Наследие богов

      — …рёнка! Ну же, просыпайся, сестрёнка!       — М-м-м?.. — Веки нехотя разлепились, являя миру рассеянные, но завораживающие своим чистым изумрудным оттенком радужки, пускай и с лёгким покраснением от недосыпа, глаза. — С-Сая, что ты делаешь?.. К-который час?       — Уже четверть первого минула! — воскликнул восторженный детский голосок над самым ухом пробудившейся девочки, вынудив последнюю оторвать туловище от матраца и принять сидячее положение. От столь неожиданного рывка переплётшиеся во сне пшеничные волосы неприятно хлестнули свою обладательницу по лицу. — Нельзя столько спать! Ты забыла, какой юби наконец наступил?!       — Н-не шуми ты так, ради всего святого, — промычала она в ответ и тут же принялась отплёвывать неудачно угодившие на язык волосинки. — Не хватало, чтобы сюда адъютанты со всей округи сбежались.       — Никто не сбежится! — отмахнулась малышка, небрежно обхватив "сестрёнку" за плечи и начав её немилостиво трясти, дабы привести в чувство. — А празднество Благословения бывает лишь один раз в якуму! Ну же, тётушка Руми ждёт нас внизу! Я не хочу лишиться праздничных сладостей из-за тебя!       — Да поняла я, поняла, — простонала девочка, лениво растирая саднящие от нестерпимо яркого солнечного света глаза. — Хотя и понятия не имею, чем мы можем быть полезны по хозяйству. От нас одни только хлопоты…       — Неправда! — До невозможного уверенный протест, отчего она даже изумилась, подняв на малютку замутнённый заспанный взор. Та и впрямь пребывала в необычайно бодром и энергичном расположении духа, выставив грудь колесом и выдав триумфально-горделивое выражение личика. — Я лучше всех замешиваю крем — всем в пансионате это известно! И твои магические таланты могут пригодиться в уборке и готовке, я в этом ничуть не сомневаюсь!       — Угу, если я при этом ничего не разнесу, как обычно… — пространно пробормотала девочка, спуская вмиг озябшие от проникающего сквозь щели сквозняка ноги на пол в поисках затерявшейся обувки. — Ну ладно, чего уж теперь… Только дай мне сперва собраться с силами и умыться, хорошо?       — Только в темпе танца! — озорно воскликнула Сая, спрыгивая с кровати, и, едва не кружась вокруг своей оси, вытанцевала на носочках до самой двери. — Топ-топ-топ, сестрёнка!       — …А?       — Я говорю, не теряй даром время и поскорее спускайся на кухню! — хихикнула та, уже скрываясь в коридоре. — Топ-топ-топ!       Девочка с растерянным видом глядела на успевшую как закрыться дверь, пытаясь сообразить, что это только сейчас такое было. Что-то засвербело в её сознании, но что именно — она так и не смогла понять.       «Ерунда, — в конце концов решила она, мотнув головой, и взялась искать невесть куда задевавшийся второй башмак. Невзирая на выпавший снег, по дому сподручней было ходить в более короткой обуви, нежели в стеснённых и тяжеловатых сапогах. — Ничего существенного…»

Три якумы назад

      — Госпожа? — После непродолжительного стука дверь со скрипом отварилась. — Ох, боги правые, просыпайтесь, госпожа, вам совершенно не к лицу лениться в столь светлый и прекрасный юби.       — М-м-м… — Округлый ровный холм из одеял шевелился всё сильнее с каждым произнесённым словом неуклонно близящегося к нему настойчивого женского голоса. — Пресвятые угодники, Розалин, ещё так ра-а-ано-о-о…       — Ничего подобного, — отрезала возмутительница спокойствия, с гордой и подчёркнуто прямой осанкой замерев у самой кровати. — Ваш нерадивый учитель и тот уже вовсю своевольничает на кухне, мешаясь под ногами у кухарок. Я уж молчу о дожидающейся вас нагретой ванне, что вот-вот грозится остыть. Посему поспешите, если не желаете прослыть грязнулей и лентяйкой.       — В пекло ванну, — пробурчал вялый девичий голосок из-под горы белоснежных одеял. — И в пекло чьи-либо мнения. Кому что не нравится — могут катиться к Тамоно.       — Юной благородной особе не пристало так выражаться, — нарочито ласково, лишь самую малость позволив себе укорительные нотки, протянула женщина. — Вашему отцу не понравится, если вы позволите себе и дальше изъясняться подобным образом, вы так не полагаете?       — Его здесь нет, — не оценила её радушия заспанная и ворчливая девочка. — Его никогда рядом нет, поэтому и плевать с высокого собора.       — Ох, леди Сириен, так вот в чём дело, — понимающе-сочувственно проговорила Розалин, присаживаясь на край кровати и кладя ладонь поверх одеял. — Вы огорчены тем, что лорд Гаррус запаздывает с возвращением домой? Полно вам, госпожа. Я уверена, даже если ваш отец задерживается — он всё ещё может успеть к основной, вечерней части торжества.       — Мне всё равно! — неожиданно раздался гневный вскрик, да такой силы, что пышная ткань опасно дёрнулась, не на шутку вспугнув ослабившую бдительность женщину. — Я уже давно смирилась с тем, что этот треклятый городской совет для него важнее меня! Ну и пожалуйста! Ему же хуже — ни один бог не благословит того, кто не может побыть со своей семьёй всего-навсего в самый важный юби во всей якуме! Мне же только лучше — вся удача и счастье в следующей якуме достанутся мне! Так и передай ему, когда он соизволит-таки явиться!       Ворох одеял замер, прекратив беснования. Как и прячущаяся под ним Сириен в какой-то миг умолкла. Однако долгожданная тишина тем не менее нарушалась прерывистым, сквозь слабые всхлипы, свистящим дыханием носом.       — Леди Сириен…       — Нет, — не успела Розалин и слова вставить — разве что позвать драгоценную хозяйку по имени, — как девочка обрубила любые её начинания категоричным, уже начавшим сипеть, то ли от горькой обиды, то ли от излишнего напряжения горловых мышц, голоском. — Пожалуйста, уходи. Я хочу побыть одна. На сей юби я освобождаю тебя от всяких обязанностей по уходу за мной.       — Только не говорите, что вознамерились провести всё празднество Благословения запершись в своей комнате?       — А что если и так?.. Какая уж теперь разница?.. Какой смысл?..       — Нет, ваше настроение никуда не годится. При всём моём уважении, я отказываюсь потакать вашей внезапной расхлябанности. Такой важный юби просто обязан пройти в атмосфере радости, тепла и уюта. Из этой комнаты я выйду только вместе с вами, так и знайте.       — Оставь меня, прислуга, я в печали.       — Леди Сириен из благородного дома Ванбергов! — Грозный требовательный тон подчеркнуло взмывшее в воздух пуховое одеяло, отчего доселе прятавшаяся миниатюрная — даже для своих полных одиннадцати якум — девочка осталась под защитой одной лишь длинной, но тонкой тканевой ночной сорочки. И она тут же съёжилась, подтянув колени к груди, едва её обдало дуновением просочившегося сквозь щели морозящего сквозняка под началом сурового сезона зимы, что местным был знаком как Фуго. — Вы немедленно покинете эту кровать и эту комнату для принятия уже остывшей ванны! И как знать, быть может ещё поспеете к тёплому завтраку, ожидающему вас в обеденном зале! Это отнюдь не просьба, а распоряжение! От имени вашего отца и всех предыдущих поколений сей славной семьи, пошевеливайтесь, маленькая лентяйка! Топ-топ-топ!..

Настоящее время

      — Тётушка Руми, я закончила умываться. Чем я могу вам помочь?       — О, дорогая, а мы тебя уже зажда… — Расслышав из-за спины тихое бурчание, женщина в возрасте с довольной улыбкой обернулась. Но едва завидев появившуюся в дверях кухни гостью, тут же вытянулась в лице, заметно поубавив в энтузиазме. — Д-дорогая, что это с тобой?       — А что такое? — вопросительно приподняла бровь девочка.       — Ты ведь вся мокрая и непричёсанная, — запричитала Румия, расторопно семеня к Сириен, чьи белокурые волосы не просто напоминали охапку болотного мха с редкими торчащими в разные стороны волосинками, но и вовсю блестели в свете масляных ламп, местами и того роняя на грубый дощатый пол капли банной воды. Оставалось радоваться тому, что по меньшей мере тело обсушено как положено — ни единого пятнышка на свеженьких рубашонке и тряпичных коротких штанцах: смелый выбор одежды для студёной погоды, даже если ты пребываешь в утеплённых стенах дома. — Вот ведь неряшливая какая. И не погляди, что леди…       — Перестаньте меня так называть, — без явной грубости, но с ощутимым холодком проговорила девочка, тем не менее послушно замерев на месте, покуда женщина приводила её голову в божеский вид. — Я устала повторять, что моё дворянское положение в прошлом. Нет нужды следовать этим дурацким манерам.       — Манеры и этикет — вопрос не столько твоего происхождения, сколько склада ума и воспитания, — нотационного взялась вещать Румия, случайно — а быть может и на зло — сорвав с её головы несколько торчащих волосинок, на что смутьянка жалобно зашипела сквозь зубы. — Торговцы, клирики, учёные — многие являются простолюдинами, выходцами из безродных семей. Что ничуть не мешает им проявлять галантность и обходительность в общении с людьми. Человека определяет далеко не одно происхождение — многое и от тебя самой зависит, чего ты хочешь от себя и от жизни.       — В этом и беда, — неопределённо повела плечами девочка. — Я сама не знаю, чего теперь хочу от жизни. То есть, я знаю, что мною движет в данный момент. Но что делать после?.. — Она протяжно вздохнула. — Да и имеет ли смысл об этом задумываться вовсе? Одно я знаю наверняка: больше мне не быть той изнеженной накрахмаленной куклой, какими предстают все эти благородные девицы. Побывав в шкуре простолюдина… меня уже всю воротит от одной мысли, какой я была когда-то. Вернее будет сказать, какой могла бы стать через пару-тройку якум. Не хочу такой жизни. В бездну к Тамоно эти ваши воспитание, манеры и прочие бредовые устои.       — Ой-ой-ой, тётушка Руми, а сестрёнка ругается! Как нехорошо!       — А? И что с того? Это вполне приемлемые обороты речи — все так выражаются на улице.       — В таком случае не соизволите ли переехать жить на улицу? — расплылась в хитрой ухмылке женщина. — Раз вам, юная леди, так не по нраву местные устои и культурная атмосфера? Я вас не задерживаю.       — Я-я п-поняла…       В её прищуренных глазах девочка тотчас отметила недобрый, с неким карающим блеском, зловещий "огонёк" и была вынуждена виновато склонить голову в знак своего безоговорочного поражения. В такие мгновения Сириен не желала с ней спорить — чего доброго и впрямь выпроводит на мороз, не погляди, что держит ответ перед Шарин. Ведь последняя, поминая их первую встречу при заселении в пансионат, и сама едва ли имела возможность хоть как-то возразить старой подруге — Румия себе на уме, и этим всё сказано.       — Е-ещё раз, приношу свои извинения за неподобающее поведение, — на всякий случай шёпотом повторила раскланивающаяся девочка. — Я больше не буду использовать подобную лексику в этих стенах, обещаю.       — Хе-хе-хе, сестрёнку отчитали, — пропела Сая из дальнего конца кухни, весело похлопывая белыми от муки ладошками. — Язык остёр, да страх глубок — кому охота за порог? Жгучий холод и метель вмиг сотрут всю канитель!       — А ты с чего вдруг такая радостная, золотце? — Румия внезапно одарила малютку не менее подозрительной улыбкой. — Кто сказал, что ты не составишь ей компанию? Раз уж она твоя сестрёнка — вы обязаны держаться вместе.       — Э-э-э?!.       — Тётушка Руми, это было лишним, — украдкой проговорила пребывающая в остаточном трепете от случившегося Сириен. — Вы ведь знаете, что она плохо улавливает человеческие эмоции и может воспринять сказанное за чистую монету.       — Хо-хо-хо, какие же вы бестолковые, — невольно рассмеялась хозяйка, наконец возвратившись к своему будничному доброжелательному виду. — Ну хорошо, я и правда несколько перегнула палку, уж простите мне мою блажь. Но до чего же миленькие у вас мордашки, стоит вас немного подразнить, ой не могу…       — Н-ничего смешного в этом нет! — в унисон воскликнули обе девчушки из разных уголков помещения.       «И всё же тётушка Руми не знает, когда следует остановиться, — невольно проскользнула мысль на краю сознания Сириен, когда посмеивающаяся под нос хозяйка пансионата возвратилась к своей стряпне, а малышка — к замешиванию теста. — Страшно-о-о…»

