Наследие богов

…В чужую жизнь мы пользы не внесём Право, в своей бы жизни разобраться Ведь каждая из них — отдельный мир И в этот мир чужому нечего соваться…

      Помнится, наткнулся я на сей чудный отрывок на одном из форумных обсуждений, уже и не припомню на какую тему. Да, завсегдатаи всемирной паутины любят побаловаться рифмоплётством и заумными цитатами "великих людей", в наше время все к подобному привычны. И на первый взгляд высказывание показалось мне даже в чём-то симпатичным — сказывалась, вероятно, натура хиккана и отщепенца, когда временами просто накатывали чувства тоски и одиночества. Но всего чуток поразмыслив над этим на досуге, закономерная реакция ждать себя не заставила:       «Какая галимая херня…»       Самая очевидная параллель, которая может всплыть в голове — семья. Вернее, бракосочетание. Испокон веков считалось, что при заключении союза мужчина и женщина буквально объединяли свою жизни воедино, становясь одним нераздельным целым. Иначе говоря — их личные миры переставали существовать, а вместо него появлялся другой, общий. И что? Это плохо? Да вроде как по такому принципу люди живут до сих пор, и не только разнополые пары. Не даром ведь говорят: «В семье не бывает секретов». Секрет — это следствие выстраиваемых между людьми определённых границ. Если секретов нет — нет и границ… ну, разумеется, кроме самых базовых, вроде непричинение вреда здоровью, это само собой разумеющееся. Я уж молчу о таких явлениях как совместный досуг или разделение чужих вкусов — некоторые и вовсе отказываются продолжать отношения, если одному не нравится то, чем увлекается другой. Вопиющее вторжение в чужую жизнь, ага.       Но можно припомнить и менее явное — государственность. Многие жанры художественных произведений выстроены на одном простом принципе — тоталитарное государство проникает во все слои жизнедеятельности граждан, натурально управляя как телом, так и разумом человека. И ведь исход подобного может представлять из себя как упадок общества (панк), так и его небывалое процветание (утопия) — представителей обоих направленность уйма.       Ну ладно, художка на то и художка, что это вымысел, фантазии и размышления о вещах, которые не обязательно присутствуют в нашем мире. Но ведь подобное частично можно отнести и ко вполне существующим аппаратам социального управления.       Достаточно вспомнить Китай с его, как я наслышан, относительно новой системой социального кредита, когда берутся личные данные человека, обрабатывается, и на их основе присуждается персональный рейтинг. К слову, а какие данные? Ну, самое очевидное — профессия, образование, исправная уплата налогов. Чуть менее очевидное — политические взгляды, гласные высказывания в сторону тех или иных официальных лиц, социальное поведение. И вот уж совсем не очевидные — питание, образ жизни, круг общения и будничная интернет-активность. Учитывается всё: от лёгкого троллинга в интернете или питание вредной пищей до активизма в оппозиционных ячейках. И либо ты живёшь так, как хочет государство, зато рейтинг — и, соответственно, доступ ко всяческим благам — будет выше, либо живи как хочешь сам, зато ходи пешочком вместо удобного общественного транспорта и думать забудь об обеспеченной жизни на высокооплачиваемой должности. Чем не вторжение в личный мир? Государство здесь выступает в роли эдакой злой жены, когда шаг влево, шаг вправо — "расстрел" скалкой или "ссылка" в прихожую или гостиную, на диванчик.       Да и в целом умные мира сего давно поняли, что большинство их сородичей — откровенные идиоты, за которыми нужен глаз да глаз, а порой и вовсе радикальное "перевоспитание". Потому что сегодня этой мартышке что-то взбредёт в голову, а завтра она выйдет на улицу с… с металлическим бананом в руке, очень таким плохим, сеющим смерть бананом. Лишь из-за мнимого гуманизма, этическо-моральных соображений и якобы врождённых общечеловеческих прав ещё нет повального контроля всех и вся… ну, не везде уж точно. Так или иначе, но говорить, что каждый отдельный человек — это маленький мир, который следует уважать и в него нельзя вторгаться без спросу, лично с моей стороны не выдерживает никакой критики. Планетарные системы, каждая из которых вроде тоже уникальна. Ну и что? Они всё равно подчиняются единым законам мироздания и действуют вполне предсказуемо… как и люди. В мелочах мы все отличны, однако чуть возвысься над ними — всё смешивается в единую массу, где не сразу и разберёшь даже просто мужчин с женщинами… что уж говорить о личностях. Натуральное стадо. «В чужую жизнь мы пользы не несём», да? Расставленные по тем же мостам, крышам или горным проездам заграждения, чтобы нерадивые дурачки не разбивались насмерть и не тонули, с этим определённо поспорят. Прецедентов человеческой глупости предостаточно, чтобы у более смышлёных представителей нашего вида появились основания оберегать менее развитых сородичей и учить их, как надобно жить. Это банальные превосходство и ответственность сильного над слабым. Умного над глупым. Таланта над бездарностью. Неудивительно, что даже появилась такая теория как «социальный дарвинизм», породившая множество, как ныне принято их называть, бесчеловечных практик и концепций, в том числе откровенно фашистского характера. Впрочем, если опустить все эти розовые сопли и взглянуть на теорию холодным рассудком — она вполне себе имеет право на существование.       Другой вопрос, а нужно ли такому порядку вещей следовать? А может противиться? Или попытаться подойти к вопросу более изобретательно: выстроить нечто иное, включив фактор также присущих человеку коллективизма и взаимовыручки, при этом не пытаться окончательно разрушить базис, монумент, на котором данная теория выстраивалась? Ближе всего к идеалу «общества будущего», на мой личный взгляд, подошёл СССР с его опережающей весь остальной мир прогрессивной моделью устройства общества, включая отказ от национальных и половых предрассудков, чем не мог похвастаться даже «светоч всего доброго и светлого» его величество США с их хвалёным многими людьми и по нынешний день капитализмом. Несомненно, были у советов и тёмные времена — взять те же сталинские репрессии или голодомор (впрочем, последствия первого в человеческих жертвах нынче так любят, мягко скажем, приукрашать; второе же и вовсе не отражает действительность своего названия — никто никого не морил, голодали все в той или иной мере, в том числе и на Западе). Но если вникнуть в события тех времён, проанализировать политическую, экономическую, не говоря уж о военной, обстановку — только глупый и недальновидный человек станет винить в этом систему. Как римскую империю погубила роскошь и «жизнь в кредит» — советов погубила целая куча разнообразных, крайне неудачно сочленившихся факторов, начиная от непомерных амбиций, которые только-только оклемавшаяся после тяжёлой войны страна просто физически не могла осуществить без последствий, и заканчивая банальной человеческой глупостью и жадностью, приведшей к гниению главной опоры страны — КПСС — изнутри, когда разожравшиеся "паразиты" буквально начали пожирать внутренности ещё не до конца выздоровевшего "организма", отчего мои сограждане потом добрые пару десятков лет влачили нищенское существование. Я хоть и «дитя нулевых», но даже от кратких рассказов отца о том периоде меня бросало в дрожь, а мои кулаки неистово сжимались в приступе праведного гнева.       Нет, после такого моя вера в человечество априори не смогла бы укорениться. И коммунизм — в его чистом виде, как завещал дедушка Ленин и прадедушка Маркс — строить не решусь даже при самых благоприятных условиях. И я уж точно не верю, что подобный социальный строй примет то невежественное быдло, за которое так болит сердце моей простодушной, с непомерно обострённым чувством справедливости, хозяйки. Этих дикарей следует держать в ежовых рукавицах, как поступали наши предки-помещики… кхм, правда, без введения крепостного права, разумеется. Рабство — это плохо, кто ж спорит?.. Хотя, ничто не мешает создать пару трудовых лагерей и рабочую повинность для всяких преступных и маргинальных элементов — чего они зря небо коптят да воздух расходуют, верно?..       Бытие определяет сознание, очень метко подмечено. Однако закостенелому от длительного пребывания в определённых условиях жизни этому самому сознанию будет не так-то просто адаптироваться под новые, кардинально изменившиеся реалии. По себе знаю: если ещё помочиться ввиду наличия "слоновьего хобота" труда не составляет — хоть в дыру нужника, хоть в переулке на стену, вариантов полно, — то подтирать афедрон пучком иссушенной травы или, что ещё хуже, собственной ладонью — удовольствие сомнительное. Даже если имелась возможность затем как следует прополоскать, пардон, жопу из специально подготовленного ведра с водой. Собственно, потому все мои немногочисленные "горизонтальные танцы" происходили исключительно или после, или во время принятия капитальных водных процедур. Что, мой молчаливый незримый друг, слишком много откровенности? Давно уж пора бы привыкнуть — таково моё нынешнее бытие, которое нас и определяет. Как грится, привыкайте, пиздюки и пиздюшки. Одна радость — можно прилюдно почесаться в самых интересных местах и на тебя даже косо не посмотрят, благода-а-ать…       «Эх, хорошо иногда вот так побыть в тишине и спокойствии, поразмышлять о всяком в одиночестве… без этих твоих комментариев…»       Выждал с минуту. Тишина. Если не считать редкие свистящие дуновения сквозняка, конечно.       Наги, моя маленькая надоедливая змеюлечка, главный — ну или один из таковых — источник появления у меня мигрени и паршивого настроения, ныне не подавала никаких признаков жизни, будто уйдя в свою привычную спячку. Обманчивое чувство, которое вмиг пропадёт после рассасывания в крови голубого порошка, и тогда настанет пора свежих тирад и угроз. Хоть сутки напролёт под кайфом сиди, ей богу.       Нет, не вариант. Как ни погляди на мои недавние "подвиги", жизнью я таки дорожу и здоровье губить в конец намерений не имею. А эта порция — так, чтобы следующая ночь прошла менее болезненно, оно у меня теперь заместо того снотворного, что мне Минори подогнала… и которое уже ни хера не спасает от кошмаров. Хоть наркотики пока ещё имеют должный эффект. Но надолго ли? Чёрт, сколько ещё я протяну в своём уме? Месяц? Полгода? Год?.. А может перестать спать вовсе? Слышал, какой-то мужик с патологическим расстройством сна сумел аж год продержаться в бодрствующем состоянии… Правда, в итоге он скончался в страшных мучениях…       «Ну блядство… вот уж хренушки я на такое подпишусь! — беззвучно прорычал я в ночную пустоту и в раздражении послал вязкий клейкий плевок в долгий и увлекательный полёт вниз из окошка облюбованного мною чердака поместья Ванбергов. — Лучше сторчаться на хер, чем испытать что-то подобное…»       И как я отвлёкся наконец от праздных дум, мой обострённый слух невольно выцепил мимолётный треск потревоженных высохших веточек кустарника со стороны забора, а единственный зрячий глаз, интуитивно скосившийся в сторону шума — колышущиеся тут и там скрюченные тени. Но уже через несколько секунд расслабился и уткнулся подбородком обратно в сложенные на подоконнике руки — это хлопчики Шарин возвращались с "одолженными" из соседнего поместья матрацами, одеялами и прочим спальным добром. Их сгорбленные, крадущиеся трусцой тёмные фигуры напомнили мне карикатурных воров из старых западных мультиков, где их изображали в полосатых свитерах и маске аля Робин из комиксов о «Бэтмене». От таких нелепых ассоциаций на моих губах проступила усмешливая улыбка, а голова окончательно опустела, оставляя мне лишь ощущения покоя и лёгкости в теле. Что ж, вот и ещё один день подошёл к концу. Все живы, здоровы, более-менее сыты и веселы. Уже это нынче дорогого стоит, не так ли?

И чья же это заслуга, Ильюша?..

      «Ч-что?..»

На чьих плечах лежит ответственность за все

принесённые этому городу беды и несчастья?..

      «Нет… Я не…»

Кровь и слёзы сотен… тысячи людей… Искалеченные… Израненные… Опалённые… Их тела и души никогда не станут прежними…

      «Я не хотел этого… не было иного выбора…»

Кто возместит им их страдания?

      «Я… я всё исправлю…»

Сможешь вернуть родителям их погибших чад?.. А детям — их родителей?..

      «Нет…»

Воссоединишь погибших братьев и сестёр?.. Друзей и любимых?..

      «Хватит…»

За жизнь платят жизнью… Ты на цене не поскупился, не так ли, Ильюша?..

      «Оставь меня в покое…»

Она ведь тоже об этом знает, не так ли?..

      «Мне плевать, заткнись…»

Это всего лишь вопрос времени, когда она возненавидит тебя…

      «Ну и отлично, проще будет распрощаться, когда настанет время…»

Когда отвернётся от тебя… Перестанет нуждаться в тебе…

      «Я этого и добиваюсь, говна ты кусок, отъебись уже…»

И тогда ты останешься совсем один… Ты правда этого хочешь?..

      «Да, блядь, именно этого я и хочу!..»

Вложить во что-то неимоверное количество сил, чтобы потом это потерять… Нелогично… Непрактично… Что с тобой сталось, Ильюша?.. Ты совсем размяк…

      «Заткнись-заткнись-заткнись-заткнись-заткнись-заткнись-заткнись-заткнись-заткнись…»

Что она с тобой сделала?.. Уж мне ты можешь довериться… Сейчас я твой единственный друг…

Ну же… Поговори со мной…

      «А-а-а-а-а-а-а-а-а-арх!..»       Судорога всё сильнее овладевала руками. Пальцы словно одеревенели, что на малейший сгиб требовалось непозволительно много усилий. Рубаха со спины пропиталась холодным клейким потом. Ноги подкосила внезапная вспышка острой боли, и лишь неведомое чудо помогло им удержать мою отяжелевшую тушу. И снова этот голос. Глухой, местами неразборчивый… но до боли знакомый, отчего становилось поистине невыносимо. Ведь он принадлежал, как ни странно, не Наги…       И всё это служило мне тревожным звоночком. Настала пора вновь "закинуться" спасительным голубым порошком…

