Наследие богов

      — Вуа-а-а!.. С-с-с, ай-ай-ай…       Всё произошло в считанные мгновения. Не успела я закрыться ладонями от хлестнувшего меня по лицу ветра, как тут же послышался жуткий треск, сопровождающийся острой болью в спине и затылке. А когда двоящиеся, разбросанные тут и там мелкие предметы приняли узнаваемый облик, глаза наперво выцепили распластавшуюся пред носом мелко подрагивающую пальцами ладонь, что никоим образом не поддавалась моему контролю от сковывающей конечности боли и не оставляла мне ничего, кроме возможности жалобно шипеть и вздыхать в пустоту.       Что это такое было? Созданный мною ветер просто вышел из-под контроля и настоящей бурей пронёсся по комнате. Как так-то? Сигил ветра не в пример проще того же огня, что по начертанию, что по контролю. Где я могла ошибиться? Неверно задала направление потока? Влила слишком много энергии? Забыла добавить в символ необходимые ответвления?..       «Б-боги… всего-то пыль подмести хотела…» — С трудом перевернувшись набок, я осторожно стряхнула с туники разноцветные осколки и пасмурным взглядом оглядела "зубчатые пасти" разбитых необъятных окон на смехотворном расстоянии от моего падшего, напротив, скромного по габаритам тела. Отбрось меня чуточку правее… — «Третий этаж, да?.. Пришлось бы косточки в узелок собирать».       Ну и кавардак. Стол, стулья, кресла, комод — всё было завалено набок, перевёрнуто или вовсе теперь ютилось в углах. У одного из стульев треснута ножка, настольные письменные принадлежности и светильники устелили пол вторым ковром. И триумфальным навершием образовавшегося хаоса выступал рухнувший в центр комнаты массивный старинный книжный шкаф, давящий всем своим невозможным весом на горку вывалившихся книг, рулонов и прочей документации. Как бы это ужасно ни прозвучало, но я испытала облегчение, что отец ныне не имеет "удовольствия" лицезреть проступки своей нерадивой дочурки, и мне более не перед кем сгорать со стыда.       — Госпожа Сириен, вы не пострадали?       Всё ещё пребывая в потрясении от случившегося, я вздрогнула от неожиданно раздавшегося за спиной тихого осторожного голоса, отчего с трудом проглотила рвущуюся наружу икоту. И не удивительно, ведь ожидать появление гостя, опасно цепляющегося оголёнными ладонями за пестрящую острыми "зубьями" остатков стекла оконную раму на высоте более сотни футов, не совсем то, к чему можно запросто привыкнуть. Даже если гость облачён в характерные чёрные одежды, на его поясе красуется добротное и дорогое снаряжение, какое подобает иметь элитному господскому соглядатаю и убийце — бывшему соглядатаю и убийце, простите, — и для таких, как он, «входом» может послужить любая доступная щель. Что уж говорить об окнах.       — Ох?.. Н-нет, я в порядке… к-кажется… у-уф…       — Позвольте, — понаблюдав за моими потугами приподняться в локтях, что при малейшем усилии заходили ходуном, прибывший на шум адъютант ловко подтянулся, впрыгнув в комнату ногами вперёд и поспешил помочь мне подняться. — Шок способствует кратковременной потере отзывчивости конечностей. Вскоре должно пройти.       — Э-это вовсе не обязательно… — Но мой вялый протест потерял актуальность ещё до того, как я открыла рот: мужчина резво, но на удивление деликатно поднял меня, обхватив за талию — и я моргнуть не успела, как оказалась усаженной на невесть откуда взявшийся поблизости стул. — С-спасибо… Торин, если я правильно запомнила?       — Хм? Даже и не знаю, польститься, что вы запоминаете имена простых слуг, вроде меня, или же подивиться, что вы их знаете вовсе.       — Т-ты шутишь? Вас здесь более сотни — естественно, никто за пару юби не сможет запомнить столько имён! — по неведомой причине раскраснелась я и здорово разгорячилась, что невольно привело к мимолётной вспышке агрессии. — Ты ведь самый старший после Шарин и Илая? Я не раз слышала, как они вызывали тебя на доклады, вот и запомнила. Только и всего.       Но стоило поднять взгляд на возвышавшегося надо мной мужчину — нет, ему больше подошло бы «юноша», уж слишком молодо выглядел, несмотря на завидный рост и ширину плеч при его-то худобе — и заглянуть в бесстрастные, устало прикрытые верхними веками тёмные глаза на гладком, без тени эмоций, лице — и всякая агрессия, как и прочие человеческие чувства, попросту сходили на нет: он до боли напоминал Илая… как и многих других своих собратьев, кто давно переступили порог ученичества и стали полноценными исполнителями. Будто не человек, а мастерски высеченная ростовая кукла — как можно обижаться на неодушевлённый предмет?.. Вот уж и правда, будто все из одной утробы вышли. И не даром они величают друг друга «братьями» и «сёстрами».       — Прошу прощения, если моё любопытство переступает границы дозволенного, но что здесь произошло? — скосив взор в сторону беспорядка, кротко поинтересовался Торин.       — Какие тут в пекло границы… — в расстроенных чувствах вздохнула я. — Мне отчего-то взбрело в голову, что использовать одну из техник ветра в целях уборки — просто-таки замечательная идея. И как ты уже успел заметить, я немного ошиблась.       — Хм, сама-то по себе мысль и впрямь интересная, — в своей странной манере, в очередной раз хмыкнул он под нос и, уперев руки в бока, тщательно огляделся вокруг. В частности, уделяя особое внимание разбитым окнам. — Но смею отметить чрезвычайную рискованность такой затеи, учитывая, что отправиться в долгий и незабываемый полёт через эти окна могли не только ваши вещи, но и вы сами.       — Да-да, я уже и сама заметить успела… — закатив глаза и повздыхав, покачала я головой, но в какой-то момент сказанное дошло до меня в полной мере и я осеклась. — Стой, вещи? Что именно выпало?.. Боги, эти окна ведь выходят на задний двор, а там сейчас играют дети! Кого-то?!.       — Ваше беспокойство излишне, госпожа Сириен. На земле нашлось только это. — Торин мягко придержал меня, порывавшуюся было броситься к окну и выглянуть наружу, за плечо одной рукой, а в появившейся из-за спины второй красовалась потёртая, с местами поцарапанной осколками и испачканной землёй кожаной обложке, неизвестная мне книга. — И эти окна выходят на окраину двора — в числе пострадавших одно лишь яблоневое дерево, но я не думаю, что оно затаит на вас глубокую обиду.       — Очень смешно, — с лёгким налётом грубости пробормотала я, когда как на губах, напротив, проступила сдержанная улыбка… отчего я поспешила склонить голову — не дай боги он это заметит. Не знаю, почему, но я была готова сгореть от стыда, тут уж не до веселья.       — Ох, я… — юноша сделался заметно мрачнее и потупил взгляд, оборвав себя на полуслове. — Прошу меня простить за непозволительную вольность с моей стороны. Я готов ответить за свой проступок и понести любое назначенное вами наказание.       — Что? Нет! — от столь неожиданного заявления я в потрясении уставилась на него широко распахнутыми глазами. — Ты ни в чём не провинился, я… ну… Ах, давай забудем об этом, хорошо? Просто… забудем.       — Я не понимаю.       — Тебе и не надо, — не в силах объяснить своё поведение даже самой себе, сдалась я и неопределённо пожала плечами. — Возвращайся к своим обязанностям, со мной всё хорошо. Отдохну здесь немного и вернусь к уборке.       — Почему бы вам не поручить это кому-нибудь из отдыхающей сменной группы? — в то же время так и не двинувшийся с места Торин, напротив, продолжал допытываться.       — Да боже ж… — я с трудом удержалась, дабы не прибегнуть к крепкому словцу. — Это кабинет моего отца, я собственноручно хочу привести его в порядок. Без посторонней помощи, ясно?       — М-м-м, не совсем… — Заметив на себе мой недовольный, теряющий терпение взгляд, юноша кашлянул и оправился. — То есть, вы хотите побыть тут наедине?       — Вот именно.       — Понял. В таком случае, с вашего позволения, я вернусь к своим обязанностям.       Парень учтиво поклонился и немедля направился… Да вы шутите…       — Ради всего святого, для этого человечество изобрело двери!       — Оу… — Поднявший было ногу на подоконник адъютант на миг замер, пространно уставившись куда-то в пустоту, словно всерьёз обдумывал столь очевидное заявление. — Прошу прощения, я привык действовать, исходя из практических соображений и не подумал о манерах.       Качнув головой, он вновь выказал почтение сдержанным поклоном головы и на сей раз шагнул в верном направлении, намереваясь покинуть комнату как и положено приличным людям. Хвала Канто, надеюсь, урок усвоен надолго.       — Эм… Госпожа Сириен.       — Что ещё? — усталым тихим тоном отозвалась я, когда отваривший дверь Торин задержался в проёме и обратился, развернувшись лицом ко мне.       — Простите мне мою дерзость за то, что лезу не в своё дело, но… — Повисла недолгая пауза. Юноша замялся, будто в усилиях подобрать нужные слова. Когда же он собрался с мыслями… — Я не думаю, что применять магические техники в нетрезвом состоянии — хорошая затея.       — В каком состоянии? — озадачено приподняла я бровь.       — Я вам солгал, — вздохнул он, — когда сказал, что выпала только книга. — Из подпоясанной за спиной сумки оказался извлечён ещё один предмет. В отличии от книги, его я сразу распознала, так как самолично принесла в эту комнату. Полулитровая стеклянная винная бутылка. Вернее, одно уцелевшее горлышко с сохранившейся внутри пробкой. — Я бегло осмотрел землю, где она приземлилась. Бутылка к моменту инцидента была уже пустой, не так ли?       — Подумаешь, одна несчастная бутылочка, — насупилась я. Ещё не хватало, чтобы меня отчитывали или упрекали собственные слуги. Я же… — Имею право, мне уже есть четырнадцать, я взрослая.       — Вы считаетесь взрослой, так как уже можете осилить бо́льшую часть ремёсел и создать собственную семью, тем самым становясь полноценным членом общества, — строгим нравоучительным тоном начал вещать Торин. Вот теперь он точно представлял из себя самую настоящую копию Шарин или Илая, с недовольством отметила я. — Но, как говорила наша врачевательница, тело человека формируется вплоть до шестнадцати-семнадцати якум, а то и до двадцати. Воздействие разного рода наркотических веществ, включая и алкоголь, на растущий организм несоизмеримо выше, а потому представляет большую опасность. Не говоря уже о пропорциональности массы тела и количества требуемого алкоголя для достижения опьянения. Простите мою прямолинейность, но, беря во внимание ваш небольшой рост и худобу, весите вы от девяноста до ста фунтов. Вам и одной бутылки не самого крепкого вина хватит, чтобы охмелеть. Полагаю, мне не нужно объяснять, чем это может…       — И без тебя это знаю! — устав от бесконечных нотаций, озлобленно отмахнулась я. — Оставь уже меня в покое!       Сама того не осознав, я случайно сделала требуемый для высвобождения энергии жест, и мощный спиралеобразный заряд концентрированного воздуха ударил Торина в грудь. Когда дверь, поддаваясь натиску ветра, с шумом захлопнулась, парень успел вылететь из комнаты и завалиться на спину, кашляя и судорожно втягивая ртом воздух.       «Да что же такое?..» — с испугом поглядела я на дрожащие пальцы.       Боги, я и правда теряю контроль над собой. Распались я немного сильнее — и бедолагу Торина впечатало бы в стену. Он прав: без должного самообладания и контроля магия чрезвычайна опасна. Я всего-то хотела сбросить напряжение от пребывания в кабинете отца. Каждая вещь здесь напоминала о нём, и мысленно я возвращалась к тому самому юби, когда видела его в последний раз.       Он зачастую засиживался допоздна, вдумчиво изучая целые стопки бумаг и делая какие-то записи в книгах. Я никогда не вникала в суть его работы… и ныне начинаю жалеть об этом. Но в тот вечер, как и всегда, я зашла пожелать ему спокойной ночи перед сном, а он привычно ответил на мои пожелания не подняв и взгляда. Когда отец брался за какое-либо занятие, то отвлечь его могла разве что внезапно разразившаяся под окнами война, в шутку рассуждала тогда я. В конце концов, эта шутка заиграла неожиданными, весьма скверными красками.       Я подумала, что, выпив немного вина и повысив тем самым себе настроение, грустные мысли прекратят быть такими навязчивыми. Не удивительно, что уборка в отцовском кабинете мне показалась самым достойным из имеющихся занятий, ничего иного я придумать не смогла — Шарин ясно дала понять, что на этой их стройке моё присутствие, мягко говоря, ни к чему, и что мне лучше оставаться дома за безопасными стенами и под присмотром.       А у отца, к слову, просто потрясающая коллекция вин. Первое же попавшее мне в руки оказалось сладким, но не приторным, умеренно горячительным и с приятным послевкусием. В итоге я и не заметила, как выставленная на стол бутыль постепенно опустела. Как не заметила и того, насколько быстро и неуловимо сбродивший фруктовый нектар ударил мне в голову, отчего после этого ветреного взрыва у меня и мысли не возникло, что виною могло быть вино.       Вина на вине… звучит забавно…       К сожалению, встревоженным грохотом детям на улице явно не до смеха. Как и пострадавшему от моей неосторожной выходки Торину. И как мне им теперь на глаза показаться?       Решение напрашивалось само собой: в наказание я останусь жить затворником в этом кабинете до скончания времён.

