Наследие богов

      «…Повелел тогда Ильтрес-харрун быстрейшим скакунам племени его разделиться на четыре стороны в поиске источника воды живительной да плодов сочных, ибо голодом страшным и светилом палящим изнемогал народ. И сорвались скакуны, отобрав лучших из животины и внеся в них всё имеющееся; и хор молитвенный сопровождал их на пути сём соплеменников страждущих, надеждой томлённой в сердцах.       Весть отрадная, принесённая, когда тени устремились прочь по темнеющему песку: в одном гыкхлыме — что значит "звать", на расстоянии слышимого крика — по правую руку от закатного солнца родник зеленистый раскинулся с деревьями плодовыми и кустарником ягодным. Одна неурядица — облюбован он племенем незнакомым, насиженным. "Сколько способных держать оружие?". "Арым!", что значило отряд, около тридцати сабель. Расхорохорился Ильтрес-харрун — одних мужчин в его племени насчитывалось за пятьдесят сабель, а и женщин с юношами, пригодных к воинству, не меньше. Изгнание нежеланных с земли плодородной несущей грезилось ему уже свершившимся и безоговорочным. И изъявил он воинственно волю свою — поднять оружие и выдвигаться в наступление.       Взбрыкнула лошадь статная, что Ильтрес-харрун чудом в седле удержался — путь вождю преградил юноша, младой целитель и ученик ведуна верховного племени его. "Почто зло намереваешься учинить невинным людям сим, харрун? — с чувством вопросил юный волшебник. — Иного пути иль нет? С добром и улыбкою войти в земли занятые, как гости дорогие, душа твоя ожесточённая не примет? Наследие предшественника твоего, Нагим-харруна, отца твоего, схоронить в песке желаешь, как заветы, так и память его?". "Место своё уразуметь должен ты, Кейю, коли сгинуть в пустыне намерений не имеешь". Рассвирепел Ильтрес-харрун от неповиновения кощунственного в рядах племени кочевого его, и проучить наглеца удумал, подавшись за мечом большим и грозным, лошадью носимым. И вой страшный разнёсся над головами кочевников: не успел клинок к небу возвыситься — металл, некогда твёрдый и прочный, ныне стекал с руки и спины Ильтреса-харруна, подобно маслу растительному кипящему. Не сдержал юноша нрава ретивого и пылкого, как и обещание, данное клятвенно учителю своему, нарушил — к силе, данной ему высшими духами, не прибегать, а словом праведным к разуму склонять. Не было мочи потворствовать и далее бесчинству, неотступно следовавшему за новоуседшим харруном, и немо зреть покорных, страшащихся слово неодобрительное против молвить, радея за благополучие себя и близких.       Сбросила харруна в страхе лошадь его верная, и обратил он лицо, полнящееся боли и злобы, к затмившему закатное светило, подобравшемуся к нему юноше. "Джаррег мне новое имя, Ильтрес. Сын, избранный духами высшими, наставляющими меня. И сказали они слово своё: Довольно. Путь, избранный тобою, — путь разрушения, разобщения и горевания. Так впредь ступай по нему сам, разрушенный, разобщённый, преисполненный горечи и одиночества".       И окинул юный Джаррег братьев и сестёр своих, растерявших речи дар, и повёл их к роднику пустынному со сложенными мечами и копьями, вооружившись словом добрым и сердцем открытым. Непоколебим был юноша — дарованная ему сила убережёт от напасти всякой. Неси людям свет, и лишь на тьму отвечай тьмой. Так началось становление Джаррега как самого молодого из харрунов, ведомого намерениями не разграбления, присущего многим кочевникам, но объединения всех обитателей пустыни под единым знаменем в надежде установления всеобщего мира и порядка».       Я поспешно захлопнула книгу и потянулась за оставленным лежать в траве бурдюком с водой — от столь долгого чтения вслух горло нещадно щекотало от сухости.       — А дальше? — в нетерпении воскликнул кто-то из ребятишек.       — А дальше идёт следующая глава, с которой мы ознакомимся уже после ужина, — блаженно молвила я, наслаждаясь расходящейся по нутру приятной прохладой. Удивительно, как под таким палящим солнцем вода ещё не вскипела. И это пока ещё Имаки — страшно представить, что нас ждёт в цукате Каена. — Разумеется, если кому-то интересна эта древнятина.       — Интересна! Очень! — хором заголосили если не все, то вне сомнений бо́льшая часть собравшейся аудитории.       — Вы её слышали, безобразники, — решительно махнул рукой поднявшийся с земли Райли, извечно берущий на себя роль неотёсанного няня. Но нельзя не признать, свою неопытность он с лихвой компенсировал привязанностью своих подопечных и собственным неисчерпаемым энтузиазмом. — Леди Сириен желает отдохнуть. Ступайте, поиграйте во что-нибудь. Только будьте на виду, хорошо?       — Да-а-а, — также хором ответили они и шустро разбрелись по всему обширному заднему двору поместья.       — Сая, и постарайся впредь поумерить свою прыткость в активных играх! — выкрикнула я вслед удаляющейся с остальными девочке-эльфийке, на что та задорно рассмеялась и помахала мне ручонкой.       — Какой же интерес в соревновании, где соперник тебе всячески поддаётся? — усмехнулся присевший рядом Райли, как только убедился, что никто не исчез из поля его бдительного наблюдения.       — А какой интерес в игре, где всегда выигрывает один и тот же человек? — метко подметила я в ответ, аккуратно отложив книгу на травку под собственную тень.       — Если бы человек… — пространно произнёс тот. — Когда природа изначально ставит нас в неравные условия, от этого только сильнее обида.       — Неужто против эльфов что-то имеешь? — наградила я парня хитрым прищуром, не с целью упрекнуть, а просто поиздеваться: он не из тех людей, кто склонен к подобным предрассудкам, просто не всегда способен верно изъясниться. — Природные таланты ничто без должного развития и обучения. Думаешь, я с детства могла свободно манипулировать стихиями? Отнюдь. Всё благодаря образованному и терпеливому учителю.       — Мне трудно спорить о том, в чём я ничего не понимаю. Простите, если сказал что-то плохое.       — Вот опять. Вы все как один. Иметь свою позицию по тому или иному вопросу и не соглашаться с кем-то — это нормально. Здесь нет ни плохого, ни хорошего, это просто мнение. Не извиняйся за него даже пред ликом самих богов.       — Д-да, простите.       — Что я только что сказала?!       — Ой, я не то хотел… — Бедолага уже не знал, куда деваться под гнётом моего недовольного взора, отчего поспешно добавил. — П-пожалуйста, давайте просто забудем об этом.       На что я не смогла сдержаться и кратко рассмеялась. На удивление, это сбавило градус напряжения у обоих, и Райли охотно поддержал меня искренней улыбкой.       Сей юби просто потрясающий. Жара от яркого, вольготно чувствовавшего себя на ясном голубом небе солнышка разбавлялась дуновениями прохладного северного ветерка, создавая абсолютную гармонию. Морозная суровая Фуго вспоминалась как страшный сон и её место уже как вторую эробу занимала тёплая изнеживающая Имаки. Любопытно, что нас будет ожидать в цукате Каена, символично зовущейся «сезоном огня»? Изо льда да в пламя получается. Хи-хи…       А вот Юм-Юм, что переехала жить к нам вместе с заботящимися о ней детьми, пекло не переносила и большую часть времени предпочитала рыскать по погребам и другим тёмным прохладным местам, лишь на сон грядущий заглядывая в детские опочивальни и устраиваясь на свободных участках матрацев. Меня до сих пор не отпускал стыд: как я вот так запросто могла забыть о питомце? О котором мы не то чтобы много и заботились, а я так и вовсе старалась лишний раз "этого" не касаться — ну не люблю я такого рода живность, ничего с собой не могу поделать. И тем не менее оно живое существо, лёгшее бременем и ответственностью на наши плечи. Конечно, свою лепту внесла спешка и суматоха ввиду всей той истории с укрыванием нас от глаз городского совета… Ах, такое себе оправдание.       Сама же маленькая ушастая хозяйка, когда я осторожно поинтересовалась об этом, едва сама завидев играющее с детьми животное и вспомнив о его существовании как таковом, ответила коротко и без лишних раздумий:       «Она убежала после того разразившегося между вами с сэмпаем, тётей Шарин и дядей Гейлом скандалом, и после я её не видела. Тебе я не сказала, так как ты вскоре слегла с лихорадкой. А после переезда уже было поздно поднимать эту тему».       В который раз с волнением отмечаю, что Сая мыслит слишком взросло для своего малого возраста. Это моя вина. Я не была достаточно ответственной, и ей пришлось взвалить часть ответственности на себя. Так не должно быть. Это неправильно.       Хвала Канто, что в итоге зверька нашёл Иллиан. Наверняка и сам о ней не помнящий, но чудом обнаруживший несчастное брошенное животное в уже оставленной нами комнате, и ещё бо́льшим чудом умудрившийся её не угробить в своём хаотичном бытие… Вот только что он там вообще делал?       О том, что Иллиан всё это время присматривал за нами, я узнала вскоре после воссоединения и обустройства в новом доме. Как ни странно, не от него. Об этом обмолвилась Шарин — уж и не вспомню, к чему это было сказано: я на тот момент пребывала в подвешенном состоянии и не могла здраво мыслить. Не настолько, чтобы придать услышанному какое-то значение. И всерьёз задуматься об этом мне помогли россказни старика о похождениях Иллиана, в том числе и связанные со зверьком. Если Иллиан смог найти маленькую и шуструю Юм-Юм в пускай и не большой, и всё же плотно обставленной мебелью и вещами комнате, да ещё вскоре после нашего ухода — это как минимум означало, что он регулярно посещал нас, покуда я пребывала в болезни. А когда обнаружил нашу пропажу, осмелился проникнуть внутрь, где по удачному стечению обстоятельств и прятался возвратившийся домой зверь. И от этих мыслей мне стало несколько… жутковато. Он таким образом продолжил наблюдать за нами и на новом месте жития? Как часто и в какое время юби? За моим чтением? За домашними хлопотами Саи? За нашим совместным обедом в общем зале?..       За принятием мною ванны или банных процедур?!       Тут уж моё сознание предпочло попросту отключиться и дальнейшее развитие столь обескураживающих мыслей, к моему превеликому счастью, не последовало. Позабыть бы ещё о них вовсе…       — …плохо…       — А?       Купаясь в лучах солнца личиком и полной грудью вдыхая свежий воздух, я окончательно забылась в своём хорошем настроении — и не очень здоровых воспоминаниях, благо те быстро улетучились и позволили сосредоточиться на куда более приятных вещах, — что совершенно не обратила внимание, когда Райли успел поникнуть, с мрачным лицом неотрывно глядя куда-то в сторону близ расположенной от основного здания конюшни, где я, отследив направление взора, не сразу заприметила расположившихся у стены под тенью двух ребятишек. Мальчик и девочка, оба не старше десяти-двенадцати якум. Я намеревалась было переспросить, что плохого в уединении двух ребят от сторонних глаз — может, какие-то общие секреты обсуждают или испытывают друг к другу того рода симпатию, которую постеснялись выражать на публике. В конце концов, любви все возрасты покорны. Однако, стоило мне приглядеться получше — прорезавшаяся улыбка вмиг исчезла. Мальчик выглядел озабоченным и скованным, старался держать некую дистанцию от неподвижной, глядящей куда-то перед собой пустым отчуждённым взглядом девочки, что-то периодически бормотал ей, на что последняя никак не реагировала, будто рядом с ней вовсе никого не было. Охарактеризовать увиденное иначе чем «плохо» и впрямь тяжело.       — Они всегда сами по себе? — осторожно поинтересовалась я у Райли, почуяв необъяснимую, нарастающую вокруг него тяжесть. — Не помню, чтобы вообще видела этих двоих вместе с остальными.       — Калли, — нехотя произнёс Райли, как я поняла, тем самым представив мне девочку. — У неё… не знаю даже, как это объяснить. С того самого юби она стала очень замкнутой, ни с кем не общается, её мало что способно заинтересовать. Симон, — кивком головы указал он на соседствующего мальчика, — её старший брат, бо́льшую часть времени о чём-то с ней беседует… Не представляю, как у него это выходит: это как со стеной разговаривать, без преувеличения. А если подумать, какой у него был выбор? Лишившись нескольких пальцев на ноге, ему сложно участвовать в активных играх. Да и какое тут веселье, когда с родным человек творится… такое? Его стремление окружить заботой и теплом сестру вполне понятное.       Верно. Я и позабыть успела, какой ужас некогда испытывали эти дети. Многие это преодолели и чувствуют себя более-менее довольными жизнью. Но, как наглядно можно лицезреть, не все смогли оставить прошлое позади. Иллиан, кажется, предпринимал какие-то усилия на этом поприще, помогал если и не забыть пережитое, то значительно сгладить углы. Не знаю подробностей, об этом мне обмолвился тот же старик — сам Иллиан, как и всегда, предпочитает отмалчиваться обо всём, что касается непосредственно его персоны. Почему ему так сложно принять тот простой факт, что он способен делать что-то хорошее и для других? Его разум для меня потёмки…       Ох, великий Канто, и снова всё свелось к нему. Больше думать не о чем, кроме как об этом эгоисте, что исчез с концами и не кажется на глаза уже третий, пекло его поглоти, юби! Где его только Тамоно носит?!.       — Вы это о дяде Иллиане?       — Э? — Я что, всё это вслух произнесла? Ах, поглоти меня… — Н-нет… ну, то есть да, но… Ай, не важно. И правда, нашла о ком думать. Великовозрастный детина. Хочет гулять непонятно где — дворцовой плиткой ему дорога.       — Ну да, я тоже обратил внимание, что давненько его здесь не видывал, — не обратив на мою немотивированную раздражительность никакого внимания, начал рассуждать вслух Райли. — Ох, точно, а ведь не его одного.       — О чём ты? — озадаченно покосилась на него я.       — Об этом не говорят прилюдно… — Паренёк настороженно огляделся на наличие поблизости посторонних ушей, прежде чем осмелился продолжить. — Но Паки, бездна его поглоти, любит всюду "греть уши". Так вот. Он слышал, как отдыхающие после смены адъютанты обсуждали пропажу двоих своих. Прошлой ночью, пока все спали, за ворота высылали поисковую группу. Но, как мне кажется, ничего пока не прояснилось.       В растерянности я не смогла произнести ни слова, но Райли высказался за нас обоих, шепотом добавив:       — Что-то очень неладное происходит, а нас стараются держать в неведении. Мне это совсем не нравится.       И ведь не поспоришь. Казалось, только жизнь начала налаживаться — и вот опять какой-то круговорот тайн и интриг.       Вдобавок у меня ещё и возникло острое ощущение, что во всём этом непременно должен быть замешен он. Я уже поняла: если случается нечто из ряда вон — к этому, очевидно, приложил руку Иллиан, вне всяких сомнений.       Понять бы теперь, что с этим делать. Узнав обо всём, молча отсиживаться в сторонке выше моих сил. А если в следующий раз в беду попадёт кто-то из детей? Нет, не хочу сказать, что мне не жалко взрослых людей. Но у сильных и обученных имеются несравненные преимущества перед хрупкими и несмышлёными, это очевидно — в первую очередь защищать следует слабых, и только потом остальных. Мне это видится более правильным. Ко всему прочему…       — Ия-я-я-я-я!..       В пелену глубоких мыслей ворвался истошный, как у свиньи на закланье, тоненький визг, отчего по телу раскатился неприятный разряд, заставивший встрепенуться и нервно заозираться по сторонам. Моему примеру последовал и рядом сидящий Райли.       — А-а-а-а! Нет-нет-нет-нет! И-и-и-и-и-и-и!..       — Калли? — в едином порыве вырвалось у нас обоих, когда источник суматохи был успешно выявлен.       Мы впопыхах кинулись на помощь, не разбирая дороги и возможных кочек-ямок… и даже не осознавая, что, собственно, послужило причиной такой странной реакции — просто не до того сейчас. С расстояния проглядывалось немногое: дрожащая, словно от пронизывающего холода, и хватающаяся за голову Калли да корчащийся на земле и что-то неразборчиво шипящий под нос Симон. Достигнув места, мы с Райли, не сговариясь — так уж само собой вышло, — разделились между ребятишками: он склонился над скрючившимся в позу эмбриона мальчиком; я присела подле тяжело дышащей, успевшей притихнуть, но всё ещё крепкой хваткой впившейся пальцами в растрёпанные волосы девочки. Она сидела, прислонившись к стене и подобрав колени к самому торсу, отчего разглядеть какие-то внешние повреждения кожи, будь то порезы или синяки, не представлялось возможным. Впрочем, заглянув в её округлившиеся, если не сказать одичавшие, глаза, быстро стало понятным, что кричала она отнюдь не от боли. Такой вид более походил на сильный испуг или шок. Боги, да что здесь произошло?       — Калли? — тихонько позвала я бьющуюся в судорогах девочку. — Ты меня слышишь? Что тебя так напугало, милая? Пожалуйста, поговори со…       — Стой!.. — хором воскликнули оба мальчишки, когда я почти протянула к ней руку и вот-вот собиралась коснуться макушки.       — Не-е-ет! — Реакция последовала столь внезапная и стремительная, что я сперва одёрнула расцарапанную в кровь кисть и только спустя несколько мгновений ощутила болезненное покалывание от ранок. — Н-не трогай… Не трогай меня! Нет-нет-нет-нет!!!       — Она может у-укусить или оца-арапать, — запоздало пробормотал приподнятый Райли мальчик, демонстрируя мне пропитанный алым рукав своей рубахи в области правого предплечья. — Она с-сейчас… немного н-не в себе.       — Ничего себе «немного»! — возмутилась я. Нет, не из злобы к несчастной девочке, но ко всей сложившейся ситуации. — Что ты такое сделал, а? Отвечай!       — Леди Сириен, пожалуйста, не повышайте голос, — кротко проговорил Райли, заслоняя собой Симона. — Этим вы только больше пугаете их обоих.       — Да боже ж… — процедив сквозь зубы, я наперво смочила слюной оказавшиеся вполне глубокими царапины и прикрыла краем рукава: лучше уж запачкаться, чем оставлять их вот так саднить на открытом воздухе. — У-уф, ладно. Симон, верно? Что случилось?       — Д-да я не… — намеревался было запротестовать мальчуган, но я оборвала его потуги строгим покачиванием головы. — Мы ра-разговаривали. Вернее, я рассказывал о чём-то, делился увиденным вокруг, она п-по большей части молча слушала, изредка отвечала мне — как и всегда на п-протяжении последней цукаты. Потом, спустя какое-то время, она пожаловалась на плохое са-самочувствие, вроде как у неё живот свело. Такое уже было раньше, поэтому я б-без задней мысли взял её за руку, чтобы помочь подняться. А-а она…       Вместо лишних слов Симон приподнял рукав и продемонстрировал ещё более страшный на вид, нежели мои маленькие ранки, полноценный такой укус с отчётливым сиреневым рельефом зубов и кровоточащих впадин — скорей всего, от выступивших сверх меры клыков, каковые нередко встречаются и у людей. Чтобы так прокусить кожу, нужно приложить немыслимые усилия, особенно ребёнку. Она поступила так с родным братом лишь оттого, что тот… взял её за руку? У неё и впрямь что-то не то с головой.       — Подобное уже случалось ранее? — перво-наперво решила уточнить я.       — Нет, никогда… — Но задумавшись, попутно шипя от боли, Симон неуверенно выговорил. — Иногда она кричала посреди ночи и случайно могла кого-нибудь лягнуть. Но это просто кошмары. Когда мы будили её — она успокаивалась и затихала… впрочем, потом ей едва ли удавалось заснуть и она дремала уже в светлое время.       Вот как. Ай, в пекло, это мало что проясняет в любом случае. Стоит поискать более сведущего в хворях разума врачевателя, пусть осмотрит её и…       Проклятье, нет, очень скверная мысль, тут же одёрнула я саму себя. В подобных случаях, как я наслышана, людей попросту запирают в храмовых камерах и кормят разными целебными травами в надежде, что какое-то из средств поможет. В крайнем случае прибегнут к очищающим от скверны ритуалам, или как это зовётся у них?.. Ах, всё это ни к чему хорошему явно не приведёт.       — Паршиво, что дяди Иллиана здесь нет, — не обращаясь ни к кому конкретно, в пустоту пробормотал Райли, придерживающий стонущего паренька за спину. — С несколькими из детей было что-то похожее, ещё в Фуго. Он их отпаивал каким-то отваром собственного приготовления, говорил что-то про вспышки тревоги. Как же он их там называл-то?.. Битвы какие-то. Или атаки, точно не помню…       — Ну конечно… Иллиан…       Процедив сквозь зубы и крепко сжав щиплющий оцарапанный кулачок, я бросилась к главному зданию поместья, на ходу ответив ошеломлённо окликнувшему меня Райли, чтобы тот оставался приглядеть за девочкой и остальными. Большее его заботить и не должно. Меня же, напротив, заботило всё, что касается моих друзей, моего дома и моего города. Хватит ждать у моря погоды, пора начать предпринимать что-то самой. Я изо всех сил отбрасывала любые помыслы отправиться на поиски своего нерадивого слуги. Теперь же я попросту утопала в этих поводах. Я его из самой глубокой бездны небытия выдерну, если потребуется. Он, пекло его побери, нужен здесь! И точка!       На сборы много времени не ушло: я по привычке уже с самого подъёма одевалась в те околомужские одежды, притащенные Иллианом и подшитые под мои скромные формы — разве что утеплённый плащ на случай дождя прихватила из комнаты и мой старенький кожаный колет поверх туники зашнуровала. Сама не знаю, зачем так "тяжело" облачаться, будто не на поиски, а на битву выступаю, но нехорошее предчувствие подтолкнуло меня на облачение в хоть какое-то подобие защиты. Обстановка в городе стала заметно спокойней, но если меня занесёт в трущобы, бедный район, там возможно что угодно — в таких местах стоит опасаться даже пробегающей через дорогу крысы.       — Госпожа Сириен…       Проклятье, из-за всей этой суматохи и спонтанных решений у меня напрочь вылетело из головы, что по всей территории поместья была выставлена охрана из числа живущих у нас адъютантов. И один из них чудесным образом возник у меня за спиной и деликатно, без дюжей силы, придержал меня за плечо, едва я, выбежав из парадного входа, потянулась рукой к прутчатой массивной створке внешних ворот.       — Что? — грубо сбросила я руку подкравшегося со спины адъютанта и развернулась к нему строгим лицом. К несчастью, им оказался тот, перед кем я всё ещё испытывала угрызение вины — Торин, — и мне пришлось смягчить нрав, избавившись от резкости в голосе. — Я догадываюсь, что ты намереваешься сказать. Но мне всё равно, какие указания оставила вам Шарин. Я здесь хозяйка, а она — одна из моих подчинённых. Я не обязана исполнять её волю, понятно? Я ухожу по важному делу и не потерплю никаких возражений. Не останавливай меня.       — Вы меня не так поняли, госпожа, — юноша отстранился и… улыбнулся. Мне трудно понять, искренне это или из вежливости, но его вид окончательно охладил всю возникшую во мне враждебность. — Я осведомлён, что старшая сестра просила вас оставаться дома, но держать вас здесь против вашей воли наказа не поступало.       — Превосходно. В таком случае я…       — Но был наказ не спускать с вам глаз, — твёрдо добавил он, и улыбка с его лица испарилась, будто её никогда и не было. — Если вы намерены покинуть охраняемую территорию, я вынужден настаивать на сопровождении.       — Неужели? — я ответила на его пронизывающий взгляд своим. — А если я откажусь и дам приказ остаться здесь? Мои приказы повесомее будут, не думаешь?       — Несомненно, ваши распоряжения для нас не пустой звук, — не задумываясь, проговорил Торин заметно тише. — Однако, если вы помните, Шарин клятвенно обещала нам, что отныне мы вольны в первую очередь поступать так, как хочется лично нам. Мы остались только потому, что здесь в нас нуждаются и это пока самое безопасное место для таких, как мы. Помимо прочего, мы ценим как заботу старшей сестры, так и ваше великодушие, госпожа Сириен. И при всём моём уважении к вам, я отказываюсь исполнять такой приказ, если он даже в малейшей перспективе может повлиять на безопасность вашу или кого-то ещё в этом доме. Я бы отправился за вами даже не поступи такого наказа. Ведь из всех нас вы в наибольшей опасности, особенно снаружи. И я считаю своим личным долгом… нет, капризом оберегать вас в отсутствие старших сестры и брата.       Боги… и как прикажете мне реагировать на такой страстный спич? Он самым непристойным образом обезоружил меня, не оставив ни единой возможности ответить хоть чем-то.       — Ох, ну и что мне с тобой делать? — вздохнула я, в чувствах прикрыв глаза. Похожие речи я уже слышала… и обычно они ничем хорошим не заканчивались. Однако… — Я не хочу привлекать к себе излишнее внимание наличием большой охраны. Но один попутчик погоды не сделает, полагаю. Да и если накрепко задуматься — странным было бы не воспользоваться помощью опытного соглядатая в поиске одного единственного человека в многотысячном городе. Хорошо, моё разрешение на сопровождение получено. Готов выступить сей же час?       — Всегда готов, госпожа.       — Только сперва… оу…       Намеревавшись было сделать замечание по поводу его выделяющейся сплошь чёрной одежды и узнаваемой намётанным глазом амуниции, я лишь теперь обратила внимание, что мой невольный спутник внезапно оказался облачён в непримечательные бежево-коричневые затёртые рубаху, штаны, башмаки в мягкой коже и короткую по пояс накидку с откинутым капюшоном. По всей видимости, оптимальный вариант для того, кто не хочет привлекать к себе внимание, при этом желая оставаться инкогнито. Любопытно, он так быстро успел переодеться за то недолгое время, пока я собирала вещи? Или, быть может, сам куда-то планировал отлучиться?..       — Что-то не так? — заинтересовано полюбопытствовал Торин, поймав на себе мой растерянный и в то же время вдирчивый взгляд.       — А? Н-нет, уже ничего. О, точно! Сразу обозначим одно правило: в городе ни в коем случае не обращаться ко мне со словами «леди» или «госпожа». Понятно? — шикнула я на него, небрежно ткнув указательным пальцем в его грудь.       — Ясно… эм… но как же?..       Ну вот, ещё один мнётся от внутренней борьбы с заложенным социальным этикетом.       — Си-ри-ен, — помогла я ему найти искомый ответ, проговаривая по слогам. — Можешь опустить последний слог, как это делает один бесцеремонный наглец, я уже привычна.       — Но в таком случае я тоже рискую стать бесцеремонным наглецом. Вас это устраивает?       — Ты слишком много думаешь для бывшего адъютанта. И не о том, о чём следовало бы.       — Прошу прощения, я снова сказал что-то не то?       — Ох, просто забудь. — Махнув рукой, я выскользнула за ворота и, неосознанно для себя, на радостях, что оказалась вновь в большом городе, кратко вытанцевала каблуками сапог по мощёной каменными кирпичами, плавно спускающейся вдоль холма поднебесного квартала в ближайший к нам, если правильно помню, торговый, граничащий с портовым, улицы. — Идём уже… пока я окончательно не передумала.