***

      — …И где его только Сэтору носит? Ну что за тип? Постоянно исчезает куда-то без моего ведома, словно я ему никто и звать меня никак.       — …хорошо бы он когда-нибудь исчез навсегда…       — Хм-м?       — Ничего существенного, маленькая госпожа, не берите в голову.       — У-у-ургх, вот о чём я и говорю. Меня никто ни во что не ставит даже в собственном доме.       Несмотря на мою сосредоточенность на поиске одного прохиндея, Шарин не удалось укрыть от моего внимания усмешливую улыбку даже под этим вздёрнутым воротом бардовой, недалече найденной в одном из шкафов и надетой с моего сердечного дозволения, лёгкой плащ-накидки. Всё же подобные предметы гардероба делились на мужские и женские больше номинально, и на подтянутую женскую фигуру мужской плащ пришёлся впору — только чересчур глубокий капюшон требовалось подшить, но её подобное заботило постольку-поскольку. Конечно, ведь ей куда важнее всюду увязываться за мной, как моей новой советнице и телохранительнице. Даже в таком безопасном месте, как мой собственный дом!       — Леди Сириен, у вас выдался крайне тяжёлый юби. Почему бы вам не возвратиться к остальным? Закончите трапезу и со спокойной душой отправляйтесь почивать в уже подготовленную для вас комнату.       — Что? Вы мне отдали в распоряжение целую комнату, когда остальные будут вынуждены тесниться скопом по несколько дюжин? — От такого поворота я невольно остановилась и обернулась с самым недоумённым лицом из возможных. — Шарин, если это такая шутка — попробуй ещё раз, она крайне неудачна.       — Прошу меня простить за мою неосмотрительность… — устало вздохнула она. — Всё же мне показалось, что даже в такой… компромиссной ситуации вам не захочется делить ложе с простолюдинами.       — Чушь собачья, — неожиданно вольно для себя выругалась я, не поведя и бровью. — Я добрые пол-якумы делила кров с одним остолопом-эгоистом-извращенцем. — Испустив свистящий фырк, я постаралась взять себя в руки. — Вот что. Я посплю в общей комнате с другими девочками, выделишь мне один спальный комплект. А в мою комнату лучше заселить детей, там им наверняка будет комфортней.       — Так может вам стоит обустроиться в комнате вместе с ними? — задумчиво, попутно растирая продрогшие плечи, протянула Шарин. В больших просторных коридорах и впрямь было зябко, отопить такой большой дом без должного опыта тяжеловато. — Как я успела заметить, общество малышей вам по душе.       — Н-нет, что ты, я ничего не смыслю в детях. Это Сая легко находит с ними общий язык, пусть она с ними и нянчится… — Насупившись и потупив взгляд, я тихонько, едва слышно добавила. — Им с ней всяко будет спокойней, нежели со мной…       — Как вам будет угодно.       Не стала спорить моя телохранительница и, пожав плечами, продолжила неотступно следовать за мной, возобновившей свои затянувшиеся, безуспешные поиски по комнатам и закуткам поместья этого наглого, разгульного, блудливого, подлого, крамольного, невыносимого… другими словами — Иллиана!       Стоило мне ненадолго отлучиться вниз, проводить наших дорогих гостей на выход — паршивца и след простыл, просто испарился, ни обронив и слова на прощание. И после всего того, что он учудил за один только сей юби — в особенности утром, но и вечером не сказать чтобы его присутствие походило на приятный подарок, — я была просто обязана высказать ему всё, что думаю о его личности и поведении! Даже если мне придётся доставать этого обормота из-под самой земли-матушки…       «Оставь свои "особо ценные" замечания при себе, — лишь вздохнула я на очередные, можно сказать, ставшие ожидаемыми, шуточки Иллиана, касательно моей худобы и невысокого роста, в связи с чем лёгшую на мою фигуру мятым мешком одежду пришлось в спешном порядке подгонять, подбивать, заправлять и боги знают, какие ещё манипуляции проводить. Не без помощи Шарин, спасибо ей огромное. А вот присутствие парня в комнате только всё усложняло, пришлось воспользоваться ширмой. Но стоило мне вспомнить, как сама же на этом и настояла — не знаю, о чём я тогда только думала, наверное, побоялась, что он опять куда-то сбежит, если выпущу его из поля зрения… и ведь правильно боялась, как выяснится позже, — я своевременно проглатывала любые возможные недовольства, оставляя за собой право разве что на хмурый молчаливый взгляд. — И на сей раз, для разнообразия, веди себя подобающим образом и позволь мне самой вести переговоры. Не перебивай меня, не ставь в неловкое положение, не препирайся и не ругайся с гостями, не напивайся вдрызг… Другими словами — не будь собой. Ты меня понял?»       «Да-да… — потянулся Иллиан, сидя в кресле и ритмично покачивая одной ногой, бесцеремонно заброшенной на другую, представая пред своей госпожой в самом развязном из возможных виде, так ещё и демонстративно отведя пространный, безразличный взгляд в сторону, разглядывая мозаичное расписное окошко. — Если наша маленькая принцесса так желает примерить на себя роль авторитетного лидера, способного урегулировать любой конфликт одним своим мудрым словом, — кто я такой, чтобы ей мешать?..»       И вновь я была вынуждена смолчать. Именно, авторитетный лидер понимает, когда можно осадить наглого слугу, а когда на это совершенно нет времени и следует обеспокоиться о более насущном.       «…Однако, — прохрипев что-то неразборчивое под нос, слуга продолжил заметно посерьёзневшим тоном, что я невольно вернула потерянное внимание обратно к его персоне. — Пожалуй, стоит предостеречь вас, моя хозяйка, от возможных ошибок. Для начала, во всех поднимаемых не лично вами или кем-то из вашего ближайшего круга обсуждениях настоятельно прошу вас избегать какой-либо конкретики и обходиться общими, ни к чему не обязывающими вас односложными фразами. Не принимайте и не отвергайте поступившие в ваш адрес инициативы и предложения. На любой вопрос, ставящий вас в затруднительное положение или не позволяющий ответить нейтральным образом, желательно говорить что-то в духе "на данный момент я не готова дать свою оценку по вашей ситуации" или же "пока я воздерживаюсь от комментариев, но мы непременно к этому ещё вернёмся". Ваша последняя импровизация вышла… неплохой, признаю, но сильно сомневаюсь, что этот трюк прокатит во второй раз, да ещё в более спокойной и расслабляющей обстановке. В конце концов, превосходная интуитивная импровизация — удел мастеров или гениев. И как бы вам помягче сказать… едва ли вы владеете подобными навыками или талантами».       «Что?.. — раскрыв было рот от возмущения, в последний миг я взяла себя в руки и, вместо ненужных выяснений, касательно моих интеллектуальных способностей, задала куда более насущный, требующий большего внимания вопрос. — Ах, забудь. Так ты предлагаешь мне, порядочной и благородной дворянке, просто отмахиваться от людей, которые поддерживали меня… ладно, Шарин материальными и человеческими ресурсами? И как я, по твоему, буду выглядеть в их глазах?»       «Лучше подумайте, как вы потом будете выглядеть в глазах горожан, когда не сможете обеспечить их всем желаемым только оттого, что будете вынуждены оказывать всевозможного рода услуги всяким богатеньким ушлёпкам…»       «Следи за своим языком, щенок, — глянула на того через плечо строгим хмурым взглядом Шарин, ненадолго прекратив возню с моим непослушным одеянием. — Мы все далеки от божественного идеала, но никто из тех, кто вскоре переступит порог этого дома, не является порочным и гнусным человеком. Ты — единственное здесь исключение, и то по воле моей госпожи, так что не зарывайся».       «Сисястенькая, а тебе бы лучше вовсе помолчать, ведь ещё недавно я был в одном шаге, чтобы перерезать твою нежную шейку, — с премерзкой улыбкой во все зубы, при этом с необычайно невинным, незатейливым видом склонил голову набок Иллиан, поигрывая пальцами на животе. — Я очень хорошо знаю эту породу людей. Уж поверь, они в первую очередь будут думать о собственном благе. В самой радужной перспективе они готовы накидать простому плебсу жалкие крошки с барского стола, но и в это мне ох как слабо верится. Одним словом — оппортунисты. И раз уж я единственный в этой комнате сознательный, без нелепого идеализирования рода нашего грешного человек, то позвольте мне, мать вашу, в очередной раз спасти ваши грёбаные задницы от воистину зловонного дерьма!»       Последние слова тот подчеркнул внезапным срывом на крик и ударом ладонью по подлокотнику, отчего мы обе обомлели и застыли, позабыв, как и должно-то возмущаться, не говоря уж о подборе подходящих слов. Иллиан на эмоциях весьма редкое и необычное зрелище.       А нашему бунтарю, напротив, многое нашлось, что нам поведать, благо его голос быстро вернулся в спокойный и размеренный ритм:       «Слушайте, я даже не требую давать мне голос за собранием, ладно, похуй на это, посижу тихонько в уголке. Всё, чего я прошу — ни на что с бухты-барахты не соглашаться и ничего никому не обещать. Именно потому, что они наши компаньоны в этой партии — мы вообще позволяем им собираться тут и лезть в наши будущие дела, понятно? Не отрицаю, за их вклад в наше общее дело нам придётся пойти на некоторые уступки. Но вы должны понимать две простые константы: это МЫ решаем, какие именно просьбы удовлетворять, и это НАШ грёбаный город со всеми прилегающими окрестностями. МЫ несём за него ответственность и за всех его жителей. Не ОНИ. А стало быть…»       «Мы? — осмелилась прервать его Шарин, подчёркнуто встав с колена и гордо выпрямившись во весь рост, тем самым противясь его странному ментальному давлению, что я буквально ощущала по всей коже. — Или всё же одна леди Сириен?»       «Ох, да бога душу… — ощетинился на миг Иллиан, но, заметив на себе мой озабоченный взгляд, сквозь шумный вздох цыкнул и опустил плечи, испуская весь некогда боевой запал. — Конечно, под МЫ я в первую очередь подразумевал нашу несравненную госпожу Ванберг. А также её ближайших советников в лице меня и Илая… — не сумев избежать и требовательного взора женщины, он нехотя добавил, — и Шарин, разумеется».       «И кто теперь из нас не следит за тем, что он говорит?» — издевательски усмехнулась она.       «Не важно, — легко отмахнулся тот, словно ничего и не было. Как же это в его духе. — Речь о том, что интересы одного сословия всегда конфликтуют с интересами другого. Классы, дамы, если вы ещё не слышали о таком понятии. И класс трудящихся, простых ремесленников, мелких торговцев, врачевателей… всех тех, на ком и держится вся долбаная экономика и благосостояние населения — в итоге они всегда остаются эксплуатируемым элементом, который ни во что не ставится, особо не ценится и легко подлежит замене в случае неисправности. Смею предположить, подобный социальный шовинизм не одному мне противен, но и нашей маленькой госпоже, верно?»       Не дожидаясь моего ответа — впрочем, он наверняка знал его и без всяких моих слов, — Иллиан деловито развёл руками, явно подытоживая этим наше неминуемое с ним согласие (понять бы ещё, что такое этот его со-ци-альный шо-ви-низм), и важным тоном продолжил:       «И я клянусь вам всеми вашими грёбаными богами, что богатая аристократия не отдаст часть своих привилегий без боя, да ещё с улыбочкой. Я уж не говорю о том, что некоторые представители оной собираются сесть за наш стол и вместе с нами решать будущее этого города. Будь моя воля, от меня бы они получили исключительно нож в сердце…»       «Какое облегчение, что от твоей воли здесь ничего не зависит, милый».       «Посмотрим, кто в итоге будет смеяться, су…» — Мы обе сделали вид, что не услышали того, что собирался сказать заблаговременно оборвавший свой спич кашлем в кулак Иллиан в адрес поддевшей его Шарин. — «Кхм, сбился с мысли. Так вот. В любом случае, пока не свершится суд и полномочия леди Сириен не будут утверждены короной — мы справедливо можем сохранять нейтралитет и не рыпаться, легко ссылаясь на невозможность что-либо предпринять в данный момент. Наша нынешняя головная боль: восстановление инфраструктуры и налаживание товарооборота первой необходимости в роли влиятельных, но тем не менее пока лишь рядовых граждан. Понятия не имею, откуда этим торгашам удалось раздобыть резервы, но чует моё сердце, долго это не продлится, нам так или иначе придётся выкручиваться самим. С этого и начнём. Моя хозяйка, постарайтесь свести обсуждение именно в это русло — представители от трудящегося сословия, думаю, охотно вас поддержат, что у дворянских выродков язык не повернётся как-то отбрехаться или отмолчаться. Ещё желательно бы сразу заручиться поддержкой нашего смуглого товарища с юга… Рагхар или как там его…»       «Сеньор Марон Рагхар ми’йа Эндо, — глухо пробормотала я ровным тоном и с невозмутимым лицом. — Тебе бы стоило запомнить это имя, ведь именно от твоих рук погиб его родной брат и мой несостоявшийся супруг, Галиб».       Сказанное ненадолго повергло Иллиана в ступор и заставило умолкнуть. Могу лишь предполагать, что тот силился понять, обвиняю ли я его сейчас в содеянном или же просто констатирую как сухой, уже ничего не значащий факт.       «Да, пожалуй, — стараясь показать равнодушие, тем не менее заметно дрогнув кадыком в попытке сглотнуть, ответил с кивком Иллиан. — И если вы, моя хозяйка, не намереваетесь сдать меня со всеми потрохами, нам следует умаслить нашего забугорного друга иными способами. Чувствую, сотрудничество с этим человеком может сыграть нам на руку».       «Это чем же?» — не поняла я.       «Не знаю, но… — задумался тот. — Думаю, мне просто по нраву люди его характера и манеры поведения. В нём нет этой раздражающей… наигранной благородности, что ли. К тому же он не боится открытой конфронтации и охотно лезет на рожон сам. Да, определённо, мне такое по душе. Стоит проявить большую доброжелательность и по возможности максимально расположить его к нам…»       Великие боги, этот юби и правда выдался просто кошмарный. Нет, нельзя сказать, что мы где-то ощутимо облажались, да так, что ничем не исправить, вовсе нет. Как и просил Иллиан, я старалась держаться нейтрально, с улыбкой выслушивая всех, но никому ничего не обещая и ни на что не соглашаясь. В чём-то наша странная партия, можно сказать, даже преуспела — сеньор Марон, одаривший нас своим присутствием, остался более чем доволен и снизошёл до весьма лестных комплиментов по поводу моей одежды… На самом деле, он единственный, кто оценил мою не самую женственную манеру одеваться, но одно это уже подняло мне настроение и позволило усидеть смирно до самого завершения застолья. И что-то даже, если дозволено так выразиться, сдвинулось с мёртвой точки — мне сложно судить с моей, не до конца понимающей все тонкости ведения политики, перспективы, остаётся лишь надеяться, что это чувство не обманчивое.       Однако это же приятное времяпрепровождение с сеньором Мароном заставило меня ещё раз утвердиться в мысли, что Иллиану не должно сходить с рук всё, что тому заблагорассудится. Человек должен понести ответственность за свои деяния, особенно столь тяжкие. Хорошие не покрывают плохие, как и плохие не порочат хорошие — боги спросят с тебя за каждое в отдельности. Исключений быть не должно. Не для меня, кто вознамерилась нести окружающим добро и справедливость. Ох, до чего же высокопарно прозвучало… ну и плевать с высокой колокольни, как бы выразился тот же Иллиан!       А тем временем Шарин не оставляла попыток, как ей наверняка думалось, обуздать мой вспыльчивый нрав:       — Неужели это нельзя отложить до более благоприятного времени юби? Уже поздно, и если не поторопитесь — велика вероятность, что вам придётся ложиться спать голодной. А этого проходимца, вполне возможно, давно уж и след простыл — сейчас напивается вусмерть в каком-нибудь дешёвом кабаке. Всю прошедшую Фуго он только этим и занимался, насколько мне известно…       — Исключено, — твёрдо выпалила я, заглушаемая звучными, сопровождаемые эхом постукивавших кованых коротких каблуков о резной каменный пол. — Он бы не оставил своих маленьких подопечных одних в незнакомом для них месте без веской причины. Он чересчур самовлюблён и ревностен, чтобы оставлять без присмотра тех немногих, кто ему хоть сколько-то не безразличен — уж чего-чего, а этого у него не отнять.       — Судите по себе?       В груди что-то неприятно кольнуло, отчего я мгновенно замерла, как вросшая в землю. К-как это следует понимать? Что ещё за намёки?.. П-постойте, а я о чём вообще думаю?.. У-у-ух, у меня уже голова идёт кругом. И как мне это должно комментировать, интересно знать?       К счастью, Шарин продолжила говорить прежде, чем невозможность дать хоть какой-то внятный ответ привёл бы к неловкому молчанию:       — Мужчинам зачастую хочется побыть наедине с собой. — Её тон заметно смягчился: судя по сему, таким образом она решила меня приободрить. — И как бы этот… слуга ни вёл себя вызывающе и бесцеремонно по отношению к вам, вы — единственный человек на этой земле, кому он может и хочет довериться, это видно невооружённым взглядом. Он знает, что вы здесь в надёжных руках, и эти дети под вашим надзором будут в целости и сохранности.       — Так он… — осторожно начала я, но тут же осеклась и боязливо развернулась к ней спиной, от нахлынувшего волнения крепко вцепившись пальцами в ткань на груди, где чувствовалось выразительное биение. — Думаешь, он просто… отлучился куда-то развеяться?       — Ну, если только он не затеял какую-нибудь самоубийственную авантюру, что подвергнет нас всех большой опасности… снова… — позади прозвучал краткий сухой смешок. — В погребе вашего отца хранились преимущественно вина и фруктовые бальзамы — не совсем то пойло, которым мужчины стремятся заглушить тараканов в собственных…       — Мне… — Я почувствовала, как моё лицо запылало, а мысли начали путаться, как после распития солидного кувшина вина. Побелевшие от напряжения пальцы волнительно перебирали складки на ткани одежды, а губы и язык непроизвольно начали озвучивать всё, что только зарождалось на периферии сознания. — Мне почему-то кажется… он всеми силами избегает меня. Н-нет, не пойми неправильно, больно нужно мне его внимание, особенно после всего, что он натворил. Он делает то, что я от него требую… пускай своевольно и без какого-то восторга. Кто бы сомневался, это же Иллиан…       Да что я, бездна меня поглоти, такое говорю? Откуда только эти мысли?.. И почему я не могу прекратить их озвучивать вслух?!.       — Но его не было так долго… столько всего приключилось… Нам так и не выдалась возможность поговорить с глазу на глаз. О том, что с нами происходило и… Не знаю, просто… Мне отчего-то важно выразить ему, что я всё это время чувствовала, пока он… был мёртв для меня. Важно узнать, что он думает… на самом деле думает обо мне. Как относится ко мне. Как воспринимаем меня и то, что неведомым образом связало нас. У меня постоянное чувство, что я словно держу его закованным в цепи, не давая и вздоху сделать. Я ощущаю у него… не знаю, какую-то внутреннюю борьбу. Постоянно… как он вновь оказался рядом со мной. И я понятия не имею, что с этим делать. Обуздать его силой, дабы он наконец присмирел, свыкся со своим положением и прекратил создавать всем вокруг и самому себе проблемы? Приласкать, чтобы его сердце обрело хоть немного человеческого счастья, а плоть — столь желанный дом? А может лучше отпустить его, дабы он смог вернуться в родные края, где его прежняя… настоящая жизнь?.. Ха-х… Да что же я такое говорю? Сплошные глупости. Мне следовало бы сосредоточиться на более важных вещах…       Я позволила себе кратко рассмеяться чуть ли не охрипшим от напряжения голосом. Лучше уж так, чем дать волю слезам. Это знакомое чувство… Медленно подступающая истерика. И виной всему никто иной, как Иллиан. Ни одно живое существо не вызывает во мне столько противоречивых и ярких эмоций, что хоть взбирайся на гору и истошным воплем сотрясай небесную твердь. Быть единовременно самым близким мне и самым же ненавидимым мною человеком — что это: талант или проклятье? Порой я так его ненавижу… и вместе с тем меня пробирает страх от мысли, что он может возненавидеть меня. Почему всё так сложно? Почему он такой сложный?..       — Ничуть.       Моей макушки коснулось что-то мягкое и тёплое. Подняв голову, я застала подле себя Шарин, нежно приглаживавшую мне волосы с заботливым взглядом и добродушной улыбкой. От столь трепетного обращения к себе я невольно почувствовала себя ещё более жалкой, нежели прежде… если это возможно в принципе, я уже и не знаю.       — Вы с этим человеком прожили вместе столько цукат. Вас втянули в прескверную историю. За вашими плечами столько пережитых событий, как светлых, так и не очень. И как вы сами же заявили при всех высокопоставленных лордах утром сего юби, он стал для вас близким другом. Разделить радости и печали с друзьями — естественное желание каждого человека, будь то дворянин или простолюдин.       — Т-ты правда… так считаешь?       — Тот факт, что вам вовсе не следует контактировать с этим человеком, как мне ни прискорбно это признавать, — лишь моё субъективное суждение. Вам не обязательно прислушиваться к нему или, уж тем более, придерживаться… — И сразу же, испустив грузный вздох, добавила. — Впрочем, я никогда не оставлю надежд, что ваш здравый смысл возьмёт верх над эмоциями и вы спровадите этого мерзавца на все четыре стороны. Но, увы, такой исход не предусмотрен нашей, человеческой природой.       — Ты просто не знаешь его так, как знаю я, — отчего-то повеселев, ровным тоном проговорила я, высвобождая голову от прозорливой женской ладони. — Ничего, у вас ещё будет время познакомиться поближе. Вот увидишь, он не такой уж и плохой, каким пытается всем себя явить. Хоть меня и саму порой берут сомнения на его счёт.       — Хм, он недалече проделал дыру в брюхе Илая, а мне и вовсе намеревался перерезать глотку, — деловито почесав подбородок, с задумчиво-сатирическим видом протянула Шарин. — Да, это несомненно может положить начало прекрасным, продуктивным и долгоиграющим взаимоотношениям. Я непременно обсужу это со всеми за завтраком. Но сейчас настоятельно прошу вас поспешить в обеденный зал, или, если вы не голодны, отправиться в свои поко…       — Ты хотела сказать, в общие покои для девочек? — с хитрецой подметила я.       — …Именно так, — вздохнула она, примирительно пожав плечами. — Не забудьте сообщить о своём решении леди Саегде, а я тем временем подготовлю спальные места для малышей. Прошу вас, леди Сириен, не вынуждайте меня прибегать к усыпляющему шейному захвату с последующим отнесением вас в покои на руках.       Я не решилась препираться с ней в такой момент и лишь тихонько рассмеялась под нос, напоследок бросив полный сомнений взгляд в окно, наружу, где проглядывались далёкие огни запаленных уличных масляных фонарей и редких окон, чьи жильцы также не спешили отходить ко сну или, напротив, поднялись для ночных кутежей по только-только открывшимся злачным местам. Но стоило Шарин развернуться и сделать несколько шагов в противоположную сторону — я опомнилась и послушно засеменила следом, тем не менее старательно сохраняя невозмутимый вид. Впрочем, все мои потуги порушила разнёсшаяся по коридору самая настоящая симфония из помеси брюзжащего от пустоты желудка и краткого усталого зевка, что наверняка не ускользнула от острого слуха бывшего адъютанта.