Три якумы назад

      — У-у-у, Розалин такая страшная в гневе, — жалобно протянула ссутулившаяся и бредущая, покачиваясь, по протоптанной лесной тропинке Сириен, то и дело выдёргивая подол своей плащ-накидки из хвата очередной низко простирающейся ветви или проступающего из земли кустарника. — Спасибо, что спасли меня от её общества, учитель.       — При всём моём сомнительном отношении к этой форменной и назойливой грубиянке, тебе следовало бы проявить к ней больше радушия, дитя, — донёсся до её ушей задумчивый, если не сказать усталый, старческий голос. — Ведь не поступи она так, как поступила — ты могла пропустить всё празднество Благословения, а это никуда не годится.       — И вы туда же, учитель?!       Шествовавший впереди Шогу, пожилой хранитель дома Ванбергов и по совместительству учитель семенящей позади девочки, никак не отреагировал на раздавшийся из-за спины детский взвизг. За тот короткий период их непродолжительного путешествия через заснеженный лес он даже ни разу не оглянулся на подопечную, будучи увлечённым чем-то иным, обитавшим исключительно в его собственной голове. И непривычная к такому отношению со стороны окружающих барыня на него за это всерьёз дулась. Какое-то время назад. Ныне же она точно так же нашла себе занятие в виде созерцания природных, с белым тонким полотном и острыми ледяными клыками, красот и наслаждения симфонией из шелеста ветвей на ветру и пения редких, ещё оставшихся в этих краях птиц, а потому сочла нужным излишне не тревожить старика, что явно не был расположен к бесцельному общению.       Ключевое тут — бесцельному.       — Между прочим, учитель, вы так и не удосужились поведать, куда мы направляемся. Не припомню, чтобы вы вовсе выбирались куда-то за пределы поместья. И мне эта часть леса совершенно незнакома.       — А меня больше интересует, почему ты не удосужилась задаться подобными вопросами заблаговременно. — В голосе Шогу наконец прорезались усмешливые, живые нотки, и это несказанно обрадовало Сириен… Ровно до той поры, пока она не осознала всю уничижительность произнесённых им слов, отчего вновь насупилась. К сожалению, старик по-прежнему смотрел строго вперёд и не мог заметить перемены настроения девочки. — Ты своевольно увязываешься за кем-то, при этом не имея и малейшего представления, куда он держит путь? Для своих одиннадцати якум ты недозволительно беспечна, дитя.       — Это прозвучало до обидного грубо, знаете ли, — буркнула тому в спину юная леди, сердито скрестив ручонки на груди. — И вообще, моё любопытство имеет сугубо праздный характер, вот так. Так или иначе, под защитой опытного мага мне ничего не угрожает, а стало быть и острой необходимости озабочиваться, куда и зачем мы идём, нет. Не вижу в моём поступке ничего беспечного.       Но вскоре, почувствовав на ладонях ласкающий, сворачивающий пальцы в трубочку ветерок, Сириен была вынуждена спрятать конечности обратно под плащ. Она в такой спешке удирала от дорвавшейся до безумной опеки Розалин, что напрочь позабыла прихватить тёплые рукавички. Сей юби выдался на редкость промёрзлым — благо хоть её голову покрывал капюшон с пушистой меховой вставкой, превосходно сохраняющий тепло на убранных под ворот волосах.       — Интересный довод. — На удивление, Шогу не стал вступать в диспут — лишь сделался ещё более задумчивым, нежели прежде. — Что ж, как бы то ни было, ответ у тебя вот-вот окажется перед глазами. Мы почти на месте.       Произнеся это, старик тут же сошёл с тропы, взяв чуть правее, а затем и вовсе пошёл напролом через густо разросшийся кустарник, лишённый листвы, но отнюдь не шипов, отчего несчастной девочке пришлось проглотить свою гордость и кротко попросить о помощи — боязнь изорвать хорошую накидку оказалась поувесистей мнимой самостоятельности.       — Ха-а-а?.. — Сириен, сидящая на плечах упорно продирающегося вперёд старика, под конец пути не смогла удержаться от разочарованного вздоха. — Учитель, и для этого мы волочились по сугробам? Ради кучи каких-то камней?       Выбравшись из плена колючих кустов и перекрывающих обзор ветвей, двое путников очутились на ровном, лишённом уловимой глазу растительности и будто окружённом "стеной" плотно усеянных деревьев участке. Однако его нельзя было назвать пустым — взглядом моментально овладевали любопытные из-за своей необычайной гладкости и ровности, будто искусственно вырезанные массивные каменные валуны разных форм и объёма. На первый взгляд их расположение может показаться хаотичным, однако, если приглядеться — чего Сириен, разумеется, делать не стала, — все они находились на равномерном, строго выверенном удалении друг от друга и напоминали некие простирающиеся от центра поляны цепи, где каждый камень представлял собой несвязанное, по крайней мере зримо, звено. Но для девочки, переживающей не самые светлые эмоции, да к тому же зачастую не видящей дальше своего носа в силу малого жизненного опыта, понимание представшего пред ней пейзажа и впрямь, пожалуй, ограничивалось лишь «кучей каких-то камней».       — Эти «какие-то камни», как ты изволила выразиться, являют собой самое настоящее достояние и наследие тёмных времён. — Шогу деликатно спустил Сириен на землю. И только затем ей представилась возможность наблюдать его строгое, сосредоточенное на чём-то лицо и не менее напряжённый, но с искоркой далёкой грусти, взор на те самые камни. — Они стоят здесь ещё с периода начала Великой войны. А быть может и с куда более раннего. Ох, как жаль, что я безвозвратно утратил свой старый добрый археологический инструментарий…       — Архе-что? — юная любознательная особа заинтересовано обратила к нему свои широко распахнутые изумрудные глазки. — Впервые слышу. Учитель, вы мне об этом не рассказывали.       — Археология, — невольно улыбнулся старик, наблюдая проступающий восторг на лице своей маленькой подопечной. — Это наука… вернее, метод познания чего-то очень далёкого в исторической перспективе при помощи найденных останков того времени, будь то человеческие или животные кости, предметы быта и культуры…       Но вмиг припомнив о чём-то более важном, он рассеянно кашлянул в кулак и взялся развивать уже начатую немногим ранее тему:       — Что более важно. Помнится, ты однажды упрашивала меня научить тебя магии. Ещё с тех пор, как застала меня за сотворением одной из техник. Лучше бы ты научилась стучаться… Хм, ну так вот. Я полагаю, что в твоём возрасте ещё рановато связываться с такой опасной силой — в Цитадель отбирали наиболее одарённых и стойких к нагрузкам детей, однако и таких допускали к занятиям по достижению как минимум десяти якум. А как быть с обычным человеком, мне и помыслить трудно — не доводилось, знаешь ли, обучать кого-то вне нашего круга…       — Ну учи-и-итель!..       — Однако… — Шогу невозмутимо поднял перед её лицом ладонь, призывая к молчанию. — Я был слишком сосредоточен на практическом аспекте магической науки, невежественно проигнорировав теоретический. Так вот, если твои намерения серьёзны и ты горячо желаешь овладеть столь сложной для большинства людей дисциплиной — тебе потребуется освоить огромный пласт теоретической подготовки…       — Я гото!.. Ай!       — И раз уж мы всё равно оказались здесь, — ничуть не отвлекаясь, разве что на единичный лёгкий щелчок по открывшемуся девичьему лбу средним пальцем, старик продолжал размеренно вещать, — то у нас имеется великолепная возможность провести наше первое занятие. Я поведаю тебе об истории и природе возникновения эрия, а также о его потенциале и опасности для всего сущего в этом мире. И для живых, и для мёртвых. Так, а вот теперь, когда старший закончил говорить, ты можешь вставить и своё слово. Есть что сказать или спросить?       — Н-нет, ничего, — с шипением потирая саднящий лобик, кротко пробормотала девочка. — Продолжайте, учитель, я вас внимательно слушаю…

Настоящее время

      «У меня странное чувство, будто я о чём-то забыла…»       Кропотливые уборка и мытьё главного зала пансионата требовали к себе определённой сосредоточенности и аккуратности, учитывая магический характер сего процесса. Что, однако, ничуть не мешало Сириен попутно размышлять о своём, стоя с раскинутыми в стороны руками прямо на столешнице — она не смогла найти более подходящего места для наилучшего контроля своей техники, ведь большой обеденный стол располагался строго по центру помещения. Пока одна рука с выведенным на ладони сигилом манипулировала растёкшейся по полу водой, не давая ей впитываться слишком глубоко, а также подсыхать и испаряться, дабы успеть вобрать в себя побольше грязи, другая осторожно направляла крохотную воздушную воронку вдоль стыка пола и стены, что всасывала пыль и случайно закатившийся под мебель мелкий мусор. По отдельности эти техники не представляли из себя ничего особенного даже для посредственных, необременённых магическим талантом личностей, но управлять ими единовременно — совсем другой разговор.       И девочка, скрипя зубами, была вынуждена разрываться меж двух огней отнюдь не по собственной прихоти — требовалось покончить с наведением порядка как можно скорее, пока пансионат удачно пребывал абсолютно безлюдным: все постояльцы, включая тётушку Румию и Саю, отправились в храм на предпраздничную службу, а они вряд ли задержатся там надолго, так что времени в обрез. Сириен и сама не прочь была послушать проникновенную проповедь жреца, как и поучаствовать в церемонии воздаяния, включающая в себя песнопения, зажигание благовоний, ритуал духовного очищения и иные обычаи, характерные для тех или иных поселений, городов и народов Камишидо. Но больше всего ей хотелось…       «Ах, какой толк думать об этом сейчас? — шикнув от досады, подумала она и возвратила утраченное было внимание к едва не развеявшемуся ветреному пылесборнику и к уже впитавшейся в дерево на неприличное углубление воде. — Мне нельзя появляться в столь многолюдных и замкнутых местах — кто-то из служителей может меня узнать и тогда…»       Сириен по сию пору трясло при малейшем воспоминании о пережитом в крепости-хранилище, и девочка ни за что не пожелала бы испытать подобное когда-либо вновь. Более того, она с каждым прошедшим юби всё сильнее укоренялась в мысли, что её побег — не более, чем простая удача, а вовсе не заслуга её навыков. Сработал элемент неожиданности, расхлябанность охраняющих коридоры стражей… это могло быть что угодно, но определённо не её способности. На данный момент она чувствовала, что могла обезвредить одного или, в наилучших прогнозах, двух взрослых обученных людей или трёх-четырёх ребят её возраста. В авантюре с мертвецами рядом были Иллиан и Аргейл. В переделке с припасами, опять же, ей на руку сыграло множество факторов, большинство из которых имели в себе элемент удачи. Нигде не было её заслуги. Её абсолютной и безоговорочной заслуги, если быть точным. Так она чувствовала.       И потому Сириен, хоть и расстроенная вынесенными выводами, упорно продолжала по возможности захаживать к Минори за практическими занятиями и теоретическими советами — женщина, невзирая на свою преимущественно исследовательскую деятельность, на удивление ёмко и доходчиво объясняла аспекты той или иной боевой техники: издержки исследовательских экспедиций в злачные закутки мира, как она сама это объяснила. Но до определённого юби девочка могла довольствоваться лишь оттачиванием исполнения техники на импровизированных манекенах, бездушных и не могущих дать достойный отпор, — не удивительно, что в пылу настоящего боя она попросту терялась и поддавалась панике.       К великому её облегчению — или не совсем, тут как посмотреть, — под боком появился вполне себе живой манекен для отработки приёмов, как рукопашных, так и магических техник, в лице мальчика чуть постарше, одного из подручных Шарин. Изначально его приставили к юной дворянке для обеспечения безопасности — по каким-то неведомым для неё причинам, учитывая его скудные боевые навыки и неразвитую мускулатуру, — но она сходу заявила, что ни телохранители, ни няньки ей не нужны. Таким образом паренёк взялся как бы невзначай заглядывать к ней время от времени, стараясь излишне не досаждать своим присутствием, но и также не спускать с неё глаз, по возможности всюду плетясь следом позади или сидя где-нибудь в сторонке. Ну и как такого проигнорируешь? В конце концов Сириен пришлось смириться с этим… навязанным приятелем, отчего она была вынуждена сперва позволить ему сопровождать себя по городу не таясь и не плетясь на почтенном расстоянии, затем между ними всё чаще заводились праздные беседы обо всём и ни о чём. И уже после девочка, несколько притёршись к его персоне, осмелилась попросить парнишку помочь ей с тренировками. И всё ещё до конца непонятно, оказался ли он рад открывшейся перспективе или же не очень. Какой странный парень этот…       — Р-Руди?!. — воскликнула Сириен, случайно заметив выглядывавшую из-за её правой ноги мальчиковую голову с короткими, почти под ноль, угольными волосами. — Вуа-а-а!..       Материализовавшийся неведомым образом подле стола подросток неизвестное время молча и с изумлённо вытянувшимся лицом наблюдал за её манипуляциями, отчего у девочки, запоздало заметившей присутствие кого-то помимо неё в помещении, чуть сердце из груди не выпрыгнуло. И она, дёрнувшись от испуга в сторону, мигом полетела со стола вниз, неудачно отведя ногу за пределы держащей её поверхности.       — Осто!.. — В оглушительную какофонию слились громкий стук от удара, жалобные треск со скрипом чего-то деревянного и… — Грых…       — Ай-ай-ай… — тихонько проскулила Сириен, борясь с ноющей болью в ушибленном тазу и пляшущими в глазах световыми кругами. — Руди, пожалуйста, помоги мне встать… Руди? Ты куда запропастился?.. — До неё не сразу дошло ощущение чего-то мягкого, куда она облокачивалась верхней частью спины и упиралась локтем. — Ч-чего?! Руди! Ты живой?!       Руди по всей видимости сходу просчитал, что никак не успевает перехватить неуклюжую особу ещё в воздухе, посему был вынужден прыгнуть ей навстречу в надежде хотя бы успеть угодить под неё прежде, чем они оба достигнут пола. К счастью для неё, парнишка расстелился по полу в удачном месте: девочка приземлилась на его спину аккурат головой и плечом — наиболее уязвимыми для травм частями тела. А вот позвоночник нерадивого спасителя за такое с ним обращение «спасибо» точно не скажет. Да и сам спаситель вовсю тянул одну ноту сквозь стиснутые зубы, болезненно морща лицо.       — П-потерпи немного!       Сириен на скорую руку вывела ему прямо поверх рубахи целебный сигил и пропустила через него немного эрия: если у парня ничего не сломано, то излишняя энергия не только зазря отнимет жизненные силы у неё самой, но и доставит дискомфорт пострадавшему — в таком деликатном процессе всегда требовалось блюсти меру. Эффект явил себя тут же — Руди притих, а затем и вовсе испустил вздох облегчения, заметно расслабившись всем телом.       И только убедившись, что приятель чувствует себя хорошо, она позволила себе отпустить комментарий по случившемуся:       — Вот придурок… И чего ты хотел этим добиться?       — Я не хотел, чтобы ты пострадала, — без стеснения, как есть ответил он, так и оставшись лежать на животе, даже когда эрий покинул его тело, а сигил благополучно развеялся.       — А тебе, стало быть, страдать можно? — недовольно вздёрнула та носик, одарив бедолагу хмурым взором сверху вниз. — Боги, сколько раз я повторяла, что ценить себя не меньше других, а то и больше — это не постыдно и даже естественно?       — Эм… сорок с чем-то?       — Это риторический вопрос, дурень.       — Рита-что?       — Ох, забудь. — Сириен отрицательно покачала головой, поднялась с колен и протянула тому руку помощи. — Не пачкай своей одеждой только что тщательно вымытый мною пол.       — Я её только сим утром чистил, клянусь…       — Это была шутка, балбес. Поднимайся.       Девочка-подросток не обладала ощутимой даже для своих четырнадцати якум силой, но ей и этого вполне хватило для поднятия на ноги точно такого же по телосложению, разве что росточком повыше, паренька. Окончательно придя в себя и восстановив равновесие, они перво-наперво, не сговариваясь, взялись осматривать помещение на наличие упавших вместе с ними предметов мебели и быта. Но всё обошлось — пострадавшими оказались лишь живые субъекты.       — Знаешь, всего этого было легко избежать, потрудись ты как следует постучать, прежде чем вот так подкрадываться, — с лёгким укором поглядела на того Сириен.       — Я стучал, — пожал плечами юноша, на что девочка недоверчиво нахмурила бровки. «Это он врёт или я настолько глубоко ушла в себя, что ничего вокруг не слышала?» — пронеслось у неё в голове. — Ответа не последовало и я вошёл. А тут ты… и такое…       — Ты уже видел меня за применением магической техники, разве нет? — непонимающе вопросила она.       — Не с таким размахом, не-а…       Недолго помолчав, Руди внезапно пустился в гласные измышления каким-то отрешённым голосом:       — Ты была так прекрасна в своей собранности и решимости, когда производила все эти движения руками. Наблюдать за этим оказалось так завораживающе, что я забыл обо всём стороннем и…       — Я-я поняла, по-оняла!       Ещё не привыкшая к комплиментам с его стороны Сириен протестующе замахала руками, прикладывая все возможные усилия, дабы не позволить завладевшему лицом лёгкому жару распространиться дальше по телу. Она понятия не имела, с чего вдруг такая реакция на ничем не примечательную похвалу — подобным образом она начала ощущать себя после его неожиданного…       А что это такое было там, на заднем дворе, когда они играли с Саей в снежки? Выражение восхищения? Присяга на верность?.. Признание в любви?       Сириен на тот момент это не заботило, так как голова была занята совершенно иным. Ей и не было нужды задумываться над подобной чепухой, ведь она изначально старалась никого не подпускать слишком близко… чтобы не погубить. Перед её глазами мелькало слишком много лиц, кого уже нет рядом. И в чьей смерти она винила прежде всего себя. Ей становилось невыносимо больно от одной только мысли, что этот список пополнится ещё одним именем.       И потому она поспешила взять себя в руки, отбросив пагубные эмоции, и вернуть трезвость ума, ставя на всём этом точку нарочито спокойным тоном:       — Можешь не продолжать. Спасибо на добром слове, но, пожалуйста, впредь воздерживайся от подобных измышлений вслух.       — Ох… Да, хорошо. Я понимаю — не пристало простолюдину так открыто восхищаться знатной особой…       — Боги, да причём тут?!. — Она не смогла договорить. Ведь это означало бы признаться в том, что его слова не оставили её равнодушной, смутили и чуть не вогнали в краску. И из этого может сложиться ошибочное предположение, что она… — П-просто нечего меня излишне нахваливать! Я должна достичь максимально возможного мастерства, а значит мне нельзя расслабляться ни на миг! Понятно?!       — А-ага, — кротко выдохнул он, оглушённый разразившимся на весь дом девичьим ором. Им крупно повезло, что в доме более никого не осталось.       — Лучше скажи, почему ты не на службе в городском храме вместе со всеми? — в какой-то момент одумалась Сириен и, откашлявшись, вернулась к будничному, равнодушному выражению лица и тембру голоса. — Разве ты не хочешь получить благословение богов на ближайшую якуму?       — Это пустые суеверия, — также придя в себя, легко пожал плечами расплывшийся в ухмылке Руди. — Мой отец учил меня всегда полагаться лишь на собственные силы и не уповать на всевышние. Кроме того, из-за запрета покидать пансионат во время празднества от командующей ты тоже скорей всего останешься не благословлённой. И это… как бы сказать… Мне кажется, это нас немного роднит… наверное.       — И почему ты никак не прекратишь молоть всякую чепуху?       Устало вздохнув, Сириен невольно коснулась пальцами своего лица, будто в намерении утереть отсутствующий пот или сбросить незримую маску… чего бы то ни было — на то они и импульсивные, инстинктивные действа, что причину оных не всегда было возможным понять, ни сейчас, ни даже много позже. Она могла сказать одно: что-то её… нет, не досаждало, но и не отпускало, словно вцепившийся клещ. Какая-то далёкая, некогда возникшая в голове, но успевшая утечь куда-то на задворки мысль. Это что-то казалось ей очень важным, иначе в груди бы так не постукивало и в животе не крутило. Но что же?..       — …уберегли его душу…       — Что?       В тщетной попытке разобраться со внутренними ощущениями, Сириен совершенно не обращала внимание на неизвестно сколько вещавшего ей что-то там Руди, пока слух не уловил одну ёмкую, но уцепившую её внимание фразу.       — Говорю, после кончины отца, незадолго до всей этой предпраздничной шумихи, и само празднество стало как-то не в радость. Я сильнее озабочен душами тех, кто покинул нас. И если уж о чём-то и следует просить богов, так о том, чтобы они уберегли души мёртвых от Бездны. А здесь уж мы как-нибудь сами управимся. Верно я говорю?       — Пожалуй… — В её голове вновь что-то подозрительно засвербело. Нечто знакомое… — Знаешь, Руди. Пожалуй, я всё-таки выйду наружу.       — Т-ты уверена? — Паренёк до того разволновался из-за услышанного, отчего горловые мышцы вновь взяла судорога, приведшая к некогда преодолённому, как минимум в присутствии девочки, заиканию. — Е-если это что-то в-важное, то я готов п-провести тебя за-закоулками, как п-пожелаешь. Но к-командующей это определённо н-не понравится.       — На Шарин я управу найду, тебе не о чем беспокоиться, — уверенно заявила она, демонстративно сжав кулачок. — Что более важно — нам следует управиться со всем до темноты. В противном случае мы рискуем опоздать…       А затем уже шёпотом, непонятно к кому обращаясь, добавила:       — И тогда второго шанса нам в ближайшее время не представится.

