Мы станем богами этого мира…
— …рёнка? Что с тобой, сестрёнка?! Что? Крик? Такой далёкий, словно нас разделяют ярды земли. Что случилось? Почему Сая взбудоражена?.. И почему я вся дрожу? Что… это было? — Ты чего? Однако пришедшее вскоре некоторое понимание — но не то, что повергло меня в этот странный ступор, оно так и осталось загадкой для саднящего в черепушке разума — вырвало из меня сухой смешок, а после губы и вовсе расплылись в счастливой улыбке. Из-за чего последовал новый вопрос озабоченно вцепившейся в мою руку Саи. — Давненько уж ты меня так не называла, — с долькой радости я погладила её свободной от хватки рукой. — Подумать только, как мне недоставало такой мелочи. — Ты… — Неожиданно её глаза заблестели, а по щеке скатилась слезинка. — Какая же ты дура, сестрёнка! Ты чуть не свалилась, став бледной, как смерть! А теперь, как ни в чём не бывало, улыбаешься?! Ты меня пугаешь! — Прости, просто нашло что-то. Не бери в голову, я в порядке, — как можно мягче произнесла я. — Ничего не в порядке! Ты… Она вдруг осеклась на полуслове и притихла. Затем украдкой покосилась куда-то в сторону. Проследив её дрогший взгляд… — Что?.. Расстояние до дома не назвать большим, однако возвышающаяся на вершине крыши сгорбленная фигура отсюда проглядывалась смутно, словно укрытая непроглядным, загадочным образом не рассеиваемым светом полной луны покровом теней. Но даже так я отчего-то знала, кто таится в нём. Не видя глазом, но чувствуя душой. — Ты всё больше походишь на него, — наконец отмерев, испуганно прошептала малышка, не сводя глаз с визитёра. — На того, кем он стал. — Кем… он стал? Мой голос невольно дрогнул, поддаваясь её мрачному настроению. — Я заметила перемены в его характере ещё в ночь нашего воссоединения. Не могу объяснить, но… Он стал другим. И ты тоже… становишься другой. — Сая… — Я люблю тебя, сестрёнка. Тебя и братика Иллиана. Но в нём ощущается какая-то тьма. Куда сильнее, чем раньше. И я боюсь, что, если дам волю чувствам, — она поглотит меня так же, как и его. — Не нужно бояться. Я не позволю… — Ты уже позволила. Твой взгляд… Временами он точь-в-точь походит на его. Ты позволила его тьме проникнуть в свою душу. И скоро… ты… ты… — Нет, Сая, пос… Но малышка, так и не договорив, выскользнула из моих объятий и, роняя неуёмные слёзы, проворно спрыгнула на ветвь пониже. Затем на следующую. И не успела я опомниться, как она уже мягко приземлилась на землю и шустро побежала к поместью, не иначе как желая скрыться за надёжными стенами. Не ясно только, от кого именно. Так жаждать вырваться из кошмарного сна… лишь затем, чтобы испытать похожее наяву. Слишком злая ирония. Жаль, я так до конца и не поняла, что именно подразумевала Сая под «тьмой». Я никогда не рассказывала ей ни о печати, ни о таившейся внутри Иллиана пустой. И вряд ли прознавшие об этом адъютанты стали бы распространяться в присутствии детей. Энергетическая чувствительность эльфов и впрямь необычайна. Впрочем, в одном она права. Иллиан, желает он того или нет, каким-то образом влияет на меня. Сперва словами. Затем вторгаясь в мои сны. Что всё это значит?.. Нет, важнее будет спросить: что он задумал?***
— Я объявляю продолжение прерванного, ввиду непредвиденных обстоятельств, судебного заседания! — громко провозгласил занявший положенное место за центральной трибуной лорд Эркель, затем обратился в мою сторону. — Представитель истицы, если вам есть, чем прокомментировать вчерашнее происшествие в зале суда, или остались ещё не оглашённые доводы… — Впредь я, леди Сириен Ванберг, сама желаю отвечать за себя, ваша честь. С трудом унимая возникшую в руках дрожь, я с подчёркнуто прямой осанкой выступила вперёд и вцепилась пальцами в трибуну вместо хранившего молчание Франко. Он великолепно отстоял мои интересы, но далее, боюсь, ответ держать придётся мне, раз уж я решилась на столь отчаянный шаг. К счастью, сопровождавший меня теперь в гордом одиночестве Иллиан также скромно выжидал позади, никак себя не проявив. И чудно — его «помощь» частенько