Наследие богов

      Знаешь, давненько мы с тобой не говорили по душам. Да, знаю, ты немногословен. И за это я скорей благодарен — меня как раз тянет выговориться. Надеюсь, ты успел соскучиться по моему нытью. Я знал, что ты не откажешь старому другу.       Как ни странно, мне хочется начать издалека, потому отмечу, что всегда находил психологию весьма занимательной, если не сказать удивительной. В научном сообществе так и не смогли прийти к единому мнению, и до сих пор ведутся дискуссии, что же это: полноценная наука или что-то иное, сродни тем же гуманитарным предметам или вовсе лженауке? Но, в отличии от какой-нибудь литературы, психология позволяет буквально управлять целым миром. Почему, спросишь ты?..       «Началось в колхозе утро…» — Мне одному кажется, или сейчас где-то послышалось чьё-то недовольное бурчанье? Ты ничего не слышал? — «Ты с кем опять разговариваешь, поехавший?»       Ладно, не суть. Что же касается управления миром? А ты просто задумайся. Всё вокруг, всё, что окружает нас и имеет хоть малейшее отношение к человеку, зависит от так называемого человеческого фактора. А что такое человеческий фактор? Именно, это нечто непредсказуемое, ну или с трудом поддающееся анализу с точки зрения элементарных и точных наук. Но удивительным образом их пытается постичь тот самый предмет, что не имеет единого научного консенсуса — психология. Вот психиатрия — это наука, и то благодаря тому, что это психологический подраздел более "весомой" дисциплины — медицины. Проще говоря, психиатрия имеет показательную практику, научный подход и ясную методологию. То, что имеет твёрдо задекларированные законы и правила, позволяющие с лёгкостью воспроизводить ожидаемый результат. Психотерапевт с лёгкостью сможет вылечить твой недуг, если таковой вообще обнаружится, и риски прямо пропорциональны уровню изученности конкретной болезни. Но в его обязанности не входит направить тебя, вселить надежду, стремление, желание, в конце концов. Немного не так. В его обязанности не входит наблюдение за пациентом, что не представляет угрозы ни для себя, ни для окружающих. Скорей всего, если не обнаружится чего-то серьёзного, тебя направят к психологу, что выслушает, может, даст какие-то советы или научит справляться с теми или иными жизненными препятствиями. Проще говоря, он не будет тебя «лечить» — он может лишь «ободрить» здорового, но всё же пребывающего в нестабильном эмоциональном состоянии человека. Ты не задавался вопросом, почему психологическая этика предписывает им быть «наблюдателем»? Поясню: это значит, что психолог не имеет права на собственное мнение, когда он занимается психологической поддержкой пациента. Он имеет право лишь направлять его, предложить выбор, который человек обязан сделать сам, дабы ответственность впоследствии нёс исключительно сам пациент.       «Эй, недоросль псевдоинтеллектуальная, я вообще-то с тобой разговариваю…»       Но что, если психолог нарушит эту самую «этику»? Тогда в его руках появится, не побоюсь этого слова, абсолютная власть над этим человеком. Человеческий разум такой хрупкий, такой ненадёжный, такой противоречивый. Достаточно малейшего толчка — и даже самый безобидный в мире человек сможет взять в руки пистолет и совершить одно из ужаснейших преступлений — убийство. Беспомощная марионетка в руках умелого кукловода — вот как можно охарактеризовать возможности психологии. О нет, разумеется, психиатрия куда более "практичная" отрасль и ей открыты все страшные тайны человеческой сущности. Однако взглянем правде в глаза: кто-нибудь из психиатров — клинических, это важно — доверится словам своего пациента? Попробует проникнуться ими, как психологи, дабы лучше понимать, с чем имеет дело? А зачем? Врачебная практика упрямо твердит: врач, как и учёный, обязан верить только фактам. И слова человека являются таковыми едва ли. Существуют уже подтверждённые исследования, образцы, заверенные кем-то документы и контролируемые наблюдения. Врачи уже знают нужный им перечень заболеваний и, едва нащупав нужный недуг и подтвердив диагноз, начнут непосредственное лечение пациента, более не воспринимая его слова… ну, или не уделяя им должного внимания. Им уже навряд ли будет интересно выслушивать твои жалобы, если «картина» — вот она, чётко выстроена и понятна. Выпей-ка, мил друг, ещё таблеточки и расслабься. Психологи же вынуждены работать исключительно со словами. Всё человеческое сознание буквально лежит у них на руках, стоит лишь захотеть «увидеть» его. И они единственные, кто согласен делать это. Потому что у них нет выбора. Они не «врачи», а скорей «учёные». Они не имеют права ставить диагнозы, кормить своих подопечных химией и, уж тем более, непосредственно вмешиваться в работу мозга. Они могут лишь наблюдать, изучать и словесно помогать запутавшимся найти свой путь, выпутаться из пут этой ужасной паутины под названием человеческое сознание. И в то же время, благодаря более обширным знаниям, нежели одна единственная прикладная психология у врачей, они способны превратить жизнь человека в ад, стоит им только этого захотеть. Слово поистине изощрённый инструмент для работы с людьми, и простые психологи им владеют куда лучше врачей-психиатров.       Одним лишь словом? О, прости, оговорился. Да, большинство людей наивно полагают, что устная речь — это основной механизм обмена информацией у человека. Посему мало кто привык обращать внимание на такие мелочи как мимика, жесты, интонация сказанного и многое другое. Предположим, я при встрече брошу дежурную фразу: «Какой сегодня замечательный день». Банальное приветствие и попытка завязать разговор, не правда ли? Но стоит мне лишь слегка изменить интонацию на более артистичную, грубоватую, выделить слово «замечательный» — и вся фраза обретает совершенно иной смысл: «Как же мне всё это надоело, отставьте меня в покое, сволочи». Сарказм. О нём знают даже дети. И это один из немногих случаев, когда человек прибегает к чему-то помимо слова. Есть вариации куда более сложные и неявные, что известны уже более узкому кругу лиц. И именно акцентирование на таких вот мелочах и даёт людям знающим не просто преимущество, но натуральную власть над человеком. Таких ещё называют мастерами холодного чтения. Они, благодаря выданью людьми неявной, но более правдивой, нежели слова, мимики, жестов, интонаций способны как понять истинные намерения собеседника, так и внушить ему свои, те, что удобны «чтецу», при этом не обязательно являющиеся правдой. Какой бы абсурд ни лился из твоих уст — человек поверит в это, если удастся найти к нему подход и внушить, что тебе можно верить. На этом, собственно, и строят свою карьеру все эти так называемые экстрасенсы и медиумы… чтоб их. На банальном знании психологии… и немного человеческой неосведомлённости и вопиющей глупости. И даже невзирая на сильную разобщённость психологии, постепенную накачку оной околонаучными, а иногда и откровенно псевдонаучными методиками и парадигмами — многие из её практик в той или иной степени работают в подавляющем большинстве случаев. А это самое главное — работоспособность метода, даже если его полное понимание не было достигнуто.       Я, как и ты, раньше никогда особо не задумывался над всем этим. Мне это и не было интересным. Как я уже говорил, психология интересовала меня исключительно из эгоистичных соображений. Я надеялся, что смогу лучше понимать как самого себя, так и окружающих меня людей. Мне не хотелось прожить всю жизнь изгоем, кого сторонятся и избегают все. Я рассчитывал научиться мимикрии — обману, чтобы комфортно существовать в том социуме, который меня окружает. Я ведь тоже человек. Мне также больно, когда я нахожусь среди множества людей, но с ощущением, будто я на необитаемом острове, когда невозможно даже с кем-то поговорить. Нет, перекинуться парой дежурных фраз я мог спокойно как с соседом по общажной комнате, так и с сокурсниками. А что толку-то? Мне не хватало именно что "человеческого" общения, как бы я ни настаивал на обратном, выказывая всем свой задержавшийся подростковый бунт. Да, ММО помогали мне общаться с людьми, что разделяют одно из моих интересов. Но разве этого достаточно? Кому как. Какое-то время меня это более чем устраивало. Но сейчас, когда я попал в водоворот самых ебанутых событий, которые только возможно представить, я понял, что это не жизнь. Это мимикрия. Притом самая примитивная, не рассчитанная на долгое существование. Может, оно и к лучшему, что меня вытянули из этого порочного круга.       Но никогда бы не подумал, что в конечном счёте всё вернётся на круги своя. А именно — я буду делать то, на что в итоге и учился: манипулировать людьми. Ха-х, да, будь у тебя желание ответить, ты бы наверняка заметил, что профессия психолога подобного совершенно не подразумевает. На что уже я справедливо укажу: а те же «медвежатники», по-твоему, учатся взлому сейфов в каком-нибудь персональном колледже для медвежатников? Ха-ха-ха, ну да, как же, держи карман шире. Именно государство их этому и обучает, просто не знает об этом. Ты не просил, но я всё равно приоткрою тебе "врата" в чудный мир преступности и злодеяний: взламывать замки учатся простые слесари. Вот так вот, удивлён? Ай, ты никогда ничему не удивлён, можно было бы и не спрашивать. В любом случае, где бы ещё этому выучиться? Повторюсь: нет особых университетов для преступников — они используют знания, доверенные им для благих дел, в корыстных целях. Это не ново. Откуда берутся профессиональные нарковарщики? Из профессиональных химиков, конечно! Химия — твой лучший друг, если хочешь изготовить чистый и безвредный товар. Откуда берутся киллеры или профессиональные наёмники? Из армии и прочих силовых структур! Не детей же с улиц набирают и готовят из них убийц. Звучит как сюжет старомодного боевика. Погодите-ка…       Ай, в пень. Короче, люди где-то учатся и работают. Но после, если их не устраивает нынешняя жизнь, они могут попробовать себя в другой сфере, более "тёмной", рискованной, зато высокооплачиваемой. Ни один военный или агент спецслужб не будет зарабатывать столько, сколько наёмник или профессиональный киллер. Как и не один учёный-химик не будет получать столько, сколько и варщик в нарколаборатории. С этим разобрались, надеюсь…       «И долго ты ещё собрался меня игнорировать? От того, что ты меня стараешься не замечать, Ильюша, я никуда не денусь…»       Вот и я совершенно не за этим шёл учиться. Но в итоге именно это всё ещё и держит меня на плаву. Умение влезть в чужой разум. Умение заставить кого-то делать то, что выгодно мне. Даже если я где-то ошибусь — мне всё ещё хватит знаний и навыков вовремя исправить положение, а порой меня выручает и банально подвернувшийся случай. Что ж, удача — тоже немаловажный атрибут, её нельзя списывать со счетов. Но и полагаться на неё постоянно совсем не дело.       Нужно быть ещё более осторожным. Основные приготовления почти завершены. Осталось лишь довести всё до логического финала. Это как задать темп симфоническому оркестру, а после лишь вяло дирижировать палочкой, дабы уже струящаяся сквозь человеческие души музыка не сбилась со своего заданного курса, и ожидать успешное завершение с последними сыгранными нотами.       «Знаешь, это перестало быть смешным ещё несколько минут назад…»       Толстяк уже у меня на крючке, теперь же осталось прикормить и этого "черноплащника" — Илая. Я долго не мог найти к нему подход, хотя старался при каждом удобном случае подманить его на разную "наживку". Ни в какую. Но, как и у любого человека, у него обязательно должна быть какая-то слабость. И ты ни за что не поверишь — я нашёл её в самом неожиданном месте и, опять же, благодаря воле случая. Рюка. Или, как он сам потребовал её называть, Эрюкай’а. Что ж, я проявлю благоразумие и выполню его просьбу, благо она совсем простенькая. В любом случае, эта зверодевка сыграла мне на руку, сама того не ведая. Я надеялся, что более не свяжусь с ней, оставлю её в покое, поминая те тёплые чувства, что когда-то связывали нас. Но на кон поставлено слишком много и, увы, мне придётся использовать её снова. Чёрт, только не думай обо мне как о каком-то выродке — мне действительно больно от подобных мыслей, однако назвать это как-то по-другому просто язык не повернётся. Не хочу врать самому себе. И к тому же слишком поздно отыгрывать назад. Прости, Рюки, но если хоть что-то пойдёт не по моему сценарию — я убью его. Илая. Человека, что, вероятно, по-прежнему дорог тебе больше кого-либо на свете, включая такую никчемную личность, как я. А если потребуется — придётся избавиться и от тебя. Я уберу с пути каждого, кто даже гипотетически может стать помехой моим планам. Ощущение твоей мягкой кожи и мускусного запаха всё ещё отдаётся в моей памяти приятными воспоминаниями и, возможно, я никогда не забуду о них. О тех мгновениях, когда я касался тебя, как заслушивался твоим игривым озорным голоском, как делил с тобой ужин и постель. Но тебя это не спасёт. Я готов поклясться перед всеми вашими треклятыми богами — сейчас для меня важен лишь один человек. И если потребуется — здесь камня на камне не останется, даже если это будет стоить мне жизни…       «Да очнись ты уже, насекомыш!»       «Ах ты… — я едва сдержался от того, чтобы не прорычать наяву от болезненного укола в черепушке. Сумел обойтись лишь мысленной матерщиной. Эта бестия знатно взбесилась, как я погляжу. — Да хули тебе надо-то от меня?!»       «Он ещё спрашивает…» — Перед моим взором отчего-то предстала натуральная огромная и чешуйчатая змеюка с гневной пеной у рта… — «И не смей представлять меня в таком ужасном виде, заморыш!»       «Какая ты чувствительная, божечки, — усмехнулся я про себя и невольно смягчился. Иногда она ведёт себя как ребёнок. Очень жестокий и кровожадный ребёнок, мда. — Ладно, ну и чем ты на сей раз недовольна, змеюлечка моя?»       «Тем, что с того самого вечера, как ты узнал о раздельной памяти каждого из нас, ты стал использовать меня, как личного секретаря, чтобы я за тебя всё запоминала и чуть что — кратко обрисовывала текущую ситуацию! Я тебе что, диктофон?!»       «Ауч, да хорош уже! — взмолился я, ощутив новый укол в области затылка. — Что такого? От тебя и так проку немного в последнее время, так отрабатывай "аренду жилплощади". Я, знаешь ли, всё ещё не смирился с тем, что ты живёшь во мне и копаешься в моих личных "вещах". Вот и запоминай всё, что может быть нам полезным, а у меня и своих забот хватает помимо этого».       «О-о-о да-а-а, страдание хернёй — это такой важный процесс…»       «Ой, всё, — как-то по-девчачьи вырвалось у меня. Ну да и ладно. — Забей, я сам послушаю, хрен с тобой».       — …Нашими силами были организованны народные собрания, в ходе которых избрали представителей из каждого сословия: ремесленники, торговцы, врачеватели… — Женщина в знакомой мне ещё по первой встречи кожаной, обтягивающей стройную талию броне осторожными, но быстрыми движениями выложила поверх развёрнутой, подсвеченной свечами карты разнокалиберные глиняные фигурки. — Надеюсь, вы, как представители, осознаёте всю ответственность и отнесётесь к делу серьёзно. Один неверный шаг — и всё пропало. Мы готовились к этому долгое время…       «Я же ничего важного не упустил?» — осторожно полюбопытствовал я у затихшей Наги, лениво окидывая взглядом всех присутствующих из своего тёмного уголка комнаты.       «Ты прекрасно делал вид, что меня здесь нет, — язвительно бросила она, — вот и продолжай в том же духе».       Ладно, сам, так сам. Благо эта баба, Шарин, больно уж дотошная, что предпочтёт обозначить что-то повторно, нежели впоследствии расхлёбывать происшествия, связанные с глупой оплошностью или несвоевременной забывчивостью подчинённых. Нынче никому нельзя в полной мере доверить что-то важное — в этом я полностью разделял её позицию. Но не поддерживал. На своё уютненькое собрание в задраенной по всем щелям, покрытой полумраком комнатке она пригласила меня как соратника, представителя союзной стороны конфликта, поскольку Илай отчего-то предпочёл не показываться ей на глаза, сославшись на некие важные дела. А раз я целенаправленно решил выступить в этой партии как независимая, третья сторона, то и углубляться в детали не имело смысла — мне было важным отметить лишь те нюансы, что могли помешать моему собственному плану и в нужный момент исключить из процесса.       — Ворон. — Я едва начал прислушиваться к её речи самостоятельно, как та обратилась ко мне, подняв строгий требовательный взгляд. Я тебе что, ученик-двоечник на уроке? Хоть немного учтивости, сука, прояви, ты мне не начальник. Но вслух я этого, разумеется, не сказал. — У нас всё готово?       У нас, главное, блядь. Да судя по тому, что мне вывалил Илай перед тем, как я сюда направился — всё самое трудное как раз на нас двоих. Мне даже интересно стало — а что эти «недонавальнята» собрались делать? Сидеть и дрочить? Так, ладно, спокойно… И чего она так меня раздражает, что аж сердечко шалит?       — По моей части давно уже всё готово, — неожиданно надрывно и с куда более сильной хрипотой выдал я.       Блин, не вовремя голос начал теряться — бальзам, небось, окончательно выветрился из организма, а весь носимый при себе запас уже иссяк. Я ещё и думаю, чего это в горле колючее щекотанье возобновилось, до сего момента мною чудесным образом игнорируемое.       — Превосходно…       Ишь, ещё физиономию довольную состроила. Ну давай, поведай мне, чем же вы таким важным планируете заняться, пока мы там, перед господами из совета, за вас жопу рвать будем? Чёрт, а горло заметно начало доставлять дискомфорт, приходилось чаще сглатывать.       — От вас же требуется постоянная активность, чтобы люди не остывали и всё больше распространяли смуту, — обернулась Шарин к остальным и принялась поочерёдно касаться каждой из фигур, попутно поясняя. — Господин Харнц, у вас будет одна из ключевых позиций в центре толпы, раз уж вы в совершенстве владеете искусством красного словца — вы будете поддерживать огонь в сердцах ваших людей, а те в свою очередь распространят его по остальным отрядам.       — Ты переоцениваешь меня, дочка, — устало, но со сквозящими в голосе твёрдыми нотками произнёс старик в чёрно-золотистой многослойной одежде, по виду приближенная к мантии, но со спадающей с плеч короткой накидкой с незнакомым мне дворянским гербом: такие одеяния я уже видел у торговцев, что состоят в местной гильдии. Видимо, это представитель от торгового альянса. — Но сделаю всё от себя зависящее, положитесь на меня.       — Мастер Эрнхард, — после короткого кивка, Шарин перевела взгляд на соседнего с торговцем мужчину. — Мы понимаем, что вам это может быть неприятно, но рабочие люди — самые сильные и выносливые из имеющихся на нашей стороне. Поэтому вынуждена просить вас со своими людьми занять передний рубеж перед самыми воротами, дабы принять основной удар на себя. Если не будете проявлять чрезмерную агрессию, то, скорей всего, ваши люди обойдутся лёгкими побоями, не более.       — Вот уж спасибо, красавица, удружила, — невесело усмехнулся в густую бороду крепкий мускулистый мужчина в простецкой грубоватой хлопковой рубахе и прокопчённых в чём-то кожаных штанах и башмаках: и семь пядей во лбу иметь не нужно, чтобы разглядеть в нём представителя рабочего класса, вернее, цеховых ремесленников — словно сошедший с советской брошюры про облагораживание труда. — Да в пекло всё, мои ребятки и не на такое способны. Только учтите, они и силой ворота взять могут, если вы будете слишком медлить — долго удерживать их не получится.       — Много времени это не займёт, так что уж постарайтесь, — благодарно склонила голову Шарин и вновь перенесла взгляд на следующего гостя. — Что касается вашей позиции…       «Это надолго, — вздохнул я про себя, меняя положение успевших затечь ног. — У толстяка и то как-то повеселее было, вот чес-слово».       Рука непроизвольно метнулась ко рту, когда щекотка в горле стала вовсе невыносимой, и кулак, хоть немного, но приглушил сухой кашель. Дерьмо, нужно с этим заканчивать, забрать из "берлоги" лекарства и пойти развеяться, пока ещё относительно светло. Да только куда мне идти? Если только к Идаре, что не так уж и плохо. Ха-х, я даже и не заметил, как стал от неё зависим. Несмотря на то, что использую её как простую дворовую шлюху. Впрочем, она и сама не скрывала, что использует меня точно так же, только в каком-то ином плане, который мне не до конца понятен. У неё свои тараканы в голове, и мне совершенно не хочется в них копаться — своих предостаточно. Оба довольны — и ладушки. Нужно пользоваться, пока она не посчитала, что я зашёл слишком далеко… или попросту не найдёт себе новую "игрушку" поинтересней. Я не тиран и не собираюсь держать девку силой. Способы "зарядиться" найдутся всегда, просто этот самый простой.       И со всеми этими мерзкими мыслями в голове я случайно встретился взглядом с ней, отчего я едва не поперхнулся, пока в очередной раз сглатывал слюну. Я старательно пытался делать вид, что её здесь нет, ведь мне необходимо присутствовать на этом мероприятии по деловым соображениям, а близость к ней меня гнела, причём невыносимо. Сири то и дело бросала в мою сторону полные сомнений и невнятных подозрений косые взгляды, словно стремясь увидеть что-то осознанное, что-то притягивающее её внимание, но совершенно непонятное ей прямо сейчас. Что ты вылупилась на меня? Ты вообще зачем здесь? Вот и слушай свою эту бой-бабу и внимай, а меня оставь в покое. Нет здесь ничего интересного для тебя. Не смотри на меня. Отвернись, чтоб тебя!..       Блядь, у меня даже злиться на неё не выходит. Вернее, сама-то злость меня переполняла, но адресовать её девчонке при всём желании не получалось. Отчего она вся уходила Шарин. Гниющая пиздапроёбина! Не Шарин. Сама ситуация в целом. Я на протяжении всего зимнего сезона медленно, но уверенно еду крышей, да это и не секрет. Как-то повлиять на это не выходит — я не владею «уличной магией», что в моём мире зовётся осознанием сна. А именно сны меня и сводят с ума. Все эти странные образы. Неконтролируемые эмоции и чувства. Я, блядь, просто физически не могу совладать со всей этой лавиной, что обрушивается на мою страдальную голову. Сперва это носило лёгкий эмпатический характер. Я лишь чувствовал некоторые её эмоции и физические реакции, частично может даже проникался ими. Но на этом всё. После той истории с наркотиками и пленом в порту, простая эмпатия начала перерастать в нечто, что люди обычно называют любовью. Никогда с этим не сталкивался, поэтому не могу судить. Но симптомы довольно схожи: тоска при удалении от объекта воздыхания, некая болезненность организма, словно ты подхватил простуду, постоянные мысли вокруг объекта и странные фантазии. Хотя нет, вот последнее уже началось несколько позднее. И это нельзя было назвать любовью — это больше напоминало одержимость. Постоянные сны — обычные, тёплые воспоминания, когда мы ещё были вместе, но порой граничащие с безумием, когда на них начинают накладываться странные образы, где с привычным воздыханием и чувственностью, а где и с нездоровой животной похотью. Пиздец, в общем, по другому не скажешь.       Если поначалу они заставляли меня вскакивать в постели и в ужасе хвататься за волосы с желанием взвыть в голос, то последнюю неделю я так ни разу и не проснулся. Более того, я досматривал эти сны со странным спокойствием и неким принятием. Я понимал, что это ненормально и попахивает образованием эдакого диссоциального расстройства личности (социопатии, если по-простому, однако чувство привязанности, пускай и к одному человеку, всё же имелось, а социопату обычно плевать на всех вокруг, включая самых близких людей), но словно бы соглашался с этим, принимая, как неотъемлемую частичку себя, без малейшей задней мысли, что всё могло быть и по-другому, стоило лишь захотеть сопротивляться. А я и сопротивлялся. Какое-то время. Но невозможно бороться против элитного босса подземелья голым и без какого-либо оружия… если только это не «Души» какие. Моё оружие — лишь собственный разум. И он давно трещит по швам, руша все мои немногочисленные жизненные установки и ориентиры. Внутри меня ютятся личности убиенных мною людей. Я могу расслышать их голоса, если просто перестану думать. Но именно поэтому моя голова чем-то да забита — я не хочу их слышать. Не хочу вспоминать о том, какую боль я им принёс. Я не могу позволить им сломить меня. Во снах они беспрепятственно добираются до меня, каждый раз подбираясь всё ближе и ближе, с намерением впиться мне в глотку и разорвать моё бренное тело на неаппетитные куски. Что ж, удачи, сучьи отроки. Но здесь, в реальности, вы будете сидеть тихо и не отсвечивать, как прилежные мальчики и девочки. Здесь я всё ещё способен управлять своим телом и разумом. Пока. Лишь бы сны меня в конец не доконали, но Минори обещала подумать над решением и этого. Что ж, поживём — увидим…       — Не недооценивайте меня! — Я отвлёкся и не заметил, что Сири уже какое-то время стояла сгорбившись над картой, в такт Шарин, и теперь гневно (ну или она так думает… эта девка не умеет злиться, со стороны выглядело просто смешно) стучала ладошкой по столу. — Покажите ещё раз ключевые позиции…       «Нет, она всё же такая милая, когда сердится…»       Да ёбаный ж ты нахуй! Вот об этом я и говорю. Какого, блядь, хера у меня постоянно всплывают подобные мысли? Как же я устал. Даже орать не хочется, а тихонько уползти в какую-нибудь глухую нору и там… Ох, я уже всерьёз подумываю о том, чтобы на обратном пути просто взять и «роскомнадзорнуться» к ебеням. Да, определённо стоит над этим подумать, а почему бы, блядь, и нет? Не такой уж плохой план, если раскурить как следует. Раз — и всё закончилось. Лепота. Если бы я только так себя ни любил…