Интерлюдия

      — …И отправился юноша, как велел тому старик Хрод, мудрый учитель его, что был вместо отца любимого ему, в пещеру потаённую и далёкую с одним узелком хлеба насущного, да воды живительной, облачённый в прохудившиеся одежды, не имея чем и головы покрыть против беспощадных, седлающих сильные ветра песка да камня. Минул свет и минула тьма, и с новой зарёй ступил он ногою усталою в пещеру, указанную учителем его, далёкую и потаённую, снеся пришедшиеся на него лишения и преодолев выпадшие на долю его погоды немилостивой испытания, ибо крепок был мальчик, и телом, и душой, и прилежно внимал учителю своему, отцу любимому своему. И сбросил он поклажу пустующую, вкусив хлеба краюшки и выпив воды глоток, последнюю пищу свою для восполнения силушки, ведь впереди ожидало его нечто неизведанное, определяющее судьбу его великое испытание, и не было у славного юноши пути иного, окромя двинуться в глубины черни на встречу мраку…       — Кхм, прошу прощения, что прерываю, маленькая госпожа, но время довольно позднее, а выбранная вами книга несколько… толстовата.       — Я не виновата, что в отцовской библиотеке нет более простой литературы, подходящей для малого возраста, — девочка скосила хмурый взгляд исподлобья в сторону подпиравшей спиной дверной косяк женщины. — Нужно хотя бы закончить эту главу, раз уж начала. Тут осталось всего-ничего.       — Продолжай, сестрёнка! — казалось, с неподдельным восторгом мурлычущим голоском протянула малютка эльф, устроившаяся в первых рядах рядом с другими детьми на уже расстеленных по полу нескольких упругих матрацах с пушистыми одеялами поверх. — Начало немного скучноватое, но сейчас история становится довольно захватывающей! Хочется узнать, какие приключения его ожидают!..       — Хорошо-хорошо, — спешно принялась успокаивать вмиг оживившуюся детвору Сириен, — только не шумите так, ради всего святого…       «До боли знакомая история… — поддался праздному настроению ссутулившийся, устроившийся в тени под окном прямо на холодном каменном полу Илай, со сдержанной улыбкой на хмуром лице припоминая те давние времена, когда у него ещё был свой дом, друзья по двору… родители. — Мать перед сном тоже рассказывала о чём-то схожем…»       Покуда юная часть этой новоиспечённой коммуны готовилась отойти ко сну, уже благополучно возвратившиеся из вылазки бывшие адъютанты в спешке обустраивали и протапливали соседние комнаты для остальных. Быстро отметшая затею ночёвки в деревянной пристройке хозяйка поместья настояла на том, чтобы все сто с лишним человек вне несения дежурства находились внутри, за защитой крепких стен и под надёжной крышей. Будучи самым старшим из чёрных плащей — после Шарин, разумеется, — бывший прецептор по старой привычке взялся курировать данное мероприятие, сперва зорко выглядывая посторонних близ выбранных ими пустующих особняков на холме — или, как его нарёк когда-то простой люд, в поднебесном квартале, — а после, как на территории владений Ванбергов скопилось предостаточно "позаимствованных" спальных принадлежностей… и некоторых других бытовых мелочей — мужчина определил фронт работ каждому из подопечных и занял пост наблюдателя неподалёку, по воле случая оказавшись аккурат в зоне слышимости развлекающей малышню дочери покойного лорда и подгоняющей всех спать его бывшей наставницы.       «Заставляет задуматься… — мужчина мягко прикрыл глаза от наслаждения возобновившимся, с выражением зачитывающим древнюю, как сам мир, историю мягким девичьим голоском и расправил затёкшие от напряжения плечи. — Сколько воды утекло с тех пор?..»       Илай редко позволял себе отвлекаться на ненужные, по его мнению вредоносные, мысли, отдавая предпочтение делам текущим, имеющим важность сейчас или в крайне близком будущем. Его учили не задумываться над далёкими перспективами, жить нынешним юби, ценить имеющееся и не терзаться тем, что суждено тебе много позже. Даже, казалось бы, сумев распланировать и более-менее успешно воплотив в жизнь столь длительное предприятие, как смещение всего управленческого аппарата целого региона — теперь, когда цель достигнута, бывший прецептор оказался вогнан… не то чтобы в ступор, скорей в замешательство. Что ему делать теперь? Нет, одну задачу Илай видел чётко и ясно: восстановить некогда оборванную связь с той, о ком он грезил все последние двадцать якум, освободить её из лап этого злачного места, увезти куда-нибудь далеко, где им будет хорошо вместе, где они смогут образовать семью и жить счастливо. Но сей юби послужил ему отрезвляющим таким ударом тяжеленого кулака прямо в челюсть. Он так был сосредоточен на исполнении первоначального замысла, что, наконец достигнув долгожданного успеха, он попросту оказался не готов к дальнейшему ходу. Просто подойти к ней и заговорить уже казалось чем-то невозможным — при виде неё в голове мужчины становилось пусто, в глазах всё плыло, язык предательски лип к полости, пальцы норовили отбить по столешнице целостную симфонию…       Переживший встречу с самым настоящим монстром, множество поножовщин и потасовок, самые невообразимые пытки и истязания… и он оказался полностью обезоружен перед банальным человеческим контактом. Привыкший разговаривать преимущественно в приказной или подчинённой манере, у него не находилось слов для заведения простого разговора. Нет, не совсем так. Тот разговор, который ему предстоял, отнюдь нельзя было назвать «простым», с какой стороны ни погляди. Ведь он намеревался буквально воскреснуть для одного человека. Того, с кем он планировал разделить свою жизнь. А что если она забыла его? Или те чувства, что сближали их когда-то, для неё ныне лишь отголосок далёкого прошлого? Этих двоих разделяла неимоверная временная пропасть, которую требовалось как-то заполнить. И если девушка с тех времён практически не изменилась в силу каких-то особенностей, доставшихся от зверолюдов, то былой худосочный мальчишка успел стать крепким рослым мужчиной. Вполне вероятно, она его даже не узнает при встречи, ибо даже запах за такой долгий срок успел измениться, стать грубее… противнее…       «Порой мне хочется позавидовать этому выродку… — чертыхнулся он про себя от одного лишь всплывшего в голове мимолётного образа юноши со шрамом на пол-лица, безумной ухмылкой и остекленевшими, словно у трупа, глазами. — Ему даже никаких усилий прикладывать не нужно, чтобы девчонка буквально сама за ним бегала хвостиком…»       Когда мужчина по возвращению в поместье столкнулся в коридоре с Шарин и малявкой Ванбергов, ему хватило одной краткой неосторожно брошенной вслух фразы от девчонки — «У-у-ух, ну он у меня получит. Пусть только приползёт опять пьяный ни свет ни заря лишь Канто ведает из какой злачной дыры», — дабы прочувствовать всю глубину их непонятных, но удивительно прочных взаимоотношений. У него сложилось твёрдое впечатление: что бы тот ни наворотил, как бы себя ни повёл и что бы ни наговорил — она всегда будет желать видеть этого пацана рядом, будет искать его… и крепко вцепится обеими руками, если тот и впрямь соберётся уйти, как сам не раз заявлял.       «А он ещё смеет сбегать и прятаться где не попадя, как последний трус, — выдал глухой смешок Илай. — Ох, как только судьба может благоволить такому мерзкому и озлобленному ничтожеству?.. Уму непостижимо».       И это он ещё опустил такой "незначительный" нюанс, что пацан, судя по всему, крепко подсел на ту дрянь, кою бывший прецептор некогда активно продвигал средь маргинальной части городского населения. За что его потом сам же пацан и отчитывал, как… собственно, как такого же пацана, именно. Мужчина по долгу службы превосходно отмечал характерные черты находящегося под воздействием дурман-веществ человека. Слегка туманный взгляд, расширенные зрачки, временами вялые, будто сонные телодвижения, порой, напротив, чрезмерно резвые и дёрганные… Он мог припомнить ещё с десяток "крючков", но и этого более чем достаточно, чтобы определить в Иллиане начинающего наркомана. Парнишка встал на скользкую дорожку. И Илай сердился прежде всего на себя, что заметил это слишком поздно. Собственно, пристрастие паршивца к «Поцелую небес» и сыграло важнейшую роль в принятии такого важного решения, как прекратить испытывать судьбу и "убрать" мальца, покуда тот всё не испортил. Наркоманам нельзя доверять, они непредсказуемы. Впрочем, пацан с первого же юби был не в себе… Вот теперь ломай голову — удачно ли всё обернулось в итоге или же могло быть гораздо лучше?..       А может хуже?..       «Эх… чего уж теперь гадать… — здраво рассудил Илай. — Так или иначе, теперь это уже не моя забота. Пусть с ним девчонка Ванберг возится…»       Если у мальца, конечно, хватит яиц и совести ей когда-нибудь сознаться в таком неприглядном пороке… в одном из многих. Но как-то очень сомнительно. Иначе он так быстро не исчез бы сразу после приёма, будто чего-то избегая… опасаясь. До чего же смешно наблюдать, как недавнего мясника и интригана, неоднократно глядевшего в лицо смерти с язвительной ухмылкой на устах, страшит простой разговор по душам с какой-то, как тот сам неоднократно выражался, малявкой. Как видно, женщины обоих нас делают слабыми и беззащитными, загнанными в угол и не знающими, куда деваться, оставляя нам лишь два пути: прятаться или бросаться сломя голову напролом в заранее обречённую "схватку". И ты свой избрал на удивление быстро, даже не колеблясь, да? И при этом терзания испытываю я один. Ты же предпочёл обдолбаться в очередной подворотне, просто уйти от забот и наглухо закрыться ото всех.       И после этого ты действительно считаешь себя человеком, Иллиан?..       Когда нечто внутри тебя наконец поглотит твой разум и завладеет твоим телом, чего ты страшишься больше всего, — интересно, заметят ли это те, кому ты якобы не безразличен? Изменится ли в тебе хоть что-то?..       Если ты не сумеешь своевременно остановиться и взять себя в руки — всем нам неминуемо предстоит это выяснить… и очень скоро…       — …И молвил тогда голос из недр пустоты: «Щёлкнул ты пальцами — и расступилась пред тобой тьма, озарив дорогу пред ликом твоим светом пламенным. По взмаху одной руки твоей вода кипящая, преграждающая путь тебе, постелилась пред ногами твоими ковром морозным изо льда. Взмахом другой убрал ты валун тяжёлый каменный с тропы, обратив тот в прах земной рассыпчатый. Юный отрок рода человеческого, ты один из немногих, кто предстаёт пред нами воочию, мы воздаём мастерству твоему овладения силой нашей тайною. Скажи нам, зачем явился ты сюда? Каково желание твоё?.. Каковы намерения твои?» «За благословением вашим пришёл я сюда, — объявил мальчик во всеуслышание, стойко снося слабость, поселенную в ногах и руках его после чудес неоднократных сотворения. — Желания мои мирские, а намерения просты: силу преумножить и во благо человеческое пустить, сделать всё для мира сохранения и поддержания, не допустить больше зла учинения по славной земле сей». Утробный смех эхом разнёсся по пустоте, что юношу окружала, и ответил ему голос: «Простыми называешь ты желания свои, однако ношу непосильную взвалить на себя удумал. Смертный человек, что желает высот великих достичь и с самими богами сравниться — вот сокровенное желание сердца твоего, слабой плоти твоей». Поколебли юношу слова его колкие и неприятные, и призадумался он накрепко, внимая к душе своей и разуму своему, и не находил он уверенности в помыслах своих, казавшихся некогда праведными и искренними ему. «Да будет так, — оборвал думы его голос чуждый. — За таланты твои и мастерство твоё даруем мы благословение наше. Каждый вправе путь собственный избрать, лишь боги ведают, куда он заведёт тебя, никто не в силах предсказать, как сложится та или иная судьба человеческая. И за сомнения и притворство твои наречён будешь отныне именем новым, Джаррег, что значит "тьма" и "плутать". Закаляй душу и разум, иначе рискуешь затеряться во тьме души своей, так и не завидев света очищающего…» Так юный воспитанник Хрода из племени пустынных кочевников, обрёл имя, под которым его будут помнить многие поколения перёд: Джаррег, великий чудотворец, завоеватель и объединитель пустынных земель, что ныне известны нам как Кель-Игвар. Но сие произойдёт сильно позже, когда тело его в гробнице его давно уж истлеет, а кости обратятся в песок. А история становления Джаррега только начинается…       — Ну всё, на этом стоит закончить, пора бы и честь знать, — осторожно вклиниваясь в процесс чтения, подала недовольный голос Шарин, явно желавшая поскорее уложить всех спать и отправиться отдыхать самой. — Маленькая госпожа, пожелайте всем приятных снов и пойдёмте, я вас уложу в соседней комнате с остальными девочками.       — Не обращайся со мной, как с маленькой, — буркнула в ответ Сириен, демонстративно громко захлопнув книгу и принявшись чем-то шуршать; мужчина не имел возможности видеть из-за перегородившей дверной проём фигуры Шарин.       — Старший брат, мы закончили. — Илай едва сдержался, дабы не шикнуть сквозь зубы: неожиданное появление бывших коллег он воспринял как непростительную халатность и непрофессионализм со своей стороны, и как-то терзаться по этому поводу ему мешала скопившаяся в конечностях и пояснице усталость и эмоциональная истощённость. Состояние «да ебись оно всё конём», как бы выразился пацан. — Сёстры сказали, что остальное закончат сами.       — Хорошо. Кто не успел поесть — на кухне внизу ещё теплятся остатки с ужина. Если не голодны — советую поскорее лечь спать, вам скоро сменять тех, кто сейчас стережёт снаружи. На этом всё, свободны.       Чёрные плащи учтиво склонили головы и послушно разбрелись в составе двух групп: кто сразу завернул в комнату для мальчиков, кто направился дальше по коридору, в сторону лестницы.       «Я ведь тоже с обеда ничего не ел… — промелькнуло в резонирующей голове бывшего прецептора. — Ах, да и в бездну…»       — Ха-а? А ты чего расселся тут, посреди коридора? — нелестным тоном вопросила неизвестно когда выпорхнувшая из детской комнаты и ныне возвышавшаяся над мужчиной с упёртыми в бока ручонками девчонка Ванберг. Даже появление несмышлёного ребёнка застало меня врасплох, недовольно отметил про себя Илай, я определённо теряю форму.       — Спальные ложа подготовлены и помещения протоплены, — проигнорировав её вопрос, отрапортовал бывший прецептор в привычной для себя манере, попутно подрываясь с места и бегло растирая успевшие закостенеть ноги. — Дайте знать мне или Шарин, если что-то потребуется. Приятных сновидений, наследница Ванберга.       И не дав ей и слова малейшего вставить, мужчина категорично развернулся к девчонке спиной, давая понять, что на этом их непродолжительный разговор окончен, и неспешной твёрдой походкой отправился следом за проголодавшимися, вниз по лестнице. С той лишь разницей, что, сойдя с последней ступени парадной лестницы на широкую площадку вестибюля, он не свернул в коридор, ведущий к обеденному залу и на кухню, а вышел через массивные двери главного входа наружу, навстречу студёной, несмотря на растаявший всюду снег, ночи.       «Пришествие нового юби смывает тяжбы ушедшего… — покрыв голову утеплённым капюшоном старенькой полевой накидки, мужчина с задумчивым, в коей-то мере грустным, лицом поглядел на выглянувшее из-за чёрных туч сияющее бело-коричневым небесное светило. — Жаль, сна ни в одном глазу…»       Он и сам не мог понять, что побудило его покинуть стены безопасного укрытия, да ещё в такое неблагоприятное время юби. Разбухшая от множества мыслей голова нуждалась в разгрузке. Прогулки по ночным улицам и до всего произошедшего несли за собой определённые неприятности. Посещение питейных заведений сулило возможное пересечение с одним крайне неприятным типом, что только сильнее портило Илаю и без того мрачное настроение, да и велик риск перебрать со спиртным и ненароком пустить кому-то кровь. О борделях и вовсе речи быть не могло — неизвестно, смогли ли они нормализовать работу в связи с пожарами и беспорядками… не говоря уж о том, что они служили мужчине лишним напоминанием об Эрюкай’е. И это также пробуждало в нём неутолимое желание, хоть и немного другого характера, но не менее порочного и пакостного, несущее за собой лишь бо́льшую тьму, и без того переполняющей его сердце и разум. Не знающий, куда же ему податься, Илай так и застыл посреди дворика на равнозначном удалении и от дубовых входных дверей, и от прутчатых железных ворот, на ночь скованных старыми, но ни сколь не растерявшими былую прочность и надёжность стальными цепями.       — Я что-нибудь придумаю… — опустошённо проронил дрожащими, как и всё остальное тело, от пробирающего до костей холода побледневшими губами мужчина, не в силах более удерживать рвущиеся эмоции в своём маленьком, изолированным от всех и вся мире. — Один юби. Одна эроба. Две… Да хоть целая цуката — это пшик в сравнении с двадцатью якумами пустоты и неизвестности. Теперь у меня не осталось никаких забот. Я свободен. У нас обязательно всё сложится хорошо, мне просто нужно время собраться. Да, собраться…       — Хо-о-о, твоя слабая человеческая сущность наконец вылезла наружу? Ка-ка-я пре-ле-сть…       — А? — Уже в третий раз Илая застали врасплох за столь короткий промежуток времени, отчего все его недавние метания и самоистязания мгновенно перешли в бурную ярость, готовую обрушиться на глупца, посмевшего его потревожить в такой щепетильный момент. Особенно если этим глупцом, судя по характерной хрипловато-надменной интонации, являлся… — Поглоти тебя пекло, пацан, мне не до твоих плоских шуточек, убирайся обратно в ту дыру, откуда…       Но стремительно взмывшая в воздух для нравоучительного удара по макушке рука, тут же застыла, как скованная льдом, не достигнув ничтожные дюймы до намеченной цели, едва разворачивающийся назад торс позволил мужчине встретиться лицом к лицу с полуночным гостем.       — Великие пятеро… — только и выпалил он ставшим тревожным, глухим голосом, едва ли не до крови впиваясь отросшими ногтями в ладонь, с хрустом сжимая пальцы в кулаке. — Ты?..       А вскоре рука и вовсе медленно опустилась к бедру и обречённо повисла по швам и разжала побелевшие пальцы, не предприняв и попытки дотянуться до рукояти закреплённого на поясе за спиной клинка. Ведь расплывшиеся в довольном, с обнажением ровных рядов зубов, хищном оскале губы и широко распахнутые, стеклянные, подобно кукольным, с блеском всепоглощающего безумия глаза с одного единственного взгляда на них забрали у мужчины всякую надежду на успешное проведение хоть какой-то атаки или уловки для побега, оставив ему лишь чувства обречённости и отвращения. Будь это их первая встреча воочию, без посредников в лице одного юноши, даже столь закалённый и опытный боец, как Илай, не сподобился бы совладать с тем леденящим, опутывающем тело и выворачивающим наизнанку душу наваждением безграничного ужаса и отчаяния.       К великой удачи бывшего прецептора, на его долю уже выпадало "счастье" достаточно близко лицезреть то, чему Иллиан, из каких-то своих, совершенно идиотских и абсолютно алогичных соображений, зачем-то решил даровать имя…       — Наги.       — Ху-ху-ху, только поглядите, этот глупый и ничтожный примат спустя столько времени наконец выучил моё имя. А я только настроилась на спрос за этих твоих «тварей» и «засранок».       — У твоего собственного хозяина вошло в привычку так о тебе отзываться, — справившись с оцепенением и стремясь подавить дрожь в голосе, процедил сквозь зубы Илай. — С него сперва спросить не хочешь?       — Эх, будь у меня такая возможность… — заметно повеселевшим, можно сказать по-детски озорным — однако так и не избавившимся от природной грубой хрипотцы — голосом пропело нечто устами Иллиана, с расстроенным видом разведя руками. — Не могу же я вредить собственному сосуду. И эта бренная биологическая субстанция имеет наглость пользоваться моим стеснённым положением.       — Солгу, если скажу, что хоть сколько-то тебе сочувствую. Впрочем, не будь ты…       Окончательно совладав с поселившимся в сердце страхом, мужчина продолжил вести по странному непринуждённую беседу с равнодушным лицом, но в какой-то момент осёкся, проглотив часть слов, а после и вовсе потерял нить мысли. Не ожидая ничего хорошего от представшей пред ним неведомой сущности, он со всей возможной осторожностью отслеживал взглядом малейшие её телодвижения, готовый в любой миг упасть наземь и откатиться… а дальше будь что будет, здесь невозможно было предугадать далее, чем на несколько шагов.       И его глаза до нелепости поздно донесли такую простую, но не ставшую для него очевидным сразу же информацию до мозга. Позаимствованные у жильцов пансионата простенькие бежево-коричневые одежды, кои достались и Иллиану взамен его безбожно пропитанному кровью, потом и грязью комплекту адъютантской формы, ныне не висели мешком на этом тощем и жилистом теле. Парень был вновь одет во всё чёрное, что, вероятно, также сыграло на контрасте с изуродованным лицом и неживыми глазами, делая из него истинного прислужника самой Бездны. Сие тревожило не на шутку… ведь старый грязный комплект отправился в камин, как неподлежащий восстановлению в пригодный вид. И добыть новый он мог либо в хранилище одного из убежищ, о расположении коих малец не имел ни малейшего представления, либо же…       — С кого ты сняла эту одежду?       Но поблёскивающие в свете луны под плащом ещё сохранившие влагу тёмные пятна не оставляли иных альтернатив, на что Илай прямолинейно указал грубым, медленно переходящим в гнев голосом.       — О, заметил-таки? — озорно усмехнулось нечто устами юноши, виртуозно покрутившись вокруг себя с раскинутыми руками, словно маленькая резвящаяся девочка. — И почему люди не могут делать всю одежду столь же сбалансированной и удобно ложащейся? Кожа буквально вздохнула в облегчение, стоило сбросить те колючие и грубые тряпки — безумно хочется сожрать пальцы тому, кто подобное вообще додумался сшить… Ох, однако на этом тщедушном тельце даже такая красота сидит не так изящно, как на том крепком симпатичном пареньке. Знаешь, ради этого мне впервые пришлось забрать чью-то жизнь без единой выпущенной капли крови. Это оказалось довольно сложно… и невообразимо скучно.       — Неужели? — указал он взглядом на запачканный ничем иным, как брызгами крови левый бок юноши.       Понимание сложившейся ситуации пришло к мужчине ещё до начала злополучных расспросов. И всё равно воспринимать полученные ответы с холодной головой выходило скверно. Его самообладание держалось на ничтожных нитях, что грозились вот-вот оборваться, распуская трещащую ткань по уродливым швам — на страхе потерять жизнь и больше никогда не увидеть Эрюкай’ю.       — Хм? — вопросительно вздёрнув бровь, Наги опустила голову, с интересом рассматривая торс своего, как она выразилась, «сосуда». — Матерь Пустота, и правда. Теперь придётся опять наведываться к той девке, у неё хорошо получается исправлять подобные оплошности… — Раздосадовано цокнув языком, она неохотно вернула внимание на Илая, всё это время молча прожигавшего её недовольными глазами. — Что? Вторую я не намеревалась трогать, мы случайно столкнулись, когда я спускалась по внешней стене, и мне не хотелось поднимать шум. Брось, у вас этих пёсиков с несколько дюжин — двоих всяко никто не хватится, не велика потеря…       — Как… — Объятый бурей негодования и злобы, бывший прецептор более не мог спокойно сносить то, как о его товарищах говорят будто о каком-то домашнем скоте: захотел — накормил, захотел — забил. И уже подался вперёд всем телом в намерении сбить ненавистное чудовище с ног, тем самым застав её врасплох и выиграв себе спасительные мгновения на расчехление единственного из имеющегося оружия. — Как ты сме?!.       — Смею.       Но вместо ожидаемого падения на относительно мягкие грудь и живот паренька Илай ощутил острую боль в затылке, треск собственных костей и нехватку воздуха в лёгких. Быстро приближающееся уродливое лицо с широкой улыбкой, распахнутыми глазами и взъерошенными волосами в следующий миг исказилось и расплылось. По спине его прошли волны боли и холода, а в грудь что-то немилостиво упёрлось, не позволяя сделать и вздоха.       «Намеревался повалить наземь, а в итоге повалили меня, — интуитивно оценил сложившийся расклад сил мужчина, щуря взгляд, дабы избавиться от пляшущих в глазах искр. — И как… быстро».       — Я тут вспомнила, красавчик, — оседлавшая корчащегося лёжа на земле бедолагу Наги, склонившись неприлично близко к его лицу своим… вернее, лицом Иллиана, зашептала тому на ухо с неожиданной мягкостью и чувственностью, — что нам с тобой так и не довелось пообщаться с глазу на глаз. Ты и представить не можешь, насколько я тебе признательна.       — Ч-что?.. — борясь со смрадом, что веял изо рта юноши и невольно напоминал о запахе какой-нибудь скотобойни, процедил он сквозь плотно стиснутые зубы, стараясь дышать как можно реже.       — О да. Именно ты подарил мне превосходный шанс приструнить этого мальчишку, когда взял его в оборот и начал угрожать нашей хозяйке. Это здорово ослабило его… и заставило принять мои условия. Он всё больше и больше становится зависим от меня. Лишь вопрос времени, когда мне удастся подчинить себе его волю без остатка.       — За-зачем? Ты и так… получила своё…       — Ты шутишь? Этот сопляк только и делает, что всячески препятствует моему веселью и уклоняется от нашей с ним договорённости. И если бы не выработавшаяся у организма толерантность к этому его наркотику — я бы так дальше и прозябала внутри этого треклятого тела… без возможности пошевелить и грёбаным пальцем!       Под конец Наги неожиданно взяли эмоции, отчего довольная улыбка на миг превратилась в кровожадный рычащий оскал. Но довольно быстро та с ироничной усмешкой встряхнула головой, убирая висящие мочалом волосы с лица, и воодушевлённо пропела, играючи потрепав Илая за щеку.       — Но ночь — моё время, нравится ему это или нет. И я буду наслаждаться отведёнными мне часами свободы всласть. Так что, милое моё смертное создание, будь хорошим человечишкой и не вставай у меня на пути. Ты мне не чета, как видишь. Никто из вас. И мне не составит особого труда превратить всё это здание в массовое захоронение, если узнаю, что ты не умеешь держать свой миленький язычок за пока ещё целёхонькими зубками. Помни, я знаю всё, что знает этот малец… в том числе и о той звероподобной самке…       — Слезь… уже, — выпалил мужчина между короткими глотками воздуха: давление на грудь и мерзопакостный запах буквально сводили его с ума и не позволяли думать ни о чём другом. — Я… понял…       — Вот и ладушки.       Выдав до нелепости дружелюбную улыбку, нечто, управлявшее телом Иллиана, без видимых усилий отскочило в сторону прямо с положения сидя и, взмахнув рукой на прощание, в один прыжок скрылось по ту сторону изгороди, оставляя распластавшегося по земле Илая в одиночестве и смятении.       — Чтоб его… и её тоже, треклятая тварь… — ему только и оставалось, что браниться в ночную пустоту, растирая ладонью саднящую и жгущую грудь. — Ребята… Великие пятеро, за что мне это?.. Теперь придётся поломать голову, где схоронить целых два тела, покуда не проснулись Шарин и остальные…       Осёкшись, мужчина невольно выдал скупой смешок, уже эмоционально не справляясь с навалившимся на него стрессом.       — Ха-х, целые?.. Ну и сказанул, как же. Готов поставить на кон последний целый глаз пацана, что оставшееся от бедняг легко уместится и в поясные сумки… Ну и падаль, твою мать…

