Наследие богов

      — Сири…       Ласковый, полный страсти шёпот коснулся левого уха, отчего неравнодушное сердце забилось чаще. Тело, вопреки омывающей его воде, раскалялось с каждым новым прикосновением грубых, но таких родных и заботливых рук. Движения чужих пальцев по моим талии и бёдрам вызывали неописуемое наслаждение, а с оным пробуждалось и неудержимое желание. Пусть и порочное, но пропитанное глубокими светлыми чувствами безграничной любви и духовной близости. Желание не овладеть этим человеком для удовлетворения низменных потребностей, но слиться с ним воедино, душой и телом, подобно впадающему в озеро водопаду неподалёку.       И когда я услышала своё имя — с каким обожанием и трепетом оно сорвалось с его уст вместе с огненным дыханием, — невольно ответила одним единственным словом, способным уместить эти поистине необъятные чувства:       — Кирби…       Прильнувшие к моей шее юношеские губы приятно щекотали кожу. Мои пальцы в ответ ласкали его взмокший затылок, зарываясь в беспорядочные волосы, когда как другие игриво выводили линии вдоль рельефных груди и живота, постепенно скользя ниже. Сладострастный вздох Кирби прозвучал подобно самой красивой симфонии, когда во власти моей ладони оказалось его крепкое и разгорячённое мужское начало. И я не смогла сдержать свой, когда следом вниз подалась его рука, погружаясь пальцами во влажное и до безумия чувствительное лоно. Мы оба готовы к роковому шагу, к последней ступени нашей любовной лестницы, что вела нас к непреодолимой вершине человеческой близости.       — Ты правда готова к этому? — непривычно учтиво, тем не менее без тени сомнения прошептал Кирби, уже прекрасно осведомлённый о единственно возможном ответе.       — Я давным-давно вручила тебе своё сердце, — с содроганием в голосе произнесла я, завороженно глядя в его блестящие проникновенные глаза. — Никакой страх боли не сравнится с радостью от близости с любимым человеком.       — Такому дураку, как я, остаётся лишь бесконечно возносить хвалу богам за столь драгоценный дар.       Кирби заключил меня в крепкие объятия. Наши бьющиеся в унисон сердца разделял ничтожный слой плоти. От неожиданности я позабыла, что мы абсолютно голые, и лишь слабая пульсация его члена, уткнувшегося мне в живот, служила напоминанием. Почему-то именно это действо вызывало у меня лёгкий стыд, хотя мгновением ранее я неуклюже, но уверенно сжимала его естество в ладони, нежно массируя пальцами. Хотелось наконец почувствовать его внутри себя. Чтобы я безоговорочно стала его, а он моим. Чтобы все преграды на пути нашей любви рухнули.       Почему же он медлит? Что ему мешает?.. Или он не верит в искренность моих намерений, несмотря на весь отклик моего пока ещё непорочного тела?       — Вознеси к ним сперва меня, — томительно молвила я. — Я хочу видеть твою готовность. И прочувствовать всю силу твоей любви… если таковая не угасла.       — Никогда, — с надрывом, будто сквозь горечь, выпалил он. — Моя любовь ярче любого пламени. И она не угаснет даже в пучинах самого Тамоно.       — Покажи это, дурак, — не удержалась я от краткого смешка. — Не словами — делом.       — Всё, что пожелаешь…       Услышав заветные слова, я в блаженстве и некоторой опаске прикрыла глаза, готовясь к желанному слиянию. Кирби ослабил хватку, позволив мне чуть отстраниться. Следом возникли жар и давление в паху — нечто упругое коснулось «входа» и уже готовилось медленно проникнуть в священную обитель любой женщины. Поборов страх, я подняла веки в намерении запечатлеть самый знаменательный момент в наступающей взрослой жизни. Не только в моей, но и…       И мой поплывший от эйфории взгляд неожиданно выловил огрубевшее лицо, поросшее безобразной щетиной вокруг садистски ухмыляющегося рта, с ужасающим, будто в нём копошилось множество маленьких червей, ожогом вокруг мёртвого, кроваво-гнойного оттенка глаза, что отчётливо выглядывал сквозь чёлку спутанных засаленных тёмных волос.       Но прежде, чем я смогла осмыслить увиденное и издать хоть звук, обветренные губы огласили лаконичную, до безумия циничную в содержании, по-старчески охрипшую скрипучую речь:       — Ну погнали, малявка!       Уши тотчас заложил мой собственный истеричный вопль. В глазах потемнело, но лишь на мгновение. Место уродливого мужского лица занял комод напротив кровати, где я обнаружила себя уже сидячей, с проглядываемыми на ногах штанами, выше переходящими в рубаху на торсе — одеяло комом лежало поодаль на полу. На лбу и груди проступил холодный пот, тело нещадно лихорадило. Но отнюдь не из-за холода.       — Ёб твою душу мать, — только и выдавила я на одном дыхании.       Однако стоило мне припомнить, от кого я это выражение переняла, как набухшая голова тотчас бессильно упала на подушку, а саднящие глаза укрыли веки. После возвращения из самого что ни на есть кошмара меньше всего хотелось думать о нём. А уж о причинах его неожиданного появления в таком ключе и подавно.

***

      — Эй, ты что, уснула там?       — А, что?       Опомнившись, я не сразу поняла не то, что меня одёрнул из грёз сидящий рядом Иллиан, но и где сама нахожусь. Оказывается, уже настал момент завтрака — я и многие дети сидели за гостиным столом, самым громоздким в доме.       — Сая уже доесть успела, а ты ещё к тарелке не притронулась, — строго, что даже не верится, проговорил Иллиан. И чьи миска с бокалом также пустовали.       — Аппетита нет, — выдала я первое подвернувшееся на ум. Хотя на самом деле была готова съесть лошадь.       — Сбалансированное и своевременное питание — залог роста, — с ухмылкой завёл он любимую тему, при этом не преминув вовлечь в свою колкость собиравшуюся уходить малышку. — Наш ушастик такими темпами выше тебя вырастит. Верно говорю, золотце?       На что Сая, впрочем, никак не отреагировала — лишь одарила нас мимолётным… и каким-то поникшим взором. А после молча вылезла из-за стола и поспешила следом за ещё несколькими мальчишками, окончившими трапезу. Я что-то не то сделала?.. Или, как обычно, Иллиан? Меня бы это ничуть не удивило.       — Шарин с Илаем до сих пор не вернулись? — вздохнув, решила пока оставить эти думы и сосредоточиться на насущном.       — В своих комнатах, — безразлично отреагировал подручный.       — Ч-что? — не поверила своим ушам. — И почему их здесь нет? Я уже который юби жду эту… женщину, а она даже не потрудилась зайти по возвращению?       — Они вернулись ещё на заре, вот и отсыпаются, — пожал он плечами. — И учитывая их зомбиподобный вид, вряд ли ты осталась бы довольна такой встречей. Где-то их здорово помотало…       — Даже так… — перебила я.       Однако тотчас умолкла, вынужденно осадив рвущееся наружу негодование. Да, Шарин поступила безответственно, вот так просто исчезнув не пойми куда. И не знаю, что бы значил «зомбиподобный», но если всё настолько плохо — лучше и впрямь дать обоим отдохнуть. Только бы она была дома, когда я вернусь… Хм… А откуда я должна вернуться?..       — Так, какие у нас на сей юби планы, мой второй советник… на испытательном сроке? — в свою очередь уже я не упустила шанса его уколоть. Не я затеяла эту игру, так не мне отступать первой.       — Не припомню, чтобы я подписывался быть ещё и твоим секретарём, — ёрнически скривился Иллиан.       — О, мой проблемный слуга, на что ты только не подпишешься, если я решу, что хотя бы в теории от тебя там будет малейший прок.       — И, конечно же, я никак не смогу отказать ни одному капризу своей дражайшей хозяюшки.       Так, на взаимном «обмене любезностями», наш завтрак подошёл к концу — более не имело смысла занимать обеденные места. Ограничилась лишь травяным отваром, к которому, похоже, у меня скоро выработается зависимость похлеще алкогольной. Ну да и Канто с ней. Иллиан, впрочем, лукавил, когда брезгливо отнёсся к мысли побыть моим секретарём: он уже успел завести маленький кожаный журнальчик, куда выписал — не иначе как «позаимствовав» записи из комнаты Шарин — распорядок нынешнего юби. Приблизительный, ведь именно я должна решать, какие дела срочные, а какие можно «подвинуть». Единственная неурядица — Иллиановы закорючки я при всём желании разобрать не смогла: это и близко не лендский алфавит — дуралей вёл записи, видимо, на своём родном, иномирном языке. Что ж, по меньшей мере можно не волноваться, если журнал будет украден или банально затеряется: кто ж его, кроме Иллиана-то, сможет расшифровать?       — Госпожа!       Не успела я окончательно утвердить предложенные Иллианом варианты занятий — среди коих, впрочем, попалась и откровенная ерунда: если изучение дневников отца ещё казалось уместным и даже необходимым на фоне текущих событий, как и оттачивание диалектических навыков путём чтения научной литературы, то вот практика… живописи и вокала?.. зачем тратить драгоценное время на такое дурачество? — как меня в коридоре, по пути в отцовскую библиотеку, нагнал один из юных адъютантов и впопыхах вручил небольшую кипу рукописных листов, сообщив, что от неизвестного гонца. Бегло пробежала по одному взглядом и довольно выдохнула — обещанные Мароном недостающие копии документов по земельным наделам и прочему дворянскому имуществу. Весьма вовремя. Только почему он решил обойтись посредником, а не наведаться самолично? Отчего-то я испытала лёгкое расстройство — не скажу, что меня радует его игривая, в какой-то мере дразнящая манера общения, но вместе с тем нельзя отрицать и умения… своеобразно, но приободрить и даже наставить.       — Стало быть, вот и ответ, — пробормотала я, зрительно провожая удаляющегося адъютанта. — Как и сказал Марон, знания о всех предприятиях совета и ближайшего их круга не только укрепят нашу обвинительную позицию, но и дадут пространство для манёвров в случае смены позиции на защитную. В первую очередь займёмся этим.       — Ты говорила, последнее предсудебное собрание планируется через пару юби? — задумался Иллиан. — Да, это кажется разумным. Хотя есть у меня пара идей, которые хорошо бы реализовать до суда. Так сказать, небольшая агитационная работёнка.       — Мне это почему-то уже не нравится, — скептично фыркнула я, но тут же снисходительно качнула головой. — Ладно, обсудим твои идеи в процессе исследований. Идём.       — Вообще-то, мастер, если ты не против, я бы хотел заняться кое-чем прямо сейчас. Только что родилась одна занимательная идейка, но нужно действовать быстро, сроки поджимают…       — Это какая-то шутка? Ты уже забыл, на каких правах сейчас находишься на свободе? От меня ни на шаг. К тому же я уже нашла тебе занятие: будешь практиковаться в чтении. Ты до сих пор путаешься в простейших символах, что возмутительно для доверенного мне лица.       — Рад слышать, что я всё ещё доверенное лицо, — расплылся он в довольной улыбке, очевидно, проигнорировав все остальные замечания. — Однако я вынужден настаивать. Это не прихоти ради, а на пользу твоему же имиджу…       — Имиджу?       — Если надо — готов просить на коленях.       — Ч-чего?!       И разрази меня Канто, он действительно присел на одно колено. И уже готовился подмять второе, когда я, опешив, ухватила того за плечи в попытке остановить — только подобного шутовства мне и не хватало. Повезло, что в коридоре кроме нас никого не было.       — Прошу довериться и предоставить мне свободу передвижения, мастер! — с чувством отчеканил Иллиан, склонив голову. Мои попытки его хоть сколько-то поднять не возымели никакого результата. Т-тяжёлый какой…       — Даже если ты так просишь… — Я уже почти готова была согласиться, но данное мной же обещание Минори не позволяло унять сомнения. — Тебе нельзя оставаться без надзора, мы ведь это обсуждали.       — Тогда приставь ко мне кого-нибудь для спокойствия. Я готов на любые условия. Заодно это мой шанс показать искренность намерений, никакого злого умысла.       — Кого? Шарин мне нужна здесь, да и отдыхают они сейчас с Илаем…       — Я пойду.       Тут уж от внезапности даже Иллиан вскочил на ноги и вместе со мной уставился на появившегося невесть откуда Хайза.       — И снова подкрадываешься, — первой отреагировала я, беззвучно вздохнув. — Как ты здесь так удачно объявился?.. Неужто следил за нами?       — Я и правда хотел найти вас, госпожа, но именно сейчас наша встреча случайна.       — В этом коридоре только библиотека, — в сомнениях подметила я. — Никогда бы не подумала, что тебя интересует литература.       — Я понимаю, о чём вы, — со строгим лицом, хотя и без явной обиды во взгляде, ровно проговорил Хайз. — Обычно нам отводится не так много времени на досуг, посему мои братья предпочитают… менее обременительные занятия. Хотя грамоте каждый из нас худо-бедно обучен. И я не был уверен, заинтересует ли меня хоть одна книга, поэтому осмелился пройтись вдоль полок без разрешения — не хотел попусту вас тревожить.       — Раз искал меня, значит всё-таки что-то да приглянулось? — смекнув, не без любопытства спросила я: всегда интересен вкус человека, кто максимально далёк от тебя не только по воспитанию, но и жизненному опыту.       Хайз охотно выудил из подсумка небольшую пузатенькую книжечку и вложил мне в руку. На кроваво-красной кожаной обложке красовалось название золотистыми чернилами «Искусство умирать. Хроники Великой войны» под авторством… Тимерлана Ванхоланда? Мне знакомо это фамильное имя, но точнее припомнить не смогла. Посему не стала заострять на этом внимание и бегло пролистала содержимое. Название, впрочем, доподлинно отражало суть текста — между «стенами» информационных сводок ютились скромные на первый взгляд мысли автора о произошедшем, часто в негативном ключе. Нынешний культ Великой войны особенно заметно контрастировал с критическим отношением людей, непосредственно с ней связанных и её переживших — нигде даже не углядывалось приписки «великая». Интересно.       Но мысли и без того занимали насущные проблемы, чтобы позволять ещё отвлекаться на пустяки, и я, качнув головой, молча вернула книгу.       — Так что, кружок юных книголюбов закончился? Мы можем уже идти? — в нетерпении пробурчал Иллиан, хмуро наблюдая за неспешными, будто нарочито растягиваемыми в смаковании телодвижениями Хайза по убору вещицы обратно в сумку.       — От него ни на шаг. Вернётесь — доложитесь, — я строго покачала пальцем в сторону обоих, только затем отступила к стене, освобождая путь к лестнице.       Иллиан, будто в насмешку, исполнил манерно-артистичный реверанс и мигом скрылся за углом, казалось, напрочь позабыв о сопровождении. Хайз в свою очередь последовал за ним подчёркнуто непринуждённо — я бы сказала даже невыносимо вяло, — несмотря на добровольное выдвижение своей кандидатуры.       «Да что здесь происходит? Все уже на себя не похожи… Или мне это просто кажется?..» — только и подумала я.       И когда коридор напрочь опустел, только затем возобновила путь в библиотеку. При этом с долей грусти отметив про себя, что впервые за эти юби осталась совершенно одна.