оборачивалась для меня крупными неприятностями. — Да будет так, — спустя недолгое глубокомысленное затишье, с пробудившимся вдруг любопытством произнёс Эркель. — Итак, вы желаете сделать заявление по случившемуся? — Да… Начала было я, но тут же вынужденно сглотнула от возникшей в горле сухой щекотки. Нашла время нервничать. Соберись. Ты обязана принять этот бой с высоко поднятой грудью. — Мне нечем оспорить выдвинутые обвинения в отношении бывшего прецептора Илая. Впрочем, в связи с его скоропостижной кончиной, в этом уже нет никакой надобности. Хочу лишь заметить, что вплоть до воцарения в середине Имаки народного восстания… — Восстания, леди Сириен? — с хитрой ухмылкой перебил меня лорд Уоррен. — Какое смелое наименование для вооружённого мятежа… — Ради всего святого, заткнитесь уже, — не сдержавшись, грубо бросила я. — Вам дадут слово высказаться. Дайте мне закончить. Лорд Уоррен сверкнул недовольным взором, а я, глубоко вдохнув, продолжила вещать прежним уверенным тоном: — Восстание, мятеж, буча — называйте как хотите. Неизменным остаётся то, что против совета выступили простые горожане, ведомые праведным гневом и жаждой справедливости. Пусть и при поддержке меня и, как позволил себе выразиться достопочтенный лорд Уоррен, «банды» Шарин. В коей, впрочем, почему-то состояли преимущественно местные работяги и некоторые из отставных стражей, а не наёмники с преступниками. Но я не буду требовать разъяснений у стороны защиты по этому незначительному поводу. Лучше обращу внимание суда на то, что я и знать не знала о погибшем, мы впервые столкнулись уже в поместье Кингсли, в ночь восстания. Его связь со мной, если таковая и есть, весьма опосредована. И я не имею никакого отношения к его преступлениям. Как и Шарин Лакрон, чья реакция на откровения бывшего ученика была под стать всеобщей. На наших с ней плечах лежит немало вины, признаю. Мы поступались некоторыми законами и даже моралью. И возможно, наши благие цели тому являются слабым оправданием. В таком случае я готова ответить за каждый из грехов. Но не перед господами из совета, чьи руки окропляет не меньшая кровь. И даже не перед короной, кому и дела не было до нашего города, терзаемого нечестивыми и алчными мерзавцами. Я служу не вам, а простым людям, ради кого мы и приносили все эти жертвы. Они мне истинные судьи. — Вам следует быть поизбирательней в речах, леди Сириен, — в мгновение подобрался и с довольным, сделавшимся на манер хищной змеи, лицом протянул лорд Эркель. — Я могу расценивать это и как признание вины по выдвинутым оппонентами доводам, и вдобавок как неуважение к королевскому суду. — Расценивайте как угодно, ваша честь. При всех моих неприязни и в какой-то мере осуждении по отношению к Илаю, в одном я не могу с ним не согласиться: это воистину какой-то фарс. За всеми нами лежат грехи, от малых до великих. И все эти прения — не более чем состязание, кто искусней сумеет скрыть или оправдать свои прегрешения. Мне надоело врать, как всем вокруг, так и самой себе. Я наделала много ошибок — таков удел всех людей. Но есть ощутимая разница между мной и всеми вами: я их делала на пути к построению светлого и справедливого будущего для всех без исключения, а не лишь для малой группки избранных не пойми кем и по какому праву, эгоистичных, циничных, самовлюблённых… — Вы сказали достаточно, истица, — твёрдо перебил меня Эркель. — Суд принял вашу позицию. — Затем он обратил взор на опешившего с моих откровений Уоррена. — Защита, у вас есть, что добавить, прежде чем я удалюсь на составление вердикта? — Ничего, ваша честь, — приободрился старик, явно оставшись довольным моим, как ему казалось, слабодушием. — Коли леди Сириен нечем опровергнуть мой последний довод, я отдаю право решать нашу судьбу королевскому суду. — Рано радуетесь, лорд Уоррен, — тихо процедила я. После чего подняла глаза на забитый горожанами зал и громогласно заявила: — Я требую разрешение спора через божественный суд! Как и ожидалось, несведущие в законах горожане лишь недоумённо