***

      Чудесная погода. Тёплое, яркое, так приятно ласкающее немногочисленные открытые участки кожи солнце. Небо впервые за долгое время необычайно чистое, лазурное, без единого серого или даже белого пятнышка, отчего дневное светило предстало на сцене во всей своей красе и передавало этому бренному миру всё возможное тепло. В такие мгновенья даже скучаешь по ветру — в столь непривычную жару он был бы как никогда кстати. Сразу понимаешь: весна пришла. Или, как её называли тут — цуката Имаки.       Сооружённые местными уборщиками горки снега вдоль всей улицы — не исключено, что аналогичные присутствовали и на всех остальных — ещё не спешили капитулировать перед жарой, но ручейки воды уже вовсю струились от каждой к ближайшему сточному решётчатому отверстию, что нечастые прохожие то и дело скользили по влажному каменному покрытию, рискуя столкнуться друг с другом или отбить себе при падении копчик. Песочком бы всё это дело посыпать или солью там. Но проблем и без того хватало, посему, полагаю, ни у кого не возникнет мысли спрашивать за это с властителей. Больно нервные все нынче стали и угрюмые. Интересно, с чего бы это? Ха-ха-ха-ха-ха.       Ладно, прошу прощения. Даже у мудака имеется своя грань дозволенного. Грешно издеваться над людьми после всего того, что с ними сделали. И ещё намереваются сделать. А именно отправить всех под пресс-машину государства, после чего вся их жизнь покатится по пизде. Ведь даже если всё выгорит — кто будет исправлять положение? Об этом никто никогда не задумывается, готов поспорить на что угодно. Всем лишь бы революцию устроить. А что будет с предприятиями, ресурсами, людьми? А всем похуй. Ведь «ломать — не строить», первое несоизмеримо проще. И ладно если будет "сломана" лишь руководительская система — всегда можно устроить экспресс-совещание и по быстренькому набросать новый план. Насколько безболезненно удастся его внедрить и удастся ли вообще — вопрос отдельный. А если в процессе этого локального пиздеца пострадает городская мануфактура? Жилые дома — да и хер с ними, людей всегда при желании можно куда-то да расселить, как это раньше было с армией, что квартировала у простых граждан: терпели же — и ничего! А производство так просто не перенести, особенно если пострадает инструментарий и инженерные приспособления… если таковые вообще имеются — я видел-то лишь печи и что-то совсем незнакомое. Впрочем, я в этом в любом случае ничего не понимаю. А без своего производства даже торговая столица не выстоит. Да, торговля первичней производства, или так заведено полагать, но последнее позволяет воспитывать собственных умельцев и спецов. Любому городу требуются люди со знаниями, в особенности учёные. А смысл содержать учёных, если их итоговый «продукт» — изобретения — некуда будет деть? Продать другим городам или вовсе другой стране? Расточительство. Получить единоличную сверхприбыль или же получать немного, но стабильно и всю жизнь? Я лично склоняюсь ко второму. В общем, нельзя угнетать производство, его нужно сберечь любой ценой. Но как провернуть что-то настолько грациозное без последствий? Ну или хотя бы с теми последствиями, с которыми проще всего будет считаться (вроде сокращения населения, желательно наименее рентабельного или даже откровенно бесполезного биомусора… Хм, верно, специалистов тоже желательно бы сберечь, иначе толку от предприятий)? Будем думать, благо, время есть.       Уже ставшее привычным першение в горле вновь возобновилось и сквозь плотную лицевую повязку прорезался болезненный кашель. Время близилось к обеду, значит. Пора принимать лекарства. Предполагалось, что целебные настойки должны исцелять или хотя бы облегчать житие страждущего. В моём случае становилось только хуже с каждой неделей…       «Жи… кху-кху… вее там, блядь, — теряя остатки терпения, прохрипел я сквозь рвущийся наружу режущий гортань кашель. — Я тут… кху… помира… кху…»       В тот день мне казалось, что ещё немного — и в моей ладони окажутся собственные лёгкие. Блядский бальзам уже не спасал. Вернее, его срок действия невообразимо сократился, причём как-то совершенно незаметно. Сперва мне показалось странным, что покрытые тонким слоем прочной ткани округлые пузырьки с лекарством стали быстрее заканчиваться: поначалу я обходился двумя на целый день, через какое-то время в поясной сумке позвякивало уже три… в конце концов их количество возросло и вовсе до шести. И если бы дело только в количестве. К охриплости в голосе я уже привык. Но этот кашель начинал знатно так подзаёбывать. Выпьешь эту дрянь — и всё равно саднящее чувство в горле не унимается, словно по стенкам скребут маленькие жучиные лапки. Мерзость. И спасибо хоть на том, что внутренности не просятся наружу. Хотя нет, через пару часов и они начнут, если снова не выпить эту чудо-мочу. Как тогда, когда все мои запасы наконец иссякли и пришлось навестить старого, во всех смыслах, знакомого.       «Реще… кху-кху… пидорас, — уже откровенно закипал я, судорожно потирая горло и попутно пиная ногой со злости близстоящий шкафчик с чем-то звенящим внутри. — Сдохнуть… кху-кху… захотел, хуесос… дряблый?!»       «А ты сам попробуй разгрести всё это добро одной рукой! — ворчливо отозвался из подсобки Арно. — Твоими же, молокосос, усилиями, раздери тебя пятеро!»       Хе-х, этот старый морщинистый хуй был ещё чем-то недоволен. Он ещё спасибо должен сказать, что отделался лишь переломанными и раздробленными пальцами на левой руке да изувеченной физиономией. Лицо этого кривого хрыча и так не блистало какими-то изысками красоты или обворожительности, следовательно, не велика потеря. А вот рука… Да, пожалуй, я поступил слегка необдуманно. Он ведь травник и знахарь — как он будет химичить с одной рукой? Впрочем…       «Поддувало… кху-кху… прикрой и сюда пиздуй… кху… с ебучим ящиком».       Дождавшись, наконец, пока деревянный ящичек без крышки грохнется на стол, я подхватил ближайший к руке пузырёк и залпом опустошил, по привычке выдохнув в сторону, словно готовясь выжрать чистую спиртягу. Я даже вкус настойки ощущать перестал — настолько часто приходилось пить эту бурду. Меня заботила лишь временная капитуляция этого злосчастного кашля. Как всегда, до поры до времени.       «Ты сам готовишь это снадобье?» — блаженно пробормотал я, наслаждаясь этим прекрасным затишьем и разливающимся по нутру приятным холодком.       «Шо-то сам разливаю, если рецепт простецкий и все нужные травы имеются, — буркнул Арно. Думаю, он всё ещё таит на меня обиду за тот наш "разговор". — Шо-то приходится через поставщиков возить».       «Конкретней, ёб твою мать, — сердито прохрипел я, тряхнув пустым стеклянным сосудом. — Не зли меня, нахуй. Сам или нет?»       «Сам», — неохотно и лаконично ответил он спустя секунды размышлений. Он что, решил, будто я его собираюсь…       «Рецепт, — прямо потребовал я, сгребая с соседнего стола листы пергамента и чернила. Ах да, самое главное… — Хули ты на меня вылупился? Ни хера я тебе не сделаю, Илай просил оставить твою жопу в покое, ты ему зачем-то очень нужен, хер знает зачем. Но варщик из тебя теперь как из пизды — плошка, поэтому диктуй рецепт — у меня есть человек, что сможет нахимичить требуемое… наверное».       Приготовившись записывать, я в последний момент вспомнил ещё об одной "мелочи":       «Ах да, то, о чём мы тогда "беседовали"… оно всё ещё у тебя?..»       И ведь смогла. Причём не только лекарство.       Оголённые пальцы нащупали в поясной сумке характерную связку из десятка маленьких продолговатых сосудов. По сравнению с теми, что я брал у Арно, эти были заметно меньше — размером с указательный палец, может, раза в полтора больше. На вид как пробирка с маленькой пробкой. Впрочем, уменьшение размера закономерно сказалось на прочности, поэтому ёмкости были вложены в петли импровизированного кожаного футляра, скручивающегося в трубочку. Пока что ни одна стекляшка не побилась, и на том спасибо.       Откупорил крышку и махом выпил содержимое. Вроде бы уже неделю пью эту дрянь, а к новому составу всё не привыкну. Он, как и старый, также морозил нутро, но ещё какое-то время противная вязкость так и ютилась на языке, и её никак невозможно соскрести. Вдобавок ещё привкус эдакой заплесневевшей рыбы пробуждал рвотные позывы. В первый раз не сдержался — вырвало. Зато последующие дались ощутимо легче. Опустевший стеклянный сосуд привычно вернулся в свою петлю, а футляр — в сумку. Минори просила обращаться с ними осторожней, их изготовка занимала значительное время, а таких пробирок всего штук двадцать, десять из которых постоянно в футляре, а остальные в убежище, про запас.       Но всё же надеюсь, что мне недолго осталось глотать эту дрянь чуть ли не каждые пару часов. Что удастся найти альтернативу, более сильную… или вовсе избавиться от этой заразы в лёгких…       «Знаешь, Илья, я беру свои слова назад, — произнесла Минори с едва разборчивыми нотками упрёка — её голос всегда такой ровный и бесстрастный, что внимание привлекали малейшие колебания тембра. — Ты всё-таки беспросветный глупец».       «Да брось, неужели всё настолько плохо?» — озадаченно спросил я, натягивая рубаху на оголённый некогда торс. Всё же, несмотря на самый конец Фуго на тот момент, холода и не думали униматься.       «Почему ты не сказал мне об этом сразу, как я проводила осмотр?» — проигнорировав вопрос, она вперилась в меня строгим взглядом.       «Лекарства мне вполне помогали, я думал, что оно само пройдёт рано или поздно, — в растерянности пожал плечами. — Да и ведь ты сама всё должна была видеть, ты же просматривала мои воспоминания».       «Я акцентировалась совершенно на другом, — словно в раздражении провела она ладонью по волосам, хотя лицо выглядело более чем спокойным. Нет, всё же она недовольна, пускай и не подаёт виду. — Я отслеживала отклонения в мозговой деятельности, на твои ощущения я не обращала внимание. Великий Канто, я не представляю, как ты вообще ещё способен дышать и говорить…»       Когда я пришёл к ней и попросил об одолжении, показав рецепт, Минори потребовала объяснений. Что немного вогнало меня в ступор — я был уверен, что она в курсе моих проблем с лёгкими, ведь самолично копалась в моей голове и должна была видеть абсолютно всё. Оказалось — нет, она об этом ни сном ни духом. Без лишних разговоров женщина заставила меня оголиться по пояс, лечь и замереть, пока её едва мерцающие голубым ладони касались моей груди, то и дело странно вздрагивая или врезаясь ногтями в кожу. Не слишком болезненно, но и приятного было мало. В конечном итоге, по прошествии десятка минут с её губ сорвалось лишь одно слово: «эрозия». Я хотел было переспросить, но она тут же велела мне помолчать и дышать ровно.       «Так что ты имела в виду под эрозией? — закончив с застёгиванием пуговиц на кожаной куртке, я сидел на смотровом столе, коим послужил обычный обеденный деревянный стол, и выжидающе смотрел за что-то усиленно обдумывающей женщиной. — Только не говори, что… лёгкие чем-то разъедаются?»       «Я не врач, Илья, — вздохнула наконец Минори и присела в кресло по соседству со мной. — Я учёный, причём, по большей части, энтузиаст-самоучка. Я могу лишь констатировать тот или иной факт. А он таков, что твои дыхательные пути и лёгкие поражены чем-то наподобие грибковой инфекции — множественные пятна странных наростов и пузырьков. Ничего похожего мне видеть не доводилось…» — После задумчивой паузы она тихо добавила. — «У живых людей, по крайней мере».       «Но я же чувствую себя относительно нормально, — возразил я. Хрипловатый голос звучал уверенно, но внутри всё болезненно сжалось от страха. — Я почти целую цукату пью какие-то лекарства и всё в порядке… ну, почти…»       «Лекарства?» — Она не сдержалась и выдала презрительный фырк. Значит, она была настолько взбешена, я и не подозревал. Она с сомнением в незрячих глазах вертела в руках один из моих пузырьков. — «Этот бальзам всего лишь смазывал воспалённое горло, позволяя тебе свободно говорить. Он никоим образом не влияет на лёгкие, ну или почти никак не влияет, что не суть важно. Осмелюсь предположить, что ты всё ещё жив благодаря усилиям твоего этого существа. Оно не даёт заразе полностью разъесть лёгкие и распространиться на остальные органы».       «И ты, блядь, об этом молчала?! — не выдержал я и мысленно завопил, обращаясь к дремавшей внутри Наги. — Я почти ходячий труп — и ты, манда низкопробная, мне даже об этом не сказала?! Да ебать тебя в три короба после такой!..»       «Умолкни, истеричка, — нехотя пробубнила та. Я буквально почувствовал, как она "зашевелилась" в моём мозгу, будто потягиваясь в уютной постельке спросонья. Как умилительно… Нет, сука-нах! Нет! И ещё раз нет! — Что толку тебе об этом говорить? Чтобы ты на говно начал исходить, как сейчас? Расслабься, пока у меня есть энергия — ничего с тобой не случится, мне хватает сил поддерживать твою жизнедеятельность. Я пыталась избавиться от неё, честно, но на это ушло бы слишком много сил, и не факт, что подействовало бы. А рисковать тобой, Ильюша, я не намерена, раз уж мы столько с тобой пережили».       «И что теперь? — немного успокоившись, глухо вопросил я, обращаясь вновь к Минори. — Мне и так приходится балансировать меж молотом и наковальней, так теперь могу ещё и скопытиться в любой момент от какой-то заразы в организме?»       «На данный момент ничего определённого сказать не могу, — покачала она головой. — Какие-то мысли имеются, но не более. Следует всё обдумать». — Поднявшись, Минори отдала мне пузырёк и зашагала к своему рабочему столу, на ходу выуживая из кармана переданный мною рецепт. — «Хорошо, займусь пока твоим бальзамом. Если с ингредиентами проблем не будет, то сварить простенькое варево труда не составит. Давненько уже у меня не было подобной практики. Признаться, я уж и соскучиться успела…»       «А штука вышла забористой, — мысленно похвалил я её старания, поудобнее устраиваясь спиной на успевшей нагреться от солнца черепице и разваливаясь прямо на крыше, словно турист на пляжном курорте. — И действует дольше, и голос меньше режет слух, позволяя более чётко выговаривать слова. Ещё бы вкус не был как у старческой пиздёнки…»       Вдохнув полной грудью свежий и прохладный воздух, что ввиду лицевой повязки далось с заметным усилием, я отбросил все эти мысли куда подальше и окончательно расслабился, потягиваясь раскинутыми в стороны руками. После стольких морозных дней под палящими прямыми лучами солнца меня, видимо, разморило, что делать ничего не хотелось совершенно. Я даже здание себе облюбовал, что являлось наиболее высокой точкой города, подальше от всех этих насекомых, именуемых людьми, и чья крыша была относительно ровной и пологой — храм Ацуками. Впрочем, я вру. Крыша тут такая же скатная, дабы осадки не задерживались. Но один из козырьков проступающих прямо из крыши окон чердака — или что там у них? — послужил мне хорошим упором под зад. Жестковато, зато никто не беспокоит, да и открывающийся внизу вид на город довольно хорош. Но мне он не интересен. Этот город у меня уже в печёнках сидит. Тьфу на него. Лучше вздремну.       Но вдоволь насладиться этим прекрасным деньком мне так и не дали. В носу защекотало от принесённого дуновением ветра знакомого солоноватого запаха. Чёрт, с одной стороны довольно полезно, что я могу улавливать запахи людей даже на расстоянии, подобно собаке, но с другой — эти запахи по большей части резали нюх и вообще имели мало приятный аромат. Что поделать — казалось, весь местный воздух был пропитан потом, кровью и дерьмом. И я настолько к нему привык, что отсечь привычный запах окружения от индивидуального, принадлежащего человеку, уже не составляло труда.       — Доброе утро, Илай, — неохотно бросил я в пустоту, не утруждая себя даже открытием век, не то что подъёмом на ноги. Лень, я только удобное положение занял, не хочу по новой пристраивать зад. Да и уж его запах я отличу даже на сотне метров. — Что-то ты сегодня не ласковый, зачем же подкрадываться к старому другу? Я не кусаюсь.       — Издержки работы, — прямо и лаконично отозвался грубоватый голос слева от меня. Вероятно, он присел на соседний козырёк. А что ему вообще тут надо? Вроде как мы давно всё обсудили, а с неимением важного дела он до сих пор не горит желанием со мной общаться. — А к тебе, смотрю, незамеченным уже не подберёшься вовсе. И как только это выходит у такого заморыша, как ты?       — Издержки "контракта", — в такт ему шутливо произнёс я, разминая затёкшую от лежания на запястьях шею. — Завидуешь?       — Нечему, — его голос даже не дрогнул. Спокойный и твёрдый. Нет, он слишком серьёзен, нужно будет его встряхнуть, как в тот раз. — Ещё неизвестно, чем эта дрянь тебе аукнется в будущем. Если ты, конечно, планируешь прожить чуть дольше, чем до окончания этой междоусобицы.       «Это кого он там дрянью назвал?» — прошипела Наги, с трудом сдерживаясь, дабы не "забрать" себе мою руку и не метнуть в сторону Илая кинжал.       — Не поспоришь, — вздохнул я.       Спустя минуту затишья я не выдержал и повернулся к нему лицом:       — Ты пришёл перетереть за жизнь или что-то важное?       По отстранённому взгляду прецептора, что в задумчивости разглядывал блики солнца на влажных поверхностях крыш домов далеко внизу, я и без слов понял, что он здесь не с дружеским визитом. Но если я хочу вывести его на открытый контакт, чтобы между нами выстроился мост доверительных отношений — как бы мне это самому ни претило, — следует заставить его говорить всё напрямую, без этих игр в молчанку и увиливания.       — Ты обеспокоен завтрашним мероприятием? — попытался предугадать ход его мыслей. Что же ещё могло волновать этого пацифиста, кроме собственной жизни и судьбы своей дрожащей зверодевки. А завтрашний день обещает быть насыщенным. — Не парься, я же тебе всё давно расписал вплоть до мелочей. Даже если что-то пойдёт не так — есть запасные варианты. Так или иначе, с носом не останемся…       — Вот именно твой план меня и беспокоит, — отозвался наконец Илай, вперившись в меня хмурым взором. — Ты правда намерен это провернуть? Ты понимаешь, что совет с нас за такое шкуру сдерёт, если что-то не вовремя всплывёт наружу?       — У нас просто нет другого выбора, — серьёзно пробормотал я, кратко пожав плечами. — Следовать дебильным планам Шарин и Ко не имеет смыла — это затянется на якумы и якумы. Долгое планирование переворота всё равно что отложенный на время переворот. А отложенный всё равно что проваленный. Это так не работает. Здесь нужно действовать не колеблясь. Быстро. Чётко. Без сомнений.       — У Шарин он по крайней мере бескровный, — не спешил признавать мою позицию прецептор. — Ты же намерен сократить численность населения на сотни, если не на тысячу человек.       — Что я слышу? — не удержался я от смешка. — Тебе реально есть дело до людей? Ты кому по ушам ездить вздумал, братишка? Тебе же насрать на этих приматов так же, как и мне. Себе-то хоть не ври, ради всего святого.       — Прикуси язык, мерзопакостный выродок, — поморщился он, но тут же качнул головой. — Да в пекло… Твоя правда, я беспокоился не о людях. Всё равно я не планирую задерживаться здесь, как всё это закончится, поэтому до будущего города мне дела нет, не буду лукавить. Но ты не учитываешь, что смерть множества людей всегда сопровождается рядом неугодных вопросов. И поверь, эти вопросы обязательно зададут тем, от кого подобная инициатива будет исходить.       — Собственно, за сим я так тщательно и подготавливал почву, — довольно улыбнулся я, — чтобы спрашивать было не с кого…       «Так что ты, поглоти тебя пекло, задумал, малец?»       Помятые и побитые после удачного проведения "мирных переговоров" при помощи взаимных оскорблений и кулаков, мы всё же смогли достичь некоего взаимопонимания и установить слабый шаткий, но контакт. По крайней мере он впервые позволил войти в свою коморку и даже накрыл какой-никакой стол со скромной закуской в виде тех самых сушёных брикетов не пойми чего, но довольно приятных на вкус, и щедро разлил по глиняным кружкам какого-то крепкого душистого вина… что, на удивление, просто прекрасно усваивалось желудком вместе с пайком. Первые порции горячительного пролетели залпом и не чокаясь — напряжение, несмотря на образовавшиеся тесные чувства взаимного понимания и даже принятия, сходить не спешило, по видимому, ни с кого.       Пока наконец Илай не выдал внезапный и дерзкий, как удар профессионального фехтовальщика, вопрос. На что я не смог не ответить довольной ухмылкой — он уже согласен действовать по-моему, понял он того или ещё нет. Осталось лишь внести немного ясности, просто как знак доверия и сотрудничества.       «Если коротко, — заговорчески прошептал я, для виду склонив голову чуть ниже, — то избавиться от всех сторон и взять этот городишко под свой контроль».       На что я получил закономерную реакцию в виде расплескавшегося по столу вина от неудержимого громогласного смеха державшего кружку прецептора.       «Ты… — отсмеявшись, он постарался придать голосу привычную грубость и равнодушие, но сбившееся от смеха дыхание портило весь образ. — Ты хоть… понимаешь, как это… глупо звучит?»       «Неужели более глупо, чем намерения Шарин поставить бездарную и несведущую в государственных делах малолетку во главу городского совета?» — небрежно поинтересовался я, маленькими глотками потягивая обжигающий нутро напиток.       «Регентство при малолетнем монархе — обычная практика, — пожал плечами Илай, наконец совладав с рвущимся наружу хохотом и, откашлявшись, протёр рукавом стол и налил ещё вина. — Учитывая, что королю нет никакого дела, кто и как управляет подконтрольными ему городами и территориями, план не выглядит чем-то из ряда вон выходящим. Если, разумеется, нам удастся сразу урегулировать конфликт со столицей после непосредственного отъёма власти, заверить их, что сменилось лишь руководство, но содержание останется прежним, и положенная дань будет уплачиваться добросовестно и в срок».       «Звучит как музыка, — с явным пренебрежением протянул я, откидываясь на спинку стула и скрещивая под столом ноги. — Вот только что если всё окажется куда сложнее, чем во влажных фантазиях великовозрастной девочки-одуванчика?»       «Эй, если мы делим с тобой еду и выпивку, это ещё не означает, что тебе дозволено оскорблять эту женщину в моём присутствии, — прогудел Илай, угрожающе покачав указательным пальцем. — Я не со всем с ней согласен, но дураки в её профессии до такого возраста попросту не доживают, запомни это».       «Ладно-ладно, как скажешь, — не стал настаивать я и примирительно вскинул руки, чуть не пролив пойло, как мой нерадивый собутыльник недавно. — Но сути это не меняет, братюнь, хоть ты тресни».       «Ну так говори по делу, — отрезал он. — И не "братюнькай" мне, мы с тобой просто союзники. И то я ещё не решил, поддерживать тебя или продолжать наблюдать в стороне. Ты пока только болтаешь».       «Не вопрос, — согласно пожал плечами. — Для начала, включим логику. Ты — правитель целого королевства. Да, под твоей непосредственной властью находится лишь один город и прилегающие к нему земли, тогда как всем остальным заправляют отдельно сформированные городские советы из местных дворян. Проще говоря, мы имеем конфедеративный строй общества, где нет централизованной власти. При этом официально все эти земли тем не менее принадлежат тебе. Там действуют установленные тобой основные законы, пускай они и дополняются местными, принятыми, собственно, советами городов. Ладно, вводной достаточно. Итак, имеется задача. Тебе сообщают, что в таком-то городе произошёл переворот. При этом бунтовщики, получив власть в свои руки, не выказывают по отношению к тебе никакой агрессии и даже сохраняют за тобой все прежние права, лишь ставя перед фактом, мол: "Мы тут немного управляющего сменили, но всё остальное осталось прежним, вы там как, не сильно против?". Что же в такой ситуации должен делать правитель этих земель, даже если формально города имеют своеобразную незалежность… тьфу, пардон, независимость? Твои действия?»       «Я не силён в подобных вещах, — задумчиво пролопотал тот неуверенно. — Но, как минимум для сохранения лица, следует ожидать визита уполномоченных лиц для выяснения обстоятельств и дальнейших перспектив. И как они отреагируют на соплячку, что единолично правит городом и прилегающими землями, неизвестно. Могу предположить, что в лучшем случае они направят к нам своих доверенных людей, благо, мелких дворян имеется в избытке, которых можно беспрепятственно ввести в опустевший совет и ничего против мы сказать не сможем — нас тогда просто заставят силой».       «В итоге так ничего и не изменится, — заключил я, утвердительно покивав. — Что ж, я рассуждал примерно в том же ключе. Это и есть самый положительный исход сего мероприятия, если мы будем действовать исключительно в рамках плана этой… женщины».       «И нет гарантий, что новые члены совета будут поддерживать то "направление" в законодательстве, коего хотят добиться те, кто всё это и затеял».       «И всё может начаться по кругу, пока всем это не надоест или какая-то из сторон не выпилится окончательно».       «И у тебя, конечно, есть план, что позволит нам не только взять власть, но и удержать её?»       «Сто процентных гарантий я дать, увы, не могу, если ты спрашиваешь именно это, — неопределённо развёл я руками. — Но люди везде мыслят примерно одинаково. И у меня есть подходящий опыт, пускай в тех случаях масштабы были куда глобальней. Но принцип работает тот же. Для этого мне придётся просто пролить определённое количество людской крови…»       «Определённое — это сколько?» — с сомнением вопросил прецептор.       «Не знаю… Сотни? Может, тысячи человек. Тут уж предсказать будет трудновато…»       «Тысячи? — ощетинился мужчина, едва не поперхнувшись вином. — Даже в столице, наикрупнейшем городе во всём западном королевстве, проживает около ста тысяч человек. Хигадеру же раза в четыре меньше, итого всего двадцать-двадцать пять тысяч. Ты планируешь отправить к праотцам двадцатую, а то и десятую часть местного населения? Ты совсем из ума выжил, полоумный?!»       «Я знал, что ты оценишь», — улыбнулся я и отсалютовал ему опустевшей кружкой.       «Ладно, допустим, — взяв себя в руки, Илай в раздражении потёр виски и продолжил более спокойным тоном. — И для чего тебе столько человеческих душ, поведай же мне?»       «Повод, — лаконично бросил я и, отследив на себе непонимающий взор, охотно разъяснил. — Все прекрасно знают, что мятеж или переворот всегда организовывается серьёзными ребятами сверху, инициатива никогда не идёт снизу, от простого человека. Но тем не менее никто и никогда не задаст вопросы, если все нужные предпосылки к нему будут неоспоримыми. Ограниченность ресурсов и бестолковое управление, разумеется, таковыми являются. Но люди в большинстве своём "терпилы" — они терпят до последнего, надеясь, что всё само собой рассосётся. Заставить их действовать способно только осознание смерти и тщетности самого бытия. И для этого требуется пролить кровь. И желательно, чтобы инициатором этого была сама власть. Знаешь, наиболее продуктивные вспышки сопротивления приходились аккурат на насильственное сохранение власти самими власть имущими. Когда люди видят, что правители ни перед чем не остановятся — у них самих срывает предохранитель и в голову закрадывается простая истина: "Если они могут, то почему я не могу?". А идти против разъярённой толпы, желающей крови, — это всё равно, что пытаться бороться со стихией. Бессмысленно и глупо. Будет лишь вопрос времени, когда господ растерзают на куски. Наша же задача сделать так, чтобы во время сей вакханалии безумства не пострадали значимые для нас люди, которые будут приводить разрушенные устои в прежний цивилизованный вид. И вот когда о восстании станет известно верховному правителю и он снарядит к нам чиновников для выяснений и разбирательств, мы сможем предоставить все необходимые доказательства, мол: "Так и так, всё произошло случайно, народ взбунтовался, всех порешили, но немногие уцелевшие смогли восстановить порядок, уже вон и новый совет избрали, причём сами же люди и избрали, такова воля народа, а вы ведь не хотите лишний раз гневить подданных, правда?". И всё. У них будут связаны руки. Ведь в таком случае им придётся попросту усмирять целый город, а не только захватившую власть горстку людей. А для одного из крупных торговых городов, да ещё находящегося на великом перепутье торговых путей, это будет ощутимым крахом, как и для самой столицы, куда регулярно поступают как налоги, так и товары, собственно, через наши таможни. А если мы ещё и предоставим доказательства выгодного сотрудничества — то и вовсе никаких проблем не возникнет. Я рассчитываю на это, по крайней мере, но, как уже сказал, наверняка сказать что-то трудно, когда имеешь дело с людьми».       «Хочешь сперва собственноручно как следует помучить и умертвить простой люд, а после прикрываться их телами, сбрасывая всю ответственность на халатность и безрассудность предыдущего совета?»       «Разве это не оптимальный вариант? — я довольно сощурил глаза, жестом призывая подлить ещё вина. — Нет, если есть идеи получше, то я с радостью их выслушаю, дружище».       Прецептор лишь смерил меня недовольным взглядом и молча протянул початую бутыль.       «Ну, раз нет, — пожав плечами, я наполнил кружку, отставил бутыль в сторону и потянулся за сушёным брикетом, — тогда слушай и вникай в детали, чтобы я лишний раз не повторялся…»       — …И всё же мне не нравится твой план, — уловил я краем уха бормотание Илая под нос. Меня и вправду разморило, что я, кажется, ненадолго задремал и вообще забыл, что он всё ещё здесь. — Больно агрессивный, оттого и более рисковый.       — Ну, у тебя же не нашлось других предложений, — осадил я его, потягиваясь лёжа на крыше башни и щурясь от яркого солнышка. — Расслабься, я ведь уже сказал, что сам всем займусь. От тебя требуется лишь самая малость. Ну ещё не мешать и не отсвечивать понапрасну, это само собой. Эта баба мне и так постоянно палки в колёса вставляет, чтоб её…       — Я, кажется, просил тебя так о ней не говорить.       — Да-да, ладно, извиняй. Чёрт, что у вас такого было-то, раз ты так реагируешь?       — Не твоё собачье дело.       — Ха-х, разумеется. Вот за это мы тебя и любим, за это мы тебя и ценим.       — Кто «мы»?       — Да нет, это я так, забей.       Нет, всё же сегодня слишком приятный денёк, чтобы тратить его на препирательства и бессмысленные конфликты. Хотя он сам постоянно подставляется, что невозможно не подшутить — такой душка.       — Некогда прохлаждаться, — бросил спустя минуты затишья Илай и поднялся на ноги, отряхивая и оправляя плащ. Скоро можно будет переходить на более лёгкую одежду… Хотя, с моей рожей так или иначе придётся прятать лицо под повязкой и капюшоном. О чём я только думаю? — Да и ты бы хоть создавал видимость какой-то работы, я не смогу прикрывать тебя вечно. Не забывай, что ты формально под моей ответственностью и числишься в моём прецептории.       — Да-да, как скажешь, — отмахнулся я, лишь лениво потягиваясь и довольно урча под тёплым солнышком, подобно нажравшемуся до пуза коту Борису. — Займусь этим… когда-нибудь.       — Я, наверное, ещё пожалею об этом… — неохотно выдал мужчина, и сразу за этим последовал неслабый тычок в грудь с металлическим лязгом.       Открыв глаза, я обнаружил на себе что-то продолговатое, замотанное в тряпьё.       На мой немой вопрос, прецептор пояснил:       — Твои вещи. Мои случайно вышли на барыгу, которому ты их продал за дурь, будучи под кайфом… безмозглый баран. Радуйся, что подобный клинок в этих местах — большая редкость, не составило труда определить владельца.       Н-невероятно… это и правда был он. Приходя в возбуждение, я с ошалелым взором размотал тряпьё и на свет мне явился он. Восточного типа ровный с лёгким изгибом на конце короткий меч с плетёной чёрными нитями рукоятью и без гарды… ну или удлинённый кинжал, тут уж с какой стороны посмотреть. Некогда утерянный, казалось, безвозвратно танто! Моя прелесть! Как же я по тебе скучал, родненький! Бесценное сокровище семьи Ванбергов… но с недавних пор являющийся моей собственностью. Прости меня, маленький, я больше никогда тебя никому не отдам. Клянусь!       — Я… — язык заплетался, я не нашёлся, что ответить на это. В тряпье, помимо танто, также обнаружился тонкий кожаный пояс с метательными ножами, что я как-то заказывал у кузнеца и отвалил за это приличные деньги. Ещё бы одежда моя вернулась, но это уже из разряда чуда — канувшее в огне невозможно вернуть. — Я не знаю, что и сказать… Это…       — Так не говори ничего, — процедил он сквозь зубы, показательно повернувшись ко мне спиной. — Засунь свою благодарность лошади под хвост. Мой оружейник сказал, что это одна из лучших работ, что ему доводилось держать в руках. И раз клинок принадлежит тебе — возвращаю. Используй его для пользы нашего общего дела. На кон поставлено слишком много, и тебе придётся сделать всё, что только возможно.       Илай кратко обернулся в мою сторону напоследок, затем исчез за обратной стороной конусной башенки с колоколом, оставляя меня в интимной обстановке со старым и верным другом, с которым мы буквально были повязаны кровью.