Три якумы назад

      — …Ого, стало быть, боги и по сей юби пребывают среди нас? — с неподдельным восторгом проговорила Сириен, но вместе с тем и осторожностью, поминая недовольство учителя её манерой перебивать посреди речи.       — Если трактовать слово «пребывать» в более широком его понимании, то да, в некотором роде так и есть. — К облегчению девочки, Шогу ответил весьма сдержанно и даже не прибегнул к телесному наказанию. Пускай оно и ограничивалось щелчками по лбу, но ей и этой малости хватало с избытком. — Их плотские мирские сосуды, с чьих образа и подобия произошли наши собственные тела, давным-давно обратились в прах, однако их сила была столь велика, что не исчезла вместе с ними, а осела на земной тверди, растворилась в воде и разнеслась по воздуху, насыщая собой весь мир. Эту энергию люди по обыкновению именуют эрием в честь её первооткрывателя — Дагнуса Эрия, — и он же положил начало использования оной людьми для манипуляции пространством. Можно сказать, что маги, заимствуя божественную силу, уподобляются своим создателям. Отсюда и вытекает столь огромное уважение к этой силе. Но в то же время многие её остерегаются, считая недозволительным саму мысль, что человек может претендовать на место бога.       — Трусы и глупцы, — категорично, ничуть не задумываясь, вынесла она безоговорочный вердикт. — Как можно вот так запросто отказываться от дара самих богов?       — Страх — естественное порождение невежества пред лицом неизвестного и опасного, дитя. Ты этого пока не понимаешь, поэтому не будь столь строга. Однако по этой же причине самые просвещённые, жаждущие знаний этого мира люди объединились и основали обособленную научно-исследовательскую коммуну, а затем общими усилиями самых талантливых и сильных магов возвели первый и единственный в своём роде город прямо посреди горы Хокги. Ходят легенды, что эта гора — не природное образование, а результат какой-то древней могущественной коллективной техники, но спустя сотни и сотни якум отделить правду от красивой выдумки становится крайне затруднительно. А название своё в миру — Цитадель — сообщество получило из-за защищённости города крепким и высоким, доходящим до самих небес, горным массивом.       — Звучит потрясающе, — с трепетом на сердце и протяжным выдохом проговорила Сириен. — Вот бы самой увидеть сие великолепие, хоть одним глазком.       — Да, по возвращению я каждый раз не мог оторвать взгляд от скрывающихся в облаках вершин. Завораживающее зрелище…       Но Шогу тут же виновато кашлянул в кулак, запоздало поняв, что вновь отвлёкся от изначальной темы лекции, и поспешил продолжить:       — Так вот, возвращаясь к причине нашего с тобой скромного путешествия…       Старик жестом пригласил юную подопечную проследовать за ним, направившимся к одному из камней. Оба уже некоторое время стояли ровно по центру поляны, но девочка только сейчас соизволила обратить на породы более пристальное внимание. А подойдя ближе, Сириен не сумела сдержать изумлённого вздоха.       — Учитель, а что это за каракули?.. И почему они так странно мерцают?       — Это не то, чем следует забивать голову на начальных этапах изучения магии, — с улыбкой проговорил учитель, — но коли ты всё равно здесь…       Шогу наспех порылся в своей наплечной сумке и извлёк небольшой продолговатый прямоугольный предмет, напоминающий обрубок очень тонкой ножки стула, только исполненный из стекла или иного полупрозрачного минерала. Неизвестный предмет тут же перекочевал в раскрытые ладошки девочки, с интересом выпучившей на него глаза.       — Все вопросы потом. А пока — не двигайся.       Произнося это, старик уже вёл указательным пальцем по внутренней стороне ладони, как пером по листу пергамента. От взгляда Сириен ускользнул тот факт, что кончик пальца, как и след, оставляемый после него, светился тусклым бледно-синеватым оттенком. Но что не могло остаться незамеченным, так это содрогнувшийся вокруг них, а затем взметнувшийся в воздух внушительный сугроб. Сжавшийся было кулак учителя быстро разжался, широко распростирая морщинистые пальцы, — и парящий над головами снежный навес, как по команде, разлетелся в разные стороны, образовывая белые кучки вокруг на некотором удалении от путников. Ныне под ногами возможно было разглядеть, казалось, давно позабытую на вид землю с бренными останками растительности.       «Это…» — Голова девочки отказывалась соображать от увиденного. — «Это ведь была магия?»       Ей уже доводилось видеть мельком магические манипуляции учителя во время уборки, но все они ограничивались левитацией скромных по размерам предметов. То, что она смогла узреть сейчас не шло ни в какое сравнение с теми прошлыми, не иначе как театральными, трюками — вот это она была готова счесть за настоящую магию.       — Коснись своим эриевым кристаллом поверхности земли под тобой, — требовательно произнёс Шогу, указывая на зажатый в крепких девичьих пальчиках предмет.       Решив пока не задумываться над природой полученной непонятной штуковины, Сириен послушно присела на корточки, предусмотрительно расправив подол платья, и без всякой задней мысли вонзила кристалл в землю его самым острым концом.       — Вуа! — Вскрикнув, она испуганно отпрянула назад с такой силой, что неизбежно оступилась и плюхнулась задом на самую границу круга, где ещё оставался снег.       Всё произошло за считанные мгновения. Наяву. Когда как пронзившая сознание яркая вспышка, что полнилась невиданными доселе красочными образами, ласковыми звуками, сладостными ароматами и бурлящими эмоциями, удерживала девочку в плену если и не вечность, то до того долгое время, когда ты затрудняешься сказать, какой ныне не просто час, но и юби. Не в пример дольше, чем оставалось до одного из самых знаменательных празднеств Лендейля.       — Я велел просто коснуться, а не копать вглубь, — со странной помесью озабоченности и насмешливости проговорил старик, подавая воспитаннице руку.       — Ч-что это б-было? — только и пролепетала дрожащим голоском с трудом поднявшаяся на ноги Сириен.       — То был наш с тобой мир, дитя. — Он с добродушной улыбкой потрепал её открывшуюся из-за спавшего на спину капюшона макушку, с которой струились длинные, распустившиеся по плечам и устелившие ошарашенное лицо белокурые волосы. — Не будет преувеличением сказать, что он весь, пускай и недолго, находился прямо у тебя на ладонях.

Настоящее время

      — Может, уже скажешь, зачем мы здесь? — не выдержал и подал голос Руди, послушно взбиравшийся по лестнице следом за Сириен.       — В двух словах этого не объяснишь, — отмахнулась она. — Ты увидишь всё своими глазами… если хочешь поучаствовать, разумеется.       — Звучит как-то пугающе.       Юноша неуверенно хохотнул, отчего создавалось впечатление скорей не ироничной шутки, а самой что ни на есть прямой, хоть и весьма своеобразной честности. Однако девочка не успела это как-либо прокомментировать — перед ней, на расстоянии вытянутой руки, уже возникла знакомая крепкая дверь: вход в скромную, но уютную коморку под самой крышей, где обитал искомый человек.       — Остаётся молиться, дабы она не ушла в храм, — пробубнила под нос Сириен и поднесла сжатую в кулак кисть к деревянной поверхности.       Три громких стука. Безмолвное ожидание и прислушивание к любым звукам человеческой деятельности внутри. Повторные три удара на отсутствующую реакцию. Сириен понемногу одолевало беспокойство: что она будет делать, если эта женщина и впрямь ушла на службу? Идти на поиски не лучшая затея по понятным причинам. Ожидать здесь — ещё хуже: велик риск скорого заката солнца, и тогда момент будет упущен. «И почему я вспомнила об этом так поздно?!» — неустанно повторяла она про себя, покуда напряжённая донельзя рука методично, с небольшими перерывами, трижды выстукивала по двери.       — Хвала Канто, она дома, — с облегчением выдохнула девочка, в какой-то миг заслышав невнятный шорох и тихий стон по ту сторону.       Дверь наконец подалась внутрь со скрипом и в проходе появилось… нечто. Бледное, пошатывающееся, косматое, в белой длинной сорочке, более напоминающей похоронное одеяние, с безвольно висящей вниз свободной рукой, осунувшимся лицом и безжизненными, как у покойника, глазами.       Ребята чуть хором не вскрикнули от испуга, приняв «это» за ожившего мертвеца, но девочка, интуитивно приглядевшись в те самые безжизненные глаза и отметив их знакомую белизну, поспешила развеять сомнения, подав голос первой:       — М-Минори?       — Сириен…       Голос слабый, осипший и какой-то страдательный — он сильно контрастировал с её обыденным: уверенным и ровным, хоть и до безобразия сухим. Но это вне всяких сомнений была Минори. Да и кто ещё здесь может отираться, в самом-то деле?       — Что ты тут делаешь? — протянула женщина сквозь зевок во весь рот. — Ох, неужели уже двадцать шестое наступило?       «Так она спала? В такое-то время? Когда торжество на носу?» — недоумённо подумала Сириен, но предпочла смолчать.       Вместо этого она радушно произнесла:       — Нет, ещё только двадцать пятое. Самый разгар дня.       — Ещё только день? — И тут голос Минори приобрёл строгие, если не сказать угрожающие, недобрые оттенки. — Тогда я ожидаю услышать достойную причину моего пробуждения после нескольких часов беспрерывной работы.       — Т-только не сердись, — виновато замахала руками Сириен с примирительной неловкой улыбкой. — Я бы не посмела тревожить тебя в канун торжества, если бы не нуждалась в твоей помощи.       — Мне нет дела до празднества Благословения, я просто измотана и хочу отдохнуть, — прямо проговорила она, встряхивая головой и щуря уже давно как незрячие глаза, будто по некоей привычке из далёкого прошлого. — Хорошо, выкладывай. Я уже поняла, что ты не из тех, кто докучает людям всякими глупостями.       — Благодарю тебя, Минори. — Девочка учтиво поклонилась… уже после задумавшись над бессмысленностью своего поступка. В итоге она решила понадеяться на "альтернативное" зрение женщины — та ведь может различать силуэты, значит и это, возможно, заметит. — Так вот, я хотела спросить у тебя об эриевых тропах…       — Эриевые тропы? — Минори на миг застыла, вдумчиво вглядываясь куда-то мимо гостьи. — Откуда ты о них прознала?       — Отлично, ты о них тоже знаешь! — воодушевилась Сириен, напрочь проигнорировав последний вопрос. — Мне крайне важно знать, пролегает ли хоть одна из них через Хигадеру? И каким образом их возможно?..       — Сириен. — Минори крепко обхватила плечи девочки, приблизившись к ней лицом. Голос женщины сделался пугающе твёрдым. — Кто тебе рассказал о них? Ты встречала кого-то из послушников Цитадели помимо меня? Когда?       — М-мой учитель, — кротко прошептала съёжившаяся, вжавшая голову в плечи Сириен. — Он б-был послушником Ц-Цитадели, но д-давно ушёл на п-покой и осел у-у нас как х-хранитель поместья В-Ванбергов. Я р-разве тебе не р-расказывала?       — Нет, о том, что твой учитель — бывший послушник Цитадели, а не ушедший на покой храмовник-целитель какой, ты не упоминала.       Минори медленно разжала пальцы и не менее медленно отступила назад в дверной проём, позволяя девочке вольготно вздохнуть и успокоиться: затруднительно сохранять спокойствие, когда кто-то вторгается в границы твоего личного пространства. Не говоря уже о её страшных пустых глазах, глядевших неотрывно и в упор.       — П-прости? — неуверенно выпалила потупившая взгляд Сириен, сама до конца не понимая, за что, собственно, хочет извиниться. — Это… так важно?       — Не знаю. — Странный ответ, вконец запутавший бедняжку. Но о том, чтобы просить пояснения, не могло быть и речи — вся возможная смелость девочки безвозвратно иссякла. К счастью, она и не понадобилась. — Пока не решила. Неважно. Так ты хочешь, чтобы я помогла найти эриевую тропу?       — И-именно! — опуская левый кулачок на ладонь выставленной вперёд правой руки — жест просьбы или предложения, распространённый преимущественно средь высокого и среднего сословия, — чрезмерно громко и с надрывом выпалила она. — Мне не успели поведать, как их можно обнаружить, да к тому же и времени в обрез! И я подумала, что, быть может, с твоим особым видением мы управимся в два счёта!       — Есть куда более надёжные способы обнаружения эриевых троп, нежели моё зрение…       Минори умолкла и воззрилась на Сириен. И если бы не застывшие расфокусированные глаза — могло создаться впечатление, что её оценочно осматривали с макушки до пят.       «Точно, она же таким образом размышляет над чем-то», — выловила она похожие случаи из недр своей памяти.       — Хм, однако… — Спустя некоторое время женщина возвратилась разумом в этот бренный мир. — Имеешь ли ты должное представление о том, как они работают?       — Разумеется! Иначе бы…       — Иначе бы не заговорила о них вовсе, понятно. И учитывая текущую дату и положение небесных светил… — Звучный выдох через нос. — Выходит, ты уже делала это раньше? — На озвученный вопрос незамедлительно последовал утвердительный кивок. — Невероятно. Позволять неокрепшему ребёнку подобное… Либо ты исключительно способная, либо твой учитель — исключительный болван. Надеюсь, у него на то имелись весомые основания…       — Этих оснований только прибавилось, — крайне нелестно буркнула Сириен, быстро преисполнившись справедливым негодованием от задетой чести своего мудрого и великого — в её глазах — наставника. — Так ты поможешь или нет? У меня слишком мало времени, чтобы попусту языком чесать.       — Да-да, понимаю… — Минори лениво почесалась и протяжно зевнула во весь рот. Девочка начисто успела позабыть, что её новая наставница была выдернута из постели после, как та сама сказала, тяжёлой трудовой ночи, и ей тут же стало стыдно: в конце концов, ей никто ничем не обязан — она здесь в роли просящего, а не дающего. Ей следует проявлять сдержанность и такт. — Что ж, придётся прибегнуть к бодрящей настойке, тогда от меня будет какой-то прок. Можешь подождать внутри, пока я переодеваюсь и привожу себя в порядок.       — Премного благодарна, снаружи и правда морозит.       Сириен уже намеревалась проследовать за исчезнувшей в тени помещения Минори, когда со спины донёсся вежливый юношеский голос:       — Я тогда лучше здесь подожду, дабы не смущать гос… кхм, то есть, Минори, да.       — Это тот мальчишка? — послышался голос Минори откуда-то из глубин жилища. — Я его и не заметила. Пусть заходит, если снаружи так холодно — мне смущение давно неведомо.       — О, тогда… — Вспыхнувший было энтузиазм Руди быстро сошёл на нет, стоило ему столкнуться с острым категоричным взглядом Сириен, что в довесок упреждающе покачивала головой. — Н-нет, я всё же подожду снаружи, не так уж тут и холодно, ага.       Получив напоследок её ободрительный кивок и примирительную улыбку, юноша остался один перед захлопнувшейся — и даже запершейся на крючок — дверью и в расстроенных чувствах облокотился спиной на заснеженные перила лестничной площадки.       — Так меня изначально даже не заметили?..       Слова мрачным тоном вырвались у него вместе с клубом густого пара и, подобно последнему, бесследно растворились в случайном дуновении лениво гуляющего по затихшему городу ветерка.