зашептались, явно не понимая смысла, заложенного в мои слова. А вот господа из совета и судья тут же вытянулись в лицах и дружно задавили меня укоризненными взглядами. — Вы избрали не лучшее время для острот, леди Сириен, — первым опомнился лорд Эркель, заговорив снисходительным тоном. — По мне видно, чтобы я шутила? Как потомок древнего народа, я взываю к первозданным законам! А именно к эдикту Канто, который гласит: «В случаях затруднительного установления истины, ввиду равноценности установленных и опровергнутых обвинений, а также особо значимых, посягающих на старые и новые устои общественных процессов, участники в праве отдать свои судьбы в руки богов и решить разногласия справедливым и честным поединком. Стороны вправе как самостоятельно отстоять свою правоту, так и выдвинуть своего представителя…» — Я осведомлён об этом законе, леди Сириен, — едва сдерживаясь, с напускным радушием отрезал Эркель. — Но вы искренне полагаете, что древние и откровенно устаревшие обычаи могут стоять выше нынешнего законодательства? — Как мне намедни разъяснили, в новейших королевских эдиктах нигде нет упоминания об отмене старых, а значит они более чем правомерны и, соответственно, значимы. Если желаете, можем обратиться к коллегии правозащитников и запросить вычитку свода законов Лендейля… ваша честь. От его негодующего взгляда я невольно расплылась в скромной, но бескрайне довольной улыбке. По сему видно, что Эркель не сомневался в моей правоте, однако до последнего не верил в мою решимость прибегнуть к столь неприглядному и в коей-то мере возмутительному шагу. И я не могла не разделять его мнение — сама не в восторге. Но мне не оставили иного выхода. Я не могла позволить совету выйти сухими из воды. Цена более не имела значения. — Это сущий вздор! — заголосил наконец осмысливший происходящее лорд Уоррен, казалось, напрочь утратив самообладание. — Чтобы доблестные и благочестивые дворяне решали конфликты столь варварским нецивилизованным образом?! — О, так теперь вы вспомнили о нравственности и чести? — надменно вздёрнула я нос, проявляя бесстрашие и неподдельную силу. — Что-то вы о них не больно-то и пеклись, когда отдали приказ на разорение моего дома и убийства моей семьи вместе со всеми невинными его обитателями… — Беспочвенная клевета! Нет никаких доказательств нашей к тому причастности! — Да-да, уже слышала, во всём виноват ныне покойный Лоуренс Кингсли. Он единолично властвовал в регионе и решал судьбы каждого, включая вас, таких беспомощных и безропотных, кто лишь может важно надувать щёки и наживаться на чужом горе. — Да что ты о себе возомнила?! Ты, ничего не смыслящая и наглая соплячка! — А кто вы сами есть?! Кучка напыщенных расхлябанных стариков, кто даже собственный зад боится подтереть без отмашки более смелого и решительного!.. — Молчать! Разгоревшуюся было эмоциональную перепалку оборвал громкий вскрик с последующим звучным хлопком по трибуне. Что я, что лорд Уоррен, оба, тяжело дыша через раздувающиеся от злости ноздри, обратили смиренные взоры на строгое, с едва заметно подёргивающимися нахмуренными бровями, и даже суровое лицо Эркеля. — Не благородные дворяне, а какой-то уличный сброд… — Однако тот запоздало припомнил о присутствующем в зале простом люде и откашлялся, заминая собственное неудобное замечание. — Превосходно. Если истица желает — королевский суд рассмотрит ходатайство о проведении божественного суда. — Что?! — взревел кто-то из подсудимых за спиной Уоррена. — А наше мнение не учитывается?! А если мы против?! — Как и ожидалось, все разговоры о чести и доблести сходят на нет пред лицом страха за свою дражайшую шкуру, — довольно протянула я нарочито негромким тоном, но так, чтобы меня услышали те, кому эти слова адресованы. И тотчас посланные в мою сторону многочисленные разъярённые взоры лишь прибавили мне уверенности в собственном превосходстве. — Суд тщательно пересмотрит все предоставленные материалы и решит, удовлетворяют ли все нюансы дела выше названному эдикту Канто, — попытался заверить тех малость смягчившийся лорд Эркель. Однако тут же добавил. — Но как только эдикт вступит в силу, любая из сторон, кто не сможет своевременно найти бойца или вовсе откажется от поединка, незамедлительно будет признана виновной по всем приведённым доводам, как уже доказанным судом, так и оспоренным. Имейте это в виду. Вы все. Устало вздохнув, он холодным тоном объявил: — Ожидайте решения суда. Заседание окончено.***