***

      Выныривать из всеобъемлющей тёмной пустоты после, казалось, тянущегося годы и даже столетия сна в заметно посветлевший, но от того кажущий тебе всё своё омерзительное порочное нутро привычный мир — ведь нет более той волнительной, но по-своему оберегающей и греющей непроницаемым покрывалом неизвестности тьмы — при всём старании нельзя назвать хоть сколько-то приятным и желанным действом. Особенно, если предлогом к пробуждению являются рвущиеся наружу через глотку собственные лёгкие. Благо хоть всё обходится болезненным, но не смертельным и даже банальным при подобных условиях содержания мокрым кашлем. Осевшие перед глазами на кирпичном полу тёмные брызги я пожелал воспринять как банальные пищеварительные отходы, до конца не усвоенные желудком, — в потёмках разве разберёшь их цвет? Но подсознание отчётливо обрисовывало их в красные тона, ведь поражённые непонятной язвою лёгкие буквально горели, образовывая вдобавок невообразимое сдавливание внутри груди. Растерявшая значительный запас сил Наги более не могла также уверенно держать заразу под контролем, и та наверняка начала расползаться дальше — пероральное кровоизлияние в таком случае неизбежно, и медиком быть вовсе не обязательно. Лишь бы не начало рвать кровью, а пока вроде как и терпимо.       — Во-оды-ы, — прошепелявил я в пустоту, надеясь на присутствие в помещении хоть кого-то.       Даже будь это ненавистный Илай. За один несчастный глоток я был готов душу продать. Хотя, кому такой брак нужен? Ладно, на бутылку готов присесть, расставшись с последним оплотом моей человеческой… да скорей уж мужской гордости. Только под руки придержите, люди добрые, — сам боюсь не сдюжить.       — Илья?       Тихим голосом, немногим энергичней моего, прозвучало моё настоящее имя откуда-то со стороны. Не могу определить ни направление, ни обладателя — колотящие внутри черепушки молоточки искажали внешние звуки до безобразия, а скованность тела, ввиду как слабости оного, так и невозможности орудовать связанными за спиной руками, не позволяла извернуться и в полной мере осмотреться. Не удивительно, что я и не сразу докумекал, что обращается ко мне с огромной вероятностью именно женщина, нынче не до таких нюансов.       Ох, ну я и баран. Оказалось, достаточно было лишь чуть присмотреться к единственному источнику света в виде костра, к коему я и так обращён лицом, — и подле него отчётливо вырисовывалась сидящая, явно поджимающая ноги к животу для сохранения тепла человеческая фигура. По крайней мере блеклый тёмно-серый силуэт распознавался без труда и моим слепнущим от ярких жёлтых всполохов пока ещё зрячим глазом. Женщина, да? До одури теряюсь в догадках, кто бы это мог быть…       — П-пожа-алуйста, Ми-ино-ори.       Ответа не последовало. Но моей радости не было предела, когда фигура рваными, неуклюжими движениями таки поднялась с насиженного места, что-то подобрала с пола и, ковыляя, побрела ко мне. А уж в какой восторг меня привела полученная помощь в приобретении уверенного сидячего положения. Ну как уверенного — женщина была вынуждена придерживать меня за спину, дабы я не завалился назад, пока с вожделением заглатывал останки некоего, уже успевшего остыть, конечно, ну да и хер с ним, отвара прямо из небольшого котелка, где, видимо, его некогда и кипятили. Ох ты ж, драть меня всей футбольной командой, — некогда горькая с отвратным запахом жижа ныне воспринялась организмом как нектар самих богов. Чудеса голода и обезвоживания, вот уж точно.       — Это правда ты? — услужливо похлопывая по спине, пока я откашливаюсь от попавшего не в то горло из-за чрезмерной жадности пития, она вдруг задала непонятный, если не сказать, чудной вопрос.       — Кху, ну уж всяко не, кху-кху, Пушкин, кху, едрить… — А я что? Каков вопрос — таков и ответ. Спасибо ей, конечно, но я всё ещё не забыл, где нахожусь и по чьей вине, так что любезность можно оставить в стороне.       Впрочем, уняв щекотку в горле и в облегчение сглотнув остаток мокроты, всё же посчитал справедливым хоть что-то ответить на её благородный жест:       — С-спасибо. — И раз уж формальности соблюдены… — Что ты имела в виду этим своим вопросом?       — Как ты себя чувствуешь?       Серьёзно? Отвечать вопросом на вопрос?.. Аргх, к чёрту, с ней спорить — себе дороже. Горбатого могила исправит, вот уж точно.       — Прекрасно, — съязвил я, встряхнув мутной головой. — Словно на курорте очутился… Кстати, когда начнут подавать «Отвёртку»?       — Пожалуйста, будь серьёзен, — вздохнула она, затем без малейшей опаски протянула к моему лицу руку и большим пальцем оттянула веко зрячего глаза, пристально рассматривая что-то в моём яблоке. — Ты не кажешься измотанным. Ты ощущаешь себя бодрым?       — О да, проспав на жёстком холодном полу в неудобной позе… — Осёкшись от её невозмутимого взгляда на мне, я вынужденно унял своё недовольство и попытался собраться. — Нормально я себя чувствую, если не брать в расчёт пустой желудок и головную боль.       — Но вялости нет, — скорей утвердительно молвила она, а я зачем-то согласно склонил голову. Ну не выходит у меня злиться на неё всерьёз, хоть убейте. — Как ты думаешь, сколько времени ты пребывал без сознания?       — А по твоему, тут возможно вести счёт времени? — И вновь, каков вопрос — таков и ответ. Что я могу на это ответить? — Не знаю, на той стороне время длится по-своему. Субъективно я провёл там примерно… вечность.       — Ты видел что-нибудь, пока был без сознания?       — Слушай, ну и вопросы у тебя… — огрызнулся я от её нападок. Однако, призадумавшись, мне и самому стало любопытно. — Не помню… Нет. Думаю, что нет. Просто бесконечная пропасть, в которую я не то падал, не то погружался, как в пучину… Это всё, что я могу сказать.       Любопытство тут не в отсутствии сновидений — это вполне привычная вещь, особенно когда мозг начинает истощаться и у него нет лишней энергии на всякие там "мультики". Мне захотелось понять, к чему она всё это подводит.       О чём я и решил спросить в лоб, устав от пространности фраз и недомолвок, сил моих нет на это дерьмо. Если бы у неё было намерение что-то скрыть — она бы попросту не прибегла к таким примитивным методикам, как спрос напрямую. Проще было бы заглянуть мне в голову… Разве нет?       — В общей сложности, за прошедшую ночь ты затихал не более чем на полчаса.       Несмотря на все мои ожидания, подобное заявление вогнало меня в ступор. Полчаса… Да, местное время устроено немного иначе, и если переводить в наше привычное исчисление — будет около ста двадцати минут, пара земных часов. Что всё ещё вопиюще мало для здорового сна. Меня рубить должно было знатно… но сна ни в одном глазу. Стресс? Нет, ему сопутствует бессонница, но вялость бы всё равно присутствовала. Кроме того…       — Исходя из твоего поведения, виною тому не твои жуткие фокусы, — вдумчиво, с расстановкой протянул я, наконец обратив должное внимание на вид женщины.       Если я ощущал себя относительно бодрячком, то её покрасневшие глаза — а это особенно заметно на контрасте с выцветшими белыми зрачками — красноречиво говорили об остром недосыпе. Кто-то славно потрудился, чтобы не позволить ей прикорнуть и тем самым восстановить силы. И кто же этот хороший союзник, ведущий борьбу за моё благополучие в текущем положении, где я совершенно один?.. Или так могло показаться…       — И каково тебе общение с этой подколодной змеёй? — не сумел я сдержать довольную ухмылку, тут же припомнив о Наги. — Уж что-что, а в конец достать она может на раз-два.       — И её столь отчаянное поведение лишь подтверждает ваше с ней плачевное положение, — беззлобно, но с явным намерением осадить меня проговорила Минори, наконец оставив мой начавший пощипывать на открытом воздухе глаз. — Но вот что мне действительно не даёт покоя: почему она так старательно окутывает тебя этой самой тёмной пеленой, как только наступает кризисная ситуация? В начале нашего эксперимента ты отходил от развеянной иллюзии в нестабильной психопатической форме, отчего зачастую всё оканчивалось насильственным твоим усыплением. Но со вчерашнего юби ты каждый раз мгновенно уходил в сон самостоятельно… и затем…       — Моё место у руля оперативно занимала Наги. — Даже с резонирующим сознанием не составило труда проследить логическую прямую её мысли. Как говорится, не дурак — прикол выкупил. Вернее, осталось ещё понять главное… — Помнится, ты однажды сказала, что оно заботится обо мне, не допускает непоправимых повреждений психики. Чему я тогда не поверил — Наги всё наше совместное житие только и делала, что третировала и изводила меня как только можно. И сейчас ты стремишься найти весомый довод к своему тогдашнему предположению? Но зачем это тебе? К чему такой интерес, что ради получения своих ответов ты смягчилась надо мной? Кого ты нещадно ломала чёрт знает сколько времени, отчего Наги начала изводить в ответ тебя. Я не понимаю тебя. Чёрт, вот из-за твоей этой… простоты, что ли, у меня даже не выходит тебя как следует возненавидеть. Ха-х, вот же срань господня.       — Ломала? — с едва выраженным удивлением та пускай слабо, но приподняла бровь. Впрочем, в лице так и не переменилась: всё та же непроницаемость и равнодушие, как обычно. — Вот, значит, как ты это видишь.       — А может быть иной взгляд на… такое? — оставив всякую агрессию, больше для виду буркнул я, показательно развернувшись к ней спиной, насколько позволило ослабшее, ломящее в суставах и костях тело. Несмотря на отсутствие ненависти, я не мог простить ей то, что она заставила меня пережить. Это страшнее самой смерти. Мне больно просто смотреть ей в лицо. — Чего вы добиваетесь, Минори? Чтобы я научился контролировать жажду Наги? Не оставляя мне альтернатив, кроме как посеять смерть или принять её самому? Серьёзно, блядь?.. — Мой и без того охриплый голос дрогнул, что я едва различал собственные слова. — Хотите обуздать чудовище внутри меня?.. Да вы из меня сделали то самое чудовище, а то и хуже!       — В таком случае почему ты плачешь?       — А-а? П-плачу? Что за чушь? Меня переполняет один лишь гнев! С чего бы я стал…       И до меня запоздало дошло, что пощипывание в ранее осматриваемом Минори глазу незаметно передалось и соседнему. То, что второе яблоко более не могло видеть, не означало, что оно окончательно утратило чувствительность. Не функциональность слезных желез уж точно. Ощущение влажности по краям век такое неуловимое, что не прокатись неожиданно по щеке капля — оно вовсе осталось бы без внимания. И содрогание в голосе ничем иным, как эмоциональным наплывом объяснить было трудно. Я… Я действительно плачу?..       — Твоя реакция слишком человечна для чудовища, не находишь? — с ощутимой ласкою произнесла она. — Если бы я ставила перед собой цель окончательно сломать тебя психически — она определённо не увенчалась успехом.       — Это можно легко списать на сильное сопротивление со стороны Наги, — образно отмахнулся я от её слов, не имея возможности проделать сей жест будучи связанным. — Но, если задуматься… Ей же только выгодно, если я впаду в апатию и мой психологический барьер рассыплется в прах. Тогда я стану подконтрольной марионеткой, не способной ни мыслить, ни чувствовать. Не понимаю.       — Разве человеческая психология — не твой профиль, Илья?       — Ага, студент-недоучка, начитавшийся всяких умных и не очень книг, большую часть полученных знаний даже не умеющий верно применять на практике.       — Тем не менее, имеющиеся у тебя знания в некоторых отраслях на голову превосходят мои. Но даже я со своими скромными представлениями об устройстве мозга могу уверенно заявить: психически нестабильный человек непредсказуем.       — И что?       — Представь маятник, что плавно и выверено качается из одной стороны в другую. Пока нет внешнего вмешательства — мы можем с лёгкостью предсказать, в каком положении он окажется в тот или иной временной отрезок, верно? А теперь подумай, что произойдёт, если тут и там в хаотичном порядке будут происходить, скажем, мощные толчки.       — Это уже больше из разряда физики, а не психологии… — небрежно фыркнул я. — Ну возникнут некоторые отклонения в направлениях и ритмике движения тела. Дальше что?       — Проведи очевидную параллель. У психически нестабильных людей могут возникать приступы самого разного характера, некоторые из которых напрямую влияют на моторику конечностей. Что если произойдёт такое вот "отклонение" из-за непредвиденного "толчка" в ответственный момент, скажем, в разгар схватки?       — Иными словами, контролировать податливого психопата сложнее, чем противящегося здорового человека — ты это хочешь сказать?       — А ты склонен не согласиться с этим умозаключением?       Хм… не уверен на все сто, но вроде бы звучит правдоподобно. Хотя, надо отметить, нет также и сто процентной вероятности, что страдающий на голову человек обязательно будет переживать психопатические приступы. Но тем не менее риск велик, верно. Настолько велик, что даже Наги вряд ли захочет испытывать фортуну. Что же выходит? Она вне всяких сомнений хочет меня извести. Ослабить. Но не сломать окончательно. Проще говоря, осторожно приручить меня, чтобы я по собственной воле захотел вверять ей своё тело по первому требованию. Понемногу мозаика начала укладываться.       — Ах, какая разница… — Я раздосадовано сплюнул в ближайший угол. — Всё равно мне, походу, гнить в этой дыре до конца моей жалкой жизни.       — Откуда столько пессимизма?       — Вы ведь меня не выпустите, пока я не предоставлю нужные вам результаты. И чувствуя, как мой желудок медленно начинает буквально всасывать сам себя — кормить меня никто не собирается. Значит, у вас недостаточно времени, чтобы держать меня здесь дольше, чем среднестатистический человек способен прожить без еды, так?       Не спешащая дать вразумительный ответ женщина одним своим затяжным молчанием, нарушаемым разве что моим прерывистым дыханием да треском горящих головешек в костре, дала понять, что я на верном пути, и потому я без лишних хороводов вокруг да около подытожил:       — Я понимаю, что доставляю не просто хлопоты, но и представляю серьёзную опасность окружающим. И тоже хочу по возможности избежать причинение вреда ни в чём не повинным людям. Но, как ты и сама должна была понять, у меня на подкорке сформировались нерушимые приоритеты, где лишь двое будут стоять на вершине этой бесконечной пирамиды — я сам и связанная со мной нитью жизни Сири. Малышка Сая, остальные дети, Рюка… даже ты, после всего этого, — меня бросает в дрожь и переполняет невообразимое отвращение от одной мысли, что я пожертвую кем-то из вас в угоду собственного благополучия… Но правда в том, что с вероятностью девяносто девять процентов именно так я и поступлю, если передо мной встанет вопрос, который ты из раза в раз поднимала через самые ужасные испытания в этих твоих иллюзиях. Даже когда я, казалось бы, всеми фибрами души стремился остановить впавшую в слепую ярость Наги — подсознательно я лишь смирялся, моё сопротивление не носило по-настоящему волевой характер. Ведь печаль от потери проходит, и в конце концов останутся лишь смутные неприятные воспоминания. А оборванная собственная жизнь не восстановится. После смерти нас будет ждать абсолютное ничто, пребывающее нигде, тянущееся в никуда, без начала и конца. Даже вечные муки в аду, пожалуй, выглядят не так страшно, как мысль о забвении. И если будет хотя бы призрачный шанс избежать такой участи, пускай и ценою всех близких мне людей… я не знаю, смогу ли остановить не то что Наги — самого себя.       — И что же ты предлагаешь, Илья? — раздалось через некоторое время из-за спины неприятно сухим тоном. — Хочешь, чтобы я разрушила твоё сознание и попыталась собрать из его осколков новую личность, более благочестивую и сострадательную?       — Бр-р, звучит крайне болезненно, — поёжился я от пробежавшего по спине холодка. — На самом деле, я бы предложил выпроводить меня за ворота, взяв обещание, что я обустроюсь где-нибудь в глуши, подальше от людей. Но зная старину Илая, он на такой примитивный развод ни за что не купится.       — Да и мне с трудом верится, что Наги тебе это позволит, надумай ты так поступить всерьёз, — справедливо заметила Минори. — Изоляция от социума не принесёт желаемых плодов, Илья. Тебе необходимо научиться существовать в нём даже при условии деления тела с чужеродной, охочей до людской крови сущностью.       — А будто бы я этого не хочу, чес-слово?! — придя в раздражение от её блаженной наивности, я в запале негодования невольно крутанулся телом обратно, вновь представая пред ней всем своим "прекрасным ликом". — Что тебе непонятно из всего мною сказанного? Я, блядь, думаю прежде всего о себе! Никто меня не заботит настолько же сильно, сколь моя собственная задница! И ты это никак не изменишь, ясно тебе?!       — Неужели? — На лице Минори неожиданно расцвела скромная, но воодушевлённая и тёплая улыбка, что тотчас охладила мой пыл и заставила меня оцепенеть от некоего предвкушения… сам не ведаю чего. — Тогда объясни мне, отчего у тебя родился столь странный, непрактичный, нелогичный, совершенно абсурдный — для такого самовлюблённого эгоиста, каким ты себя мнишь — порыв отсечь себе целую руку?       — Что?.. Ох, это…       Это, чёрт возьми, очень хороший вопрос. И правда, если напрячь память — очень отдалённые, но такие яркие по своей эмоциональной связи образы вылавливаются скоро и без труда. В какой-то из иллюзий я без долгих раздумий расстался с конечностью, несмотря на имеющиеся альтернативы. Какие? Я помню только, что у меня, как и всегда, был некий выбор, но из чего я выбирал до конца не ясно — выстроить верную линию событий из тех обрывков казалось задачей неосуществимой.       Ах, да что же это я? Раз сама завела об этом речь — ей уж всяко известны все нюансы произошедшего. Она же их, блядь, и конструировала, ну конечно. Вот с неё и надо спрашивать, покуда не иссяк поток этих до странности охотных откровений! Чего мне, спрашивается, самому голову ломать, верно?       — Хм? Так твоя память восстанавливается лишь частично? Любопытно…       Как обычно, внимание Минори занимает преимущественно то, что в первую очередь интересно ей, а не собеседнику, и мне пришлось сильно сдержаться, чтобы не нагрубить той единственной, кто может и готов дать мне хоть какие-то ответы в принципе — больше здесь попросту нет хоть сколько-то лояльных ко мне людей.       Глубоко вдохнув, я деликатно повторил свою просьбу посвятить меня в детали той ситуации.       — О, да, конечно. Но для тебя вряд ли станет откровением, на кого из живых ты гарантированно не набросишься с первых же мгновений.       — Сири? — Минори промолчала, но её сохранившееся довольное выражение лица позволило мне утвердиться в своей догадке и без всяких слов. И ведь правда, очевидней некуда. Но это также значило… — Т-ты заставила меня причинить ей боль?       Осмысление этого вызвало горькое, сдавливающее чувство омерзения в горле, благо вышло подавить его прежде, чем на глаза проступили свежие слёзы. Редко что способно вызвать во мне столь яркие и противоречивые эмоции, что хочется и плакать, и рвать в клочья всякого, кто окажется перед тобой.       — Как ни странно, — до боли невозмутимым тоном начала вещать она, — но ты так и не успел дойти до той фазы, где брало начало подготовленное мною испытание. Ты сгенерировал его сам. Чем не только удивил меня, но и, возможно, нащупал для себя желаемый шанс на реабилитацию.       Как говорил один мудрец: нихуя не понял, но очень интересно. А уж если это и впрямь тот самый единственный шанс выбраться отсюда с целой головой на плечах…       — Быть может, тогда просветишь меня в детали? — без промедлений настоял я. — У меня сейчас не то чтобы много времени осталось, женщина… если ты всё ещё этого не заметила.