***

      — А-а-а! Всё! Не могу больше! — взвыла я, уткнувшись лбом в разбросанные по столу исписанные листы.       В итоге моего запала хватило лишь на полчаса [два часа земного времени], и утренние бодрость и решимость как ветром сдуло. С пониманием чисел и аббревиатур сложностей не возникало… но боги меня разрази — до чего же это скучно! И осознание жизненной в том необходимости едва ли поддерживало должное вдохновение. Мозг натурально кипел, а глаза слипались. Я даже несколько раз умудрилась ненароком смахнуть кипу листов. Бушующая энергия молодого тела требовала размяться на свежем воздухе. И в какой-то миг я просто не смогла противиться неуёмному порыву.       До цукаты Каена оставалось чуть более эробы, и это чувствовалось не только по залитым светом коридорам. Опустевшим, надо сказать: все обитатели дома, кто не отсыпался после ночного дежурства, судя по всему, выбрались на улицу. Одну лишь Мари я застала, когда спускалась в вестибюль, протирающую полы в гостином зале. Вроде как привычное явление ещё со времён жития в родовом поместье, но Мари тяжело было отнести к слугам на жалованье. Да и платила ли я ей вообще, если задуматься? А адъютантам? Мы живём здесь, едим буквально из одного котла, каждый делает что-то в силу своих навыков… или желания. Не помню, чтобы из моих уст звучал хоть один приказ. Вернее, я оглашала некоторые просьбы… возможно, в несколько требовательной форме.       Но никогда не задумывалась о правовой стороне сего положения. Имею ли я право считать их своими слугами?.. И что важнее — хочу ли? Мы оказываем добровольную поддержку друг другу на основе своих возможностей и социального положения. Если кто-то из них захочет отказать в той или иной просьбе — имею ли я право настаивать? Наказать за непослушание? Ведь юридически адъютанты не имеют ко мне никакого отношения. По крайней мере пока я не займу пост городского управляющего. Но сами адъютанты утратили свои полномочия вместе со сменой местной власти. Они, как у них говорится, теперь простые гражданские и в лучшем случае мои наёмники, даже не министериалы: таковой можно считать разве что Шарин из-за её привилегированного в моей семье статуса… Боги, а имеет ли это какое-то значение? Я уже жалею, что вовсе задумалась над этим.       Доброжелательно поприветствовав Мари по пути через гостиный зал, я вышла на задний двор навстречу заметно потеплевшему, но всё ещё освежающему ветерку. Как и предполагала, все собрались снаружи. Что примечательно, все дети расселись в полукруг и с упоением слушали вещающего что-то парнишку. Хотя, поминая мою практику чтения сказок, всех приходилось собирать чуть ли не со скрипом: адъютантские послушники крайне неохотно контактировали с беспризорными, и последние в обиду отвечали им тем же. Но вот прошло какое-то время — по ощущениям совсем незначительное, — и они сидят плечом к плечу без всяких ссор. Мир и впрямь не вертится вокруг меня — не то чтобы я так думала… если только самую малость и всего на миг, — всё идёт своим чередом и без моего вмешательства… и даже без ведома.       — Всем привет! Чем занимаетесь? Могу я присоединиться? — поддавшись праздному настроению, я с улыбкой подошла к ребятам и осторожно вклинилась, когда зачитывающий, осёкшись, обратил на меня внимание.       Реакция, впрочем, выдалась неоднозначной: кто-то весело поприветствовал меня взмахом руки, но в основном я столкнулась с молчаливыми взорами украдкой, словно всех что-то беспокоило… или кто-то.       — Р-разумеется, леди Сириен, располагайтесь, где вам удобнее, — наконец неловко подал голос паренёк, вокруг которого и собрались дети.       К слову, чьи пальцы сжимали до боли знакомую обложку.       — Это ведь «Повесть о Джарреге Завоевателе»? — сдержанно поинтересовалась я, хотя сказать, что меня это не задело, значит ничего не сказать: мне казалось, мы условились читать её вместе.       — Да-а-а… — ещё менее уверенно протянул тот. — Просто ребятам очень хотелось узнать продолжение, а вы были… немного заняты.       Что ж, тут я не могла с ним спорить.       — А ты умеешь читать?       — Н-не так хорошо, как вы, но пока справляюсь, — взволнованно улыбнулся он. — А, мы не так далеко ушли — сейчас идёт глава об основании первой южной цивилизации.       — Помню. То есть объединение племён уже прошли. Мне эта глава нравится больше всех — там хватает и эпических сцен, и романтических…       — Первая любовь Джаррега, да. Это было… мило?       Так, вот теперь и я начала ощущать некоторую неловкость. Я здесь явно лишняя, с этим придётся смириться.       — Ну хорошо. Если ты со всем справляешься сам… прости, я ещё не запомнила всех поимённо.       — Лем, госпожа. Ничего страшного, вы не обязаны…       — Хватит это повторять. Мы все живём под одной крышей, не чужие люди, а значит должны знать друг друга, — строго отрезала я, но тут же вынужденно смягчилась. — Ты молодец, Лем, продолжай. Простите, что отвлекла.       — Вы можете остаться, вы нам не помешаете, — окликнул меня Лем, когда я уже развернулась, чтобы уйти.       — Вы хорошо проводите время и без меня. К тому же я всё равно хотела прогуляться, уже в кабинете насиделась вдоволь.       Сказала я с улыбкой, когда как мысли крутились кардинально противоположные. Но им этого знать не обязательно. Между нами возникла какая-то пропасть — это прекрасно улавливалось без слов. И мне не хотелось никого смущать. Хотя и понятия не имела, в чём причина такого отношения. Лучше потом улучу момент и расспрошу Саю… если она, разумеется, захочет говорить со мной.       И с этими размышлениями я незаметно подобралась к приусадебной конюшне. Пустующей ввиду долгого отсутствия слуг и частых поездок отца из города домой и обратно.       «А ведь давненько я не ездила верхом, — тут же прониклась ностальгией. — Последний раз, кажется, был ещё в позапрошлую Имаки: мы с отцом привычно ездили к ближайшей поляне для сбора гербария. Ещё до того, как я начала злиться на него из-за навязчивых попыток сватать меня за первого подвернувшегося знатного отпрыска. Теперь это кажется таким пустяком… Какой же я была эгоисткой. Надеюсь, он знал, как я люблю его, несмотря на все неурядицы. Мне бесконечно жаль, что мои последние слова ему выражали лишь пренебрежение и неблагодарность».       Скрипнули поржавевшие петли деревянных ворот — и лицо тут же обдало застоялым, слегка пыльным воздухом с нотками душистости: сенной настил удивительным образом сохранил изначальную свежесть по прошествии… даже не знаю какого времени. Запустение на этом местечке отразилось не так критично, как на поместье: паутина по углам скорей придавала сарайчику некий шарм, а вкупе с резвящимися на ней лучиками солнца и того скрашивало внутреннее, прямо скажем, скудное убранство абсолютно голых стойл.       «Думаю, не лишним будет купить хотя бы одну лошадь — она не только облегчит передвижение в пределах города, но и…»       От одной мысли о доме защемило в груди. Уже скоро якума минует, как я перебралась в Хигадеру. Нужно навести порядок в родных краях, отстроить родовое поместье и Собборго… и с почестями захоронить то, что ещё могло остаться от усопших. Иллиан заверял, что как мог закопал тело Кирби и собранных в его хижине девушек, но это всё равно казалось недостаточным — они заслуживали куда большего. А ведь ещё сколько тел осталось гнить под открытым небом… наверняка насытив брюхи падальщиков. Мои люди… мои друзья… Нельзя их так оставлять. Как только покончу с делами в городе, так сразу…       — Кто здесь?       Уловленный краем уха осторожный шорох мгновенно вывел меня из меланхолических дум, и я интуитивно заняла боевую стойку… зачем-то вдобавок огласив свою осведомлённость чужим присутствием строгим тоном, что сводило эффект неожиданности в ноль.       Ожидаемо мне никто не ответил, и я уже было поверила, что мне почудилось. Но наученная горьким опытом, привыкшая перестраховываться, я бегло вывела односложный ветреной сигил и отправила небольшой поток вдоль верхнего яруса, откуда предположительно шёл звук. И стоило эрию почувствовать инородную жизненную силу, к тому же немалую — на крысу не погрешишь, — я поддала импульса, устроив наверху маленький ураган.       — Ч-чего?!       Мне казалось, я была готова к чему угодно. Но в следующий миг к моим ногам с треском и ругательствами, подняв столп иссушённой травы, свалился полуголый плечистый подросток в одних штанах. Сидя на заднице с разведёнными в стороны босыми ногами, он рассеянно глядел на меня с налившимся лицом и немо раскрытым ртом.       — Ты что здесь забыл? Да ещё в таком?..       Однако стоило взгляду невольно скользнуть ниже, все вопросы моментально отпали. Впрочем, нет, оставался ещё один. Его я и озвучила, поспешно отведя глаза в сторону:       — Ну и где вторая? Давай, выходи, я знаю, что ты там. Не вынуждай меня спускать тебя аналогичным образом.       Даже у Иллиана во сне так сильно не выпирал его… Бр-р-р, даже думать об этом не хочу. Мужики отвратительны. Хвала богам, что «это» хоть немного стесняла ткань штанов. Которая, впрочем, не такая плотная, как хотелось бы. Или у кого-то настолько сильная… юность.       Благо, от раздумий об этом меня избавила ловко перемахнувшая через перила и мягко приземлившаяся на одно колено девочка, что тотчас понуро опустила голову и виновато проговорила:       — Прошу прощения за доставленные хлопоты, госпожа Ванберг. Мы не думали, что сюда кто-то надумает прийти.       — Дело совсем не в том, что сюда кто-то может зайти, — опешила я от таких объяснений. Впрочем, сильнее меня смутило, когда она тайком через спину попыталась передать полуголому соседу его рубаху. — Вы чем думали, когда решили заняться… Вам не кажется, что ещё рановато для… такого?       — Шену в Каене пятнадцать будет, а мне в Фуго четырнадцать исполнилось, — незатейливо, почти без колебаний, ответила девочка.       — Д-да и ничего такого не было, госпожа, — подхватил паренёк, названный Шеном. — Нирра просто… ну…       — Что «просто»? Решила раздеть тебя? — строго вопросила я.       — Да, — перёд него проговорила девочка по имени Нирра уже без всякого стеснения. — Я хотела кое-что проверить.       — И что же?       — Не надо, — вдруг строго покачал головой Шен, поглядев на уже раскрывшую было рот девочку, а затем повернулся лицом ко мне. — Госпожа, я завёл её сюда… для непотребств. Просто накажите меня, а её отпустите, она просто поддалась моему шарму и ни в чём не виновата.       — Какой у тебя там шарм, боров безмозглый? — огрызнулась Нирра и пихнула «любовничка» в бок, на что тот проскрежетал зубами. — Ты совсем её за идиотку держишь? Или меня таковой выставить решил?       — Помолчи, Колючка, ты только усугубляешь, — прошипел в ответ Шен, боязливо косясь на меня.       — Чтобы адъютант да поддался каким-то жалким уловкам гражданского… — недовольно фыркнула она и обиженно отвернулась.       Впрочем, так и не посмев сменить повинную позу: дисциплинированность у них и впрямь на высоком уровне — мне стоило догадаться о её принадлежности к этим ребятам сразу.       Нет, что-то не сходится. Шена я смутно, но припомнила — он из беспризорных. И она, послушник адъютантов, с таким как он? Разве они не конфликтовали?.. Как же всё быстро меняется.       — Так, ладно, вы оба свободны, но сообщите о произошедшем вашим старшим, — не найдясь, как должно на такое реагировать, решила я. — Если они не увидят в этом проблемы, пусть так.       — Да ничего же не случилось, честно, — кротко запротестовал Шен, когда как Нирра молча кивнула.       — Вот им это и объясните. Времени у вас до ужина. Иначе я приму меры, и они вам скорей всего не понравятся. Будете постарше — делайте что хотите. Но не сейчас. И не в моём доме. Есть возражения?       — Никаких, госпожа, будет сделано, — ровно проговорила Нирра и толкнула в плечо ощетинившегося было Шена.       — Да, — смиренно вздохнул он, — мы поняли.       — Тогда не задерживаю.       Оба исчезли также быстро, как появились. Остались только я и мой ступор. Я ещё со скрипом на сердце понимала такие отношения у дворян, когда вопрос наследования стоит остро и подготавливать почву требовалось как можно раньше. Но им-то куда торопиться? Неужто зов природы столь силён, что напрочь туманит рассудок?..       Но тут меня охватил стыд, стоило припомнить последний сон. Я отчитываю других за безрассудную похоть… когда сама ничем не лучше, выходит. Что это, если не лицемерие? А впрочем, можно ли укорять за то, над чем ты не властен? В реальности ты можешь контролировать если не всё вокруг, то себя как минимум. Но в иллюзиях…       Звучит как пустая отговорка. Может я погорячилась? Тем более та девочка немногим младше меня, почти ровесница, а парнишка и того старше. А отчитала их подобно взрослому человеку. Каким я себя считаю всё меньше юби от юби. Как ребёнок сбежала от важных дел просто из-за возникшей скуки. Хватит, надо взяться за ум. Не только ради себя, но и тех, кто на меня полагается.