Конец интерлюдии

      — Ах ты ж!.. Блядь! Идара! Какого?!.       Я взвыл натуральным волком от мощнейшего, прошедшего от паха и по всему телу разряда, словно мои дражайшие яички сунули в электрощиток. И единственным возможным объектом ненависти предстала моя периодическая сожительница-извращенка в своём рабочем платьице с фартуком и с ополаскивающим черпаком наперевес.       — С наступлением нового юби, дорогой, — с издевательски хитрой улыбкой пропела девушка, вместо приветливого жеста ладошкой покачав мне своим инструментарием…       И только после, продышавшись и приняв сидячее положение, я докумекал, для чего он был ей нужен и какая хворь приключилась с моими бубенчиками. Что более ужасное — я обнаружил себя абсолютно голым и, благодаря кое-чьим стараниям, мокрым, морозя зад прямо на успевших остыть за ночь досках притаверненной бани. Я и думаю, что-то подмораживает внизу слегонца.       — Существует тысяча и один других способов куда более приятного пробуждения, знаешь ли, — решив не начинать утро с ненужных ругательств, лишь вздохнул я, пока пытался подняться на непослушные конечности: кости жалобно скрипели от каждого малейшего движения. Старею, что ли?.. — Откуда столько грубости, золотце?       — Ну, благодаря кое-кому, я успела сомкнуть глаз дай боги если на час, ведь кое-кто заимел привычку вламываться ко мне средь глубокой ночи, да ещё в таком виде, что уму непостижимо, как его до сих пор не принял ни один патруль… — Мне достаточно было уловить её снисходительный тон, даже не вдаваясь в суть сказанного: она явно недовольна тем, что я вчера натворил. Знать бы ещё, что именно — в голове, как и обычно, полнейший мрак и яичница вместо мозгов. — Мне продолжать?       — Не утруждай себя, — убедившись, что моё дряблое болезненное тельце твёрдо стоит на своих двоих, сквозь неприкрытый зевок промямлил я и протёр щиплющие от проникающих сквозь приоткрытую дверь лучей утреннего солнца. — Слушай, я могу найти здесь где-нибудь завтрак? А то в желудке такая дырища…       — Так, думаю, нам с тобой пора кое-что прояснить, — внезапно переменившись в лице, начала вещать строгим тоном Идара, ткнув меня черпаком в обожжённый участок на груди. Какое счастье, что саднящие струпья успели послезать и ожидаемой боли не последовало… а может я просто всё ещё под кайфом, не уверен… — Меня не касается то, кем ты являешься и чем промышляешь в городе. Меня также устраивают наши с тобой ни к чему не обязывающие отношения…       — Полегче на поворотах, сладенькая, — поспешил я вставить свои три копейки. — То, что мы друг друга используем себе в угоду, вообще нельзя трактовать как общепринятое понятие «отношений». Тебе хочется острых ощущений, а мне — выпустить пар… ну, вроде того…       — Да плевать, как это называть! — отмахнулась та, опасно повысив голос, что я чуть не перепугался: ещё не хватало, чтобы кто-то явился на шум и застал меня в таком виде, да ещё в недозволенном для чужаков месте. К моему облегчению, девушка быстро взяла себя в руки, вернувшись к прежней, чуть ниже средней, громкости. — Речь о том, что наши эти встречи становятся всё более спонтанными и несут за собой определённые риски.       — Ну прости, если я заглядываю слишком поздно, просто сейчас столько дел навалилось, голова идёт кругом… Но, как по мне, секс в умывальне куда безопасней, нежели в твоей хорошо прослушиваемой комнате — мы ведь это уже проходили, сама по…       — Да ради всех богов, Иллиан, — в попытке хоть как-то приглушить свой гонор, Идара по-змеиному зашипела и, не жалея сил, огрела меня по плечу своей деревяшкой. — Я говорю о тебе. То, чем мы занимаемся в порыве страсти, доставляет мне безграничное удовольствие… по большей части. Но порой ты можешь потерять голову и принести мне настоящую, непереносимую боль. Великий Канто, да ты мне едва шею не свернул несколькими юби ранее!       — Блядь, ты об этом… — не до конца разобравшись, как мне следует вести подобную беседу, да ещё когда сквозняк, морозящий мошонку, мешает упорядочить мысли, я в глубокой растерянности старался подобрать хоть какие-то слова. — Слушай, я… в такие моменты я… не знаю даже, как и сказать… я себя попросту не контролирую, ясно? В каком-то смысле это даже не я… не совсем я. Ох, пиздец, как тебе объяснить-то?..       Не могу же я сказать ей, что практически с ней спит не человек, а овладевшая его телом жестокая непонятная сущность, что таким образом просто "питается" её жизненной энергией. В лучшем случае она пропишет мне с ноги по причинному месту, а в худшем — сообщит страже об умалишённом. С другой стороны, ей ничто не мешало сообщить обо мне за зверское убийство. Уж как минимум об одном из них она осведомлена прекрасно, из-за чего, собственно, она меня и рада здесь видеть. Да уж, у девчонки самой с головой не всё в порядке… и всё же лишний раз провоцировать её не стоит.       — Прости меня. Я бываю не в себе, правда. Что-то временами норовит вырваться из меня наружу, и я всеми возможными способами пытаюсь это как-то усмирить, побороть… В том числе и с твоей помощью, Идара. Ты моя отдушина. Ты единственная, с кем я могу побыть… не знаю, самим собой. Тебе наплевать, что я за человек и что со мной будет — мне это в тебе и нравится. Ты не проклинаешь меня за мои прегрешения и не стремишься меня оправдывать… как некоторые. Ты просто получаешь от меня то, что хочешь и ничего не требуешь, чего я не захотел бы тебе дать. Мой личный безопасный островок от всех этих неравнодушных, назойливо стремящихся меня приручить или перевоспитать под собственные взгляды правильного и неправильного. Заебало… Я сам хочу разобраться со своими тараканами, без чьей-либо помощи. Мне очень нужен человек, которому просто поебать… что хочет просто весело проводить время. Тебе хорошо со мной, Идара? Важно лишь это на самом деле. Если ответ положительный — я сделаю всё возможное, чтобы больше таких эксцессов не происходило, больше не посмею перейти ту грань, когда удовольствие затмевается болью. В противном же случае я всё пойму и молча уйду. И я обещаю, что больше не потревожу тебя и не доставлю проблем. Даже близко к этому месту не приближусь. Жизнь слишком мимолётна, чтобы тратить её на смирение и преодоление непосильных нош…       — Боже правый, Иллиан, я лишь хотела попросить тебя быть посдержанней в постели, а ещё не забираться ко мне через окно, когда я давно уж отошла ко сну, — со смехом в глазах и весёлой улыбкой на губах оборвала мой, как мне и самому показалось, непрекращающийся спич девушка преобразившимся, нежным голосом. — Твоё душевное излияние, конечно, выглядело весьма мило и трогательно… вернее, выглядело бы, не стой ты мокрым, нагим… и со своим крохой наперевес.       — Ещё бы он не был крохой, когда ты облила его холодной водой, да ещё дверь оставила нараспашку… Твою ж, и дверь хоть закрыла бы, кстати! — ощетинился я в ответ на такую реакцию. Ожидаемую, впрочем, зачем я только себя обманываю?..       — После вчерашнего тебе явно не помешало охладиться, — озорно сощурилась та и, мягко развернувшись на месте, с самым невинным видом плавными шажочками направилась к выходу. А замешкавшись в дверях… — Между прочим, дорогуша, я ничуть не ниже и не мельче тебя… а в некоторых местах и того крупнее.       — Это вообще к чему было?       — К тому, чтобы ты прекратил то и дело звать меня «малявкой» в самый ответственный момент нашего с тобой веселья.       Мой рот приоткрылся, но из него не вырвалось ни единого звука. Слухом сказанное я воспринял ясно, а вот мозг поступившую информацию обрабатывать попросту отказывался. В эти затянувшиеся, казалось, на вечность секунды я чувствовал себя стареньким компьютером, словившим злостный вирус в момент установки программы, что картинка на моём экране повисла замертво, а центральный процессор более отказывался отвечать на любые поступающие от внешних устройств команды. К сожалению, рядом не было никого, кто мог бы "запустить" меня старым советским методом, каким привыкли чинить телевизоры: хорошим ударом по корпусу.       — Я вымочила и просушила твою одежду, насколько это было в моих силах, — напоследок бросила Идара, уже выглядывавшая лицом по ту сторону дверного косяка. — Лучше бы тебе поскорее одеться и исчезнуть через задний ход, покуда хозяин с девочками не проснулся. До следующего раза, дорогуша!       Дверь затворилась. Банное помещение погрузилось в полумрак, развеиваемый разве что слабыми, проникающими сквозь бревенчатые щели лучиками утреннего солнца. Воцарившуюся тишину изредка нарушала бытовая суета принявшейся, смею предположить, за уборку Идары в кухонном помещении таверны — ближайшем к банному домику. А я…       А для меня тогда ничего из выше перечисленного не существовало. Ни таверны, ни Идары… ни даже времени и пространства.