Интерлюдия

      Некогда чистая синева утреннего неба постепенно, к поздней середине юби, стала обрастать белыми и серыми пятнами, за коими, будто в непростительном стыде, то и дело пряталось солнце, вынуждая обделённый теплом люд кутаться в плащи и накидки от разгулявшегося не на шутку, но вместе с собой принесшего речную свежесть ласкающего открытые участки кожи ветерка. Но ни одна из напастей не смогла затмить посткризисный разгульный настрой собравшейся на торговой площади толпы, охочей до стремительно растущего списка самых разных товаров и услуг, насколько позволяли власть и смекалка скооперировавшихся меж собой членов торговой и ремесленной гильдий. Гомон скупых покупателей, смех резвящейся детворы, возгласы снующих меж толпы носильщиков и прочих лавочных работников — площадь кипела искренней, неподдельной жизнью, в которую мало кто поверил бы из жителей, недалече переживших холод и голод ушедшей, но надолго отложившейся в сознаниях большинства кошмарной Фуго.       И средь непрекращающегося живого потока возможно было углядеть одну непримечательную, если только своей неподвижностью и отчуждённостью от всех обитателей площади, мужскую фигуру в характерных для большинства горожан бежево-коричневых домотканых штанах и рубахе, разве что с покрывающей плечи и голову короткой, по бёдра, накидкой, более уместной в дождливую, а не пасмурную погоду, да с отягчающим спину однолямочным рюкзаком. Взгляд его из-под капюшона был направлен на одну из ближайших палаток, где собралось несколько покупателей и бесцельно блуждающих зевак. Но интерес вызывала только одна персона. Совсем молодая на вид девушка в лёгком свободном сером платьице с повязанным вокруг талии рабочим фартуком; на ступнях её красовались простенькие, но пошитые с любовью тонкие короткие сапожки, а голову покрывал стильный тряпичный чепчик. Он узнал эту фигуру, походку и манеру общения после мимолётно обронённого на толпу взгляда. И тут же остановился, позабыв о цели своего визита в торговый квартал, о людях, что ожидали его возвращения… обо всём, что так волновало его до сего мгновения. Ныне его заботили лишь обуреваемые глубоко в груди, но такие неразборчивые чувства, что весь мыслительный процесс занимали исключительно они. Чувства, направленные к одной только ней.       Наитие подойти и поприветствовать девушку зародилось в мужчине с первого взгляда, где-то на отдалённых задворках сознания, но вместе с тем изнутри тут же прорвался ворох колебаний и сомнений. Наблюдавшему едва хватало сил заглушать навязчивые нашёптывания, что ему непозволительно даже смотреть на неё издалека, потаённо, и ему должно вовсе покинуть это место и никогда более не приближаться к данной особе ближе, чем на расстояние прямого взгляда.       «Вздор, — встряхнул он в очередной раз головой. — Я жив лишь благодаря её существованию. Она та, ради кого я старался выжить всё то время в разлуке с ней. Если я не имею права даже смотреть на неё — в чём тогда заключался смысл моей борьбы?.. цель всего моего существования?»       Подол платья со спины колыхнулся, что тут же отметил завороженный внимательный мужской взгляд. И не только кроющегося средь толпы наблюдателя. Чья-то могучая с обильным волосяным покровом рука своевременно одёрнула ткань вот-вот грозившейся задраться одежды, а после лёгким шлепком по спине осадила зазевавшуюся барышню, на что та виновато казала зубки в задорном смешке. Мы все склонны к проявлению эмоций, особенно к ярким и бурным, таким как счастье. Мужчина не раз имел удовольствие видеть, как эта девушка, приходя в неописуемый восторг, невольно начинала демонстрировать его через покачивание или откровенное беснование животными хвостом и ушами, так старательно скрываемыми под одеждой. Но вместе с тем он также понимал и озабоченность её спутника — зверолюдей даже в прогрессивном Хигадеру далеко не все жители жаловали. Людям, особенно с возрастом, сложно даётся воспринимать тех, кто в значительной степени от них отличен. И в ещё не отошедшем от былых потрясений и смут обществе не стоит привлекать к себе ненужное внимание. Спутник девушки — грубый, немногословный и темпераментный, но растивший её как собственную дочь хозяин таверны в солидном возрасте — поступил ответственно, не погляди, что они в одном из самых безопасных мест города. Наблюдатель мысленно поблагодарил старого трактирщика за то, что тот оберегал девушку в столь неспокойные времена. Что исполнял предначертанные ему — затрудняющемуся казать лицо из ставшей такой родной тьмы, боящемуся выйти в свет даже после долгожданной и полной новых надежд и стремлений победы — обязанности.       «А если я не заслуживаю её? — не имея возможности сделать первый шаг навстречу своим желаниям, мужчина ожидаемо начал допытываться самого себя, копошиться в набросанных друг на друга мыслях в стремлении увязать их нитями понимания… а может и просто найти оправдание собственной трусости. — Я полюбил её юную, и таковой она остаётся по сей юби, ничуть не изменившись ни внешне, ни внутренне, лишь закалив и без того крепкий нрав по обретению жизненного опыта, что неизбежно для всех нас. Мой же жизненный опыт совершенно иной. Тот мальчик, кого она полюбила когда-то, — он умер в ту же якуму, как угодил в лапы Кингсли и его прихвостней. Его место в этом мире занял ещё один безликий юнец, облачённый в чёрное, отмеченный клеймом на запястье, подобно ращённому на забой скоту. Его вкусы, увлечения, жизненная позиция… в коей-то мере и чувства — всё подверглось переплавке. Его любовь была чиста и невинна. И осталась ли она таковой поныне, у нового него? У меня? Как я могу испытывать что-то настолько светлое и человеческое, привыкши действовать исключительно жестоко? Под покровом тьмы? Бесчеловечно? Именно. Как Шарин ни пыталась сберечь меня от самой грязной работы — приказы утверждают там, где её голос не имел никакого веса. Наблюдение, сбор информации, работа на побегушках у прецептора… Юность рано или поздно должна была закончиться. И им на смену пришли сопровождение господ, охрана особо важных грузов… выслеживание укрывающихся преступников, допросы с пристрастием и насильственное устранение нежелательных лиц. Мои руки пропитаны чужой кровью, сам Тамоно непременно воздаст мне почести, когда настанет час предстать пред его ликом. До сего юби у меня не было поводов раздумывать над этим, но… Вопрос не в том, примет ли она меня нынешнего. Куда важнее — а должна ли принять? Принимаю ли я себя? Могу ли я сам взглянуть на своё отражение без отвращения? Не знаю. Не выходит понять. И как же мне показаться ей на глаза, если сам не могу определиться даже в столь тривиальных вопросах?»       Бесконечные раздумья и самопорицание никогда не приводили ни к чему путному, умом мужчина это понимал. Но что-то поделать с этим был не в силах. Не при данных обстоятельствах, где все его обретённые навыки и умения не играли никакой роли. Напротив, они являлись одним из источников разгорающегося в сердце конфликта. И инструментов для его разрешения не находилось. Терзаемый мог лишь догадываться о форме их выражения… но сама среда, располагающая к их освоению, для него чужда. Речь ему дана для понукания и лизоблюдства, не ради построения вольных мыслей и выражения чувств. Руки его отягчены не крепкими объятиями, но оружейной сталью, а греет их тепло не нежных касаний, но липкой свежей крови. И этим всё сказано. О чём тут ещё раздумывать? Решения, удовлетворяющего все его нужды и желания, не существует, но он упорно продолжал поиски. Тщетная, улетучивающаяся с каждым последующим кротким вздохом, иррациональная и обременительная вера…       И она в природе любого нормального человека, каким бы нелюдимым он ни выглядел в глазах окружающих… или своих собственных.       Нет, всё это пустое. Сейчас не место и не время. Более того, поглощённый своими пространными думами мужчина напрочь запамятовал о цели своего пребывания на рынке. Именно в это время. Именно в этот юби. Несмотря на, казалось бы, несравнимо серьёзные заботы, вроде сдерживания небывалого доселе в его жизни чудовища — самой настоящей угрозы всему сущему…       — …Ой, а в парке какую красоту навели — залюбуешься! Снежок подтаял, образовав тут и там лужицы, где то и дело нежится слепящее всех вокруг солнышко; бутоны начали распускаться, являя взору лепестки самых разных форм и оттенков — и всё это образует непередаваемую игру красок и цветов! Ах, как бы я хотела прогуляться там вместе с тобой. Слушай, а может всё же попробуем выбраться туда тайком, авось никто тебя не увидит?.. — Доселе радостно расписывающую свои впечатления от вчерашней прогулки девочку вдруг посетили запоздалые сомнения. — М-м-м?.. Эй, я с кем разговариваю?.. — И когда они, наконец, укоренились… — Великий Канто, да ты и впрямь уснул, подлец!       — А, что?.. — переполошенный внезапно повысившимся девичьим тоном мальчуган уставился на ту замутнённым, ничего не соображающим взором. — Н-нет, что ты, я не спал, ничего подобного… просто глаза ненадолго прикрыл, клянусь.       — У-у-уф, вам, мужикам, только бы сытно поесть да спать завалиться!.. Ох, за что мне только на голову свалился такой пустоголовый болван, как ты?       — Кто же виноват, что приготовленный тобой картофель на пару вышел такой сытный и вкусный? Вот меня чуток и размори… Ай! — С трудом отбиваясь от шквала немилостивых тумаков, тем не менее мальчик расплылся в усмешливой улыбке. — Ай! Хватит! Ну полно тебе, не обижайся, я правда не спал!.. почти.       — Хорошо, — сбавила напор девочка, предоставляя другу шанс оправдаться. — В таком случае о чём я всё это время с тобой говорила?       — Хе-х, да тут и прорицателем быть не ну… — Запоздало осознав, что таки выдал себя, как говорят мясники, с потрохами, мальчишка на мгновенье запнулся, но в итоге решил соблюсти приличие и закончить начатую было мысль. — О выходе наружу небось.       — Так говоришь, будто тебя устраивает жизнь в заточении, — та демонстративно надула губки, подкрепив своё недовольство скрещёнными на груди когтистыми ручонками.       — Неважно, устраивает меня это или нет. — В попытке смягчить нрав подруги, мальчик вознамерился было приобнять её за плечи, но девочка лишь отмахнулась и отсела чуть поодаль, к противоположной стене их уютной обжитой комнатушки давным-давно заброшенного дома. — Я не по своей воле здесь прячусь. Ты и сама это знаешь.       — Знаю, — согласно пробормотала она, тем не менее сохранив хмурое выражение лица и ничуть не избавив голос от отчётливо сквозящих нот обиды. — Но мне это не нравится. Так не может продолжаться вечность… — Вместе с тем также не преминув вернуть пареньку его же слова. — Ты и сам это знаешь.       — Знаю…       Эти двое никогда не оставляли колкостей друг друга без ответных замечаний или ремарок. Но текущий разговор всё более обрастал холодными, в чём-то даже грязными оттенками, навевая всё более безрадостные и безвыходные измышления, отчего мальчику, как безоговорочному виновнику, учинителю сложившихся обстоятельств, благодаря которым происходит не только сей разговор, но и они сами находятся здесь, в этой комнате, вместе, не оставалось иного, как проявить ту самую взрослость, которую так безуспешно когда-то пытался привить ему ныне покойный отец и которой мальчик наконец начал проникаться. За спиной более никого не осталось, кто бы его мог поддержать, помочь делом или напутствием. Только не эта девочка. Он не имел никакого морального права взваливать на неё столь непосильную ношу. Это его и только его забота. Она не должна грустить, злиться или вовсе плакать из-за него. Это неправильно. Но в одном она была права: это и впрямь не может продолжаться вечность. Рано или поздно ему придётся принять какое-то решение…       — Ты права. Я не смогу вечность скрываться в этой халупе, где меня в любой миг могут обнаружить недоброжелатели. Я решил, что при первой подвернувшейся возможности стоит рискнуть пробраться на торговое судно, схоронившись в какой-нибудь бочке с пойлом или водой: её не должны закупорить намертво, если намереваются использовать в пути, поэтому прерогатива задохнуться маловероятна. Звучит несколько рискованно, но это всяко лучше, чем выбираться из города по канализации и пробираться к ближайшей деревне сквозь кишащий зверьём и разбойниками лес в одиночку, да ещё без оружия, лошади…       — Ясно, — как-то безрадостно откликнулась на его слова девочка, даже не поглядев в его сторону, а так и продолжив сидеть в удалении, пространно взирая куда-то в сторону. — Похоже на план. Я рада, что ты начал осмысленно смотреть в будущее. Я буду молиться всем возможным богам, дабы те защищали тебя в твоём нелёгком пути.       — В нашем нелёгком пути.       — Что?..       Однако мальчик давным-давно определился с тем, чего он на самом деле желает. И он до последнего не хотел обременять себя той ответственностью, что непременно повлечёт принятое им решение. О котором он и решил поведать девочке. Без утайки. Без недомолвок. Изложить всё, что таилось у него на душе.       — Ты не раз говаривала, что тебя здесь ничего не держит. У тебя здесь никого и ничего нет. Как и у меня. У нас есть лишь мы, сведённые волей простого случая, однако волей божьей иль иной причиной объединившие нити своих судеб в одну. Я не вижу тропы, где я мог бы шествовать без тебя. Я не вижу мира, где смог бы существовать в разрыве с тобой. Без тебя нет и меня. Я… я люблю тебя. Возможно, я поступаю эгоистично, соблазняя тебя сорваться с насиженных мест ради меня. Требую от тебя слишком многого, ведь ты уже спасла меня. Прежде всего от самого себя. Заботилась обо мне. Кормила и согревала длинными холодными ночами. Я даже не знаю, любишь ли ты меня вовсе. Быть может, тобою двигало простое любопытство, что поначалу кралось и во мне, с примесью некоей жалости и сострадательности. Коли так — я не осмелюсь взваливать на тебя такую ношу. Но ежели ты чувствуешь хоть малую долю того, что я чувствую к тебе — я хочу, чтобы ты бежала со мной. Давай вместе найдём своё место под солнцем. Где-нибудь далеко. Подальше от невзгод. Оставляя за спиной всякое прошлое и создавая светлое будущее только для нас двоих… Что скажешь, Эрюкай’а?       — Т-ты… ты… — Мальчик тогда впервые имел счастье наблюдать, как по щекам девочки неистово потекли ручейки слёз. Счастье от того, что те, вне всяких сомнений, являлись следствием не пасмурной печали, но солнечной радости. — И ты заговариваешь об этом только сейчас?! Когда самым бесцеремонными образом ворвался в мою жизнь и стал её неотделимой частью?! Придурок! Я в какой-то момент и правда подумала, что ты вот так просто исчезнешь, будто ничего и не было! Что происходящее между нами для тебя пустое! Почему ты говоришь мне это так поздно?!. — И это счастье переполняло обоих ребят, слившихся в крепких объятиях в порыве рвущихся наружу чувств, дабы передать друг другу то, что невозможно было выразить словами. Громкие и ритмичные биения двух сблизившихся сердец оказались красноречивей всех возможных речей. — Какой же ты всё-таки кретин, Илай…       «Верно подмечено… кретин…»       Пальцы что есть силы сжали плотную лямку старой заношенной кожаной сумки, будто в боязни утерять нечто сокровенное, без чего жизнь станет невозможной. Отчасти так и есть. Ни юби не забывая о данном своей возлюбленной обещании, Илай всеми возможными способами старался раздобыть достаточно денег, чтобы у них двоих появилась не просто возможность уехать куда-нибудь далеко, но и благополучно осесть, заиметь хозяйство, какое-никакое дело во избежание несения лишений, чего им всем вдоволь хватило и здесь, в этом изгнившем трупном муравейнике. Ради этого не брезгуя никакими методами, вплоть до сотрудничества с преступными организациями и опосредованной торговли контрабандными товарами. Нельзя сказать, что его средств уверенно хватало на исполнение всех возможных желаний, но и испытывать нужду им ближайшее время никак не придётся. Не с его жизненными потребностями. В конце концов, он будет безгранично счастлив уже от одного присутствия Эрюкай’и рядом с ним.       И какого пекла он только раздумывал столько времени? Всерьёз повёлся на угрозы того выродка, что ныне оказался посажен на цепь и более не брыкается? Вздор! Он будто искал некие оправдания для того, чтобы остаться и продолжить существовать в своей устоявшейся среде обитания. Будто страшился начать новую жизнь, ступить на ранее невиданный путь, неизвестно что за собой несущий. Трусость. Ничем иным это не назвать. Он попросту трусил сделать последний шаг, отделяющий старого его, скованного всевозможными обетами, но вместе с тем уже имеющего своё место в жизни, какое бы оно ни было, от нового, что волен сам вести записи в своей книги жизни, никому ничего не должный и не обязанный, кроме как своим внутренним устоям, чувствам и желаниям, однако напрочь не разумеющего, что же ему надлежит сделать в первую очередь, а что во вторую. Он не мыслил себя кем-то иным, окромя как соглядатаем, убийцей и наставником себе подобных. Что он может предложить этому обществу? Что он умеет делать, кроме как манипулировать и управлять чужими жизнями?.. И отнимать их?       