— Ты как, хозяйка? — подозрительно заботливо поинтересовался Иллиан, оставшийся сторожить возле угла, пока меня нещадно рвало в удачно подвернувшемся переулке. — За… заткнись! — рявкнула я в мимолётный промежуток между потерей завтрака и одышкой. — Т-только… не смотри… Погрешить на свежесть продуктов или скверные навыки Мари при всём желании не выходило. Стресс, не иначе. Совру, если скажу, что вышла из зала университета в абсолютном спокойствии и безмятежности. До последнего не верилось, что моя авантюра сработает. И правда, в глазах знатного люда я наверняка предстала не иначе как опустившейся на социальное дно смутьянкой. Но в этом ли только дело? Невзирая на уверенность в собственных силах, меня тем не менее пробирал страх. Я и до сего успела не раз взглянуть в глаза смерти. И скорей всего уже успела причинить её кому-то в ходе противостояния. Не знаю, тогда я была ослеплена жаждой во что быто ни стало выжить. Но теперь я собственноручно ввязалась в бой, где умру либо я, либо мой соперник. Да, я могла бы выставить вместо себя кого-нибудь другого. Но позволит ли мне гордость? Вопрос риторический. Это моя битва. Мой долг. Я не переложу свою ответственность на чужие плечи. Уж точно не на Иллиана, кого я обязана уберечь от использования своей силы, дабы не позволить Наги вырваться наружу. А использовать совсем юных адъютантов, большинство из которых даже не закончили своё обучение, мне совесть не позволит. Я защищу их. Каждого в этом городе. Иначе какая из меня дворянка? Лёгшее на меня бремя к тому же болезненно давило на сердце ещё по одному поводу. Шарин. Не знаю, что ей собираются предъявить и уж тем паче в чём она истинно повинна. Но меня не отпускала та искренность, с которой она говорила об Илае. О своих учениках. Об адъютантах как таковых. Пусть ей не так важны все прочие люди… Я даже не уверена, важны ли они в действительности для меня или выступают лишь оправданием для моих эгоистичных целей, для потехи собственного самолюбия или?.. Ах, что толку об этом думать. В любом случае и моя, и её миссии ещё не окончены. Ей предстоит много работы. А посему я обязана высвободить её. Смерть не является искуплением грехов — тут я полностью разделяю слова Иллиана. Искупление лежит через долгий и упорный труд. Нет, так просто она не отделается. Никто из нас. Мы все ответим за свои грехи, когда настанет наш час. Но не сим юби. И даже не в этой якуме! — Что?! Ничего не соображая, грубо отмахнулась я, едва почувствовав лёгкое касание на своём плече. Меня почему-то пробрал озноб лишь от малейшего контакта с ним. А никто иной, кроме Иллиана, не посмел бы сейчас ко мне приблизиться. Я со стороны, наверное, походила на ощетинившегося дикого зверька. — Ты переутомилась, Сири, — ровным тоном проговорил он с невозмутимым лицом. — Давай я понесу тебя. Хотя бы немного, но передохни и утихомирь разыгравшиеся нервы. — И когда ты успел заделаться моей нянькой? — то ли с раздражением, то ли с колючей издёвкой спросила я. Сама не разобралась, что испытывала в сей миг. — Я твой друг, — прозвучал твёрдый ответ без всякой запинки. — И если не мне заботиться о твоём самочувствии, то кому ещё? Ну же, доверься мне. Ты сама так говорила, разве нет? Этим простым замечанием он обезоружил меня окончательно. И правда, я так говорила. Но мои чувства давали понять, что это наглая ложь. Я не доверяла ему. Более того — опасалась его. Простое сближение с ним уже терзало и без того взволнованное сердце, а уж одна мысль позволить ему водрузить себя на спину и того разбивала. Справедливо ли это? Давал ли он повода