Три якумы назад

      — Эриевые… тропы? — Сириен завороженно разглядывала клочок земли под своими ногами в попытке уловить хотя бы намёк на то, что она привыкла зреть при слове «тропа».       — Ты ничего там не увидишь, дитя, не напрягайся попусту, — насмешливо молвил Шогу, припадая на одно колено рядом и касаясь кончиками пальцев промёрзлой почвы. — Эрий в спокойном состоянии неуловим для нашего с тобой глаза, как и какой-нибудь воздух, тепло или электричество.       — Чьё величество?       — Забудь, — со вздохом отрезал он. — Про электричество и иные виды энергии я расскажу тебе как-нибудь в другой раз. А сейчас я хотел наглядно показать тебе, что из себя представляет эрий, какова его природа. Как тебе твой первый опыт?       — Я ничего не поняла, — расстроенно пробормотала девочка. — Через меня прошло множество непонятных движущихся картинок, звуков, запахов…       Задумавшись, она добавила:       — А ещё этот жар в груди… А потом озноб… Меня терзало всю изнутри множеством противоречивых чувств. Это… странно.       — Только поначалу, а потом твоё тело адаптируется пропускать их через себя практически бесследно, — серьёзным с долей ободрения тоном произнёс Шогу, возложив морщинистую ладонь на девичью головку. — И нет, ты прекрасно всё поняла. Подумай ещё разок. Когда ты читаешь книгу, наблюдаешь за чьей-то работой или слушаешь чьи-либо наставления — что ты получаешь?       — Эм… знания? — неуверенно предположила она.       — Именно. А если точнее, ты получаешь информацию. И эрий, помимо своего материального выражения, имеет в том числе собственную, так скажем, информационную инфраструктуру.       — Учитель, слишком сложно.       — Ох, прости-прости, — виновато улыбнулся старик. — Хорошо, тогда просто представь, что весь наш мир — это большое такое поместье. И при обычных обстоятельствах нам доступна лишь одна небольшая комнатка, из которой мы не можем выбраться без ключа. Эрий как раз выступает этим самым ключом — он может позволить нам заглянуть во все возможные комнаты, даже недоступные простому человеческому естеству. Разумеется, если у человека хватит духу и способностей не заблудиться во всём обилии тёмных коридоров и не оступиться, провалившись под пол.       — Н-ненавижу темноту… звучит жутко.       — О нет, ни в коем разе. Прости, дитя, я никогда не был силён в метафорах и аллегориях. Лучше попробую донести всё прямо и по возможности просто. Суть в том, что эрий существует одновременно и в пределах нашего с тобой мира, тесно сплетённый с ним, и как бы над ним, где-то совершенно в иной плоскости, куда более возвышенной, чем земная, и непостижимой для нашего примитивного сознания. И если в воздухе эрий разобщён ввиду беспрерывного течения воздуха, то в земле, среда которой не в пример более спокойная и устойчивая — не говоря уж об останках великого множества как людей, так и божественных сосудов, — он беспрепятственно и кучно концентрируется в огромных объёмах, тем самым создавая подобие больших, относительно нас, протяжённых и оплетающих весь мир энергетических нитей. Или троп, как это явление окрестили учёные Цитадели…       В какой-то момент Шогу отметил блаженный пустой взор разъехавшихся в стороны девичьих глазёнок от обилия тяжёлой для неокрепшего ума лексики. Отчего он смиренно выдохнул, утёр взмокший от налетевших и подтаявших снежинок лоб и рывком, сопровождённым хрустом в застоялых суставах, выпрямился в коленях.       — Но предположу, что тебя сейчас заботит несколько иное. Что-то вроде: «Для чего мне эти знания?». Верно?       — По… жалуй.       — Хороший вопрос, дитя. И в самом деле, для практического применения эрия всё здесь услышанное тебе навряд ли когда-нибудь пригодится. Скажу больше — я буду рад, если полученные сим юби знания никогда тебе не пригодятся.       — Но тогда?..       — Как и какому-нибудь крестьянину никогда не пригодятся знания высшей математики, за исключением простейшего подсчёта, сложения и вычитания, как вариант, для торгов на рынке или уплаты земельной ренты и налогов. Но тогда зачем я всё это тебе рассказываю, хочешь спросить ты? В отличии от прочих наук или ремёсел, где невежество за некоторым исключением охотно прощается, в магии малейшая ошибка может стоить тебе жизни. И если хорошему кузнецу не обязательно знать историю происхождения руды или её молекулярный состав — только температуру плавки, методику отливки и закалки металла, а также меры индивидуальной безопасности, — хороший маг, проводник эрия, должен всецело понимать то, чем он пользуется вдоль и поперёк. Знать, что он из себя представляет, на что способен… и какую угрозу может навлечь на всех нас в неумелых руках. Сила, способная погубить этот мир одной лишь волей проводника, требует к себе безоговорочных уважения и смирения, девочка. Ты должна вверять ей всю себя, если желаешь получить равноценную отдачу. Понимай её так же, как понимаешь саму себя. И даже больше. Дыши ею. Живи ею. Растворись в ней без остатка. И только тогда ты достигнешь высот, уподобившись тем самым богам, что некогда вершили судьбы и определяли бытие. Или же ты умрёшь невообразимо жестокой и мучительной смертью.       Когда Шогу покончил с речью, неподвижная, разве что со слабой дрожью в безвольно свисавших внизу пальцах, Сириен глядела на него с приоткрытым от возбуждения ртом и влажными, с застывшим в них испугом, глазами. Голос старика не был оглушающе громким, рассерженно грубым или угрожающе холодным. Нет, напротив, он полнился небывалой безмятежностью и спокойствием. Вот только произнесённые таким ровным голосом слова, что странным образом вгрызались в самое сердце и причиняли едва ли не физическую боль — они создавали жуткий безобразный контраст, который она никак не могла воспринять. И подобное не могло не напугать юную, нежную душой и хрупкую телом, особу.       — Ох, что же это я… — Учитель с улыбкой оправился, когда скатившаяся по детской щёчке слезинка сорвалась с подбородка и упала на обледенелую землю, и тяжёлая могучая — в сравнении с детскими габаритами — мужская ладонь заботливо, хоть и небрежно, пригладила девочке взъерошенные волосы в попытке ослабить возникшее между ними напряжение. — Не принимай всё сказанное так близко к сердцу. Меня, старого дурака, нередко заносит — наговорю всякого невпопад. В конце концов, такой милой девочке вряд ли когда-нибудь взбредёт в голову постигать настолько опасные грани этого нелёгкого искусства. Тебе не о чем тревожиться. Не сейчас так точно.       — У-учитель, вы… — со всхлипом, дрожащими губами проронила она. А затем… — В-вы и правда дурак! Я-я тут чуть не… не… Дурак-дурак-дурак!       — Поэтому я никогда и не занимался преподаванием, — невесело хохотнул он, продолжая поглаживать девичью головку. — Только наставничеством уже отучившихся молодых дарований. Ты моя первая настоящая ученица, Сириен. Я это очень ценю. Прости, я не хотел вселять в тебя страх, но я обязан предостеречь тебя от возможных ошибок, что непременно будут на сём пути. И для этого мне порой придётся говорить всё напрямую, без утайки и прикрас.       Надутые от обиды щёчки вскоре благополучно сдулись от протяжного вздоха: Сириен не могла долго и всерьёз злиться на того, кто с самого детства наставлял её, обучал, а в некоторых аспектах и того был роднее кровного отца.       — Но вы так и не сказали, для чего мы здесь. Не думаю, что мы проделали весь этот путь ради одного только урока. Вы изначально планировали идти сюда одному, разве нет?       — О, верно, я чуть грешным делом не позабыл о своей первоначальной цели. — Старческая дряблая рука оставила в покое девичьи волосы, но не опустилась, зависнув в воздухе напротив её лица. — Вот только мне понадобится эриевый кристалл — при себе у меня имелся всего один такой. Ты позволишь?       Ничего не разумеющая Сириен вынужденно рассталась со своим недолгим "подарком", послушно вложив его в протянутую ладонь. Шогу благодарно кивнул и сделал несколько шагов назад. После чего опустился на колени и коснулся острым концом кристалла земли. Юная барышня приготовилась узреть то, что произошло с ней самой, только со стороны, однако, вопреки ожиданиям, старик сосредоточенно и осмысленно глядел вниз, а рука с кристаллом уверенно выводила на плоскости какие-то символы. Круговидные, прямолинейные, завивающиеся, косоугольные — каждый из них имел неповторимые очертания. Они имели что-то схожее с привычной письменностью, однако этого языка девочка не знала и не была уверена в своих выводах до конца. Но что более всего потрясало её детский умишко — следы медленно наливались слабым блеском, постепенно переходящим в самое настоящее сияние, подобно игре солнц на неспокойной водной глади. Один знак сиял древесно-коричневым оттенком, другой — солнечно-жёлтым, а третий, напротив, пасмурно-серым, цвета грозовой тучи. Закончив с последним символом, старик напоследок прочертил ниже линию, лишь чуть-чуть задевая каждое изображение понизу. И когда черта была проведена до конца…       — А?..       Сириен с трудом обуздала рвущиеся наружу горестные чувства, пронаблюдав за тем, как поблёскивающий голубым волшебный кристалл неожиданно осыпался, струясь, подобно песку, сквозь некогда крепко сжимавшие его мужские пальцы. Она чувствовала себя так, словно её подманили наивкуснейшим десертом, а затем, в последний момент, забрали его и съели с самым из возможных самодовольных и глумливых лиц, какие она только могла представить. Девочка отчего-то успела обрести с этой непонятной штуковиной ощутимую связь. Это будто стало частью её тела… или души? Сложно объяснить. Да ей и не требовались объяснения. «Жестоко… как жестоко…» — это всё, о чём она могла думать, следя за тем, как потухшие песчинки, подхваченные ветром, унеслись далеко прочь.       — Это необходимая жертва, дитя, — извиняющимся тоном молвил учитель, заметив, как в застывших глазах девочки заблестели грусть и тоска. — Боюсь, я уже не так молод, чтобы позволять своему телу тратить столь трудно восполняемую естественную энергию. Эриевый кристалл представляет собой сгусток концентрированного, находящегося в промежуточном состоянии эрия, и для его активации не требуется много усилий. Это материал, такой же, как краски, ткань или гвозди. Разве тебе жалко ткань, ушедшую на твою одежду? Ни к чему так расстраиваться.       Но все его аргументы не находили желаемого отклика в юном ранимом сердечке. И после недолгого раздумья, старик вынужденно, со всей возможной ласкою и заботой, подытожил:       — Ну хорошо, радость моя, уговорила. По возвращению домой я подарю тебе кое-что, куда как более интересное и захватывающее. Только не делай такое несчастное лицо — ты ведь знаешь, я этого не переношу. Позволь мне здесь закончить — и мы тут же поспешим домой, где тебя ждёт твой праздничный подарок. Ты будешь в восторге, обещаю. Только не плачь, ради всего святого…

Настоящее время

      «Ну да, та старая книга и правда оказалась очень занимательной, — улыбнулась Сириен далёким воспоминаниям. — Но кристалл мне бы сейчас пригодился куда как сильнее…»       — П-простите, но что вы делаете?       Подавший голос Руди заставил её возвратиться в текущую реальность и обратить взор на шествующих впереди спутников. И она также с недоумением отметила странное поведение Минори: та, неспешно переставляя ноги и держа руки разведёнными в стороны, время от времени втягивала носом воздух и звучно выдыхала через рот. Девочка не помнила, сколько они таким образом уже успели пройти — их совместный путь начался без всех этих чу́дных выходок, отчего юную головку и захватили в какой-то миг образы ушедших юби.       — Осматриваю окружение на возможное присутствие эриевой тропы методом пеленгованной энерголокации.       — Э-э-э… — только и смог выдать бедолага на весьма "содержательный" ответ Минори.       «Она в своём репертуаре», — невесело улыбнулась в мыслях Сириен, уже привычная к вычурному говору своих наставников. Профессиональная деформация, как однажды отшутился учитель Шогу.       И ей ничего не оставалось, кроме как попытаться расшифровать сей ребус самостоятельно, и для Руди, и для самой себя:       — Я не до конца поняла, но при слове «энерголокация» мне припомнилось другое, более знакомое. Эхолокация, если не ошибаюсь… — От услышанного парнишка ничуть не изменился в лице, разве что теперь его расплывчатый взгляд сместился от женщины к девочке. На что последняя понимающе вздохнула и пояснила. — Учитель рассказывал, что некоторые животные и монстры, живущие в очень тёмных, напрочь лишённых света местах, для ориентирования в пространстве используют ультразвуковые волны, не уловимые человеческим ухом. Они отражаются от поверхности объектов и возвращаются к тебе, тем самым как бы давая понимание, на каком они расстоянии, какие по форме и материалу. Своеобразная замена зрению. — Задумавшись, она обратилась уже к Минори. — Так ты используешь технику, имитирующую подобный навык?       — Схожий принцип действия, — коротко отозвалась та.       — Только здесь ты посылаешь, как я поняла, некие импульсы эриевой энергии и ждёшь, откуда они возвратятся? Но разве эрий, как и прочие сигналы, может отражаться от поверхности? Или, вернее будет сказать, от самого себя?       — Не отражаться. Сливаться.       — А, вот оно что. И если сигнал не возвратится — в той стороне что-то есть? Ясненько… Н-нет, постой. Хочешь сказать, эти тропы продолжают всасывать в себя витающий вокруг эрий даже после их окончательного формирования?       — Нет окончательного формирования. Как человек неустанно дышит, пока жив, так и эрий будет расширяться и множиться, покуда образуется всё новая информация.       — Да, я знаю об этой его природе. Но именно в таком ключе о нём не мыслила. Дышит, значится…       Дальнейший путь все трое продолжили в тишине, каждый думая над чем-то своим. И только по истечению некоторого времени Руди решил подытожить сей короткий дискурс, неловко протянув с иронично осклабившейся физиономией:       — Я понял — тут происходят какие-то серьёзные и умные магические штучки.       — Да, Руди, что-то в этом роде, — хвалебно, но с долей снисхождения, похлопала того по плечу Сириен.       Солнышко радостно улыбалось бредущим по земной тверди людишкам, будучи в самом центре тверди небесной, чем обманчиво внушало околополуденное время юби. Обманчиво, так как Сириен отсюда прекрасно различала циферблат на далёкой храмовой башне, стрелка коего вот-вот должна была подступить к четвёртому часу. Это, пожалуй, единственный изъян празднества Благословения — в сей юби также проходит ежеякумное солнцестояние, когда с раннего утра до позднего вечера дневная звезда стабильно держится в зените, превосходно освещая всё вокруг, однако парадоксальным образом никак не согревая почву и людские тела, словно все лучи рассеивались ещё на подходе. Отчего это явление и прозвали «холодным солнцестоянием». Темнеть начинало лишь в самый последний момент, когда люди в большинстве своём готовы отойти ко сну. И розовеющий горизонт для девочки окажется не призывом поторопиться, но символом окончания празднества. Иными словами, безоговорочного поражения.       «А значит расслабляться ни в коем разе нельзя, — настойчиво повторяла она про себя. — Свет обманчив, день кончится незримо и ночь подступит неожиданно».       — О, есть контакт.       — Что? — Сириен с нетерпением воззрилась на наставницу, будучи взбудораженной её долгожданным гласным знаком… хоть чего-то определённого. — Ты нашла эриевую тропу? Она в городе? Ох, хвала богам, что хоть одна пролегает через него…       — Тропа или что-то другое, но это определённо очень крупное эриевое энергоскопление. — Минори с непроницаемым лицом указала куда-то вперёд и немного влево от дороги. — Предположительно в той стороне.       — Н-но там бе-бедный квартал, — прорезался робкий голос Руди. От явного волнения он вновь начал заикаться. — Т-такая ли удачная за-затея?       — У нас нет времени выбирать, — собравшись с духом, решительно проронила Сириен, затем, огибая боком парня, она подобралась ближе к наставнице. — Поскорее проведи меня к этому месту — нам ещё нужно успеть сделать необходимые приготовления.