Как он сам себя ранее и осадил: некогда об этом раздумывать. У него не осталось времени. Все карты, что у него только имелись в рукаве, давно сыграны и вскоре их начнёт крыть масть покрупнее. Он взвалил на себя слишком много и теперь грозился быть раздавленным. Последней такой оплошностью оказался пацан, коего Илай под влиянием импульсивных прихотей буквально заточил под землёй и подверг непоправимым пыткам, после чего бывшего прецептора если и погладят, то явно против шерсти. И на сей раз Шарин его не спасёт, как это происходило ранее. Если задуманное с Иллианом не сработает — а такой исход казался всё более возможным, — останется всего два варианта: убить его или отпустить. Второй исключался сразу — Илая вне всяких сомнений ждёт медленная и мучительная смерть, как только тело и разум пацана оправятся и таящееся внутри него зло перестанет что-либо сдерживать. И даже пойди мужчина на поклон к юной Ванберг, кто, возможно, сможет остудить пыл своего слуги и огородить того от дальнейшего кровопролития — пацану ничто уже не помешает раскрыть всю теневую деятельность бывшего соратника, тем самым неминуемо приговаривая последнего если и не к смерти, то очень и очень длительному заточению в темнице иль пожизненной ссылке на каторжные работы. В случае первого же, если тело где-нибудь всплывёт — виновника установят как пить дать: мужчина был крайне неосторожен в словах при последнем разговоре с Шарин, и та наверняка обо всём уже знает. Единственное, чем можно себя подстраховать — убить в довесок всех, у кого могут возникнуть подозрения. Немалый выйдет список.       Нет. В любом случае на такое он пойти не сможет. Шарин, невзирая на прошлые и настоящие трения между ними, являлась для него вторым человеком, с кем Илай имеет хоть сколько-то прочную связь. Его не сильно растрогает смерть этой женщины, но самолично приложить руку к её кончине у него не хватит воли. При любых сложившихся обстоятельствах мужчину не ждёт ничего хорошего.       Кроме одного, третьего варианта. Того самого, что он так и не успел осуществить ещё со времён юношества. Благо, для него всё подготовлено давным-давно, хоть и с оговорками, — стоило лишь потратить часть и без того бессонных последних двух ночей на прогулки по всем подконтрольным ему укрытиям и вскрыть с дюжину тайников, куда он долгое время порционно укладывал все заработанные нелёгким и грязным трудом монеты самого разнообразного номинала. Что ныне отягчали его плечо, укомплектованные в сумку с некоторыми шерстяными вещами, дабы уменьшить частотность лязга трущихся друг о друга кусков обработанного минерала. Илай терзался сомнениями, не вызовет ли столь спонтанная встреча лицом к лицу с будучи мёртвым уже как двадцать якум, когда-то горячо любимым, но уже, вероятно, поддавшимся забытью человеком у девушки шок и помутнение рассудка — это могло повлечь за собой некоторые неурядицы и отнять драгоценное время. Так или иначе, он исполнит обещанное: Эрюкай’а уберётся из этого треклятого города, подальше от всей этой боли и печали, туда, где она сможет жить полной жизнью, ни в чём себе не отказывая и никак себя не сдерживая. С ним или без него. Это не важно. Без неё он точно никуда не денется. Без неё всё теряет всякий смысл. Самое важное для него на данный момент — передать ей злосчастную сумку и уговорить немедленно убраться отсюда. А уж после будь что будет…       «Что?..»       Неожиданно переменившееся лицо девушки заставило Илая насторожиться и возвратить угасшее было внимание к объекту вожделения. Эрюкай’а то и дело разворачивала голову в ту или иную сторону, плавно, без суеты, но с ощутимой целеустремлённостью в блуждающем по толпе взглядом. Она кого-то выискивала.       «Неужто учуяла мой запах? — воодушевился было он, но тут же осадил себя мысленной оплеухой. — Даже если и так, она ведь его уже вдыхала при моём последнем визите в таверну. И исходя из отсутствующей реакции, ей он ни о чём не сообщил. Скорей всего мой запах донёс ветер и она по привычке ищет его владельца, интуитивно, без оглядки на личность его хозяина».       Ускорившееся было сердце сбавило ритм, а из приоткрытого в панике рта вылетел скупой клубок пара.       «Разнервничался на пустом месте. Как пацан зелёный, иначе и не скажешь. Что ж, хватит жевать сопли. Я и так потратил много бесценного времени на бесцельное топтание на месте. Для начала, стоит просто подойти и…»       — …Сири!..       — Гх!..       Успев совершить всего несколько, но таких тяжёлых шагов, от заслышанного внезапно восторженного оклика Илай впал в ступор, полностью окаменев средь продолжавших сновать туда-сюда горожан и выдав сжавшимися до боли зубами неразборчивый горловой звук, иллюстрирующий наступление нешуточной паники. Потому как вместе с дошедшим до ушей возгласом девушки глаза успели выловить из толпы достаточно яркую и выделяющуюся средь бело-серо-коричневой массы и накрепко въевшуюся в память тёмно-зелёную ткань плащ-накидки, из потёмок капюшона коего выглядывали переплётшиеся меж собой и успевшие посечься на кончиках пшеничные тонкие локоны. И что ещё хуже — мужчина некстати оказался зажат меж обеими барышнями, чьи взгляды теперь пролегали в опасной близости от его так старательно сливающейся средь толпы персоны.       — Э-ге-гей, ма-лы-шка Си-ри!..       — Иду я, иду!       Если в лицах окружающих едва ли возможно было уловить и намёк на беспокойство или переполох — мало ли кому взбредёт в голову горланить на весь честной люд в кучном шумном сборище? — то разгулявшееся от паники сердце Илая лишь наращивало темп от невольного сближения с незваной малолетней дворянкой, одно присутствие коей могло сорвать все его дальнейшие планы. А это означало подставить собственную голову под петлю виселицы.       Куда-либо отступать было поздно — лицо белокурой дочери Ванберга уже было направлено в его сторону, и то немногое расстояние между ними катастрофически сокращалось с каждым мигом: любое резкое движение заставит девочку обратить внимание на подозрительную персону, прячущую лицо под капюшоном. Опасный момент. Разумней было оставаться на месте, праздно и неспешно двигаясь с общим людским "потоком" и уповая на то, что девочка попросту прошмыгнёт мимо, не задерживаясь взглядом на каждом встречном.       Двадцать футов… Десять футов… Один фут…       Уложенный "гармошкой" на загривке тёмно-зелёный капюшон проплыл в опасной близости от плеча Илая и благополучно растворился в столпотворении, от чего мужчина не смог сдержать облегчённый вздох. Но в следующий миг он уже клял всех и вся на чём свет стоял. Плохо, пока эти двое общаются между собой — ему опасно просто находиться поблизости. О том, чтобы подойти и вовсе речи быть не могло. Ничего не остаётся, кроме как убраться восвояси, покуда из-за горизонта не показались новые трудности, и переждать где-нибудь в укромном местечке. Авось их негаданная встреча не затянется до позднего вечера.       «И что эта девка здесь только забыла?» — промелькнуло в голове Илая, пока он спешно продирался сквозь дюжину тел к ближайшему проулку, переходу на соседнюю улицу, где у него выдастся возможность вздохнуть полной грудью и сбросить скопившееся на плечах напряжение.       Однако не было печали…       — Настоятельно рекомендую воздержаться от резких движений и держать руки на виду…       Обещанные подлой госпожой удачей неприятности так и норовили свалиться на голову Илая, будто в некое назидание за былые грехи.       Что более важно, краски сгущал неожиданный… нет, если задуматься, всё же ожидаемый при данных обстоятельствах источник, принесший эти самые неприятности посредством твёрдого, но размеренного, отчётливо различимого средь стука каблуков по каменным кирпичам и далёких пререканий торгашей с покупателями голоса.       — …старший брат.       — Как я сразу не подумал, что Шарин даже после установившегося затишья ни за что бы не отпустила девчонку в город без подстраховки… — То ли браня себя за беспечность, то ли просто констатируя свершившееся как факт — равнодушие и сухость в тоне создавали некоторую неопределённость как для слушателя, так и для говорящего, — Илай тем не менее решил подчиниться и покорно застыл на месте, медленно разведя руки по пояс. — Согласна сама девочка с этим или нет.       — Нет ничего дурного в желании защитить того, кто тебе дорог, — заметно дружелюбнее, будто в намерении развеять нависшее над обоими напряжение, отозвался подкравшийся со спины юноша из приютившихся у них бывших адъютантов. Но, не взирая на кажущуюся доброжелательность, тот почему-то не спешил выпускать мужчину из плена своего клинка, чьё острие продолжало покалывать бок в месте, где быстрее всего достать если и не до сердца, то до лёгкого уж всяко. — А ежели этот человек целенаправленно вляпывается в неприятности, то защита и вопреки воле последнего является более чем оправданной. В этом я полностью солидарен со старшей сестрой.       — А моё устранение тоже является частью её многочисленных распоряжений? Может, девчонки Ванберга? Иль это исключительно твоя инициатива?       — Устранение? Откуда такие мысли? С чего бы старшей сестре или леди Сириен желать вашей смерти?       — Ни с чего, — поняв, что взболтнул лишнего, поспешил извернуться Илай, — простая фигура речи, забудь. Как бы то ни было, если ты не имеешь намерений использовать оружие — не следует обнажать его вовсе. — Градус неопределённости достиг своего апогея и бывший прецептор, наплевав на осторожность, осмелился сделать шаг вперёд и развернуться к адъютанту лицом. Что, правда, не имело острой необходимости: они за то немногое время успели пообщаться вдоволь, чтобы в мгновенье ока суметь распознать голоса друг друга. — Это первое, чему меня научила Шарин. И чему, видимо, в своё время не сподобились научить тебя, Торин.       — Поминая вашу чрезмерную занятость в последнее время, я посчитал такой ход наиболее действенным для привлечения вашего внимания, — широко, но ощутимо натянуто улыбнулся парнишка, пожимая плечами и пряча кинжал обратно за спину. — В противном случае вы наверняка предприняли бы попытку от меня отделаться и я не имел бы удовольствия вести этот разговор.       — Любопытный подход. И что же, по твоему разумению, не позволит мне оборвать этот самый разговор прямо сейчас?       — Осмелюсь предположить, успешно мною вызванное у вас раздражение, неизбежно влекущее за собой желание, как бы это обозвал простой люд, указать зарвавшемуся сопляку его место.       Мужчина до того оторопел от столь смелой выходки едва вставшего на свой путь молодого адъютанта, что не сразу нашёлся с ответом. Что в конечном итоге приобрёл форму скупой ухмылки и звучного вздоха.       — Наблюдательности тебе не занимать, признаю. Так, ты здесь для охраны дочери лорда Ванберга? Я вдруг зачем-то срочно понадобился Шарин, отчего она велела меня разыскать? Или у тебя здесь какая-то иная цель? Объяснись, будь добр.       — "Велела" неподходящее слово, старший брат. — Приветливая улыбка исчезла с лица, а тон растерял былое дружелюбие, уступив место холодности и вдумчивости. — Она нам обещала, что мы более вольны поступать так, как нам самим угодно. И своё обещание она держит: все её пожелания носят скорей просящий характер, не приказной.       — Пускай так. Ну и в чём же состояла её… "просьба"?       — Как самого старшего и опытного из нашей семьи, меня просили присматривать за наиболее важными и уязвимыми членами нашего новообразованного сообщества.       — Это объясняет, почему ты оказался поблизости с наследницей Ванберга. Но не проясняет, почему ты решил донимать пустыми разговорами меня, покуда требующая защиты важная персона общается не пойми с кем без всякого надзора. Выкладывай, что у тебя, да поскорее — я тороплюсь.       — А куда вы так торопитесь, позвольте полюбопытствовать?       Илаю потребовалось приложить недюжинные усилия, дабы не то что не отправить парнишку по самому распространённому у людей всех уголков мира словесному маршруту — не позволить и без того напряжённым лицевым мышцам казать помимо ставшего очевидным лёгкого раздражения ещё и нарастающее неподдельное возмущение. Какое его крысиное дело, чем мужчина намеревается заняться в своё свободное от дел?..       Нет. Если задуматься, сколько уже прошло времени с момента последнего появления Илая на люди? Вроде бы два юби минуло как, если ему верно подсказали внутренние часы, хотя скверный сон мог внести свои коррективы. В разгаре уже день третьего. Более двух суток самовольной отлучки — следовало ожидать, что это не останется без внимания. Выходит, парнишка всё же по его душу здесь, уж всяко не ради одного лишь сопровождения. Что ему известно? Что он задумал? Или не он, а таки Шарин? А может они на пару с девчонкой изначально хотели выйти на него?..       — Тебе важно знать, как я провожу свой досуг? Если для меня появилась работа — так прямо и скажи. Займусь этим, как только улажу собственные дела. Как ты сам верно подметил, мы теперь вольные люди. А у всякого свободного человека имеются личные заботы.       — А вы удивительно быстро приспособились к мирской жизни, старший брат. Ваш опыт способны затмить только ваши таланты.       Несмотря на кажущееся восхищение самих по сути своей слов, произнесены они тем не менее были тем же неизменным, ровным, если не сказать строгим, тоном, который как нельзя красноречивей подчёркивал невыразительный, но до мурашек дотошный, вдирчивый до мелочей взор. У Илая мгновенно возникла ассоциация с допросом. Он когда-то и сам вёл аналогичные беседы с людьми самого разного рода деятельности и социального положения. И цель всегда была одна: заговорить оппонента до нужной кондиции, пока тщательно выстроенная тем цепочка лжи не начнёт сама собой рушиться от нагромождения множественных ниочёмных деталей, слабо увязывающихся меж собой. Человека охватывает паника, когда его ловят за руку на самой нелепейшей лжи — и тогда он весь твой как на ладони.       «Неужто этот сопляк намеревается провернуть тот же трюк с не в пример более опытным, нежели он сам, адъютантом?.. Нет, с целым прецептором!» — Мужчина едва не расплылся в довольной ухмылке. — «Его самоуверенность не знает границ, это уж точно. Возможно, его следует немного пристру…»       — Более того, у вас уже и близкий сердцу человек появился. Та девушка, что так старательно скрывает под одеждой своё звероподобное естество — вы с ней тесно знакомы, судя по вашему недавнему вожделенному взгляду. Теперь ясно, зачем вам понадобилась столь огромная сумма денег. Да уж, полукровок в наших краях не жалуют, хотя на мой скромный вкус данная особа довольно привлекательная — у меня и в мыслях бы не возникло сотворить с ней какое зло. Интересно, а как давно вы с ней?..       Сумка только начала соскальзывать с плеча, отправляясь в свободное падение, как и Торин только намеревался озвучить свой финальный вопрос, а тело Илая уже в стремительном рывке подалось вперёд, попутно выбрасывая неведомо когда успевшие к тому моменту согнуться в локтях обе руки ладонями вперёд, метя новоявленному противнику точно в солнечное сплетение груди.       Что? Как? Зачем? Почему? В тот миг инстинкты Илая взяли над разумом верх, а те не нуждались в ставших уже ненужными разъяснениях. Они неустанно и недвусмысленно твердили лишь одно: избавиться от вставшей на пути помехе во что бы то ни стало. Причинно-следственные связи более не имели смысла. Достаточно уже тех скромных познаний, коими с ним неосмотрительно — или же, напротив, провокационно — поделился этот юнец. Как бы то ни было, время глупых игр окончено. Он, словно израненный, находящийся на гране жизни и смерти дикий зверь, более не разбирая, кто друг, а кто враг, готов был вцепиться в глотку любому, кто осмелится подобраться слишком близко.       — Тц… Бр-р…       Но по странному стечению обстоятельств удар пришёлся ощутимо левее, ближе к ключице. Обрушившийся на парнишку сильный толчок хоть и вынудил его завалиться на спину, но вот удержать опрокинутого на земле достаточно долго, дабы агрессор беспрепятственно смог совершить задуманное, уже был не в силах — Торин по-лошадиному взбрыкнул, снеся острую боль в плечевом суставе сквозь зубы, и, кое-как извернувшись, неуклюже отскочил прямо из положения лёжа к противоположной от Илая стене соседского дома — перевести дух и выдерживать максимально возможную дистанцию на случай повторного нападения.       — Ху-ух… Г-госпожа также не оставалась равнодушной к некоторым из моих высказываний… Ха-ах, не понимаю, что я такого каверзного сказал на сей раз?..       Немного поумерив разбушевавшуюся было в груди ярость, Илай частично вернул способность мыслить трезво и поспешил заблаговременно выудить припрятанный за поясом под плащом кинжал, как и принять наиболее устойчивую для маневрирования боевую стойку. Оглушить противника, дабы впоследствии нейтрализовать без лишних шума и мороки, не вышло. Стало быть, придётся принимать бой.       — Глумиться надо мной вздумал, сопляк?       И по какой-то причине мужчине не удавалось игнорировать странные словесные выпады оппонента, что даже не были обращены конкретно к нему. Но иных собеседников здесь не наблюдалось, отчего произнесённое пареньком становилось ещё более странным, вернее будет сказать — совершенно абсурдным, с какой стороны ни глянь. Придуривается? Иль искренне вопрошает? Илай отнюдь не горел желанием копаться в голове будущего мертвеца… И всё же озвучил этот вертящийся на языке вопрос, сам не ведая на то причин. Последние несколько юби он только и делал, что пускался в бессмысленные сантименты и совершал опрометчивые, необдуманные поступки — глупо уже просто заикаться о какой-либо причинности. Только не ему нынешнему.       Хватит думать, пора действовать. Избавься от него. Избавься от всего, что препятствует твоей единственной незыблемой мечте. Убей или умри. Никаких компромиссов…