***

      — Н-не смей… А ну кому сказано!..       От потери самообладания пришлось крепко стукнуть ладонью по столу, отчего по коже разошёлся колюще-щиплющий разряд. Я сумела продержаться в библиотеки до вечера, чудом осилив архивные записи. Теперь же требовалось как следует всё осмыслить… и желательно на трезвую голову. Но рука уже который раз предательски тянулась к шкафчику с вином, за что и была отругана. Как бы это странно ни звучало.       Зря я всё-таки вернулась в отцовский кабинет. Но местная атмосфера наиболее располагала к медитативному времяпрепровождению, не говоря уже о витавшей в воздухе остаточной… не знаю, отцовской энергетики, что ли?.. навевавшей как грустные, так и приятные воспоминания. К тому же не хотелось ни с кем сталкиваться, а те же адъютанты, как выяснилось утром, вдруг начали проявлять интерес к литературе. В итоге уединённых мест в доме осталось не то чтобы много: либо кабинет, либо спальня… где я попросту грозилась уснуть ещё до ужина, а сбалансированное питание очень важно. Тьфу, ох уж эти наставления Шарин… Скорей бы она наведалась ко мне, так не хватает её нескончаемых поучений и навязчивой заботы. Раздражающих, но без сомнения полезных.       — Ой?.. Д-да, войдите! — не на шутку перепугал меня, глубоко погрузившуюся в раздумья на грани дрёмы, раздавшийся стук в дверь.       — Госпожа, — приветствие прозвучало прежде, чем в проёме показалось лицо визитёра. — Не помешал?       — Нет, я как раз освободилась. Присаживайся, Хайз. Выпьешь?       — Не положено, — строго отрезал тот, взяв первый подвернувшийся стул и устроившись по другую сторону стола.       — Да… как и мне, — виновато улыбнулась я, в очередной раз мысленно осадив себя за малодушие. — Пожалуйста, скажи, что Иллиан нигде не терялся по дороге.       — От глаз адъютанта непросто скрыться, госпожа, даже такому… субъекту, — вечно холодный и непроницаемый взгляд на мгновение сделался негодующим, однако речь, несмотря на запинку, сохранила дежурное равнодушие. — Обошлось без происшествий. Я так думаю. Он сейчас в своей комнате, поэтому зашёл один, отчитаться о прибытии.       — Спасибо, я очень ценю оказанную тобой услугу…       Я осеклась. В мозгу неприятно щёлкнуло: что-то из его слов меня смутило. И беглый мысленный повтор услышанного вмиг подкинул ответ.       — «Я так думаю»? Что ты этим хотел сказать?       — Не совсем уверен, госпожа. То есть я не до конца понял, что именно задумал ваш слуга. Вам что-нибудь говорит слово «скетчи»?       — Нет, ничего не припоминаю. Расскажи, где вы были и чем занимались.       — Первым делом он спросил у меня о городских художниках. Не почуяв подвоха, я привёл его в ближайшую мастерскую. Он долго о чём-то беседовал с художником. Как я понял, ему нужны были какие-то… зарисовки, вроде бы. Причём в огромных масштабах — у хозяина едва глаза на лоб не вылезли. И вроде как договор заключили при условии, что удастся привлечь всех прочих художников, какие только живут в городе. Оплата выйдет соответствующая, полагаю…       — И счёт непременно отошлют мне, — теперь уже мои глаза грозились вылезти на лоб. — Так, ладно, своё разорение обдумаю позже. Что ещё делали? Вас не было почти целый юби.       — Остаток времени мы провели в каком-то кабаке. Нет, госпожа, я не пил, — не иначе как заметив смущение в моём взгляде, по-своему истолковал он мой немой вопрос. — За вашего слугу ручаться не могу — он сразу подозвал одну из работниц и удалился с ней наверх. Я сперва хотел пойти с ними, мало ли что тот задумал, поминая его прошлые… заслуги. Но характер их общения вынудил меня остаться за дверью. Но я более чем уверен, что он никуда не отлучался…       — Какой ещё характер? — нетерпеливо перебила я, отчего-то испытав смешанные и тяжело толкуемые чувства.       — Такой, который в знатном обществе подлежит осуждению.       — Вот как… Значит, Рюка его всё-таки приняла обратно… неожиданно…       В последнюю нашу встречу мне показалось, что Рюка несколько… прохладно вела себя, когда речь зашла об Иллиане. Но, по всей видимости, они быстро помирились… единственным способом, который их вообще сближал. Удивительно, что он вовсе вспомнил о ней — его праздный и легкомысленный вид не подавал и виду о каких-либо сердечных переживаниях. Ему стоило просто сказать мне — вместе бы навестили её как-нибудь. Странный парень.       — Рюка? — спросил адъютант.       — Ох, вы, наверное, не успели познакомиться. Та девушка — её зовут Эрюкай’а. Надеюсь, тебя не смутила её звероподобная форма — помню, как сама изумилась, когда впервые…       — Зверолюдка? Ни разу не видел их в городе.       — Она полузверолюд, к тому же предпочитает скрывать это, поэтому ничего удивительного.       — Нет, госпожа, думаю, вы ошиблись. Я мог упустить из виду звериные черты, но отчётливо расслышал, как он обращался к ней. Её имя Идара.       — Идара? Кто?..       Кто это вообще такая? И он с ней?.. Когда только успел? Я думала, он всю Фуго лавировал, как рыба в потоке, между советом и людьми Шарин, да ещё и за детьми присматривал. Видно, свободного времени у него было больше, чем предполагалось. Я могла понять, пойди он в публичный дом, раз уж настолько неймётся… Что ж, значит, у Иллиана ещё остались какие-никакие моральные принципы. Хотя мне такое положение дел всё равно не нравится. Не знаю почему.       — Хотите, чтобы я разузнал о ней?       — А? Н-нет, это уже лишнее. Какое мне дело, с кем этот зверёныш проводит своё свободное время… которое никто ему так-то не выделял…       Так, а теперь я начала заговариваться. И мысли увели меня совсем куда-то не туда. Нужно собраться.       — Это всё? — ровно спросила я, уняв возникшую было возбуждённую дрожь в ладонях.       — Да, госпожа. Я дождался его внизу, и мы сразу выдвинулись обратно… Только… А впрочем, забудьте.       — Что? Раз начал, значит тебя что-то смутило. Говори.       — Не то чтобы смутило. Просто ваш слуга всё время… как бы помягче выразиться?.. поясничал. Но по завершению дел всю обратную дорогу он был тише воды ниже травы… Его будто подменили.       — Быть может, та девушка ему сообщила что-нибудь будоражащее, вот он и обдумывал это по пути?       — Насколько я мог слышать по другую сторону двери, они почти не разговаривали. Не в том понимании, какой обычно подразумевается…       — Я-я поняла, можешь опустить подробности.       Если Хайз не ошибся, что-то с Иллианом всё-таки произошло в том кабаке — вряд ли адъютант, пусть и ещё неопытный, станет уделять внимание несущественным мелочам. Мне стоит озаботиться этим прямо сейчас или время терпит? Иллиан в принципе не выносит посягательства на личное пространство, всегда стремится решить все проблемы самостоятельно. Впрочем, последнее время он совсем не противится тем уступкам, на которые я его всячески склоняю. Боги, за последние два-три юби он был со мной откровенен больше, чем за всю цукату, проведённую когда-то под одной крышей в постоялом дворе. Жаль, что он всё ещё не горит желанием идти на контакт первым. Вон, даже зайти и поздороваться поленился, грубиян… или, вернее будет сказать, лентяй?..       — До ужина ещё есть время? — спросила я.       — Когда я проходил мимо, уже накрывали на стол.       — Ясно. В таком случае передай Мари, что я немного задержусь — пусть две порции подержит на огне.       — Вы полагаете разумным сейчас навещать его? — прозвучал обеспокоенный голос Хайза, когда я спешно вылезла из-за стола. — Понятия не имею, что произошло в кабаке, но его вид оставлял смешанные чувства.       — Это Иллиан — он всегда оставляет после себя смешанные чувства, — невесело усмехнулась я, направляясь к двери. — К тому же, исходя из твоих слов, ему явно есть чем поделиться. И мне хочется услышать это воочию из первых уст. Благодарю за работу, можешь отправляться на ужин.       — Как пожелаете, госпожа.       Когда Хайз покидал комнату и удалялся в противоположную от меня сторону, невозможно было не заметить оставшееся витать в воздухе некое напряжение. Чувство раздражения то из-за особого отношения к Иллиану с моей стороны, как это наверняка виделось со стороны, или банальное беспокойство за меня, в любом случае я благодарна Хайзу за содействие — легко понять, чего ему стоило просто находиться рядом с человеком, наворотившим таких бед. Если бы за моей душой не было грехов схожей тяжести, я и сама непременно бы поддалась гневу. Но именно поэтому я взяла на себя бремя в том числе по его перевоспитанию — из-за меня он оказался в таком положении. Если не все, то многие зверства… они совершены ради моего блага. Ради защиты тех, кто тебе дорог, человек порой готов обрести нужную силу любыми путями… и жертвами. Теперь я это понимаю как никто другой.       — Иллиан?       Оказавшись у нужной двери, я уже потянулась к кольцевидной ручке, но тут же замешкалась. И пока думала, постучаться или всё-таки сразу войти, имя непроизвольно сорвалось с уст.       — Я… я сейчас… обожди… немного… — прерывисто, словно через одышку, прозвучал весьма болезный осипший голос.       Почуяв неладное, я уже без колебаний отварила дверь и шагнула в комнату. Нос тут же защекотало от неприятного смрада. Иллиан сидел на кровати спиной в согнутом положении и старательно отплевывался, отчего не сразу заметил моё присутствие. А когда всё же соизволил повернуть ко мне голову…       — Я же… просил обождать… — с неловкой улыбкой прошептал он.       — Во имя пятерых… — только и пробормотала я, в ужасе взирая на розоватую слюну, тянущуюся с губ.       Про сам рот, блестящий алым, и думать не хотелось. Я словно застала слугу за самым настоящим актом каннибализма… только поедаемой жертвы не наблюдалось. Для верности я обошла кровать — у его ног стояла лишь плевательница… уже наполовину заполненная тёмной мутной жижей.       — Что… что ты сделал? — кротко вопросила я, желая услышать ответ и в то же время страшась оного. Хайз ни о чём таком не обмолвился, и не верилось, чтобы карауливший близ адъютант ничего не заподозрил.       — Ни… ничего, — сплюнув остатки… что бы это ни было, наконец чётко выговорил Иллиан. — По крайней мере ничего такого, о чём тебе следовало бы волноваться.       — Это уж я сама решу, — с трудом вернув самообладание, твёрдо молвила я. — Выкладывай. И не вздумай врать.       — Как я могу? — шутливо бросил он, тем не менее посерьёзнев лицом. — Это кровь.       — Да уж догадалась, что не клубничное варенье. Чья она?       — Я никого не убивал, если ты это хочешь услышать.       — Меня больше интересует, почему она льётся из твоего рта. Только не говори, что ты…       — Да, — без раздумий кивнул он, не просто перебив, а ошеломив меня таким заявлением, что я попросту растерялась и беззвучно глотала воздух. — Из-за определённых… нюансов мне нужен дополнительный источник гемоглобина и…       — Гемо-что? — недоумённо поморщилась я.       — То, что содержится в крови. Долго объяснять. В общем, это не только помогло мне так быстро восстановить силы, но и… ну…       — Что?       — Слушай, я правда не хочу об этом говорить. Всё, что тебе надо знать — эта кровь досталась мне с добровольного согласия. Я помню своё обещание никому не причинять вреда…       — То есть вот так ты с этой своей Идарой «развлекаешься»?       — Чё?.. Погодь, а ты откуда о ней знаешь? — подозрительно скосился он в мою сторону.       — А ты думаешь зачем я к тебе надзор приставила? — злобно сощурилась я в ответ.       — Следить за мной, чтобы я ничего не отчудил, это понятно. Но докладывать о каждом моём шаге?.. Влезать в мою личную жизнь? Это вот так у нас выстраивается взаимное доверие, хозяюшка?       — Ты… — В чём-то он, возможно, и прав. Вот только… — Ты оставил меня в такое кризисное время, чтобы оттрахать какую-то распутную девку! Да ещё и вдруг выясняется, что ты кровопийца под стать каким-то богомерзким монстрам! И я об этом узнаю от третьих лиц, не от тебя! И ты ещё смеешь заикаться о доверии?! Что, блядь, с тобой не так?!       — Я и есть богомерзкий монстр, дура, если ты этого ещё не поняла! С добрым, как грится, утром! — в такт мне распалился Иллиан, что моментально вскочил на ноги и накрыл мою скромную фигурку своей тенью. — Я и без того терпел несколько дней! Буквально помирал без подпитки! К тому же, заметь, я в первую очередь позаботился о твоих делах — уже напоследок, когда выдалась свободная минутка, посмел хоть немного подумать о себе! Но тебе этого мало, не так ли?! Тебе нужен абсолютный контроль надо мной, чтобы я даже дышать не смел без твоего дозволения, да?! А о моих потребностях ты подумала?! Я живой человек, привет-привет! Или что, ты сама возьмёшься их удовлетворять?!. А знаешь, я не против!       — Ч-что ты?!.       Его лицо стремительно приблизилось ко мне, а уже в следующий миг пространство вокруг завертелось и смазалось. Спина тотчас ощутила воздушную мягкость, а живот и запястья — неимоверное давление: Иллиан повалил и прижал меня к кровати, практически оседлав, отчего не только сопротивляться — вздохнуть свободно не выходило. Моё прерывистое дыхание примешивалось к его, натужно просачивавшемуся сквозь стиснутые и обнажённые в неприглядном оскале зубы. Глаза недоумённо распахнулись от встречи с его пронизывающим, полным необъяснимой жажды взором — налитый желтушно-бордовым, давно как мёртвый глаз, казалось, сфокусировался на мне не меньше, чем его живой небесно-голубой собрат. Это пугало… и почему-то безумно смущало. Но к собственному изумлению не возникло и крупицы отвращения от изуродованного, представшего так близко шрама, несмотря на мою старательность всё это время избегать его даже краем взгляда.       — Невозможно держать зверя в клетке без света и корма, детка, пусть хоть он трижды тебе верен, — сквозь зубы прошипел Иллиан, вот так ирония, с рычащими нотками на манер животного. — Я обрёл… жажду, которую тебе не обуздать. Я и так всеми силами сдерживаю рвущегося наружу демона. Но твои… оковы лишь раззадоривают его. Ослабь цепь, хозяйка, хоть самую малость… — Внезапно подавшись к моим губам своими, он в считанных дюймах отвёл голову чуть вбок и… медленно провёл горячим скользким языком вдоль шеи. — Или придётся взять ответственность за мои потребности на себя.       — И-Иллиан?.. — в сомнениях прошептала я, отказываясь верить, что это мог сказать он.       Взгляд единственного живого глаза — он сделался точь-в-точь как… Нет, не может… Это же не?..       — Прости меня.       Но уже в следующее мгновение глазу вернулась привычная ясность и… раскаянье?.. Это трудно объяснить внешне, но источаемая доселе тёмная энергетика постепенно слабела, пока не рассеялась вовсе. А с ней отступило и чувство тревоги, оставляя мне одно только смущение. И то сразу же исчезло, стоило ему ослабить хватку и слезть с меня, спешно отступив к стене.       — Я тут, Сири… тут… — дыша полной грудью, словно обессиленный скатился он по стене на пол и уткнулся вспотевшим лицом в поджатые, слабо подрагивающие колени. — Прости. Просто меня одолели эмоции и…       — Это была Наги? — осторожно предположила я.       — Ваша эта печать всё ещё не разделила нас полностью, — сухо пробормотал он, не поднимая головы. — Временами я чувствую её воздействие. Далёкое. Слабое. Я без особых усилий давил эти навязчивые мысли и образы… Не знаю, почему сейчас дал слабину.       — Твои эмоции, в особенности негативные, питают её — так сказала Минори. Я должна была присматривать за тобой, не позволять тебе перевозбуждаться… Это моя вина, не твоя.       — Не бери чужие грехи на душу. Мои демоны — на мне и ответственность.       — А на мне ответственность за тебя. Я думала лишь о себе… вновь. Я не должна была давить на тебя. И уж тем более опрометчиво осуждать. Мне стоило беспристрастно выслушать тебя, понять, что тебе приходится испытывать, через что проходить…       — Ну, теперь ты знаешь, — невесело усмехнулся он. — И твоё мнение хоть сколько-то поменялось?       — У меня нет мнения, — лукаво покачала головой. Имеющееся на данный момент требовало серьёзного пересмотра, а перегруженный мозг противился малейшим попыткам это дело осмыслить. — Пока ещё нет.       — Обязательно дай знать, как надумаешь.       И после Иллиан окончательно затих: ни малейшего звука или движения, словно тот впал в спячку. Не хотелось завершать разговор на столь мрачной ноте, но тревожить его сейчас отчего-то казалось не в пример грубее молчаливого ухода. Похоже, не одной Шарин требовалось побыть наедине со своими мыслями. Стало быть, до следующего утра — и это самый оптимистичный прогноз — придётся как-то справляться одной. Возможно, я это даже заслужила.