***

      Мы уже третий раз разбираем это предложение, что с тобой не так?..

Слыш, полегче на поворотах. Я весь мозг сломал, пока пытался освоить даже простенькое предложение…

      Чёрное нечто сгустилось вокруг меня, отчего разглядеть возможно было исключительно собственные ноги и руки, и разве что ещё крохотный участок вокруг. Пальцы интуитивно нащупали деревянную поверхность стены по правую руку от меня, и я невольно прильнул к ней, стараясь дышать ровнее, дабы не подпустить к себе панику. Пускай ничего не видать, но хотя бы могу ориентироваться на ощупь — не так всё и плохо. Брести в кромешной тьме без единого ориентира казалось не только жутким, но и опасным — так и заблудиться недолго. И неясно, смогу ли я отсюда выбраться вовсе. Но оставаться на месте, в одиночестве и непроглядной тьме — ещё большее безумие.       Во имя пятерых, ты можешь идти чуточку быстрее?..

Не указывай, что и как мне делать, не доросла ещё…

      Глаза постепенно привыкли к полумраку. Вдалеке начали проступать смутные очертания длинного узкого коридора и "гармошка" из ступенек ведущей наверх лестницы. Только бы не оступиться, стиснул зубы я. Первый же совершённый шаг отозвался острой болью в мышцах, будто в оторванных некогда ногах все кости заменили на стальные спицы с шарнирами, а после грубо насадили их на культи. Медленные размеренные шаги с трудом, но давались, однако мной сразу же овладели опасения, что подняться после падения уже не получится, мне просто не хватит выдержки стерпеть такое напряжение. Не уверен. Не знаю, пока не попробую. Но проверять это я определённо не хочу.       Почему ты вернулся один?!.

Потому, что меня прежде всего волную я сам, безмозглая идиотка. Не жизнь твоего отца. Не твоя собственная. А моя, блядь! Моя ёбаная жизнь, усекла?!.

      По мере моего приближения к лестнице из мрака выплыла… нет, можно сказать, материализовалась мутная человеческая фигура. Ну или она очень походила на таковую. Мужчина. Высокий, худощавый, но широкоплечный, с контурами зализанной назад пышной шевелюрой. Лицо словно размыто туманом, сохранив лишь общие линии, как у чертёжного трафарета. Но в глаза бросился его костюм. Ядовито горчичный пиджак поверх чёрной рубашки с бордовым галстуком, коричневые брюки и лакированные блестящие туфли. Никогда не любил его вкус в одежде, как же он меня раздражал. В обеих руках зажато по знакомому предмету: полулитровая жестяная пивная банка и тлеющая сигарета. Ублюдок любил выпить и дымил как паровоз, это точно.       К-кирби?.. Н-нет… Кирби!!!

Скатертью дорожка. Никогда не переваривал этого самодовольного мальца. Тебе ещё повезло, дорогуша, что им не занялся лично я. Легко отделался…

      В рот брызнуло чем-то липким и горячим, измазывая проглядывающие из-за растянувшихся в едкой ухмылке губ белые зубы. Выкинутая вперёд правая рука даже не потрудилась выдернуть нож из начавшей сползать по стене мужской фигуры. Завалившееся на бок тело едва билось в предсмертных конвульсиях, пока из пробитого насквозь горла фонтанировало чем-то тёмным, но оставшийся в ране крохотный клинок не позволял бурой жидкости в должной мере окрасить ближайшие видимые клочки пола и стен. Включая и меня самого, наблюдавшего сверху вниз за последними мгновениями безликого человекоподобного существа. Или же человекоподобное существо наблюдало за умирающим от обильной кровопотери человеком, известным оному как Николай Сиверцев? Хороший вопрос. Увы, но ответ новоявленного убийцу интересовал в самую последнюю очередь.       Она… она трогала мою… мою грудь и… там…       внизу… Она забрала мою невинность!

Я сейчас сам заберу твою невинность вместе с твоей поганой жизнью. Отправишься вслед за папашкой — будете на пару в адском огне запекаться…

      Мне не были ясны причины происходящего. Не был ведом мотив, что двигал моей карающей рукой. Я не знал, как должно реагировать на это и какие чувства должны переполнять меня. Всего этого просто нет. Забвение. Пустота. Я наедине с самой тьмой, что стремилась поглотить меня, но отчего-то оставила мне крохотный островок пространства, где я могу смутно, но видеть происходящее. Противоречие. Оно разрывало меня изнутри. Чьи-то отдалённые, доходящие до меня словно через вату обрывки фраз образовывали в голове натуральную кашу. Мысли путались, не позволяя сконцентрировать внимание на чём-то одном. В ушах нарастал глухой металлический гул и скрежет, как если бы рядом пролегала ветка метро и вот-вот должен подъехать поезд. Но его нет. Я один в этом тесном нескончаемом коридоре с одной единственной лестницей, ведущей в неизвестность.       Я не разобрала, что там было. Поняла только, что       это как-то связано с твоей мамой… Ты звал её,       словно она… куда-то уходила…

Тебе мало было моего тела, так ты решила ещё и душу мою себе прибрать? Подлая недоросль, не смей влезать ко мне в голову…

      Я чуть не потерял равновесие лишь подняв левую ногу и ступив на первую скрипучую ступеньку. Сердце заколотилось как бешеное, того и гляди грозясь выпрыгнуть из груди. И без того учащённое дыхание то и дело обрывалось из-за очередного давления на виски, сопровождаемого пронзительным оглушающим свистом. У меня не было возможности даже прикрыть уши, не то что как-то унять этот писк — я боялся, что если прекращу опираться на стену, то попросту свалюсь с ног и покачусь кубарем вниз. В теле и так стояла ужасная ломка — падение я уже не переживу. Мозг отказывался даже задумываться, реально ли всё вокруг или же очередные галлюцинации — он полностью отдался животному страху за своего носителя.       Это я у тебя хочу спросить — что ты тут забыл?       Как думаешь, понравится Рюке, как ты проводишь       свой досуг за её спиной?

Как будто мне не насрать. Открою тебе страшную тайну, золотце. Мне. Абсолютно. Поебать. Что. Думают. Другие. Капишь? Компренде? Земля-земля, говорит космос, как слышно, приём?..

      Изнеможённый непрекращающимся давлением в черепушке и режущей болью в уже начавших терять чувствительность ногах, я с глухим воплем, нет, с горловым хрипом ввалился на следующий этаж, чуть не рухнув лицом вперёд от внезапно оборвавшихся ступеней, но вовремя успел вцепиться пальцами в стену, тем самым тормозя падения жалобно скрипящими ногтями. Нисколько не удивлюсь, если пара ногтей так и осталась торчать в стене — я уже ничего не разбираю от выворачивающих наизнанку боли и фоновых шумов с непрекращающимся бормотанием. Вся моя концентрация уходила на высматривание во тьме возможного пути на свободу и на сохранение равновесия.       А-а-отпусти уже! Я что, по-твоему, всё это время делала?       Згумий гоняла? Разумеется, могу!..

Ездить на мне верхом и ныть без продыху — вот и всё, что ты можешь, беспомощное и бесполезное ничтожество…

      К лязгу и скрежету добавились глухие хаотичные стуки, словно кто-то — или что-то — пыталось вырваться из этой темницы, но вставшее на его пути препятствие оказалось ему не по зубам, отчего узник мог лишь обречённо, будто безмолвно моля о помощи, выстукивать одному ему ведомый ритм. На его месте мог быть я, прорвалась сквозь какофонию чужих голосов собственная мысль. Впрочем, кто сказал, что моя участь чем-то лучше? Я хотел было рассмеяться, но от этого стало только хуже, зрение на какой-то миг помутилось, а реальность куда-то поплыла.       Т-ты меня тут просто оставишь? Да что ты за подручный       такой?! Ты же обязан защищать меня, разве нет?..

Я никому ничем не обязан. Ни родителям. Ни обществу. Ни уж тем более такой избалованной мелкой дряни, как ты…

      Оставив на полу дурно пахнущую желтоватую лужицу, я утёр остатки чужой крови и собственной рвоты со рта рукавом и медленно, покачиваясь, двинулся вперёд. Касающиеся стены пальцы потеряли чувствительность, и я запоздало обратил внимание, что грубое неотёсанное дерево незаметно сменилось рыжими от ржавчины грубо сваренными между собой жестяными листами. До слуха наконец начал доноситься глухой металлический стук от моих шагов. Пугавший, но хотя бы отдававший неким домашним уютом деревянный коридор обычного жилого дома сменился на неухоженный металлический тоннель то ли заброшенного завода, то ли опустевших подземных коммуникаций. Но хоть стало понятным, отчего громкие удары в стены издавали такой характерный звук…       Не смей заставлять ребёнка говорить что-то смущающее…       вот не надо оправдываться, по твоему налившемуся лицу       всё понятно, что это нечто непотребное!..

Какая ты забавная, аж не могу сдержать хохота. Эта девчонка отныне принадлежит мне. Она моя собственность, сахарочек. Захочу — заставлю называть себя любыми приглянувшимися словами. Захочу — использую её для самых невообразимых извращений, какие твоей девственной головке даже не снились. А захочу — вовсе распродам на органы. Кто же меня остановит? Ты? Ну попробуй…

      Новообразовавшийся из ниоткуда человеческий силуэт вновь преградил мне дорогу. Помехой на сей раз оказалась женщина — в глаза сразу бросились очертания бёдер, талии и бюста даже сквозь слои одежды. Пряди русых длинных прямых волос спадали на шерстяную ткань кремового джемпера с V-образным воротом. Облегающие светлые джинсы подчёркивали длину и стройность женских ног, а лёгкие туфли на коротком каблуке — изящность походки и осанки. Красивая. Даже вынужденный сносить мучительную боль, я, завороженный очертаниями её тела, отметил сей простой факт про себя, на миг прекратив слышать раздающиеся отовсюду глухие, едва разборчивые, но дико фонящие голоса. Она молода и прекрасна. Такая, какой я её и запомнил в тот день. Ноги едва не подкосились от чрезмерной расслабленности из-за долгого стояния на одном месте, что мне невольно пришлось сделать шаг вперёд. А следом поднялась другая нога, делая ещё шаг. И ещё. Наваждение до конца не развеялось, однако, начав двигаться, я вернул себе свободу действий и решительно приближался к женщине. Когда оставалось каких-то пять-шесть шагов, она радушно протянула ко мне руки, приглашая к себе в объятия, которые я так долго ждал…       Не будь засранцем! Ты хоть знаешь, что тогда где-то       двадцатая часть населения пала в бессмысленной и       кровопролитной войне?.. Прояви хоть какое-то уважение!..

О, я проявлю к ним должное уважение. Искупаюсь в крови и изготовлю гирлянду из потрохов их правнуков, а затем затрахаю до полусмерти и захороню заживо их правнучек — как считаешь, это достаточно уважительное отношение к вашим усопшим, что никаким хуем ко мне отношения не имеют, а?!.

      Моё лицо залило брызжущей во все стороны кровью, на сей раз попав даже на язык — рот раскрылся в беззвучном смехе от безумного возбуждения. Недавно тянущиеся ко мне руки ныне превратились в два ровно срезанных и фонтанирующих обрубка, а сами руки отлетели в стороны с одного веерного взмаха моим верным танто и с глухим шлепком приземлились где-то за моей спиной — настолько сильным выдался удар в порыве безудержной ярости и жажды крови. Женщина никак не отреагировала на потерю конечностей, продолжая молчаливо, без единого звука тянуться ко мне своими культями. Опьяняющий сознание угар на мгновенье сменился пронизывающим до костей страхом, но моё тело действовало уже без участия мозга. Позволяя ей заключить меня в объятия, я резким рывком задрал голову женщины за волосы назад и вскинул кинжал на изготовку, готовясь в любую секунду пронзить череп. Остаточными ощущениями в теле я почувствовал, как мой напрягшийся колом член упёрся женщине в бедро, готовый едва не проткнуть её насквозь, подобно вскинутому вверх клинку, только снизу. Но придавать этому какое-либо значение и, уж тем более, задумываться о причинах я не стал — сейчас совершенно не до того…       — Глаза… — хрипло выдал я, усиленно вглядываясь в дымку, что скрывала её лицо. Но я помню это лицо. И в особенности эти глаза. Прекрасные, цвета чистого ясного неба глаза, что достались мне от неё. — Я хочу твои глаза. Я по оплошности потерял один. Ты ведь поделишься со мной своими глазами? Ты ведь любишь меня, правда… мама?..       Я в предвкушении облизнул пересохшие губы, и небольшое тонкое лезвие с чавкающим звуков пронзило дымку в месте, где должен был находиться её левый глаз. Женщина не издала ни единого писка, словно в моих руках не человек, а просто кукла. Но мягкость её кожи и шелковистость волос старательно заверяли меня в обратном.       Лучше скажи — работа имеется какая? Мне нужно       оттачивать свои навыки, а сидя в четырёх стенах       ничего не добьёшься…

Конечно, имеется. Как насчёт освоить работу язычком и ручками, пока ты будешь старательно сосать мой огромный разбухший член? Навыки? Да что ты можешь?! Нихуя ты не можешь, и нихуя ты не добьёшься, ведь ты просто бездарность, моя энергетическая подстилка! Без меня ты никто!

      — Блядство… — выпалил я, когда мои пальцы извлекли глазное яблоко. Также состоящее из какой-то дымчатой слизистой субстанции. И стоило мне его слегка сжать, как глаз осыпался и разлетелся пеплом. В раздражении, я закончил экзекуцию "контрольным" ударом в сердце и выпустил обмякшее тело из рук. — Бесполезная сука…       Обезумевший в конец, я сплюнул вязкую слюну на окропившийся и вымокший от крови джемпер и, не обращая внимания на боль, сорвался с места, намереваясь поскорее найти ебучий выход из этого ада. Даже если в конечном счёте это будет стоить мне ног и нервной системы в целом.       Прямой, как палка, коридор и не думал заканчиваться, невзирая на проделанные мною сотни, если не тысячу метров. По мере бега на пути вновь возникали фигуры, но мне это уже осточертело настолько, что я не тормозя сносил им головы на ходу, даже не задумываясь, кто повстречался мне на этот раз.       Первая…       Вторая…       Пятая…       Десятая…       На двадцатой я уже перестал считать. Выдохся. В довесок к выкручивающей внутренности боли и сводящему зубы шуму добавилась ещё и выжигающая лёгкие одышка. Надежда выбраться отсюда таяла на глазах — клубящаяся вокруг тьма и не думала расступаться, поржавевший коридор так и тянулся вдаль. Левая рука, некогда державшая клинок, теперь беспомощно сжимала и разжимала свободно свисавшие пальцы в кулаке — кажется, танто остался в одном из трупов. Вот же срань. Хотелось взвыть в голос, но я боялся, что если дам волю чувствам — на это уйдут те крохи сил, что ещё держат меня на ногах. Нет. Пока я стою — я могу двигаться. Пока я двигаюсь — я жив. Я не сдохну здесь. Хуй вам по всей роже! Причмокивайте, да не обляпайтесь, пидорасы!       Заткнись! Ты у нас всё понимаешь и всё знаешь, да?!       Да ты с самого начала обращался со мной лишь как с обузой!       Даже когда ты улыбался мне — про себя ты лишь повторял:       «Какая она никчемная»! Даже когда ты радовался — глубоко внутри       ты лишь раздосадовано бранился: «Какие от неё расходы»! Если бы       не "печать" — ты бы бросил меня ещё в поместье, я права?!