Три якумы назад

      — Госпожа, вы дома! Хвала богам! Мы вас обыскалась — стражи перевернули всё поместье и прилегающую территорию вверх дном! Где вы пропа… — Но как только в дверях — следом за прошедшей в вестибюль дрожащей в холоде девочкой — показалась старческая кряхтящая фигура, восторженно-озабоченный взгляд старшей служанки тотчас сделался холодным и пренебрежительным. — Ох, ну разумеется, стоило сразу догадаться, где корень всех зол. И куда же ты, старый стервец, решил увести малютку в такую погоду? Да ещё и в канун празднества?       — Милостивая Марико, Рози, давай обсудим это позже, — кратко молвил Шогу, не утруждая себя даже поддержкой зрительного контакта с недолгим собеседником. — У меня ещё полно других забот, не терпящих отлагательств.       — И как это?.. Эй, а ну-ка постой! — воскликнула она уже в спину удаляющемуся ковыляющей походкой вверх по лестнице старику. — Леди Сириен под моей личной ответственностью, а не твоей! Не смей своевольничать в отсутствие лорда Гарруса! Слышишь меня, ты!..       — Оставь его, Розалин, — отрешённо-усталым тоном проговорила девочка, на что служанка моментально умолкла и обратила на неё преисполненное недоумения и ожидающее объяснений лицо. — Мы гуляли в лесу неподалёку, ничего опасного или страшного не приключилось, в волнении нет нужды.       — Но как же? Вы ведь вся дрожите, госпожа! А если вы заболеете? Кроме того, выходить за пределы поместья в одиночку…       — Я не была одна, я была с учителем.       — Но без всякой охраны, без спросу!..       — Розалин. — Голос девочки сделался необычайно холодным, а её строгий и глубокомысленный не по якумам взгляд исподлобья окончательно обезоружил возмущённую до глубины души женщину. — Я уже не малютка — цукату назад мне исполнилось одиннадцать. Не так уж и много осталось до моего возраста полноправия. И я уже в достаточной мере осознаю, что делаю. Посему, если я вышла за пределы дома с одним учителем, значит он и сам в состоянии обеспечить мою безопасность. Больше я не желаю это обсуждать. Есть другие замечания помимо прочих — донеси их до моего отца, когда — или если — он соизволит почтить нас своим присутствием. А мне больше добавить нечего.       — Г-госпожа… — опустошённо, бессознательно, на остаточных рефлексах проронила Розалин уже в спину обогнувшей её и ступившей заснеженным сапожком на лестничную ступеньку маленькой — но кажущейся такой взрослой из-за гордо поднятой головы и подчёркнуто прямой осанки — хозяйке.       — Ужин подавать не нужно, — преодолев полпути до лестничной площадки-развилки, ровно проговорила она не оборачиваясь. — Я вдоволь нагулялась и желаю отдохнуть у себя в комнате. Прошу не беспокоить меня до начала официального торжества.       Короткие кованные каблучки глухо выстукивали по каменному полу благодаря осторожному, пускай и малость расторопному шагу Сириен, целеустремлённо шествующей вглубь ранее неизведанного ею коридора. После поднятия на последний пятый этаж, состоящий преимущественно из хозяйских и гостевых спален — и её комнаты в том числе, — девочка свернула в правое крыло, где размещались отцовские спальня и комната отдыха — запретная для неё часть дома. Сириен никогда не посещали мысли о причинах такого рода запретов — до этого момента сие попросту не казалось чем-то важным, ведь она всегда могла навестить отца в его рабочем кабинете этажом ниже или в гостином зале на первом. Но сейчас ей требовался отнюдь не отец. Девочка движима совершенно иной целью, для которой не существовало никаких преград, особенно столь надуманных и несуразных, как она выяснила этим утром.       Дверь со скрипом подалась внутрь, являя взору внутреннее ухоженное убранство жилой комнаты. Сириен не без удивления отметила отсутствие каких-либо предметов роскоши и искусства — только необходимая для комфортного сна кровать, шкаф для переодевания, ночной горшок для непредвиденных обстоятельств да небольшой столик с одиноким стулом для чтения или написания писем. Интерьер совсем не под стать высокородному дворянину и члену совета, управляющего целым городом, — это в лучшем случае покои обедневшего мелкого дворянина или недалече посвящённого рыцаря. Но подолгу дивиться аскетическим наклонностям хозяина местных владений не позволяло скудное время — по внутренним ощущениям девочки до захода солнца оставалось не более часа. Не то чтобы мало, но и не так много, как хотелось бы.       — Чудеса, да и только, — с благоговением вымолвила Сириен, разглядывая зажатый между пальцами запыленный, давно забытый всеми ключ. Достаточно было лишь провести ладонью по боковым перегородкам с нижней стороны столешницы — и потревоженный касанием предмет незатейливо слетел с маленьких крючков на пол. Это… — Всё как ты и сказала.       Девичье сердечко забилось сильнее. Те крохи сомнений, ещё ютившиеся на душе даже после всего увиденного и прочувствованного воочию на лесной поляне, ныне развеялись окончательно, а их место вмиг заняла приятно лёгшая на плечи, подобно согревающей накидке, надежда, проявляясь не только в виде приятного жара в груди, но и одаряя уставшее и оголодавшее тело желанным приливом свежих сил. И они позволили юной леди спешно покинуть уже ненужную ей отцовскую комнату и бегом добраться до другой, находящейся в самом конце длинного коридора и спустя пару-тройку поворотов налево.       На вид крепкая, но облезлая и местами отсыревшая деревянная дверь предстала перед запыхавшейся и крепко стискивающей ключ у самой груди Сириен. Механизм в поржавевшей замочной скважине на удивление охотно поддался потугам девочки — вожделенный щелчок послужил самой настоящей усладой для ушей. Ещё одна лестница ввысь, благо последняя и всего на пару дюжин ступенек, — и маленькая леди ступила на скрипучие, выделанные отчего-то грубо обтёсанными досками, а не повсеместным резным камнем, половицы просторного чердака, одна из стен коего являлась ничем иным как частью крыши, будучи под крутым наклоном. Щурящиеся впотьмах глазёнки разбегались от обилия легко узнаваемых по формам и объёмам силуэтов бытовых и декоративных вещей, втащенных наверх, должно быть, задолго до рождения единственной дочери семейства Ванбергов, да так и брошенных на произвол судьбы — спёртый, щекочущий горло воздух, переходящий едва ли не в самый настоящий пыльный туман, сразу давал понять, что ни одно живое существо сюда не совалось уже очень давно.       — Кху, где, кху… — с трудом преодолевая уже невыносимо царапающую гортань сухость, буквально выкашливала из себя девочка. И даже плотно укрывающий дыхательные пути широкий рукав положение ничуть не выправлял. — Где, кху, они, кху, лежат?.. По-кху-кху-жалуйста, дай, кху, знак!..       Проступившие слёзы смазали и без того нечёткую картину бытия, лёгкий неприметный кашель грозился перерасти в тяжёлое неконтролируемое чихание. Сириен уже успела обеспокоиться возможными последствиями долгого пребывания, без преувеличения, в безжизненной безвоздушной среде, когда вдалеке что-то замерцало. Тускло, слабо, будто на последнем издыхании… под стать самочувствию самой девочки. И она без лишних слов потянулась к источнику этого… даже не света, а скорей блика, какие оставляло солнце на гладких полированных поверхностях. Вот только окон здесь не наблюдалось, и источник оных должен был вызывать закономерные вопросы. Но не для Сириен. Она уже знала ответ. Нет, вернее будет сказать, она таким вопросом и не задавалась. Ей хватало простого понимания: её ведут туда, куда она желает попасть. Туда, где она обретёт искомое. Только это ей сейчас казалось важным.       И добравшись до «отмеченного» неведомыми силами закутка меж гор мебели и хлама…       — Я, кху-кху, нашла, кху, тебя… — с содроганием в сердце прошептала девочка, коснувшись дрожащими пальцами холодной деревянной крышки сундука.

Настоящее время

      — Это здесь? — Сириен зябко повела плечами от случайно уловленного дуновения ветерка, покуда изучающе оглядывалась по сторонам. — Почему так тихо и безлюдно?       — Э-это та с-самая часть города, о к-которой ходят ж-жуткие слухи. — Вжавший голову в плечи Руди нервозно перетаптывался с ноги на ногу и подозрительно таращился на ветхие, частично покрытые уже иссушённой морозными ветрами растительностью, с потрескавшимися стёклами и облезлым шифером, некогда принадлежащие зажиточным людям сего города дома, что будто невзначай окружили незадачливую троицу, но эту иллюзию быстро рушила приведшая людей в этот жилой — когда-то — тупичок просторная каменно-кирпичная, хоть и ныне занесённая щедрым слоем снега дорога. — Н-незаконные казни неб-благонадёжных руками адъютантов, к-кровавые жатвы каких-то б-безумных еретиков, р-распри преступных с-сообществ… Очень н-неспокойное место… Н-настоящее кладбище з-загубленных душ…       — Кладбище, — бессознательно повторила вслух девочка, опустив вдумчивый взгляд к земле. — Учитель как-то упоминал, что эрий концентрируется в том числе вокруг обилия человеческих останков, в коих может теплиться не увядшая с концами духовная энергия… — И её засиявшее от снизошедшего понимания личико тут же обратилось к стоящей поодаль в строгой манере слепой наставнице. — Что скажешь, Минори?       — Ярко, — глухим, едва разборчивым голосом откликнулась болезненно щурящаяся и укрывающая глаза ладонью женщина. — Сильный источник. Но объединён ли он с общемировой сетью — вопрос открытый.       — А? Разве эти тропы не пролегают через все возникающие в мире источники?       — Эрий стремится к расширению и охвату всё большего материального пространства, это так. Но если между двумя источниками окажется неприлично огромное расстояние или возникнут какие-то иные препятствующие обстоятельства — прочная проводниковая связь может и не возникнуть, оставляя такой источник обособленным, вбирающим в себя лишь окружающую его информацию и материю.       Пока с приоткрытых девичьих губ срывались разочарованные бормотания вместе с клубами густого пара, Руди всё сильнее одолевали сомнение и беспокойство. Не столько от пребывания в не самом спокойном и приветливом к чужакам местечке, сколько от непонимания цели, которую они так старательно преследуют уже боги знают сколько времени. И плевать на какое-то там празднество — вся троица здесь как на ладони: лишь вопрос времени, когда на них выйдут нежелательные персоны в чёрных одеяниях.       — Чего ты ждёшь?       — Что? — Сириен непонимающе воззрилась на неподвижно стоящую, окончательно закрывшую лицо ладонью, Минори.       — Поторапливайся и делай то, ради чего мы сюда забрались. Я не горю желанием оставаться здесь дольше требуемого.       — Но если здесь нет никакой тропы? В таком случае я попусту истрачу силы в никуда.       — Гадать бесполезно. Не узнаешь, пока не проверишь.       — Как?! — Во взгляде широко распахнутых глаз промелькнула слабая, только зарождающаяся, но неподдельная истерика. — Я знаю, как пользоваться эриевой тропой, но я понятия не имею, как её распознать!.. Стой, почему бы тебе не проверить, раз ты…       — Нет. — Незамедлительный ответ. Как предостерегающий, разрезающий воздух взмах меча, проводящий недвусмысленную безопасную черту между двумя противоборствующими сторонами. — Я согласилась помочь найти нужное место — и только. Попрошу не впутывать меня в свои авантюры.       — Да что с тобой такое?! — ощутимо распалялась с каждым словом Сириен. — Ведёшь себя так, будто тебе самой всё равно?! Как будто ты сама не хочешь?!.       — Это твоё дело — не моё, — громче, с кажущимся надрывом в исказившемся от напряжения голосе повторила Минори, демонстративно разворачиваясь к девочке спиной. — Если ты правда этого хочешь — действуй, пока астрономическая аномалия не закончилась. А свою часть обещанного я исполнила и умываю руки.       — А-астра-что?..       — А ты вовсе молчи и не встревай, куда не просят, балбес! — Все начинания паренька разобраться в происходящем вмиг были затоптаны повелительным возгласом разъярённой в край девочки, что не на шутку его напугало. Благо, её внимание тут же возвратилось обратно к женщине, стоило тому замереть и перестать подавать признаки жизни. — Аргх, пекло!.. — Глубокий со свистом через ноздри вдох и медленный выдох ртом. — Хорошо, ладно, я сама всё сделаю, как угодно. Но хоть напутствие какое дельное будет?       — Хм, дай подумать… Контролируй свой эриевый поток.       — Э-э-э? И это весь твой совет?       — У тебя ведь нет с собой катализатора?       — А?.. Ох, это… Нет, никаких нужных вещей у меня не сохранилось.       — Тогда вся связь изначально будет выстраиваться вокруг твоей собственной жизненной энергии. Не теряй бдительности и отслеживай своё самочувствие. Как только почувствуешь, что уже на грани — немедленно обрубай связь, если не хочешь остаться там. Это всё, что я могу тебе посоветовать. Остальное ты и так должна была усвоить, коли не врала об имеющемся опыте. Удачи, Сириен.       Оторопевшая от услышанного, она обессиленно опустила плечи и только молча кивнула. А затем, наскоро осмотрев округу ещё раз, неуверенным шагом побрела к одному из особняков. Руди хотел было пойти за ней, но лёгшая ему на плечо слабенькая на вид ладонь Минори странным образом не позволила парнишке и на дюйм сдвинуться с места, будто вдавив бедолагу в землю по колено. Тем временем неуклюже перемахнувшая через низкий, пролегающий вокруг территории и чудом сохранившийся заборчик девочка с сосредоточенным видом вовсю бродила по внутреннему дворику и время от времени изучающе постукивала ножкой. В какой-то момент, не иначе как определившись с выбором нужного места, она почесала — или Руди так показалось издалека — ладони, отчего те слабо замерцали чем-то голубоватым. И стоило её рукам раскинуться в стороны с дугообразным движением — снег вокруг вздрогнул и поднялся в воздух, образуя небольшой, но пугающий своей непроглядностью кружащий вокруг маленькой фигурки буран.       — А-а это?..       — Не опасно, — предрекая слова юноши, на опережение ответила Минори, ободрительно растирая его плечо после собственной же болезненной хватки на нём. — Если её бывший учитель не законченный дурак — а таких в Цитадель ни за что не пустят, — технику расчистки пространства она должна была освоить в первую очередь и отточить до совершенства. Ведь только в один единственный юби цукаты Фуго раскрывается весь возможный потенциал эрия. В особенности эриевых троп.       — Д-да что за б-бездновщина такая здесь п-происходит? — взъерошился Руди, устав выдерживать давящий ему на позвонки груз неясности. — Тропы, п-потоки, астромалии и ч-чего-то там ещё… А на л-лендском можно?       — А мне любопытно, для чего ей вовсе понадобилось брать с собой тебя, — бестактно обронила та и только затем оставила парнишку в покое, возвратив руки в привычное для них положение: скрещёнными на груди. — С имеющимися познаниями ты здесь определённо лишний. Но коли увязался следом, то просто жди и не встревай в процесс.       — П-процесс?.. — Он возвратил недоумённый взгляд обратно на дворик, но с ужасом осознал, что девочки уже нигде не было… пока в какой-то миг краем глаза не выловил верхушку её тёмно-зелёного капюшона: Сириен всего-навсего опустилась наземь. Каким образом она разместилась на земле — сидя или стоя на коленях, — непонятно: обзор юноше неприятно ограничило деревянное ограждение. А приблизиться и разглядеть получше не позволяла Минори, доходчиво дав понять немногим ранее, что следует оставаться на месте. — А что она д-делает? Разъясни м-мне, прошу. Хотя бы в-в двух словах.       — Праздничный ритуал.       — Н-не буквально же в двух с-словах! И ч-что это за р-ритуал такой?       Прежде, чем последовал более развёрнутый ответ, до Руди докатился отголосок пара, вырвавшийся изо рта женщины вместе с протяжённым вздохом.       — Что, как ты полагаешь, представляет из себя празднество Благословения?       — Эм, н-ну… — Руди редко задумывался над истоками тех или иных традиций и обычаев, безмолвно следуя всему, что ему говорили ещё с детства. Как и все прочие люди в массе своей. И этот, казалось бы, простой вопрос сумел ненадолго вогнать паренька в ступор. — Н-не уверен, но… Само н-название говорит о том, что л-люди стремятся получить от б-богов некое благословение через п-проведение священных обрядов, сборищ и з-застолий.       — Так и есть, — к его удивлению, более чем согласно отреагировала Минори, подытоживая сказанное коротким кивком. — Последние пол-якумы люди проводят данное мероприятие именно таким образом, сами того не ведая кардинально извратив изначальный замысел празднества.       — К-как это? — Парнишка судорожно бегал взглядом от задумчиво стоящей рядом с прикрытыми глазами женщины к сокрытой забором девочке, занятой неведомо чем — по абсолютно недвижимой макушке, что удавалось разглядеть, создавалось впечатление, что та или уснула, или молится… или пекло знает что ещё. Но доверия эти действия пареньку не внушали от слова совсем. — В-воздать почести богам — н-не есть смысл п-празднества?       — Нет, эта часть верна. Что ныне, что ранее — сей юби посвящали в том числе богослужению. Извращён характер служения и настрой празднующих. Последнюю полусотню якум он приобретал всё более радостные и беззаботные тона, становясь в один ряд с разного рода фестивалями, где люди едят, пьют и предаются иным приятным плотским порокам. Когда как ранее ни у кого и мысли бы не возникло обозвать данное событие «торжеством», то есть чем-то победоносным, знаменательным, увеселительным… — Но в какой-то миг, после случайно обронённого краткого смешка, её ровный, с резкими нотками голос невольно смягчился. — Впрочем, если задуматься — всё вполне закономерно. Ведь по прошествии последней войны у нас появился новый праздник, частично подмявший под себя основоположника. А проводить два схожих по своей сути мероприятия — затея также не из лучших.       — В-вы говорите о фестивале П-Памяти?       — Смелое наименование для ежеякумной траурной церемонии, не находишь?       — Ну да, п-пожалуй, все эти в-выступления и танцы выглядят с-странновато… Нет, п-постойте, хотите сказать, п-празднество Благословения носит т-траурный характер?       — Нет, но и веселья за собой он также не нёс. Речь об истинных человеческих ценностях, которые должен был раскрывать сей юби, когда боги, исходя из поверья, дозволяют людям взаимодействовать с ними, преподносить дары и просить о чём-либо.       — Т-так ведь люди всё э-это и делают. Е-если не считать всеобщего г-гулянья, то…       — Есть люди, которые только просят и ничего не отдают взамен. И есть те, кто ничего не просят, готовые сами отдать уже имеющееся в руки более нуждающихся… — Чуть приоткрывшийся и уставившийся на мальчугана левый глаз Минори своей пугающей "мёртвой" белизной сумел пронять того до глубины души, отчего бедолага тотчас обомлел и упустил едва зародившуюся в уме мысль. — Видишь ли, божественное благословение не даруется тем, кто о нём просит. Сие есть проявление корысти и эгоизма — они отвращают высшие силы, воспринимаются ими как слабость и малодушность, не ведущие ни к чему, кроме зарождения скверны. А даруется оно лишь тем, кто способен отвергнуть своё «я» во имя чего-то большего, значимого. Кто истинно несёт в себе светлое и непорочное, кто есть образ и подобие самих богов, их наследие…       И словно сомневаясь в собственных словах, спустя короткое затишье она, сомкнув болезненно подрагивающие веки обратно, с куда меньшей страстностью и запалом добавила:       — По меньшей мере, именно такую трактовку празднества я слышала от одного старого знакомого ещё в бытность моей далёкой юности.       — …И-и что это д-должно значить?       Однако на последний вопрос Руди получил только скупой неопределённый вздох вкупе с покачиванием головой: Минори более не желала развивать данную тему. А допытываться до женщины, способной вогнать в ужас одним взглядом этих остекленевших глаз — не говоря уже о немыслимой силе, с которой она удержала его от опрометчивых действ, — юноша посчитал чем-то безрассудным и не стоящим тех немногих уцелевших нервов. И посему рассудительно решил терпеливо дождаться завершения… чего бы там ни происходило.