***

      — Ну-с… вот и настало решающее сражение, — твёрдо проговорила я, хлопнув себя по ещё влажным щекам.       Ажиотаж от предстоящего «спектакля» не позволил мне должным образом выспаться и пришлось прибегнуть к старому доброму холодному омовению. Я встала настолько засветло, что добросовестно хлопотавшая по дому Мари ещё спала. И мне это сыграло на руку: наверняка посыпались бы упрёки, что я рискую заболеть от подобных мероприятий. Но меня это не заботило — требовалось взбодриться.       Ведь сего юби решится не только моя судьба — всего этого города…       «Ч-что?.. О-откуда у вас эти записи?» — насторожился в наше последнее предсудебное совещание легист — я наконец соизволила запомнить его имя: Арчибальд Лонгфаллен, — бегло пролистывая небрежно брошенные мной на его часть стола стопки бумаг, как связанные кожаной обложкой, так и обычной лентой.       «Куда важнее — представляют ли они какую-то ценность для судебных прений. Как говорилось ранее, церковь не будет проводить инквизицию без королевского указа, поэтому будьте крайне избирательны в предоставлении улик», — озвучил слегка нервным голосом церковный аудитор: первый диакон Малик Кантовский.       Насколько я осведомлена, в Акуцами служили в том числе простолюдины, и для поддержания статуса безродным даровали фамильные имена от покровительствующих им богов. Не удивительно, что помазанник самого Канто в итоге занял столь высокий пост. И почему он так осторожен в принятии любого рода ответственных решений. Впрочем, закрадывались у меня подозрения, что дело тут скорей в личном интересе — как однажды обмолвился Иллиан: главное при ведении расследования не выйти на самого себя. Я тогда не придала его словам должного значения, но теперь, пристально наблюдая за реакцией каждого из присутствующих лиц…       «И каково ваше заключение, господин легист?» — крайне неохотно вопросил после непродолжительного затишья наш вершитель судеб… и по совместительству моя наикрупнейшая головная боль: лорд Эркель — чей дом я также недальновидно узнала уже много позже — Марло́у.       «Это… это крайне любопытный материал. Мне нужно некоторое время на изучение, но уже с уверенностью можно сказать: шансы подсудимых на защиту существенно снизились. Если не вовсе равны нулю…»       Часы пытливого вычитывания земельно-имущественных выписок и торговых актов себя оправдали: нашлось не мало занимательных «случайностей», а то и прямых следствий в принятии тех или иных законодательных постановлений на фоне, как выяснилось, давно тянущегося казённого и товарного кризиса, недвусмысленно говорящих о недобросовестности… чего уж там — коррумпированном обогащении доброй половины городского совета и причастных к управлению городом и его окрестностями должностных лиц. Справедливости ради, к имуществу моего отца также могут возникнуть вопросы, в частности касающиеся непомерных и неоправданных инвестиций в местные производственные мануфактуры — более сорока процентов, судя по бумагам, частично или полностью принадлежали семье Ванберг. И это в городе, прежде всего позиционирующем себя как сердце всей королевской торговли — производство здесь развёртывать, казалось, не имело ни малейшего смысла. Успокаивало лишь то, что не нашлось и малейшей зацепки, указывающей на какую-либо незаконную или спекулятивную деятельность: вплоть до извещения о смерти отца все подконтрольные цеха вели стройную и открытую деятельность, никаких нареканий по соотношению доставляемого сырья и реализации продукции на местном или иногороднем рынках. Доход более чем умеренный, где-то даже отмечались убытки. Сомнительно, что сторона защиты использует подобную мелочь против меня. Если только само средство добычи такого рода информации, но об этом обещал позаботиться уже легист, явно успевший в ходе процессии занять мою позицию.       Но все мои старания, как выяснилось накануне встречи, имели весьма номинальный характер в сравнении с теми документами, что поздно вечером принёс посыльный от нашего старого недруга. Бумаги, переданные сеньором Мароном, позволяли сложить лишь размытую картину, а сведения Харальда Кингсли не просто дополняли — значительно расширяли её, не оставляя нашим оппонентам ни единого шанса оправдаться. Теневые сделки и объёмный список причастных, половину из которых возможно привлечь как свидетелей, если хорошо «попросить», чем уже обещал заняться аудитор Церкви со своей инквизицией. Единственная проблема, опять же, объяснить источник такой информации, в чём виделась большая проблема: я дала слово Кингсли-старшему, что его вклад в судебное дело не подвергнется огласке и он сам беспрепятственно, с гарантированной мной поддержкой, покинет город и вернётся в родовое поместье, где и доживёт остаток своей никчёмной жизни. Впрочем, от меня и так ничего не требовалось, кроме как поприсутствовать на суде, для формальности, поэтому жаловаться было бы странным с моей стороны. К счастью, принцип лендского права работает таким образом, что при перевесе доказательной базы одной из сторон полностью реабилитирует если не все, то большую часть безнравственных, а то и не совсем законных методов, позволивших эти самые доказательства заполучить. Разумеется, если на то будет получено соответствующее заключение от смотрящего за процессией — в нашем случае это лорд Эркель, — и насколько я могла судить по его недовольной физиономии, оспаривать поступивший материал он не решился. Не удивительно, при таком-то ажиотаже со стороны городского населения. Второй бучи никто провоцировать не захочет. А я почему-то была уверена, что при необходимости Шарин охотно поднимет силы на очередную народную демонстрацию.       — Б-боги! — воскликнула я, чуть не отпрыгнув назад, когда перед самым носом, едва рука толкнула дверь умывальной комнаты, в проходе возникла Шарин. Помяни нечестивого, как любил выражаться Иллиан. — Да когда вы уже отучитесь вот так подкрадываться?       — Прошу прощения, госпожа, — тихим, даже отрешённым голосом проговорила она, отступив на шаг, освобождая путь. — Я ждала, пока вы закончите и… задумалась.       — Сим днём назначен суд, тебе уже доложили? — строго вопросила я.       — Ещё вечером, — кивнула. — Не беспокойтесь, я сопровожу вас и позабочусь о безопасности, как и подобает вашей советнице и телохранительнице.       — Последние пол-эробы эти обязанности пришлось исполнять Иллиану, пока ты пропадала не пойми где. Не соизволишь ли объясниться?       — Это… — начала было Шарин, но быстро умолкла и отвела виноватый взгляд в сторону.       Только сейчас заметив её поникший, даже слегла побледневший вид, я невольно смягчилась и ровным тоном огласила:       — Идём, поможешь мне расчесать и уложить волосы. Не хочу будить Мари из-за такой ерунды.       — Сделаю в лучшем виде, — слегка улыбнулась она, явно удовлетворённая моей реакцией.       Шарин не из тех людей, кто способен оставить нуждающихся в ней людей из-за глупой прихоти, я в это верю. У нас ещё есть время до сборов — попробую её отвлечь, а там, быть может, и разговорить. Посему видно, что её гложет какая-то хворь, скорей всего душевная. Даже адъютантам требуется человеческие тепло и внимание. И это самая малость, какой я могла отплатить ей за поддержку.