для такой реакции? Всё меня тревожащее — не более чем дурацкие сны. Кои могли быть лишь плодом моей разыгравшейся фантазии в связи с давящей совестью. У меня нет оснований попрекать его за то, о чём он мог и не ведать. Выглядит сущей глупостью и невежеством. — Я и правда не выспалась, — поникшим голосом вымолвила я, утерев рот рукавом. П-проклятье, я уже настолько отвыкла от дворянской жизни, что напрочь позабыла о существовании платков. До чего вульгарно. — Ладно, если не в тягость — подвези, будь добр. — «Ты» и «в тягость» — вещи несовместимы, — с насмешкой, пусть и безобидной, протянул Иллиан и опустился на одно колено. — Прошу на борт. — Сама любезность. Со вздохом я оседлала его плечи, и мы неспешно двинулись вниз по улице. Возникшая было неловкость сразу же отступила, едва мне стоило припомнить недавнюю аналогичную «поездку», когда мы продирались сквозь толпу в поисках старой любовницы отца… или когда я обессилила, намереваясь надрать кое-кому его бессовестный зад. И малейшая просочившаяся мысль об этом — о любовнице, не о заде — тут же мною нещадно растопталась: всё ещё неприятно думать об этом, даже если я смирилась с наличием «альтернативной» семьи. Более того — пообещала оказывать поддержку в случае надобности. От своих слов я не отказываюсь, но… Сейчас просто не время забивать этим голову. С ними всё в порядке — и это главное. — Чего угрюмая такая, мастер? — вдруг обратился ко мне Иллиан. И опять это дурацкое словечко, чтоб его… — Неужто боишься предстоящего боя? — Ничего я не боюсь, — с очевидным лукавством насупилась я. Естественно, мне боязно. А кому не будет в такой ситуации? Но произносить это вслух явно лишнее. Лучше бы приободрил, идиот. — Зато ты у нас, погляжу, чрезмерно задорный последнее время. — А чего мне не быть задорным? — усмехнулся он. — Пока всё складывается относительно удачно. — Удачно?! Шарин бросили в темницу, а Илай!.. Тебе совсем нет дела ни до кого, кроме себя?! — я попросту выпала в осадок. — До мёртвых уж точно. К тому же дуракам всегда была одна дорога, — цинично и как-то буднично протянул Иллиан. — Да как у тебя язык поворачивается?! Знаю, вы друг друга недолюбливали. И тем не менее он не заслужил такой участи! Никто из них! — Если бы всем воздавалось по их заслугам — мир определённо не был бы таким говном, хозяйка. Брань и причитания ничего не изменят. Проще смириться и двигаться дальше. Забота и переживания требуются живым. И то лишь достойным. — Б-боги, какой же ты… Однако не то что вслух — даже в мыслях проговаривать это было невыносимо. На душе стало так… мерзко. Вернее, пуще прежнего. Вот бы и мне так уметь абстрагироваться от всего, как этот тип. Но это путь в никуда. Без сострадания и добродетелей ты попросту перестанешь быть человеком в его возвышенном понимании. Лишь низменным животным, только и могущим, что жрать да плодиться. И таким ты хочешь быть, да, Иллиан?.. — Не сворачивай, — опомнившись, хлопнула я по плечам своего «ишака», перешедшего было на дорогу из торгового квартала в холм. — Двигай в «Закуток Сэтору». — И что мы там забыли? — подивился тот, скосив на меня единственный живой глаз из-за плеча. — Хочу навестить Рюку. — На кой? — Дорогой ей человек умер, Иллиан. Сам сказал, что забота нужна живым. Мы должны её хоть как-то поддержать… Раз уж в случившемся есть и наша вина. — Ты опять себя излишне накручиваешь, — сухо покачал он головой, тем не менее послушно вернувшись на главную улицу. Так уж и излишне? Ты сам мне поведал об их взаимоотношениях, когда я, вышедшая из зала на онемевших ногах, попыталась заговорить с Рюкой, но та лишь гневно отмахнулась и поспешила за стражниками, волочившими замотанное в подвернувшееся под руку тряпьё тело. Вот уж не подумала, что мир настолько тесен. И что об их связи знали, кажется, все, кроме меня. Возлюбленный детства… Разлучённые судьбой… и едва встретившиеся в моём поместье — тут же разлучённые одни верным ударом кинжала. Будто это не жизнь, а драматический спектакль. Вот только чувства отнюдь не поддельные. И