***

      — …И после этого случая бате срезали все факультативы в универе, в том числе и выездные… или как там эта херня называется, когда профессора-историки со студентами участвуют в археологических раскопках? Не суть. А у нас зарплаты в России сама знаешь — лишь бы с голоду не подохли, если у тебя нет каких-нибудь надбавок или подработок. И это ещё до кризиса четырнадцатых годов, прошу заметить. Так мы два месяца питались макаронами с дешёвыми сосисками… и даже без майонеза, тьфу. Про суп на костях и вовсе молчу. Варварство и средневековье! Хорошо бабушка по отцовской линии высылала нам овощи с деревни, а то цены на них в городе — мама ро́дная!..       «Матерь пустота, твои идиотские истории вызывают у меня зуд по всему телу… которого, представь себе, даже не существует».       — Чего? Нормальные истории! Довольно жизненные, а местами и забавные. Вот, например, помню случай, когда я припозднился — билет в кино удалось урвать только на последний сеанс, — и добрался до общаги в притык к одиннадцати часам. А её закрывают аккурат в одиннадцать. И вот на часах какие-то четыре минуты двенадцатого — а дверь уже задраена, как на подлодке. Стучусь, ору, мол, пустите, родненькие, переночевать дурака, всё осознаю и каюсь. Ноль внимания. В общем-то, обычное дело — всем на всё насрать. Не успел к закрытию — твои проблемы, ночуй где хочешь. А на дворе так-то начало декабря — кругом вода, иней, разгулявшийся ветрище вдобавок. Хорошо я предусмотрительный и успел перейти на зимнюю одежду, даже шарфик с перчаточками имелись. Но не сказал бы, что это сильно облегчало ситуацию — погоду тогда в Москве колбасило знатно. Ну и что делать? Моя комната на втором этаже — скалолазанием заниматься я бы на тот момент не осмелился даже под угрозой смерти от окоченения. Попроситься к кому-нибудь на первом, чтобы войти через них, тоже не вариант — решётки на нижних окнах крепко засели в моду после девяностых. Близких друзей, что могли бы пустить перекантоваться, у меня отродясь не было. Да и денег на самый захудалый хостел не осталось, всё давно спущено на бич-пакеты и пиво. В общем, неплохо я тогда ночь провёл в ближайшем парке. Повезло ещё, всякие сомнительные личности не разули во время сна на скамье или полицаи не сцапали за бродяжничество… Хм, интересно, а у нас вообще ещё имеется такая статья? Вроде как бомжей просто изгоняют из общественных мест, но могут и в кутузку определить на пару суток. Интересненько…       «Да ты заткнёшься когда-нибудь? Я от тебя уже с ума схожу. Ты даже сущность из иного мира до белого каления доведёшь».       — Какая ты ворчливая, божечки. Будь проще и жизнь станет проще.       «Однажды я вне всяких сомнений придушу тебя твоими же собственными руками…»       — Ага-ага, мечтать не вредно, пупсик. Нас так сильно накачали какой-то отравой, что я и головой-то с трудом могу двигать, не то что конечностями… Блин, вон, даже поссать в уголок отойти нет сил… Терпел до последнего…       «Я почувствовала. Уж об этом мог бы и промолчать».       — Блинский, да я только и могу, что болтать о всякой херне — это теперь моя единственная отрада. Ненавижу сидеть в тишине, это сильно давит на психику.       «И ты решил давить на мою психику, низменное животное?»       — Схватываешь на лету.       Возможно, я бы и мог приложить те немногие оставшиеся у меня силы на разработку плана побега, но весь мой запал и энтузиазм успел сойти на нет ещё часов пять назад. Может и больше, чёрт его знает: когда сидишь в бездействии, наслаждаясь единственными звуками — стуком собственного сердца и противным писком в ушах, когда окружающая тебя тишина начинает давить на сознание, — волей-неволей теряешь счёт времени. И всякую надежду на освобождение. Им даже не понадобилось связывать меня, всё равно и шагу не могу сделать. Ублюдки оставили меня подыхать в каком-то богами забытом склепе… или подвале, похуй. Из-за истощённости Наги я не могу пользоваться её силой, такой как улучшенное зрение, — за часы, проведённые в полной темноте, я в лучшем случае различаю какие-то далёкие сероватые линии, да и то непонятно чего: ящика, стола, лестницы к желанной свободе… понятия не имею. И стоит ли об этом размышлять?       Нет. Пока действует эта отрава — я бессилен. А Илай явно не станет рисковать и будет регулярно навещать меня, насильно вливая эту дрянь мне в горло снова и снова, а я в самой светлой перспективе успею укусить его за руку, после чего закономерно лишусь пары зубов и не менее стакана крови. Почему? Почему я здесь? Почему ещё жив? Он же не собирается держать меня здесь вечно? Какой в этом прок? Если я выберусь отсюда — все его потуги станут напрасными. Я совершу свой замысел и отплачу каждому, кто посмел встать на моём пути. Ему и всем его близким. На что он вообще рассчитывает, держа меня взаперти? Хочет сдержать то, что таится внутри меня? Думает, что мор голодом позволит меня контролировать? Каков глупец. Эти полумеры ни к чему хорошему не приведут, я бы так ни за что не поступил. Если считаешь кого-то своим врагом — нужно избавляться от него, втереться в доверие и потом нанести удар или в открытом честном бою, не важно. Или, если тебе не хватает сил, бежать как можно дальше и не оглядываться. Но уж никак не силой заставлять его подчиниться. Плохой метод. Что мне помешает отомстить, как только я выкажу должный уровень покорности и окажусь на свободе? Планирует держать меня на цепи всю оставшуюся жизнь? А что на это скажет моя драгоценная хозяйка? У нас не самые тёплые отношения, но как бы она ни старалась это скрыть — я ей не безразличен, я это вижу. Или он и правда думает, будто сможет воздействовать на меня через неё? В таком случае он конченый идиот. Единственная причина, по которой я поостерегусь моментально выпустить ему кишки — только если девчонка окажется у него непосредственно в заложниках и её жизнь будет висеть на волоске. А этого не допустит та баба, что так рьяно опекает свою новоявленную госпожу, ведь ради неё она стольким пожертвовала… Будет очень печально всё это потерять, не так ли? Илай обратит против себя всех, кого считает союзниками. Занятное выйдет зрелище, бу-га-га-га-га!..       Так или иначе, мне остаётся лишь ожидать, когда мой бывший партнёр решится сделать следующий шаг. Сейчас, сидя взаперти в одиночестве, я ни на что не смогу повлиять. Нужно максимально экономить силы. Неизвестно, будут ли меня вообще кормить. Если без еды средней комплекции человек сможет протянуть около месяца — а с моей худобой и того недели две-три максимум, — то вот без воды… Во рту уже ощущается лёгкая вязкость, да и желудок понемногу напоминает о своём существовании. Пару дней может и протяну, но не больше. Вопрос чистой… ладно, хоть какой-то воды нужно выставить на передний план. Надо подумать…       «Хм?.. Ты это слышал? — внезапно оживилась Наги, заставив меня отвлечься от дел насущных и без лишних пояснений прислушаться к окружению. Я уже привык полагаться на её восприятие больше, чем на своё — вряд ли ей могло что-то почудиться, как это было бы с обычными людьми. — Какой-то ритмичный металлический стук сверху».       «Лязг ключей в замке? — предположил я мысленно, решив не нарушать тишину для лучшей слышимости. — Думаешь, этот наконец соизволил явиться?»       «С каких пор по замку нужно стучать, чтобы его открыть? — огрызнулась она, давно как растеряв со мной всякое терпение. — Включай голову, недоумок».       «Посторонний?.. Интересненько. Кого это могло принести в такую дыру? Ладно, не суть. Важнее понять, друг он нам или враг…»       Эх, что толку, я сейчас словно беспомощный новорождённый котёнок, с которым могут делать, что только в голову взбредёт. Остаётся уповать на те немногие навыки убеждения, что у меня имеются, авось удастся договориться, и чем чёрт не шутит…       — …Ну что там, Шен?       Замерев и прислушавшись, едва разобрал я чей-то опасливо шепчущий голосок. До боли знакомый голосок, надо сказать… Да ну на хер, не может быть…       — Готово. Фух, повозиться, конечно, пришлось знатно — механизм сложный, под заказ делался. Подсобите-ка мне, ребят.       Чтоб меня орава мускулистых мужиков в подземелье драла, если это не…       — Райли? — осмелился я подать голос. Негромко, но в такой тишине меня определённо должны были услышать даже подглуховатые.       — Канто меня раздери, — спустя непродолжительную паузу донеслось в ответ. — Тут и правда кто-то есть.       — Я же говорил! — хвастливо провозгласил кто-то третий: тональность его речи заметно отличалась от предыдущего, к кому обращался Райли. — Мой слух меня ещё ни разу не подводил!       — Да-да, молодчина, Паки. Вот если бы ещё не лазил, где не попадя без разрешения… Ничему тебя, дурака, жизнь не учит.       — Так скучно же торчать в четырёх стенах!       — Мог бы помочь нам с Мари на кухне, как вариант! Одни отговорки…       — Эй, хлопцы! — втиснулся я в их неуместную при данных обстоятельствах перепалку. — Я вам тут не мешаю, а?!       — А ты чьих будешь вообще? — хамовато спросил Райли, осторожно казав голову из открывшегося люка высоко в потолке и забавно пощурив глазёнками. — Что забыл в нашей поднебесной обители? Своровать чего удумал?       Чё?.. Погодите. Я так был ошарашен и обрадован появлением знакомых — и что более всего важно — расположенных ко мне лиц, что даже не задумался, какого лешего они тут делают. Поднебесная? А разве так не называют этот мажорный райончик на холме, где отстроилась вся городская элита, включая совет правления и батька́ моей горячо любимой хозяйки?.. Твою-то мать, серьёзно, Илай? Ты заточил меня в подвале моего же собственного… кхм, вернее, дома моей же собственной хозяйки? Странно, почему меня не обнаружили тут раньше. Ну да и хрен с ним.       — Я всегда там, где надо, паршивец! — огрызнулся я на такое приветствие со стороны собственного же подопечного. — Спускайся уже, да поживее, пока моё ангельское терпение окончательно не лопнуло и я не отправил вас в ту дыру, откуда сам же и вытащил!       — Э?.. Д-дядя Иллиан, это вы?       — Богатым буду, ага. Тащи уже свою неблагодарную жопу сюда, сколько глотку драть можно?!       Голова парнишки исчезла, и вскоре вниз с грохотом съехала деревянная приставная лесенка. Будучи окружённой приятным глазу ярким желтоватым светом, она будто олицетворяла моё возможное восхождение из тёмных глубин преисподнеи на светлые и прекрасные небеса, отчего рука невольно подалась вперёд… но, перенапрягшись уже спустя считанные секунды пребывания в воздухе, тут же упала обратно, неприятно ударившись ребром кисти о сырой леденящий каменный пол. Неприятным оказалась не боль, кою также успешно глушили обездвижившие конечности препараты, но ощущение жалости и брезгливости к самому себе. Меня, вспорхнувшего к невообразимым для человека моего сорта высотам, ощутившего себя чуть ли не равным самим богам с этой силой и моими знаниями мира куда более развитого, нежели этот… теперь спасают ёбаные, прасти хоспаде, детишки. Что может быть унизительней?..       — …с вами? Эй, дядя Иллиан, вы меня слышите? Ответьте же что-нибудь!       — Да не ори ты, — очнувшись от странного наваждения, я поморщился от близко приблизившегося ко мне перепуганного юношеского лица и, не имея возможности оттеснить пацана руками, бесхитростно ударил его лбом по лбу, слегка, просто припугнуть, не подвергая сотрясению ни себя, ни спасителя. Я же не садист. — Аж в ушах звенит. Живой я и невредимый. Если не считать лёгкой опухлости лица, конечно.       — Это кто вас так, а? — потирая ушибленный лоб, на удивление беззлобно поинтересовался отпрянувший Райли. — И почему вы здесь один взаперти сидите?       — Сперва проясни один момент: это и впрямь подвал поместья Ванбергов? — Парнишка кивнул. Стоящие позади двое других зачем-то также отреагировали, вторив товарищу. — Ясно. Удивительно, сколько времени прямо надо мной ходило множество людей и никто из них не услышал ни единого моего крика. Парадокс.       — Пара… что?       — Ничего, не важно. Лучше скажи — Илай сейчас здесь, на территории поместья?       — Нет, он с тётей Шарин и другими адъютантами помогают ремесленной и торговой гильдиям…       — Хм, так то мероприятие ещё не прошло?.. Ну, значит, я здесь точно не более суток…       — Что? — осёкшись и умолкнув из-за моего бубнежа под нос, переспросил Райли.       — Забудь. Кто есть в доме на данный момент?       — Оставили всех детей, кто младше четырнадцати, и ещё несколько адъютантов на охране снаружи.       — Младше четырнадцати?.. Маля… кхм, то есть, леди Сириен тоже на стройке?       — Нет, тётя Шарин просила её остаться дома из-за какого-то там инцидента. Точнее лучше спросить у всюду снующего и подслушивающего всех и вся Паки, — Райли осуждающе покосил взор в сторону низкорослого паренька по левую руку и позади себя, на что тот лишь виновато улыбнулся и развёл руками. — В общем, леди Сириен удалилась в одну из комнат на верхнем этаже, просила не беспокоить по пу…       — Очень хорошо, мне срочно нужно её побеспокоить, — усмехнулся я и с натужным от напряжения вздохом подался вперёд торсом. — П-помоги подняться, р-ради всего с-святого.       — А что с вами? Ноги болят?.. — Едва парнишка согнулся и потянулся ко мне, дабы приобнять и помочь встать, как его нос характерно зашмыгал, улавливая тянущиеся от меня ароматы кое-чего "интересного". — Б-боги, что это?       — Я бы пошутил про старческий энурез, который всех нас в будущем ждёт и к которому стоило бы начинать привыкать, но всё куда прозаичней, если ты без сторонней помощи и шага сделать не можешь, — отстранённо пробормотал я, стараясь обратить великий позор в глупую шутку для сохранности последнего бастиона собственной гордости. — Тягай уже меня наверх, пацан. Меньше слов, больше дела. Я ещё хочу поспеть к семейному ужину.       — У-уф. — Райли послушно спрятал язык за зубами и рывком, не без помощи подключившихся к нелёгким физическим нагрузкам друзей, поставил меня на ноги, спешно забросив одну из моих рук себе на плечо и обхватив меня за грудь. — Т-так, хорошо, вроде, держим. Теперь помаленьку, шаг за шагом… Ох, а вы оказались легче, чем я думал…       И правда, Райли вполне уверенно вёл меня в обнимку своими силами — второй же, кажется, Паки, который "ушастый" больно, лишь слегка придерживал меня за плечо с другой стороны. В таком местечке не мудрено исхудать в край, ещё бы. Во мне и до этого было, дай бог, килограмм шестьдесят пять, ну, максимум, семьдесят — при моём-то росте в метр восемьдесят с хвостиком, — а сейчас чувствую себя на все пятьдесят. Ну ладно, это я уже загнул, наверное — тут ведь хрен разберёшься, без весов-то… Да и надо ли мне оно? Вот и я о том же.       — Д-дядя… И-Иллиан… ч-что вы…       «Что? Ты о чём?»       Собирался произнести я вслух, но губы наотрез отказывались разлипаться, будто склеенные намертво. И не только губы — шея, глаза… всякий подвижный элемент моего бренного тела отказывался слушать усиленно посылаемые мозгом сигналы. Благо, крутить головой мне сейчас без надобности — мои глаза уже были услужливо направлены в сторону недоумённо, с признаками плавно нарастающей паники, глядящего на меня и судорожно сглатывающего слюну Райли. Довольно скоро я осознал причину такого поведения — ею являлись мои пальцы, что незаметно обвились вокруг худощавой и длинной шеи паренька, одновременно сдавливая внутрь кадык и врезаясь отросшими ногтями в гладкую, хоть и заветренную, юношескую кожу. И каким-то неведомым образом я уловил в блестящих от проступивших слезинок зрачках пацана отражение собственного лица… с застывшим на нём широким жутким оскалом кровожадного изголодавшегося хищника, отчего, всего на мгновенье, вместо нормальных человеческих зубов мне померещились ряды животных острых клыков. Сомнений быть не могло…       «Наги, нет! — провопил я в мыслях с такой силой, что ошеломил самого себя, чуть не потеряв равновесие. Лишь каким-то чудом моим ногам его удалось сохранить. Скорей всего, благодаря смещению центра тяжести на опору в виде крепко удерживаемого мальца. — Оставь его в покое, сейчас же!»       «Я… — ледяным, сковывающим само сердце, бесстрастным голосом прозвучал ответ в моей голове. — Я так… голодна…»       «Ты не можешь причинить ему вред! Одумайся, без него мы ни за что не выберемся отсюда!»       Не знаю, почему мне на ум в первую очередь пришёл столь гнусный и бессердечный аргумент в пользу сохранения жизни, за которую я, вроде как, несу безоговорочную ответственность. Несмотря на панический кавардак в голове, какой-то далёкой частицей ума я понимал, что из себя представляет это жестокое и беспощадное существо внутри меня, а посему прибегать следовало к практическому интересу, нежели к простой эмоциональной привязанности — ей это попросту чуждо.       Однако…       «Плоть… — голос приобрёл мягкие, если не сказать возбуждённые, нотки, будто она готовилась не к жестокому убийству, а к сладострастному соитию. — Мягкая нежная плоть… Горячая густая кровь… Сладкий пьянящий аромат страха… Мелодичная симфония преисполненных агонией криков… Ха-а-а…»       Она меня уже не слушала. Или не слышала, что ещё хуже. Всегда охочая до человеческих душ, но тем не менее сохранявшая ясность мыслей Наги ныне впала в неистовство, казалось, охваченная и ведомая одним единственным инстинктом — если это слово вообще можно применять к духовным паразитам, — слепой жаждой крови. Для неё стёрлись все возможные границы допустимого. Размылись представления о врагах и союзниках. Страшно подумать, что было бы, окажись на месте Райли малявка — Наги и на неё бы напала в порыве безумства? Даже если от девочки зависит наше общее существование?.. Да о чём я только думаю, в такой-то момент?!.       «Бога ради, Наги, он же блядский ребёнок, драть тебя в корень! Будут тебе жертвы, хорошо?! Хоть сотня! Потерпи всего пару часов, и я обещаю тебе!..»       Мальчишка к тому времени зашёлся болезненным хрипом, а по шее пробежала алая струйка — ногти сумели прорезать внешний защитный слой кожи. Ещё немного, и придёт очередь непосредственно мышц… Если бы не сдерживающие моё тело лекарства — Райли давно бы уже расстался с головой, щедро окатив застывших в ужасе ребят, не смеющих и шелохнуться, чтобы прийти другу на выручку, а лишь беспомощно глазеющих округлившимися глазёнками.       «Пожалуйста, Наги, остановись, пока не поздно! Если ты это сделаешь — нам уже ни за что не остаться здесь! Ты, блядь, слышишь меня?!.»       Извивающийся во рту язык подростка в какой-то момент вывалился наружу, устав от бессмысленных беснований. Широко распахнутые глаза медленно налились кровью. По щекам всё чаще скатывались слезинки, попадая на мои пальцы и перемешиваясь с проступающей из ранок кровью. Некогда частые и натужные хрипы постепенно превратились в редкие и заметно притихшие, более напоминавшие горестные всхлипы. Райли изо всех возможных сил боролся за жизнь: пытался оттянуть сомкнувшиеся намертво пальцы, впивался в мою ладонь своими короткими ногтями… даже предпринял попытку опрокинуть меня, подогнув ноги, но Наги своевременно сгруппировалась и опустилась наземь в едином порыве с осевшим парнишкой. Оба остались сидеть на коленях, да так и застыли — с разъехавшимися в стороны ногами Наги теперь требовалось ощутимо меньше сил для сохранения равновесия, и несчастному уже некуда было от неё деться. Лишь вопрос времени, когда эти полные жизни, радости и любви глаза навсегда померкнут и будут вечность смотреть в никуда пустым безразличным… безжизненным взглядом.       «Прошу… умоляю тебя, оста…»       Начатую мной мысль заглушил треск шейных позвонков, вероятно, не выдержавших давления всё ещё чудовищной по меркам простого человека силы. Лишённый возможности отвести взгляд, я с болью на сердце наблюдал, как разглаживаются мышцы его лица, как слегка закатываются веки, как силившиеся что-то прошептать мне дрожащие губы замирают, а с уголка рта стекла тонкая ниточка слюны. Он ушёл. Райли, его больше не существует. Остался лишь безжизненный кожаный мешок с костями, мясом, потрохами и жидкостями, что вскоре начнут иссыхать и гнить. Человеческий мусор… не человек.       «Вот оно… я чувствую это… неописуемое блаженство… я вся горю…»       Мне нет дела до её несвязных оргазмирующих бормотаний в моей голове. Нет дела до оставшихся двух мальчишек, что вот-вот могут очнуться от сковывающего их наваждения и огреть меня чем-нибудь тяжёлым по голове. Собственно, мне и до себя нет никакого дела — что со мной будет, выберусь ли я отсюда или подохну здесь с пробитой чем-нибудь головой, в луже собственной крови, лежа бок о бок с Райли. У меня пропал интерес ко всему окружающему и сущему. Во мне словно сработал некий переключатель, ныне переведённый в положение «выкл». Наги перешла черту, определяющую всё моё существование. Я перешёл эту черту. Я не смог остановить её. Не смог спасти ни в чём не повинного подростка. Нет, я и убил его. Ребёнка, у которого была впереди целая жизнь. Что испытывал горе и радость. Начинал познавать дружбу и любовь. Был весёлым, никогда не унывал… хотя порой являлся той ещё занозой в заднице, да ещё строптивым, если кто-то смел говорить нелестно о его друзьях или близких. Постоянно ходил с взлохмаченными и мокрыми от пота тёмно-рыжими волосами, ведь никому другому он тяжёлый физический труд поручить не смел… всегда всё делал сам…       Райли… да как же… Ёбаный ж ты насос! Сука! Блядская пиздохвостка! Ты мне за это ответишь! Вы все мне за это ответите, мрази! Наги! Илай! Шарин! Минори!.. Я, блядь, всех вас заживо закопаю! Сам сдохну, но спрошу с каждого сполна! Весь этот блядский мир будет гореть синим пламенем!!!