***

      — Ты готова, Шарин?       — Как никогда, госпожа. Пора воздать этим свиньям по заслугам.       — Эй-эй, мамочка, полегче. Такими темпами и нас можно заклеймить всякими нехорошими словами.       — Если только тебя…       — Так, а ну, прекратите ссору, сейчас не время и не место. Мы на пороге чего-то великого… и нам просто нельзя ударить в грязь лицом. Я так понимаю, ты тоже готов, а, Иллиан?       — Никогда нельзя быть полностью к чему-то готовым, хозяйка. Ваша нежная попка знает это лучше моей.       — Не смей говорить такое в лицо леди Сириен. Гляжу, жизнь тебе так мозгов и не подкинула.       — Ну, я не ты, сисястенькая, чтобы говорить всё за спиной, как вонючая крыса. У меня, знаешь ли, есть достоинство.       — А не боишься его однажды лишиться за подобные речи? Я это мигом устрою…       — Успокойся, Шарин, не нужно реагировать на всякие глупости. Я уже привыкла и тебе бы стоило. Главное, чтобы никто из вас не выходил за грани разумного… Ну-с, да сопутствуют нам боги.       Мы четверо, включая не проронившего и слова за весь путь Илая, с подчёркнутой невозмутимостью и дворянской грацией вошли в монументальный, соперничающий в роскоши и величии, пожалуй, разве что с городским храмом Ацуками, белокаменный, украшенный символическими орнаментами, статуями и колоннами зал королевского права и закона при университете. Что давно как был забит представителями мелкого дворянства, духовенства и простыми горожанами: процесс обещал стать воистину всенародным, и присутствующие ожидали если не развёртывания грандиозного противостояния власть имущих, то подобия театрального выступления как минимум.       И мне бы следовало направить мысли в дельное русло, учитывая острый накал страстей, но разум занимало что угодно, только не судебная процессия…       «Илай? — недоумённо переспросила я, когда Шарин наконец решилась подать голос после моих настойчивых расспросов. — С ним-то вы что не поделили? Разве он не твой главный союзник в борьбе с советом?»       «Это так, госпожа, но… — она замерла и глубоко вздохнула. Но быстро спохватилась и вернулась к наведению порядка на моей ещё влажной голове. — Скажем так: всё очень сложно. Не хотелось бы вдаваться в подробности».       «Ради меня уж пересиль себя, пожалуйста. Мне хватает грызни между ним и Иллианом, и лишних раздоров мне совершенно…»       «Никакого раздора нет, — мягко перебила Шарин. — Скорей… недопонимание».       «Которое, как я погляжу, тебе не удалось разрешить самостоятельно, верно? Тогда тем более выкладывай — взгляд со стороны лишним не бывает», — ободрительно улыбнулась я… чего она, впрочем, никак не могла увидеть, будучи за спиной. Бессмысленное действо.       «Вам знакомо чувство любви, госпожа?» — спустя недолгое молчание прозвучал неожиданный вопрос.       «П-пожалуй, — с трудом выдавила я, ни с того вдруг испытав странную неловкость… если не сказать стыд. — В очень зачаточном виде, если можно так выразиться. Она не успела должным образом взрасти: этого человека отняли у меня прежде, чем… Но каждый раз, стоит мне задуматься о нём, на душе становится невыносимо тяжело и легко одновременно. Я бы всё отдала, чтобы хоть раз просто коснуться него…»       Осёкшись, я вспомнила изначальную тему беседы, и звенья мыслей сами собой образовали подозрительную и мало понятную цепь, что я тут же поспешила оформить в речь:       «Х-хочешь сказать, ты и Илай… В-вы с ним?..»       «Ох, нет, госпожа, — открыто рассмеялась та, но совсем безобидно. — В моём случае имеет место скорей… материнская любовь, думаю? Просто вы ещё юны, чтобы понять эти чувства. Но они близки к тем, что вы испытываете к упомянутому мальчику: меня также гложет беспокойство за благополучие Илая… особенно учитывая его манеру постоянно влипать в неприятности…»       «У них больше общего с Иллианом, чем может показаться», — опрометчиво ляпнула я, уже запоздало припомнив их последний инцидент, после которого Илай чуть не распрощался с жизнью.       К счастью, Шарин не придала моим словам должного значения и тем же мягким голосом продолжила:       «Через меня прошла дюжина учеников в мою бытность адъютантом. И только Илай доставлял хлопоты. К нам он попал уже возмужавшим юношей, от чего ни совет, ни прецепторы не испытали восторга — тяжело сломать уже сформировавшуюся личность, особенно если у той на тебя точится зуб. Но мальчик уже тогда показал себя превосходным манипулятором, с доверчивой искренностью взмолившись о принятии его в наши ряды и яростно отрёкшись от семьи "предателей", чей приговор был несомненно суров, но справедлив. Я сама посоветовала ему так поступить, но и помыслить не могла, что в столь ответственный момент в нём пробудится такой талант. Не только я, но и заседавший тогда Харольд Кингсли разглядел в нём лидерский потенциал. И ведь не прогадал… пусть и с оговорками…»       «Значит, ты уже тогда планировала заговор против совета? — решилась поинтересоваться я, отметив некоторую… непоследовательность. — Илай… Ты уберегла его отнюдь не из материнских чувств, я права?»       «Разумеется, мной двигал исключительно холодный расчёт: из-за одного… инцидента доверие ко мне было шатким — я не могла и шагу сделать без риска лишиться головы прямо на месте. Меня наделили полномочиями наставника исключительно из-за нехватки опытных адъютантов. Всё, что я могла делать — аккуратно влиять на воспитанников, и то лишь самых стойких, в ком не успели убить последние чувства. Илай оказался самым способным учеником… и верным одной лишь мне».       «Ты использовала его точно так же, как совет использовал всех вас, — не удержала я бесновавшиеся в голове мысли, отчего развернулась к ней хмурым лицом, наплевав на волосы. — Я не берусь судить тебя, не зная всего положения. Но что-то мне подсказывает, в подобной ситуации маловероятна привязанность… именно такого характера. Ты не путаешь любовь с… ну…»       «С раскаяньем? — горько усмехнулась та, опустив глаза. — Поверьте, мне хорошо знакомо это чувство — жизнь адъютанта сопряжена с немыслимой грязью, особенно в смутные времена. И было бы ложью отрицать, что меня совсем не волновало, во что я втянула Илая и прочих детей. Но… — с уст сорвался печальный вздох, оборвавший речь. Благо, всего на миг. — Адътанты… вернее, совет их руками, они отняли у меня всё самое дорогое, что только могло появиться при такой жизни. Они буквально убили меня, оставив пустую оболочку, чьё предназначение лишь выполнять приказы. Во время пребывания в исправительном лагере моя душа горела лишь желанием умереть и убивать. Только второе поддерживало во мне хоть какую-то волю. И я не считалась ни с чем на пути к этой цели».       «Но сейчас ты не такая, Шарин, я это вижу. Что-то вдохнуло в тебя жизнь. Илай? Я никак не пойму, что вас могло связывать. Вы кажетесь… такими разными».       «Вам не кажется, госпожа. Мы и впрямь разные. И мои чувства к нему зародились на почве… случайности, наверное. Он напомнил мне одного человека… вернее то, что он мог бы мне дать. Но меня этого лишили».       «И что же?»       «Вы и сами знаете ответ, госпожа», — уклонилась она от прямого ответа.       Впрочем, таковой и не требовался — только одно может пробудить в женщине материнские чувства.       «Они… убили твоего ребёнка?» — с ужасом вопросила я.       «Ему даже не позволили появиться на свет, так что, в какой-то мере, его никогда и не было».       «А что отец? Он погиб при попытке защитить вас или?..»       «Он и был тем, кто сделал это, — холодно прошептала Шарин, до хруста в суставах сжав гребешок. — Пусть и по принуждению, не в силах воспрепятствовать приказу. Много позже я поняла, что он лишь выбрал из двух зол меньшее, желая уберечь меня… Но уже было слишком поздно».       «Ты его убила», — скорей утвердительно проговорила я, не до конца понимая, сочувствие внутри зреет или осуждение.       Понять её эмоциональное состояние в таком положении нетрудно. И всё же сделать такое с любимым человеком… Пусть он и поступил с тобой, возможно, куда худшим образом…       «Мы оба были недалёкими импульсивными детьми, когда это случилось… Не такими, как вы, госпожа, чуть постарше. Но знавшие о жизни, пожалуй, ещё меньше вашего. Я не могла воспринимать его поступок иначе, чем предательство. Он не просто разбил мне сердце — он вырвал его из груди голыми руками вместе с плодом. И я недолго думая отплатила ему тем же. Прямо на глазах наших наставников, наших братьев и сестёр. Единственное, что до сих пор вызывает во мне смешенные чувства — никто из них не вмешался, когда я, голая и безоружная, вцепилась ему в глотку. Меня оттащили, когда его обезображенное окровавленное тело уже перестало дёргаться. Предположу, старшие увидели в этом акт моего "очищения", так сказать. Я покарала главного виновника в своих глазах, и после "перевоспитания" от меня ещё мог выйти прок. Мне повезло, что я заняла позицию оступившейся жертвы обстоятельств, случайно иль намеренно, уже неважно. Жестокость, взятая под контроль, скорей одобрялась, чем порицалась в нашем деле…»       Я порывалась ещё о многом расспросить Шарин, но услышанное и без того невыносимо давило на грудь, губя всякое желание развивать оборвавшийся разговор. А вскоре наше уединение нарушил и сам «виновник» мрачного настроения — Илай, не в пример более свеж и даже в приподнятом настроении, заглянул в мои покои и, застав Шарин с моими волосами в руках, с утвердительным кивком напомнил о предстоящем бедламе и что выходить следует заранее из-за возможной толкучки. В итоге нам даже пришлось отказаться от завтрака — вернувшиеся с разведки адъютанты подтвердили уже озвученные тезисы. Впрочем, аппетита всё равно ни у кого не было. Разве что у пребывавшего в праздном расположении духа Иллиана, отчего мне пришлось волочь этого проныру с кухни чуть ли не за шиворот, как выслушивая его недовольства, так и сама бранясь сквозь зубы.       Но в какой-то мере я ему даже благодарна: его дурачливое поведение невольно смягчало груз ответственности, тяготивший меня с момента прекращения подпольных деяний. Настала пора открытой конфронтации. Мы не имеем права облажаться. Прости, Шарин, но твоей дилемме придётся малость обождать.       — Всем занять свои места и соблюдать тишину — суд начинается! — громко провозгласил вышедший на помост лорд Эркель, отчего собравшаяся в зале публика в момент умолкла.       Наша партия к тому времени успела взойти по боковым ступенькам и встать у одной из трибун. Вернее, я одна вышла в свет, а мои спутники остались чуть поодаль за спиной, статно выстроившись плечом к плечу. Хотя бы здесь они, невзирая на разногласия, проявили товарищеский дух… или банальное уважение к процессии, не суть.       С противоположной стороны от нас вывели закованных в цепи бывших членов совета — не доставало лишь покойного лорда Лоуренса Кингсли, павшего от клинка Иллиана, о чём ведало сугубо моё близкое окружение, — а следом за ними буквально выпихнули на помост ещё с дюжину людей, заметно исхудавших и облачённых в уже ставшие замызганными, но некогда бывшими благородными одеяния. Единственная догадка: это министериалы подсудимых или некогда главнокомандующие прямо подчинённых господам военных и административных городских структур. По всей видимости, инквизиция сумела выпытать полезные сведения не только на совет, но и на их приближённых. Меня это мало заботило, учитывая моё практически полное отчуждение от принятия решений. Даже на то, выйду ли я отсюда победительницей или проигравшей, моё влияние распространялось едва. Всеобщая судьба ныне решалась суммой обвинительных и оправдательных заключений.       — Согласно королевскому положению о судопроизводстве, а также положению о рыцарско-дворянском сословии, — ораторским тоном заговорил лорд Эркель, — в случае обострившегося конфликта с участием среднего или высокого дворянства, понёсшего многочисленные жертвы среди простолюдинов или посягнувшего на безопасность и целостность государственных границ или имущества, судебный процесс становится прерогативной высшего королевского суда, и решение осуществляется законным и уполномоченным представителем короля, да будет его правление долгим и процветающим!       И стоило лорду Эркелю триумфально вскинуть руки, словно в приветствии самих богов, по рядам разнёсся восхищённый гул. Уж не знаю, насколько этот столичный лорд просвещён в юридическом праве, но выступать на публику ему явно приходилось не в первой.       — Судьёй на сём процессе выступаю я, лорд Эркель из дома Марлоу.       И вновь многочисленные, пусть и поумерившие в задоре овации вынудили того ненадолго прерваться. Впрочем, судя по довольному выражению лица, он бы слушал их вечно. Такой тщеславный человек не мог не наслаждаться моментом своего величия.       — Истицей, она же сторона обвинения, выступает леди Сириен из дома Ванберг.       Неожиданно для меня зал разразился оглушительными свистом и выкриками, к счастью, больше ободрительного, нежели негодующего характера, отчего я натурально впала в ступор и смогла выдавить из себя лишь скромную улыбку, когда как тело целиком парализовало. Я надеялась и даже ожидала некоторой благосклонности населения, но чтобы настолько ярой…       — Группа поддержки систястенькой неплохо отрабатывает свой хлеб, — послышался позади насмешливый шёпот Иллиана. — Впрочем, мои старания тоже не стоит закатывать под ковёр.       «Старания?» — только и подумалось мне.       А, ну конечно, его это странное художественное предприятие. Столько денег истратить на какие-то кусочки бумаги с каракулями… Одна незадолго до рокового юби попала мне в руки: очень вольное, пускай и не лишённое симпатичности изображение меня и совсем уж грубые очертания фигур некоторых из членов совета, коих я держала на цепи, водрузив одному из них ногу на спину, а сверху надпись «мы не рабы — рабы не мы». Я слышала о таком сравнительно новом веянии в изобразительном искусстве как «карикатуры», но не думала, что они могут быть настолько… вульгарными, по-другому это не назвать. И пусть я улыбнулась разок с такой картинки, однако веселья в этом углядела сомнительное. Но, видимо, народ подобное любит, раз они разошлись по рукам сравнительно быстро, если верить Иллиану. Что ж, коли вреда это не принесло, то и пускай. Но знай я об этом заранее — без раздумий свернула бы эту затею на корню. Не надо мне такой поддержки.       — Ответчиками, они же сторона защиты, выступают действующие члены городского совета…       Их имена даже не успели огласить, как толпа тут же освистала и обругала заключённых на чём свет стоял, отчего лорду Эркелю пришлось гневно призывать всех к порядку. И я была скорей солидарна с ним, чем с народом: город должен знать своих «героев» не только в лицо, но и поимённо. А именно господа Уоррен Грэйвишь, Ториан Баум, Ридрих Ансель и Марко Доллан. Оставшиеся, как я успешно предположила, являлись прецепторами. Ввиду безродного происхождения, прозвучали только личные имена: Ларик, Ниган, Крайн, Баррел, Роршех, Итан. И отдельно от них выделили последнего пожилого мужчину, отчего-то расплывшегося в безобразной, хоть и сдержанной ухмылке… при этом его взор был почему-то устремлён на меня, как мне показалось. Главнокомандующий адъютантов — или мастер, как его обозначили — Кроули. Как только данное имя сорвалось с уст оратора, сзади раздался едва уловимый, но полный неудержимых чувств вздох, вернее даже полурык сквозь зубы. Я бегло обернулась — Шарин испепеляла того злобным взглядом в ответ. Посему видно — старые знакомые, но интересоваться сейчас было не с руки.       Тем временем речь лорда Эркеля после выдержанной паузы продолжилась:       — Стороны имеют право участвовать в прениях самостоятельно иль назначить официального представителя-правозаступника. Истица, — он обратил лицо в мою сторону, — ваше решение?       — Я назначаю своим официальным представителем сквайра Франко Йенгельса, — заученно и с чувством проговорила я.       И да, с такого вопроса я, признаться, чуть не засмеялась в голос. Как будто мне и впрямь предоставляли какой-то выбор — легист фактически навязал мне одного из своих бывших учеников, «убедив» в целесообразности наличия представителя, а иными словами — откровенно усомнившись в моих ораторских навыках. Впрочем, возражать и впрямь казалось глупым: столь щепетильное, тонкое дело следовало отдать на откуп компетентному человеку. И заслуженный член коллегии правозащитников в составе академии наук Хигадеру подходил на эту роль куда лучше, пусть титулованной, и всё-таки незрелой девочки. Казалось, я уже почти смирилась с этим клеймом и просто плыла по течению.       — Суд принял ваше решение. — Судья указал на подсудимых. — Ответчики?       Один из членов совета открыл было рот, однако, когда полилась явная желчь в адрес меня и «столичных псов», его мигом утихомирил сопровождавший храмовник кратким тычком в живот. После все члены совета лишь обменивались понурыми молчаливыми взглядами. Только когда самопровозглашённый судья требовательным тоном повторил вопрос, к трибуне нехотя, с ощутимым скрипом на душе шагнул пожилой лорд Уоррен, казавшийся внешне наиболее спокойным. Оттого наверняка единственный, кто сохранял трезвость ума.       И когда он огласил всеобщее решение…       — Я, лорд Уоррен из дома Грейвишь, буду самостоятельно осуществлять защиту себя и своих коллег. Мы отказываемся от представителя.       В моих глазах этот старик предстал не иллюзорной угрозой. Несмотря на первичное замешательство, он осмелился выступить не только за себя, но и за остальных. Вероятно, его познания в законах и осведомлённость в текущем деле подогревали уверенность если не в успешном оправдании, то как минимум в смягчении приговора. Желания утопить меня следом за собой, впрочем, я в его взгляде так и не ощутила, как ни присматривалась. Странно. Я была убеждена в обратном.       — Стороны приняли решение, — провозгласил лорд Эркель. — Я объявляю начало судебных прений. Представитель истицы, вам слово.       — Благодарю, ваша честь, — молвил вышедший в свет на моё удивление молодой мужчина в синей мантии. Он спешным шагом занял моё место, вежливо потеснив меня вбок, чему я ничуть не противилась: в конце концов сейчас он был моими устами и, чего греха таить, головой. — Согласно собранным стороной обвинения материалам, выше указанные господа из городского совета, а также их приближённые обвиняются в…       Список обвинений вышел внушительный, что я едва ли силилась запомнить всё до мелочей. Единственное, что смутило меня из услышанного: обвинения в работорговле в особо крупном размере и таможенных махинациях с целью реализации запрещённых на территории королевства наркотических веществ. Первое ещё куда ни шло: меня и впрямь пытались продать какому-то южному господину. Однако сомнительно, чтобы к этому был причастен кто-то ещё помимо лорда Лоуренса. Об этом свидетельствовали недоумённые лица всех подсудимых, в особенности лорда Уоррена. Последнее и вовсе поставило меня в тупик, так как никаких подтверждений тому найдено не было. Я всяко таких сведений не предоставляла. И более того — слышала об этом впервые. Кто-то проводил параллельный моему сбор информации? Но почему меня не известили?       Далее шло навевавшее скуку, пусть и экспрессивное зачитывание избранных отрывков, прямо свидетельствующих о коррупционных схемах в сфере торговли: разрешения на специфические товары «случайным» образом выписывались или членам торговой гильдии, косвенно связанным с советом, или прямым родственникам кого-то из оных, ведущих торговую деятельность. Также упомянуты были некоторые из законодательных актов, понёсших ощутимый вред основным конкурентам на рынке, кто сумел обзавестись более выгодными или масштабными контрактами с иностранными поставщиками, отчего последним приходилось договариваться с куда более надёжными деловыми партнёрами, опять же, из каста приближённых к совету дворян. Это что касается неоспоримых фактов, которые даже лорд Уоррен не спешил опровергать, выжидающе хранив молчание.       Наконец пришёл черёд и менее очевидных доводов, к коим ко всему прочему относилась известная мне «неисправность» городской канализации, что якобы образовалась из-за преступной халатности управляющих. Хотя, казалось, уже всему городу было известно, чьих это рук дело на самом деле. Тут уж опираться приходилось исключительно на немногочисленные «скорректированные» свидетельствования участвовавших в ликвидации последствий строителей, а также на сомнительные «признания» самих членов совета. Оно и не мудрено — под пытками люди готовы подтвердить что угодно, лишь бы их только отпустили. И якум двести назад этого бы хватило для вынесения приговора. Однако закон давно успел смягчиться и такие «доказательства» в лучшем случае брали во внимание, но не рассматривали как неопровержимые, что логично. Выходит, от инквизиции не так много пользы, как мне виделось изначально. Но сейчас любая мелочь могла обернуть исход дела в нашу пользу.       — На данный момент у нас всё, ваша честь, — глубоко вздохнув, заключил мой правозащитник, явно предрекая активное противостояние, отчего и я невольно сжала кулачки.       — Представитель ответчиков, вам слово, — судья взмахнул рукой в сторону старика.       — Благодарю, ваша честь. Прежде всего, мне бы хотелось обратить внимание суда на…       Тут я едва не выругалась сквозь зубы, благоразумно стиснув губы. Лорд Уоррен, очевидно, не будучи опытным оратором, говорил сбивчиво, выдерживая задумчивые паузы, однако свою мысль излагал кратко и весьма доходчиво. И практически все казавшиеся неоспоримыми обвинения он в той или иной мере сумел парировать. Да ещё как! Значимая доля прегрешений легла на голову ныне покойного лорда Лоуренса, как на главу совета, без чьего рассмотрения принять хоть какое-то постановление или правку в местное законодательство являлось делом проблематичным. Проще говоря, толстяка решили сделать козлом отпущения, выставить подстрекателем и организатором, а себя охарактеризовать в худшем случае соучастниками, а то и вовсе действовавшими под давлением, что можно рассматривать как смягчающее обстоятельство. И я почему-то была уверена, что те немногие якобы «незаинтересованные» лица, кто согласился выступить на стороне подсудимых, все как один подтвердят это заявление даже под страхом наказания за лжесвидетельство.       Менее увесистые обвинения старик и вовсе прямо поставил под сомнения, сославшись, как и ожидалось, на ненадёжность источников и отказавшись признавать вину. Впрочем, ни у кого из нас не было сомнений, что те не дадутся без боя.       — У защиты всё, ваша честь, — лаконично отрезал лорд Уоррен и умолк, ожидая нашего хода.       — В таком случае стороны могут переходить к судебным прениям. Представитель истицы, прошу.       Франко с ощутимым волнением, тем не менее методично выложил на поверхность трибуны внушительную стопку дополнительных бумаг. И прежде чем начать следующую речь, напоследок окинул меня тёплым ободрительным взглядом, будто почувствовав спиной мою не в пример большую тревожность. На что я благодарно кивнула и покрепче сжала кулачки, на удачу. Клянусь всеми возможными богами, с этим стариком она нам понадобится.