Конец интерлюдии

      — …Ой, божечки, как же я давно тебя не видела! Дай мне тебя всю рассмотреть как следует! О-о-о, а ты стала куда как краше и зрелее с момента нашего расставания! Как я рада, что все эти ужасы ничуть на тебе не отразились и ты всё та же милая девчушка! Ты мой сладенький пирожочек!..       — Па… ма… ги… те…       Загоревшаяся было в сердце радость от встречи с Рюкой после моего вынужденного переезда на другой конец громадного города была вмиг потушена её по-мужески сковывающими и сдавливающими внутренние органы объятиями, а орошением и без того едва тлеющих угольков выступили, казалось, нескончаемые тисканье и трепля моих щёк, волос и вообще всего, до чего только могли дотянуться когтистые пушистые кисти этой неуёмной "лисицы". В какой-то миг я и вовсе чуть не испустила дух, будучи задушенной её объёмной пышной грудью. И тут-то мне сразу припомнилось, отчего это рядом с ней моё настроение постоянно колебалось от вполне себе весёлого до ворчливо-раздражительного.       — Поумерь пыл, Эрюкай’а. Ты ведь знаешь, твоей силе многие мужи позавидовать могут. — К моему величайшему облегчению, мои страдания в какой-то момент прекратились с подачи незнакомого мужчины, что, судя по заботливому тону, являлся её другом или каким другим близким человеком. Но с облегчением вскоре пришёл стыд — я не сразу приметила в нём того угрюмого и извечно молчаливого хозяина, что кормил нас и помогал с обустройством комнаты ещё в будни моего жития в его «Закутке Сэтору». В знак извинения — сама не знаю за что, если вслух я ничего такого произнести не успела, но тем не менее — я вежливо, со всей возможной искренностью поблагодарила его за поддержку. За всю: и настоящую, и прошедшую. — До чего же чудесная юная особа — тебе бы, негодница, брать с неё пример. Благовоспитанна и учтива даже в общении с простым людом. Нынче такое поведение для дворян редкость… при всём моём уважении.       — Ой-ой, как я только могла об этом забыть?! — На что Рюка, к моему удивлению, с неподдельным беспокойством принялась что-то причитать, попутно, со всей деликатностью, укладывая обратно мои чуть взъерошившиеся волосы и отряхивая мне измятые плащ с туникой и штанинами. Хотя в том её вины никакой и не было: перед тем, как выйти к центральной площади на рынок, я уже успела обойти рядом прилегающий торговый квартал едва ли не вдоль и поперёк, к тому же ещё и в чудовищной спешке, отчего некогда выглаженная одежда и расчёсанные волосы не могли сохранить свой изначальный вид — поминая выражения одного нечестивца — как неопровержимый факт, пребывая в сморщенном и заземлённом состоянии. — Я сердечно извиняюсь за всё, что когда-либо говорила и делала, леди Сириен. Моё поведение к вам было возмутительным и непростительным. Особенно те постыдные вещи, что я позволяла себе во время вашего омовения…       — Во-от об этом то-очно следовало бы за-абыть! — в нахлынувшем смущении, заикаясь, воскликнула я, поневоле отогнав от себя её заботливые, но больно уж распущенные ручонки. Как была озорной плутовкой, так ею и останется навечно — какой прок с этих её извинений?.. Но что более важно… — Ом, выходит, вы уже осведомлены обо мне и… моём положении?       — Ещё бы. Что над вторым по крупности городом и прилегающими землями вскоре возьмёт шефство прямая наследница одной из помазанной короной аристократической пятёрки семей, по странному стечению обстоятельств единственная, кто избежала участи быть взятой под стражу и не будучи отданной под королевский суд. И что она — совсем ещё незрелое и несмышлёное чадо покойного лорда Гарруса Ванберга, Сириен Ванберг, скорей всего являющаяся не более чем марионеткой в руках оппортунистически настроенного низшего дворянства, торговой коалиции, преступных синдикатов и боги ведают кого ещё… — Мужчина — Боурин, если я правильно вспомнила — проговаривал всё это с неприкрытой иронией в голосе и доброжелательной потешностью во взгляде, отчего даже на столь вопиющие и откровенно унижающие всякое человеческое достоинство слова у меня никак не выходило разозлиться всерьёз. Чего, правда, не скажешь о возросшем внутри меня градусе недоумения и обострившегося до крайности чувства справедливости. В связи с чем я немедленно потребовала разъяснений. Разумеется, не утратив былую вежливость… хотя и не избежав некоторой резкости в огрубевшем от раздражения голосе, к моему последующему сожалению. — Всё озвученное — не более чем кабацкие сплетни, юная леди, не стоит принимать всё близко к сердцу. Людям, особенно пребывающим подшофе, в голову порой лезет всякое, увязывается оно с действительностью или нет — им это не важно. Каждый верит в то, что ему ближе по духу. А мне, как хозяину питейного заведения, остаётся лишь невольно вбирать в себя всевозможные слухи да домыслы — такова специфика моей работы, госпожа, уж не обессудьте.       — Посмотрите на это с другой стороны, госпожа, — заметно оживилась Рюка, едва ли не встряв поперёк говора мужчины, на что последний ожидаемо буркнул что-то нравоучительное. Но она сие, судя по отсутствующей реакции, благополучно пропустила мимо ушей. — О вас неустанно говорит весь город. И только в нашем кабаке было сказано так много, что мы в первый же юби сумели распутать весь тот клубок недомолвок, что вы плели вдвоём с этим вашим якобы бра…       Очевидно, девушка порывалась произнести слово «брат» или «братец», явно ссылаясь на Иллиана, что поначалу таковым представился, когда речь зашла о нашей с ним связи. Но по очевидным причинам осеклась и застыла, не найдя в себе сил закончить фразу…       Или так мне лишь показалось. Я была уверена, что причина крылась в убеждённости девушки в его скоропостижной кончине, поминая их некогда тёплые и тесные взаимоотношения. Но её следующая фраза поставила меня в тупик, вынуждая задаваться ещё бо́льшими вопросами:       — Вы ведь вместе с Иллианом пережили ту страшную ночную бучу, не так ли, госпожа?       — Да… — я с трудом нашла в себе силы ответить ровным, без дрожи в речи, голосом. Ту ночь я ещё долго не смогу вспоминать без тревожности на сердце. — Я тогда угодила в крупную передрягу, но он подоспел в самый последний миг и спас меня.       — Вот как, — она криво улыбнулась чему-то неведомому для меня и пространно заключила. — Что ж, хотя бы в роли верного слуги он смог-таки преуспеть…       — Постой, так ты знаешь, что Иллиан остался жив после той истории со взрывом в порту?       — Он однажды наведался ко мне с предупреждением, чтобы мы начали готовить резервные запасы провизии. Это было незадолго до воцарения дефицита товаров и… ну, вы знаете…       Ещё бы я о таком не знала. Прошедшая Фуго оказалась губительной не только невыносимым холодом, какового не случалось уже с десяток якум, но и повсеместным голодом, приведшем как ко всплеску обычной преступности, так и к появлению куда более ужасающим деяниям человеческим… после которых их уже сложно называть, собственно, людьми. Уж об этом я не забуду никогда.       — Не нужно печалиться, госпожа, — озабоченным тоном одёрнула меня Рюка, стоило мне ненадолго умолкнуть в раздумьях. — То дело прошлое и ныне жизнь возвращается на круги своя. Каждый последующий юби становится только лучше…       — Н-нет, не в этом… — Я до того поспешила с объяснениями, что язык предательски заплёлся, а мысли, и без того вольно дрейфующие по сознанию как им угодно, и вовсе слились в одну неразборчивую кашицу. — Просто мне порой кажется, что сколь бы много я ни сделала и какой путь бы ни преодолела — из раза в раз возникают всё новые трудности, и им ни конца ни края. Господа, курирующие судебный процесс, едва ли со мной готовы считаться, и то лишь после проявленной мною агрессии. Моя ближайшая советница и наставница Шарин относится ко мне вроде и тепло, но зачастую она попросту игнорирует мои стремления и пожелания, делая так, как она считает правильным. А теперь ещё и Иллиан куда-то запропастился, когда он мне… кху, нам всем срочно понадобился по одному неотложному делу. Боги, вечно этого зверёныша носит не пойми где… — Опомнившись, я вспомнила первоначальную цель моего пребывания здесь и сходу вопросила у Рюки. — Ох, точно, а ты его в последнее время не встречала?       Её отрицательное покачивание головы мною отчего-то было воспринято как само собой разумеющееся. И зачем я тогда спрашивала вовсе? Начни уже думать наперёд, бестолочь, — наверняка она бы сразу об этом обмолвилась, едва речь зашла о его западающей в душу персоне. Впрочем, когда она заговорила об Иллиане — в её голосе скользнуло некое напряжение, что не оставило меня равнодушной. Но выяснять причину оного было некогда — я и так потеряла уйму драгоценного времени, не погляди, что по итогу я всей душой была рада этой встрече. Приятно осознавать, что с теми, кто тебе хоть сколько-то не безразличен, всё хорошо. Особенно когда мы расстались впопыхах и не самым радушным образом. Отчего мне ещё совестливей было прощаться с ними сейчас, едва лишь поздоровавшись да перебросившись несколькими фразами, не имея возможности остаться и пообщаться вдоволь. Может, как-нибудь позже ещё свидимся. Я надеюсь на это.       — П-постой… те, — поторопилась окликнуть меня Рюка, уже развернувшуюся в противоположную сторону, намереваясь возобновить прерванные поиски одного нечестивца. — Госпожа, я…       — Прошу, оставь все эти высокопарные обращения для других, — вздохнула я, начиная неимоверно уставать от такой манеры общения. — Лучше относись ко мне как в прежние времена. Я к этому уже более привычна. От «госпожи» и им подобных мне становится как-то неуютно.       — А, х-хорошо… Сири. — На её лице наконец расцвела не робкая, а яркая и лучезарная улыбка, с какой она в своё время меня немилостиво сюсюкала и доставала по всяким глупостям. Я уже начала жалеть о своей просьбе. — Так ты здесь в поисках Иллиана? Совсем одна? Может, я могу чем-то помочь?       — Нет, я не совсем одна… — Осёкшись, я внимательно огляделась вокруг. А где Торин? Мы, конечно, договорились, что будем выдерживать дистанцию для наиболее широкого охвата, так сказать, поисковой зоны, но при этом его же условием было постоянно находиться в поле видимости друг друга. Ну и где? Эх, в такой толпе непросто кого-то разглядеть… Стоп. А ведь Рюка, если я верно помню, имеет некоторые… звериные задатки. Возможно, она окажется более полезной, нежели этот адъютант… или моё собственное чутьё, что, как не кстати, глухо, отчего мне приходится рыскать вслепую, подобно новорождённому голодному котёнку. Однако… — К тому же, я не совсем уверена, что это будет правильным поступком — просить тебя об одолжении, когда мы вот так просто ушли, ничего не сказав и…       — Ох, ну как я могу таить обиду на такое прелестное виноватое личико? Ты такая миленькая! Само воплощение невинности!       И к моему величайшему страху, я вновь оказалась в плену её могучих рук и пышного бюста, не в силах ни пошевелиться, ни вздохнуть. Б-боги, ну почему этой лисе так нравится всех тискать?! Когда это всё закончица-а-а-а!..       — Ой, что же это делается средь бела юби?! Стражу! Позовите стражу, люди добрые!       А? Что там такое стряслось? Нет, меня тут, конечно, неистово мучают, но сомнительно, чтобы людская масса вдруг пришла в возбуждение и разнервничалась из-за такого пустяка, как прилюдные объятия. И следом раздавшийся гневный мужской крик оказался более чем весомым подтверждением моих выводов.       — Убийца! Он побежал туда! Стража, не дайте ему уйти!..