Аллилуйя! На неё наконец снизошло озарение! И полвека не прошло, надо же. Да, блядь, всё именно так и обстоит. Я единственный, кто здесь хоть что-то знает и понимает. Ты и есть обуза. Ты и так никчёмная. От тебя и так одни расходы и никакой пользы. И да, если бы не печать — я оставил бы тебя подыхать вместе с твоим сраным папашей. Впрочем, не-е-ет. Я бы тебя собственноручно освежевал, но перед этим ты бы познала у меня все мыслимые и немыслимые страдания, на какие только способен человек вообще и женщина в частности. Я уже сплю и вижу, как мой клинок пронзает твою нежную плоть, как наматываются внутренности при очередном повороте лезвия в брюшной полости, как твои глаза с застывшим в них ужасом взирают в моё изувеченное лицо, и ты не понимаешь, от чего тебя больше пронимает страх: от близости смерти или от моего вида. И даю тебе слово, милашка, я вырву из тебя этот ответ, даже если придётся тебя реанимировать, снова и снова, не позволяя отойти во тьму прежде, чем я его услышу…

      — Ха-а-а?.. — в изумлении выдохнул я, когда, из последних сил ковыляя вперёд, передо мной проступили аж целых две фигуры. Правда, в отличии от предыдущих, заметно мельче. — Да ну на хуй… Какие люди в Голливуде… А почему не слышно тёплых слов приветствия? Братик дома, как-никак!       Ожидаемо, мне никто не ответил. Они, смотрю, вообще лишены возможности выдавать хоть какие-то слова и звуки. Даже не интересно как-то. Держащиеся за руки две девчачьи фигурки — одна в знакомом мне зелёном плаще, наброшенном на прочную утеплённую рубаху, коричневые облегающие штаны и короткие сапоги; вторая в длинном, до колен, ярко-желтоватом платьице и лёгких сандалиях на голые ступни — встали неподвижно в метрах пяти-шести от меня и не предпринимали никаких действий: ни рук не протягивая ко мне, ни как-то двигаясь вообще. Манекены, блядь. Почему меня это так бесит? Срань господня.       — Ну что вы такие недружелюбные, девчата? — игриво протянул я, осторожно переставляя ноги. Шажок за шажочком. Сейчас самым главным было не упасть без сил. Благо, до них оставался считанный метр, стоит лишь протянуть руку… — Разве трудно проявить хоть немного уважения?!!       Один хороший рывок — и самая маленькая из фигур полетела на пол. Впрочем, вторая фигура нисколько этому не расстроилась, лишь в порыве какого-то неведомого мне инстинкта протянула в сторону лежащей и перебирающей конечностями на полу девочки левую руку, что некогда держала её. Как трогательно… Нет.       Я тоже поддался порыву и, прежде чем начать разбираться с упавшей, схватил вытянутую руку старшей из девочек и сломал её в локте, со смачным хрустом переломив кистью вниз, не забыв ещё и вывернуть по окружности, дробя кость на мелкие осколки. А нечего указывать на людей пальцами — это невежливо. Она, как и все прочие, никак не отреагировала на свисающую под страшным углом вниз и болтающуюся в воздухе конечность, но мне стало ощутимо легче, и ладушки.       — Вот как ты отплачиваешь мне за доброту, малютка? — я пинком перевернул лежащую девочку на спину и надавил каблуком сапога на плоскую грудь. — Что ж, нерадивых детишек следует учить…       И сместившись чуть дальше вдоль тела, этот самый тяжёлый каблук с чувством опустился на её маленькую головку, размозжив черепушку в сущую кашу из дымчато-слизистой шелухи, кусочков костей и расплескавшихся по полу мозгов с брызгами крови и мозговой жидкости.       — Ой, надо же, какая досада, — я беззвучно рассмеялся, расплываясь в довольной улыбке до ушей. — Собирался научить бедняжку уму-разуму, а в итоге и вовсе оставил без мозгов. Ну, с тобой уж я такой ошибки точно не допущу, сладенькая.       Её мягкое и тёплое тело. Оно даже не дрогнуло, когда мои скользкие от крови пальцы принялись блуждать по нему, намереваясь обследовать каждый участок кожи, почувствовать каждый изгиб, каждую выпуклость — коими она, в общем-то, похвастаться до сих пор не могла, — каждую щелочку…       — Блядь, да что за хуйня?! — разъярённо выкрикнул я прямо в лицо, беспощадно сдавливая её тонкую хрупкую шейку. Жалобное потрескивание позвонков оглушительно отдавалось в ушах. — Какое удовольствие изгаляться над куклой?! Да сделай же уже что-нибудь! Оскорби! Ударь!.. Убей меня, в конце-то концов! Я только что на твоих глазах прикончил Саю — тебе совсем всё до пизды, что ли, похуистичная ты сука?!       Но самое худшее, как я полагал, это то, что я не мог разглядеть её глаз. Эти всегда блестящие и переливающие зелёным, словно два маленьких изумруда, глаза. Я желал насладиться их видом. Как они медленно угасают вместе с жизнью их хозяйки. И невозможность видеть их выводила меня из себя сильнее, чем весь этот кошмар…       Убирайся… Пошёл… вон!..

Только вместе с твоей жизнью…

      И в конце концов, напоследок издав краткий животный рык, я резкими размашистыми движениями свернул девчонке шею, не в силах больше этого выносить. Она и правда кукла — без единого вздоха обмякла в моих руках, а после мягко шлёпнулась наземь, стоило мне разжать пальцы. Меня и самого потянуло вниз, не осталось никаких сил держаться на ногах, и я безвольно упёрся коленями в жёсткий металлический пол. Сил не было даже на то, чтобы продолжать злиться. Апатия взяла надо мной вверх, и я лишь безразлично взирал на это, что когда-то было человеком. Важным для меня человеком. И теперь её нет. Внутри какое-то странное ощущение… свободы? Хе-х, может ли быть свободным тот, кто лишился всего? Да, оковы тоже исчезли. Но вместе с ними ушёл и какой-либо смысл продолжать двигаться вперёд. Освободительная, и вместе с тем пугающая, разъедающая плоть и разум пустота. Таковой мне всегда представлялась смерть. И тот факт, что это, возможно, она и есть, меня отчего-то нисколько не тронул…       На неподвижное, с неестественно вывернутыми левой рукой и шеей худое тельце упали несколько сорвавшихся с колючего подбородка прозрачных капель. Я было решил, что это пот, но, утирая подбородок, я нащупал тыльной стороной ладони характерную влажную линию, тянущуюся от глаз. В сомнениях, я попробовал жидкость на кончик языка. Солёная.       Слёзы. Красноречивей любых слов, они текли с глаз тонким ручейком. Капля за каплей они разбивались о плотную ткань её рубахи. Спасительные слёзы. Потому что они являли собой доказательство.       Я… я всё ещё жив…

И несмотря ни на что, я по-прежнему люблю тебя…

      Затылок вдруг немилостиво обожгло. Я вскрикнул и застыл. Волосинки успевших отрасти усиков почувствовали влажность, а вскоре что-то липкое и горячее скатилось по верхней губе и угодило в приоткрытый рот. Гадкий привкус железа распространился по языку, что хотелось отплеваться, но никак не выходило.       Жадно впуская воздух через хлюпающий нос и звучно выдыхая через полураскрытый рот, я тупо разглядывал возникший перед взором далёкий каменный потолок, силясь понять, что вообще произошло. То, что я находился в родном убежище, стало понятным сразу, как вернулось зрение. А вот почему я лежу на полу и из моего носа течёт кровь…       — Тамоно тебя раздери, ты что тут устроил? — раздалось откуда-то со стороны.       Приложив усилия, я приподнял голову — в полуметре от моих вытянутых ног с хмурым лицом возвышалась мужская фигура в чёрных одеждах и растирала костяшки пальцев на правой руке.       — И тебя с добрым у… — Осёкшись, я сместил ракурс обзора чуть левее, на заколоченные досками массивные высокие окна. То-то я и думаю, что здесь слишком уж темно — в проёме проглядывалось тёмно-синее, с множеством огоньков, небесное полотно. — С доброй ночью. Обязательно было будить хуком справа?       — Ещё хохмить удумал? — процедил Илай сквозь плотно стиснутые зубы, с трудом сдерживаясь, дабы, видимо, не добавить мне ещё и ногой под рёбра. Взмахом руки он указал на помещение. — Я тебя спрашиваю, за каких хреном ты разнёс всё ремесленное оборудование?       — Э-э? — глупо уставился на него, а после отследил место, куда указывала рука. — Ну… это…       В рабочем помещении заброшенного цеха царил сущий беспорядок. Несколько столов переломились надвое и лежали отдельными половинками ножками кверху. Несколько ящиков и вовсе превратились в груду щепок, щедро разбросанных по полу, что их при всём желании не восстановишь. Даже каменным печам досталось — внешние стенки у некоторых разошлись солидными трещинами, а кое-где даже не хватало отдельных каменных кирпичей. Это что же… моих рук?..       — Я даже не буду спрашивать, как тебе удалось разбить каменные печи… — раздражённо протянул прецептор, устало почёсывая взъерошенные волосы. Судя по всему, я выдернул его посреди сна разразившимся здесь шумом. Не удивительно, что он поспешил сразу двинуть мне в лицо — я бы тоже разозлился. — У меня лишь один вопрос: зачем?       — Если я скажу, что это было во сне — ты ведь меня снова ударишь? — невольно улыбнулся я, принимая сидячее положение.       — Что с тобой? — Услышав мой ответ, он неожиданно смягчился и присел рядом на корточки, заглядывая в моё лицо. Я уже было подумал, что это с ним что-то не так, но нет, его глаза изучали мои с привычным мне недобрым огоньком и лишь с толикой любопытства. Он беспокоился не обо мне, а о своём собственном будущем. Которое теперь зависело от меня. Что ж, не могу его винить. — Я, конечно, частенько слышал шум из твоей комнаты, но чтобы выйти за дверь, спуститься по лестнице и начать всё крушить во сне…       — Даже не знаю, что на это ответить, — честно пожал я плечами, утирая рукавом кровоточащий нос.       — Скажи, что это не станет нам помехой, — твёрдо потребовал Илай. Мышцы его лица заметно напряглись. — Если ты будешь вести себя неадекватно — всё пойдёт по одному известному нам месту. Соберись уже, Иллиан.       — О как… Иллиан?.. — не сдержался я от смешка. — Не «идиота кусок». Не «отрыжка насекомого»?.. Повышение по службе — это всегда приятно.       — Заткнись, — сухо бросил он и выпрямился, отходя от меня на несколько шагов. — Сейчас всё зависит от твоей собранности, мне не до шуток. Не вынуждай меня вносить собственные коррективы в твой план.       Дождавшись, когда он скроется на лестничном пролёте и едва слышимые шаги не исчезнут вовсе, я спешно вынул из внутреннего потайного кармана куртки крохотный бумажный свёрточек и привычно вдохнул содержимое через нос. Крупицы порошка вновь защекотали ноздри, отчего каждый раз хотелось чихнуть. Но таких пакетиков не так уж и много, и я не мог их разбазаривать впустую…       Ха-а-а… в-вот оно… хо-о-о… Причудливая смесь мгновенно добралась до мозга. Приятно будоража его, как следует встряхивая, отчего на глаза проступили искры, а картинка приняла невообразимую детализацию, что я мог разглядеть отдельные занозы на щепках. По телу пробежал покалывающий электрический разряд, кожей ощущалось лёгкое онемение. Сердце застучало быстрее, сильнее разгоняя кровь по венам. Ух… хорошо… можно ещё один день прожить в спокойствии, не озабочиваясь внезапно вспыхивающими видениями и прочими неприятными "трипами".       Всё же, как ни крути, у этого чёртового «Поцелуя небес» — или, как я уже называю его, «голубая пыль» — имелся неоспоримый плюс: он придавал организму необычайную бодрость и концентрацию. Это минимизировало шансы провалиться в иллюзию, кои начали проявлять себя всё чаще и сильнее. Эти чёртовы голоса… они меня в могилу сводят. Но голубой наркотик чудесным образом избавил меня от них, одной проблемой стало меньше. Эта хрень куда сильнее, чем то, что давал мне старик ранее — не зря я решил тогда присвоить себе остатки, не успевшие подвергнуться огню. Теперь я разве что жалею, что вообще принял решение уничтожить реквизированные у мёртвых поставщиков и дилеров брикеты. Того, что у меня есть, едва ли хватит надолго. Надеюсь, что вечность сидеть на этой дряни не придётся — от неё и впрямь повышается агрессивность, исходя из моих кошмаров. Я смутно помню, что там происходило, лишь невнятные урывки. Но даже их хватало, чтобы пробрала нервная дрожь. То, что я творил… С кем творил… Хорошо, что это всего лишь сон.