***

      — Ну-с… это было не так весело, как мне думалось, — с неуместной беззаботностью протянул Иллиан, первым из нашей четвёрки выбравшийся из ставшего душным зала на открытый свежему воздуху внутренний дворик университета.       Прения — если таковыми можно назвать почти беспрерывный обмен замечаниями, касательно неполноты, недостоверности или вовсе несостоятельности доводов или доказательств противоположной стороны, что в какой-то момент грозился перерасти в колкости, а то и в откровенную перебранку — наконец остались позади. Основная их часть так точно. Бумаги, коих было предостаточно и у стороны защиты, рассмотрены. Свидетели, опять же, которые всё-таки нашлись и у подсудимых, опрошены, и все наши попытки обвинить их в заинтересованности исхода дела печально быстро отклонялись — лорд Эркель, очевидно, не питал ко мне тёплых чувств и был настроен в лучшем случае нейтрально, если не предвзято. Или же ему попросту хотелось поглядеть на ожесточённую словесную баталию. Бесспорным преимуществом на нашей стороне выступила разве что народная поддержка, и та частично подогрета людьми Шарин, что мне также не нравилось. Но на войне, как известно, все средства хороши. Удручало иное: смогу ли я отказаться от недостойных, по моему мнению, методов впоследствии, когда… если я займу этот злополучный пост? Покажет лишь время.       — У нас тут решается, без преувеличения, судьба целого региона, а тебя заботит скука? — недоумённо процедила я сквозь зубы, силясь не перейти на гневный крик.       — Ох, прости великодушно, хозяюшка. Просто мысли вслух, не принимай близко к сердцу, — улыбчиво пробормотал он, отчего мне только сильнее захотелось огреть его чем потяжелее.       Но на людях следовало вести себя пристойно — нельзя ослаблять защиту… даже если мы нападающие.       — Признаться, я и сама полагала… или надеялась, что процесс завершится несколько быстрее, — разочарованно протянула я, разминая затёкшие плечи. — Чуть обед не пропустили. Изнывающее лицо лорда Эркеля, когда прения поутихли и он с чистой совестью объявил перерыв, было, пожалуй, лучшей частью заседания.       — Таково бремя знатного происхождения, госпожа, — устало проронила Шарин. — Ответственность за халатное отношение к разбирательству между дворянами куда выше, чем в делах простолюдинов. Если у судьи возникнут хоть малейшие сомнения в отношении одной из сторон, прения могут затянуться на несколько юби. Если не на эробу.       — Будет неприятно, если в ходе вскроется нечто, обличающее кого-то из нас, — вдруг холодно произнёс Иллиан, отчего-то покосившись на держащегося поодаль, задумавшегося над чем-то своим Илая.       — И что бы это могло быть, позвольте полюбопытствовать?       Внезапно появившийся позади Франко задал вопрос перёд меня. Я ненароком растерялась: пускай он и мой представитель, однако целесообразно ли посвящать его во все «неприглядные» для нас тонкости происходящего?       Впрочем, и тут он проявил смекалку и быстро дал ответ на невысказанный вопрос:       — Если есть что-то, способное обернуть ход дела не в нашу пользу, леди Сириен, мне, как вашему правозатупнику, следует об этом знать, иначе я не смогу должным образом контролировать процесс.       — Ничего такого, что они смогли бы доказать, — перехватила инициативу Шарин, категорично покачав головой.       — Им достаточно будет просто выдвинуть встречное обвинение, чтобы оттянуть вынесение вердикта до окончания дополнительного расследования, — метко возразил Франко. — Вы осведомлены о порядке ведения особых судебных процессий Лендейля?       Шарин смерила его недовольным взглядом, однако воздержалась от ответа, а после и вовсе отвернулась.       — Учитывая всё произошедшее в зале, как вы оцениваете наши шансы на успех? — осторожно спросила я.       — Не безупречные, — строго проговорил он. — Но если не возникнет непредвиденных обстоятельств, то более чем хорошие. И тут уже вопрос к вам: они могут возникнуть?       — Сперва я задам ещё один напоследок. Вы, как мой правозащитник, обязуетесь разглашать все полученные сведения? Включая те, что нанесут прямой ущерб мне и моим людям?       — Как вы верно подметили, леди Сириен, я ваш правозащитник, а не судья или страж порядка. Моя задача — обеспечить исход дела в вашу пользу, а не покарать виновных пред законом, как бы это противоречиво ни звучало. Даже если вы или ваши подчинённые совершили какое-либо правонарушение или даже преступление, как ваш представитель, я имею право не разглашать такого рода информацию, законом это предусмотрено. Разумеется, есть исключения, но тут требуется особое распоряжение со стороны короны. И я не думаю, что эта процессия настолько заботит верховную власть, чтобы она захотела вмешаться: как видно, корона лишь обеспечила надзор, а разбирательства полностью отдали нам. Вас удовлетворил такой ответ?       — Более или менее, — вздохнула я. — В таком случае, ежели позволяет время, предлагаю обсудить детали за обедом. Надеюсь, вы голодны. Потому как я непременно кого-нибудь убью, если сей же час не поем.       Оценив мою попытку разрядить обстановку сдержанной, даже несколько лукавой улыбкой, Франко любезно указал в сторону выхода, явно намекая, что подобный разговор лучше вести вне стен университета. И я вынуждена его поддержать в этом решении — не стоит злоупотреблять гостеприимством, посягая на местную кухню. Не говоря уж о том, что к простой таверне мой желудок тяготел куда охотней: пища дешева и незамысловата, да вкусна и сытна. А это главное.