Три якумы назад

      — Ох, маленькая госпожа, что же это на вас нашло? — неустанно причитала под нос Розалин на всём протяжении следования по лестницам на верхний этаж. — Неужто отсутствие дорогого батюшки так сказывается на душевном здравии?..       Тревожная задумчивость, вызванная небывалой отрешённостью её юной подопечной, не покидала служанку вплоть до наступления праздничного застолья — последнего пункта из списка традиционных приготовлений к кульминации празднования юби Благословения. Нежелание леди Сириен "наслаждаться" трапезой — ориентированной на круг семьи и близких друзей — в гордом одиночестве имело прозрачный и близкий любому хоть сколько-то сострадательному человеку характер. И затянувшееся отсутствие её единственного близкого родственника, лорда Гарруса, повисло над головами всех обитателей усадьбы Ванбергов угрюмой грозовой тучей, не предвещавшей ничего светлого и весёлого.       — Но это отнюдь не повод встречать столь знаменательное событие запершись одной в комнате…       С содроганием на сердце, Розалин, вопреки воле своей любимой хозяйки, распорядилась служанкам начать сервировку стола и обустройство банкетного зала, а поварам — поддерживать приемлемую температуру успевших как приготовиться блюд при условии сохранения их первоначальных вкусовых качеств. Невзирая на весь оглашённый другим слугам объём работ, свою задачу женщина полагала если и не более тяжёлой, то всяко не самой лёгкой — ей предстояло вдохнуть в душу несчастной, предоставленной самой себе на всё торжество девочки хоть частичку праздничного веселья и семейного уюта. Чего заслуживает каждый ребёнок в этом и без того полнящемся боли и невзгод мире, независимо от его положения и характера.       — Возражения неприемлемы, — шёпотом вымолвила последнее своё напутствие Розалин, остановившись у самой двери и поднеся к ней костяшки ладони для вежливого обозначения присутствия. Однако будучи в неумолимой готовности войти в эту комнату любой ценой, пускай даже с риском обрушить на себя гнев юной госпожи. — Я не позволю вам оставить дурные воспоминания… не о столь значимых событиях…       Вдох полной грудью и осторожный трёхкратный стук.       — Мои глубочайшие извинения за беспокойство, леди Сириен, но ужин подан и все в нетерпении ожидают вашего прибытия в банкетный зал.       И без того редкие доносившиеся из комнаты звуки ничуть не изменили своего характера и громкости: шорох, скрип половиц и приглушённые бормотания навевали на мысль, что девочка не иначе как играла с куклами и плюшевыми зверятами — все обитатели усадьбы, исключая успевшего отойти ко сну Шогу, пребывали внизу, а значит в комнате больше никого живого для ведения беседы быть не могло. Что ничуть не помешало затворнице неприличным образом проигнорировать заявившегося на порог гостя, и этого служанка опасалась больше всего. Она ожидала чего-то подобного и заранее продумала множество вариантов действий, и тем не менее в её груди неприятно защемило — маленькая леди никогда доселе не позволяла себе воспринимать любого из окружающих как пустое место, пребывая хоть в самом пресквернейшем расположении духа из возможных.       — Госпожа, я всем сердцем разделяю вашу хандру в связи с отсутствием вашего отца, — с чуть большей настойчивостью продолжила вещать служанка в попытке достучаться до малютки. Но вместе с тем она вложила в свою речь всю возможную заботу и любовь, боясь предстать перед девочкой в злобном, деспотичном образе. — Я не посягаю на ваше право разочаровываться, уязвляться иль вовсе злиться. Но отчуждаться в комнате, пропуская всю усладу и веселье одного из самых знаменательных празднеств якумы, попросту глупо и незрело. Вас впереди и без того ожидает множество тягот, чтобы так просто отказываться от этих редких и мимолётных, но таких ярких и счастливых эпизодов вашей короткой юности. Наслаждайтесь беззаботной жизнью, пока молоды, госпожа. В противном случае она вся пройдёт мимо вас — и моргнуть не успеете. Прислушайтесь к словам той, кто совершала схожие ошибки и ныне жалеет об упущенном времени.       Бессильно прислонившаяся боком к дверному косяку, эмоционально иссушённая от нечастых откровений Розалин заняла выжидающую позицию, отказываясь верить, что её слова не найдут отклик в душе такой порядочной и отзывчивой — несмотря на вспышки упрямства и капризности, свойственные всем детям — девочки. Взгляд янтарных глаз лениво блуждал по блестящей, смазанной приятно пахучим смоляным раствором деревянной поверхности преграды, что вот-вот должна была поддаться и выпустить из своих оков невольную жертву не самых радостных обстоятельств, которую ждут не дождутся все свободные от работы слуги, кто точно также, как и её личная служанка, желает лишь добра и счастья своей маленькой госпоже.       Но нежданно-негаданно…       — Г-госпожа?..       Просочившийся сквозь щели проходной рамы задорный, несвойственно счастливый при текущих обстоятельствах девичий смех вогнал Розалин в замешательство и соблазнил поближе прильнуть к двери всем телом в попытке расслышать происходящее по ту сторону. Теперь ей удавалось различить отдельные слова, но ничего цельного из услышанного она для себя так и не составила: девочка порой уточняла что-то лаконичными «вот так?» или «здесь?», иногда довольно отмечала что-то ёмкими «замечательно» или «как красиво», а некоторые из слов и вовсе разобрать не представлялось возможным. Служанка вслушивалась до тех пор, пока её лёгкие не отозвались жгучей болью и не потребовали причитающегося им воздуха — только тогда она поняла, что всё то время задерживала дыхание. Но в противном случае расслышать что-либо внятно и вовсе становилось непосильной задачей.       «Что всё это значит?» — С каждым последующим ударом сердца Розалин всё сильнее овладевало необъяснимое ощущение тревожности, если не сказать дикого страха. Леди Сириен, которую она наблюдала получасом ранее… — «Такая несчастная и отрешённая от всего…» — И леди Сириен за этой дверью прямо сейчас… — «Такая счастливая и жизнерадостная…» — В её голове копошилось и теснилось множество мыслей самых разных форм. Но содержание их всех, как ни странно, сводилось к одному простому… — «Как?»       Столь кардинальные скачки настроения не предвещали ничего хорошего — это знала даже необременённая психологическими познаниями служанка. Смех и веселье… И это после всего навалившегося на её маленькие хрупкие плечи…       — Госпожа, я вхожу! — безапелляционно огласила свои намерения Розалин, уже ухватившись дрожащими пальцами за ручку-кольцо в готовности что есть силы рвануть дверь на себя, если та окажется запертой на щеколду. И для пущей уверенности она выпалила то, что повторяла на всём протяжении пути как колдовской заговор. — Возражения неприемлемы!       Крепкое деревянное полотно поддалось, на удивление, без малейших усилий и беспрепятственно распахнулось наружу, обнажая внутренний неприглядный беспорядок: поверх некогда заправленной и разглаженной кровати образовался настоящий холм из одежды — без преувеличения, здесь присутствовали все имеющиеся в гардеробе маленькой госпожи наряды; на полу, подпирая боковую стену, в ровный ряд были выставлены небольшие рамы с льняными холстами, какие-то девственно чистые, какие-то уже вымазанные свежими, судя по блеску следов, масляными красками; письменный стол у дальней стены устлали колбы всевозможных цветов, а где-то мелькали и резные, украшенные драгоценными камнями шкатулки. И как вишенка на торте, средь всего этого хаоса восседала сама леди Сириен, неприметно ютившаяся по другую сторону кровати и увлечённая чем-то так глубоко, что не обратила и крошечного внимания на нагло вторгнувшегося в её личную обитель непрошенного гостя.       Розалин, вознамерившаяся подать голос и отвлечь девочку от её загадочного досуга, в последний миг одёрнула себя от этой мысли и вместо этого предпочла наперво обойти кровать: не только для распознания источника необычайного веселья, но и для возможности установления прямого зрительного контакта без помех в виде груды тряпья. Но с сокращением расстояния и постепенного исчезновения зрительной преграды служанку всё сильнее досаждало странное ощущение… чего-то крайне знакомого. Но чего именно — пока оставалось для неё тайным.       — Ох, госпожа, так вот чем вы заняты, — не сдержала своего облегчения Розалин и расплылась в чувственной улыбке, завидев юную подопечную сидящей на полу и что-то рисующей на приставленном к кровати холсте, периодически замешивая краски на удерживаемой второй рукой палитре и сменяя одну кисточку на другую, подходящую для тех или иных задач. Успев невесть что навыдумать, служанка была готова аж закрыть глаза на творящееся здесь вопиющее бескультурье — знатной особе не пристало "протирать" пол выходным платьем, пускай это и передняя, коленная область, а не седалище, — незначительный удар по достоинству леди Сириен казался ей малой ценой на фоне возможных душевных расстройств. Осмелившись подойти ещё ближе, встав чуть ли не вплотную к её сгорбившейся спинке, она заинтересованно оглядела вырисовывающуюся картину. — Ого, какие красивые… горы, я правильно понимаю? О, а это ручеёк спускается с вершин и впадает в озерцо? Потрясающий подбор цвета, госпожа, не знала, что вы умеете рисовать. У вас непревзойдённый талант. Прямо как…       Оглушительный удар дрогнувшего сердца вместе с внезапно пришедшим, едва не разорвавшим разум в клочья откровением привёл женщину в неописуемый ужас и вынудил медленно попятиться назад, покуда она не упёрлась спиной в стену, да так и осталась стоять там, желая слиться с ней воедино.       Абстрактному стороннему наблюдателю могло бы показаться, что её паника беспочвенная — девочка нашла где-то груду сохранившихся с незапамятных времён неиспользованных холстов вместе с художественными принадлежностями и загорелась желанием попрактиковаться в живописи, что здесь такого страшного? Абсолютно ничего. При будничных обстоятельствах. А в мыслях Розалин витало сразу несколько неявных, легко ускользающих, но таких ощутимых и неоспоримых «но».       — Г-госпожа… где вы?..       Леди Сириен нигде не могла раздобыть ни инструменты, ни краски, ни уж тем более полотна для рисования: лорд Гаррус настрого запретил наличие оных у кого бы то ни было из слуг после того горестного юби, и все немногие сохранившиеся экземпляры покоились запертые на чердаке. Что же касается чердака…       — Как вы?..       Леди Сириен ни коим образом не могла открыть ту дверь самолично: лорд Гаррус надёжно спрятал единственный ключ и ни единой живой душе о его местоположении не распространялся — даже самому старейшему и доверенному из всех имеющихся слуг, хранителю всего родового поместья Шогу, — не желая как-либо тревожить болезненные воспоминания. И наконец…       — Откуда вы?..       Леди Сириен никак не могла изобразить то, чего не наблюдала воочию, да вдобавок с потрясающей точностью при отсутствии какой-либо практики. В этой области Лендейля, где располагался Хигадеру и его окрестности, включая поместье Ванбергов, напрочь отсутствовали горные массивы, если не считать таковыми редкие пологие холмы, но и те за пределами территории, где только дозволялось гулять юной госпоже. Возможным было погрешить на библиотечные книги, где могли встретиться наброски такого рода пейзажа, но Розалин отмела эти доводы как несущественные: и изображённое девочкой место, и штрихи с цветовой гаммой, вплоть до малейших выведенных линий — всё это, как две капли воды, напоминало картины…       — Хи-хи, спасибо, я старалась, — прорезался негромкий, почти шепчущий, но источающий необъятную гордость девичий голосок. — Ах, вот только, думается мне, следовало добавить побольше лазурного оттенка.       Розалин, невзирая на оглушающую пульсацию и свист в ушах, превосходно расслышала каждое слово, будучи в паре-тройке футах позади, но отвечать что-либо поостереглась по одной простой причине…       — С кем… вы разговариваете?       Леди Сириен так ни разу и не обратила внимание на появившуюся в комнате Розалин, не удостоив её даже мимолётно обронённым взглядом. Единственное место, куда девочка поглядывала — на картину перед собой и, время от времени, куда-то через плечо… в противоположную от служанки сторону. Посему выводы напрашивались сами собой: она обращалась вовсе не к гостье. К кому-то, кого здесь нет. Что только сильнее сгущало и без того безобразные краски творящегося здесь безумия. Нет, для чистейшего безумия здесь имелось уж слишком много связных между собой невозможных в привычной жизни совпадений. Которым вполне могло найтись объяснение. Но принятие такого рода объяснения равноценно отказу от всех знакомых ей укладов мироустройства и признание существования… непостижимого смертным разумом.       — Госпожа! — И Розалин пораженчески отбросила затею установить истину, мгновенно освободив сознание от более ненужных мыслей и дав волю инстинктам. Которые тотчас отдали ей одну единственную команду. — Вы сейчас же спуститесь со мной вниз! И это не обсуждается! Поднимайтесь, немедленно! Или я!..       Покинуть тревожащее тебя место, наверное, самое первое желание любого испуганного человека, что столкнулся с тем, чья природа осталась непознанной. Видеть в ребёнке причину своего страха женщина отказывалась до последнего, а значит оставалось грешить на комнату. Посему Розалин вознамерилась вызволить девочку из этой сложившейся ловушки во что бы то ни стало. Она в последний раз издала краткий гласный указ, однако, не дожидаясь сомнительного послушания, тут же шагнула вперёд и бесцеремонно схватила малышку за плечо, дабы поднять и вывести наружу. Пускай и силком, если вздумает упираться — перспектива снискать гнев лорда Гарруса воспринимался ею с бо́льшим спокойствием, нежели пребывание в этой каменной жилой коробке, в мгновение ока превратившейся из знакомой и уютной в чужеродную и мрачную.       — …А?       Но Розалин, вместо намеченного рывка с последующим отходом наружу, в коридор, внезапно застыла в сгорбившейся позе, медленно ширящимися зрачками глядя на собственные пальцы, что крепко вцепились в верхнюю часть руки девочки. Прошедшая по телу и пронизывающая плоть до самых костей леденящая судорога повергла женщину в ступор, не оставляя возможности пошевелить и мышцей. Тело отказывалось выполнять команды мозга. Или, вернее будет сказать, мозг потерял контроль над телом, расщепляясь сознанием и обращаясь в прах. Те невозможные мысли, что некогда посетили её светлую и приземлённую головушку и которые, казалось, удалось благополучно похоронить в самых глубоких недрах сознания, вопреки всем опасениям обрели свою физическую форму.       — Г… гос…       Или не физическую? Обрастающие поверх пальцев Розалин голубоватые полупрозрачные сгустки чего-то неосязаемого — если опустить исходящее от них морозное покалывание на коже, — походящего на дым благовоний иль разводы от угодивших в воду тающих примесей, постепенно принимали характерные, знакомые очертания человеческой кисти. На ней дело не ограничилось: медленно, но верно у кисти образовалось предплечье, которое со временем обросло плечом, формируя полноценную руку. Время будто остановилось, оставляя Розалин и это нечто в одном единственном моменте, где не было никого постороннего. Даже свет и звуки, такое впечатление, покинули текущую реальность — служанка могла лишь беспомощно зреть неумолимое увеличение и формирование массы пред собой во что-то человекоподобное. Без речи. Без звука. Без дыхания.       «Что… ты такое? — только и смогла подумать про себя теряющая всякую волю Розалин, из последних — быстро утекающих невесть куда — сил всматриваясь в бесформенный овал, что исходил из уже образовавшейся шеи и должен вскоре принять человеческий лик. — Почему… леди Сириен?»       К счастью — или к огорчению, — её сознание в последний миг накрыла спасительная пелена усталости, и подступившую к краю безумия Розалин унесло в тёмную бездну забытья. Где всегда мирно и спокойно, нет забот и тревог. И всё подчиняется одному лишь тебе, исключая всё не поддающееся твоему пониманию.