***

      — Маленькая госпожа, не стоит возиться с бумагами на голодный желудок, да ещё с самого утра.       — Время не терпит, позавтракаю в процессе. За сей юби нам предстоит сделать много всего — сама же всё слышала на вчерашнем приёме. Так… Лорд Эркель сказал, что отправил ворона сразу после погашения народного волнения. Но сколь долго придётся ждать ответ из столицы? Я словно бесправный чужак в собственном доме.       — Не всё так просто. Столь важное решение, как назначение наместника целого региона, да ещё процветающего региона, непременно будет сопровождено созывом всех остальных действующих управленцев на королевское слушание. Я уж не говорю о сборе документации со всей вашей подноготной: родовое древо, заслуги ваши и ваших предков перед короной и многое другое — всё это требует немалого времени. Даже в самых смелых прогнозах я бы не ждала вердикта раньше следующей цукаты.       — Более тридцати юби? Правда?       — А поминая "расторопность" столичных архивариусов, возможно и больше пятидесяти.       — Ох, пропади оно пропадом…       — Вот и каша подоспела! С пылу с жару, с мёдом! Кто первый на очереди?       — Мне! Мне! Мне!       — Потише, здесь на всех хватит, имейте терпение!       — …А, Шарин, потом составь от моего имени благодарственное письмо торговой гильдии за оказание продовольственной поддержки моему дому. Боюсь представить, в какую монету нам влетело бы, корми мы такую ораву за собственный счёт… Ох, Канто, и ведь денег совсем в обрез.       — Всенепременно, маленькая госпожа. Займусь этим, как вернёмся с приготовлений к празднеству, а сейчас, будьте так любезны, оторвитесь от дел и возьмите свою тарелку.       — Что?.. Проклятье, я и позабыть успела об организации представителями торговой и ремесленной гильдий какого-то там грандиозного выступления. Но разве сейчас подходящее время для столь масштабных мероприятий? Ну, ты понимаешь, все эти… "чистки" и строительные работы.       — Я вчера просила Илая разведать обстановку в городе, и по возвращению он сообщил, что совместными усилиями стражи и добровольческих отрядов порядок на улицах был более или менее восстановлен уже к вечеру. Желавших помародёрствовать и пограбить в разгар смуты благополучно загнали обратно в их крысиные норы, а душегубов-людоедов, кого удалось выловить к закату солнца, вздёрнули на площади. Возможно, они до сих пор там висят на потеху честной публике.       — Ужас какой. Но, полагаю, при данных обстоятельствах выбирать какие-либо иные меры не представляется возможным…       — Эй, так нечестно! Я первым потянулся к этой колючей жёлтой штуке! Я хочу это попробовать!       — Хи-хи-хи, эта «штука» зовётся онавига. Прости, но лучше я заберу её себе — твой западный желудок после такой экзотики может сильно расстроиться.       — Э-э-э? Тётя Мари, Сая своими длиннющими ручонками забрала все вкусности поблизости!       — Малышка, веди себя, как подобает хорошему чел… ой, я хотела сказать, не будь жадиной.       — Ла-а-адно. Только пусть потом не жалуются, что с туалета сойти не могут. Южные фрукты довольно специфичны, к ним надо привыкнуть.       — …М-м-м? Фрукты? Шарин, откуда у нас свежие, да ещё и экзотические фрукты? Не припомню, чтобы нам вчера передавали такое.       — Незадолго до вашего пробуждения нам доставили несколько ящиков, маленькая госпожа. Презент от сеньора Марона. Он также просил передать его наилучшие пожелания, цитирую, «моей горячо любимой несостоявшейся невестке».       — Ох… я не… я не знаю, как и реагировать на такой жест. Хоть мы и расстались на позитивной ноте вчера, но беря во внимание ситуацию с Галибом… Всё это походит на какую-то нездоровую шутку.       — Ну, если опустить моральную составляющую такого заявления, вы так-то и являетесь для него «несостоявшейся невесткой». В конце концов, сеньор Рагхар, как он сам и сказал, поддержал наше предприятие исключительно ради своего брата. Мы можем принять за благо уже то, что он не стал винить в смерти Галиба вас, моя госпожа. А испытывающий глубокое чувство потери человек может начать думать самым непредсказуемым образом. Особенно южные горячие мужчины.       — Это и тревожит. Я теряюсь в догадках, чего может захотеть от меня сеньор Марон взамен, если я сумею заинтересовать его в продолжительном сотрудничестве. Пока мы общались за столом, у него был такой проникновенный, не отпускающий… и очень тёплый взгляд. Шарин, у меня возникло странное ощущение, что он уже воспринимает меня как члена своей семьи. А что если в один прекрасный юби он подложит меня ещё под кого-нибудь из своей семьи? Я с Галибом-то едва смогла пройти весь этот путь, и то по большей части из-за некой симпатии, вспыхнувшей от его сердечного жеста. Но мне всё ещё с трудом верится, что я смогла бы принять его как мужа… человека, с которым возможно разделить саму жизнь. Что мне делать, Шарин?       — Для начала — отвлекитесь от всего и хорошенько подкрепитесь.       — Бога ради, Шарин, я серьёзно!       — А я разве шутила? Все за столом уже почти доели свои порции, а вы к своей так и не притронулись. Не вынуждайте меня кормить вас силой. Я поклялась оберегать вас и заботиться о вашем самочувствии… пускай мне придётся делать это даже вопреки вашей воле.       — У-у-ургх, ну ладно, ладно… Канто, дай мне сил и терпения пережить последующие юби, если они будут такими же, как и прошедший.       Но оглядевшись по сторонам, я быстро уличила Шарин в бессовестной лжи: массовое застолье только набирало обороты, что бедняжка Мари не поспевала подавать тарелки для прибывающих и сменяющих своих товарищей за обеденным местом адъютантов — уж слишком много обитало в этом доме людей, на всех попросту не хватало мест. Не теснили разве что детей младше двенадцати-тринадцати, и то, предположу, благодаря чуткому надзору моей телохранительницы, что будто взглядом подавала каждому в отдельности дозволение подсесть на очередное освободившееся место. Что тут скажешь… в тесноте, да не в обиде, как когда-то выразился Иллиан ещё во времена дележа крохотной комнатушки на двоих, а вскоре и на троих. Ох, частично я даже скучаю по шумихе из таверны, что располагалась аккурат под нами. Было по-своему уютно, и приключения выдавались куда как скромнее. Ну ладно, где тут Мари выставила кувшин с вином? Один бокальчик не помешает выпить на день грядущий. И Шарин отберёт его у меня только через труп самого бога смерти Тамоно.       — …С возвращением, старший брат… Нет, завтрак проходит согласно установленному распорядку: шестерых оставили снаружи на момент сбора, а после их сменили те, что поели первыми… Нет, более ничего сущего не произошло, всё спокойно… Понял, не смею задерживать. Внимание! По правой стене выстроились! Уступите дорогу, ну же!..       — Что там происходит? — с трудом разбирая доносившуюся откуда-то из глубин толпы одиночную речь, а с топотом множества тяжёлых сапог и та окончательно утонула в посторонних звуках, я оторвалась от поглощения своей порции и вопросительно обернулась на стоящую за моей спиной Шарин.       — Илай вернулся, — коротко ответила та, отчего-то глядя на происходящее с хмурым, не в пример недавнему довольному, лицом.       — А он куда-то ещё уходил? — Я только сейчас поняла, что вот именно его так за всё утро ни разу и не встретила, ни в коридорах, ни за столом.       — Уходил.       А Шарин тем временем словно подменить успели. Я и припомнить не могу, когда она разговаривала со мной подобными односложными фразами, будто нехотя, через силу. Да что она там увидела такого, что её взбудоражило?       — Шарин, госпожа Ванберг, — без излишеств, как и всегда, поприветствовал нас вышедший в свет Илай и сдержанно склонив голову. — Прошу меня простить за невозможность разделить с вами трапезу, появились некоторые неотложные дела. Меньшее из того, что я могу сделать — выказать своё почтение и просить дозволения освободить нас до вечера. Не о чем беспокоиться, мы успеем прибыть к началу организационных работ, Шарин уже поставила меня в известность обо всех текущих планах.       — Нас? — ныне мой вопросительный взор был адресован уже мужчине.       — Меня и… — желваки у Илая слабо дрогнули, после чего он сглотнул и продолжил, как ни в чём не бывало. — И вашего слугу, моя госпожа.       Вот оно что. Я его не сразу-то и приметила, отчего-то прячущегося за спиной мужчины, будто в намерении слиться с ним воедино. Неужто Иллиан в коей-то якуме чувствует за собой вину, как обошёлся со мной вчера, да так, что стыдится на глаза показываться? Даже и не знаю, хочется мне радоваться или…       — Эм… — обомлела я, когда Илай буквально вытолкнул парня вперёд небрежным рывком за шиворот… что в данный момент я сочла нужным проигнорировать — у этих двоих с самого начала непонятные мне взаимоотношения, опять поругаться успели наверняка. Что меня интересовало больше… — Мы разве не сожгли твою прошлую одежду? Откуда у тебя новый комплект адъютантской формы?       — Из моих закромов, леди Ванберг, — ответил вместо него Илай, когда молчание прячущего от меня взгляд Иллиана затянулось до неприличия. Какой-то он странный с утра, только и отметила я про себя, даже по собственным меркам странности. — Как ни прискорбно признавать, но с его нынешними навыками пацану будет сподручней носить что-то… менее сковывающее движения, чтобы иметь возможность защитить не только себя, но и вас.       — Что ж… — Я не нашлась, чем это можно было бы оспорить — их форма и впрямь пошита из более дорогих и качественных материалов, нежели доставшиеся нам прошлым утром портки. Но весь этот чёрный цвет… да ещё в сочетании с… — А лицо-то зачем опять покрыл? Бога ради, Иллиан, никому нет дела, как ты там выглядишь, вчера ведь тебе никто и слова дурного не сказал. Да и тебе самому разве не плевать было всегда на мнение окружающих?       И ответом мне вновь досталось молчание. Казалось, он даже не пошевелился с тех пор, как восстановил равновесие после толчка в спину, так и продолжив смотреть единственным открытым глазом куда-то в стену, даже не потрудившись обратить на меня хоть малейшее внимание.       За него в очередной раз взялся объясняться Илай:       — Повязка не эстетического удовольствия ради, госпожа Ванберг, она обработана охлаждающей и целебной мазями. С приходом тёплой погоды его раны начали ныть, там довольно серьёзные ожоги и…       — Ясно-ясно, я поняла, просто… оставим уже это, — с откровенно недовольным видом я выпрямилась на стуле, скрестив руки на груди, и решила воздержаться от дальнейших обсуждений внешнего вида моего слуги. Да, именно, слуги, а не раба. Уж право оставлять за собой выбор собственного гардероба у него должно быть… Наверное… Даже если я считаю его новые вкусы откровенно странными и местами пугающими. А повязка, выходит, и вовсе не его прихоть, а жизненная необходимость. Почему я сама до этого не додумалась? Глупая… — А куда вы направляетесь? Вы помогаете в реставрации жилых зданий, участвуете в поддержании порядка или…       — При всём уважении, леди Ванберг, я бы не хотел распространяться о таком в присутствии остальных, — Илай слегка развернул голову в сторону присутствующих, как за столом, так и ожидавших очередь, стоя поодаль. — Я дам вам развёрнутый отчёт по возвращению в поместье с праздника. Прошу прощения, но время не терпит…       — Да поняла я… боги, — вздохнула я от бессилия: спорить с этим человеком, что готов отстаивать свою позицию даже, казалось бы, будучи в подчинённом положении, та ещё пытка. Пусть уже делают что хотят. Лишь бы Иллиан чего опять не выкинул. Но если подумать, он всё время будет под надзором Илая, так что… — Но если я не увижу вас после обеда…       — Буду отвечать перед вами лично его головой, — без единого намёка на шутку произнёс мужчина, тут же бесцеремонно схватил паренька под руку, развернулся и спешным шагом начал удаляться к выходу, бросая нам с Шарин напоследок уже на ходу и повышенным тоном. — Ещё раз, примите наши извинения за доставленные неудобства!       — Шарин… — безлико пробормотала я, когда их спины и затылки уже исчезли за множеством плотно стоящих в коридоре фигур. — Вот как мне управлять целым городом, когда я не имею должного контроля даже за самыми доверенными мне людьми?       — На то они и доверенные люди, маленькая госпожа, — вновь отмерла женщина, вернувшись к прежнему состоянию духа, — что порой им приходится действовать без вашего ведома. Вы же в свою очередь должны помнить, что всё так или иначе делается для вашего блага. Вы ведь доверяете этому мальчишке? — Не дожидаясь моей реакции, она заключила. — А я полностью доверяю Илаю. В том числе и в вопросе сдерживания этого парня от возможных передряг. Он с ним всю Фуго провозился — можете быть спокойны, ничего не случится.       — Хочется верить, — заставила я себя улыбнуться и возвратиться к прерванной трапезе.       Но отчего-то верится с трудом…