***

      — Скажите уже что-нибудь, богов ради, — нервно прошептала я, уже некоторое время выжидающе глядя на углубившегося в раздумья Франко.       Коллективно заказанная овощная похлёбка давно как томилась в желудках, а пустующие миски аккуратно сложены друг на друга посередине столика. Поминая необходимость скорого возвращения в зал суда, я старалась говорить лаконично, строго по делу, отрезая ненужные и малозначимые события. И даже так мы успели дополнительно пропустить по паре-тройке кружек не самого благородного вина, пока я осторожно голосила в пределах нашего уютного уголка, скрытого под лестницей таверны. Кроме Иллиана. Я ожидала, что он воспользуется моментом и опустошит местные запасы пива или эля, однако почему-то его единственная кружка так и осталась нетронутой. И я бы непременно озаботилась необычным поведением своего слуги, не будь более насущных и неотложных проблем.       Наконец мой правозащитник поднял тяжёлый взгляд исподлобья и размеренно, нарочито беспристрастно проговорил:       — И что вы хотите от меня услышать?       — Не знаю… ваше оценочное мнение? — озадачилась я.       — Это просто: вы все должны предстать перед судом на одной стороне с вашими текущими оппонентами.       — Это… думаю, это справедливо.       — Вздор, госпожа, — спешно осадила меня Шарин. — Если бы судьбу определял один лишь закон — никто бы не остался на свободе, уверяю вас.       — Но…       — Вынужден согласиться.       Мы обе недоумённо уставились на невозмутимо сидящего с гордой осанкой Франко, словно перед нами оказался другой человек.       — Я дал вам ответ, какой требует от меня буква закона, леди Сириен. Но, даже будучи членом коллегии правовой защиты, как рядовой гражданин, я не могу игнорировать также и морально-этическую сторону вопроса. Там, где моя юридическая сторона видит голое правонарушение, моя человеческая сторона отмечает, как это водится в народе, «необходимое зло». Как я понял, тот пожар в бедном квартале в Фуго — ваших рук дело? — он обратил сухой взор на Иллиана, на что последний с моей подачи неохотно кивнул. — Возмутительное с точки зрения закона деяние. Но весьма благое с точки зрения обывателя. И будь на то моя воля — не только освободил бы от ответственности, но и выписал благодарственную грамоту. Однако…       — Закон есть закон, — печально заключила я.       — Самосуд в отдельных случаях более эффективен, нежели законодательное урегулирование конфликтов. Но в массовой социальной среде скорей приведёт к хаосу, нежели к порядку, — озвучил он мои собственные невысказанные мысли. — Не говоря уж о том, что большинство людей оперируют субъективными эмоциями, а не объективными фактами. И первые часто преобладают в количестве над последними, вдобавок ещё и нередко предвзяты или вовсе ошибочны. Нам очень повезёт, если ваши деяния не выйдут за рамки пустых, ничем не подкреплённых слов.       — Мы об этом позаботились, — твёрдо заверила Шарин.       Впрочем, она тут же невольно покосилась на отстранённо сидящего рядом Илая. Прямо под стать Иллиану немногим ранее. Да что между ними всеми происходит-то? Мне стоит волноваться?       — Что ж, по меньшей мере я теперь знаю, к чему быть готовым — это уже полпобеды, — смягчился Франко и даже позволил себе робко улыбнуться. Не сказать, что вышло ободрительно, но хотя бы не разочаровывающе. — Очень надеюсь, что в ходе процессии не вскроется ничего неожиданного.       — Да, — молвила я напоследок, прежде чем выйти следом за ним из-за стола, при этом небезосновательно наградив остальных спутников подозрительным взором, — я тоже.

***

      — Ваша честь, я готов предоставить новые сведения, обличающие многие из аргументов представителя истицы.       «Ч-чего?..»       Едва стороны заняли положенные места, а лорд Эркель объявил продолжение заседания, как преобразившийся в лице лорд Уоррен подал весьма бодрый и довольный голос. Впрочем, беглого взгляда по всем мужчинам на противоположной стороне хватило, чтобы на всю жизнь запечатлеть ликующие ухмылки и в злорадстве прищуренные глаза. Неизвестный посыльный, доставивший им некий, по всей видимости, компромат, вселил в их сердца надежду на освобождение, а то и вовсе на моё собственное заключение. Игра перевернулась с ног на голову. И я не знала, как должно реагировать. Всё, на что меня хватило — мысленно восклицать и корить… даже не знаю, богов ли, себя или свою неосмотрительную партию? Ясно одно: кто-то непременно выйдет отсюда в кандалах. Если не они, то я.       — Прошу, — бесстрастно произнёс Эркель. Хотя готова была поклясться, что внутренне он улыбался. Двуличный кусок…       — Благодарю, — оборвал поток моих мыслей лорд Уоррен, отчего я была вынуждена сосредоточить всё имеющееся внимание на его персоне. Как и мой правозащитник, также сохранявший хладнокровие внешне, однако нервозно, едва заметно, потирая аккуратно сложенные на трибуне листы. — Итак, прежде всего хотелось бы обратить внимание суда на эту занимательную книжечку. — Вознёсшаяся над головой рука держала прямоугольный предмет в кожаной обложке с небольшим креплением на боку. Что это такое, Уоррен быстро огласил сам. — Это дневник, принадлежавшей некоей под именем Айрилен. Исходя из записей, она являлась хозяйкой одного из незаконных публичных домов, где в том числе осуществлялась торговля контрабандными товарами, в коих обвиняют нас. С вашего позволения я зачитаю некоторые отрывки — они наиболее красноречиво раскроют суть моих претензий.       Почтительно дождавшись одобрительной отмашки судьи, старик бегло пролистал книжку до нужной ему записи и, откашлявшись, взялся за чтение. Поначалу это были краткие сводки о предоставленных в те или иные юби услугах, по большей части сексуального характера, в том числе с фигурированием таких слов как «мальчик» и «девочка», что невольно пробуждали во мне давно угасшую злость. Но всё это было известно мне ещё со времён Фуго, а подробности впоследствии поведал и сам непосредственный участник бучи — Иллиан. Откровением здесь стала запись о «поставщике». Его описание оставляло пространство для манёвров, так как людей с такими внешними данными предостаточно. Однако эта Айрилен, явно наблюдательная женщина, отметила одно примечательное обстоятельство: доставлявшие наркотики посыльные как-то неосторожно обронили имя Арно. Я мгновенно вспомнила это имя: именно у него когда-то закупался лечебными снадобьями, а то и откровенно сомнительными порошками Иллиан. Впрочем, как и солидная часть городского населения. Но мои преждевременные, прямо скажем — абсурдные выводы Уоррен разбил мигом. Не только потому, что торговля наркотиками велась задолго до нашего переселения в город. Этот Арно вёл полулегальную, и всё же порядочную на поверхности деятельность под жёсткой протекцией самих адъютантов, так как обеспечивал в первую очередь их дешёвыми лекарствами и полезными для службы веществами. И единственный, кто выступил в защиту этого человека, когда его впервые «накрыли» и хотели бросить в темницу, это…       — Илай?..       Как ни странно, удивлённый вздох первым сорвался с уст Шарин — только благодаря ей я сохранила молчание, одарив внезапного «подозреваемого» лишь недолгим обескураженным взглядом. Тот, впрочем, наоборот — взбодрился и впервые поднял голову, пронзив твёрдым взглядом, казалось, всех присутствующих без исключения. Несмотря на воцарившуюся тишину, бывший прецептор не спешил ни опровергать озвученные подозрения, ни соглашаться с оными.       — К сожалению, гражданин Арно вскоре после пожара в бедном квартале был найден мёртвым в своей подпольной лаборатории, — насладившись нашей реакцией, холодно продолжил Уоррен. — Смерть засвидетельствовали как насильственную, также, если верить учётным записям, кое-что из содержимого пропало. Данные обстоятельства выглядят как банальное ограбление, однако, в свете выше указанных фактов, имеются все основания полагать, что это могло быть попыткой неизвестно лица скрыть свою причастность к нелегальному предприятию. Только благодаря опытным стражам правопорядка удалось обнаружить надёжно спрятанный архив учётных записей оборота уже незаконных порошков и снадобий, где в том числе фигурировало имя выше указанного человека из рядов адъютантов. Прошу обратить особое внимание на то, что прецептор Илай в юношестве был связан с другим человеком по имени Шарин, бывшим адъютантом и по совместительству его наставницей. А ныне, как мы можем наблюдать, одна из последователей истицы. И что более важно: предводительница антигосударственного бандоформирования, куда была втянута юная госпожа Ванберг со всем вытекающим. Да не будет опрометчивым утверждать, что женщина с таким прошлым, да ещё и умело сымитировавшая свою смерть, подозреваю, не без участия своего ученика, имела все основания… нет, жажду для осуществления возмездия из личных побуждений, не считаясь ни с законом, ни с общечеловеческой моралью. Уже доподлинно известно, что народная акция девятого числа Имаки была целиком и полностью спланирована и контролировалась так называемым ополчением. Именно их подстрекательства, как вне, так и внутри стен ратуши, привели к многочисленным жертвам. Я уже упоминал, что мы приняли решение о силовом разгоне демонстрации под давлением чрезвычайных обстоятельств, требовавших от нас мгновенного реагирования. Однако теперь я могу смело дополнить, что нами откровенно манипулировали. Это была идея наёмника, кого нанял покойный лорд Лоуренс. И который сейчас стоит по одну сторону с этой женщиной. Кто на самом деле руководил его действиями? Шарин? Леди Сириен? Как бы там ни было, многие из бед случились при непосредственном участии этих людей. Совпадение? Не думаю. Гражданка Шарин, вы можете дать свои комментарии по этому поводу? И не потрудитесь ли разъяснить суду вашу столь ярую неприязнь в отношении городского совета?       Взгляды присутствующих, включая нашего правозащитника, устремились к моей советнице, отчего та нервно сглотнула и вынуждено подошла к трибуне.       — Я бы могла поведать о куда более чудовищных деяниях, что происходили на моих глазах и моими руками, когда никакого сопротивления не было и в помине. Виновниками коих безусловно являлись господа из городского совета…       — Все господа? — лукаво вставил Уоррен, едва та собралась с мыслями и начала вещать строгим тоном. — Прошу принять во внимание, что формирование около ста якум назад тайной полиции под лаконичным наименованием «адъютанты», исходя из архивных документов, являлось частной инициативой дома Кингсли. И её адепты, опять же, по бумагам до сих пор находятся в прямом подчинении главы совета, коими до лорда Лоуренса являлся лорд Харальд, а до него лорд Гилмар. Все, как один, по традиции, представители старейшего дома Кингсли. Какие у вас имеются основания полагать, что мы все причастны к деяниям адъютантов?       «Они решили окончательно втоптать в грязь труп бывшего компаньона, лишь бы самим очиститься», — процедила я в мыслях, из последних сил подавляя рвущийся наружу гнев.       — И только это, — дождавшись, пока лорд Уоррен окончательно затихнет, выдав робкую, но пестрящую самодовольством ухмылку, сквозь силу заговорила Шарин, — вкупе с ушедшими якумами, не позволило мне раскрыть те происшествия для рассмотрения судом. И если представитель подсудимых настаивает, я отвечу на все выдвинутые тезисы. Да, мною двигал личный мотив. Месть за потерянного возлюбленного и нерождённого ребёнка.       Я буквально прочувствовала бушующие внутри неё эмоции, как в первый раз. Даже не имея подобного опыта, моё женское начало содрогнулось, образуя на сердце горькую тяжесть.       — Но этот мотив отнюдь не единственный, — встряхнув головой, твёрдо продолжила она после недолгой заминки, в самый последний миг перебив едва открывшего рот старика. — Как верно заметил лорд Уоррен, у меня был ученик. И не один — около дюжины. Я смотрела каждому из них в глаза и не могла назвать причину, почему они должны были пройти через то, что когда-то прошла я. У них отобрали семью и друзей, отобрали детство… отобрали будущее. Мною двигало в том числе желание вернуть им то, что их по праву. То, что определяет нас как людей. Право выбора и власть над собственными жизнями. Илай же оказался наиболее способным из моих учеников, в кого мне удалось вдохнуть эти качества, научить не забывать о них, помнить, кто он есть. Да, он помог мне уйти в тень и в дальнейшем способствовал моей борьбе против совета. И я готова признать свою причастность к народным волнениям, но не к воцарившейся бойне. Да будет вам известно, что тогда погибло множество и моих людей. Очень хороших и благочестивых, кому я была готова вверить свою жизнь, и они вверили свои мне. И моё сердце скорбит по ним не меньше сердец их семей и близких. А озвученные якобы доказательства причастности моего воспитанника к наркотрафику и вшивого пса не стоят, да простит меня суд за резкость высказывания. Утверждение, что Илай или я не считались с законом и моралью, ничем не подтверждённая и попросту гнусная ложь и клевета. Мой воспитанник ни за что бы не подверг город, его жителей… свою давнюю и единственную любовь опасности. За непроницаемой, лишённой эмоций маской всегда таилось доброе и жаркое сердце. В те редкие мгновения, когда я и правда подумывала поступиться некоторыми принципами ради достижения цели — именно он подбадривал меня, просил выжидать до более благоприятных времён, чтобы избежать губительных последствий. Он любит этот город и верен идеалам, которые я заложила в него. Он просто не мог…       — Заткнись!       Внезапно раскатившийся по залу выкрик ошеломил не только нас с Шарин, но и, казалось, всех присутствующих. Доносившиеся некогда перешёптывания со стороны горожан вмиг стихли, а взгляды заинтересовано устремились мне за спину. И я, поддаваясь всеобщему любопытству, невольно обернулась, узрев необычайно рассвирепевшего, тяжело дышащего через приоткрытый рот, с налитыми кровью глазами ощетинившегося и взъерошенного Илая. Кто некогда являлся для меня олицетворением хладнокровия, а ныне представал скорей загнанным в угол диким зверем.       — Как же ты меня достала, — прорычал он, с трудом держа по швам гневно трясущиеся кулаки. — Даже сейчас не перестаёшь строить из себя заботливую мамочку и праведную душу. И это когда твои руки окроплены не меньше моих. В том числе кровью моей семьи. Тебе самой не надоело, а, Шарин? Ладно ты лжёшь мне и всем окружающим, но не лги хотя бы себе. Тебе всегда было плевать на меня и всех твоих якобы братьев и сестёр. Ты использовала меня точно так же, как и эту соплячку. Только идеалы о высшем благе, исключительно так, как ты сама их для себя понимаешь, тебя и заботили. Только одного я не мог понять, а именно — особенного к себе отношения. Но теперь всё встало на свои места. Ты сумасшедшая фанатичка, напрочь оторванная от реальности и думающая, что всё должно быть исключительно так, как тебе это мнится. Включая отношения других к тебе. Пойми уже простую истину, слепая ты сука: я не твой ребёнок! И никогда им не буду, как бы ты ни верила в обратное! Всё, что ты думаешь обо мне — лишь твои домыслы и фантазии! Утешал тебя? Да я пользовался твоим доверием не меньше, чем ты моим! Отговаривал? Да я банально выигрывал себе время для проворачивания собственных дел! Мне с самого начала было плевать на тебя, этот город, его жителей и твои цели! Меня заботят лишь близкие только мне люди! И цели я преследовал исключительно свои! И в отличии от тебя, я ничем не гнушался, почему и преуспел больше твоего!..       — Осторожней со словами, — встрял лорд Эркель. — Суд может счесть их за признание…       — Можешь считать их чем хочешь, королевская шавка! — истерично огрызнулся Илай. — Мне надоел этот фарс, который вы называете высоким словом «суд»! Лебезите тут, старательно делаете вид, будто выискиваете справедливость… А её нет! В этом блядском мире нет никакой справедливости! И общество никогда не будет идеальным, примите вы хоть тысячи новых законов и придумайте хоть сотню новых идеологий! Есть лишь личные интересы и препятствия на пути их достижения! Вся эта процессия — не более чем формальное закрепление уже одержанной победы сильного над слабым, умного над глупым, одного мировоззрения над другим! И все прекрасно понимают, какой ценой она была достигнута, но все упорно, то ли зломеренно, то ли из банальной глупости, об этом умалчивают! У меня что, у одного хватает яиц сказать об этом открыто?!.       — Довольно!       Издав едва умещающийся в рамки благоразумия возглас, Лорд Эркель властным жестом указал на нарушителя спокойствия, и скучавшая доселе охрана из рыцарей-храмовников, угрожающе бряцая доспехами, направилась к нам. Мы из обвинителей в мгновение ока переквалифицировались в обвиняемых — хуже положения и придумать невозможно. И всему виной один каверзный, не несущий в себе ничего конструктивного, лишь голые домыслы, тезис.       — Илай, пожалуйста, только не делай…       Но взволнованный голос Шарин вмиг прервал стремительный, едва уловимый простому глазу пинок в живот, отбросивший её прямиком в руки храмовникам. К их чести, успевшим здраво оценить произошедшее и вовремя отвести клинки в сторону, благодаря чему она отделалась лишь болезненным столкновением с могучими доспехами и падением на пол. Возникшей мимолётной заминкой тут же воспользовался Илай, сразу после удара понёсшийся едва ли не напролом к трибуне Эркеля, за чьей спиной проглядывался проём коридора, ведший, очевидно, к заднему выходу — путь к парадным дверям, как я успела отметить краем глаза, охранялся ещё большим количеством стражи. Сколь глупо в моих глазах ни поступал сейчас Илай, а его отточенные движения и волевое лицо с горящим целеустремлённым взглядом невольно завораживали: навыки и знания, сделавшие этого человека командиром одной из опаснейших полицейских служб, поражали и развеивали немногие зародившиеся сомнения в необдуманности таких действий. Казалось, он давно ждал такого исхода и спланировал всё заранее. Но тогда почему?..       Впрочем, развить эту смутную логическую цепочку мне помешал пронзительный вскрик. Краткий и быстро перешедший в горловой хрип. Ловко вскочивший на трибуну и перемахнувший прямо через голову пригнувшегося в испуге Эркеля Илай, почти достигший заветного выхода, вдруг замер и слабо дёрнулся всем телом. А в следующее мгновение осел на колени и медленно завалился набок, открывая взор на неизвестного. Чьё лицо, склонённое к поверженному, предательски сокрыли упавшие на лоб отросшие взъерошенные волосы.       — Надеюсь, суд расценит это как необходимую оборону, — негромко, но разборчиво проговорил отрешённым тоном неизвестный.       И надобность в лице тут же отпала — я сразу вспомнила этот голос, с чьим обладателем я успела пообщаться вдоволь за последнее время. Кто ради меня однажды рискнул собственной жизнью.       — Торин…       Не знаю, с печалью ли прошептала я его имя или с облегчением. Случившееся отказывалось укладываться в голове, и я терялась, как должно выразить те немногие и крайне противоречивые чувства. Брат пошёл на брата ради блага остальной семьи. Прямо как в дурной притче, вдруг обернувшейся горькой былью.