меня поражает твоё хладнокровие, с которым ты так отзываешься о своей первой пассии, которую ты так или иначе любил, хоть и не подаёшь вида. Я чувствую это. Тебе меня не обмануть. Как ты можешь радоваться, когда твоя первая, судя по всему, любовь так страдает? Мне этого не понять. Я бы ни за что не пожелала такой участи Кирби, даже отвергни он меня. Думаю, как и он не обрадовался бы, погибни мой сторонний возлюбленный. Иллиан… я не верю, что ты настолько жесток… — Приехали. Погружённая в думы, я с удивлением отметила, что мы уже стояли напротив знакомого постоялого двора. К-как быстро… — Ладно, думаю, тебе лучше спустить меня наземь, — со вздохом пробормотала я. Иллиан не стал спорить и услужливо присел, позволив мне соскользнуть с его спины. И правда, что обо мне подумают люди, заявись я на порог верхом на слуге? Нет, чужое мнение меня уже слабо волнует. Просто мне самой от этого неуютно. Я не могу выказать слабость. Только не в такой момент. Чего я больше всего и остерегалась. Стоило мне толкнуть внутрь родимые двустворчатые дверцы, как немногие обитатели таверны обратили ко мне поначалу скупые, но постепенно ширящиеся взоры. Всё было куда проще, когда я представала для всех простолюдинкой, это уж точно. — Господин Боурин, приветствую вас, — улыбчиво проронила я, приблизившись к стойке, на которую скучающе облокачивался мускулистый, невзирая на преклонный возраст, мужчина: хозяин заведения. — Какой я вам «господин», леди Сириен? — неожиданно мягко, хоть и с привычно суровым взглядом исподлобья, отозвался мужчина. — Какими судьбами в нашу помойку? — Не скромничайте, ваш постоялый двор мне до сих пор вспоминается с теплотой. Здесь я провела воистину самые светлые из юби, — душевно, ничуть не лукавя, произнесла я, присаживаясь на свободный табурет. Впрочем, когда по соседству плюхнулся Иллиан, я отметила брошенный в его сторону, на миг сделавшийся суровым, взгляд хозяина. Но благоразумно предпочла оставить это на потом. — Рад это слышать, — с каким-то неопределённым вздохом произнёс мужчина. — Но, полагаю, вы здесь не за моей выпивкой или кушаньем. — В какой-то мере и за этим, если можно так выразиться. Не знаю, осведомлены ли вы о том, что произошло на вчерашнем судебном заседании… — Мне достаточно того, что моя Эрюкай’я вернулась вся в слезах и не хотела ни о чём говорить. Со вчерашнего дня она так ни разу и не показалась из комнаты, отказавшись что-либо есть. От его строгих слов моё сердце болезненно сжалось. Как и предполагала — случившееся её попросту разбило. Не знаю, могу ли я тут чем-то помочь, но… — Простите, это всё моя вина, — поддавшись чувствам, я смиренно склонила голову, чуть ли не уткнувшись лбом в барную стойку, отчего не то что хозяин — Иллиан издал удивлённый вздох, даже порвавшись ухватить меня за плечо. Но я тут же сбросила его руку, оставшись в прежнем положении. — Это долгая история, но я хочу заверить вас — я всей душой сожалею об этом. И если вы попросите её впустить нас… хотя бы только меня — я приложу все усилия, дабы облегчить её боль. Прошу вас! — Хэнджи меня раздери… — только и выплюнул хозяин сквозь бубнёж под нос. — Слушайте, понятия не имею, что у вас там стряслось, но моя крошка заперлась у себя в комнате и ни с кем не хочет говорить. И даже прикажите вы мне выволочь её силой — я не стану этого делать. Мне ещё не приходилось видеть её настолько подавленной… — Н-нет, что вы, я бы не посмела просить вас о таком, — поспешно запротестовала я, подняв голову и замахав руками. — Но позвольте мне хотя бы поговорить с ней. Пусть даже через дверь. Вы же знаете, она мне тоже не безразлична, я бы ни за что не навредила ей. Нахмурившись, хозяин прикрыл глаза, не иначе как уйдя в глубокие раздумья. Я не смела тревожить его, понуро и молча ожидая решения. — Надеюсь на вашу чистосердечность, — наконец вымолвил он, подняв веки. — Вы знаете, где её комната. Если вам удастся уговорить её хотя бы поесть — я буду безмерно благодарен. — Сделаю всё от себя зависящее, — энергично закивала