…Очнись…

      А?..       Перед глазами всё поплыло. Голова Райли со сверлящими меня насквозь остекленевшими глазами, моя рука, намертво вцепившаяся окоченевшими пальцами в мягкую плоть переломленной шеи, струящийся из маленького потолочного люка тусклый свет коридорных светильников — всё начало перемешиваться и сливаться в некий безобразный водоворот из серых и чёрных оттенков. Подумав, что уже пересёк ту черту, когда безумие овладевает органами чувств, окончательно размывая границу реальности и больных фантазий, я интуитивно напряг мышцы рта, дабы взвыть в голос от безнадёги и болезненного ощущения в груди…       — Успокойся, Илья. Всё закончилось. Приди в себя.       Чья-то ободрительная и ласковая речь вкупе с хлёсткой пощёчиной неведомым образом возвратили меня в привычный, населённый знакомыми очертаниями предметов, помещений и людей мир. И первое, что из сего бросилось в глаза — застывшее равнодушное, лишь с едва заметной задумчивостью в слепом взгляде, женское лицо близ моего, отчего я без всяких усилий мог вдыхать полной грудью аромат душистых трав, тянущийся от её осевших на лбу и кончиками на плечах коротких тёмных волос.       — М-Мино-ри… — заплетающимся иссохшим языком пробормотал я, с трудом услышав самого себя, но пережитое минутой ранее ещё не улеглось до конца, продолжая терзать разыгравшиеся нервы и усиленно гоняющее кровь по венам сердце. — Ч-что… эт-то?..       — Не перенапрягайся. Вот, выпей.       Моих губ коснулась живительная влага, спасающая не только организм от обезвоживания, но и расшатанный в край рассудок своим горьким привкусом и пряным резким запахом. Что? Снова какой-нибудь парализующий отвар? Просто жевать траву уже недостаточно?..       Впрочем, сейчас мне глубоко похуй. Пусть хоть ядом поют — лучше так, чем медленная смерть от жажды, да.       — Ну и как? Не томи, что там?       Оп-па, а вот и главный злодей моей недолгой героической эпопеи объявился собственной персоной. Друг мой ситный, подельник доверенный и просто-таки хорошей души человек, сука-блядь-рот-его-сношал, Илай соизволил казать лик свой светлый из-за плеча, готов перекреститься, новоявленной подруги по несчастью, иначе и не сформулируешь.       — Неудача, — отрицательно качнула головой Минори, прикрыв глаза, то ли в печали, то ли просто от усталости, её не поймёшь. — На сей раз в качестве подопытных выступили некоторые из тех детей, к кому он более или менее привязан. Он противился, но ему не хватило сил совладать с оголодавшей внутри него сущностью, и та вновь одержала верх.       — Пф, кто бы сомневался, ему ведь плевать на всех, кроме себя, с чего вдруг ему за кого-то бороться? — надменно фыркнув, холодно произнёс Илай, бросив на меня свысока не менее холодный и суровый взгляд. — Как я и думал — мы лишь зря тратим время. Он окончательно стал марионеткой той твари…       — П-подопытных?.. — вырвалось у меня, когда попытка уложить дошедшую до меня информацию целостно в голове не увенчалась успехом и весь дальнейший мыслительный процесс просто-напросто переклинило. — Райли… Я его… Из-за меня он… К-как вы можете?..       — Надо же, он до сих пор реагирует, как в первый раз, точь-в-точь… — напрочь проигнорировал мои слезные блеяния Илай, будто меня здесь не было вовсе, вместо этого обращаясь к Минори. — Но как долго мы сможем вот так с ним играться?       — Я стараюсь как можно тщательней перемешивать его мысли, чтобы запутать и сбить с толку для наилучшего погружения в иллюзию, — задумчиво пожала плечами она. — Шанс на самостоятельное развеивание иллюзии крайне низок, особенно при отсутствии опыта. Однако с каждым последующим погружением они могут сильно возрастать, и его разум может приспособиться быстро распознавать внешнее вмешательство и, что ещё хуже, запоминать пережитый опыт. В таком случае моя техника станет бесполезной.       — Ясно. Стало быть, нужно действовать деликатно и продуманно, не спеша.       Что? Иллюзия? Так всего этого на самом деле не было? Райли… жив? Я не… О Господи!..       Но мою недолгую радость и душевное облегчение оперативно заглушили острой мимолётной болью, противным писком в ушах и мерзким привкусом ржавого металла. То был запоздалый ответ горячо любимого бывшего друга на моё скромное возмущение, что тот по обыкновению выразил в виде «поцелуя» носка кованного тяжёлого сапога с моей и без того опухшей от прошлых побоев многострадальной щекой.

***

      — …пожа? Проснитесь, маленькая госпожа.       Не знаю, что меня заставило очнуться быстрее: непрекращающиеся нашёптывания над самым ухом или непривычно ласковые поглаживания чьих-то пальцев по волосам. Но поразмыслить над этим мне не дала ужасная головная боль и саднящие даже от затухающих лучей закатного солнца глаза.       — Ай-ай-ай… — только и прошипела я, интуитивно сдавливая ладошками самые беспокоящие места: виски.       — Скверно выглядите, маленькая госпожа.       В мой приоткрытый от страданий рот влили немного горячей сладковатой жидкости, что тут же разошлась по организму приятным теплом и, готова поклясться, слегка приглушила болевые ощущения.       — Кха-кха… С-спасибо… Шарин?       — Полегчало, как я погляжу? — улыбнулась присевшая рядом со мной за стол женщина и отставила кружку с фруктовым напитком к остальной возникшей из ниоткуда взявшейся пище. — Вы не спустились на ужин к остальным, поэтому ужин поднялся к вам. Прихожу — а вы спите, да ещё и за столом. Как некультурно, маленькая госпожа, отнюдь не под стать знатной особе.       — Вот так взял и самолично поднялся? — в раздражении от плохого самочувствия буркнула я, растирая заспанные глаза. — Вот только не нужно нотаций с утра пора… — Осёкшись, я припомнила оранжевый свет, резанувший по глазам. — Ах, ну да, уже вечер…       — Как это вас угораздило уснуть прямо за столом и средь бела юби?       — Да вот как-то… — пространно пожала плечами я, не в силах внятно сформулировать мысль… да и саму мысль нащупать вдобавок требовалось. — Не знаю, — сдалась я довольно быстро. — Помню, закончила протирать пыль, взялась перебирать сохранившуюся после отца документацию… а потом всё как в тумане.       — О-о-о… — неожиданно проникновенным и не предвещающим ничего хорошего голосом протянула Шарин. — А вот и "виновники" вашей усталости нашлись.       Проследив за её взглядом, устремлённым мне под ноги, я опустила голову и некоторое время молча разглядывала аккуратно выставленные скопом, а где-то и опрокинувшиеся набок, прижавшиеся к моим ступням бочком, пустые бутыли. До мозга не сразу дошло понимание, что в них было и что они делают под отцовским столом, посему, когда осознание пришло, на притворном каменном лице Шарин я без всякого удивления заметила подрагивающие, из последних сил сдерживающие рвущуюся наружу усмешливую улыбку, плотно стиснутые губы — до чего же я глупо выглядела на тот момент, и представить страшно.       Сомнений быть не могло. Я попросту напилась и теперь страдаю известным побочным эффектом, помимо похмелья — кратковременным провалом в памяти. Боги, до чего я докатилась? Что со мной не так?..       — Торин поведал мне, что вы увели бутылку вина с кухонного погреба, но мне и в голову не пришло, что у вас здесь такие залежи. И что вы их все оприходуете, уж простите мне мой слог, по-другому это не… М-м-м? Ох, ну что вы так расстраиваетесь? Моя госпожа, я вас вовсе не попрекаю. В конце концов, вы уже не маленькая и имеете полное право поступать, как считаете нужным…       — Нет, я не… — В горле встал горький ком, а на глаза наворачивались слёзы, отчего я не узнала собственный голос: хрипловатый, притихший. Сама не понимаю, что в этой ситуации пробудило столь яркие эмоции, но сдерживать их не было сил — хотелось просто выплакаться и сбросить повисший на шее неведомый груз. — Я взяла всего одну бутылочку, это правда, я не хотела столько пить… Не знаю, откуда всё это, может, я случайно обнаружила тайный отцовский буфет и… Не понимаю, зачем я это сделала, но мне страшно, Шарин, я… Я ведь постоянно сердилась на Иллиана за его беспробудное пьянство, а сама… А сама я чем теперь лучше него? Зачем я это сделала? Мне плохо…       — Да вы, как видно, и правда не привычны к выпивке, леди Сириен, — ласково растёрла мне спину Шарин, словно силясь залечить несуществующие раны. Впрочем, от её поглаживаний действительно становилось полегче. — Некоторые к четырнадцати уже зарабатывают репутацию знатных разгульников, а вы так убиваетесь из-за единичной оплошности. Ваше благочестие мне импонирует.       — У-ух, боги, мне что-то и правда плохо… по-настоящему… — пожаловалась я, внезапно ощутив болевые спазмы и в животе. — Всё внутри ужасно крутит… будто норовит вывернуться наизнанку…       — Неудивительно, маленькая госпожа, — ободрительно… а может и издевательски, чем Сэтору не шутит, заулыбалась моя телохранительница. — Столько выпить и ничего не съесть — ваш желудок сейчас напоминает бурлящую ядовитую топь, не иначе. Вот, подкрепитесь — вам непременно станет легче.       — У-у-у, мне даже думать о еде больно, — жалобно простонала я, держась за живот, словно это могло чем-то помочь. — Боюсь, как бы всё наружу не вышло, у-у-у…       — В таком случае немедля распоряжусь, чтобы принесли пустое ведёрко, так сказать, для комфортного избавления от хвори.       — Спасибо, у-ух… А? П-постой! — я запоздало окликнула Шарин в самый последний миг, когда дверь за ней вот-вот должна была затвориться. — А Иллиан уже вернулся? На завтрак он так и не явился, паршивец.       — Если и вернулся, то мне на глаза ещё не успел попасться, — равнодушно отозвалась та, стерев с лица недавнюю улыбку. — Прошу прощения, маленькая госпожа, но у меня имеются и куда более важные заботы, нежели присмотр за… этим.       — Понимаю. И всё же, Шарин. Если кто-то что-то узнает — пусть приведёт его прямо ко мне. Мне не по нраву, когда мой собственный слуга шатается не пойми где без моего ведома. Хватит с меня этих недомолвок и тайн.       — Всенепременно.       И лишь со скрипом дверных петель, сигнализирующим, что я осталась наедине с расстроенным желудком и головной болью, я позволила себе упереться щекой в жёсткий, но отдающий столь приятной прохладой тяжёлый резной стол и прикрыть глаза. Нельзя спать, впереди ещё целая ночь, негоже сбивать режим. Я просто отдохну немного… с закрытыми глазами. Да, совсем чуть-чуть. Самую малость. Честное слово…

***

      «Давай же… Просто попытайся… Ты почти сделал это…»       От перенапряжения казалось, будто и кости нарастили нервные окончания и взвывают от боли не меньше, чем мышцы. Не знаю, на что больше уходило сил: на то, чтобы попросту не вырубиться, или же…       «Просто пошевели этим ёбаным пальцем…»       Получив в ответ на свои старания лишь жалкий дёрг средним пальцем правой руки, больше напоминавший предсмертную конвульсию, я в сердцах выругался самими страшными из знакомых мне проклятий, ведь рот выдавал разве что жалобный охриплый стон.       Бесполезно. У меня не осталось сил даже на ругань, на самое простейшее движение гортани и языка — чего я жду от конечностей? И если бы проблема крылась в лекарствах, ах если бы. Сколько же я сижу в заточении, в этой?.. этой?..       Меня долгое время терзали сомнения по поводу места моего пребывания и почему же никто до сих пор не нашёл меня. Это, очевидно, не подвал — слишком огромен вширь и низок ввысь, здесь так не строят, знаю. И даже не складское помещение, где рано или поздно обязана промелькнуть хоть одна человеческая душа. Воздух до ужаса спёртый, а из щелей тянет жуткой помесью гнили и фекалий. Долго же до меня доходило очевидное, учитывая, что я с этим уже сталкивался не раз. Блядские катакомбы. Целая городская канализационная сеть с вот такими небольшими каморками или ответвлениями неизвестного предназначения. Мои крики разносились по всему ближайшему тоннелю. Только какой с этого прок, если услышат их разве что крысы? Никто не спускается сюда без острой необходимости. А необходимости в этом ближайшее время явно не предвидится — у всех более важные заморочки, нежели обслуживание канализации. Да и Илай далеко не глуп, чтобы схоронить меня в месте, куда даже в теории могут наведаться посторонние. В связи с начавшимся зимой голодом и закономерной вспышкой каннибализма, на посмевших отведать человечину начали такую лютую охоту, что немудрено, если те немногие, кому посчастливилось избежать праведной расправы, схоронились именно здесь. Город огромный, как и простирающие под ним тоннели — хрен выкуришь кого отсюда, если как следует окопался, так сказать. Неплохо, Илай, очень неплохо. Даже если я заточён в самой удалённой из возможных комнат, да ещё наглухо запечатанной тяжёлой выдвижной плитой — добраться ко мне смогут разве что точно такие же оголодавшие мрази, как и я сам. Я отсюда ни за что не выберусь своими силами, и ко мне хрен кто из хороших людей сунется. Замуровали, демоны.       Я ничего не ел с того самого дня, как попал в немилость к Илаю. А пить мне давали в последний раз… ох, уже и со счёта сбился. Помнится, меня заебало считать, вроде как, на пятнадцатом часу, может и раньше. Но с тех пор прошло не меньше времени. Сутки? Двое? Одно могу сказать наверняка — мне просто губы смочить уже нечем, слюна до отвращения вязкая и клейкая, да и той остались считанные капельки вдоль иссохшего языка. О том, какое акробатическое представление разыгрывается в моём желудке, полагаю, и говорить не стоит. Зрение здорово просело, всё вокруг расплывалось и двоилось — это заметно даже по тем немногим очертаниям кирпичной кладки стен и пола, что глазам удавалось различить во мраке. Долгое время я только и делаю, что слушаю собственное прерывистое дыхание в звенящей тишине.       