***

      — Леди Сириен? Не помешал?       — А?       До моего туманного разума не сразу дошло, что в дверь кто-то постучал. Но когда подняла голову — посетитель уже выжидающе глядел на меня из проёма.       — Д-да, проходи, Хайз, — сообразила я наконец дать отмашку, пока расторопно прибирала заваленный кипами бумаг и книг отцовский стол. — Что-нибудь случилось?       — Нет, всё тихо, — поклонившись, заговорил адъютант, затворяя за собой дверь. — В ваше отсутствие происшествий не было. Кухарка известила, что мясо скоро закончится, понадобятся средства для похода на рынок…       — То, что Мари готовит на всех нас, не делает её «кухаркой». Не относись к ней как к прислуге. И да, не обязательно каждый раз ждать персонального приглашения сесть.       — Виноват, исправлюсь, — искренне склонил он голову и только затем, опомнившись, взял себе стул. — Также по вашему приказу…       — Вы не мои подчинённые, Хайз, чтобы я вам приказывала. Не все из вас.       — Как вам угодно. По вашей «просьбе» была проведена воспитательная беседа. Конфликт можно считать исчерпанным.       — Воспитательная беседа? — не сразу поняла я, и без того нагруженная множеством мыслей.       — Дети. Беспризорник Шен и послушница Нирра, — прочитав мой озадаченный взгляд, пояснил он. — Как я понял, вы застали их за непотребным деянием и велели… попросили их сообщить об этом.       «Это ж когда было-то?.. — невольно задумалась я. — Уже и забылось совсем… Всё-таки не стали утаивать. Хоть здесь моё слово что-то да значит».       — С обоими поговорили старшие из близкого круга ещё позавчера, оба осознали и впредь будут воздерживаться от такого поведения. Вам хотели доложиться сразу, но вы были серьёзно заняты подготовкой к суду. Если вас это так заботит, Райли обещал присмотреть за беспризорниками, а Эрвин за адъютантскими послушниками. Первый и так за всеми приглядывал, поэтому его опыту можно доверять. Второму из-за травмы всё равно тяжело нести дежурство, да и с Ниррой он довольно быстро нашёл общий язык, думаю, справится.       — Не то чтобы «заботит», просто… Нет, я не против их близости, если это искренние и осознанные чувства, а не… ну…       — Блуд.       — Да, — нехотя согласилась я, бросив попытки подобрать более пристойное слово. — Юношеский возраст самый тяжёлый: ты хочешь постичь многое, но знаешь ещё так мало, и без фигуры для подражания, что не только направит по пути, но и поддержит, когда ты оступишься, довольно тяжело осознавать свои действия… — На миг задумавшись, я невольно добавила шёпотом. — Мне ли не знать.       — Понимаю, — строго и бесстрастно, как обычно, проговорил Хайз. — Но, боюсь, помощь мы тут оказать не сможем: нас учили лишь тому, что нам необходимо для исполнения долга, и поддерживать кого-то, а уж тем паче направлять, мы скорей всего не в состоянии. Говоря откровенно, госпожа, вы сами в некотором роде стали для нас такой фигурой. Вы, сестра Шарин, брат Илай… Брат Торин, кажется, тоже имеет успехи на этом поприще…       Дальнейшие его слова утонули в бурлящем потоке мыслей и чувств. Шарин. Илай. Как же всё так обернулось? Виски болезненно сжались от резонирующего в ушах некогда отчаянного вскрика Рюки, что также посетила заседание, а когда всё произошло — с причитанием и плачем обнимала бездыханного и на удивление спокойного с ещё розовевшим лицом Илая. А к воплю тут же примешался щелчок кандалов, в коих скоро заключили так и не пошевелившуюся, морально уничтоженную Шарин. Случившее обрушилось на меня с такой силой, что по сию пору, когда разбирательство было решено всё-таки отложить и я смогла вернуться домой в сопровождении единственного оставшегося компаньона, разум отказывался воспринимать вмиг перевернувшуюся реальность. Я оказалась в кошмарном сне, из которого не вырваться.       — …Госпожа?       — А?       Мельком я успела заметить в неловкости отпрянувшую от меня руку, а затем взгляд уцепился за рукав, ткань коего была слегка примята. Неужели я выгляжу настолько жалко, что даже адъютант забеспокоился и проявил некую заботу?.. Или же он хотел проверить мой пульс? Это смотрелось ещё хуже.       — Я в порядке, — грузно выдохнула и подобралась.       — Осмелюсь предположить, ваши переживания связаны с прошедшим судом. Я могу поинтересоваться подробностями?       — Говори прямо, Хайз, у меня нет желания играть в эти игры. Ты же спрашиваешь, почему со мной не вернулись Шарин и Илай, верно?       — Их отсутствие тяжело не заметить в свете последних событий, — кивнул он.       — Эти же события и стали спусковым механизмом арбалета, что весьма некстати выпустил в нас целую пачку стрел…       — Болтов, госпожа… — И отметив мой недовольный взгляд, тут же потупился. — Виноват, неуместное замечание.       — Забудь. Если уж кто и должен чувствовать себя виноватым, так это я.       — Вы имели неосторожность огласить что-то их порочащее?       — Нет. Я вообще не имела возможности хоть что-то сказать или предпринять. Но я была в ответе за них… И то, что произошло… На их совести немало прегрешений, но они явно не заслужили такого исхода. Я крупно облажалась.       — Их заключили под стражу?       — Шарин… А Илай… он…       — Я вас понял, — тихо проговорил он, скорей всего уловив сорвавшийся с дрожащих губ краткий всхлип. Сил уже не доставало держать рвущиеся наружу эмоции. — Но хочу заметить, что раз вам позволили уйти, значит их… её дело собираются рассматривать в индивидуальном порядке. Или же суд не увидел вашей личной причастности к их преступлениям.       — Не думаю, что Эркелю в удовольствие вести дополнительный процесс. Его лицо, когда он вынужденно объявил отложение уже текущего дела, красноречиво говорило о его «желании» возиться с нами. Ему наверняка будет только в радость отправить всех нас гнить в темнице, тогда уже он сможет на законных основаниях сформировать новый совет, не в пример более лояльный короне в целом и ему в частности. И мы ему только упростили задачу.       — И вы не знаете, что ещё можно предпринять? Неужели нет возможности оправдать или хотя бы смягчить предполагаемое наказание?       — Одна определённо есть. Но мне это совсем не нравится, а иных вариантов, как ни стараюсь, в упор не вижу.       — Как говорил наш наставник: на безрыбье и водоросли деликатес, — криво и натужно улыбнулся Хайз. — О чём именно речь?       Неопределённо качнув головой, я глубоко вздохнула и нехотя проговорила:       — Божественный суд.       — Практика со времён древних? — не сдержал удивления адъютант. — Она до сих пор применяется?       — Формально нет. Но если верить нашему правозащитнику, из первичного положения о судопроизводстве его пока не вычеркнули, а значит фактически можно затребовать разрешение спора таким вот путём…       — Смертельная битва один на один. В итоге победителя провозглашают правым как избранного богами.       — Не самый цивилизованный способ, правда? — невесело усмехнулась я. — Убьют нас или мы — исход в любом случае оставит нас в неприглядном свете. Но как ещё заметил мой правозащитник, это единственный способ выйти «сухими»: божественный суд подразумевает полное очищение перед законом — это положение также не изменилось.       — Тогда в чём проблема? Какая разница, в каком виде вы предстанете в глазах общественности? Разве результат не первостепенен?       — Не знаю, — я обессиленно уткнулась лицом в сложенные на столе руки. — Я уже ничего не знаю.       — Лучше подумайте над тем, от чьей победы выигрывает большинство. Пусть вы замараете руки. Но я вижу, как вам не безразличен этот город и его жители. Ваше стремление достичь справедливости вдохновляет. Но её невозможно добиться везде и всегда. Если благополучие людей требует от вас непривлекательных или даже постыдных мер — вы, как достойный лидер… достойный человек, должны прежде всего поступить правильно. В бездну цивилизованность, если ради неё требуется принести в жертву человечность.       — Мне бы твою простоту мышления…       — Простота порой несёт в себе куда больше смысла, чем нагромождение бессмысленного, госпожа. Думаю, это относится и к справедливости. Не всегда следует идти долгой мощёной дорогой лишь оттого, что она выглядит приличней землистой тропинки. Перед вами расстелился прямой и короткий путь к желаемой цели. Просто пройдите по нему. Даже если вокруг будет витать неприятный запах или назойливые насекомые — от первого можно отмыться, а от вторых отмахнуться. Вы ведь поверили в нас, что мы сможем измениться, найти себя в иных, куда более благих делах. Теперь настал черёд всем нам верить в вас. Даже если весь город будет осуждать вас — в наших глазах вы всегда будете героиней, не испугавшейся запачкать руки во имя чего-то великого. Справедливого. Вы скорей окажетесь падшей, если остановитесь, когда идти осталось всего ничего. Хотите остаться чистенькой неудачницей или запачканной победительницей? Иного не дано.       — Довольно… грубая попытка меня ободрить, — только и пробормотала я, унимая разгулявшееся в груди сердце.       — Я не ваш подчинённый, госпожа, чтобы стараться вас ободрить. Всего лишь сказал то, что думаю. И напомнил, чего люди от вас действительно ждут.       На сей раз Хайз покинул комнату без моего дозволения: по завершению речи половицы тут же скрипнули под весом распрямившегося тела, затем дверные петли, а с лёгким хлопком его присутствие и вовсе стёрлось, будто никого здесь и не было. Остался лишь горьковатый осадок, что меня наглым образом отчитали, как несмышлёное дитя. Но это не вызывало раздражения или огорчения. В какой-то мере я это заслужила. Запачкать руки, значит? Может, он и прав — здесь я думала преимущественно о себе, а не о других. Меня заботило больше то, как я смотрюсь, а не кем являюсь. Как мои действия воспринимают другие, а не то, что эти действия в себе несут. Я знаю, чего хочу. И я знаю… или хотя бы имею представление, как это воплотить в жизнь. Осталась всего одна незначительная помеха на моём пути. Хватит этих розовых соплей о несбыточном, до безумия идеализированном мире. Невозможно приготовить яйца, не разбив их. Высшая справедливость требует крови? Тогда я пролью её. Столько, сколько потребуется. Если цивилизованные законы не хотят мне помочь принести людям благо — тем хуже и для закона, и для цивилизации.