я, поднимаясь со стула. — Идём, Иллиан. — Не он. Звучный хлопок ладонью по столешнице вогнал меня в ступор. Нависший над стойкой мужчина гневно испепелял взором не моргнувшего и глазом, спокойно сидевшего Иллиана. — Только вы, леди Сириен. При всём уважении к вам, этот у меня с самого начала не вызывал доверия. Он мне не нравится. Я его и близко к моей девочке не подпущу, не когда она в таком состоянии. — Выдохни уже, старик, а то инфаркт словишь раньше положенного, — осклабился мой слуга, методично постукивая пальцами по столешнице. — Ты за меня не беспокойся, малец. Лучше следи за своей мордашкой, от которой ещё хоть что-то осталось. Ведь я это мигом исправлю. — Да что ты? Будет интересно поглядеть… — Иллиан, — встряла я в их разгоревшуюся было перепалку. — Прояви уважение. Если он не желает, чтобы ты встречался с его подопечной — так тому и быть. Я пойду одна. — Больно ты снисходительна, — фыркнул тот, однако послушно отвернулся от хозяина и даже подался прочь, явно намереваясь занять один из пустующих столиков. Лишь напоследок бросив. — Делай что хочешь, жду тебя здесь. Б-боги, умеет же он встревать в неприятности на ровном месте… Благодарно кивнув мужчине напоследок, я поднялась по винтовой лестнице на второй этаж. При виде знакомого коридора меня невольно одолели воспоминания. Даже те постыдные совместные омовения уже казались чем-то приятным, а не возмутительным. Не совру, если скажу, что мне их даже не хватало. — Рюка? — постучала я в самую дальнюю дверь, откуда не единожды выскальзывал даже на моих глазах взлохмаченный и пропотевший Иллиан. — Это я, Сири. Ты не спишь? Как я и боялась, ответа не последовало. Однако по ту сторону я невольно уловила чужеродное присутствие: возбуждённый от моего присутствия эрий, подчиняясь сигналам беспокойного подсознания, буквально прощупывал помещение и отсылал смутную, едва разборчивую, но достоверную информацию — там определённо теплилась какая-то жизнь. Только бы Рюка меня слышала… — Иллиан мне всё рассказал. Прости меня. Если бы я знала… Это моя вина — я позволила ему посетить этот треклятый суд, и даже не подумала, что его смогут так запросто спровоцировать. Мы все последнее время на нервах, да. Но кому-то явно приходилось тяжелее остальных. Я обязана была обеспокоиться его ментальным самочувствием. У меня ведь были подозрения, что они с Шарин в крайне подвешенном состоянии. Не стоило им идти со мной всем вместе. Нужно было оставить кого-то в поместье. Или того обоих. Не знаю, спасла бы я их от тюрьмы — такие обвинения я попросту не предвидела. Но Илай хотя бы мог остаться… Мой поток самобичевания неожиданно прервал слабый толчок в спину: я сама не заметила, как немощно прильнула отяжелевшим телом к двери, и та в какой-то момент отворилась наружу, оборвав речь. — Хватит, — бесстрастным, даже безликим шёпотом проговорила наконец показавшаяся из-за щели девушка, на чьих непокрытых беспорядочно вьющихся волосах поникши лежали звериные мохнатые уши. — Не строй из себя народную мученицу. Ты не в ответе за всех и каждого. Что за нелепица. — П… прости, — не нашлась я с более подходящим ответом. Не знаю, что меня вогнало в ступор сильнее: фатализм, а то и циничность произнесённых слов или застывшее на её лице пугающее безразличие. — Хватит извиняться, — ровным тоном обронила она. И как я запоздало отметила, наши глаза так ни разу и не встретились: её взгляд устремлялся куда-то мимо… если не сквозь меня. Словно та разговаривала с бестелесным духом. — Неподобающее поведение для дворянина. — Да о чём ты только… — возмутилась было я, однако невольно запнулась, побоявшись как-то ранить и без того разбитого человека… зверочеловека, не суть. — Спасибо, что навестила меня. Была рада увидеться, правда. Но сейчас я хочу побыть одна. Это моя боль, тебе незачем переживать её вместе со мной. И ты ни в чём не виновата, брось эти глупости. Илай… он сам выбрал свой путь. Вымолвив последнее с нарастающими нотками горечи, Рюка неспешно затворила дверь, оставив меня в безлюдном коридоре, оцепеневшую, наедине с блуждающими мыслями и оглушительным в тишине биением сердца. «Прости…» — только и повторяла я про себя, бредя прочь и содрогаясь от бессилья. Если бы только существовала техника, искажающее само пространство и время, тогда всех тех ошибок не было бы вовсе. Ни раздоров, ни потрясений… ни смертей.***
