных станков насчиталось не менее пары десятков, а уж собранных у дальней стены пустых массивных ящиков для хранения тканей и прочего сырья и того с полсотни. Я редко забредал в рабочие зоны и понятия не имею, как тут устроен быт, но даже то немногое сохранившееся внушало какое-никакое уважение к местному техническому прогрессу… так, глядишь, скоро и до паровых двигателей недолго.       — Не задерживайся, — недовольно буркнул «пижон», уже ступивший во тьму боковой каменной лестницы — лишь благодаря промелькнувшим полам чёрной плащ-накидки я удосужился установить его местоположение. — Мало ли кто углядеть может, щели тут — будь здоров.       А ведь верно. Я так загляделся местным убранством, что не обратил внимания на заколоченные изнутри массивные окна, сквозь щели которых без труда проникал яркий лунный свет. Но всё же, думается, даже с этим внутри всё ещё царит сумрак, и увидать что-то с улицы — та еще задача. Впрочем, тут всё равно не было ничего сверх выдающегося, что приклеило бы внимание на долгие часы. Ещё не обсохшая обувка заскользила на гладких каменных ступенях, что я не преминул мысленно поблагодарить того архитектора, что не поленился воткнуть в боковые стенки лестничного пролёта что-то вроде перилл, правда, которые больше походили на тупо выпирающие, во весь подъём, угловатые пластины, вроде подлокотников в поездах или самолётах. Благо, они были достаточно шершавые, чтобы опирающиеся ладони не скользили и служили надёжной опорой.       — Располагайся где сочтёшь нужным.       Идя вдоль непродолжительного коридора, «пижон» поочерёдно указал на три ближайших двери, проигнорировав самую дальнюю правую. Остановившись у четвёртой, он молча снял навесной замок и, прошмыгнув с завидной прытью, захлопнул за собой, едва различимо бросив под конец:       — Делай что хочешь, завтра со всем разберёмся.       «Он ещё злится?» — недоумённо почесал я затылок, оставшись стоять истуканом перед дверью.       Казалось, здесь упущено что-то важное, отчего ощущалась неполнота картины. Лишённый какого-либо выбора, я тем не менее был волен сейчас идти куда вздумается… и это обескураживало.       «Эй, как там тебя?» — Выбрав комнату напротив и сбросив несомую поклажу, я сбросил с себя похолодевшее и покрытое подтаявшим снегом одеяло прямо на пол, — не ахти какой спальник, но выбирать сейчас не приходится, — и потянулся всем прозябшим телом. — «Ты там как? Силушкой подпитаться успела?»       «А то сам не чувствуешь?» — неохотно отозвалась тварь.       Не до конца понимая все нюансы, я постарался прислушаться к своему организму: ноги слегка гудели, но это от долгого перехода – не смертельно; уши и щёки горели от перепада температуры… тоже ожидаемо; уже ставший привычным за последние пять дней шум в голове полностью сошёл на нет, явно приспособившись к сосуществованию с потусторонним существом в сознании; разве что давление на плечи и спину более ощутимые, нежели обычно.       «То есть нет?»       «Сама проницательность», — раздражённо буркнула она.       «Знаешь, раз уж мы в одной лодке — тебе стоило бы уже проявить хоть немного усилий для установления доброжелательных взаимоотношений», — протянул я, обустраиваясь на импровизированной ложе, выправляя образовавшиеся складки.       «Чем тебе не по нутру взаимная ненависть?» — чересчур серьёзно спросила тварь, словно постановка подобного вопроса априори не могла вызвать никаких дополнительных вопросов.       «Сама хоть поняла, что сказала? — без тени обиды ответил я вопросом на вопрос, хотя подобное отношение меня не на шутку выводило из себя: всё-таки невозможность нормально выразить эмоции меня начинала угнетать. — С ненавистью невозможно доверие. Без доверия невозможно сотрудничество. Как я могу полагаться на тебя, если ты меня ни во что не ставишь?»       «Всепоглощающая Пустота, что за слюнтяй…»       «Вот опять. Хватит быть такой засранкой и начни уже относиться ко мне более подобающе… К слову, я так и не понял, как мне тебя называть?»       «Мы не используем имён — созданиям Пустоты ни к чему выделять себя из собратьев».       «Э-эм, ладно, опустим пока эту вашу «пустоту»… Но я же не могу постоянно звать тебя "тварью" или "засранкой"».       «Делай что хочешь, насекомое, подобную ерунду оставляю на тебя».       «Ну ты у меня доиграешься…» — Я осёкся, невовремя позабыв, что все мои мысли для неё подобно открытой книге — только прочти. Дерьмо, прощай моё единственное во всём мире личное пространство, где я мог действительно остаться наедине с собой. — «Да пофиг, раз уж настаиваешь…»       Если это духовная сущность, то и величать её следует подобающе. Вот только во сколько бы я игрушек ни играл, не могу припомнить ни одного нормального духовного или божественного существа со звучным женским именем… Да и вообще, духи разве имеют разделение по полам?..       «Нет». — Что и требовалось доказать — она всё слышала. — «Тот голос, что ты воспринимаешь как мой, я лишь позаимствовала в твоей памяти как образец. То же и с языком — я говорю на том, что тебе ближе для более продуктивного взаимопонимания».       Ладно, допустим. И всё же, если я дам ей мужское имя, при этом постоянно слыша девичью речь, — это, как минимум, может вызвать диссонанс в восприятии. М-да, принесла нелёгкая… Над чем я только голову ломаю и на что трачу свою жизнь вообще? К чёрту, просто подберу какое-нибудь милое имя…       «Может, Наги?»       Почему-то на ум всплыл один из моих любимых женских персонажей манги: довольно милая девчушка-цундэрэ с пышными белоснежными волосами. Не знаю почему, но она всегда вызывала у меня наибольшую симпатию, хоть и будучи довольно мелкой и плоской, как доска, — вылитая младшеклассница, хотя и достигшая «легального» возраста. Странный выбор, в общем…       «Как угодно, — она постаралась ответить максимально равнодушно, однако для меня всё равно не остались незамеченными едва различимые нотки мягкости. Ей определённо пришлось по ду… — Заткнись, примат! Я же сказала, что мне всё равно! Вот пристал…»       «Да-да, как скажешь, — я непроизвольно выдал лёгкую полуулыбку, судя по напрягшимся мышцам лица. Видимо, остаточный рефлекс, когда я собой доволен, так как какой-то радости или удовлетворения не ощущалось. Ну и пусть. — Слушай, я всё же хочу прогуляться до одного местечка…»       «Мужское начало покоя не даёт? — насмешливо протянула Наги. Блин, она ведь видит мои мысли ещё до того, как я успеваю их внятно сформулировать. Впрочем, это не отменяет того факта, что её слова прозвучало довольно грубо. — Какой ты чувствительный… Наше тело полностью не оправилось, но ненадолго выйти сможем, если хорошо выспимся после».       «Ну и ладушки», — вытянув спину с ощутимым хрустом, я поднялся и приступил к изучению помещения в поисках хоть какой-то одежды: разгуливать в одеяле, как даун, я больше не буду ни за что, ни за какие коврижки… нет, ноу, найн!

***

      Зимы здесь в самом деле странные — в том же Питере погоду так не «колбасит»… не так неожиданно уж точно. Шёл всего лишь третий или четвертый день… Фуго, или как там её?.. а я уже вовсю скольжу грациозней того блондинчика из аниме про ледовые катания, стараясь не впечататься в ближайшую стену или, того хуже, в лёгкий слой льда под ногами, рискуя после такого падения уже не встать. Хорошо ещё, у найденных мною утеплённых сапог довольно твёрдая и шершавая подошва, хоть как-то облегчающая моё непродолжительное, но полное испытаний и трудностей странствие. Да и былой снегопад уже успел стихнуть, оставив после себя лишь скромный налёт на каменном тротуаре, что я даже не стал покрывать волосы. А вот остальная одёжка не порадовала: чёрные кожаные штаны, хотя бы с добротным ремнём; чёрная утеплённая туника с длинными рукавами; чёрный же — твою мать, сколько можно? — меховой жилет, обшитый крепкой кожей; и чёрная мантия-плащ с капюшоном. Запасные комплекты снаряжения адъютантов, судя по всему, были аккуратно уложены в деревянные ящики, скромно стоявшие в углу и уже успевшие покрыться пылью. М-мать, никогда не любил столько чёрного — пахнет дурновкусием и высокомерием. Впрочем, пробираясь по переулкам вдоль тёмных углов и стен, я не мог не признать их практичности.       «Так ты не шутил…» — после долгого затишья обозначила своё присутствие Наги… хотя, куда она может от меня деться? Глупость какую-то сморозил, ей богу.       «Ты ведь, кажется, свободно читаешь все мои потаённые мысли, так чему ты удивляешься?» — мысленно пожал я плечами, остановившись перед искомым зданием.       Не знаю почему, но, добравшись до пункта назначения, я начал колебаться, буквально минуту назад будучи полон решимости. Старая добрая вывеска «Закуток Сэтору» покачивалась от слабо гуляющего ветерка на пригвождённом к стене металлическом пруте. Немногочисленные окна, что выходили на эту сторону, уже успели покрыться чернотой, давая понять, что постояльцы давно пребывают в сновидениях. Нужное мне крайнее окно исключением не являлось.       «Разве та шавка тебе не поставила соответствующие условия? — в её нарочито отстранённом голосе всё же читалась озабоченность, меня уже не обманешь. — К чему такие необдуманные действия?»       Отчего же необдуманные? Я об этом постоянно думал. С тех пор, как пришёл в себя.       «И ещё одно, — повернул ко мне голову «пижон», пока мы оба собирались покинуть его эту землянку. — Попробуешь выйти на контакт со своей подружкой — прикончу обоих».       «Больно ты дерзкий для того, кто нуждается в помощи», — нахмурил я брови, но голос не повысил во избежание ненужных провокаций. Хотя от подобной наглости у меня уже внутри всё закипало.       «Беря во внимание последние обстоятельства, вас двоих нужно держать порознь. Кто знает, как она отреагирует… и как в особенности отреагируешь ты. На неё тоже имеются определённые планы. И только попробуй их сорвать».       «Какого хрена?» — Даже ментальный барьер Наги уже не удерживал мои эмоции, начинающие прорываться наружу. Казалось, что я порву этого мудака голыми руками. Да что он о себе думает?! — «Тебе меня одного мало? Не смей впутывать её, иначе всеми вашими богами клянусь… Я выпотрошу тебя, как бездомную псину. Твои потроха развешу на ближайшем деревце вместо праздничной мишуры. Твоя поганая голова будет использована вместо мяча, которой я с превеликим удовольствием сыграю в футбол…»       В итоге он лишь довольно рассмеялся, молча продолжая собирать пожитки. Собственно, после этого я и принял окончательное решение, что буду держать его как можно ближе, выискивая подходящий момент для нанесения удара. За что бы он там ни выступал и какими бы благими целями ни руководствовался — я убью его… и всех тех, кто окажется замешен. Никого нельзя оставлять в живых. Все они вызывают лишь проблемы, не позволяя нам спокойно жить. Все концы в воду, никаких компромиссов.       «Вот это настрой, малыш Иля, — довольно пропела Наги, выводя меня из наваждения… И правда, чего это я вообще? — Давай как следует наберёмся сил и устроим этому городе кровавую жатву!»       «Дура, если я позволил себе мимолетную слабость — это ещё не делает меня идиотом, — тряхнув головой, я собрался с мыслями. — Как бы он ни "петушился", а слов на ветер, чувствую, не бросает. Если я попытаюсь сделать что-то с ним или с кем-то из его окружения — этим я могу навредить ей. Кто знает, насколько у него тут налажена "сеть"… Тебе это так же не выгодно, не забывай».       Молчание было наилучшим ответом — Наги всё равно никогда не признает открыто, что я прав… ну да ладно.       «Лучше скажи, как мне попасть внутрь», — поспешил я сменить тему.       «А как же "могу навредить ей"?» — с издёвкой вопросила та.       «Я не собираюсь вступать в контакт, — приняв решение, твёрдо ответил я. — Я просто хочу убедиться, что с ней всё хорошо».       «Осмотри стену», — после недолгой паузы потребовала она.       Не став препираться, я выполнил требуемое. Стена как стена, что тут такого?       «Расслабься, отдай мне контроль».       Вот теперь меня терзали сомнения. Даже поминания вынужденное соглашение, мне не хотелось так просто позволять ей управлять мною.       «Пресмыкающийся червь, ты сам говорил про доверие… Нуждаешься в помощи — доверяй мне».       И то верно, мои слова. Вопрос в том, веришь ли ты сама в них? Да к чёрту… пускай что будет.       Закрыл глаза. Вдох… выдох…       Я один в этой пустой вселенной, погружённый во тьму. Ни звуков, ни запахов… кромешная пустота. Даже течение мыслей, обычно бурлящее подобно горной реке, теперь больше напоминали спокойное гладкое озеро.       «Отлично, — прозвучал голос, вынуждая меня открыть глаза. — Больно долго, но с практикой ты к этому привыкнешь».       Теперь же из всего тела мне были подвластны лишь глаза и веки… видимо, в насмешку. Тело покачивалось из стороны в сторону из-за странных дёрганных движений ногами; пальцы на руках сжимались и разжимались… Да хватит уже играться, твою налево!       «Ладно-ладно… зануда», — вздохнула Наги.       И слегка подогнув ноги в коленях, я силой оттолкнулся от земли, проделав ощутимое расстояние ввысь эдак в метров десять, и со снайперской точностью вцепился пальцами в ближайший выступ в стене. Хорошо в этот момент я не ощущал боли, но судя по лёгкому хрусту и белению пальцев — Наги ещё слабо контролировала силу и мои конечности к такому попросту не адаптировались. Впрочем, задерживаться в таком положении, к счастью, она не планировала, и я плавно перепрыгнул чуть выше, припадая к следующему выступу. Прыжок — хват — прыжок. Учитывая, что здесь всего два этажа, мои ноги быстро ощутили опору подоконника — спасибо дурной привычке этой девчонки никогда не закупоривать окно, отчего открыть его удалось с лёгкого толчка уже через секунд двадцать. Боюсь представить, если бы мне пришлось так карабкаться на десятый этаж.       «Спасибо… но всё же верни мне тело», — буркнул я, когда она мягко спрыгнула на пол и вновь принялась играться, совершая движения, напоминающие со стороны утреннюю зарядку.       «Да-да…»       В черепушке проскользнуло мимолётное давление, словно червяк прокладывал себе путь, уползая обратно в свою нору, коей служил мой мозг. До чего же неприятно думать об этом именно в таком ключе, но по другому это и не выразить.       «А понежнее там нельзя?»       «Всё-то тебе не нравится», — снисходительно протянула она и умолкла, вероятно, удовлетворённая таким, пускай и коротким, действом.       Сколько же времени прошло с тех пор, как я покинул это место? Неделя? Больше? Впрочем, этому местечку требуется куда больше времени, чтобы кардинально измениться… разве что отсутствовал привычный беспорядок, что я любил оставлять после себя, и ответственность за который впоследствии взяла Сая. Эта девочка вообще оказалась, на удивление, домовитой: из-за неё Рюке даже не было нужды заглядывать к нам — после малышки убирать попросту было нечего. И в моё отсутствие ничего не изменилось: моя ступня задела край старого доброго футона, в этот раз заправленного и пустовавшего… впрочем, ничего удивительного, раз уж меня не было; простенький табурет был задвинут под стол и, казалось, не использовался уже долгое время; из-за близости к окну два девичьих тела, сопящих в такт друг другу на широкой кровати и закутанных в толстенное одеяло, окутывались в завораживающий блеск от тусклого лунного света… и только благодаря стараниям Наги я не задел их при спуске с окна — было бы довольно кощунственно нарушать их сон. Тем более, что их умиротворённые гладкие лица, обращённые друг к другу, в этот момент как ничто другое позволяло сердцу ощутить желанный покой.       «Перестань так пристально пялиться, — осадила меня Наги. — И убери уже с лица эту глупую ухмылку».       