***

      — Бля-я-я!.. П-полегче, Минори, п-прошу…       — Лежи смирно, бездненцкое отродье. В одиночку я может тебе и не ровня, но уж с опытной воспитанницей Цитадели шансы всяко уровняются. Не испытывай моё терпение…       — Успокойтесь, оба. Илья, я не метафорически прощупываю один из наисложнейших и необходимых для поддержания всей жизнедеятельности тела органов — мозг. Уж прости, некоторый дискомфорт придётся потерпеть. Чёрный плащ, я не имею ни малейшего представления, что у вас за конфликт — могу лишь догадываться, — но я и в лучшие свои якумы поостереглась бы иметь дело с ину, так что не провоцируй это, ради нашего же общего блага.       Осаждённый спокойным с нотками напряжённости женским голосом Илай, вскочивший было со стула, что-то порычал в пустоту от безнадёги и вынужденно плюхнулся обратно, категорично скрестив не только руки, но и ноги, будто тем самым сковывая себя от дальнейших вспышек агрессии, а удостоверившаяся в безопасном для продолжения кропотливой процедуры окружении Минори томно выдохнула и вернула былую сосредоточенность на моей многострадальной черепушке.       Мда, немного не так я себе представлял начало нового дня. Знал бы, что так будет — сперва хорошенько бы набрался, так скажем, принял бы местную дозу анестезии. С другой стороны, при тщательном обследовании мозга сильные психоактивные вещества наверняка могут серьёзно отразиться на результатах, особенно если это результаты человеческого наблюдения, а не вычисления сложнейших электронных приборов. Ну и дилемма: чистота эксперимента или собственное самочувствие. И куда деваться? Самое обидное — моё мнение тут если кого и интересовало, то в самую последнюю очередь. Ох, впрочем, я это заслужил… и, пожалуй, с лихвой…       Приоткрыл глаз — передо мной раскинулась ровная, далеко уходящая пустынная улочка, и ноги ковыляющей безмятежной походкой несли меня вперёд, оставляя позади тесно соседствующие аккуратные и ухоженные домики, не чета тем клоповникам, к которым в последнее время так тяготеет моя порочная душа. Моргнул разок — я и уже подпирал плечом прутья стальных массивных ворот новеньких владений моей любимой хозяйки. Как долго я уже тут стоял и как вообще нашёл дорогу в таком-то состоянии — оставалось лишь догадываться. Всё будто в бреду, из которого меня периодически норовила вырвать суровая реальность, а я какой-то частичкой себя так и рвался уползти обратно в уютное, ни к чему не обязывающее забытье. Меня крыло — уже после я понял сей, казалось бы, очевидный изначально факт, который позволил бы мне найти наиболее эффективные меры противодействия, но сейчас, когда мозги буквально готовы были вытечь через ноздри, я мог лишь думать о том, как не упасть наземь и не раскроить себе черенок о каменную плитку, ведь тогда малявка будет очень зла и обязательно воскресит меня… лишь затем, чтобы убить собственноручно. Как всё сложно. Но я не мог просто упасть где-нибудь в траве и отлежаться, пока мне не станет хоть чуточку лучше. Меня не было рядом с ней всю ночь. Я обязан как можно скорее показаться ей на глаза. Чтобы она была спокойна. Я больше не брошу их. Не оставлю надолго… Или это мне важно знать, что кто-то нуждается во мне?.. Не знаю. Насрать. Я должен увидеть её. Хотя бы просто пожелать доброго утра. Может, перекинуться парой-тройкой привычных дразнилок, чтобы взбодрить её и развеяться самому. Это всё, что имело для меня значение в тот момент. Ох, до чего же паршиво… Надо просто… Давай, просто сделай шаг вперёд, а дальше тебе поможет старая добрая госпожа инерция. Вот так, хорошо, готовсь и…       «Ты облажался, Иллиан».       Я всё же оступился и упал. Таковая родилась первая трезвая мысль, когда голова перестала раскалываться на тысячи крохотных осколков, а мой единственный зрячий глаз вновь мог наблюдать что-то помимо всепоглощающей тьмы. Но действительность оказалась менее радужной. Впрочем, я всё ещё живой, так что грех жаловаться… наверное. Я ещё не решил.       «Ты крупно, поглоти тебя пекло, облажался, испражнений ты кусок».       «И тебя с добрым утром, друг мой, — гнусаво пробормотал я, борясь с подкатывающей тошнотой из-за знакомого металлического привкуса от влажности, проистекающей из щиплющего носа, попадающей прямиком в рот и частично скапливающейся на колючем подбородке. — Какая муха тебя на этот раз укусила? Ты воспылал ко мне ранее невиданной страстью? Я польщён. Если так охота мне отсосать — мог бы просто попросить. Не первый юби знакомы, прелюдия нам ни к чему».       «Куражишься… как и всегда». — Илай не стал томить меня ожиданиями и вышел в поле моего ограниченного зрения, присев на корточки в пяти-семи метрах напротив, тем самым позволяя мне общаться с ним лицом к лицу. — «Жаль тебя огорчать… друг… но время каламбуров закончилось. Больше никаких разговоров и попыток уйти от своей участи».       «Божечки, — как можно более непринуждённо протянул я, демонстративно закатив оба глаза… даже невзирая на слабую отзывчивость левого, почти мёртвого яблока. Что бы это ни было — нельзя позволить ему взять меня за яйца. — Что на этот раз, здоровяк? Только не говори, что весь этот цирк из-за моей ночной отлучки. Брось, я ведь живой человек, мне тоже нужно отдыхать и…»       «Человек? Ты?..» — Взгляд бывшего прецептора мне категорически не понравился. Он будто разглядывал перед собой диковинную безобразную зверушку: в этих глазах читалось лёгкое любопытство, опасение и нескончаемое отвращение. — «В этом и состоит наша с тобой проблема, Иллиан, — в тебе уже нет ничего человеческого. Одна лишь видимость. Ты всё ещё не заметил? Она контролирует тебя. Не только тело, но и разум. Это просто вопрос времени, когда эта тварь окончательно поглотит твой разум».       «Не драматизируй, — не спешил сдаваться я, будучи достаточно уверенным в своих словах и мыслях. Мне так казалось. — Кажется, это ты не заметил, но я свою позицию держу твёрдо, и даже в какой-то мере смог её потеснить пуще прежнего. Слушай, если ты беспокоишься о возможных жертвах, то уговор прежний: я не позволю Наги буйствовать и трогать кого попа…»       «Наги уже убила двоих адъютантов! — сорвался на нервный крик Илай. Не ожидавший такого поворота событий, я лишь открывал и закрывал окровавленный рот в попытке вдохнуть побольше кислорода и не пропустить в желудок эту мерзкую слизистую субстанцию. — Она безжалостно, без твоего ведома, убила этой ночью нескольких моих людей. Наших людей, Иллиан. Одному ещё повезло — ему сломали шею. Относительно быстрая и безболезненная смерть. Просто чтобы забрать его одежду. А вторая попала под горячую руку… Я её ошмётки полночи собирал по кустам…»       Я слушал экспрессивную речь Илая, но быстро перестал различать, о чём он говорил. Может, дело было в ломке, что не позволяла подолгу сосредоточиться на чём-то одном и смешивала всю поступающую информацию в одну сплошную массу, как мелко нарезанные кусочки овощей и фруктов, что без всякой фильтрации побросали в один большой миксер, а на выходе всё это превратилось в малосъедобное пюре. А может причиной тому являлось банальное неверие в произошедшее. Я же запретил Наги брать моё тело без надзора. Если мы ложимся спать — мы спим, таков уговор. Я был готов жертвовать рассудком ради её потехи, но так я хотя бы имел возможность контролировать её гурманские изыски, не позволив ненароком тронуть кого-то из законопослушных горожан. Согласен, не каждую ночь удавалось выкроить время для "охоты", отчего нам пришлось заключить новое соглашение, что я так или иначе в будущем возмещу все издержки в человеческих душах. Её ведь всё устраивало. Она сама сказала, что пока может пересидеть и на "диете", т.е. на одной Идаре. Последняя с меня даже спросила за такое, не снесла столь скотского обращения. И что? Наги вдруг решила сорваться? Просто послать меня и наше с ней соглашение?.. Или же…       Нет, то, что она давно практикует такие вот "индивидуальные вылазки" за моей спиной — бред сивой кобылы. Это просто физически невозможно. Я ведь уже не мыслю себя без дозы голубого порошка. Я круглые сутки под кайфом бог знает какую неделю, а то и месяц. И за всё время эта сука не подавала ни единого признака жизни. Наркотики глушат не только видения, но и её саму. Она не может воздействовать на меня, если я того не пожелаю, и то лишь спустя часы после приёма, когда действие препарата слабеет. Ночью она становится сильнее или что? Блядство. Нет, сейчас это не важно. Нужно разгребать последствия — с причиной разобраться всегда успеется…       «…Ты потерял контроль над ситуацией, Иллиан. Ты не способен держать в узде даже себя, её ты и подавно не удержишь. Сперва алкоголизм, теперь наркомания…»       «Дебил! Наркотики для того и нужны, чтобы эта сука не могла досаждать мне и продолжать свои грёбаные попытки свести меня с ума! Они спасли меня!..»       «Они и стали ключом к свободе этой твари! Ты думал, сможешь заглушить её — и все проблемы волшебным образом сами собой испарятся?! Ты просто перестал слышать её, тупой кусок дерьма! Но она всё ещё в тебе! Слышит каждое наше слово! И всё ещё спосо… Твою-то мать. Ты только погляди… она уже здесь».       «Чё?..» — Повинуясь устремлённому куда-то взгляду Илая, я медленно развернул голову в предполагаемом направлении и… — «Вот же срань».       В моём нынешнем состоянии и думать-то больно, а уж осознанно шевелить конечностями…       Впрочем, это нисколько не мешало моей правой руке, где на запястье красовались довольно крепкие на вид кандалы с протянутой назад, к задней стене толстой стальной цепью, дёргать кистью из стороны в сторону в попытке высвободиться, большую часть таких движений сопровождая тошнотворным хрустом намеренно вывихнутых суставов. Что, на счастье нам обоим с Илаем, к плодотворному исходу пока не приводило. Но сомнений, что эти беснования принадлежали отнюдь не моей шаткой воле, не оставалось ни у кого из присутствующих здесь, в этом… даже не знаю, что это. Подземелье? Погреб? Кругом множество ящиков знакомого и не очень назначения. Меня, правда, немного смущало наличие здесь цепей для узников, но, наверное, в этом городе личные темницы являлись вполне себе нормой. Нужно будет обязательно это уточнить, если смогу выбраться отсюда.       «У меня ещё оставались некоторые опасения, совладает ли цепь с этой тварью… — вновь подал голос Илай спустя минуту молчаливого наблюдения за потугами "проснувшейся" Наги высвободить моё тело из заточения. — Как вижу, беспокоиться не о чем. Хорошо».       «П-постой! — теперь я обеспокоился не на шутку. Да что уж там, мне стало откровенно страшно, когда выпрямившийся Илай медленно подошёл к одному из ящиков и подобрал с него… вот же блядь, арбалет! — Я понимаю, ты зол. Но послушай, дружище, всё не должно вот так закончиться…»       «Нет, Иллиан. Всё должно было закончиться гораздо раньше. Ещё на дне злосчастной реки во время пожара в порту».       Оттянутая с усилием толстая тетива зашла за взведённый крючок — оружие приведено в начальную готовность.       «Блядь, да стой же ты! Ты не понимаешь! Я нужен ей! Сири! А ещё Сая! Да! И детишки! Тебе напомнить, кто их всех спас?! Кто заботился о них?! Кто помог им оправиться после случившегося?! Я нужен им всем!..»       «Ты оставил её, когда она нуждалась в тебе. Когда она искала тебя. Когда просила остаться. Ты оставил всех их. И ради чего? Чтобы удовлетворить собственные пороки. Как и всегда. Даже если они думают, что нуждаются в тебе — они сами тебе не нужны, Иллиан. Понятия не имею, какую выгоду ты преследовал с этими детьми, но тебя волнуешь лишь ты сам и больше никто. Им будет куда лучше без тебя, поверь мне».       В ложу незамедлительно отправился успевший поржаветь в наконечнике длинный, на вид более десяти сантиметров, арбалетный болт — оружие заряжено.       «Нет! А как же мои планы?! Мои амбиции?! Ты не представляешь, сколько необычных знаний из другого мира сокрыто в этой черепушке! Ты и представить себе не можешь, во что я могу превратить это место! Эти земли! Я… Я смогу стать чёртовым богом этого мира!»       «Именно поэтому тебя опасно оставлять в живых. Ты псих. Псих, обладающий неподконтрольной ему силой и не имеющий никаких нравственных и моральных ориентиров. Ты погубишь нас всех».       Двуручный агрегат плавно поднялся в воздух. Наконечник болта кончиком смотрел прямо мне в глаз.       «Илай, пожалуйста, я… я люблю её. Я не могу просто исчезнуть не убедившись, что с ней всё будет хорошо, что она справится и будет счастлива. Подумай о Рюке, Илай. Что бы ты почувствовал, если бы понял, что больше никогда не сможешь вновь увидеть её лицо? Не успеешь сказать заветные слова, что разрывают твоё сердце? Слушай, просто… позволь мне увидеть её восхождение. Это всё, что мне нужно. Разве я многого прошу?»       На что я получил только пренебрежительный сухой смешок. Ну да, пожалуй, я последний человек, кому стоит просто заикаться о подобном. Особенно о Рюке… после всего того, что я причинил…       «Отправляйся на встречу с Тамо…»       «Ёбаный ж пиздец, да я и так умираю!»       «Хм?» — Опустивший было голову к импровизированному прицелу Илай, будто не веря своему слуху, настороженно дёрнул ухом с явным проявлением любопытства, но оружие опускать не спешил. — «Очередные твои уловки, чтобы потянуть время? Жалкая попытка…»       «Уловка, да не совсем… — в облегчение выдохнув, что таки сумел завладеть вниманием своего новоиспечённого палача, хоть и на миг — ведь я всё ещё был жив, — я перевёл дух, сплюнул кровяной сгусток, дабы не мешал внятной речи, и заметно спокойней продолжил вещать. Пока меня ещё слушают. — Я и правда стремлюсь оттянуть смерть, как только могу. Но то, что она неминуема — это факт, с которым я уже успел примириться. Я не вру. И могу это доказать. Думаю, ты и сам сразу поймёшь, что она из тех людей, кто других выгораживать не станет ни за какие коврижки».       «Она? О ком речь?»       «Я расскажу обо всём, что только захочешь знать. Просто… Илай, пожалуйста, мне нужно то немногое оставшееся у меня время. Не ради себя. Ради Сириен. Я желаю сделать её жизнь похожей на сказку… которую та заслуживает, как никто другой на этом грёбаном свете…»       Ну да, лучше уж пусть бесчеловечная Минори копошится в моих мозгах, чем эти самые мозги вытекали бы через пробитую арбалетным болтом глазницу в каком-то зачуханном сыром подвале на потеху одному выродку, чью жажду крови я ощущал даже волосками на начавших неметь руках. Конечно же, освобождать меня без малейшей страховки Илай и не думал, едва ли не силой скормив мне какую-то перетёртую и чуть ли не пережеванную кем-то до меня траву, от которой я поначалу не мог даже разогнуться, чтобы элементарно подняться с колен. Как мне поведал мой благодетель и надзиратель в одном лице, сок растения с трудно выговариваемым названием способствует замедлению кровообращения и застыванию мышц — лучшее средство для проведения ампутации, чтобы человек не дёргался от нестерпимой боли. Что ж, травка и впрямь оказалась действенной: пока моё лицо методично и неспешно превращали в отбивную, мне оставалось разве что молча сплёвывать и высмаркивать кровь — у меня не было сил и руку поднять, не то что дать достойный отпор. Собственно, в этом и крылся секрет, почему я не сподобился сбежать — у меня скорость простой ходьбы упала, наверное, до полкилометра в час, какой уж тут бег? Даже наложение лицевой повязки, с чем я обычно справлялся за полминуты, пришлось отдать на откуп Илаю… за что мне потом ещё и по рёбрам "прилетело". Ну не садист ли? По его же вине она и понадобилась, нет?!. Эх, чувствую себя скотиной, что в одном шаге от убоя. Но я хоть всё ещё жив, и ладно — могло быть и хуже… Чёрт, похоже, пару верхних зубов придётся сращивать, они там буквально на ниточках уже висят, падаль…       — Так что конкретно тебя беспокоит? — одёрнула меня от сторонних дум закончившаяся копошиться в моём разуме и успевшая разместиться на ближайшем табурете Минори. — Ничего сверх нового, что уже видела ранее, я пока не наблюдаю.       — Галлюцинации. — Я старался изъясняться коротко и понятно, для чего даже принял более комфортное для меня сидячее положение на смотровом столе… ну или обеденном, тут уж с какой стороны взглянуть. — Слуховые галлюцинации. Порой со мной заговаривает голос… мой собственный голос. Мне кажется, что он мой, но не могу сказать наверняка… я давно уже не слышал его таким… чистым. Каким я привык его воспринимать.       — Ты разговариваешь сам с собой? — подытожила женщина, сделав какую-то пометку в своей записной книжке. Я при всём желании не смог бы разглядеть, что там у неё — используемые ею чернила представляли из себя скорей простую сгущённую воду с толчёным эриевым кристаллом. Одна она могла "читать" такие записи своим особым видением. Да и не больно-то, прямо скажем, мне и хотелось знать. — Как давно это продолжается?       — Я бы не назвал эти односторонние выпады «разговором». По большей части он просто издевается надо мной, стремится вывести из равновесия. Это нечастые случаи, только когда я забываю вовремя принять новую дозу…       — «Поцелуй небес», верно? — На сей раз вопрос был адресован Илаю, на что тот молча, сохраняя угрюмое выражение лица, кивнул. После свежей пометки Минори продолжила. — Ты не ответил, галлюцинации давно начались?       — Не знаю… последние пару юби точно, может и раньше начались… Я, кажется, теряю чувство времени. Всё будто в тумане, сложно сказать наверняка.       — Понятно. Употребляешь давно?       — Где-то с конца Фуго… почти цукату уже принимаю, наверное… Слушай, я ведь из практических соображений организм травил, не удовольствия ради…       — Ясно.       Блядство, только осуждения от ещё большего круга лиц мне и не хватало. Впрочем, по равнодушному голосу Минори никогда не скажешь наверняка, что она думает на самом деле, пока не спросишь её напрямик. Но что-то мне этого делать совсем не хочется. Лучше уж блаженное неведение.       — Эй, послушница, — нарушил вдруг затянувшуюся тишину пристально следящий за мной Илай. — А что там с его этим?..       — Мино, — оборвала того женщина, не дав закончить вопрос. — Не называй меня «послушницей» в этих стенах, чёрный плащ.       — В таком случае и ты не называй меня больше «чёрным плащом», — в такт ей выпалил мужчина. — Мино, хорошо, я запомню. Меня Илай звать.       — Вот и правильно, нечего ругаться попусту, лучше обнимитесь и поцелуйтесь, как хорошие мальчик и девочка, — довольно протянул я, подбирая под себя непослушные ноги и стараясь устроиться на столе по-турецки.       Илай смерил меня недовольным взглядом, а Минори и вовсе проигнорировала, продолжая вычитывать что-то из своей записной книжки. Не скажу, что не ожидал такого приёма, но можно было отреагировать и повежливее.       — Ладно, так что там насчёт его здоровья? — метафорически отмахнулся от меня мужчина и вернулся к прерванному разговору. — Этот выродок правда умирает или придуривается опять?       — Умирает?       Минори подняла голову и вопросительно поглядела в мою сторону своими белыми, вечно зрящими словно сквозь тебя глазами.       — Лёгкие, — напомнил ей я.       — М-м-м… Эрозия? — Я кивнул. — Да, точно. Его лёгкие поражены наростами и пузырьками неизвестного происхождения, более напоминающие грибковую инфекцию. Не знаю, насколько заражение опасно, учитывая текущую область поражения и неясную скорость её дальнейшего распространения. Как я уже говорила ранее — удивительно, как лёгкие сохраняют должную работоспособность с такой-то патологией и их обладатель ещё способен дышать вовсе.       — Я же говорил, — самодовольно фыркнул я, устало склоняя набухающую голову. — Я фактически ходячий труп. Просто обожди — и я сам кони двину. И все вы сможете зажить счастливой беззаботной жизнью без такого мудака, как я, ага.       — Это не то, что я хотел услышать, — бескомпромиссно процедил мужчина и угрожающе поднялся со своего места, чем не на шутку меня встревожил: похоже, вопрос о моём дальнейшем существовании всё ещё открыт. — Имеется множество достойных причин упокоить тебя сей же час, и ни одной достойной, чтобы держать тебя на этом свете неопределённый срок. Кто знает, может, ты ещё якум десять протянешь…       — Да я бы тогда начал молиться всем известным богам, чтобы так оно и сложилось! — не стал я сдерживать бушующие эмоции — другого шанса выговориться может и не представиться. — Думаешь, мне насрать на свою жизнь? Я, блядь, очень люблю жизнь! И чёрт возьми, да, на твоём месте я поступил бы точно так же, если бы твоё существование грозило моему благополучию! Я прекрасно понимаю тебя и спешу заверить, что нисколько тебя не осуждаю!..       — Класть я хотел на твоё мнение с высокой колокольни.       — Во-о-о! Такой язык мне по душе, братишка, вот это по-нашему!       — Ты мне, блядь, тут не «братишкай», дерьма кусок! Ты!..       — Не о том речь, не отвлекайся! Я о том, что нисколько не отрицаю своих прегрешений, ясно? Но какой будет прок с моей смерти? Искупление кровью? Да брось, это же херня полная, мы оба это знаем. Искупление должно идти из деяний человеческих. От меня живого будет куда больше проку, нежели от мёртвого…       — От тебя живого пока только сплошные беды и никакой пользы!       — Потому что мой звёздный час ещё не настал! Ну же, несколько шагов я уже предпринял, забыл? Я помог Сириен обрести характер, без которого её дальнейшая судьба была бы весьма туманной, если не сказать, плачевной…       — С этим превосходно бы справилась и Шарин!       — О, неужели? Хорошо, готов признать, что девочка оценила её вклад и готовность служить. Но у этих двоих никогда не будет того, что имеется у нас с ней: нерушимая крепкая связь, рождённая в синтезе обоюдных опеке, поддержке… и искренней товарищеской неприязни.       — …Д-да что ты, бездна тебя поглоти, такое несёшь?       — Я задаюсь тем же вопросом едва ли не каждую нашу встречу, — подала голос доселе не встревавшая в нашу перепалку Минори.       Впрочем, она сразу же отвернулась к столу, всем своим видом демонстрируя полнейшее отсутствие заинтересованности нами… и будто её этой ремарки секундой ранее не было вовсе. Всё же слепая послушница не менее хитрожопая, чем та лисица, на которую так "стоит" у разгорячённого Илая. Как же сложно с некоторыми людьми…       — Ладно, забудь всё, что я сказал, — вымотано вздохнул я и осторожно спустил босые ноги на леденящий пол: почему-то потные ступни на столе показались Минори предпочтительнее грязных сапог. — А знаешь, делай, блядь, что хочешь, ясно? Я уже заебался тебя вразумлять. Ты у меня в печёнках сидишь, братан. Давай. Вперёд. Просто сделай это, ебаный… Только сам потом будешь объясняться перед своей новой госпожой, куда это запропастился её самый преданный и доверенный слуга. Нет, постой, как она там выразилась?.. Близкий друг, да? Ещё лучше. Уверен, убийство одного из немногих её близких друзей очень положительно скажется на твоей дальнейшей судьбе. Уже подготовился морально к шконке возле параши, здоровяк? Времяпрепровождение в сырости, голоде и одиночестве обещает быть долгим и незабываемым. А твоя милая подружка… О, готов поспорить, у тебя духу не хватило сообщить ей о себе, верно? Что ж, возможно, оно и к лучшему. К чему ей лишние страда…       Договорить мне не дала яркая вспышка в глазах, поглотившая как звуки, так и тусклые тёмные краски слабоосвещённого помещения, после которой осталась одна лишь беспросветная пустота. Ох, вот же ж… кажется, я снова оступился…