Настоящее время

      — …Будь благословенна земля — колыбель жизни. Будь благословенна вода — чистилище души. Будь благословенно небо — рубеж миров. Боги всемогущие… эм… творцы всего сущего и вершители судеб… ревностно оберегающие сынов и дочерей своих… Ох, как же там?..       Старательно отлавливающая в памяти положенные слова молитвы Сириен с каждым пропущенным ударом сердца всё сильнее падала духом. Не столько от отсутствия видимого результата своих трудов, сколько из-за саднящих пальцев, скрёбших обледенелую землю — сохранять должную концентрацию на эриевом источнике под собой и бороться с пронизывающими плоть морозными иглами оказалось сложнее, нежели она предполагала. А предполагала ли? Завороженную одной единственной целью девочку не посетило ни единой мысли, каким образом она справится со столь тяжёлой задачей и что её в принципе может ожидать — многое с той поры и вовсе успело выветриться из памяти по прошествии долгих и насыщенных трёх якум. Что она может одна? Без вспомогательного кристалла. Без связующего катализатора. Без направляющего её учителя. Она правда рассчитывала управиться с этим самостоятельно без всякой помощи?       — …Да воздастся здравствующим по заслугам их и… покой желанный обретут ушедшие?.. уф… Взываю к лику вашему праведному… и да будут услышаны мои мольбы… тц…       В речь незаметно вкраплялись горькие надрывные ноты, а почва впитала изрядно скатывающихся по щекам слёз. Всё тщетно. Её собственный эрий беспрепятственно втекал в источник, но тот оставался невозмутим. Заветные слова бесследно растворялись в пустоте, не пробуждая желанного отклика от неведомых сил. Почему? В тот раз ведь всё получилось. Не сразу. С посторонней помощью. Но она искренне верила, что именно её усилия и желания являлись основоположными в сём ритуале. Быть может, нужно проявить большее упорство? Подобрать иные слова? Усилить эриевый поток?.. Иль вовсе безвозвратно слиться с источником?..       — Я вверяю вам всю себя!.. — Некогда кроткий шёпот неотвратимо обрёл форму беспомощного крика. — Подчинюсь любой вашей воле! Отдам последнее имеющееся! Прошу!.. Молю!..       Всё в текущем настоящем — и в грядущем будущем — утратило всякую значимость: во влажных округлых глазах девочки горел яркий огонь прошлого, чьи призраки не желали отпускать детское — во всех отношениях, — хрупкое и ранимое сердечко, разрывающееся от одного единственного желания…       — Позвольте мне увидеть их!!!       Протяжным, дёргающим ухо звоном ознаменовалась тишина, когда с дрожащих губ сорвались последние слова. Терзаемое сухостью горло лихорадочно глотало освежающий воздух в попытке охладить пылающую грудь. На кончике носа собралась капля от струящегося со лба пота, не погляди что капюшон давно как слетел на спину и голову продувал разгулявшийся северный ветер. Ещё немного — и девочка рисковала вновь слечь с лихорадкой. А подобная роскошь в такое волнительное время непозволительна и даже губительна. Она знала и помнила об этом. Но не сказать чтобы её это хоть сколько-то заботило. Боги ей не ответили — всё, о чём она могла думать.       — Хватит.       Застывший, как у мёртвой рыбы, взгляд Сириен безразлично перенёсся от ставшего бесполезным клочка земли к нежданно оказавшейся чуть поодаль за спиной Минори. Женщина, словно остерегаясь чего-то, выдерживала ощутимую дистанцию, однако вслед за девочкой преодолела заграждение и осмелилась подобраться поближе. В отличии от оставшегося за территорией дворика и наблюдавшего за барышнями издалека со смешанными чувствами на вытянувшемся лице Руди; о том, что слепая наставница насильно заставила парнишку остаться на месте она, разумеется, не знала… да и не задавалась такой целью.       — Ми… Минори… я…       — Ты сделала всё от себя зависящее, — ласково, с несвойственной чуткостью молвила женщина, едва девочка подала немощно глухой, потерянный голос. — В этом нет твоей вины, если тебе от этого станет легче. Без катализатора шанс на успешное возведение моста в наилучшей из возможных перспектив — не более полутра-двух процентов. Один к пятидесяти.       — Ты… знала, но?..       — Верно. Я решила не говорить заранее, так как скверный настрой — гарантированное поражение, когда дело касается магии. Как однажды говаривал один человек: надежду теряют лишь в тот миг, когда терять уже нечего. Ты старалась на пределе своих возможностей, но ничего не вышло. Мне жаль.       Произнесённое волшебным образом сумело сбросить с бедняжки апатичное оцепенение и безразличие к миру. Но свято место пусто не бывает — к горлу немедленно подкатил ядовитый жгучий ком, который, как ни напрягайся, не удалось проглотить обратно. Тихие всхлипы носом, надрывные глотательные вдохи, овладевшая телом судорога — любое из действий отдавалось безумной болью всех возможных форм, обрекая девочку на нечеловеческие муки, от которых хотелось взвыть в голос и свернуться калачиком, забившись в самую глубокую — желательно вовсе бездонную — дыру.       — Мы наверняка успели привлечь ненужное внимание. — Речь Минори вернула привычные вдумчиво-растянутый слог и отстранённый тон. — Идём, нам здесь больше делать нечего.       — Вам… изначально… нечего… — пролепетала скрипучим от напряжения в горле голосом Сириен, поднимая зарёванное лицо к небесам, как если бы они могли дать желанный ответ на все вопросы скопом. — Уходите… оставьте… бессмысленно…       Удивительно чистые для этого времени якумы пышные облака неспешно плыли по синеве, не давая ей никакого понимания, однако позволяя отвлечься — ничтожную малость, и всё же — от тёмных измышлений, нашёптывающих некие действия, после которых человек никогда уже не будет прежним собой.       И возникшее ощущение чего-то мягкого, касающегося её плеча, привели девочку в ожидаемый гнев:       — Я велела оставить меня в покое! Не трогайте меня, бездна вас поглоти! Убирайтесь к Тамоно, пока я не!..       — Что ты делаешь? Давай же, нам пора.       — …А?       Слух начал её подводить? Минори… она звучала ощутимо дальше, нежели ранее. Кто тогда рядом? Руди? Да чего она гадает? Всего-то нужно…       — Ч-чего?..       Оба стояли по ту сторону забора и ожидающе глядели на обомлевшую, воззрившуюся на них в ответ Сириен. Рядом с ней никого не было. И снег, что уцелел после её "уборочной" техники, так и остался нетронутым — ни единого следа или признака присутствия чего-либо живого ближе чем на пару десятков футов. Но давление на плечи не исчезло. Напротив, оно перенеслось на спину, частично на руки и затылок, будто кто-то… или что-то заключило её в объятия. Без грубости. Без боли. Без стеснения движений. Незримые руки не вызывали у неё неприязни или дискомфорта. Их касания несли телу тепло, а душе — покой. Она, так и оставшаяся сидеть на коленях на ледяной земле средь снега и ветра, совершенно позабыла о холоде и растворилась в этой необъяснимой, лёгшей на неё подобно пушистой меховой накидке, но такой знакомой, притягивающей к себе нежности с головой. Сириен ничего не видела. Ничего не слышала. Но ей это и не требовалось…       — Так боги всё же услышали меня…       В её памяти прочно основались те самые ощущения, какие она успела испытать три якумы назад. На лесной опушке. На чердаке. Наконец в своей комнате. Простое понимание, которое она при всём желании не смогла бы объяснить ни одним известным ей языком. А нужно ли это объяснять вовсе? В этом не было смысла. Этому не было объяснения. Но вне всяких сомнений — оно было явью.       И с трудом обуздывая рвущиеся наружу эмоции, девочка широко обхватила себя руками — не иначе как в намерении коснуться неведомого в ответ, — и только затем, почувствовав желанные мягкость и тепло, вымолвила умиротворённым шёпотом:       — Давно не виделись… мама… папа…

Три якумы назад

      — Ну и переполох же ты едва не устроила под самый пик торжества, дитя, — негромко произнёс Шогу строгим тоном. Что, однако, слабо увязывался с неподдельным весельем в горящем взгляде. И девочка его подметила тотчас, оставшись от такого контраста со смешанными чувствами: её отчитывают или над ней потешаются? Непредсказуемый характер старика оставлял достаточно простора для обдумывания. — Мне стоило больших усилий убедить Рози, что всё увиденное ею — не более чем кратковременное умопомрачение от предпраздничного стресса. В добавок ко всему пришлось пожертвовать драгоценным запасом редких успокоительных трав — не предугадать, как пережитое может сказаться на неподготовленном рассудке.       — Простите, учитель, — понуро пробормотала в ответ Сириен. — Я сожалею, что доставила всем хлопот… И я возмещу вам весь нанесённый ущерб.       — Ну конечно, самолично отправишься на сбор неизвестных тебе растений за тысячи миль к северу, — не удержался старик от иронии, отчего вся напускная строгость испарилась в мгновение ока.       А после недолгих раздосадованных вздохов он заботливо смахнул осевшие на девичьем капюшоне снежинки и улыбнулся в ответ на её поднятый вопросительный взгляд. Незаметно улизнув с торжественного кутежа в самый разгар подготовки фейерверков, оба ныне неспешно прогуливались по заснеженному саду и наблюдали последние блики уходящего за горизонт солнца — после необычайно долгого светлого дня стремительно наступала ночь. Посетившие этот мир и выслушавшие просьбы людей боги благополучно возвращались домой, подобно этому светилу. Таков уж порядок этого странного во всех отношениях юби — празднества Благословения.       — Учитель, — спустя некоторое время напряжённого затишья, боязливо подала голос Сириен, — а Розалин… ом…       — Отдыхает после принятия отвара, я ведь уже говорил. — Но такой ответ девочку ничуть не устроил: она по неведомой причине продолжала нервно постукивать большими пальцами сложенных в замочек кистей. И это подметил даже рассеянный ввиду почтенного возраста и усталости Шогу, на что не преминул указать в обтекаемой форме. — Отрадно видеть тебя прежнюю, беспокоящуюся о здравии и благополучии окружающих.       — О чём вы? Я всегда обо всех беспокоюсь, если случится какая напасть. Розалин, вы, другие служанки… Даже регулярно сменяющаяся поместная стража, коих в лицо-то не всегда узнаю, не то что поимённо…       — Это без преувеличения замечательная черта, дитя. Однако как объяснить то, что ты позволила… кхм, подвергнула Розалин опасности?       — Но я же ничего не сде…       — Именно. Ты ничего не сделала. Осмелюсь предположить, ты даже не заметила её появления, будучи напрочь оторванной от нашей реальности. Я ведь предостерегал тебя от любых физических контактов с кем бы то ни было, пока ты сохраняешь… эту связь.       — Я не виновата. Розалин без предупреждения и спросу наведалась в мою комнату, а я забыла закрыть дверь. И да, быть может я несколько увлеклась, забылась. Но ведь я столько якум не виделась… И я хотела насладиться каждым отведённым мне мгновением.       — Я понимаю, что ты чувствуешь, и только поэтому позволил тебе поучаствовать в ритуале — это не безопасно, особенно для детей. Невозможно предугадать, к каким последствиям всё это могло привести, не потеряй Рози сознание прежде, чем это добралось бы…       — Не называйте мою маму это! — Доселе сутулящаяся под накидкой с поникшим видом девочка, едва заслышав в речи старика непозволительное слово, вмиг обратила на того гневно исказившееся личико с недобрым огоньком в широко распахнувшихся глазах. — И не смейте говорить столь ужасные вещи — она не такая! Мама ни за что бы не навредила Розалин! Она… просто она…       — Защищала тебя, — прозорливо подытожил Шогу и примирительно улыбнулся, опасаясь раззадоривать малышку и окончательно портить ту немногую витающую в воздухе атмосферу уюта и празднества. — Естественное желание любого родителя. И оно такое сильное, что сохраняется с нами даже на том свете. Но именно поэтому следует проявлять осторожность и сдерживать прибывших с потусторонья. Пойми, человек после своей смерти не всегда остаётся таким, каким мы его знали. Вернее, дух, не стеснённый телесной оболочкой и мирскими ограничениями, может быть способен на многое. В том числе и на действия, не согласующиеся с нашим пониманием правильного и…       — Хватит. — Взгляд Сириен успел потускнеть и потерять запал злости, но голос в свою очередь обрёл едва уловимую, и всё же узнаваемую горечь, невзирая на все потуги малышки вернуть самообладание, такие как глубокое размеренное дыхание или методичные сгибы пальцев висящих по швам ручонок. — Ни слова более. Я не хочу этого слышать… пожалуйста. Она моя мать. Та, кто подарила мне жизнь и вложила частичку себя. Я её образ и подобие. Если я не способна на что-то подобное, то она и подавно. Я верю… нет, я знаю это.       Шогу в сомнениях потёр шею, но понимающе умолк, воздерживаясь от развития сей темы, и молча продолжил следование за маленькой подопечной по выстеленной снежным ковром дорожке. Тлеющие всполохи закатившегося солнца из последних сил привносили на тёмно-синее, усыпанное белыми и жёлтыми искорками полотно розовые и оранжевые краски, когда оба неспешным шагом успели обойти весь сад и оказаться у истоков спонтанной прогулки — небольшой крытой оранжереи для прихотливой к погодным условиям флоры. Что, правда, не спасала побеги от жесточайше низких температур в разгар сезона морозов. К счастью, текущая цуката Фуго выдалась сравнительно тёплой и внутри непроницаемого для ветра строения благополучно цвели и благоухали местные и заморские цветы и растения, радующие глаз и нюх в не самые приятные периоды жизни.       — Так… — Шогу отказался от нравоучений на остаток юби, однако и молчать уже было в тягость. Старик выждал, когда малютка соизволит обратить на него должное внимание, и только затем продолжил. — И как прошла ваша… встреча? На поляне вы практически не разговаривали, насколько я заметил.       — Нет, не разговаривали, — утвердительно улыбнулась она. — Мама лишь попросила достать кое-что из её личных вещей с чердака и принести их в наши с отцом комнаты. Я не совсем понимаю, для чего…       — Катализаторы. Предметы, с коими человек имел тесную связь при жизни, могут служить мостом между нашим и потусторонним мирами. Судя по всему, духи не могут далеко отдаляться от них, значит, и леди Кэролин никак не могла покинуть пределы места, где хранятся все сохранившиеся от неё вещи.       — К слову сказать, учитель. Я не понимаю, почему отец так поступил с мамой? Он… он же буквально выбросил всё, что было связано с ней. Одежда, украшения… и даже картины. Почему нельзя было оставить хотя бы их? Она рисовала захватывающие пейзажи. Не чета именитым творцам, и тем не менее…       — Чужая душа потёмки, дитя. И каждый справляется со своим горем как умеет. Быть может, её кончина оставила на сердце твоего отца глубокую рану, боль от которой не пройдёт уже никогда, но может быть заглушена, если шрам ничто не будет тревожить.       — Мне… у меня не выходит уложить всё это в голове. Для меня такой поступок выглядит как… предательство? Не знаю, это слишком сложно для моего понимания. Но на душе становится так мерзко. Он ведь попросту стирает её из своей жизни. Это неправильно.       — Что ж, при всём моём жизненном опыте, я до сих пор не берусь судить, как в таких случаях следует поступать и что правильно. Здесь каждый решает сам, как ему быть.       Сириен в негодовании закусила губу, всем своим видом выражая бурный протест, но вместе с тем не находила слов возражений, а в голове крутились противоречивые мысли сомнений. В конечном итоге она вынужденно пожала плечами, смиряясь с неопределённостью и тщетностью обнаружения истины. Быть может, здесь и впрямь нет верного решения. И у каждого своя правда.       Однако вскоре её поникшее и омрачившееся личико обхватили тёплые морщинистые ладони и заставили посмотреть прямо в старческие усталые глаза, чей взгляд, впрочем, успел наполниться вдохновляющей живостью и непоколебимостью.       — И мне остаётся молиться за то, чтобы тебе самой не пришлось испытать ношу подобного толка. Мой тебе совет: не суди своего отца — лучше помоги ему найти желанное исцеление. Пустоту от потери одной любви возможно заполнить лишь любовью другой. Сейчас ты единственная, ради кого он может и хочет жить. И если для этого ему требуется стереть все следы присутствия госпожи Кэролин из своей жизни…       — Но она моя мама! Просто вычеркнуть её существование из бытия — это…       — Никто и не говорил, что следует напрочь вычёркивать существование человека из бытия. Но для кого-то может быть важным избегать травмирующих воспоминаний, даже если потребуется забыть всё, что с этим человеком связано: и плохое, и хорошее. Если для тебя ценна память о матери — сохрани её в своём сердце. Можешь оставить что-нибудь из её вещей у себя как напоминание о её существовании или установления связи в будущем ради. Это твоя жизнь и твои межличностные отношения — проживай их так, как угодно тебе. Только и отцу предоставь аналогичное право. Даже если тебе его решения кажутся сомнительными и неправильными — просто прими его таким, каков он есть, ведь все мы разные и универсального рецепта жизненного благополучия не существует. Каждый находит его для себя сам. Когда дело касается людей — это всегда сложно и неоднозначно. Но, надеюсь, ты поняла, что я хотел сказать?       — Не знаю… не уверена.       — Ничего страшного. Когда-нибудь непременно поймёшь. Всему своё…       — Госпожа Сириен! — Их разговор прервали вспыхнувшие далёкие оклики множества озабоченных голосов. — Куда вы исчезли?! Отзовитесь! Пришла пора запускать фейерверки!       — Ох, и правда, уже вот-вот наступит ночь, — Шогу с тоской поглядел на крохотный отблеск оранжевого вдали. — Надеюсь, ты успела попросить богов обо всём, что хотела, ведь те не вернутся в наш мир до следующей якумы.       — Да, — также с грустью в глазах, но со счастливой улыбкой кивнула девочка, утирая рукавом хлюпнувший нос. — Ведь я уже получила самое сокровенное. И большего счастья мне уже не представить.