***

      — Это твой район, шлюхин ты сын! Твой!       Экстренное заседание совета более напоминало балаган вкупе с цирком Шапито. Взаимные упрёки и оскорбления сыпались ото всюду со страшной силой и никто не мог как опровергнуть обвинения в свой адрес, так и чем-то подкрепить собственные. По помещению то и дело летала хрустальная посуда, разлетаясь вдребезги от столкновения со стенами, одаривая скромно стоящих там фигур в чёрных плащах или стальных панцирях доспехов мелкой крошкой. Предполагая подобное развитие событий, я скромно притаился в уголке за шторами, поочерёдно поглядывая то на бушевавшего толстяка с остальными дворянами из совета, то на собравшуюся возле ворот народную демонстрацию, активно жестикулирующую и кричащую что-то неразборчивое. Не на таком расстоянии уж точно.       Уот так уот, как и говорила Наги, пускай и по другому поводу, — началось в деревне утро. Запели ранние петухи. Ночное затишье, полное приготовлений, опасений и ожиданий подошло к концу и уступило место первым лучам утреннего солнца, ознаменовавшим начало непредсказуемого, насыщенного грациозными перспективами нового дня. Причём, частично это отнюдь не являлось пустой метафорой. Народные избранники со своей рабочей свитой притащились под врата управленческого поместья буквально под рассвет, едва тёмный горизонт начал окрашиваться оранжевыми всполохами. Мы с Илаем застали их приход сидя на крыше неподалёку от площади — напряжение взяло своё и мы оба толком не смогли заснуть, вместо этого решив выбраться наружу и молча ожидать, каждый размышляя о своём и не трогая другого. Не тот настрой, чтобы байки и шутейки травить. И заслышав характерный гомон толпы, мы перебросились бессловесными кивками и разошлись каждый на свою позицию: он — в свой прецепторий, дабы получить распоряжение явиться к совету без малейших задержек из первых рук; я — к Идаре, изображать бурную деятельность охочего до выпивки и женщин человека, как и полагается бывалому, уставшему от жизни наёмнику. Меня не отпускало ощущение, что за мной периодически приглядывают. И если бы это был Илай, но… В общем, я здраво рассудил, что лучше пусть меня видят проводящим своё свободное от работы время с какой-то девкой, чем раскроют моё убежище и то, с кем мне приходится вести дела. Если, конечно, уже не раскрыли. Но в это верилось с трудом — Наги чувствует присутствие людей, и если кто-то начинал неотступно следовать за мной, я просто приводил его к девчонке. Убийца-пьянчуга-бабник наведывается в кабак и крутит шашни с молоденькой официанткой — классика-с. Скучно и неинтересно. И пусть всё так и будет, да.       — Как ты мог такое допустить, идиот?! Для чего тебя, по-твоему, поставили наблюдателем?! Шпану дворовую гонять?! Или всё же не допускать чего-то подобного, да ещё в таких масштабах?!       Лоуренс Кингсли аж побагровел, пока орал во всё горло, а лоб покрылся испариной. Полегче, а то так и инфаркт словить недолго. Уставший, видимо, препираться с коллегами, он перешёл на подчинённых — прецепторов, — вываливая помои целыми вёдрами на голову одному несчастному, ответственному за эту самую центральную площадь — часть торгового района. Всё его благоразумие затрещало по швам при виде сотен… да нет, думаю, там около тысячи собравшихся прямо у его порога — площадь довольно обширная, и забита она была под завязку, не протолкнуться. Я и сам обомлел, чего уж, — как у Шарин и Ко только вышло собрать столько людей? Нет, вернее, как им удалось отыскать тех людей, что смогли собрать столь внушительную толпу? Да, это звучало разумней.       — При всём уважении, мой лорд, — ровно произнёс средних лет светловолосый прецептор, коего сейчас в гневе тряс за ворот плаща рыжий толстяк, но мужчину, казалось, это мало смущало: руки смиренно были скрещены за спиной и даже не думали препятствовать беснованиям их милорда. — Нас слишком мало, дабы как-то повлиять на развитие событий. Недовольство начало распространяться чрезвычайно быстро, и мы просто не поспевали проводить "разъяснительные работы". Вы требуете от нас невозможного.       Я продолжал безучастно следить за лихорадочными метаниями господ и каменными лицами прецепторов с командирами стражи. Забавный контраст выходил, как ни посмотри. Жаль, что мне не до смеха. Голубая пыль к моему приходу в зал совещаний на пятом этаже начала воздействовать на рассудок наиболее сильно — взгляд бесподобно отслеживал малейшее движение в радиусе моего обзора, отчего мне лишь оставалось с размеренной периодичностью перебрасывать взор с присутствующих на окно и обратно: не хотелось ничего упустить — везде царило веселье. Но от столь повышенной концентрации знатно притупились остальные чувства. Мне только и оставалось, что сухо отмечать их действия про себя, не имея желания даже улыбнуться. Впрочем, нет худа без добра — голос Наги я теперь слышал разительно реже. Видимо, одурманивание служило для неё своеобразным блокатором. Плохо, что алкоголь с этой задачей не справлялся… или я просто недостаточно напивался? Не важно. Приятно иногда побыть наедине с собой…       Интересно, сколько мы здесь уже торчим? Десять минут? Двадцать? Час? Солнце уже вовсю выглядывало из-за крыш домов, а тени постепенно сокращались. С площади они так и вовсе уползли напрочь, ни одного тёмного уголка не осталось. Те немногие из толпы, что захватили с собой накидки и плащи, уже набросили на головы капюшоны — остальные же то и дело прикрывались от слепящих лучиков ладонями.       «Демонстрантов, небось, печёт сейчас знатно, — лениво пронеслось в голове, пока я выглядывал в окно сквозь разрез шторы. Небо сегодня удивительно чистое, без единого облачка, а температура неуклонно повышалась день ото дня, лишь изредка баловали случайно забредшие в наши края северные потоки. Чую, такими темпами, за аномальной зимой последует аномальное лето. — Нужно поскорей привести план в исполнение и распустись всех по домам… кто уцелеет, разумеется».       Вздохнув и в последний раз бегло оглядев собравшихся под окнами людей, я мысленно собрался к предстоящему шоу и негромко кашлянул, перетягивая внимание на себя.       — Как дети малые…       — Что?! — Первым, как и на протяжении всего утра, отреагировал Кингсли и необычайно резво подскочил уже ко мне. Остальные лишь с негодующими, но молчаливыми взглядами наблюдали за мной, болтающим головой вперёд-назад от трясущих меня пухлых, но довольно крепких рук. — Да ты хоть представляешь, чем это нам грозит?! Они от нас живого места не оставят, если всё так и продолжится!..       — Об этом и речь, хозяин, — нарочито мягко произнёс я, не решаясь раскалять и без того горячую атмосферу, и невинно развёл руками. — Может, стоит подумать над тем, что с этим делать, а не кто в этом виноват? Иначе какой был смысл собирать всех нас? В этом нет ни малейшего смысла. Если только ради выслушивания обвинений с оскорблениями, то я, пожалуй, пойду…       — Да ты в конец одурел, наёмник?!! — взвизгнул он, чуть не задушив меня от резкого рывка за ворот. В моё лицо прыснул запах чего-то перчёного и спиртного: рыжий толстяк, видимо, успел подлечить нервы с утреца кружкой-другой. — Если ты думаешь, что тебя это ни коим боком не коснётся, то…       — Меня это и так не касается, — твёрдо бросил я, с непроницаемым лицом выдерживая его перегар и злобный испепеляющий взор. Дёргаться сейчас определённо было не лучшей идеей, но и отступать нельзя, следовало держать марку. — Не забывайте, для чего вы меня нанимали. Именно поэтому я сейчас самый разумный человек в этой комнате — мне легче анализировать ситуацию, когда ко мне она не имеет никакого отношения. Если вас сметёт народный гнев — я просто исчезну из города, как делал это всегда. Опыта мне не занимать, думаю, напоминать об этом не имеет смысла. Но я не люблю убегать, если есть хоть малейший шанс одержать верх — можете назвать это гордыней. И сейчас я не вижу особых поводов для беспокойства, хозяин. Вы бы и сами это поняли, если бы немного успокоились и всё как следует взвесили.       Звучно выдохнув ноздрями, подобно дикому кабану, он с трудом унял дрожь в руках и вынужденно опустил веки, стараясь унять гнев. Тут уже его собственная гордыня возымела эффект, не позволяя хозяину выставлять себя слабее какого-то наёмника, и Кингсли в раздражении выпустил меня из хватки и упал на ближайший подвернувшийся стул.       — Пекло, твоя правда, в этом нет никакого смысла, по крайней мере на данный момент. И я, Канто тебя подери, не перестаю поражаться твоей выдержке. Будь я чуть менее благоразумен — ты бы уже вылетел через это окно. Ты постоянно ходишь по грани лезвия… не понимаю тебя…       — Жизнь слишком скучна, если никогда не рискуешь, — пожал я плечами, скрестив руки на груди. — По правде сказать, вся моя жизнь только и состоит, что в убиении скуки… — За окном раздались очередные вопли недовольства. Усмехнувшись про себя, я окинул взором молча следящих за нами дворян и их исполнителей. — Так мы, наконец, можем перейти к делу или вам требуется ещё какое-то время на пустые перебранки? Не думаю, что толпу удастся долго сдерживать.       — Каковы будут предложения? — оживился один из дворян-управленцев, до сего момента единственный, кто молча сидел на своём месте, видимо, в силу большей опытности и сдержанности — из присутствующих он был самым старым, с напрочь посидевшими короткими волосами и козлиной бородкой. — Следует урегулировать конфликт наиболее мирным путём — тёмные времена в прошлом, и прибегать к методам прошлых членов правления я считаю неприемлемым…       — Поколение, что помнит о них, всё ещё живо, — вторил ему другой. — Но их меньшинство. Новое же те времена не застало, и кто знает, удастся ли их усмирить так же легко, как и старое. Неопределённость — наш злейший враг. Нам не следует поступать опрометчиво…       — Наши предшественники держали людей в железном кулаке, что они и единого шагу без дозволения сделать не смели, — вклинился третий. — Однако, осмелюсь напомнить, что нам с вами понадобилось больше десяти якум на устранение последствий таких решений, и даже со всеми нашими силами нам не удалось вернуть и треть былого величия Хигадеру. Если мы позволим себе пойти по стопам былого совета — город попросту не выдержит такого истязательства…       — Поддерживаю, — терпеливо выслушав коллег по одному, Кингсли с чувством хлопнул пухлой ладошкой по столу. — Нужно наладить диалог с общественностью, других разумных путей я здесь не вижу. Все с этим согласны?       Все заседавшие за массивным столом дворяне единодушно кивнули.       — И что это должно значит, наёмник? — недоумённо, с остатками праведного огня в блестящих глазах, обернулся рыжий толстяк, услышав мой нарочито громкий насмешливый фырк. — Тебе есть что сказать? Так говори прямо, оставь свою напыщенность для дворовых псов!       — Прошу прощения, хозяин, — я виновато поднял руки. — Кто я такой, чтобы оспаривать ваши решения…       — Наёмник. — Лоуренс Кингсли вновь налился багровым, что в сочетании с рыжими прилизанными назад вьющимися волосами и пышной бородой сделало его похожим на помидорку. Очень волосатую помидорку. — Не зли меня…       — Если настаиваете… — неохотно протянул я, небрежными и вялыми передвижениями давая понять, что мне откровенно в тягость влезать в их дела, но больно не терпится осадить этих умников. Пока что всё идёт неплохо, надеюсь, что в таком темпе и продолжится. — Господа, вы всерьёз рассчитываете продуктивно вести диалог с толпой, чья акция полностью спланирована и держится под контролем противоборствующей стороны, желающей ничто иного, как вашей крови?       Присутствующие одарили меня молчаливым, ничего не выражающим взглядом. В их глазах проглядывалось одно лишь размышление — так они и правда об этом даже не задумывались? Или толстяк просто не докладывает своим коллегам, как обстоят дела в городе? Занятно…       — Хо-о, так вы не знали? — не удержался я от ликующих ноток в голосе, затем перевёл взор на Кингсли. Тот лишь молча посмотрел на меня в ответ, но не стал это комментировать — и впрямь, значит, не говорил. У них какие-то свои внутренние тёрки? Ну да не важно. — Сперва порча провизии на резервных городских складах, затем внезапный обрыв поставок еды, после и вовсе система коммуникации выходит из строя, теперь это вот… Серьёзно, никто не сопоставил два и два?       — Кончай хорохориться, — не выдержал первым толстяк и пригрозил мне указательным пальцем. — Мы уже поняли. Только что это меняет? Есть другие варианты урегулирования конфликта?       — Варианты есть всегда, — глубокомысленно вздёрнул я подбородок и снова выглянул в окно. — По мне… проще всё решить грубой силой.       — Ты хоть слушал, что мы только что говорили, наёмник?! — воскликнул кто-то из сидящих за столом. — Мы не хотим вновь разгребать последствия таких решений! Ну разгоним мы сегодня толпу — они после прибегнут к ещё более радикальным мерам! Это ничего не решит! Нужно искоренить источник самой проблемы, а не…       — Вы не поняли, — прервав его, покачал головой я. — Я не говорил, что их следует просто разогнать.       — О чём это ты? — невольно понизил голос голосивший дворянин.       Я выпустил из-под плаща левую руку и поднёс её к горлу, касаясь ткани кончиком большого пальца.       — Я о том, чтобы положить всех прямо там, на площади.       Палец символично прошёлся по горлу от уха до уха.       — Ты… спятил?.. — в этот раз заговорил уже другой, парнишка с дальней стороны стола. Говорил он негромко, но из-за воцарившейся тишины я прекрасно его слышал. — Там же около пяти-семи сотен человек, если не больше.       — Да, это будет серьёзное расточительство, — согласно вздохнул я. — Однако каким ещё способом вы вознамерились усмирить их? Не толпу. Тех, кто ей управляет. Приглядитесь… — Я немного приоткрыл штору и сделал приглашающий жест к окну. Единственный, кто поднялся со своего места и встал рядом со мной, был сам Кингсли — остальные сидели как в воду опущенные. Что ж, как угодно. — Вы заметили, как порядочно и методично действует толпа? Вернее, отдельные её секции? Взгляните, допустим, в центр толпы — если приглядеться, мы заметим, что вон тот джентльмен в мантии и широкополой шляпе является эдаким координатором, коему подчиняется часть толпы вокруг. Вот-вот, он делает какой-то жест — и тут же следует цепная реакция: люди в унисон начинают что-то горланить.       — Хочешь сказать, толпой управляют прямо на местах? — задумчиво пробормотал с интересом вглядывающийся в происходящее снаружи Лоуренс Кингсли.       — Пока вы тут воздух сотрясали, я успел выявить по одному такому координатору в каждой секции толпы. Всего их шесть человек, как и подконтрольных им отрядов. Попрошу вас также обратить внимание на внешний вид. Вот эти посередине — явные торговцы и торговые деятели. Рядом с ними тусуются, судя по запятнанным робам и фартукам, люди работящие — ремесленники и цеховики. По другую сторону люди более опрятные, но в несуразных одеяниях — врачеватели, картографы, прочие учёные. Они даже не потрудились как-то перемешаться в толпе, недоумки… Другими словами — диалога не будет, как бы вы ни плясали перед ними. Народ — это бездумное стадо, которое, если разгорячить, то уже так просто не остудишь. Им всё равно, какие доводы и аргументы вы приведёте, что попытаетесь доказать и в чём убедить. Им нужны результаты. Мгновенные результаты. И как их достичь — им глубоко насрать. Что я вам объясняю — вы и сами об этом прекрасно осведомлены. А зачем нам в таком случае вести разговор с оголтелыми фанатиками, что отказываются воспринимать неопровержимые факты? Давайте просто заткнём их.       — Хорошо, допустим, мы тебя поняли и приняли это к сведению, — неохотно вздохнул рыжий толстяк, скрестив руки на груди. — Так ты предлагаешь просто убить их? Без разбирательств и попыток мирного решения конфликта? И ты полагаешь, что подобное просто сойдёт нам с рук? Никто со стороны не подумает вмешаться, никто из горожан не станет предпринимать попытки отмщения? Они так просто примут тот факт, что их любимых и родных стёрла с лица земли «эта зажравшаяся знать»?       — Если страх окажется достаточно сковывающим не только тело, но и сердце с разумом — вполне, — прямолинейно кивнул я. — Вся проблема ваших предшественников в том, что они начали политику устрашения, но действовали слишком мягко. Люди боялись, но не настолько, чтобы не предпринимать попыток сопротивления. В те времена отлавливали инакомыслящих и несогласных… и что потом? Их сажали в темницы? Я не знаю подробностей, но чего-то по-настоящему ужасного так и не услышал ни от кого. А вот если бы людей прилюдно четвертовали, сажали на кол, подвергали мыслимым и немыслимым пыткам — это совершенно иной уровень страха, не оставляющий людям никакого светлого лучика надежды. Одно лишь отчаяние. И я предлагаю применить метод ваших предшественников, но на сей раз в полном объёме. Без компромиссов. Без сострадания. Что вы об этом думаете?       Меня уже едва не переполнял смех — городской совет полным составом успел позеленеть и поникнуть, переведя взгляд куда угодно, но не на меня. Будто у них отродясь не было никакого внутреннего стержня, что подвигал бы их на радикальные, но необходимые решения. Что за слюнтяи? А Кингсли, напротив, даже подтянулся как-то, его лицо сделалось суровей, но при этом уверенней, нежели десять минут назад, когда шла неистовая словесная баталия с коллегами. Казалось, он полностью разделял сказанное мною, но какие-то слова задели лично его, отчего толстяка переполняли противоречивые чувства, и он не мог избрать, чему отдать приоритет в данный момент.       В конечном счёте, единственным, кто озвучил общее настроение всего совета, вновь оказался толстяк, вперившись в меня требовательным взглядом и размеренно проговорив, словно не до конца уверенный в собственных словах:       — Ну и каков твой план, наёмник? Раз уж ты такой проницательный — поведай нам свои измышления.       — Я, конечно, с радостью помогу вам с Вашей проблемой, коли уже сталкивался с подобным на севере. Примерный план действий в уме уже имеется, и он проверен временем… — ехидно протянул я, лениво потягиваясь спиной вбок. — Только вам не кажется, что это слегка выходит за рамки моих обязанностей, предписанных контрактом?       — Что, тебе до сих пор мало денег?! — округлил глаза Кингсли, с трудом удерживая себя в руках, дабы не начать меня снова трясти, как куклу. — Да в пекло всё, получишь свои премиальные, но лишь после того, как дело будет сделано! Как это, так и твоё первоначальное, с которым ты всё ещё разбираешься! А сейчас давай выкладывай, что ты там задумал, пока нас всех не отправили на корм рыбам!       — Не нужно так распаляться, хозяин, — я почтенно склонил голову в знак примирения. — Вы же знаете, я — человек практичный и всегда стараюсь извлекать свою выгоду из любого удобного мне случая. Не переживайте, я предоставлю вам желаемый результат в лучшем виде, вот увидите. Если, конечно, вы предоставите мне все необходимые ресурсы…