Интерлюдия

…Очнись…

      Последний ментальный импульс отправлен по одной из множества спутанных верениц подсознания в намеченную точку. Настала пора прервать контакт. Слепая женщина деликатно вывела остатки активного, применяемого в технике эрия из черепушки подконтрольного ей обезображенного и опустошённого юноши и только затем осмелилась убрать пальцы с его височных долей.       — Илья? — тихонько позвала она застывшего в развалистом сидячем положении, подобно оставленной на полке тряпичной кукле, парнишку, от нетерпения принявшись мягко трясти того за плечо. — Соберись с мыслями, Илья. Не смей уходить в сон. Не смей ей уступать. Илья?.. Иллиан?       — М-м-м…       Невнятно, едва слышно, и тем не менее юноша подал признаки жизни через слабый болезненный стон. Также он попытался поднять голову, но на это сил ему уже не хватило, отчего женщине пришлось взять всё в свои руки, нежно, но крепко обхватив дрожащими от усталости пальцами его осунувшиеся бледные, колющие небрежно поросшей редкой бородёнкой, щёки.       — Открой глаза, — твёрдым, если не сказать грубым, тоном потребовала она. — Не спать. Смотри на меня.       — Ми… но… ри?.. — Илья — или как он сам уже привык себя воспринимать — Иллиан, — несмотря на скверное внешнее состояние, послушно, хоть и не без труда, разлепил веки; Мино отчётливо "разглядела" высвободившийся из заточения плоти характерный "жар" от давно мёртвого, но продолжавшего излучать некую энергию левого глаза. — Во… ды…       — Как только я получу желаемые ответы. — Женщина глубоко вдохнула, морально готовясь к очередной неудаче — уже становившимися удручающей обыденностью, — но так до конца и не теряя всё ещё теплящийся внутри оптимизм. — Итак, ты помнишь, что с тобой произошло?       Иллиан замешкался, несколько резковато подёргав головой, как если бы у него свело шейные мышцы. Однако, переборов этот кратковременный, вероятно, неврологический приступ, он недвусмысленно склонил голову, а после попытался вернуть её в прежнее положение: кивок — ответ «да».       — Хорошо. Я вижу, ты как никогда ослаб, но постарайся сосредоточиться. Как ты можешь охарактеризовать увиденное? Что ты сейчас чувствуешь?       — У… бей… ме… ня…       — Предположим, это и правда ты, — в облегчении вздохнула Мино и, как было условлено, позволила страждущему испить живительного снадобья, что не только затруднял работу мышц, но и имел в себе некоторую группу питательных веществ. Совсем немного, только чтобы избавить человека от невыносимой боли при растворении желудка собственными ядовитыми соками. — Значит, каких-никаких результатов мы добились.       Женщина не могла видеть того характерного животного взгляда, с каким глядела на окружающих одна только Наги, посему положилась на интуицию и те немногие знания, что пришли к ней спустя долгие бесчисленные часы экспериментов и выслушивания язвительных замечаний со стороны от раза к разу пробуждавшейся внутри Иллиана сущности: при всей своей заносчивости и горделивости, та всё ещё дорожит этим телом и вряд ли осмелится на какие-либо провокации, связанные с благополучием своего "сосуда". Не после всех тех истязаний, коими подвергли этих двоих. И не после успешного внушения бескомпромиссных намерений бывшего чёрного плаща добиться желаемого. Наги не станет рисковать попусту. И это лишь сильнее роднит её с людьми, как бы та ни старалась этого отрицать. Или же таково влияние человеческого сознания, в коем она обитает почти как целую якуму — немалое время. Для рода людского так точно.       — Ми… нори, я… — И без того сиплая, с надрывом рвущаяся сквозь неподатливую гортань речь оборвалась знакомыми утробными всхлипами. Женщина понимающе придержала начавшего сгибаться пополам юношу за грудь и услужливо похлопывала по спине, пока истощавший организм привычно отторгал пагубно влияющую на него жидкость с примесью скопившейся в лёгких и желудке кровью и другими образовавшимися пищеварительными отходами, что ещё ютились в организме. — Я так… б-больше не… могу.       — Я прекрасно понимаю, что ты сейчас испытываешь, Илья. Правда, — постаравшись придать голосу естественной сочувственности, тихо проговорила Мино, для пущего воздействия нежно поглаживая его всклоченные, пропитавшиеся потом, грязью и другими мало приятными выделениями волосы. — Но тебе необходимо помнить, что это твоя единственная возможность вернуться обратно к прежней жизни. Чёрный плащ… Илай не выпустит тебя, покуда ты не научишься контролировать её…       — Так убей меня! — во всю глотку, на одном вдохе выпалил в пустоту Иллиан. Мино не могла разобрать исказившегося в агонии лица юноши, из чьих прикрытых глаз заструились слезы, а широко распахнутый некогда для интоксикации рот начал то судорожно стискивать челюсть до зубного скрежета, то раскрываться, будто в немом крике или попытке заглотнуть побольше воздуха, тем самым напоминая выброшенную на сушу трепыхающуюся рыбёшку. Но ей это и не было нужно — один только голос уже передавал всю ту боль и тяжесть, обрушившуюся, как видится, на совсем ещё мальчишку, что однажды заполучил в руки непомерную для него силу, с коей не способен совладать, не способен осознать в полной мере, что и привело его к свершению всех тех непотребных деяний, к страданиям и раскаянию за грехи свои… и к закономерной расплате за них. — Н-не могу… я т-так больше… не мо-огу… н-нет… не-ет…       Работа с подсознанием не принесла желаемых результатов. Начальные эксперименты были направлены на то, чтобы выработать в Иллиане глубокие рефлексы, первоступенчатые психологические барьеры, когда Наги захочет лишить кого-то жизни против воли своего хозяина. Грубо говоря, заложить на подкорку мозга саму идею того, что убивать человека, не представляющего угрозы для тебя или твоих близких — не говоря уже о самих близких, — недопустимо. До конца неясно, успевшая укорениться достаточно плотно в мозгу Иллиана и блокирующая часть внешнего воздействия Наги тому причина или же более ранне развитые — уложенные едва ли не к природным инстинктам, одним своим существованием вносящие противоречие в созданный Мино базис ценностей — его собственные эгоизм и едва ли не полное обесценивание человеческой жизни как таковой. Впрочем, причины и не были столь важны — значение имел лишь итоговый результат. И он звучал твёрдо: безоговорочный провал.       Что ж, если не сработал деликатный, тихий, обходной путь — остаётся ломиться с шумом и плясом через главный вход. Больше никаких ухищрений с подменой реальности, заигрываний с образами и прочим "тонким инструментарием". Отныне только неприкрытая, бескомпромиссная и жестокая муштра в лоб. Если не выходит перевоспитать человека — его всё ещё возможно научить. Мино больше не запутывала и не обманывала Иллиана. Формально. Попросту "выбрасывала" его, обезумевшего от голода, посреди людной городской площади, никак не ограничивая в свободе действий и даже не наказывая за проявленную кровожадность, к коей несомненно рано или поздно Наги заставит его прибегнуть — женщина уже поняла, что сколь умным и расчётливым ни было это существо, а голод берёт верх даже над ней, вынуждая забыть обо всём и игнорировать любые доводы логики и здравого смысла. И первые жертвы не заставили себя долго ждать. Подконтрольный Наги Иллиан в порыве буйства порой разрывал человека голыми руками, умываясь с головы до пят в его крови и потрохах с вожделенным и страстным оскалом. А порой и обходясь скупым переломом шейных позвонков, когда уже вдоволь "налакомился" эмоциональной энергией своей жертвы после физико-психических издевательств и сексуальных надругательств. С первого взгляда такая стратегия может показаться бессмысленной и губительной, в особенности для ментального здоровья вынужденного всё это лицезреть Иллиана — непомерная жестокость рано или поздно "сломает" разум любого, даже если он помнит, что всё вокруг лишь иллюзия. А последнее вдобавок отбивает всякую необходимость стараться присмирять разгулявшуюся в край сущность, ведь эти люди ненастоящие. Их боль, страдания, слёзы и мольбы — все они плод воображения.       Так и есть. За исключением одной маленькой тонкости…       — Ка-а-ак… как ты посме-ела-а… — Горестно-завывающие надрывные причитания сквозь плач и сопли постепенно угасали, всё больше вбирая в себя злостных, а впоследствии и яростных оттенков, покуда от сожалений и самобичевания в определённый миг не остаётся и духа, окончательно избавляя голос от дрожи из страха и преобразовывая его в едкое, сочащееся жаждой возмездия шипение. — Ка-ак ты мо-ожешь позволя-ять э-этому продолжа-аться?..       — Ошибка, — ровным тоном отчеканила Мино не задумываясь. Сей разговор повторялся неоднократно, отчего ей оставалось лишь произносить ранее заготовленные ответы, наиболее благотворно влияющие, так сказать, на закрепление усвоенного материала. — Не ставь свои собственные слабость и податливость в вину другим. Не я заставляла тебя всё это творить, а Наги. В твоих силах было её остановить. Почему ты не смог ей противостоять? Мы проделали уже шесть сеансов и ты по-прежнему…       — Вот именно! — сорвался на истошный вопль Иллиан, взбрыкнув всем телом и замерев в опасной близости от невозмутимо сидящей рядом женщины: их лица разделял какой-то ничтожный фут. — Снова и снова! Какой-то блядский порочный круг! Я делаю это с каждым новым её появлением! Не могу счесть, сколько раз видел, как потухают эти прекрасные зелёные глаза! Как с этих побледневших губ в последний миг срывается моё имя! Как отрываются её фонтанирующие алым конечности! Как выпускаются поблёскивающие в ярком дневном свете внутренности! Как она в слезах молит о пощаде при очередном разрыве девственной плевы!.. — От нахлынувших чувств юноша невольно подавился слюной и зашёлся мокрым кашлем; едва ли сохранявшей самообладание женщине потребовалось приложить некоторые усилия, дабы протянуть ему котелок одеревеневшей от напряжения рукой. Благо после каждого сделанного глотка его истерика постепенно отступала. — По… кху… чему?.. Почему это должна быть именно Сири?       — Ты прекрасно знаешь ответ на этот вопрос.       — Господи боже… Но зачем так много? Руки не успевают обсохнуть от крови первой, как они принимаются за вторую. Одна за другой. Без малейшей передышки. Сотни… Нет. Тысячи. Я видел её смерть не меньше тысячи раз. Зачем? Ты… Чёрт возьми, ты даже не даёшь мне время собраться.       — Потому что у нас его нет. Это тебе также хорошо известно. У меня не вышло воздействовать на тебя качественно. Настал черёд количества.       — А если и это не сработает? — окончательно придя в себя после глубокого вздоха, отрешённо, если не сказать обречённо, вопросил Иллиан. — Какие ещё ужасы ты мне припасла?       Мино с некоторой долей раздражения отметила неуёмное желание парня нарочито спрашивать о том, что ему и без того превосходно известно, и вместо ответа придала своему лицу соответствующий вид: прикрыла глаза и чуть нахмурила брови.       Устроила Иллиана такая реакция или нет — для женщины так и останется загадкой, поскольку её вниманием завладел шум отъезжающей в стороны каменной фальшстены, служившей замаскированным переходом из водосточной системы коммуникации в эту прилегающую коморку.       — Послушница… помоги…       Показавшаяся в проёме мужская фигура буквально ввалилась внутрь, покачиваясь из стороны в сторону, и дойдя до начавшего затухать кострища — вовсе осела на четвереньки, заходясь немилостивым кашлем.       — Скверно выглядишь… партнёр, — с нескрываемым наслаждением и злорадством протянул Иллиан прежде, чем женщина сподобилась понять хоть что-нибудь. — Расплющенное иссушенное говно привлекательнее будет, это уж точно.       — Кто бы говорил… — выплюнул в сторону паренька судорожно глотавший ртом воздух Илай. — Весь в соплях-слезах, как баба… и ходишь под себя, как дремучий старик… Отброс…       — Ты ранен, — наконец "разглядев" едва уловимые, но множественные очаги концентрации энергии, характерные для повреждений плоти, выдвинула окончательное заключение Мино и поспешила подняться на ноги. — Что произошло?       — Только не сейчас… Тамоно всех раздери, мне… мне нужна помощь.       — Теперь ты не такой крутой, как тебе надрали жопу, — никак не унимался Иллиан, при этом имея вид если и не хуже, то немногим лучше. — Ещё заскули, как побитая сучка. В моём случае хоть оправдание есть, а у тебя что? И очень интересно, кто это тебя так? Я требую подробностей…       — Во имя всего… святого, заткни уже… этого выродка!       Задорный охриплый хохот раскатился по стеснённому пространству, отдаваясь в ушах неприятным звоном. Но разгоревшееся было веселье юноши вмиг сошло на нет, когда его скрутило в очередном приступе кровавой рвоты. Уже успевшая попривыкнуть к местным ароматам и обилию отходов человеческой жизнедеятельности Мино с долей иронии подумала о том, кто из них троих в действительности расплачивается за свои грехи. Иллиан? Илай? Она?.. Или равное наказание боги уготовили всем им?

Конец интерлюдии

      — С вами правда всё хорошо? — по-видимому, оставшись неудовлетворённым моим невнятным кивком, с большей твёрдостью вопросил Торин, жестом призывая поддерживающую меня под руки Рюку остановиться и перевести дух. — Прошу, поешьте ещё.       — Оставь это, — небрежно отмахнулась я от протянутого мне кукурузного хлеба: ничего более существенного, что возможно было бы взять с собой и уложить в сумку, наскоро закупить на рынке не удалось. Меня уже начинало подташнивать от такого обилия мучного в моём желудке. Но вслух заявлять о таком показалось неприличным, потому… — В меня уже и крошки не влезет. Богов ради, просто дай мне время переварить съеденное.       — П-прошу прощения, госпожа, — наконец осознав всю абсурдность своих действий, адъютант убрал лакомство обратно, однако так и не сошёл с места, перегораживая нам с Рюкой дорогу. — Но тогда позвольте мне понести вас на спине. Вы так до конца и не оклемались после вашей этой техники. Мне тяжело видеть вас в таком состоянии, госпожа.       — Так смотри на дорогу, а не на меня! Ты у нас главный защитник, вот и побереги силы на возможные неприятности!       Что за неуместная забота для простого охранника? Более того, для бывшего адъютанта! Боги, лучше бы он так сосредотачивался на поиске Иллиана. Вернее сказать, теперь уже Илая. И каким таким образом, раздери меня пятеро, всё так обернулось?..       — Тебе уже лучше? Можешь рассказать, что тут произошло?.. Торин, ты слышишь меня? Только не молчи, прошу… Боги, неужто я опоздала?!.       В панике я взялась тормошить обмякшего на моих коленях, всего израненного мелкими порезами, а местами и колотыми, некогда страшно кровоточащими отверстиями на руках и ногах. Сами по себе они скорей всего не представляли риска для жизни, однако Торин — успевший потерять некоторую долю крови за то время, пока мы с Рюкой переносили его из грязного, заполонённого людом переулка в относительно чистое и уединённое подсобное помещение ближайшего оккупированного магазинчика, не говоря уже о необходимости провести серию целебных техник — выглядел крайне нездорово и бледно. Не зная, что бы ещё предпринять, я взялась приводить его в чувство. Кажется, в такой ситуации не следует позволять человеку уснуть… иначе он не проснётся уже никогда.       — Г-госпожа, не так г-громко.       — Ох, хвала Канто, ты всё же здесь… во мне уже начало нарастать беспокойство…       Да что я, пекло меня побери, такое несу? Я не на шутку перепугалась! Пускай я мало что знаю об этом парне, но он, как принято говорить у воинов, вверил мне свою жизнь. Он… нет, все мои люди — они моя личная ответственность. И потерять кого-то из них, да ещё так глупо, буквально на пустом месте!..       — Я в-в порядке… в-вроде бы. Т-только в г-глазах плывёт н-немного… и т-тело не слу-шается. Б-благодарю вас.       — Идиот, о таком не благодарят, — я улыбнулась и "наградила" его слабым щелчком по лбу, дабы впредь не молол чепуху. Ладно, полагаю, разговор можно и отложить. Куда важнее… — Рюка! — я радостно окликнула появившуюся в дверях женщину, что, вероятно, задабривала побеспокоенного нами хозяина. — Я закончила с первой помощью, но необходим осмотр сведущего человека. Можешь помочь мне довести Торина до ближайшего врачевателя?       — Нет, с-стойте, — не в силах пока пошевелить ослабевшими от малокровия руками, Торин взялся активно протестовать, едва согласно кивнувшая мне Рюка приблизилась к лежащему в намерении поднять пострадавшего на ноги. Воспользовавшись нашим замешательством, парень встряхнул головой, явно приводя мысли в порядок, и заговорил куда как более сглаженной и чёткой речью. — Госпожа, у нас нет на это времени. Послушайте, это важно. Я был с вами не до конца честен…       — Да о чём ты сейчас? Это можно отложить и до…       — Нет! — настойчивым, не терпящим возражений тоном громко повторил он, что у меня на мгновенье возник порыв возмутиться таким наглейшим поведением, но я вовремя его уняла и вместо этого вопросительно заглянула в напряжённое юношеское лицо. — Это не терпит отлагательств. Стоит самый настоящий вопрос жизни и смерти. В том числе того, кого вы всё утро ищете, госпожа.       — Что это значит? Ты знаешь, где Иллиан? Что с ним? — Внутрь закралось недоброе чувство. Мне уже всё равно, кто, зачем и как часто меня обманывал — мне просто хотелось вернуть Иллиана. С разбирательствами можно и повременить.       — Старшая… Шарин не вдавалась в подробности. Всё, что мне известно — ваш слуга находится в плену Илая. Там…       — Илая?       Речь Торина разбавил более слабый, оттого с трудом уловимый возглас Рюки. Правда, на мой немой вопрос при развороте к ней лицом она спешно извинилась со словами «нет, ничего такого» и более не встречалась со мной взглядом. И что это сейчас такое было? Ах, в пекло, озабочусь этим потом…       — Но разве они с Иллианом не соратники? — Впрочем, я так до конца и не поняла характер их отношений, колеблющихся на грани некоей привязанности и вроде как откровенной неприязни, если не ненависти. — Зачем ему?..       — Возмездие. — Могу поклясться, когда с уст юноши сорвалось одно ёмкое слово, его взгляд на миг блеснул чем-то недобрым, но вскоре он продолжил прежним ровным тихим голосом. — Ваш слуга совершил множество проступков. И крайний из них, по всей видимости, стал для Илая последней каплей в чаше терпения.       — Какой просту… ох… — В голове моментально всплыл наш утренний разговор с Райли. — Двое пропавших адъютантов, ну конечно. Но причём здесь Иллиан? С чего вдруг ему?..       — Я передаю вам сказанное Шарин, госпожа, ничего более. Ваш слуга один из первых подозреваемых, хотя мотив так до конца и не ясен. Вот почему поспешность принятых Илаем решений вызвала у неё нешуточное беспокойство. Она просила приглядеть за ним, дабы он не наделал непоправимых глупостей. И боюсь, госпожа, мы несколько опоздали.       — Хочешь сказать, это Илай тебя… так? — оторопела я, в ужасе разглядывая его пестрящую малыми и крупными порезами одежду. — Не верится. Да что у него в голове творится, если он решился на подобное?       Торин как-то подозрительно задержал взгляд на стоящей в сторонке Рюке, но так ничего и не объяснил. Вместо этого…       — С уверенностью могу сказать лишь одно: случившееся каким-то образом довело Илая до помрачнения рассудка. При последнем нашем разговоре он воспринимал меня… всех нас как врагов и пытался отделаться, вплоть до смертоубийства. Кажется, он намеревается сбежать из города — по наводке старшей сестры я застал его прошлой ночью у одного из старых прецепториев, и он выбирался оттуда с увесистым рюкзаком. Предположительно, обчищал свои некогда устроенные там тайники.       — Это… — Я не находила слов, дабы описать всё то, что вертелось в моей голове. — Всё это звучит как полный абсурд. Зачем? Почему?..       — Шарин выдвинула предположение, что Илай мог сорваться от мыслей, что при причинении вреда этому пареньку ему больше не будет жизни… поминая тесные отношения последнего с такой влиятельной фигурой, как вы, госпожа.       — Нет, что за?!. То есть, да, я не прощу Илая, если он решился на жестокий самосуд, вне всяких сомнений! Но почему с этим нельзя было прийти ко мне? Разве я стала бы закрывать глаза на такие возмутительные бесчинства своего?..       Ох, боги… А что же я делала на протяжении последнего времени, если не закрывала глаза на все те ужасные деяния Иллиана, и то это лишь те, о которых мне известно наверняка? Да, я неустанно напоминала себе о необходимости как-то наказать его, однако так ничего и не предпринимала, откладывая до последнего. А намеревалась ли я придать его правосудию вовсе? Если задуматься, я попросту сбросила с себя всякую ответственность за грехи моего слуги, хотя так старательно заверяла себя в обратном. Как я могла из раза в раз говорить о какой-то справедливости, если из всех повинных преданными правосудию оказались исключительно мои враги, но не мои друзья? Это ли справедливость в высшем её понимании? Не значит ли это, что я не меньшая, а то и бо́льшая эгоистка, нежели каким представал в моих глазах Иллиан? Не думаю ли я исключительно о себе, лишь прикрываясь другими в каких-то корыстных целях? Нет, это не похоже на меня. Мне сложно это принять как правду. Я… Я не хочу в это верить!       — Как бы то ни было, Илай сделал свой выбор, госпожа. И если вы желаете его остановить, нужно выдвигаться немедля. Прошу, достаньте из моей поясной сумки свёрток с символами «м» и «с» и вложите содержимое мне в рот.       — Что это? — С тенью сомнений, я всё же исполнила его просьбу, и мне в ладонь выпало несколько водорослевых шариков с неизвестным содержимым внутри; разворачивать их мне показалось не лучшей идеей, отчего решила спросить напрямую.       — Мышечный стимулятор. Если я верно запомнил сказанное нашим врачевателем. Он ненадолго повышает выносливость и силу, позволяя действовать на пределе возможностей тела.       — Чем-то напоминает один небезызвестный наркотик, что так полюбился местным отщепенцам, — с неприкрытым осуждением проговорила Рюка, тем не менее каким-то чересчур отрешённым взглядом изучая чудо-шарики в моей руке.       — Нет, здесь смесь совсем других ингредиентов, — поспешил оправдаться юноша, но затем… — Хотя, если судить по разговорам старших, от этой дряни также может начать выворачивать наизнанку…       — И ты всё равно намереваешься травить свой организм наркотиками?! — ошалело воскликнула я, не сумев уложить всё услышанное в голове.       — Я не позволю вам отправиться на поиски Илая без меня — вы не знаете, на какие уловки и ухищрения мы можем быть способны, когда за нами идут по пятам, госпожа. У нас обоих нет выбора. Нужно как можно скорее поставить меня на ноги и добраться до Илая прежде, чем он успеет оклематься и совершить ещё что-нибудь необдуманное. Помните, он пребывает в отчаянье и способен пойти на немыслимые меры…       «Всё это одно сплошное безумие…» — только и вертелось у меня в голове на протяжении всего нашего неспешного — из-за накатившейся на меня головокружительной слабости — пути.       В отличии от Торина, чьи раны я абы как, но смогла стянуть наспех новообразованной плотью, Илаю повезло куда меньше: даже если нанесённые ему раны оказались куда как легче, это ни в коем разе не избавило его от медленной, едва ощутимой, и всё же кровопотери — по этим самым следам в виде малых капель на ярко освещённой дорожной плитке или мутных пальцевых разводов на стенах проулков мы и определяли верное направление. Правильнее будет сказать, Торин их каким-то невообразимым способом умудрялся отслеживать, словно имея на них особый нюх. Я ничего не смыслю в ремесле следопытов, посему для меня это возможно и выглядит чем-то невероятным, когда как для адъютанта это — ничем не примечательная рутина.       Тум…       — С-стой! — воскликнула я в какой-то момент ведущей меня сквозь проулок Рюке, сама до конца не понимая, зачем. Просто возникло некое наваждение… очень знакомое…       — Что такое, госпожа? — рванувший было вперёд Торин затормозил подошвами, оборачиваясь ко мне. — Нам нужно спешить, пока следы ещё свежие. Солнце здорово печёт и кровь вскоре может свернуться до незаметности, уж слишком её мало…       Ту-дум…       — Не уверена, но…       Точно, я вспомнила это чувство. Похоже на биение сердца, только очень далёкое и слабое. Для верности я отстранилась от Рюки, присела на колено и, оперев на него руку, прощупала двумя пальцами запястье в поиске пульса. Спокойно, дыши глубже… Хорошо, я чувствую своё сердце. И я не ошиблась, отдающаяся в пальцы пульсация не соответствуют постукиваниям в висках. Это… это он. Иллиан. Его сердце. Я чувствую его. Хвала богам, он всё ещё жив. Осталось только понять направление.       — Госпожа, прошу, позвольте лучше я пойду вперёд.       — Нет. И сам оставайся на месте.       Торин намеревался было придержать меня за руку, когда я проковыляла мимо него в направлении, которое выбрал он, но после моего твёрдого отказа он послушно разжал вцепившиеся в моё запястье пальцы и умолк. Не время для такта и любезностей — мне нужно сосредоточиться. Глубокий вдох. Ни о чём не думай. Слушай своё тело. Ты это уже делала, девочка, в этом нет ничего сложного. Будто наощупь ночью продираться через тёмный коридор — только кажется трудной задачей, но стоит приноровиться…       — Ничего… — вырвалось у меня спустя некоторое время прислушивания и хождения из одного угла в другой.       — О чём вы?       — В той стороне ничего нет — я не слышу там его присутствия. — Сама до конца не понимаю, как это возможно передать словами, посему на недоумённый взгляд юноши я лишь покачала головой и вернулась к Рюке, на этот раз "прощупывая" противоположное направление. — Ох, а вот тут уже что-то есть. Думаю, нам куда-то туда, — неопределённо указала я рукой в направлении чуть правее от проулка, откуда мы только что пришли.       — Не исключено, что Илай мог найти в себе силы и рискнуть потратить время на ложные следы… — взялся рассуждать вслух Торин, задумчиво взявшись изучать новый, избранный мною путь. Но уже вскоре, видимо, ничего подозрительного не заметив, он вновь вопросительно поглядел на меня. — Вот только здесь совершенно нет никаких следов. Я не понимаю, как вы это определили, госпожа?       — Если коротко, мы с Иллианом имеем ментальную связь друг с другом. Я могу почувствовать его присутствие, если сосредоточусь на внутренних ощущениях.       — Весьма… необычно, — сдержанно обронил он, почесав щеку. — Почему же вы раньше к этому не прибегли?       — А сам как думаешь? — с проступившим раздражением на лице бросила я. — Расстояние между нами играет ключевую роль — мы не так далеко, раз я смогла его почувствовать. Но если вспомнить, и наше с ним самочувствие имеет определённое влияние. Ныне я ощущаю только его сердцебиение. Слабое, хаотичное… И на этом всё. Никаких эмоций, болевых или иных ощущений. Раньше такого не было. Это очень дурной знак.       — Тогда не будем терять время.       Торин жестом попросил Рюку поддержать меня за плечи — и очень вовремя, мои ноги уже предательски вздрогнули от перенапряжения, грозясь подкоситься — и послушно двинулся в намеченную мной сторону, однако на сей раз закономерно пропустив вперёд нас: похоже, роль следопыта теперь перешла мне. Оно и к лучшему.       Дождись нас, Иллиан. Если ты снова исчезнешь — уж в этот раз я тебя ни за что не прощу…