Позабыв обо всём на свете из-за представшей передо мной картины, я даже и не заметил, что улыбаюсь. Ничего удивительного, я ведь действительно скучал по этим шумным девчушкам, что каждый день создавали мне проблемы и только и делали, что трепали мои нервы и тратили мои деньги…       Но вместо того, чтобы злиться, я лишь глупо улыбался. Порой я сам себя не понимаю. Ну да и плевать, сейчас мне слишком радостно, чтобы задумываться над такими мелочами.       — Твою ж… — дернулся я от неожиданности, когда что-то маленькое и пушистое вцепилось мне в штанину. Знакомая рыжеватая шерсть блестела и лоснилась… А ведь точно… — Юм-юм, ты, что ли?       Зверёк издал приглушённое, но довольное урчание, и начал неуклюже карабкаться по мне. Со всей этой нервотрёпкой я уже и позабыть о нём успел… тьфу, это ведь самка, кажется. Саин подарок на праздник Памяти, по ощущениям прошло не менее года, хотя всего-то недели две-три. И ведь не соврала малышка — за всё это время я её даже толком не видел, она держала зверька поблизости и не позволяла хулиганить. Правда, имя дала ей больно простецкое — питомец, когда умывался, издавал похожие «юм-юм-юм» звуки, за что и получил соответствующую кличку. Ну, дело хозяйское, мне то что…       — Ну что, морда, не обижала девчонок в моё отсутствие? — серьёзно посмотрел я на пару чёрных глаз-бусинок, едва зверёк взобрался ко мне на плечо и вытаращился на меня. — Если что — на котлеты пущу, так и знай.       Ответом мне послужил слюнявый и горячий язык, испачкавший мне бинты на левой щеке. У-уф, ну и запах… чем тебя только Сая кормит? Тем не менее, оставшись довольным, я потрепал Юм-юм по мохнатой безухой головке — понятия не имею, где она прячет уши, но на ощупь не разобрать — и аккуратно спустил обратно на пол.       — Ах ты ж, — собрался было поворчать я, когда маленькая тушка свернулась клубком на подушке моего футона, но лишь махнул рукой. — Ладно, раз меня всё равно не было… Больно разбаловала тебя хозяйка.       Но эта наглая морда даже бровью (впрочем, а где там у неё брови?) не повела, делая вид, что уже уснула. Даже при своей непривычной внешности зверь не был лишён некоего очарования, отчего, видать, и приглянулся малышке… ну как тут рассердишься?       Однако довольно быстро атмосферу идиллии и спокойствия разрушил тихий, но жалобный стон. По его интонации сложно было разобрать, кому он принадлежал, но когда удалось заметить скатывающуюся капельку пота со лба, никаких сомнений не оставалось. Сири беспокойно заворочалась, хмуря брови; капли пота блестели и переливались, пока скатывались по виску и щеке. Даже не будучи врачом, было понятно, что ей плохо. Сая, прямо во сне, интуитивно прижалась к ней поближе, чем немного ослабила недуг.       «К-какого хрена?» — Наплевав на осторожность, я приблизился вплотную к кровати и приложил ладонь к вспотевшему лбу. — «Она вся горит!»       «Лихорадка, — пояснила Наги, хотя я мог бы и сам догадаться, не будь в моей голове такой бардак. — На твоё восстановление требовалось слишком много энергии, которую мне пришлось равномерно забирать у неё. Такой хрупкий организм предсказуемо не смог сопротивляться холодам с ослабшим иммунитетом».       «Т-ты…» — Мне даже не удавалось сформулировать собственные мысли. Как она… — «Ты говоришь это так спокойно? Какой толк было спасать меня, если она сейчас может умереть?!»       «Молчи, насекомое, как будто у меня был выбор, — процедила та. — Я и так размеренно перераспределяла энергию, насколько это было возможным. Она должна выдержать. Девчонка сильнее, чем ты думаешь».       «Это…» — Мои пальцы коснулись её белокурых кончиков — они уже успели промокнуть от обильного потоотделения. Который день она так мучается? И всё из-за меня… снова. Снова я причиняю ей боль. Да сколько же можно?! — «Даже если это был самый практичный выход — это неправильно».       «Мне казалось, ты эгоист, — смягчилась Наги, наблюдая за моими метаниями. — Ты жив. Девчонка тоже, хоть и захворала. С какой стороны ни посмотри — для тебя всё сложилось удачно. Чем ты снова недоволен?»       