***

      — Вуа-ха-ха-ха-ха, нет, ты слышал? Слышал? «Лорд Лоуренс, вы и правда собираетесь последовать плану этого выродка?!», «Этот больной психопат просто упивается кровью, кого вы слушаете?!», «Он нас всех в объятия Тамоно приведёт!»… Прямо беспомощные котятки, оторванные от мамкиной сисечки. Ничего сами решить не могут, зато сколько воплей и соплей. Бу-га-га-га-га!       — Не так громко, придурок. — Илай отвесил мне щедрый подзатыльник. Чёрт, он совершенно не соизмеряет силу — у меня едва глаза не выпали, настолько болезненно обожгло затылок, что подбородок упёрся в грудь. — И чему ты так радуешься? Тебя едва не спровадили — я вообще не понимаю, как они повелись на твои безумные речи.       — Именно потому, что они безумные, и придало им такой вес и доверие, — я довольно поднял большой палец вверх. — Я же безумный и кровожадный наёмник, не забыл? Однако я контролируемый и опытный безумец, как бы это дико ни звучало, и я ещё ни разу не подвёл своего хозяина, которому предан усилиями «волшебной» бумажки, что зовётся контрактом по найму…       Сделав единственным открытым глазом самый невинный взгляд, на каковой только был способен, я кокетливо протянул:       — К тому же я ведь такой обаяшка, не находишь?       — Нет, ты чокнутый сукин сын, и даже меня от тебя порой передёргивает, Тамоно тебя испепели.       Прецептор устало вздохнул и последовал дальше. Оставшись довольным его реакцией, я поспешил следом — времени оставалось не так уж много, а мы только выбрались из управленческого поместья через задний ход, намереваясь обогнуть площадь по кругу и незаметно взять демонстрантов в кольцо. Ну, учитывая, что нас пока только двое — для начала, зайти к ним со спины. Толпа разгоралась всё сильней — уже и камни летать начали. Такими темпами скорей не выдержит стража, что удерживает людей от взятия поместья штурмом.       — Так что там с "ресурсами"? — спросил я, когда мы проникли в первый подвернувшийся квартирный дом и выбрались через чердак на крышу, намереваясь пройти поверху, над головами бунтующих.       — Сам ведь всё слышал, — недовольно буркнул Илай, осторожно и бесшумно, стараясь быть незамеченным людьми снизу, ступая по уступу. — Прецепторов соседних районов отправили собирать своих ребят, будут на оговорённых позициях как только смогут. Зная их расторопность, долго ждать не придётся. Понаблюдаем пока за развитием событий.       — И снова ждать… — немного по-детски простонал я. — Обожаю свою работу.       Короткий, на пару минут, марш-бросок с препятствиями в виде пропастей между крышами домов — и мы с относительным комфортом расположились на трёхэтажном квартирном доме за спинами бушевавших в ожидании подкрепления. Даже как-то маскироваться нужды не возникло — все были буквально опьянены злостью, не замечая никого и ничего вокруг, кроме единственной перед ними преграды в виде каменного с кольями трёхметрового забора и врат, кои сейчас защищал отряд стражников в сотню копий. Занятное зрелище. И я бы даже не подумал им мешать, не будь у меня более приоритетной задачи: не позволить этим голодранцам привести к власти наших горе-оппозиционеров. Слишком жирно будет. Посажу их на диету имени Ильи Сиверцева. Хватит с меня этих побегушек то от одного, то от другого — пора уже поставить этих упырей на место. Всех до единого, чтоб не зарывались. Пусть познают всю мощь русского интеллигента из социальных низов.       — Э?..       — В чём дело? — обернулся на мой внезапный вырвавшийся вздох Илай.       — Ничего, — поспешно оправился я, сделав непроницаемое лицо, пускай в этом и не было смысла из-за повязки. Хотелось внушить спокойствие прежде всего себе. — Вспомнил об одной детали, но это не к месту. Забудь.       Осматривая ранее замеченные позиции, где координаторы демонстрации подогревали активность людей, глаз зацепился за низкорослую фигуру в тёмно-зелёном плаще с капюшоном, и я без малейшего сомнения определил в ней Сири, шедшую сквозь толпу и ведшую беседу с сопровождающим её стариком. Или она его сопровождала?.. Да какая, на хуй, разница? Не о том думаешь…       «Какого хера ты вообще здесь забыла?! — лихорадочно заскрежетал я зубами, что, казалось, вот-вот посыплется эмалевая крошка. Глаз невольно дёрнулся в сторону, словно ища что-то. — Ах ты ж… Вот с-сука…»       «Что-нибудь ещё?» — Когда собрание представителей закончилось и все, включая девчонку, покинули комнату, лишь затем я поднялся со своего укромного уголочка и подошёл к расслабленно откинувшейся на спинку стула и прикрывшей глаза Шарин. Я уж подумал, она обо мне забыла, как и все остальные, но женщина сходу задала вопрос, даже не потрудившись взглянуть на побеспокоившего её человека. — «Мне казалось, мы всё уже обсудили».       «Ты прекрасно знаешь, что я намереваюсь сказать, — сдерживая рвущийся наружу кашель, прохрипел я. Хотелось поскорее с этим закончить, вернуться домой и "закинуться", дабы наконец "отпустило", но нельзя оставлять этот вопрос нерешённым. — Давай опустим эти игры».       «Что, снова недоволен тем, что я припахала нашу принцессу? — улыбнулась женщина уголками губ, отчего меня пробрало непереносимым желанием ударить её прямо по наглой мордашке. Плохая мысль. Терпи. — Что на сей раз? Ничего ведь страшного не предполагается, так пусть займётся делом, хоть какая-то польза…»       «Какая от неё может быть польза? — сузив единственный глаз, глухо пробормотал я. — Мне там не нужны проблемы, а от этой девчонки они обязательно будут. Отзывай её. Пусть делает что хочет, но не суётся в обозначенный юби на площадь».       «Проблемы? — вопросительно уставилась она. — Она всего лишь побудет девочкой на побегушках. А как начнётся заварушка — ей велено тут же скрыться прочь. Что здесь может…»       «Я, кажется, неясно выразился» — Я склонился над столом, упёршись ладонями в твёрдую холодную поверхность и приблизившись к ней лицом. На что та, правда, не отреагировала так, как я хотел: Шарин не отпрянула назад и даже не двигалась — только слегка опустились веки, придавая её лицу чуть большую серьёзность. И кто кого, выходит, на понт брал тогда? — «Девчонки там быть не должно. Точка. Говори что хочешь, убеждай как хочешь, но её там не будет. Пусть хоть истерику устроит — плевать. Это не вопрос для обсуждения».       Игра в гляделки затянулась. Даже через повязку на таком расстоянии чувствовался её телесный запах и тёплое размеренное дыхание. Чего она так меня пристально изучала? Что я такого сказал? Да вроде бы ничего лишнего — простая предосторожность, ничего более. Но что-то её заинтересовало, отчего ответ последовал лишь спустя минуту обоюдного молчаливого разглядывания.       «Если настаиваешь…» — пожала она плечами и забросила руки за голову, давая всем своим видом понять, что более не намерена развивать разговор.       «Нет, это просроченное спермохранилище меня, смотрю, ни хуя не поняла, — я покрепче обхватил начавший было дрожать сжатый кулак. Мысль о том, чтобы въебать ей разочек уже не казалось такой опрометчивой, напротив, очень даже привлекательной. — Я придушу её своими собственными руками…»       — Думаю, все в сборе, — одёрнул меня Илай тычком в плечо.       Я оглянулся на выстроившихся в несколько рядов и присевших на корточки адъютантов — около сорока-пятидесяти парней в чёрных одеждах с заполненными колчанами за спинами и длинными дальнобойными луками: два полных состава прецептория. Даже со всей этой амуницией они умудрялись держать равновесие на покатой крыше, цепляясь свободными руками кто за что горазд: за вершину, за дымоходы, за всё, что только внушало доверие на прочность.       Мы с соратником одновременно выпрямились в полный рост, и он сделал приглашающий жест:       — Командуй, раз уж это твоя затея.       — Какой ты хитрожопый, — усмехнулся я, ещё раз обведя взглядом подчинённых и их снаряжение, после чего заголосил на повышенных тонах, дабы все меня слышали. — Итак, плесень, слушать сюда. Основную суть нашего предприятия, думаю, до вас уже довели. Если нет, кратко излагаю: люди обозлились и пошли против ваших господ — мы должны указать им положенное место. Доходчиво так указать, чтобы впредь ни одна тварь дрожащая и пискнуть без дозволения не смела. Я ясно выражаюсь?       «Плесень» синхронно выдали понимающий кивок. Неплохая выучка, что даже работая порознь они умудряются действовать как один, это упрощает дело. Но всё же не будет лишним и прояснить, а то потом проблем не оберёшься…       — Изъяснюсь более прямо: наделайте столько трупов, сколько сможете, не жалея стрел. Кто смог вырваться с площади — не преследуйте, но и так просто сбежать не позволяйте, завалите каждого, кто будет стремиться к переулкам. Пусть заслужат своё право на жизнь, чтоб выжили только самые гнилые и беспринципные, кто будет ступать по головам, чтобы выжить. Такие уж точно нам проблем не доставят — они будут цепляться за свою поганую жизнь до последнего и думать не посмеют вытворить что-то вновь. А все эти поборники братской любви и справедливости в любом случае сдохнут первыми. Только одно «но»: в толпе всё ещё остался мой информатор. Он очень ценен для меня, и если хоть одна стрела пролетит хотя бы в дюйме от его тела… Вы знаете, кто я? Мне нужно напоминать, что я сделаю с тем, кто хотя бы случайно заденет или вовсе убьёт моего человека? Запомните, подросток в тёмно-зелёном плаще с капюшоном, светлой рубахе и коричневых штанах с короткими сапогами — кто навредит ему, тому глаз на жопу натяну, что выть будете до второго пришествия. Так, теперь ваши позиции…       Адъютанты пускай и были малость… заторможенными, что ли?.. однако повторять по два раза не пришлось — после краткого обозначения позиций они также молча кивнули, не задав ни единого вопроса. Впрочем, может их пацифичность ко всему и крайняя молчаливость создавала впечатление недалёких людей? Сложно сказать по их каменным лицам. Главное, что они меня поняли. И дождавшись отмашки, судя по всему, единственного для них здесь авторитета — Илая, — стрелки в чёрном спешно разбрелись по крышам вдоль всей площади, действительно заняв требуемые позиции. Их исполнительность и непрекословное подчинение не перестают поражать.       — Подросток? — дождавшись, пока все адъютанты покинут нами занятую крышу, Илай вопросительно уставился на меня.       — Девчонка, — неохотно вздохнул я, указав пальцем на то и дело мелькавшую в серо-бежево-коричневой толпе зелёное пятнышко. — Твоя Шарин всё-таки не удержалась и позволила ей участвовать. Твою ж мать.       — Но ты не отыграл всё назад, — с едва заметными довольными нотками хмыкнул он, уперев руки в бока. — Умеешь держать эмоции под контролем, когда требуется.       — Как бы мне ни хотелось этого признавать, но малявка куда проворней и удачливей, чем кажется на первый взгляд. И эта дурёха многому научилась. Она не сгинет здесь, я в этом уверен… — Сам не думал, что произнесу что-то подобное вслух, но слово, как говорится, не воробей… — К тому же, даже захоти, я не смогу дать заднюю. Только не после всего того, что мне пришлось сделать. Теперь уж я любой ценой добьюсь своего.       — Любой? — лицо Илая сделалось ещё более озадаченным. Его редко увидишь хоть чем-то заинтересованным до такой степени, что мужчина даже не старался этого скрыть. — Разве ты всё это затеял не ради неё?       — Я ведь тебе уже рассказывал о «печати»?       Дождавшись кивка, я продолжил:       — Я сохранял ей жизнь исключительно ради себя — без неё умру и я. Есть ситуации, когда я буду вынужден рисковать даже ей, в противном случае кто знает, возможно, в итоге будет только хуже. Умру я, умрёт она… — я усмехнулся, — какое это имеет значение, мне так и так пиздец. Отзову я стрелков, дабы обезопасить её сегодня — завтра всё равно будет что-нибудь ещё. Эта дура найдёт куда влезть. Так пусть лучше сегодня выучит этот урок. Что она не бессмертна. Что жизнь бывает жестокой. Что она тебя раздавит при любом удобном случае, если ты будешь слишком опрометчив. Пусть наконец начнёт закалять своё сердце жестокостью, чтобы вся эта сказочная придурь выбилась из её башки — этот мир не таков, и ему никогда таким не быть. Ей пора это понять и смириться.       — Ты жестокий человек, Иллиан, — без всякого осуждения, словно обозначая это как некую прописную истину, не несущую за собой ничего, кроме голого факта, ровно произнёс Илай. — Не только в поступках, но в мыслях. Конечно, дети рано или поздно должны вырасти из радужных грёз, но твои методы… они действительно жестоки.       — Уж от кого, а от тебя я такое выслушивать точно не намерен, — с улыбкой отмахнулся я. На удивление, тот вместо привычных презренных ремарок лишь улыбнулся в ответ и равнодушно пожал плечами, мол «как знаешь, мне всё равно». — Лучше давай поделим наших координаторов — нужно успеть убрать их до того, как начнётся куча-мала, то есть, нужно успеть совершить три точных, а главное, быстрых выстрела. Думаю, у меня проблем не будет — Наги подсобит. — На всякий случай я прислушался к себе: действие наркотика ослабло, я ощущал привычное… волнение?.. внутри — она проснулась. Отлично, полагаюсь на тебя, чертовка, не подведи. — А ты?       — Ну, до демонического отродья мне, разумеется, далеко, — снисходительно развёл он руками, — но с такого положения всяко попаду — не новичок зелёный…

***

И мы по дороге едем в ночь. Я скажу "прощай", я скажу "прости"…

      Каждый последующий шаг отзывался чавкающим звуком, будто я брёл по мелкому болотцу. Куда ни ступи — везде одна и та же слякотная картина.

И мы по дороге едем в ночь. Я скажу "прощай" и "не грусти"…

      Кровь. Бурая сгустившаяся и липкая жижа. Она повсюду. Некогда вымощенную светлым камнем площадь теперь смело можно было именовать «красной». Слава Ленину, блядь, труду и обороне.

Но дьявол злобен, поглотитель душ, Сорвать ты можешь огромный куш…

      Крепкая подошва с противным треском что-то раздавила, измазывая штанины крохотными фонтанчиками брызг. Этого «что-то» здесь было не меньше, чем крови. И вместе с ней оно образовывало непередаваемый смрад застоялой, подсушенной на солнце и начавшей подгнивать плоти.

Влечёшь меня своими огненными волосами, И мы играем в прятки с закрытыми глазами…

      Ошмётки человеческого мяса и осколки костей. Стрелы летели уверенно и точно, пробивая как грудные клетки, так и черепушки, отчего то тут, то там можно было разглядеть маленькие кусочки, выглядывающие из красного зеркального моря крови. Луки добротные, натяжение сильное — череп только так и пробивали, что полстрелы торчало снаружи. Да ещё зазубренные наконечники делали своё чёрное дело, наматывая внутренности или выбивая целые комья и осколки мяса и костей.

Я не вздохну свободно, пока наши следы не остынут за нами…

      Это так же было моей инициативой — оставить мёртвые тела посреди площади на некоторое время, как минимум до завтрашнего утра, не подпуская к ним родных и близких и не позволяя забрать поверженных. В назидание, чтобы усвоили урок. Пусть "позагорают" здесь немного, солнце сегодня замечательное, погода жаркая, для кожи полезно… Подумаешь, пованивают, зато пока запашок крепок — воспоминания так просто не выветрятся.

Пока твоё отражение в зеркале не растает в тумане…

      Тошнотворное зрелище. Даже с моими приглушенными с помощью веществ и Наги чувствами мне с трудом давалось смотреть на скрюченные, взиравшие то в пол, то в ясное чистое небо потухшими безжизненными глазами, трупы без отвращения и рвотных спазмов. От запаха кое-как спасала лицевая повязка, в которую я предусмотрительно втёр пучок душистых трав, но польза от этого весьма сомнительная — время близилось к вечеру, и солнце раскалило камень достаточно, чтобы устилающая землю кровь буквально поджаривала её, и это только усиливало смердящий аромат гниющего мяса. Ступни норовили заскользить, отчего приходилось пробираться словно по льду, да ещё огибать нескончаемые лабиринты из поваленных вразнобой тел, не говоря уж о патрулировавших адъютантах, следящих, чтобы ни одно тело не покинуло площадь — ревущих и бранящихся как взрослых, так и детей хватало. Некоторым удавалось прорваться и пасть со слезами на грудь покойных, но их тут же силком оттаскивали и возвращали за оцепление — я уговорил Илая дать распоряжение, чтобы родственников не трогали. В этом попросту не было никакой нужны — бессмысленное… то есть, ещё более бессмысленное насилие попросту излишне.

Я скажу "прощай" и "не грусти"…

      С горем пополам я выбрался к желанному проулку с одним единственным телом и мне волей-неволей пришлось отбросить в сторону всякие дурачества, вроде успокаивающего нервы мысленного напевания. Нужно сосредоточиться.       Этот последний. Координатор. Остальных пятерых уже осмотрел; мы с Илаем достали всех, никто не успел выбраться. Опустившись рядом с покойным, я брезгливо перевернул его на спину — я настиг его убегающим прочь, отчего мужчина завалился замертво лицом в землю. Пущенный мною арбалетный болт вошёл через затылок и вышел в районе носа. Ну и раскурочило же его — нос "раскрылся" подобно цветку, "лепестки" плоти мягко облепляли крохотный плоский наконечник. Даже забавно, что нос не оторвало вовсе.       Хотя… нет, ничего забавного в этом не было. Опьянённый желанием не упустить "добычу", я буквально выстрелил поверх головы той, кого поклялся оберегать. На десяток сантиметров ниже — и этот болт торчал бы уже из её белокурой головушки. На моих руках было бы её хрупкое маленькое тельце. Мои пальцы окропила бы её кровь.       «Твою мать… — чуть не вырвалось у меня вслух. — Какая же дура… Какого хуя ты здесь забыла?..»       «Я ведь предупреждал, чтобы её там не было!» — Моё счастье, что я продолжал носить повязку, и срывавшиеся со рта брызги слюны так и не вырвались за пределы тёмной ткани. — «Ты, блядь, человеческой речи не понимаешь?!»       Успешно предотвратив побег последнего из шестёрки заводил, я вынужденно оглушил эту дурёху, что уже навострила лыжи обратно на площадь, и пулей понёсся прочь с живой поклажей, не раздумывая, как можно дальше от всего этого дерьма. На счастье, Илай осведомлял меня меняющимся время от времени местонахождением штаб-квартиры этих недореволюционеров, и на тот момент это казалось самым безопасным местом из возможных — заявляться с бессознательной девчонкой на спине в гостиницу выглядело абсурдным.       Животным рыком отпугнув сунувшихся было ко мне с расспросами охранников, я с шумом ввалился к помещение, где сгорбленная Шарин корпела над кипой бумаг за столом, и буквально сбросил девчушку на первый попавшийся мне на глаза подходящий объект: небольшой диванчик с меховым покрытием. Краем возбуждённого сознания я отметил, что за те пятнадцать-двадцать секунд, пока я отыскивал подходящую мебель, пускай грубовато, но укладывал Сири на диван, а затем ещё судорожно силился отдышаться и унять колотящее после марафона сердце, эта баба и слова не вставила. Я даже не был уверен, что она наблюдала за моими выходками — ей всегда удаётся выглядеть такой равнодушной, что даже не по себе. Будто это её не касается.       И когда наконец возможность внятно изъясняться вернулась, и первое, что вырвалось из моих уст — гневный выкрик с риторическим вопросом, обернувшись, я и правда застал её всё в той же сгорбленной позе, взглядом обращённую к бумагам. Она потрудилась поднять на меня глаза лишь когда я, покачиваясь, приблизился к столу.       «Отчего столько шума? — мягко вопросила женщина, ничуть не смутившись моего бешенного взора и прерывистого дыхания. — Что произошло?»       «Ты… ещё… спрашиваешь?!» — Мне хотелось придушить её на месте, но вместо этого пришлось ограничиться мощным ударом кулаков по столешнице. — «Ей там чуть башку не оторвало!»       «Почему?»       «Бойня, мать твою, вот почему!» — Если бы я мог дышать огнём — здесь бы всё уже превратилось в тлеющие угольки. — «Плащи устроили стрельбище на площади! Многие мертвы! Наши наблюдатели в том числе! И если бы я не увёл эту дуру оттуда — и она бы своё отхватила! О чём ты, драть тебя семеро, думала?! Я требовал… нет, я просил тебя не впутывать малявку в это! Что за хуйня?!»       «Если ты закончил…» — Она смерила меня строгим взглядом и поднялась со стула, в такт мне облокотившись руками о столешницу. Наши глаза теперь находились на одном уровне. — «Тогда у меня встречный вопрос: как ты это допустил?»       «Ч-что?.. — от негодования у меня даже перехватило дыхание, и я никак не мог подобрать слов, чтобы выразить всё, что о ней думаю. — Нет, я… Эй, не уходи от темы!..»       «Или я ошибаюсь, — начала наседать она, — или обязанности вас двоих — следить, чтобы подобных курьёзов не происходило».       Мои плечи невольно опустились, а глаз то и дело подёргивало. Блядь, а ведь верно. По идее, мы с Илаем и должны были следить, чтобы ничего подобного не произошло, а я буквально своими руками, вернее, словами подтолкнул совет на такие радикальные меры. И сейчас я веду себя так, словно ожидал всего этого. Блядь! Наги, какого хуя ты меня не остановила?!.       «Я вижу, что ты сейчас не в состоянии объясниться должным образом, поэтому можешь предоставить отчёт завтра. Не задерживаю».       «Ещё эта сука осадила меня как мальчишку… вот же блядство… — в сердцах сплюнул я, на мгновенье позабыв о приоритетном деле, и вынужденно вернул внимание на труп. Да, это именно тот старик, что присутствовал на совещании и с кем беседовала Сири. Я его разглядел уже тогда, когда погнался за ним и всадил болт в затылок, но лишний раз перепроверить никогда не мешает. — Ладно, по крайней мере всё прошло относительно неплохо. Но эта сука у меня ещё попляшет…»       — А?       Внутреннее чувство опасности заставило тело интуитивно развернуться прямо в положении сидя на колене. Дёрнувшаяся в сторону левая рука тыльной стороной ладони отбила что-то твёрдое и холодное, а правая заключила в крепкую хватку пальцев чью-то тонкую и мягкую шею.       — Ты что здесь забыл, малец? — холодно прошипел я, удерживая мальчика в крепком захвате. То, что я ранее отбил ударом, улетело в тёмный угол подворотни, откуда теперь поблёскивало из-за едва просачивающихся сюда лучиков света: трудно сказать, нож это или какой инструмент, но так отсвечивать мог только полированный металл. Ребёнок явно не конфеты хотел выпросить. — Ещё и с такой "игрушкой"?       — П-подонок… — просипел он, не оставляя попыток дотянуться до моего лица своими пальчиками. Даже без оружия его бойкость никуда не исчезла. — Т-тварь… С-сдохни!..       Из-за непрекращающихся слёз, что уже успели увлажить мне рукава и ладони, не оставалось никаких сомнений, что это ребёнок кого-то из погибших. Удивительно, что в свои восемь-десять лет он отважился взять в руки оружие и так сильно загореться праведной местью. Это как внушало уважение, так и вселяло в сердце горечь. В какой же момент я стал видеть в людях лишь насекомых? Средство, что годно лишь на использование и последующий вынос, словно ненужный мусор? Я так ни разу и не задумался, что у этих людей есть семья, любимые, друзья. Мне было насрать. Я думал лишь о себе и тех, кто хоть что-то значил для меня. Одним щелчком пальцев я оставил сотни детей сиротами, а сотни супругов — вдовцами и вдовами. Невольно всплывал вопрос: «А оно того стоило?». И самое ужасное, что я даже не знаю, как на него ответить. До сего момента я был убеждён, что любая жертва стоит намеченной цели. Война, как говорится, спишет всё. Но вглядываясь в эти зарёванные, при этом преисполненные жаждой мщения, неуклонно перерастающие в жажду крови глаза, я начал сомневаться. Мимолётная мысль, секундная, но такая отчётливая: «Может позволить ему убить себя? Если это принесёт ему хоть какое-то облегчение — разве это не стоит того? Разве я вообще заслуживаю иного для себя исхода?..»       Блядь, в пизду подобные мысли. Ещё столько предстоит сделать. Мне ещё рано умирать. Его родителей уже не вернуть, но я всё ещё в силах сделать жизнь оставшихся в живых лучше. Предварительно всё разрушив, да. Чёрт, как же отвратительно это звучит. Но это всё, на что я способен сейчас. Других вариантов я не видел.       — На этот раз я отпущу тебя живым, — с отвращением — к себе, — я разжал пальцы обеих рук и выпрямился во весь рост. Парнишка едва дотягивал макушкой до моей груди, но ему всё равно хватило смелости ринуться на меня с ножом, пускай и безуспешно. Указав пальцем в угол, куда отлетело его оружие, я добавил. — Не забудь забрать. Если ты успел обдумать всё как следует и уже всё для себя решил — он тебе ещё пригодится.       Грубо оттолкнув ребёнка с пути, я зашагал прочь из подворотни. Не было сил больше терпеть этот запах. Моя работа здесь окончена — за всем остальным пусть черныши присматривают, хоть какая-то польза будет. А я наконец с чистой совестью мог позволить себе вусмерть напиться. «Чистой» — с множеством оговорок, разумеется…