Интерлюдия

      — Что это значит? — осёкшись, переспросила Мино, сочтя услышанное неверно истолкованным ввиду рассеянности от чрезмерной усталости.       — Ровно то, что я сказал. — Напоенный и накормленный после оказанной первой помощи Илай чувствовал себя куда лучше и уже некоторое время как молча грелся у всё ещё источающего жар тлеющего пепла кострища. Пока наконец внезапно не подал голос понемногу впадающей в долгожданную дрёму женщине. — Твоя помощь здесь более не нужна, послушница. Можешь отправляться домой. Запасной проход я оставил расчищенным — выберешься без моей помощи.       — Мне казалось, у нас больше времени, — не желала так просто отступать Мино. — Уже вот-вот наметится ощутимый прогресс. Осталось совсем немного…       — Нет, — категорично выпалил мужчина, даже не дослушав её до конца. — У нас абсолютно ничего не осталось. Ни времени, ни сил. Мы сдохнем здесь все вместе, если так продолжится. Хватит. Признай уже: твоя затея изначально была провальной.       — Это как-то связано с твоими ранами? Нас кто-то ищет? Кто?       — Не важно. Всё, что тебе следует знать — нам больше нельзя здесь оставаться.       — Нам? Или тебе?       Попытка зайти с иной стороны и что-нибудь прояснить успехом не увенчалась. Илай лишь неопределённо качнул головой и затих, зарывшись лицом в облокоченные на колени руки и всем своим видом демонстрируя нежелание продолжать сей бессмысленный для него диспут.       — Уходи.       — Что?       Столь внезапный выпад со стороны девушки вынудил того невольно выпрямиться и обратиться лицом обратно к собеседнице.       — Уходи сам, — услужливо повторила она негромким размеренным тоном. — Мне необходимо закончить начатое.       — Что ты несёшь? Как только они выйдут на это место — всё будет кончено.       — Кто они?       Илай порывался что-то ответить, но ничего внятного, не считая прерывистого дыхания с нотками рычания, выдать так и не сумел.       — Я не знаю, скольким успел перейти дорогу лично ты, но если даже в твоё отсутствие нам может представлять угроза, вероятно, цель их поисков — он. — Мино указала на мирно посапывающего лёжа на боку Иллиана. — И я знаю только одного человека, кто станет заходить так далеко ради его обнаружения…       — И ты всерьёз думаешь, что девчонка так просто спустит тебе с рук всё, что ты сделала с этим пацаном?       — Возможно и нет, — пожала она плечами. — Однако в необходимости данных мер убедить её я смогу. Как бы то ни было, я считаю такой исход более приемлемым, нежели то, что собираешься сделать ты.       — Мне плевать, что ты там считаешь, — понемногу вспыхивал «чёрный плащ», да так, что зашевелился в попытке подняться на ноги. — Он опасен. Ему нельзя находиться на свободе. Девчонка слишком слабохарактерна и сентиментальна, чтобы позволить держать его на цепи в глубокой темнице за тяжёлой железной дверью — из обычных покоев он сбежит в первую же ночь. Потому выбор очевиден.       — Ты с самого начала держал его здесь просто затем, чтобы он не взболтнул лишнего, ведь так?       Подавшийся в сторону пленника мужчина замер на месте, едва прозвучала последняя фраза, и медленно развернулся к ней.       — Что ты сказала?       — Ты правда думал, что я ничего не узнаю, когда как не единожды залезала мальчишке в голову и видела все его мысли и воспоминания? — С уст женщины сорвался неуклюжий, нарочито напускной смешок. — И исходя из увиденного, тебя больше заботила конфиденциальность твоего прошлого, нежели безопасность окружающих.       — Если это так — что здесь делаешь ты? — непреклонным самоуверенным голосом парировал тот. — По твоим словам для меня наиболее разумным было бы сразу избавиться от пацана, тем более, когда он начал доставлять серьёзные проблемы. Зачем мне было упрашивать тебя помочь ему? Что-то не сходится, послушница, тебе так не кажется?       — Я, быть может, с тобой и согласилась бы… — Из-за коробки, на которой восседала Мино, с подачи последней выглянула его наплечная сумка и переехала поближе к огню рядом расположенной лампы, с каждым последующим рывком характерно клацая содержимым. — Не изъяви ты внезапного желания ретироваться как можно дальше, исходя из объёма денежных средств.       — И как давно ты начала рыться в чужих вещах? — с нескрываемым раздражением выпалил мужчина.       — Не было необходимости лезть внутрь. Я по одному мимолётному "бряцу" при спуске рюкзака на пол определила, что в нём. А уже потом по весу — и количество оного.       — И что с того?       — Твоё желание в первую очередь обезопасить свою шкуру естественно и определено первичными инстинктами. Но ты настолько не веришь в собственные благие намерения, что заранее предполагаешь наихудший исход. Осмелюсь высказать догадку, что и эти раны были нанесены кем-то, кто сопровождал Сириен и каким-то образом сумел застать тебя снаружи. Ах да, позволь уточнить: что именно ты делал наверху? Как я заметила, ты отнюдь не за припасами выбирался…       — Не твоё дело, для чего мне понадобилось выбираться наружу. Вообще всё это тебя никак не касается. Я благодарен тебе за оказанную поддержку и помощь, но… лучше убирайся отсюда, пока не пожалела о своей излишней любознательности.       — Угрозы. Какая банальность. Мы оба сейчас не в лучшей форме, это так. И всё же позволю себе заметить, что ты утратил своё главное преимущество, позволяющее так открыто вступать с кем-то в конфронтацию: скорость. Глубокие порезы на руках и ногах не позволят тебе двигаться также быстро, как прежде, даже с действием обезболивающего отвара. Когда как владеющему магическими техниками не обязательно и с места сходить, чтобы воздать кому-то по его заслугам. Настоятельно советую уразуметь это, чёрный плащ, если не хочешь испытать удачу, а именно — свой клинок против моих техник.       — Ты-ы-ы…       Их недолгое, ещё только разгоравшееся противостояние отрезвляющим образом потушил пронзительный далёкий гул хлопка от ловушки со взрывчатой смесью — протянутые вдоль коридоров нити были рассчитаны исключительно на людей, исключая случайного срабатывания от крыс и прочей туннельной живности, посему появление нарушителей казалось единственно верным выводом. А затем, спустя недолгое обескураживающее и заставившее понервничать всех затишье, прогремела серия ошеломительных взрывов оставшихся ловушек на протяжении всего пути до заветного входа. Одна за другой — бам-бам-бам! — отчего в движение пришла вся небольшая коморка вместе с присутствующими и их пожитками.       Одной из навернувшихся вещей оказался и котелок, удачно выплеснувший на пол останки похлёбки и прикатившийся прямо к правой ноге Илая. Удачно потому, что инстинкты мужчины вопили ему, что наперво следует убрать с пути помеху в виде послушницы, только затем избавиться от пацана и благополучно отступить для выжидания и выработки нового плана. И решение вопроса буквально прикатилось, откуда не ждали.       Контуженная громкими для своего нежного слуха взрывами Мино никак не смогла противостоять прилетевшей ей в грудь увесистой ёмкости, сбившей девушке дыхание, отчего она была вынуждена осесть на колени и судорожно вбирать ртом драгоценный воздух. Враг повержен, добей его — и весь сказ. Илай без промедлений двинулся к перебирающей руками по полу девушке, на ходу обнажая нож, на лезвии которого так и остались иссохшие багровые разводы от прежней жертвы. Этих двоих разделяло ничто. Протянуть руку — сделать одно верное движение — и ещё одна отнятая жизнь пополнит его и без того бескрайний список прегрешений. Одной больше, одной меньше, какая уже разница, в самом-то деле.       Тогда почему же он медлит? Почему просто смотрит сверху вниз, не в силах закончить начатое?.. Как и в случае с тем пареньком, с которым они схлестнулись в переулке. Они оба нанесли друг другу серьёзные увечья, но если тот парнишка не метил в жизненно важные места из личной необходимости, вероятно, по просьбе Шарин доставить его живым, то он сам… Почему он не добил его? Потому что их вспугнул какой-то зевака? С первого взгляда это может показаться весомой причиной. Но что тогда мешает сделать задуманное сейчас? Что, Тамоно всех поглоти, с ним такое?..       — Ну здравствуй, красавчик. Скучал по мне?       Но его мысленные метания оборвал донёсшийся со спины глухой, скрипучий, но вместе с тем по-змеиному шипящий голос, чей владелец решил самолично поставить точку в этой чрезмерно затянувшейся трагичной постановке, крепко обхватывая тело мужчины неестественно вывернутыми руками и из последних сил впиваясь могучими челюстями в его грубую заветренную шею.