Благо, меня хотя бы оставили в покое. Кошмары. Из раза в раз одно и то же, ничего не менялось… кроме моих жертв. Мои знакомые, мои друзья… даже дети — каждый раз мои пальцы оказывались обагрены их тёплой кровью. Меня обуревали ярость, гнев и желание сеять всюду смерть. Но по итогу это оказывался очередной сон, вынырнув из которого передо мной оказывались ставшие столь ненавистными мне лица. Это всё они. Они внушали мне эти видения. Минори погружала меня в подобие сна или транса, загоняя в угол и вынуждая принимать решения: спастись ценой другого или спасти других ценой собственной жизни. Таким образом они скорей всего хотели меня выдрессировать как собачонку, чтобы я держал себя в руках. Чтобы контролировал жажду Наги. Бред. Ересь. Да кто же в здравом уме при подобных обстоятельствах поступит иначе? Я монстр лишь потому, что желаю жить? Это правда? Я должен ставить интересы других превыше собственных? Да что они себе позволяют?! А сами?! Сами бы также не поступили?!. Все те немногие обрывки воспоминаний, что умудрялись просачиваться вопреки стараниям Минори запутать меня, от них моё сердце сжималось и обливалось кровью. Никому из тех, кого мне подсовывали в качестве жертвенных овец, я не хотел делать больно. Но и смиряться со столь плачевной для себя участью также не желаю. Это нечестно. Я не могу принимать такие решения. Не хочу убивать дорогих мне людей. Не хочу умирать сам. Почему нет иного пути?.. Почему они не захотели его найти?!!       Я молчу. Молчит и Наги. Время праздных разговоров для поддержания духа прошло. Мы оба истощены. Она — энергетически. Я — физически. Шутки и забавные истории кончились. Здравые мысли о побеге иссякли. Ещё горящее внутри нас стремление к жизни потихоньку угасало. Как зажжённая и оставленная в одиночестве свеча жизни, чей фитиль вот-вот истлеет и, потухнув, его поглотит растопленная восковая масса горечей и сожалений. Горечь о погубленных мною и поглощённых душах. Сожаление о нереализованных амбициозных замыслах, призванных привнести в этот мир что-то воистину величественное… хорошее или нет, увы, узнать мне теперь не суждено.       Нет. Имеется куда большее сожаление. Горечь несравнимо глубже. Они изрезают моё сердце кровавыми ошмётками, вынуждая его проливать бурые липкие слёзы. Моя самая величайшая отрада в этой бренной жизни… и в то же время — невыносимое проклятье. Вероятно, единственное, за что я готов отдать самое ценное из имеющегося у меня, включая саму жизнь. Вернее, за кого…       — Си… ри… ен.       В горле будто образовался ком из острых игл и бритвенных лезвий, режущий плоть при малейшей попытке издать хоть звук. Чтобы просто вымолвить её имя, мне потребовалось сделать три глубоких вдоха, каждый из которых причинил мне невообразимую боль. Но то боль физическая. Она ничто в сравнении с болью душевной. Я более не смогу быть рядом с ней. Не смогу лицезреть её триумфальное восхождение как правителя… пускай и региона. Как и принять в нём участие. Не смогу помочь ей в трудную минуту. Ободрить, когда ей тяжко. Развеселить, когда грустно. Насладиться её надутым покрасневшим личиком при моей очередной шутки про малый возраст, низкий рост или плоскую грудь. Иметь счастье видеть её прекрасные изумрудные глаза, что та постоянно норовит отвести в сторону, но ведь от меня не скроешься. Слышать её извечно недовольный, но по-ангельски чистый и непорочный голос. Даже в очень туманной, и всё же перспективе когда-нибудь, возможно, вновь ощутить сладкий вкус её горячих влажных губ. Нежность и трепет касаний к её хрупкому, худощавому, но удивительно мягкому телу.       Даже пред объятиями смерти мне тяжело принять эти чувства. Я произнёс эти слова перед Илаем, это так, но они вышли неискренними, не исходили из самой души, а служили лишь средством самозащиты в попытке избежать уготованной мне участи. Ведь он наверняка испытывает нечто похожее к своей зверодевке, а это неминуемо сближает и заставляет проникнуться хоть кем, и самым злейшим врагом. Окружающих можно обмануть. Себя не обманешь. А я пытался. Бежал от этих мыслей, как только мог. Глушил их алкоголем и наркотиками… Конечно, их первоочередная задача состояла немного в другом, но и отрицать их положительное влияние в том числе на это — глупость.       Сдавайся, Илья. Больше тебе бежать некуда. Глушить или отвлечь эмоции нечем и незачем. Это тупик. Будь честен перед самим собой, хотя бы раз в жизни. Твои чувства к этой девочке, чем бы они ни были вызваны, их природа не может иметь иной трактовки. Ты же не ребёнок, тебе не пять лет. Пускай для тебя подобное и в новинку, понимаю. Но послушай меня, того, кто понимает тебя лучше, чем ты сам. Кто был с тобой с самого начала. Кто разделял с тобой все радости и печали. Кто давал тебе необходимый импульс, побуждал к действию, насаждал наилучшие из возможных решений. Не всегда удачные, кто ж спорит, но мы с тобой старались, верно? Возможно, мы зашли не так далеко, как могли бы, и всё же нам есть, чем гордиться. Тебе есть, чем гордиться. Ты открыл в себе множество удивительных сторон. Не все из них приятные, но на то мы и люди, все мы не без греха и пороков. И ты познал столько нового. Ты оставил свой отпечаток в душе стольких людей. Твоё имя не забудется ещё долгое время, можешь мне поверить. О тебе будут помнить. В хорошем или негативном ключе, тебе ведь это совсем не важно, правда? Чужое мнение никогда не было для тебя важным. А что важно — она будет тебя помнить. Давай. Скажи это. Как если бы она сейчас стояла перед тобой. Представь это.       «Сириен… я…»       Да, Илья, вот так, она слышит тебя. Хватит держать всё в себе. Открой ей своё сердце…       «…я тебя…»       Доверься мне. Станет ощутимо легче. Одним сожалением меньше…       — Иллиан!       Ч-что? Кажется, мне почудился чей-то далёкий голос… Божечки, вот оно, уже началось. Сперва я разговариваю сам с собой. Теперь вот и слуховые галлюцинации подъехали…       Бум!       Бесполезные, практически утерявшие всякую чувствительность конечности начали слегка подрагивать. Что это? Непроизвольные сокращения изголодавшихся от недостатка кислорода в крови мышц?       Бум! Бум! Бум!       Хм, занятно, ступни колышутся в едином такте с этим непонятным грохотом. Неужто галлюцинации бывают ещё и осязаемые? Или же кто-то ломится через замурованный тяжёлой плитой вход? Чёрт, наверняка те самые схоронившиеся под землёй упыри меня учуяли. Превосходно. А я уж надеялся хоть что-то после себя оставить, а не быть сожранным этими отбросами. Впрочем, «что-то» после меня так и так останется… обглоданные кости и переваренное мясо в виде фекалий по углам. Хе-х. Ха-х. Ха-ха-ха-ха-ха!..       Чудовищной грохот встряхнул помещение, что вибрация смогла добраться и до моих отмирающих нервных окончаний. С-сильные, уроды. Или же их там целая толпа? Боже, пожалуйста, пусть они сперва мне хоть глотку перережут — не хочу чувствовать собственные выпущенные из живота кишки и видеть, как в них впиваются чьи-то изгнившие кривые зубы. Блядь, может попытаться задержать дыхание и отрубиться? Эх, попытка не пытка…       — …иан! Ты живой?! Очнись! Открой глаза! Пожалуйста, Иллиан!       А? Э-э-этот голос… ч-что за дурацкая шутка… не может…       — Не смей покидать меня, ты, никчемная зверушка!       Шлёп!       — Гх… ха-а-а…       Блядь! В-вот это силища! Мне чуть голову не снесла эта ебучая пощёчина! К-какого хера, совсем из ума выжила, ты?!.       — Ма… ляв… ка.       — Ты жив!       Мой многострадальный, переживший немало истязательств и отощавший организм жалобно затрещал, когда его изо всех сил сжали обхватившие, не посмотри что тонкие, девичьи ручонки. Сириен, не обращая внимание на пропотевшую и заблеванную некогда одежду, прижалась ко мне, зарывшись зарёванным лицом в складки ткани на моей груди. Сказать, что я оказался не седьмом небе — ничего не сказать… Как жаль, что у меня не хватает сил обнять её в ответ, но моё бешено выстукивающее сердце приветствовало её красноречивее любых слов и жестов. И она его несомненно чувствовала.       — Великий Канто, ты жив! Я так переживала! Тебя целую эробу повсюду искали, нигде найти не могли! Илай сказал, что ты выказывал намерения уехать из города, но я знала, что ты ни за что бы не ушёл, ничего не сказав мне на прощание! Хвала печати и нашей связи, что направляла меня по верному пути! В какой-то момент мне показалось, что я тебя перестала чувствовать! Испугалась, что ты мог… мог… Боги!..       Целая… эроба? Десять дней. Я провёл в этой богом забытой дыре десять дней. Нет, столько прошло с начала моих поисков, что наверняка инициировались спустя день или два… Две недели. Две грёбаных недели в голоде, холоде и непрекращающемся безумии.       — И… лай.       Некогда студёная в жилах кровь вмиг закипела от пробудившейся внутри меня ярости, что недавно утратившие возможность двигаться пальцы звучно расцарапали напольный кирпич. Я это не столько расслышал, сколько ощутил боль от вот-вот грозивших отломиться отросших грязных ногтей.       — Что?.. А, да, Илай лично руководил твоими поисками. Не погляди, что весь такой холодный — в его взгляде отчётливо читалась обеспокоенность, когда заходила речь о тебе…       — И-И-И-И-И-И-Ила-а-а-а-а-а-а-ай!..       В глотку будто влили раскалённый свинец, когда из нутра вырвался истошный ор, а следом за ним, не отставая, и сухой болезненный кашель. Но эта боль не сравнится с той, проникающей глубоко внутрь, стоило мне услышать одно единственное имя. Того, по чью душу я вскоре приду.       — Боги, что с тобой творится? Тебе плохо?.. А-а! У тебя кровь!..       Кровь? Из меня всё ещё может вытекать кровь? Забавно, а я ощущаю себя больше мумией, нежели живым человеком.       Во рту быстро стало как-то неестественно влажно, впервые за долгое время, а кончик языка ощутил знакомый привкус железа. У меня что, уже началось кровоизлияние органов пищеварения? А такое вообще бывает?..       Ответ оказался куда проще, стоило чуть поелозить во рту языком — у меня кровоточили дёсны. Наверное, в порыве злобы ненароком стиснул челюсть, да так, что корни прорезали нёбо. Какая досада…       — Канто всех раздели, да кто же это тебя так?.. — не переставала сетовать взбудораженная и временами всхлипывающая Сири, тем не менее тщательно утирая, зачем-то, рукавом мою бледную, покрытую сплошь грязевыми и кровяными корками, что и горячая ванна с трудом бы тут справилась, физиономию. Надо же, и ведь не пожалела обновки запачкать ради какого-то животного, вроде меня. К счастью, девчонка довольно скоро взяла себя в руки, отряхнулась и решительно поднялась с колен. — В бездну! Разберёмся со всем позже, сперва нужно притащить твою блудную задницу домой.       Только вот стоило ей взяться за мою руку и…       — Гх!.. П-почему ты такой тяжёлый?!.       У меня на секунду почему-то закралось ощущение, что она и впрямь сможет вызволить меня отсюда. Но природу не обманешь, увы. Куда ей со своими сорока кило и неразвитой мускулатурой мужиков тягать, пускай и отощавших. На что я вообще рассчитывал? А она? Вроде и не глупая девочка, а порой мозгов нет ни грамма.       — Ну же, Иллиан, помоги мне! Где же твоя хвалёная сила, когда она так нужна?!       Балда. Будь у меня сила — сидел бы я тут?..       Чёрт, как бы мне сказать ей об этом, раз уж до неё не доходит очевидное?       — Г… од.       — Что? — навострила она уши, когда я попытался заговорить с ней.       — Го… лод.       — Голод?.. Ч-чего?! Нашёл время думать о еде, придурок! Тебе нужен врач!..       — Не… т… си… л.       — Нет сил?.. Голод… Так ты из-за голода не можешь пошевелиться?       Бинго. У нас победитель. Вручите ей кто-нибудь ключи от призового автомобиля.       — Что за мерзавцы оставляют человека умирать от голода? Ужасно! Непростительно! Да я их всех!..       Так, нужно в срочном порядке что-нибудь придумать, пока она мне весь мозг не выебала своей биполярочкой: то в истерике бьётся, то головы сечь рвётся — только думать мешает. Я тут в предынфарктном состоянии умудряюсь работать головой куда продуктивней, чем она. Забавно. Непременно рассмеялся бы, будь у меня такая возможность.       — …ер …я.       — А?       — Э… нер… гия.       — Что? Энергия?       — Э… рий.       — Эрий, хорошо. И?       — Т… вой.       — Мой? Тебе нужна моя энергия?       Хвала Богу-Императору, ей хватило трёх слов, чтобы правильно меня понять. Учитывая, каких усилий и боли мне стоит каждое из них — я рискую помереть не от голода, а от инсульта жопы с этой импровизированной игрой в шарады.       — Так, моя энергия, хорошо… — воодушевлённая, она начала бормотать что-то под нос… как вдруг её страшно перекосило. — П-постой, как это? Такое вообще возможно?.. Да ты бредишь, не иначе!       Ох, верно, она же не знает, что через нашу связь также проходит обоюдный энергетический канал, и что при желании мы можем жертвовать энергию друг другу — всё равно, что переливание жидкости из одного стакана в другой. В общих чертах об этом мне поведала Минори, более конкретно — Наги. Не думаю, что Сири когда-нибудь вдавалась в подробности такого рода, её больше интересовала теория и практика более приземлённой магии, о печати она и словом ни разу не обмолвилась, будто напрочь игнорируя само её существование. Могу понять — мне и самому не по нраву такого рода магия, что буквально связывает людей друг с другом по рукам и ногам, иной раз хочется просто забыть об этом. Ну да ладно.       — П… це… й.       — Что? — Сири моментально оборвала свой поток недовольства, как я вновь открыл рот.       — По… це… луй.       — Поце… Э-э-э?!       — Ме… ня.       — Слушай, ты… — вполне ожидаемо начала закипать та, и я уже было приготовился огрести звездюлей, но она ограничилась разве что слегка подёргивающимся глазом, даже руку не подняла в замахе, как это обычно бывало. Хорошо быть инвалидом. — Не знаю, сколько раз тебя успели огреть по башке, но мозги, судя по всему, тебе точно отбили до последней извилины. О чём ты только думаешь в такой ситуации? Чтобы я… в таком месте… да ещё с тобой…       — С… вя… зь.       — Что ты там бормочешь в своё оправдание?!       — Свя… зь. Ка… на… л. Ро… т. П… ря… мая… пе… ре… да…ча… э… нер… гии.       Девчонка, успевшая надуть щёки в негодовании, мигом захлопнула рот, обдумывая услышанное. Я, блядь, очень надеюсь, что она всё расслышала предельно чётко и сможет это сложить воедино — повторяться у меня не хватит ни сил, ни терпения. До чего же она высокого о себе мнения. Будто я сам в такой ситуации могу думать о чём-то подобном… Ну, может совсем чуть-чуть. Самую малость. На полшишечки.       Наконец её пространный задумчивый взгляд вернулся ко мне, и она в сомнениях спросила:       — Ты уверен, что это сработает?       Хотелось бы мне сказать, что я уже практиковал сию процедуру… причём на ней же. Большая удача, что я не могу этого сделать. Не столь эффектным способом. Вместо этого я ограничился утвердительным закатом век — шейные позвонки слушаться отказались напрочь. И по её звучному вздоху я догадался, что мой безмолвный импровизированный ответ был услышан.       — Хоть кому-нибудь расскажешь — клянусь всеми богами, ты пожалеешь, что не умер.       Опустившись обратно ко мне, малявка крепко зажмурилась и без лишних предисловий, до смешного неуклюже впилась в мои губы своими, да с таким рывком, что выступившие вперёд верхние зубки едва не разодрали их в кровь. Тут же захотелось воскликнуть: «Ты меня спасти или добить хочешь, дура?!» Но вскоре расширившиеся от испуга глаза в упоении разглядывали оказавшиеся столь близко слабо подрагивающие, осмелюсь предположить, в отвращении бровки. Она всегда казалась мне такой забавной, когда пребывала в злости или раздражении. И необычайно милой. Как маленький ощетинившийся котёнок, что стремится создать образ опасного тигра, а на деле кажущийся ещё более беззащитным и ранимым. В миг, когда мы соединились, время растянулось до бесконечности. Тепло её дыхания в моём рту. Сладкий медовый вкус её слюны, соскользнувшей на мой язык. Пьянящий душистый аромат её чистого, недавно принимавшего ванну тела, что не в силах заглушить никакая канализационная вонь. Они даровали мне желанную силу, я чувствовал, как по нутру расходится приятная волна, мгновенно избавляющая от всякой боли и придающая телу небывалую лёгкость и воздушность. Я будто вновь обрёл некогда утраченный дом. Ощущение родного, безопасного, полнящегося дорогими сердцу людьми дома. Прямо как в тот первый, точно такой же мнимый и фальшивый, лишённый взаимности и направленный исключительно на защиту… и всё же поцелуй.       «Что?.. Что я пропустила? Ты выбрался?»       «Наги?»       — Ай!.. Т-ты что делаешь?!       Пробуждение некогда успевшего стать далёким призрачным видением голоса почему-то ввергло меня в смущение и панику, отчего я едва не прикусил Сири язык. Но судя по её внятной брани в мой адрес — девчонка отделалась лишь испугом.       «А ты, Ильюша, времени тут зря не теряешь», — с подозрительно серьёзным тоном молвила Наги.       «Завались, нам сейчас не до шуток. Почему молчала всё это время?»       «Спячка». — Чересчур лаконичный ответ для неё. Ни язвительности, ни агрессии с пренебрежением. Видать, ещё до конца не "проснулась". — «А наша хозяйка, погляжу, охотно передала нам часть своей энергии. Как мило с её стороны».       «Ага, очень. Можешь после передать ей свои наилучшие пожелания. А сейчас пора уёбывать на… Э?..»       Я намеревался было поднять руку, чтобы попросить малявку помочь мне встать — после длительной лежки на ледяном твёрдом полу небось все кости закоченели намертво, что ещё некоторое время уйдёт на разминку. Но конечности по-прежнему отказывались выполнять команды мозга, сколько я ни напрягал мышцы. Да какого?!.       «Почему я не могу пошевелиться? Мы же получили энергию!»       «Ох, Ильюша, вроде бывший студент, в башке куча умных книжек скоплена, а порой — беспросветный дурачок, как и все людишки…» — Оп, а вот и старая-добрая Наги окончательно вернулась. Сказать, что скучал по ней, к сожалению, язык не поворачивается. — «Что толку от энергии, если твои мышцы банально изголодали. В крови недостаточное количество питательных веществ, да и самой крови у тебя заметно так поубавилось. Эрий уж никак её не заменит… если только ты вдруг не научишься той странной технике марионетки, что заставляла двигаться трупы».       «Ох, только не напоминай мне о той жуткой истории, мы с трудом её смогли забыть…»       Дьявол, и хули теперь делать? Крови, блядь, видите ли, мало… Питательных веществ мало… Где я их тут возьму, вещества эти? Еда тут вряд ли где-то водится. Если только устроить охоту на упырей, зажарить и сожрать, уподобившись им же. Блеск!..       «Почему бы и нет?»       «Ты прикалываешься?! Пикник на обо… тьфу, в подземелье, едрить твою!..»       «Жарить и не обязательно — я без труда смогу освоить даже сырую и протухшую пищу, отделив нужные компоненты и распределив полезные по организму. Единственное — вывод наружу мусора будет происходить… скажем так, не самым приятным способом».       «Это-то ладно, переживу — я уже привычен к рвоте, частенько палёным пивом баловался по юности…»       Однако речь всё ещё была о поедании человеческой плоти. Отвратительно. Даже ради выживания это крайне сомнительная практика… Нет, что более важно — не пошлю же я девчонку искать и убивать для меня прячущихся в потёмках каннибалов, в самом-то деле! Да её там саму сожрут, если обнаружат — никакая магия не спасёт от неожиданного нападения! Идиотизм, да и только. Нужен другой план.       «Хотя, если подумать… — продолжила развивать прежнюю мысль Наги. — Да и плоть в общем-то не обязательна. Питательные вещества по организму разносит кровь, верно? Значит, достаточно освоить одну лишь кровь. В теории должно сработать».       «Супер! Из каннибала в вампиры! Это, конечно, в корне меняет дело, да!»       «Твои варианты?»       «Ну… Гх, да ёбаный ж ты…»       «И я о том же».       «Ладно, допустим, если я и соглашусь — это всё равно нужно искать того, у кого эту самую кровь можно испить. Это нас возвращает к предыдущему пункту об охоте на…»       «Источник крови стоит прямо перед тобой, гений».       «А?..»       Наши с Сири глаза встретились. Не знаю, какое выражение лица у меня сейчас сделалось, а вот её озадаченную мордашку я мог разглядеть в мельчайших подробностях… благодаря яркому свету не пойми откуда взявшегося в помещении масляного фонаря — странно, как я раньше не обратил на него внимание.       Чёрт, о чём я только думаю?! Эта тварь буквально предлагает мне обескровить мою хозяйку?! Навредить моему драгоценному ангелочку?!.       «С чего бы это я стала предлагать тебе вредить той, от кого зависит наша с тобой жизнь? — справедливо заметила Наги, что меня быстро успокоило. Но ненадолго. — В человеческом теле от четырёх до пяти литров крови, так? Жить он способен при кровопотере в тридцать пять – сорок процентов от общей массы, а полноценно двигаться — примерно при пятнадцати – двадцати процентах. В принципе, пол-литра крови должно хватить, чтобы выбраться отсюда и добраться до ближайшего безопасного места».       «Пол-литра… П-постой, ты же видишь её пропорции? Да сколько в этой мелочи крови-то может быть? Там и четырёх литров, наверное, не наберётся! Она на ногах едва стоять будет!»       «Не суть. От потери одной кружки крови даже подростки не умирают. Риск минимальный, имеет смысл попробовать».       Блядство! Да почему мне постоянно выпадает решать такие каверзные вопросы? Проклятье, словно в тех далёких кошмарах. Неужели я снова сплю?.. С трудом верится. Ладно я, но Наги бы, спустя столько попыток Минори заморочить мне голову, наверняка бы уже поняла, что сие — очередная ловушка. Нет, боюсь, теперь от моего решения действительно зависит чужая жизнь. Её жизнь. Сири. Я готов взять на душу любой грех… но только не причинение боли тебе. Это выше моих сил. Я скорей потрачу весь оставшийся у меня запал, чтобы любыми возможными словами спровадить тебя прочь. Мне не нужно спасение такой ценой. Я не хочу этого! В пизду всё!       — И-Иллиан? — будучи в замешательстве, осторожно позвала меня Сири. — Ты в порядке? Всё получилось? Почему ты не двигаешься? Что с тобой, скажи уже наконец!       И что мне тебе сказать, малыш? Что мне для подъёма нужна значительная доля твоей крови? И ты вот так согласишься на это? Поранишь свои нежные ручки? Позволишь опорочить свою чистую кровь моей грязной слюной? Даже если и так — меня от одной мысли об этом воротит. Неужто я буду готов опуститься до такого? Каким я после этого буду человеком? Значит, Илай по итогу окажется прав… Этот сукин сын одержит надо мной верх. Нет. О нет-нет-нет. Я ни за что не доставлю ему такого удовольствия. В данном случае цель нисколько не оправдывает средства. Он думает, я стал животным. Да неужели?.. А блядское животное способно на такое, а?!.       «Великая матерь пустота… Нет! Даже и не думай о!..»       — Ру… би.       — Что? Повтори, пожалуйста, я тебя плохо расслышала.       «Глупый человечишка, не смей!..»       — Ру… ка, — решительно выпалил я при очередном выдохе, каждый раз втягивая побольше воздуха. — Ру… би. Е… ё.       — Руби… руку? Ты бредишь, что ли?! Зачем?!       «Вот именно, идиот, зачем?! Пусть лучше она отдаст небольшую часть своей крови! Ты поступаешь неразумно!»       «Я понимаю, что скорей всего даже в обеих моих руках недостаточно крови, чтобы её можно было перенаправить в ноги и попытаться выбраться прежде, чем мышцы в обескровленных конечностях начнут отмирать и гнить, — смиренно проговорил я. — Но то ведь одна кровь, верно? А если помимо крови расщепить и само мясо, то…»       «Даже если полученных веществ хватит, чтобы заработали ноги — ты навсегда лишишься руки! — Наги охватила натуральная истерика. Как же она дорожит моим телом, аж отрадно становится. — Я не отращу тебе новую из воздуха! Ты ставишь здравое самочувствие девчонки превыше собственных конечностей?!»       «Ты не понимаешь, Наги, — я мысленно улыбнулся ей самой искренней и светлой улыбкой. — Даже волос с её головы ценнее всего моего тела».       «Н-н-ничтожество! Жалкое создание! Насекомое!..»       — Си… ри.       Моя неожиданная просьба окончательно вогнала девочку в шок, что та безмолвно, глупо открывала и закрывала рот, видимо, успев исчерпать весь известный ей словарный запас крепких словец и не найдясь, чего бы ещё такого высказать о моей персоне. Я бы мог вечность любоваться развернувшимся представлением, но у нас и правда немного времени — я в любой момент могу испугаться и передумать, с этим тянуть нельзя.       Я попытался изобразить настоящую улыбку, что оказалось куда труднее, чем в собственной голове, и нарочито мягче произнёс:       — До… верь… ся. От… руби. Ру…ку. До. Пле… ча. Про…шу.       К чести малявки, та довольно быстро собралась с духом. Как ни странно, Сири, без всяких вопросов, ругательств или жалоб, дрожащими ручонками, сопя и отплёвываясь, оттащила меня от стены, осторожно уложила спиной на пол и отвела левую руку так, чтобы предполагаемая режущая техника не задел бок торса или, упаси боже, голову — представляю, насколько широкий ей предстоит сделать размах, дабы вложенной силы хватило для разделения самой проблемной части тела: кости.       — А как быть с кровотечением? Иллиан, ты уверен?       «Как думаешь, ты успеешь в катастрофические сроки заставить кровь свернуться?» — серьёзно вопросил я у Наги.       «Да уж сделаю, что смогу! — дерзко огрызнулась та, но тут же смягчилась, видимо, примирившись с моим решением. — Прижечь не лишним будет».       — При… жги. По… том, — повторил я полученный совет девочке.       — Ну, х-хорошо, — волнительным голосом пробубнила она себе под нос и, встав в стойку, принялась что-то выводить пальцем у себя на ладони: сигил, полагаю. И правда волнуется — помнится, какие-то из техник ей удавалось производить и без этих манипуляций… ну да ладно. — Та-ак ты готов? Н-на счёт три, хорошо?       — Ж… ги. Ма… ляв… ка.       В ответ на моё устоявшееся, столь бесящее её обращение, девочка, вопреки ожиданиям, глубоко вздохнула… и наградила меня нежной улыбкой. Улыбкой, преисполнившей меня желанием жить как никогда прежде. Ничего. Лучше жизнь без руки… но человеческая жизнь. Жизнь с теми, кого ты любишь, и кто любит тебя в ответ. Даже если никто из них не признаётся в этом самому себе…       Комнату потряс резкий, глухой, но такой отчётливый, взывающий к рвотным позывам и самым дурным мыслям полутрещащий–получавкающий звук.       — Гх…       Через секунду в устоявшийся смрад гнили и дерьма вторгся ещё один запах, чуть более приятный на фоне остального.       — Гх…       Ну а ещё через секунду…       — Гхы-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!