***

      — И как это прикажешь называть?!       — Релаксационно-ориентированный досуг.       — Оставь свои заумные шуточки при себе! — Илай не выдержал и, выхватив из моей руки початую бутыль эля — дорогого крепкого эля! — со злостью бросил её куда-то в сторону соседних домов, откуда донёсся едва различимый звон разбитой керамики.       Я знатно расстроился, но начавший выходить с мочеиспусканием на забор алкоголь вернул мне относительное здравомыслие, и мне оставалось лишь молча продолжать этот нехитрый процесс интоксикации и выслушивать поучения глав-черныша на заднем дворе таверны.       К чести прецептора, лишение меня моего "сокровища" его малость успокоила, и Илай продолжил более сдержанным тоном:       — Я тебя спрашиваю, почему вместо того, чтобы идти отчитываться о проделанной работе, ты приканчиваешь уже которую по счёту бутылку спиртного? Почему всё это должен был выслушивать я? Это с самого начала было твоей идеей — так и отдувайся за неё сам!.. И сколько ещё ты намерен "облагораживать" забор? Проклятье, да сколько в тебя влезает…       — Алкоголизм, друг мой, страшная вещь, — отжимая своего "Шишкина", глупо рассмеялся я. — Но и плюсы какие-никакие имеются. Толерантность к спиртному и его лёгкое усвоение — один из них.       — Не важно, — вздохнул тот. — Как тебе вообще совесть позволила так просто сбежать после произошедшего? Лорд Лоуренс будет крайне недоволен.       — Совесть?.. — заправляя пояс, я с трудом удержался от истошного ора, ограничившись фырком через ноздри. — Ты, видно, ещё не понял. В нашем деле нет места совести. Мне казалось, я это доходчиво продемонстрировал ещё в Фуго, когда сдал твоих товарищей толстяку.       — Они мне не товарищи, — равнодушно бросил Илай, категорично скрестив руки на груди. — Мне казалось, я тоже дал это отчётливо понять.       — Как прекрасно, что мы друг друга понимаем, правда?       — Но если ты думаешь, что твои выходки сойдут тебе с рук…       — Я ничего не думаю, братишка, — неожиданно серьёзно выдал я. — Я потому и нажрался, чтоб больше сегодня не думать. Хватит с меня. Дело сделано — остальное меня уже не ебёт. Вот завтра и начну думать, и о будущем, и о том, что там сойдёт или не сойдёт мне с рук. Всё, заебал, не мешай мне расслабляться. Лучше пойдём и выпь…       Тум… ту-дум…       — Что? — приподняв недоумённо бровь, спросил Илай.       Ту-дум… ту-дум…       — Эй, тебя опять "несёт" что ли, опарыш?       «Наги…» — Ладонь с тревогой проникла под кожаную куртку и принялась судорожно ощупывать грудь в области сердца. Там, где происходило что-то неясное, оттого пугавшее меня не на шутку. Стук. Непривычный. Он словно резонировал по всем внутренностям, складывалось ощущение, что сердце попросту разделилось надвое, каждое начавшее работать индивидуально, без какой-либо связки со вторым. И сила этого стука оглушала, вынуждала врастать ступнями в землю, только бы не потерять равновесие. Что… — «Ч-что… это? Наги?.. Наги!»       Алкоголь потихоньку выветривался, но "барьер", вызванный опьянением, всё ещё не давал моей «верной спутнице» достучаться до меня. Сейчас я был глух по отношению к ней. Да я и не был уверен, что она смогла бы докричаться до меня сквозь вставший в ушах шум сердцебиения. Я не знал, что со мной происходит, но меня не покидало чувство, что это уже происходило со мной ранее. Когда? Почему? В чём причина? Блядь! На-а-аги-и-и-и!       — Си… ри…       — Что? Ты что там бормочешь? Ты меня вообще слышишь, эй?       Я так возбуждён страхом неизвестного, что так же не расслышал собственного бормотания, как и трясущий меня за плечо Илай. Я понял смысл лишь повторив движение губ и языка. Сири? Это из-за неё?.. Твою ж… Ну конечно. Тот случай с окном, когда эта дура чуть не вывалилась наружу — я каким-то чудом успел подскочить и буквально втащить её за ноги обратно в комнату. А сейчас-то что может быть не так? Она ведь должна быть уже дома, отдыхать после всего этого пиздеца… Блядь, да чёрта с два эта овца будет просто смиренно лежать и отдыхать — опять куда-то влезла, чтоб тебя черти в аду драли во все щели!       — Эй, стой, куда?!       «На кудыкину, хвать тебя за ногу, гору! — в сердцах воскликнул я, в один прыжок оказавшись по ту сторону забора и уже несясь, как ошпаренный, через улицу, ориентируясь едва ли не вслепую: я верил, что это чувство само приведёт меня к желаемому, вернее, к источнику неприятностей. — Да чтоб тебя, малявка!»       Пробежав с сотню метров, я невольно согнулся пополам и в последний момент успел оттянуть повязку в районе губ. Желудок взбунтовался на внезапный забег, да ещё этот непрекращающийся шум в ушах, медленно перерастающий в подобие звона, добил меня окончательно — благо, вырвало меня в одном из многочисленных "коридорчиков" подворотен. Но нет худа без добра — с рвотными массами ушли и последние намёки на опьянение. Меня и так не особо шатало, но в глазах то и дело появлялась рябь и странная размытость, но это, вероятно, от давления в висках. Блядь, Наги, да ответь же ты наконец!       Никакой реакции. Змеюка будто впала в медвежью спячку, что уже никак не добудишься до самой весны… бля, так сейчас и есть весна… срань, да о чём я вообще?! Хлопнув ладонью себя по макушке, слегка встряхивая превратившийся уже небось в кисель мозг, я неуклюже помчался дальше, едва не навернувшись на собственной же блевотине. От меня и так запашок наверняка не айс, так не хватало вымазаться в собственном обеде… или ужине?.. Похуй, сейчас не об этом! Держись, девочка, я сейчас! Да что же это такое?! Наги-и-и?!       Время близилось к вечеру, солнце всё ещё проглядывалось над крышами домов, но окружение начинало приобретать рыжеватые с розовым тона. Людей после случившегося ожидаемо было немного, и тем не менее за время бега посчастливилось налетать на случайно подвернувшихся мужчин и женщин, иногда усилием одной только воли сохраняя равновесие, а несколько раз пришлось и "покувыркаться" с мощённой камнем улицей, разбив себе в кровь левое плечо и правую коленку. Я бежал без оглядки, не извиняясь и не проверяя, целы ли те, на кого я налетал. У меня не было времени даже на матерщину от сводящей зубы боли, не то что беспокоиться за незнакомцев.       — Си… ри… — жадно глотая воздух, просипели влажные от остатка рвотных масс губы, когда их полуживой хозяин в потрёпанных грязных чёрных одеждах на негнущихся ногах вывалился из-за переулка рядом с искомой трёхэтажной гостиницей в окружении промышленных строений. — Я… уже… тут…       Путь занял не более двадцати минут. Удивительно, как он успел меня измотать — нездоровый образ жизни сказывался, определённо. Ну и ещё синяки от падений свою лепту вносили. Жжётся-то как и чешется, м-мать.       — Ах ты ж… — Я в последний момент одёрнул руку, потянувшуюся к ручке входной двери. О чём я только думал? Намеревался зайти с парадного входа и прилюдно, на глазах у толпы, подняться по лестнице в её комнату? Серьёзно, блядь? Нихуя ты баклажан. Голову-то в конец с плеч не теряй, ага. — И как же… что же мне…       Прикусив нижнюю губу, я чуть отступил назад и более вдумчиво оглядел здание целиком. Внешняя обделка стандартная, как и везде — каменные кирпичи в сочетании с древесными брёвнами и досками, — будь я в лучшей форме, то вскарабкаться труда бы не составило. Но когда меня всего трясёт, везде что-то жжётся, тянет, ноет… ещё и сводящий с ума звон встал в ушах — нет, это ни в какие ворота. Наги, пропустить тебя через газонокосилку, да где же ты?!       — С-срань… — в безнадёге прохрипел я, обессиленно рухнув на колени. Не найдясь, как мне безопасно попасть внутрь. Вместе со стремлением меня покинули и силы. Я вынужденно переместился спиной к стене гостинцы и бездумно уставился на игру теней на крышах соседних домов, не прекращая бормотать под нос. — Срань… срань… срань…       Чего я сюда спешил? Зачем нёсся сломя голову, что на мне живого места не осталось? И из-за собственного безрассудства я даже не могу к ней попасть… Срань… Малыш, что же с тобой сейчас творится? Прости меня. Я обещал, что всегда буду рядом, буду приглядывать за тобой. Но когда с тобой что-то действительно произошло — я не могу, блядь, даже добраться до тебя. Я чувствую, как тебе плохо сейчас. Отчётливо чувствую, как самого себя. Прости, я хочу помочь тебе, правда, но… С-сука, я совершенно не знаю как… Кто-нибудь… Что мне делать?.. Дайте хоть знак…       — Эва как тебя развезло, пацан. — Я до последнего сдерживался, дабы не заплакать — внутри всё так съёживалось и скручивалось, что слёзы наворачивались сами собой. И когда ткань впитала в себя единственную сорвавшуюся с века слезинку, где-то над головой прозвучал голос, который я хотел слышать сейчас меньше всего. Только тебя здесь и не хватало, мать твою… — Отвратно выглядишь. Чего это тебя внезапно сюда потянуло? Неужто так соскучиться успел по своей этой?..       — Боль… — дрожащим голосом выпалил я, поднимая взор на нависшего надо мной Илая.       Учитывая, как он после этого изменился в лице, пускай и не так заметно — видок у меня и впрямь не лучший… возможно, даже бешеный. И тут меня осенило: может, это и есть тот самый знак, о котором я просил? Твою мать, а почему бы и нет? Я вцепился руками в его штанины, что тот едва не огрел меня кулаком, лишь интуитивно взметнув вверх руку, а после, ошеломлённо, медленно опустив.       — П-помоги мне… — прохрипел я. — Мне… мне надо к ней. С ней… что-то случилось, я чувствую… боль… ей больно… Прошу тебя!       — Да заткнись ты, — прошипел прецептор, стряхнув с себя мои руки, и в ответ схватил уже меня за шиворот, потащив за собой куда-то в сторону. — Не хватало, чтобы нас здесь увидел кто — хоть бы с улицы ушёл, придурок.       — Прошу… помоги… — продолжал беспомощно бормотать я, пока он тащил меня по земле. Казалось, вся былая гордость просто улетучилась — внутри осталась одна лишь боль, борьбу с которой уже невозможно было вести. Я был готов хвататься за любую попавшуюся под руку соломинку… лишь бы это закончилось. Это чувство сводило меня с ума, не позволяя здраво мыслить — губы продолжали выдавать какие-то слова, но они явно шли не от мозга. — Боль… чувствую… что-то случилось…       — Умолкни хоть на мгновенье, — огрызнулся Илай, отпустив меня, когда мы оказались с другой стороны здания, всё ещё на открытом пространстве, но нас хотя бы прикрывал невысокий, тянущийся вдоль улицы заборчик предприятия. «Чёрный плащ» с задумчивым видом оглядел представшую пред нами северную стену здания, где как раз располагалось одно из окон её комнаты. — Тебе, вроде как, раньше не составляло труда взбираться по выступам, так в чём сейчас проблема?       — Тело… больно… — честно выдохнул я, опираясь на локти и принимая сидячее положение. — Мне… передаётся часть… её ощущений, особенно… на столь близком расстоянии. Ещё и по пути… навернулся пару раз. Боюсь… сорваться.       — А через парадный тебе лучше не соваться, — скорей утвердительно, чем вопросительно произнёс он. — Ох, седьмое пекло, вечно с вами обоими одни неприятности… И что, если попадёшь к ней — думаешь, сможешь чем-то помочь?       — Хотя бы… погляжу, что… можно сделать, — неуверенно пожал плечами я.       — Ладно, обожди тут, есть одна мысль…

***

      — О-осторожней… блядь, с-с-с…       — Тише ты, — шикнул сверху Илай, медленно подтягивая меня, разместившегося седалищем в верёвочной петле, к себе на крышу. — Чувствую себя круглым идиотом.       Признаться, стыдно, что я сам не додумался до столь простого хода — использовать принцип подъёмника: привязать груз к верёвке и вручную подтягивать его вверх. Потихоньку, но я приближался к заветному окну на третьем этаже. Я был уверен, что она в своей комнате — с каждым следующим рывков вверх ощущения становились всё сильнее, стук в груди казался совсем уж оглушающим, а мышцы буквально вопили от сводящей их острой боли и ощущения горения заживо. Петля меня здорово выручала — практически не было необходимости держаться за верёвку руками, я просто упёрся в неё грудью и перекрестил дрожащие руки, стараясь так сохранять какое-никакое равновесие, не полагаясь на хватку кистями. Чувствовал себя натуральным инвалидом-колясочником, что вынужден пользоваться специальным лифтом ввиду невозможности подняться по лестнице, как все нормальные люди.       — С-стой, — надрывно, но стараясь говорить тише, огласил я, когда моя рука уже могла дотянуться до нужного окна. — Всё, раскачивай.       — Да ты издеваешься… — вздохнул Илай, тем не менее начав равномерно двигать руками из стороны в сторону.       Я бы помог ему собственными усилиями, но страх потерять равновесие и завалиться вниз головой оказался выше меня, посему я лишь посильнее вжался в верёвку, терпеливо ожидая результата. Благо, раскачка не заняла более минуты, и когда я постепенно начал оказываться уже внутри помещения — дал отмашку, после чего Илай ослабил хватку, позволив мне ввалиться в помещение. Чёрт, вышло слегка громче, чем предполагалось. Но, кажется, у всех сейчас имелись дела поважнее, и, вслушиваясь какое-то время во всевозможные звуки и не заметив значительных отклонений, я облегчённо выдохнул и принялся выпутываться из треклятой петли. Мышцы ужасно сводило при малейшем движении, будто меня свалила лихорадка, отчего пальцы едва слушались. С горем пополам мне удалось высвободиться и подняться на карачки…       — Сири… малыш…       Я подполз к неподвижно лежащей на кровати прямо в одежде девчушке и с волнением заглянул ей в лицо. Такое безмятежное и разглаженное, словно её ничто не тревожило и не терзало. Но вместе с этим девочка продолжала спать мертвецким сном, она никак не отреагировала ни на шум, ни на то, что я позвал её по имени — дело и впрямь казалось дрянью. Я так и не понял, что с ней стряслось и поднёс ладонь относительно чистым участком к её щеке…       — Едва тёплая?.. — озабоченно пробормотал я. — Что ты… Да что же ты сделала с собой, радость моя?       «Наги! Да ответь же ты, Наги! — беспомощно воззвал я про себя к единственной, кто могла мне дать ответ. У меня не хватало сил найти его самому. — Мать твою, почему ты молчишь?! Где… да где же ты?.. Почему оставила меня в такой важный момент?..»       В отчаянье я крепко сжал прохладную ручонку спящей и уткнулся в неё лбом. Не знаю, чего я хотел этим добиться: передать ей частичку своего тепла, тем самым хоть как-то согреть холодящее мою кожу тело, или же просто поддержать. Я растерян. Я ничего не соображал. Мне больно. И физически, и эмоционально. Меня словно разрывало изнутри от одного лишь её вида — умиротворённого, но пугающе безжизненного. Что же ты такого сделала, малыш? Или кто это сделал с тобой? Я их всех убью. Никого не оставлю в живых. Только держись. Не покидай меня!..       «Эн… и…»       «Ч-что?..»       Из глубин сознания начали прорезаться невнятные отголоски.       «Наги?.. Наги, это ты?!»       «Эне… ги…»       «Что? Я не понимаю!..» — Спохватившись, я принялся прокручивать эти обрывки в голове снова и снова, пытаясь уловить их смысл». — «Эне-р-ги-я? Энергия?! У неё не осталось жизненной энергии, ты это пытаешься мне сказать?!»       Но в голове вновь воцарился хаос из шумов и звона, создав неразборчивую какофонию. Словно вложив в эти слова всю имеющуюся мощь, Наги сама осталась без сил и "уползла" обратно.       — Энергия… — я склонился над бесчувственным телом, получив нужную зацепку, но совершенно не понимая, что с ней делать. — И как же мне передать тебе энергию? Чёрт, Наги, ты ведь сама могла перенаправлять её, так какого ж…       Наркотик, осенило меня. Чёртов наркотик, который позволял мне держать бодрость и не выпадать из реальности посреди бела дня. Он как-то влияет в том числе и на Наги, не позволяя мне с ней контактировать. Возможно, это повлияло и на нашу с малявкой связь. Чёрт, звучит абсурдно, но ничего более здравого на ум не идёт. Да и какая сейчас нахер разница?       — Руди… — Я вспомнил, как "высасывал" воспоминания вместе с энергией из паренька. Хотелось бы об этом забыть навсегда, но в данном случае это может быть оно. — Если я смог забрать энергию, то возможно ли её тем же образом передать?..       Блядь, от Наги сейчас помощи никакой — придётся проверять практическим путём. Это значит, что мне придётся… у-ух… чёрт…       — П-прости… — прошептал я, нависнув в считанных сантиметрах от её лица. Её размеренное тёплое дыхание приятно щекотало мои полуоткрытые, свободные от повязки влажные губы. Почему-то это действо смутило меня куда сильнее, чем в тот раз, с Руди, хотя, казалось бы, касаться губами девчонки куда приятней, чем парня. Вот только какой девчонки… — Это… ради твоего же блага.       Поняв, что обожди ещё немного — и просто не выдержу всех этих накладывающихся жирными слоями запутанных мыслей, я зажмурился и соединился с ней губами, стараясь не воспринимать это как поцелуй, а как акт первой помощи или что-то похожее. Дыша через нос, я силился вдыхать воздух ей в рот, не зная, как ещё можно возвести этот чёртов "мост" между нами.       Сладко. Её губы казались мне необычайно сладкими, подобно медовухе. Язык невольно прошёлся по её зубам, всасывая в себя налёт слюны. Да что я делаю? Но мне сложно остановиться — это так пьянит. Я на мгновенье потерял равновесие и прижался грудью к её груди. Мягко, невзирая на то, что здесь было бы уместней слово «равнина», нежели «холмы». Сладко, мягко и достаточно тепло от близости с сердцем, что всё ещё размеренно постукивало — разум растворялся в этих ощущениях и уплывал прочь, дрейфуя по волнам неизвестного и непостижимого. И я настолько втянулся в сие действо, что не заметил, как в какой-то момент попросту отключился, погрузившись во тьму. Объятый сладостью и нежностью вынужденного, скорей всего безответного…       И тем не менее поцелуя. Моего с ней первого поцелуя.