Настоящее время

      — …И всё же ты пренебрегла моими наставлениями о расходе энергии.       — Ах, Минори, ради всего святого — не губи столь чудный вечер ненужными контрами. Как-никак, исход нашего путешествия более чем благоприятный.       — Водрузивший тебя на свой горб юноша придерживается того же мнения?       — Он мой подручный, так что всё в порядке — ему не привыкать… К тому же, глядя на чьё-то радостное лицо, и не скажешь, чтобы он выражал бурный протест.       — Я-я ничему не радуюсь! Т-то есть, я рад, что в-вы не пострадали, т-только и всего! И-и я сжимаю ваши бёдра т-только для устойчивости б-без всякой задней м-мысли! К-клянусь своей!..       — Успокойся, Руди, я просто пошутила. Не нервничай так, иначе меня в конец укачает от твоих виляний. Выдерживай размеренный темп и постарайся держаться ровно, будь добр.       — П-простите, я с-стараюсь.       И весь остаток пути обратно к пансионату троица провела в молчании, сопровождаемая тянущимися с каждым шагом тенями от сходящего с небес светила на заслуженный отдых после долгого и сумбурного светлого дня. Изменилась окружающая действительность. Изменились находящиеся рядом люди. Но закат — он был ровно тем же, каким и три якумы назад: развеивающим все былые тревоги и приносящим на их место спокойствие и сон. И обвившая мальчишескую грудь Сириен равно боролась как с дискомфортом "наездницы", вынужденная прилипнуть всем телом к чужой спине, так и овладевавшей глазами усталостью.       Всё закончилось. Она исполнила свой священный долг как благодарной дочери, почтив память родителей, а также отправила весть почившим друзьям, уповая на то, что хоть кто-то из них её да сможет услышать. Ведь душа девочки без поддержки катализатора едва смогла установить связь с самыми любящими её людьми, и надеяться, что на её клич придут менее привязанные к ней друзья иль вовсе непривязанные, хоть и небезразличные знакомые — являлось бы наивным заблуждением. Она это понимала и принимала как неизбежную данность, что, впрочем, не избавляло от пасмурного осадка на сердце. Ей хотелось увидеть всех. Поведать каждому из них в отдельности, что она думает и чувствует. Услышать их речь и заглянуть в их глаза, отпечатывая в сознании каждый тембр голоса и черту лица. Но одно то, что ей вовсе удалось возвести шаткий мост хоть с кем-то — уже есть великое чудо, критика коего будет выглядеть сущим святотатством. «Довольствуйся тем, что имеешь» — эти слова, услышанные однажды, накрепко въелись в девичью память, а не самые радостные обстоятельства, при коих сие было сказано, служили ей нравственным ориентиром и напоминанием простой житейской истины: всё всегда может обернуться в куда более худшую сторону.       Благо, заполняющие светлую голову дурные мысли незамедлительно отступили прочь, как только припозднившиеся путники оказались на пороге увешанного хвойными ветвями и маленькими светильничками пансионата — из-за подступающих сумерек эти слабые огоньки превосходно просматривались с другого конца изгибистой улицы, а вблизи невольно завораживали цветным — ввиду раскрашенной тканевой оболочки — танцем неспокойного от заглядывающего внутрь ветра пламени. Город, невзирая на смуту и междоусобные игрища сильных мира сего, принял подобающий для столь грандиозного события торжественный вид и за каждой из плотно затворённых дверей кипела праздная и весёлая жизнь. Хотя бы на один юби люди хотят просто насладиться компанией друзей и близких, игнорируя всё мирское за пределами их жилищ.       — Фух, надеюсь, мы ещё поспеваем к столу, — мечтательно протянул успевший незримо подавить свою нервозность вплоть до избавления от заиканий Руди. И он до того приободрился, что бездумно выпрямился в спине, едва не уронив ослабившую бдительность девчушку. — Хотелось бы успеть что-нибудь отведать до запуска фейерверков — зрелище аховое, но не на пустой желудок, не-не-не.       — Ох, верно, мы ведь и пообедать толком не успели, — неловко пробормотала Сириен, почувствовав справедливый укол вины. — Не стоило срываться сломя голову. Прости меня.       — Ай, пустяки, — простецки пожал плечами тот. — Нам, мелким работягам, впрок голодать. Мне обычно хватает один раз плотно поесть — и до следующего утра полон сил.       — Нет, я о другом. Я утянула тебя за собой в такой юби, когда всем нам хочется побыть с семьёй. Я прошу прощения за свой эгоизм… И не только сего юби. За все мои импульсивные выходки и капризы…       Понизив тон из страха выдать дрожь в голосе, она через силу выдавила:       — Ты не мой слуга, Руди. Ты мне ничем не обязан. И то терпение, с которым ты выносишь мой проявляющийся временами дурной нрав…       — Я бы не назвал его дурным, — мягко, но в то же время с непоколебимыми, твёрдыми нотами в голосе перебил её юноша. — Своеобразный — пожалуй, так. И упёртости вам не занимать, не без этого. Но в этом вся вы… вся ты, Сириен. Меня вдохновляет то, с какой решимостью ты подходишь ко всему, с чем бы ты ни столкнулась. Сей юби — очередное тому доказательство. Я так и не понял, какую цель мы преследовали и добились ли желаемого результата. Но я рад, что мне выдался лишний шанс увидеть тебя… настоящую. Не знаю, как это вернее выразить…       — Не утруждайся, — на её лице непроизвольно расцвела робкая улыбка. — Думаю, я поняла, о чём ты говоришь.       — П-помимо прочего… — И снова в его речь начали закрадываться обрывистые, сбивчивые нотки. — Я ведь уже г-говорил, что всегда буду рядом н-несмотря ни на что. Ты… уф… м-мне небезразлична, в-вот.       — Руди…       Девочка уже слышала подобные слова, в том числе и из его уст. Однако всё ещё терялась как в первый раз — из головы напрочь вылетали все мысли, оставляя опустевшую оболочку и насаждая ощущение глупости и… незрелости?.. Определённо что-то очень близкие к оному.       — Не хочу показаться назойливой, но… — Донёсшийся из-за спины монотонный голос Минори застал парочку врасплох: оба самым наглым образом позабыли о её присутствии. — Я буду вам весьма признательна, перенесите вы свою беседу внутрь дома. Хочу я того или нет, но по негласному общественному договору ваше благополучие входит в мои обязанности как взрослого, взявшего на себя роль сопровождающего неполноправных членов общества. А пребывание на улице в тёмное время суток — небезопасное времяпрепровождение.       — …Что? — спустя мгновения напряжённого шевеления извилинами, только и смог выпалить недоумённо обернувшийся к ней парнишка.       — Просто зайдём внутрь, — со вздохом и похлопыванием по плечу резюмировала Сириен.       Но тут же добавила, обратив взгляд уже на наставницу:       — Ты ясно дала понять, что для тебя празднество — пустой звук. И всё же не хочешь присоединиться? Тётушка Руми на такой случай вскрыла неприкосновенные запасы, там на всех…       — Нет, не хочу. — Прямой, лишённый какого бы то ни было такта ответ. Но от той иного ожидать и не следовало — девочка давно смирилась с нравом своей новой наставницы. — Снадобье вскоре утратит свой бодрящий эффект — не хочу провалиться в сон прямо за столом. Или того хуже — посреди улицы.       — Ах, я совсем забыла, что выдернула тебя из постели. В таком случае не смею более задерживать. Искренне благодарю за всю оказанную тобой помощь.       Минори ограничилась с трудом различимым наклоном головы и, как уже было сказано ранее, молча ожидала, когда её подопечные соизволят уйти с улицы.       — Э? — Вопросительно выдохнул Руди, уже протянувший кулак к двери для стука, но мгновенно замерший, почувствовав на своей щеке касание чего-то горячего, мягкого и влажного. А когда его черенок посетили верные догадки и глаз покосился на место, откуда распространялось это приятное ощущение… — Ч-чего?..       — Благословение, — прошептала девочка по завершению недолгого, лёгкого, одностороннего, но оттого не ставшего менее искренним поцелуя. Наблюдая замешательство на юношеском лице, она озорно хихикнула. — Раз уж ты не смог получить благословение от богов на эту якуму — я благословлю тебя сама. Как умею. Будь благодарен за оказанную честь… — Однако завершающие речь слова девочка произнесла уже леденящим замогильным тоном. — Но не смей об этом распространяться. Никому. Никогда.       — А… ага.       Оторопевший и раскрасневшийся, как речной краб, он негнущейся рукой абы как выстучал по двери, а когда та вскоре отварилась — на негнущихся уже ногах медленно прошёл внутрь, ни поприветствовав появившуюся в проёме хозяйку, ни попрощавшись с провожающей его рассеянным взором слепых глаз спутницей.       Скрип петель и лязг засова. И только затем Минори блаженно выдохнула, получив долгожданную возможность насладиться тишиной пустынной улицы и побыть в одиночестве, наедине со своими мыслями.       — Ну и морока, — незнамо кому и для чего промямлила она сквозь зевок. После чего развернулась и побрела в направлении уже её собственного дома. Где непременно ожидала хозяйка пекарни, наверняка обыскавшаяся своей единственной нерадивой работницы. Но последнюю куда более заботил не грядущий нагоняй от старой женщины, а минувшее происшествие. — Интересно, а прошлый учитель Сириен сподобился поведать о возможной природе призраков?..       Её не оставлял нежный, с вожделенным трепетом, голос девочки, с каким она обращалась к родителям. Его характер. Она говорила с ними как с самыми настоящими, живыми людьми. И для Минори это послужило тревожным сигналом.       — Следовало расспросить её более детально. Понапрасну обнадёживать и без того натерпевшегося ребёнка — разве это не жестоко?..       Сама Минори, даже будучи любознательной послушницей и не последним участником археологической группы Цитадели, никогда не прибегала к установлению связи с духами усопших. Но из имеющихся в архиве исследовательских отчётов складывалась весьма противоречивая, если не сказать прискорбная, картина. Из наблюдений складывалось впечатление, что призраки – отнюдь не насыщенная эрием, обрётшая осязаемую форму человеческая личность со всем скопленным опытом и сложившимся характером. И даже не его душа, лишённая обретённого, но в теории хотя бы сохранившая базовое естество, от которого и происходит личность. Призраки скорей напоминали скупой отпечаток личности. Как смазанный след, оставленный подошвой сапога на влажной грязи, но не сам сапог и даже не грязь под ним. Если душа как нечто самобытное и существует, думала она, то со смертью тела она покидает этот мир безвозвратно. Эрий способен лишь воспроизвести её слепок, собранный из оставшейся в этом мире информации. Что человек говорил, как думал, как чувствовал — всё это в той или иной мере эрий вбирает в себя и, протекая мимо локального источника, укладывает в общемировой круговорот. Люди, желающие призвать дух близкого им человека, не более чем манипулируют эрием, отдавая тому команду выловить всю связанную с этим человеком информацию и придать ей знакомую форму. Своеобразный эриевый снеговик. Бездумный. Безвольный. Безжизненный. Умеющий лишь повторять то, что делал или говорил когда-то при жизни. Или таковой концепции призрачного явления придерживались все учёные Цитадели в общем и Минори в частности. Верна она или ошибочна…       — Только боги и ведают, что в действительности происходит на той стороне, — смиренно вздохнула она, прежде чем окончательно выбросить из головы за ненадобностью все мысли, связанные с потусторонним миром, этим ритуалом и празднеством Благословения как таковым. А подытожила всё коротким усталым замечанием. — У живых и без мёртвых хватает забот.