Костяшки начали белеть — до такой силы правая кисть сжала кулак. Я преисполнен безудержным желанием втоптать чьё-нибудь лицо в землю, вплоть до выбитых зубов и «мясного фарша». Вот только объект моих желаний не имел физического воплощения… и от безнадёжности хотелось взвыть на эту треклятую луну.       Да что ты, блядь, несёшь?! Даже если гарантии её безопасности так велики — это ни коим образом не отменяет те страдания, через которые она вынуждена проходить. За всю свою жизнь я не болел ничем серьёзнее обычной простуды, но даже тогда мне было ужасно тяжело из-за отсутствия заботы и поддержки. А что уж говорить о ребенкё, кто за эти три месяца потерял больше близких людей, чем я за двадцать лет. Да как у тебя язык вообще поворачивается говорить мне такое?.. Ты и правда не человек, если не способна понять то, что даже понятно мне, убеждённому эгоисту и отчужденцу. Я всегда говорил, что эмоции лишь мешают… но всему же есть предел! И когда близкие тебе люди страдают — становится невыносимо больно, тут и я не исключение.       «Ты противоречишь сам себе, ничтожество», — безразлично произнесла она и "удалилась".       Не знаю как, но я начал ощущать, когда она впадает в некое подобие спячки, и тогда с ней говорить бесполезно, пока она не "проснётся". Возможно, это и к лучшему — не хочу сейчас слышать этот мерзкий голос.       — И… Ил…       В порыве злости я совершенно позабыл о Сири, что почему-то уже таращилась на меня сквозь замутнённые, слегка приоткрытые глаза. Вот дерьмо, будет плохо, если она узнает, что я жив. Благо, она ещё не проснулась до конца, пребывая в некоем подобии лунатизма… она вполне может решить, что это был лишь бред из-за болезни.       — Спи, малыш… я с тобой, — неосознанно пробормотал я мягко, поглаживая её мокрый и горячий лоб.       Это возымело ожидаемый эффект — она провалилась обратно в дрёму. Лишь лёгкая улыбка, сменившая гримасу боли, служила мне своеобразным "ответом". Не зная, чем можно помочь в таком состоянии, я подхватил её теплую ладошку и крепко сжал — говорят, сильные эмоции передаются от человека к человеку и могут даже иметь целительный эффект. Всё мое естество стремилось отвергнуть подобные заявления как абсурдные и лишённые здравого смысла. Но сейчас мне насрать с высокой колокольни и на здравый смысл, и на логику. Если это хоть как-то сможет облегчить её страдания — я отброшу любые сомнения.       — Впредь я всегда буду рядом, что бы ни случилось. Обещаю.       Да что я несу? Годом ранее я бы лишь рассмеялся, услышь что-то подобное от другого. После того случая я совсем размяк. Куда подевался мой стальной стержень, что спасал меня все эти годы? С чего вдруг я стал таким сентиментальным? Неужто старею?.. Или тому виной неизвестные химикаты, что отравили мне лёгкие и, судя по всему, ещё вдобавок знатно задели мозг?       Но наблюдая за тем, как разглаживается это лицо и возобновляется ритмичное сопение сквозь сопливый нос, я отбросил все опасения прочь. Какая разница, не о том сейчас думаешь. Просто будь позитивнее, чтобы вся положительная энергия передалась ей. Я никогда раньше не замечал, насколько она милая, когда вот так просто спит… без этих криков, истерик и необоснованного насилия.       И за столь «продуктивным» времяпровождением я слишком поздно осознал, что былое тусклое бледно-голубоватое освещение сменилось на тёмно-розовое — рассвет подкрадывался незаметно. Очень не хотелось разжимать пальцы и выпускать эту мягкую и тёплую ладонь из своих рук, но задержись я ещё подольше…       — Я обязательно вернусь, — прошептал я, напоследок возложив руку ей на лоб, что она лишь чудом не проснулась во второй раз.       Хватит испытывать судьбу, нужно отбывать, пока город не проснулся. Но раз уж я всё равно здесь…       Поминая самыми тёплыми словами утерянный мною неизвестно когда танто, я насколько возможно тихо вытянул из-под стола увесистый вещевой мешок, запрятанный ещё давным-давно в самом тёмном и неприметном уголке. Сири я с самого начала отучил лазить по моим вещам — где просто "добрым" словом, а где и лёгкими затрещинами… тогда она была более послушной, — а уж Сая и вовсе не интересовалась моими пожитками, не трогая их даже во время уборки. И приличный слой месячной пыли давал понять, что мой тайник не тревожили. Значит, велика вероятность, что никто и не заметит пропажи.       — Хвала Докинзу, — выдохнул я, нащупывая пальцами приятную прохладу кованой стали.       Спасибо тому душевному порыву, что не позволил мне продать на тот момент лишний кинжал, что теперь остался моим единственным оружием, ведь купить новый сейчас не представлялось возможным ввиду отсутствия финансов. Лезвие всё так же внушало опасение из-за своей непривычной дугообразной формы и зубцами на внутренней кромке: складывалось ощущение, что его использовали больше как крюк, нежели колющее оружие, хотя при желании им можно и заколоть… только зубья не позволят так просто выдернуть его без наматывания плоти и тканей, и-у-у. Ладно, на безрыбье и рак — щука.       А вот это определённо теперь вещь полезная, как ни посмотри… я даже и позабыть о нём успел. Пальцы левой руки с заметным усилием оттянули миниатюрную тетиву и зафиксировали на крючке — указательный палец правой нажал на маленький рычажок — тетива издала сухой «шух». Арбалет всё же не огнестрельное оружие — ему не требовался такой тщательный уход, месяц бездействия на нём серьёзно не отразился. Забавно, а ведь я его даже не опробовал ни разу — чего, спрашивается, так рисковал ради него шеей? Больше такой ошибки не совершу, впредь буду использовать весь доступный мне арсенал. Кстати о «птичках»…       — А вот вас стоит потом перебрать, — ласково прошептал я маленьким кожаным мешочкам, поглаживаемым пальцами и лежащим в ладони после того, как стрелковый агрегат перекочевал на пояс за спину. — Не знаю, чего там понамешал этот плут, но перестраховаться лишним не будет.       Гейл долго отмахивался, но всё же поделился со мной своими «дымовухами», правда, как их изготавливать самому так и не удосужился внятно показать, обойдясь лишь поверхностными указаниями. Ладно, я хоть и не химик, но опытным путём, при соблюдении элементарных техник безопасности можно установить что угодно… займусь этим, как выдастся свободная минутка.       Забрав всё, что представляло хоть какую-то ценность, я осторожно задвинул мешок обратно, стараясь не потревожить слой пыли, и устало потянулся, попутно "расталкивая" молчавшую до этих пор Наги:       «Эй, просыпайся, мы возвращаемся».       «Наконец-то, — протянула та, явно устав от однообразия происходящего. — Нужна помощь, чтобы спуститься?»       «Не заставляй меня произносить то, что и сама уже знаешь».       В этот раз "передача власти" прошла ощутимо быстрее и проще — и моё тело стремительно, в один прыжок, перемахнуло через оконную раму, даже не потрудившись ухватиться хоть за что-то. Я уже хотел было заорать матом, но приземление вышло куда мягче, чем ожидалось: следуя всем заветам опытных паркурщиков, мои ноги плавно начали сгибаться по приближению земли, а в последний момент торс подался вперёд, совершая плавный перекат. Даже невзирая на слой льда, ноги уверенно вдавились в землю, восстанавливая равновесие.       «Ну ты даешь, — нехотя произнёс я. — Откуда только такая техника?»       «Анализ увиденного когда-то тобою. Не забыл, что мне доступны все твои воспоминания?»       «Хм, не знал, что когда-то интересовался паркуром. Хотя, чёрт знает, я много с кем и где шатался, будучи малым».       Весь обратный путь мы перекидывались немногословными, но всё же лишёнными негатива фразами. С натяжкой это даже можно было назвать беседой. Обладая сложным нравом, я не знал, как найти к Наги нужный подход и сможем ли мы поладить. Ведь это был вопрос, без преувеличения, жизни и смерти. Казалось, что все усилия имеют одностороннее направление. Но может это и к лучшему — я не уверен, что стоит всерьёз сближаться с чем-то, что жаждет лишь крови. И на что я только подписался? Я уже начинаю жалеть об этом…