Интерлюдия

      — …Так, последняя группа — на вас оформление театральной площади. Развесьте по фонарным столбам и подоконникам украшения, а также протяните между домами гирлянды. Лестниц не так много… но вам они, скорей всего, и не понадобятся, так?       — Наши руки надёжней всякой лестницы, старшая сестра, — с долей бахвальства отозвался кто-то из оставшихся адъютантов.       — Понимаю, — улыбнулась Шарин, не из согласия с такой позицией, но из смирения со сложившимися обстоятельствами. — И всё же прислушайтесь к напутствию моему: один работает — второй страхует, никак иначе. Отныне ваши жизни чего-то да стоят, цените и берегите их, мои хорошие.       — Хорошо! — хором отозвались все.       — Ужин организует ремесленная гильдия, так что выложитесь как следует, покажите, что не даром едите свой хлеб. На этом всё, за работу.       — Да!       Заблаговременно переодевшиеся в менее приметные рубахи и штаны молодые юноши и девушки — тем не менее не сумев до конца избавиться от адъютантской выучки — в едином порыве приложили кулак к сердцу, отдавая честь их новоявленному командиру, и спешным шагом удалились в сторону шатра, где притаились нужные ящики. Женщина проводила каждого заботливым взглядом, помолившись про себя о том, чтобы никто из сторонних работяг не вздумал лезть к её ребятишкам с ненужными расспросами, кто они есть и откуда. У неё попросту не было ни сил, ни времени на разрешение новых возможных конфликтов — а поминая отношение горожан к чёрным плащам, возникновение оных под сомнение не ставилось, — хватало головной боли и с текущими.       — А они преисполнены энтузиазмом!       Потревоженная внезапным окриком Шарин невольно напряглась в лице, но, бегло оглянувшись и установив в нарушителе спокойствия свою маленькую госпожу, женщина мгновенно оттаяла и приветственно кивнула, когда девочка очутилась подле неё.       — Когда у человека имеется цель — и жизнь кажется осмысленней. Вы не находите?       — Никогда не любила всю эту лирику, — откровенно произнесла Сириен, пожимая плечами. — Но они кажутся вполне довольными, так что…       — Да. Очень на это надеюсь.       — М-м-м… Шарин, а как ты себя чувствуешь?       — Вы о чём, маленькая госпожа?       От юной леди Ванберг не ускользнула перемена в поведении своей телохранительницы, что, невзирая на будничное, расслабленное выражение лица, проявляла заметно меньшую активность, нежели обычно, и выглядела малость уставшей… и крайне задумчивой. Такой женщина казалась ей с момента завершения завтрака. Чем девочка и поспешила поделиться, предварительно убедившись, что они остались наедине — неясность требовала деликатности.       — Я просто не успела влиться в новый ритм, — улыбнулась Шарин, ободрительно возложив ладонь на хрупкое подростковое плечо. — Одно дело — отдавать распоряжения бойцам, и совсем другое — заботиться о быте и комфорте целой толпы разновозрастной ребятни. Признаться, это выматывает.       — Могу представить, — покивала в ответ девочка, явно оставшись удовлетворённой услышанным и избавленной от закравшихся тревог. — Я понимаю, что моё мнение тут мало чего стоит, но, на мой взгляд… ты отлично справляешься. Уверена, они благодарны тебе за всё, что ты для них делаешь.       — Ваша похвала для меня стоит дороже любых денег, маленькая госпожа.       — Боги, я тебе комплимент сделала, думая, что ты хоть ненадолго забудешь об этом странном обращении.       — Вы и правда хотите лишить меня той небольшой радости от служения вам? Как жестоко…       — Хватит издеваться надо мной! Мне и одного Иллиана поперёк горла хватает!..       Пока леди Ванберг расходилась ещё весьма сдержанными и цензурными тирадами в отношении ни к чести упомянутого парнишки, Шарин не смела её прерывать и лишь молча ожидала в сторонке, отдыхая как душой, так и разумом. Вид насупившейся с поджатыми губками и вздёрнутым носиком госпожи умиротворял женщину и позволял отвлечься от взгромоздившихся на её плечи трудностей. В частности — от странного исчезновения двух её подопечных из чёрных плащей. Кёртис и Рейна, как ей доложили друзья пропавших. Шарин собиралась выдвинуть самое очевидное предположение: ребятам захотелось большей свободы, и они вместе ушли. Вероятно, побоявшись, как на их решение отреагируют остальные, отчего и сделали это ночью, пока значительная часть обитателей дома спала. Особенно, если между этими двумя было что-то большее, чем дружба, тогда их страхи и того понятней — запрет на подобного рода отношения крепко въелся в сердца воспитанников чёрных плащей.       «Нет, это невозможно. Кёртис и помыслить себя не мог без товарищей. Он никогда не был один, он бы не смог так просто уйти…»       «Рейна всегда заботилась и выхаживала заболевших или поранившихся. Она никогда не думала о себе, она не могла уйти, ничего не сказав нам…»       «Отношения? Они до вчерашнего юби в глаза друг друга не видели. И за Кёртисом я ничего подобного не замечала, не думаю, что ему в принципе мог быть кто-то интересен, он отдавал всего себя тренировкам и учёбе…»       «Ушли вместе? О нет. Рейна не доверяет чужакам, даже братьям из других прецепториев. И… ну, как бы это сказать… мне показалось, она больший интерес проявляла к некоторым из девушек, а на парней даже не смотрела…»       Но все предположения разбились треском после тщательных расспросов всех знакомых этих двоих. Большинство сходилось во мнении, что стряслось нечто неладное. «Они не могли уйти, не сообщив остальным» — твёрдо убеждены ребята. Пропажу обнаружили ещё ранним утром, и к моменту первого возвращения Илая ситуация начинала здорово накаляться. К сожалению, тот не являлся наставником ни одному из пропавших и не был в должной мере ознакомлен с их прецепториями, и Шарин угодила в тупик. Уйти они не могли, в этом были уверены все.       Похищение? Кто? Зачем?..       Убийство? Опять же, кто и зачем? Может, следовало отдать распоряжение проверить местность на наличие следов крови, борьбы и прочих зацепок? Или стоит повременить, дабы заранее не тревожить остальных? В конце концов, кто способен одолеть двух, пускай даже неопытных, но адъютантов? Да ещё буквально под боком у остальных четырёх? И да, почему двое? Почему не расправились со всеми, кто патрулировал снаружи?..       Слишком много вопросов, на которые требовалось найти непростые ответы, и как можно скорее. И Шарин сперва подумывала повременить с этим, ведь более сотни голодных желудков ожидали положенной им порции съестного, и забота о возможных уже покойниках не казалась ей такой необходимой… во всяком случае, не столь срочной. Но вот Илай привёл этого… во всём чёрном. Адъютантская форма. Откуда она у него? После городской бучи всех прецепторов взяли под стражу — разумеется, Илай стал исключением благодаря вступившейся за него леди Сириен, — и все штабы со складируемым в них снаряжением должны были попасть под арест. Из закрамов? Действительно ли этот пацан или, уж тем более, Илай стали бы рисковать собственными головами ради какого-то тряпья?.. Впрочем, в первом никогда нельзя быть уверенным наверняка: влезать куда-то по дурости и не пойми зачем — его конёк. Вполне мог и проникнуть на запретную территорию ради побрякушек…       И точно так же он вполне мог и убить кого-то по одной единственной прихоти. Например, ради приглянувшейся одёжки. Из головы Шарин так и не выветрились образы разбросанных по тёмной, залитой синим лунным светом комнате конечностей, разорванных кусков мяса и сочащихся ещё тёплых и влажных потрохов. И даже самозащита не могла оправдать подобного зверства. Он животное, которым движет нечто тёмное, живущее мимолётными инстинктами и желаниями. Убить парочку попавших под руку чёрных плащей, к которым тот, чего уж скрывать, не питает тёплых чувств — что бы его могло остановить? Ответ напрашивался сам собой…       — …Ох, явились-таки, неужели!       Закончив браниться, Сириен встрепенулась и с самодовольным видом окликнула кого-то за спиной Шарин. Женщине и поворачиваться не было нужды — не составит труда догадаться, кого там принесло с ощутимым опозданием, чьего появления ожидала маленькая леди.       — Тысяча извинений, госпожа Ванберг, — нарочито мягко выговорил приблизившийся Илай. — Непредвиденные обстоятельства, никак от нас не зависящие. Готов искупить вину, вверяя всего себя в ваше распоряжение.       — Уж я вами распоряжусь, не сомне… — Осёкшись, девочка обошла мужчину и огляделась по сторонам в поисках второго гуляки. Быстро выяснилось, что Илай явился один. — Хм? Думается мне, кого-то ты потерял по дороге сюда.       — Так и есть, — без намёка на шутку, серьёзным тоном ответил он. — Пацан с самого утра не оставлял жалоб на здоровье, что по завершению дел мне пришлось отпустить его отлёживаться.       — Хм-м-м? И что у него на сей раз?       — Я не врачеватель, госпожа, но осмелюсь предположить — пищевое отравление… или алкогольное, не могу знать.       — Я больше склоняюсь к алкогольному… треклятый алкаш… — тихонько буркнула под нос Сириен, что эти двое предпочли оставить без комментариев и терпеливо ожидать вердикта. Который не заставил себя ждать. — Кхм, что ж, я устрою ему казнь по возвращению, а сейчас, увы, тебе придётся работать за обоих.       — Как и всегда, госпожа Ванберг, — с готовностью в глазах кивнул мужчина.       — Шарин, ты ведь отвечаешь за организацию наших ребят…       — Я обозначу ему фронт работ, маленькая госпожа, можете заняться своими делами, не беспокойтесь.       — …Как будто мне тут позволят сделать хоть что-то…       Недовольно бурча в пустоту, девочка удалилась прочь, по пути пиная попадающиеся под ногу камешки, на что оба не могли смотреть без усмешки, даже кажущийся всегда непроницаемым и холодным Илай.       — Отравление, значит?.. — выждав, когда вокруг останутся лишь ветер да далёкий шум ремонтных работ, сощуренно поглядела на мужчину Шарин.       — Не хочу об этом говорить, — вздохнул тот. — Дай мне уже поручение и я пойду.       — Непременно. Как только объяснишь, откуда на самом деле у мальчишки эта одежда. Думаешь, я поверю, что ты ради такого ничтожества станешь рисковать собственной шеей?       — И об этом я тоже не хочу говорить.       — Я слишком хорошо тебя знаю, малыш. Уж кому-кому, а мне ты врать не умеешь. И раз ты отказываешься отвечать…       — А как мне отвечать? Я сам до конца не понимаю…       — А что тут понимать? Скажи уже как есть. Этот выродок убил наших ребят, не так ли? Иначе в чём затруднение? С каких пор ты не хочешь со мной…       — Великие боги, Шарин, что бы там ни было — я со всем разберусь, ясно? Уже разбираюсь. Больше он не доставит нам хлопот, я об этом позабочусь. А пока… просто оставь меня в покое.       Тяжёлый опустевший взгляд, что Илай наконец осмелился казать Шарин, очень доходчиво дал понять, насколько мужчина оказался выжат эмоционально и физически. Что бы это ни было — он переживал это глубоко и из последних сил. Нечто, скорей всего являющееся очень личным, недоступное посторонним. Иначе он, человек с холодным рассудком, не стал бы отмалчиваться перед той единственной, с кем он мог быть откровенен настолько, насколько это вообще было возможным для него. И просто поделиться этим являлось для него невыносимой пыткой, отчего зубной скрежет при выдавливании из себя последних слов без труда подхватил ветер и разнёс по всей округе — до того отчётливым казался этот звук.       — Ох, малыш… что этот мелкий выродок с тобой сотворил?       Но её вопрос так и остался без ответа — Илай молча развернулся и зашагал вдоль улицы, туда, где ремесленники и помогающие им бывшие чёрные плащи усердно работали молотками и стамесками. У Шарин закралось стойкое ощущение, что более они за сей юби не пересекутся. Но, возможно, оно и к лучшему.

Конец интерлюдии