Интерлюдия

      Булькающий предсмертный хрип постепенно затихал, возвращая сокрытому от людских глаз месту привычное затишье, изредка нарушаемое разве что далёким шуршанием крысиных лапок, звонко разбивающихся о воду капель… и прерывистого приглушённого дыхания. Их было двое. Мужчина в чёрных одеждах, утирая запачкавшееся лезвие предусмотрительно срезанным с чужой рубашонки кусочком ткани, не отрывал взгляда от второго, чьи широко распахнутые, теперь уже застывшие навсегда остекленевшие глаза будто осознанно отвечали своему врагу, устраивая финальную дуэль в "гляделки", поскольку тело более не отвечало зову хозяина из-за полученного, несовместимого с жизнью, глубокого ранения в шею.       Но убийца отнюдь не подвергся сентиментальности или душевному зову отпеть павшего пред ликом Тамоно, как это заведено у всех, кто тем или иным способом зарабатывает себе на жизнь сбором чужих жизней. Он не рассматривал уже мёртвого и потому не испытывающего потребность в чём-либо человека, но вслушивался в окружение, подозревая, что где-то могли притаиться и другие, успевшие сродниться с присутствующей в этих тоннелях тьмой, научившиеся использовать её себе в угоду… озверевшие от злобы и голода, а потому готовые скорей накинуться на превосходящего их по силе и опыту противника, нежели отступить и продлить себе жизнь, пускай хотя бы и ненадолго. Ведь против них ополчился весь местный люд. Они повинны в одном из наистрашнейших человеческих грехов — поедание себе подобных, — и за это их может ожидать лишь виселица. У них больше нет другого дома, кроме этих грязных вонючих катакомб, населённых такими же паразитами и прокажёнными, как и они сами, — крысами.       Выждав достаточное время, мужчина выбросил обагрённую тряпку в отходный канал, вернул кинжал в поясные ножны и только затем позволил себе расслабиться и устало вздохнуть. Он давно уж вышел за пределы обозначенной им же зоны "чистки", а значит с текущей работой покончено — эта часть подземной коммуникации безопасна, сюда ещё некоторое время никто не осмелится сунуться. Только в край обезумевшие, но от таких и засады толковой ожидать не придётся — серьёзных проблем это не сулит. Пинком отправив бездыханное тело в плавание по отходному каналу, дабы на нём не откормились крысы или, того хуже, собственные же собратья, мужчина вытряхнул из-под лицевой повязки уже утратившие свой аромат душистые травы, заменил их свежими, предварительно перетерев между пальцами, и настроился на долгожданный отдых по возвращению…       — Гхы-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!..       Когда докатившийся до слуха душераздирающий крик заставил мужчину встрепенуться и затаить дыхание в попытке как можно точнее определить направление и расстояние, где приключилась неизвестная человеческая трагедия. В переплетённых друг с другом тоннелях звук без труда распространялся на добрые полмили во всех возможных направлениях, что и сверхчувствительный слух не требовался, если источник ближе, чем в сотне ярдов. Выругавшись и перехватив поудобней вновь обнажённый клинок, человек в чёрных одеждах мягкой поступью потрусил в выбранном направлении, вслушиваясь в темноту перед собой и стараясь держаться вдоль ближайшей стены — сложнее будет углядеть издалека, если кто из уцелевших людоедов хоронится поблизости.       Поворот направо. Затаиться подле угла, прислушаться. Тихо. Сместиться за угол и двигаться дальше вдоль стены. Узкий потолочный лаз на соседнюю ветвь по левую сторону. Снова затаиться, прислушаться. Осторожно, придерживая поясные сумки, чтоб не бряцали ничем, подтянуться, влезть ногами вперёд, рывок, мягко приземлиться на четвереньки, равномерно распределяя вес тела и снаряжения во избежание шума. Не поднимаясь, затаить дыхание, снова слушать — здесь уже проходит водосточный канал, не в пример чище и свежее отходника, шансы наткнуться на мигрирующих человеческих паразитов увеличиваются в разы. Ничего, в отличии от отходников, здесь, вдоль всего канала, в потолке зияли решётчатые ливневые стоки, пропускающие солнечный и лунный свет, достаточный, дабы не озабочиваться рисками угодить в западню — беги себе не раздумывая, разве что головой покрутить не забудь перед очередной развилкой.       Спустя непродолжительный забег по намеченному маршруту, мужчина резко затормозил и поднял взгляд на торчащий между кирпичами, свисающий с потолка крохотный обрывок белой ткани, хорошо различимый даже для отвыкшего от полутьмы глаза… если, конечно, знать, куда смотреть. Но задерживаться на месте подолгу он не стал, лишь заметно сбавив шаг и начав пристальней всматриваться перед собой: на стены, потолок, под ноги. Тут и там поблёскивали растянувшиеся вдоль тоннеля тонкие нити, кои ловкий и бесшумный убийца преодолевал грациозно, можно сказать буднично, вымеряя каждое движение рукой, ногой, периодически изворачиваясь всем торсом, не забывая также придерживать и поясные сумки с ножнами — к счастью, дождь под землёй угрозы не представлял, посему широкополая плащ-накидка, сулившая серьёзные затруднения в перемещении такого толку, предусмотрительно осталась в убежище.       Вот и он — укромный маленький коридорчик, в конце коего проглядывалась широкая, в большую часть стены, дверь, выдаваемая своими слабо подсвеченными жёлтым светом, характерными для проёма, щелями. За этой дверью-стеной имелся источник света, там обитала жизнь. А значит тот жуткий крик с огромной вероятностью мог исходить отсюда. Следует проверить. Мужчина уверенным шагом двинулся вперёд, неспешно, бесшумно, с осторожностью; лишь пальцы нервно перебирали по рукояти крепко стискиваемого ими кинжала. На лице также угадывалось напряжение: брови опущены, глаза прищурены, губы, освобождённые от повязки с травами, чуть подрагивали, то ли от желания исказиться в отвращении, то ли прошептать что-то вслух.       Сквозь щели ничего не разглядеть — слишком узки. Выбора нет. Мужчина что есть силы надавил на плиту всем имеющимся весом, прекрасно понимая, что в такой замкнутой среде малейшее трение плотно прилегающих друг к другу камней распространит неизбежный шум минимум ярдов на тридцать — площадь самой большой из подземных коморок.       Ввалившись внутрь, он без раздумий принял боевую стойку, бегло выискивая взглядом любое малейшее движение или иной признак присутствия в помещении кого-либо живого. Догорающий крупный костёр освещал лишь часть комнаты, ближнюю ко входу, и притаившихся в противоположном углу двух человек возможно было выделить разве что по очертаниям фигур. Очень смутным и приблизительным, поскольку один, сидячий, значительно загораживал другого, лежащего в неестественной позе. Подобравшись поближе, мужчина заметил образовавшуюся между этими двумя небольшую тёмную лужицу. Определить цвет в потёмках не представлялось возможным, а поселившееся внутри беспокойство не позволило явившемуся протянуть руку, коснуться пальцами жижи и изучить оную на предмет запаха и консистенции. В этом не было острой необходимости — имелись вопросы и посущественней, нежели природа непонятной субстанции на полу.       Наиважнейший из таких визитёр решился задать напрямик тому, кто находился в положении сидя и держал голову прямо… а значит был всё ещё жив, чтобы отвечать на вопросы:       — Что произошло?       Сидящий спиной к огню человек так ни разу и не двинулся с самого появления мужчины в чёрных одеждах. Казалось, он вовсе не замечал ничего вокруг, будто пребывая во сне. Но широко раскрытые, глядящие на другого, лежащего рядом, человека блестящие глаза не позволяли укорениться в первичном предположении — их обладатель был в сознании.       — Ты в порядке?.. Эй? Очнись же. Приди в себя…       Вернее сказать, обладательница.       — …Мино!       Мужчина грубо обхватил пальцами бледное женское личико и развернул к себе, заставив перевести пространный взгляд её белых слепых глаз на себя, словно стремясь разрушить некую остаточную связь между ней и заваленным набок человеком с перетянутыми за спиной руками. Наконец женщина заметила присутствие явившегося гостя и, с трудом разлепив высохшие губы, попыталась подать голос, но на выходе получилась неразборчивая мешанина из отдельных глухих звуков. На что мужчина невольно вздохнул — в её нынешнем состоянии вменяемых объяснений ближайшее время получить явно не выйдет, — выругался про себя, одарил напоследок презрительным взглядом лежащего и направился к неприметному напольному лазу, ведшему в помещение ярусом ниже, где хранились начавшие худеть запасы дров и неприхотливого засушенного провианта: требовалось "подкормить" как огонь, так и самих себя.