Конец интерлюдии

      — Б-боги… вуах…       — Ох, прошу прощения, госпожа, совсем из головы вылетело, что вы можете быть не привычны к местным ароматам. — Торин протянул мне пучок каких-то трав и лоскут мягкой плотной ткани. — Вот, вложите это в повязку и плотно повяжите вокруг рта — дышать станет намного легче.       — Р-раньше надо… ум…       К-как чувствовала, что не стоило так много съедать… теперь я снова голодная-я-я…       Ну и ладно. Зато теперь голова маленько прочистилась, а в теле образовалась приятная лёгкость, что и помощь Рюки, наверное, не понадобится.       Ох, пекло меня поглоти, куда нас только занесло…       — Я не… — Не веря собственным ощущениям, что будто колебались из стороны в сторону или вовсе закручивались вокруг меня своеобразной спиралью, не позволяя установить ориентировочное направление, я в замешательстве ходила по кругу, как завороженная, пока меня не остановил Торин, мягко возлагая ладонь на моё плечо. — Я не понимаю. Что-то не так. Иллиан, он… он будто… здесь. На этот самом месте. В какую сторону ни пойди — я словно отдаляюсь от него. Как это?..       И это хороший вопрос, учитывая, что мы остановились посреди… ничего. Пустырь с местами перепаханной землёй и редким строительным мусором, вроде кирпичей, досок… всего, что ещё не успели присвоить ушлые пройдохи. Если доверять наблюдательности Торина, мы пересекли весь рабочий квартал с его цеховыми и мануфактурными строениями вперемешку с редкими общежитиями и пансионатами и ныне пребывали где-то на окраине — внешнюю городскую стену видно невооружённым глазом во всей красе и в мельчайших подробностях, — в считанных шагах от границы с бедным кварталом. То, что это очень сомнительное местечко — полбеды. Куда важнее — где здесь в целом возможно кого-то прятать и содержать, чтобы этого никто не заметил?       Но всё гениальное, как это обычно бывает, оказывается довольно простым по своей сути. Что, к стыду моему, первым заметил никто иной, как бывший адъютант, ну ещё бы…       — Подземная водосточная коммуникация?       — Верно. — Пока я бессмысленно переспрашивала то, что прекрасно расслышала и с первого раза — вот только в голове всё откладывалось неспешно: нервы, не иначе, — парень внимательно осматривался вокруг в поисках… чего-то. — Помимо основных жидкостнопроводящих путей также имеются всякие запасные ветки, узкие проходы и даже целые подсобные помещения для самых разных целей. Слышал от старших, что когда-то адъютанты обустраивали там пыточные камеры и резервные убежища со снаряжением и лежаками, но их давно уж как не используют…       — С тех времён господа здорово подобрели… — с неким укором отозвалась доселе молчавшая всю дорогу Рюка. — Или же поостереглись продолжать злить простой люд.       — Всё возможно, — предпочёл не развивать данную тему Торин, смиренно пожав плечами. — Как бы то ни было, нужно поискать где-нибудь ближайший коллектор, чтобы спуститься вниз и тщательно осмотреть близ располагающиеся коморки.       Что ж, один мы успешно отыскали, спустились, осмотрелись… один из нас его вон, даже "облагородил", как бы сейчас наверняка пошутил Иллиан. Осталось совсем немного, самая малость.       — Рюка, ты уверена? — потуже затянув узел лицевой повязки, запоздало поинтересовалась я тем, что мне не давало покоя… если и не с самого начала, то уж с момента спуска определённо. — Мне не нравится это место. Кто знает, на что мы тут можем наткнуться. Ты ничем мне не обя…       — Если закончишь эту фразу — я дам тебе крепкого подзатыльника, — необычайно серьёзно проговорила она, а выглядывающие из-под повязки, и казалось, светящиеся жёлтым кошачьи глаза блеснули чем-то убийственным. От её взгляда хотелось скрыться больше, чем из этого ужасного места. — Я ничем не смогла помочь тебе тогда, когда ты нуждалась в поддержке куда как сильнее. Больше я тебя одну в беде не оставлю.       — Госпожа не одна, — выступил вперёд Торин. Его равнодушный тихий голос не выдавал какой-то обиды, но сама реакция говорила мне об обратном.       — Ты понял, о чём я, — парировала женщина. — Ты не сможешь одновременно и защищать её и поддерживать в пути.       — Ладно-ладно, я вас обоих одинаково ценю, — поспешила я встрять, покуда и правда не назрел высосанный из воздуха ненужный конфликт. Я нынче ничему уже не удивлюсь. — А теперь прошу, помолчите и дайте мне определиться.       Так, вот тут, внизу, как ни странно, резонирующая в сознании пульсация бьющегося сердца стала отчётливей — я почувствовала его тотчас, стоило мне просто расслабиться, не требуется даже вслушиваться или как-то настраиваться на нужный лад. Хорошо. Думаю, я поняла…       — Туда.       — Не-не-не! — Торин рефлекторно схватил меня за руку, едва моя нога оторвалась от земли в намерении сделать первый шаг. — Не спешите, госпожа. Тут могут быть ловушки. Прошу, держитесь позади меня на некотором удалении и сохраняйте бдительность.       — Ох, да, хорошо, — виновато потупилась я и учтиво пропустила нашего бравого защитника вперёд, напоследок обронив, поддавшись негаданному порыву. — Будь осторожен.       Пройдя немного вперёд, юноша замер на границе света и тьмы — крохотного участка слабо освещаемого проникающим дневным светом и сплошных непроглядных потёмок, словно всосавших в себя саму реальность. Разумеется, никаких факелов и уж тем более масляных ламп у нас при себе не было — мне и в голову не могло прийти, что нам понадобится спускаться под землю. Но делать нечего, потому пришлось импровизировать. И в который раз я вынуждена отдать должное Торину, чья голова в подобных ситуациях соображает куда быстрее и эффективнее моей, забитой всевозможными терзаниями и беспокойствами: он сперва спросил, насколько я умело обращаюсь с огнём и на каком расстоянии, и затем, услышав обнадёживающий ответ по обоим пунктам, изрезал свою домотканую короткую плащ-накидку на небольшие ленты и попросил по первому требованию поджигать ту, что окажется у него в руке.       Получив первую просьбу «дать огня», я наскоро вывела желаемый сигил посередине ленты, коснулась слабо переливающегося голубоватым изображения указательным пальцем и провела через руку небольшое количество эрия. Ткань вспыхнула на миг ослепившим всех пламенем и я поспешила сбавить напор, приведя бушующие огненные язычки в спокойное, плавно перетекающее снизу-вверх, будто водопад наоборот, состояние.       — Хорошо, я попробую забросить ткань как можно дальше, — неподвижно держа ткань вытянутыми руками, дабы не обжечься, проговорил адъютант. — Как только она окажется на земле — постарайтесь удалённо усилить пламя. Дайте мне достаточно времени, чтобы рассмотреть окружение, однако не переусердствуйте. В случае чего…       — Бросай уже.       Торин не осмелился со мной препираться и послушно запустил лоскут вдаль, бегло раскрутившись на месте для усиления броска. "Огонёк" проделал воздушную дугу, оставляя за собой крохотные искорки, и беззвучно рухнул строго посередине между стенами прохода. Неплохая меткость.       Как и было условлено, я сконцентрировала всё своё внимание на этом уже начавшем затухать огоньке и мысленно вдохнула в него жизнь посредством наиболее ярких и, что немаловажно, негативных эмоций. Всё скопившееся за последнее время раздражение, недовольство, обиду и самую настоящую злость. Получившийся "хворост" пришёлся огню по нраву и коридор озарило оранжево-жёлтыми цветами, привнося в однородно-чёрное окружение великое множество деталей, вплоть до отдельно проглядываемых кирпичиков.       — Хватит, — дал отмашку Торин и я тут же оборвала выстроившуюся связь, не желая даром растрачивать те крохи сил, что ещё теплились во мне. — Ничего подозрительного, можно идти. И всё же советую ступать медленно, без резких движений.       — Да-да, мы поняли, вперёд, — в нетерпении скомандовала я, толкая его в спину.       Боги. Как. Это. Невыносимо. Медленно.       Пройти вперёд тридцать-сорок шагов. Остановиться. Осветить пространство. Выждать, пока Торин осмотрится и не даст добро на продолжение пути. И так по кругу. Монотонная рутина разбавлялась редкими остановками на развилках, где я выискивала наиболее верное направление, и снова медленное крадущееся шествие. Давящая на психику однообразность и зацикленность действий казалась мне невыносимей боязни напороться-таки на какую-нибудь пакость, оставленную Илаем на случай вторжения. Когда это уже всё закончится?..       Бам!       Всё произошло невообразимо быстро. Вот я стою за плечом Торина, вместе с ним наблюдая за полётом очередного зажжённого лоскута ткани вдаль. Ткань ещё не успела сложиться полностью на слабо освещённом клочке земли, когда издали послышалось какое-то ни то журчание, ни то бурление — и в тот же миг слух разрывает громкий хлопок, а зрение пронзает яркая бело-голубоватая вспышка. Из-за протяжного оглушающего свиста в ушах и нестерпимого жжения в глазах я на какое-то время плыву рассудком, не понимая, кто я, что со мной, как и почему. Я сжимаю и царапаю ногтями голову, в бессилье открываю и закрываю рот — делаю что угодно, только бы мои мучения прекратились…       — …спо… ряд…       И они прекратились. Внезапно. Будто бы ничего и не было. Вернее как, глаза всё ещё покалывало, в груди образовалась необъяснимая тяжесть, а в горле встала неприятная сухость, но свист и головная боль на удивление быстро шли на спад, постепенно позволяя мне различать отдельные доносящиеся до меня звуки, а после и цельные слова. Когда я окончательно пришла в себя и попыталась подняться…       — Госпожа… вы в порядке… хвала богам…       — Торин? — Так вот откуда эта тяжесть. Этот парень буквально улёгся на меня всем телом, нещадно вдавливая в землю. — Ты чего это на мне тут?.. Б-боги, нет… Рюка! Рюка, нужна помощь! Срочно!       Рюка шла последней и вероятность того, что взрыв мог зацепить и её не так велика, если не сказать — ничтожна. Когда как у стоявшего впереди всех, да ещё, судя по всему, успевшего заслонить меня своим телом Торина дела обстояли хуже некуда — едва коснувшиеся его спины пальцы тут же погрузились в тёплую вязкую жидкость. Вся наспинная ткань рубахи натурально пропиталась кровью насквозь, ныне представляя из себя ужасающее подобие дуршлага или сито — на парне, казалось, ни единого живого места.       — Всё… хорошо, госпожа, не… не беспокойтесь…       — Заткнись! — небрежно рявкнула я, борясь с нахлынувшими чувствами страха и гнева. И последнее я старалась разжигать в себе с особой рьяностью — только с ним я смогу избежать подступающих истерики и слёз. — Не трать силы на болтовню и лучше сосредоточься на том, чтобы не истечь кровью! Идиот! Почему вы все такие легкомысленные, ничуть не пекущиеся о себе идиоты?! Бесит! Как же это бесит!       К моему великому облегчению, Рюка и впрямь оказалась цела и невредима, как и я отделавшись головокружением и… де-зо-ри-ен-та-ци-ей, так, кажется?..       Ох, гадство, да плевать, что там и как называется! Довольно мне терпеть эти игры со смертью! Если эти болваны так стремятся поубивать друг друга — я им доходчиво объясню, как надобно относиться к ближнему своему! Вы у меня будете любиться и дружиться, даже если мне для этого потребуется спуститься в саму преисподнюю!.. Что я и так уже сделала, пекло всех поглоти!       — Помоги ему, — приказным тоном бросила я подоспевшей нам обоим на выручку Рюке, как только та помогла мне выбраться из-под неподъёмного для меня одной Торина.       — П-постой, Сири! — Она намертво вцепилась в мою руку, когда я на негнущихся ногах попыталась пройти мимо неё, возвращаясь на прерванный путь. — Ты не станешь применять эту свою лечебную магию?       — Не могу, — сглотнув подкативший к горлу горький ком, с огромным трудом выдавила из себя я. — Если я ещё раз прибегну к столь сложной технике — рискую лишиться последних жизненных сил, что только погубит нас обоих…       Я лукавила. Нет, я откровенно врала. Я могу вылечить Торина. Возможно не полностью, но закрыть наиболее опасные раны сил у меня определённо хватит. Однако после этого ни о каком дальнейшем преследовании и речи быть не может — я едва смогу просто пошевелиться, не то что вновь подняться на ноги и куда-то идти. Что по итогу если и не приведёт нас всех к смерти, то уж точно ознаменуется провалом нашей текущей задачи. То, ради чего мы сюда вообще сунулись. Я не хочу выбирать между одной жизнью и другой. Никогда не хотела. Но само бытие вогнало меня в положение, когда я вынуждена делать нелёгкий выбор. Нет, выбор был сделан изначально. Задолго до того, как он был обозначен вовсе. Теперь мне остаётся только его прочувствовать… принять его плоды…       — Я сделаю то, ради чего я здесь.       Всякие слова и раздумья излишни. Более я не слушала, что мне пыталась втолковать Рюка. Всё моё естество нацелилось на одну задачу.       Я спешно вывела сигил воздуха на одной ладони, а затем сигил огня на другой.       Хлоп!       Неустойчивая комбинация хаотичного, свободолюбивого ветра и живого, стремящегося пожрать всех и вся пламени образовала миниатюрный огненный смерч, тем не менее едва не поглотивший всех нас, покуда я не смогла взять его под относительный контроль и не послать ширящейся, сметающей всё на своём пути беспощадной плавящей массой вдоль всего растянувшегося коридора.       Бам! Бам! Бам!..       Наученная горьким опытом, я зажмурилась, но не расцепила сплетённые в замок пальцы, продолжая равномерно пропускать требуемый эриевый поток через оба сигила, пока не буду убеждена, что путь расчищен полностью и мне не потребуется прибегать к такой силе снова.       Когда всё окончательно стихло, только тогда я осмелилась приоткрыть глаза — угасающий, едва тлеющий редкими огненными всполохами воздушный круговорот тёрся о стену, лишь оставляя на ней чёрную копоть да редкие срезы стружки и вмятины…       Стружки?.. На камне?.. Чего?       Я до того выбилась из сил, что моей опустевшей, с бьющими молоточками по вискам черепушке потребовалось приложить некоторые усилия, дабы отметить сей простейший нюанс: с камня нельзя срезать стружку, не таким образом — так ведёт себя дерево. И несколько воспламенившихся стружек лишний раз явились тому доказательством. Поддельная стена? Я слышала о таком. Таким образом маскируют вход в тайные логова. Об этом даже в детских сказках писали о разбойниках и пиратах. Что же это… на той стороне?..       — И-и-илли-и-иа-а-ан!       Гремучая смесь ярости и радости не только затмили останки здравомыслия, но и открыли второе… нет, уже третье дыхание, никак не меньше, и я бросилась вперёд сломя голову, интуитивно отведя руки в стороны и чуть назад в намерении обрушить всю оставшуюся мощь на последнее препятствие к искомому.       Трах! Хрясь! Клац!       Усиленных эрием кулаков было недостаточно — пришлось подключить эриевые "когти", что проходили сквозь толстое прочное дерево, как нагретый нож сквозь сливочное масло. Несколько точечных уколов и секущих взмахов — и смело выбивай те немногие кусочки, что каким-то чудом не выпали самостоятельно.       — Ха-а! — Наконец, не выдержав моего безустанного и беспардонного надругательства, стена в какой-то миг начала осыпаться в труху, а следом внутрь рухнула и утратившая всякую массу и опору стенно-дверная габаритная рама, открывая мне внутренне убранство… хотелось бы сказать «помещения», но прилетевший мне в лицо "букет" запахов не позволил так выразиться даже про себя — этому месту больше подходят «отходник» или «могильник», без преувеличения. — Илай, клянусь Канто, Тамоно — да чем угодно, — если ты не отдашь мне Иллиана живым, то я… Э?..       В коморке, в сравнении с коридором, оказалось на удивление светло, и причина тому явно не тлеющий костёр с редкими алыми угольками — на полу в разных частях комнаты растеклось высочившееся из опрокинутых лампад горючее масло, продолжавшее исправно исполнять своё прямое предназначение по обеспечению присутствующих видимостью. И никогда бы не подумала, что скажу такое, но… лучше бы я осталась в темноте.       — И… Иллиан?       Нечто с фигурой, похожей на Иллиана, чертами лица Иллиана, отросшей засаленной шевелюрой, каковой успел обзавестись Иллиан… но с пустыми, полными лишь какого-то низменного, порочного и тёмного желаний, животными глазами — совсем не как у Иллиана — обвилось вокруг Илая со спины и жадно присосалось губами к его шее, будто в страстном поцелуе… или…       — Ха-ах… Явилась, не запылилась… м-м-м… хозяюшка.       — Кто… Что ты такое?       Обратив на меня свой пронзительный, глядящий в саму душу взор бешеных округлых глаз, нечто отстранилась от шеи Илая — где я теперь отчётливо могла различить глубокие сочащиеся ранки от укуса — и широко улыбнулось окровавленными губами, обнажая в ужасающем оскале вымазанные ровные ряды зубов. Разум помутнел от увиденного, отчего мне на миг почудилось, будто простые человеческие зубы преобразились в хищные клыки, но я быстро отмела такую картину как абсурдную… ещё более абсурдную, нежели я вижу наяву. Или же я необратимо сошла с ума, в чём я крайне сомневаюсь.       — У вас, людишек, такая короткая память, что диву даёшься — как вы только смогли возвести такую цивилизацию?.. — По-звериному фыркнув носом, оно усмехнулось. — Да просто научиться связывать буквы в слова. Человек — венец творения… какая чушь…       — Значит, ты та тварь, что делит одно тело с Иллианом?       — Наги, — оно нехотя выплюнуло скупое подобие приветствия. — Имя, данное мне этим ничтожеством. Пожалуй, единственная его заслуга, которую я могу оценить по достоинству. Звучит благозвучно для такого утончённого создания, как я, не находишь?       — Прекрати нести всякий вздор! — отмахнулась я, постепенно сбрасывая ступор от ужаса и до хруста сжимая кулачки в порыве негодования. — Отпусти Илая и отдай Иллиану его тело! Немедленно!       — Всенепременно, — на удивление охотно и послушно отозвалась… она? Очень странно думать об этом существе в женском ключе, когда оно говорит грубым и хриплым мужским голосом. Ну да не о том… Тем более, что она вдогонку добавила то, что перевернуло сказанное с ног на голову. — Как только я иссушу этого назойливого, мельтешащего под ногами таракана, так сразу и отпущу за ненадобностью.       — Что ты?.. Зачем ты?..       — Долго же тебя несло, малютка. — Наги с вожделением слизнула проступившую кровь с места укуса — меня ещё с того раза не отпустило, и вот рвотный ком опять норовил подкатить к горлу. Держись, девочка, не время давать слабину… — Мой мальчик так отчаянно ждал, когда ты прискачешь ему на выручку, аки рыцарь в сияющих доспехах и на белом коне… Впрочем, те ассоциации, что крутились в его болезненной головушке были ещё более чудны́ми, потому остановимся на этом. В общем, время шло… шло… Один час сменялся другим. День сменялся ночью. А тебя всё нет и нет. Так недолго и отчаянью поддаться. В итоге мне пришлось брать всё в свои руки, ты уж не обессудь…       — Сделав из него не только убийцу, но ещё и пожирающего человечину монстра?! — провопила я во всё горло, не в силах сдерживать ни выедающую меня изнутри горечь, ни рвущихся наружу слёз.       Что… что она только с тобой такое сделала, Иллиан?!.       — Мне ни к чему поедать плоть, — как-то пугающе равнодушно проговорила Наги, будто её и впрямь ничего не могло смутить в собственных словах или поступках. — Мне достаточно одной лишь крови, дабы восстановить достаточное количество энергии и наконец выбраться отсюда на свежий воздух.       — Это уже лишнее, — я постаралась взять себя в руки и заговорила нарочито спокойным, размеренным голосом, предусмотрительно бегло утерев замызганным рукавом успевшее увлажниться лицо. Если она всё ещё продолжает диалог со мной — возможно, мы сможем договориться, посему надо успокоиться и подумать. Она послушает меня, если я скажу то, что её устроит. Правда?.. — Ведь я здесь. Я прекращу его… ваше заточение и выведу вас наружу. Всё хорошо, доверься мне. Больше никто не подвергнет вас тому, через что вы тут прошли, чтобы это ни было. Несмотря на то, что ты сделала… — Мне потребовалась вся имеющаяся воля, чтобы это выговорить уверенно, когда как от этих слов меня тянуло вновь опорожнить желудок. — Я даю слово, что мы найдём выход из сложившейся ситуации, который устроит нас всех.       — О, как мило, — игривым тоном протянула она, выдав фальшивое, наиграно трогательное выражение лица. — Чего и следовало ожидать от нашей дражайшей хозяюшки… — Но уже следом лицо возвратило прежнюю "каменную маску", а жаждущие ничего иного, как крови, глаза смерили мою персону строгим въедливым взглядом. — Вот только ты ничем не лучше этого лживого эгоцентричного вероломного мальчишки — ты также намерена лишить меня причитающейся мне "пищи" и сдерживать мою истинную мощь. Не-е-ет. Так дело не пойдёт…       — Я не Иллиан, и ты это знаешь. Как высокородная дворянка, я не разбрасываюсь пустыми обещаниями. Если я обещала, что найду наилучший для всех выход — я это сделаю. Даже если это будет стоить мне гордости и порядочности. Прошу, просто… верни мне Иллиана.       Наги неожиданно разгладила лицо, стерев ухмылку и слегка опустив веки. На миг мне почудилось, будто из уцелевшего голубого глаза, в коем ещё могло проглядываться что-то живое, исчезла та безумная искра… что на меня отныне смотрела не она, но он. Иллиан… она правда уступила ему?..       — М-м-м, пожалуй, всё же откажусь, — развеяла мои мимолётные иллюзии Наги откровенно измывательским насмешливым тоном.       Проклятье! Да пекла с два она так просто его отдаст! Какая же я дура! Как можно было довериться этому… бездновскому отродью?! Гори ты синим пламенем!.. Нет, иди ты на кривой сморщенный хуй! Да, вот так!       — А если подумать, тебя и спрашивать незачем! — властно взмахнула я рукой, самым неприличным образом направив в её сторону указательный палец. — Как твоя хозяйка, я приказываю тебе!..       — Хватит с меня приказов, уговоров и прочих заигрываний с низшими формами жизни. Отныне я действую по своему разумению. Никто мне больше не указ. Ни он, ни ты.       — Смеешь мне противиться, ты?!. Ты у меня!.. Да я тебя!..       — Что? Что ты сделаешь? — Её необычайно довольная улыбка во все зубы, почудилось, стала ещё шире и злобнее, придавая лицу вид настоящего демона из старолендского фольклора о духах. — Изгонишь меня? Убьёшь это тело? Вместе с томящимся внутри него мальчиком, ради которого ты проделала такой тяжёлый путь, судя по оставшейся у тебя энергии? Правда? Очень сомневаюсь в этом, кроха. А теперь будь положенной тебе букашкой и уползи с глаз долой — ты меня утомила.       Не будучи впечатлённая моей воинственностью от слова «совсем» Наги нарочито неспешно возвратилась к своей "трапезе", впиваясь зубами в старое место укуса на шее уже никак не реагирующего, едва стоящего на своих двоих Илая — разве что слабо подрагивающие губы и устремлённые прямо на меня чуть приоткрытые очи говорили о ютящейся в этом теле жизни.       Я впилась дрожащими пальцами себе в волосы и приоткрыла рот в немом вскрике в попытке через боль отрезвить начавшее перетекать от заряжающей разрушительной злости к опустошающей каменеющей апатии. Ни обнадёживающих идей, ни освободительного крика. Я впервые оказалась в плену обстоятельств, в полной мере раскрывших мне глаза на собственные глупость и слабость. Двоих моих подопечных убили. Третьего похитили и пытали, в связи с чем его телом завладела кошмарная сущность, с которой мне никак не совладать. Четвёртый нежданно предал меня по непонятным причинам, за что ныне рискует поплатиться жизнью. Пятый и вовсе истекает кровью… потому как защищал меня.       Что… что я здесь делаю? Какой от меня прок? Что я вообще могу, кроме как браниться и требовать? Я… я всего лишь глупый ребёнок, кому взрослые дозволяют шалить, покуда тот не мешается у них под ногами. Управляющая… госпожа… Что значат эти титулы, если я не представляю из себя ровным счётом ничего? Какой из меня лидер, если я даже не могу уберечь и защитить собственных людей?.. Нет, своих драгоценных друзей! Что я за ничтожество? Почему всё так обернулось? Почему все вокруг меня страдают и умирают? Я… Я не хочу переживать этот ужас снова!..       — Сириен…       У меня чуть сердце не остановилось, когда над самым ухом раздался слабый, но показавшийся чрезвычайно громким от неприличной близости источника звука, женский шёпот — до такой меры я разнервничалась и распереживалась. Но в определённой мере он оказал на меня бодрящий эффект, сродни излюбленной мною «шоковой терапии», что я постоянно применяла на Иллиане — он же её таковой и наименовал.       — Ми… Минори? — Не до конца преодолев нервный ступор, я была вынуждена довольствоваться углом разворота одной лишь головы. Благо его оказалось достаточно и подобравшуюся ко мне, вставшую близ моего плеча слепую наставницу я узнала сразу, невзирая на истрёпанный осунувшийся вид. — А ты что здесь?..       — Помолчи и послушай. Исходя из продолжительности звуков, что я сумела разобрать, у нас всё ещё имеется шанс не только пробудить Иллиана, но и возможно сохранить жизнь тому дуболому. Если мой план будет исполнен идеально.       — Хвала богам, хоть у кого-то из нас он есть. Выкладывай.       — Скажу прямо — тебе он не понравится…       — В пекло, — не задумываясь выпалила я. — Если это правда сработает — я готова на всё. Просто скажи, что от меня требуется.       Я решительно стиснула кулаки, готовясь к любому вызову, какой бы судьба мне ни бросила…       — Да будет так.       Но к одному я определённо оказалась не готова. И возможность передумать, к моему глубочайшему сожалению, виделась мне всё более туманной и далёкой — подобно уплывающему во тьму сознанию — с каждой обронённой мною каплей крови, брызнувшей вопреки затыкающему новообразованную рану под шеей небольшому, но стремительно вытягивающему из меня жизнь острому убийственному ножу.