***

      — …Ты шутишь?       Илай застыл с поднятой в воздух кружкой, недоверчиво прожигая слепую послушницу взглядом, что той пришлось самостоятельно протянуть руки и осторожно забрать горячий сосуд с поднимающимся паром от свежезаваренных горьких, но чрезвычайно полезных трав.       Сделав маленький глоток и откашлявшись, Мино оставила прозвучавший вопрос без комментариев, ограничившись кратким покачиванием головы.       — Мы столько всего перепробовали… — крепко сжав переплетённые между собой пальцы и уткнувшись в них подбородком, задумчиво пробормотал бывший прецептор. — Женщины, старики, дети… чужаки, знакомые, близкие соратники… В конечном счёте эта тварь всегда одерживала верх и творила, что ей заблагорассудится, не считаясь ни с общественной моралью, ни с желаниями собственного хозяина. Каждая последующая неудача только укрепляла мою уверенность — у пацана нет никакой силы воли, нет никаких настоящих привязанностей. Нет того, что было бы ему хоть сколько-то дорого… Тамоно его раздери, ты сказала, что даже его любимицу-эльфийку не минула участь остальных. А тут? Он не просто смог сохранить над собой контроль, но и готов был…       — Да, — восприняв затянувшееся молчание как окончание монолога, подхватила мысль женщина и утвердительно кивнула. — Он осознанно предпочёл поглотить часть собственного тела, нежели отпить у девочки незначительную даже для её организма пинту крови. И если решение употребить в пищу даже сырое мясо при подобных обстоятельствах можно назвать обоснованным, то усвоение желудком одной только крови для насыщения органов и мышц необходимыми компонентами жизнедеятельности — весьма необычное явление. Если мы говорим о человеке. Это существо способно производить столь сложные манипуляции с биохимическими соединениями и даже отдельно взятыми элементами… Крайне любопытно.       — Так, послушница, заканчивай со своими странными рассуждениями и сосредоточься на главном, — раздражённо буркнул Илай, пожёвывающий сухари из вскрытого суточного походного рациона. — Чего мы добились за прошедшие два юби? Единственное, что пока хоть каким-то образом способно держать пацана в узде — девчонка Ванберг. Да и то ещё неизвестно, надолго ли, а главное — каким образом. Как нам это использовать? Не просить же её круглосуточно присматривать за этим дурнем, в самом-то деле. А если и удастся договориться — где гарантии, что он попросту не сбежит от неё?       — Исходя из скорости сокращения сердечных мышц и повышения температуры тела — он будет только рад оказаться под её постоянной опекой и вряд ли сбежит по собственной воле, — с самым что ни на есть серьёзным лицом Мино неожиданно выдала нечто, больше походящее на шутку. У женщины всё ещё слабо получалось верно истолковывать атмосферу и настроение беседы…       Чего Илай, разумеется, знать не мог, в связи с чем поступила немедленная реакция. А именно — ругань на гневных, повышенных тонах, что бедняжке пришлось поспешно прикрыть чувствительные уши и недоумённо ожидать выгорания мужского запала, не имея сил и возможностей как-то повлиять на вспыхнувший, казалось бы, из-за такого пустяка конфликт.       Но помощь явилась внезапно и с неожиданной для всех стороны. Обещавшая быть долгой нравоучительная речь Илая оборвалась на полуслове, когда по комнате раскатился глухой булькающий звук, в коем с трудом угадывался обычный человеческий хохот. Догадаться, что являлось его источником, было совсем не трудно — в помещении присутствовали всего три живых души, двоим из которых, беря во внимание их напряжённые лица, было совсем не до веселья.       — Какие же вы, людишки, забавные… — прозвучал охриплый голос из окутанной тенями дальней части помещения. — Подумать только, смогли загнать меня в тупик… И всё равно не можете нанести решающий, обрубающий любые пути отхода, удар. Ху-ху-ху. Ну и? Ради чего были все эти потуги? Ваш примитивный животный мозг не в силах совладать с мощью высшего существа. Ху-ху-ху…       — Кем бы ты там себя ни считала, Наги, или как он там тебя нарёк, — ровным тоном ответила на её подтрунивания Мино, — но пока ты являешься узником тела Иллиана — ты мало чем превосходишь любого другого человека. Только не в том, что касается разума.       — Ты о чём? — развернулся лицом к женщине Илай, не к месту поддавшись праздному любопытству. — Её сила и правда выходит за границы простого человека… имел неудовольствие наблюдать воочию.       — Вся возможная сила этой сущности завязана на основных пяти чувствах человека, — терпеливо принялась пояснять она. — Она может преобразовывать полученную извне энергию и укреплять-усиливать носителя, но не более того. Скажем, если носитель не способен ходить по воде, не знает нужных техник, то и она никоим образом не сможет заставить тело держаться на поверхности. Как и положено паразиту, она не расположена к обучению и незнакомым носителю действиям — только к использованию уже имеющихся ресурсов и знаний.       — И ты всё это узнала за считанные юби?       Мино молча допила свой напиток, одним своим довольным видом дав партнёру понять, что дальнейшие пояснения излишни.       — Т-ты… Тц. Ты слишком высокого мнения об этом маленьком сером мешочке биохимических элементов и электрических импульсов, — доселе расслабленная и язвительная Наги вдруг встрепенулась, ощетинилась и перешла на угрожающий полурык, словно уподобляясь тем самым животным, с которыми постоянно сравнивала род человеческий. К её чести, ненадолго, вскоре оборвав себя надменным смешком под нос и возвратив прежнюю маску бахвальства и самоуверенности. — Прими мою похвалу, эволюционная погрешность, твой первый эксперимент сумел обескуражить не только мою ручную зверушку, но и меня саму. Ну? И что дальше? Спустя бессчётное количество провалов вы получили один единственный положительный результат. Превосходно. Но вы правда думаете, я позволю вам его закрепить? Позволю вот так запросто помыкать собой, как раньше? Когда я наконец смогла почувствовать долгожданный запах безграничной свободы? Ка-ка-я пре-ле-сть.       Последнее предложение Наги весело пропела, отчеканивая каждый слог и озорно покачивая сальной, изобилующей грязными сосульками взмоченных по́том волос головой своего истощённого бессознательного хозяина, отчего Иллиан под её контролем походил скорей на оживший труп, нежели на человека.       — Ты сама преисполнена иллюзиями, если полагаешь, будто мы тебя отпустим, не добившись нужных нам результатов, — предпринял попытку присмирить оголтелую тварь Илай, начавший терять немногое имеющееся у него терпение, отчего был вынужден подняться на ноги и начать прохаживаться вокруг костра, чтобы хоть как-то отвлечься от пробуждающегося внутри желания.       — А что такое? Неужто убьёте мальчика? — начала провоцировать в ответ та с нескрываемым удовольствием, что стремительно выделяющаяся во рту слюна начала мало-помалу стекать тонкой ниточкой вплоть до самого пола, чудом минуя грудь и скрещенные для наиболее уверенного положения сидя ноги. — Несчастную жертву обстоятельств, коим двигали если и не самые благие, то уж всяко не самые порочные цели…       — Мы здесь не на суде, чтобы выяснять мотивы и разбираться в следствии, — твёрдо произнёс мужчина. — Моя задача — оградить невиновных жителей от такого монстра, как ты. И если для этого потребуется отнять всего одну жизнь — да будет так.       — Невиновных, мда-а-а? — Два круглых огонька глаз, глядящих на людей из тьмы, преобразились в тонкие линии хитростного прищура. — Хо-о-о, ты, вероятно, говоришь о той пышногрудой лисице, чьей жизнью я пригрозила, если ты вздумаешь вставать у меня на пути?       — Ты не представляешь, на что способен человек, если начать угрожать его близким.       — Да, я так и поняла… — её тон неожиданно сменился на куда более серьёзный, под стать Илаю. — Как глупо. Ставить чью-то жизнь… Нет, чьё-то благополучие превыше собственной жизни. Нелогично. Абсурдно. Немыслимо…       — Человек — один из немногих биологических видов, чьё поведение никогда нельзя предсказать на сто процентов никакими математическими формулами и расчётами, — с улыбкой произнесла наблюдающая за танцующими лепестками кострового пламени Мино. — Мы слабее и медлительнее антропоидов. Мы не так ловки и искусны, как алвы. Однако присущие людям изобретательность и смекалка позволили нам выживать на протяжении тысяч якум и удерживаться на вершине пищевой цепи наравне с другими разумными расами.       — Не сравнивай эти простейшие суповые наборы с высшими созданиями самой Матери Пустоты, — с гордостью вымолвила Наги, сплёвывая остаток слюны под ноги проходившему неподалёку Илаю.       — Вот только почему-то все известные мне "высшие создания" находятся в прямом подчинении, как ты изволила выразиться, "простейших суповых наборов", — голос женщины нежданно приобрёл насмешливые нотки. — Надо сказать, ты куда менее покладистая своих сородичей, с которыми мне доводилось иметь дело. Иллиан и правда бестолковый человек, раз сумел так тебя распустить…       — Что?! — Всё былое величие Наги как ветром сдуло, уступая место слепой бушующей ярости. — Ничтожество! Насекомое! Низшее звено! Как смеешь смотреть на меня свысока?! Раздавлю! Истреблю! Уничтожу!..       — Чёрный плащ, — медленно встав с насиженного места и демонстративно развернувшись к твари спиной, Мино обратилась к Илаю усталым тихим голосом, практически заглушаемым нескончаемым потоком гневной брани. — Выведи меня наверх, пожалуйста, на свежий воздух. Мне требуется восстановить силы, чтобы как можно скорее приступить к следующему опыту.       — Конечно, — растерянно пробормотал мужчина, косо поглядывая на исходившую желчной слюной тварь на протяжении всего короткого пути до заветной двери.       Истошный вопль сущности окончательно стих только когда эти двое миновали несколько тоннельных развилок, потратив некоторое время на безопасное преодоление расставленных ловушек, и уже подходили к лазу, расположенному над одним из заброшенных производственных цехов.       — Ты в порядке?       Оказавшись наверху первым и подстраховав взбирающуюся по лестнице следом слепую спутницу, Илай впервые за проведённое вместе время справился о её самочувствии.       — Как сказать, — с проступившей на устах ироничной улыбкой ответила Мино, с облегчённым вздохом ступая на твёрдую поверхность обеими ступнями и оправляя платье. — Для простого человека, кто вынужден спать не более часа, тратить немногие скопленные крохи сил на сомнительное предприятие и большую часть времени обитать в сыром затхлом помещении, мне кажется, я держусь вполне себе бодро.       — Прости, — со всей возможной искренностью произнёс он, потупив взгляд. — Я бы не просил тебя быть поблизости, будучи уверенным, что в случае необходимости справлюсь с… этим в одиночку. Я и сам сейчас не отказался бы ополоснуться и поесть чего-нибудь более стоящего, нежели сухой паёк.       — Это верно. Несмотря на заметное ослабление, она всё ещё может представлять угрозу. За моё самочувствие не беспокойся. Мне приходилось спать и в менее комфортабельных условиях, как и питаться на порядок худшей пищей. Что важнее — как долго я смогу продержаться без здорового отдыха на одних травах. Я трачу сил больше, чем успеваю восстановить, мой мозг работает на пределе возможностей почти полных двое юби. Велик риск возникновения непоправимых повреждений психики.       — Судя по услышанному от пацана, будто ты до этого была здорова на голову?       На сей раз Илай предпринял попытку разрядить накалившуюся обстановку первой пришедшей на ум шуткой. Но, как и ожидалось, женщина плохо воспринимала чужой юмор и лишь пожала плечами, оставив услышанное без комментариев.       — А эта Наги довольно вспыльчивая для эдакой… монетной сущности?.. или как-то так, — кашлянув от возникшей неловкости, вместо ненужных извинений мужчина решил сменить тему.       — Имманентной, да, или метафизической. И как я говорила помимо прочего… — Женщина глубоко вобрала в себя свежий ночной воздух и с чувством пустилась в излюбленные разъяснения. — Она по своей сути сродни паразиту, что использует имеющиеся у носителя пять чувств. Через них она принимает всю внешнюю информацию и реагирует схожим со своим хозяином образом. По большей части. Я так думаю. Говорить наверняка проблематично без длительных наблюдений.       — Поэтому тебе удалось запутать не только пацана, но и её саму, — больше утвердительно, чем вопросительно молвил он, задумчиво разглядывая множественные крупицы щебня и пыли под ногами. — Но у меня закрадывается такое чувство, будто мы и правда зашли в тупик — долю смысла её слова, как ни прискорбно, несут. Стоит ей разобраться, как работают твои иллюзии — мы потеряем наш главный рычаг давления и придётся искать иной способ… Или же…       — Убить его?       Мино с самым невозмутимым видом озвучила крутящуюся в головах обоих отнюдь не радостную мысль, чему вырвавшийся сквозь зубы гулкий вздох Илая лишь послужил подтверждением. Оба понимали, к чему приведёт исполнение такого решения. Особенно тайного, не оговорённого с той, кто так или иначе узнает правду. А узнав — неизвестно, какую реакцию за сим выдаст. В одном парнишка оказался прав: у того с девочкой установилась поистине нерушимая связь, оборвать которую без последствий невозможно. Особенно когда у этой девочки в руках образовывается серьёзное сосредоточие власти.       — Жаль терять столь ценный образец для исследований, — добавила, размышляя вслух, спутница. — До чего ужасное расточительство…       Илай молча отвернулся и устремил взгляд на выглянувшее из-за туч, едва различимое через замызганное окошко ночное серо-бежево-коричневое светило, не пожелав развивать данную мысль. Или же попросту не найдясь с должным ответом ввиду испытываемой неприязни к такому решению вопроса вплоть до тотального отрицания всей ситуации по выше описанным причинам.       Адъютанты никогда не заглядывают далеко в будущее. Им это без надобности — за них всегда думали другие. И мужчина уже начинал искренне скучать по тем простым и беззаботным временам, когда он был простым соглядатаем.

Конец интерлюдии