— Боги, только не сейчас… — натурально простонала я вслух, о чём, впрочем, тут же пожалела. Но было уже поздно. — И я вас тоже очень рад видеть, леди Сириен, — с привычными хитроумным взглядом и дерзкой улыбкой протянул визитёр, в приветственном жесте приподнимая цветастую широкополую шляпу. Меньше всего при подходе к своему поместью я ожидала столкнуться подле ворот с сеньором Мароном и его свитой. Особенно когда я всю обратную дорогу ехала верхом на Иллиане. Думая, что этот юби уже не может стать хуже, я ещё никогда так не ошибалась. — П-простите, господин Рагхар, я не то имела в виду… Но мои потуги оправдаться быстро прервала его снисходительно поднятая в упреждающем жесте рука: — Не нужно. Я всё понимаю. Уже наслышан о произошедшем вчера… да и сим утром тоже. — К-как? Вас же там не… Ну конечно, запоздало одёрнулась я, ему и не надо — за него всё разведают его так называемые братья и сёстры, кто числятся у него телохранителями. Я и запамятовать успела, с кем связалась. Впрочем, тот и сам охотно решил меня просветить: — Я торговец: владение информацией — моей хлеб. И если я вас не сильно обременю, то хотел бы переговорить о произошедшем. Не беспокойтесь, можете расположиться с комфортом, я не требую от вас пышного приёма. — И не дождётесь, — ответила я не менее раскрепощённым фырком. — Меня всё и вся успело довести до белого коленья, так что на приличия уже сил не осталось. — Прекрасно, когда мы с вами так быстро находим общий язык. С усмешкой он жестом распустил своих людей и проследовал за мной в поместье один. Я не питала иллюзий, что те будут крутиться неподалёку, возможно, даже наблюдать за нами, по возможности, через окна. Но мне было откровенно плевать. Пока что Марон Рагхар единственный человек, кого я в полной мере могла назвать союзником, и до сих пор он не давал ни единого повода в себе усомниться. Дай боги, чтобы так было и впредь. — Присаживайтесь, где вам удобно, — пробормотала я, как только сама оказалась спущенной в мягкое кресло: вопреки начальной мысли, я решила направить Иллиана сразу в отцовский кабинет, дабы не мешать вскоре засобирающимся жильцам обедать — уже сложилась некая традиция организовывать застолье в гостином зале и не мне её рушить. Обратив внимание на застывшего, будто выжидающего что-то подле стола Иллиана, я лениво бросила: — Тебе незачем здесь присутствовать. Можешь отдохнуть или прогуляться, неважно. — Так запросто? Охрана мне уже не полагается? — недоумённо усмехнулся он. — Ты ведь мой друг, так? Вряд ли ты захочешь учинять неприятности для друга, — с вызовом поглядела я на него. — Разумеется. Ответив на мой проникновенный взгляд своим игривым, Иллиан кратко поклонился в несвойственной ему манере и удалился прочь, мягко прикрыв за собой дверь. Так, я уже начинаю жалеть о своём решении… — Я что-то пропустил? — но тут Марон напомнил о себе, деликатно полюбопытствовав, явно намекая на моего слугу. — Дела семейные, не обессудьте, — лаконично произнесла я, пожав плечами и вольготно вытянув ослабшие ноги под столом. — Так, что вас конкретно интересует? — Если позволите, я вновь перейду к неформальному общению, так нам обоим будет удобнее, — улыбнулся он. — Вам… то есть тебе невозможно отказать, — тем же ответила я, окончательно расслабившись. — Прошу. — Тогда, с вашего позволения… И тут его лицо сделалось необычайно строгим, даже гневным из-за хмурящихся бровей. — Сперва объясни мне, во имя Джаррега, что за идиотскую выходку ты устроила в зале сим утром? Ты совсем конченая дура? — Я знала, что ты оценишь, — невзирая на грубые для дворянина оскорбления, я отчего-то осталась довольной такой бурной реакцией. — Я прекрасно освоила всё, чему ты меня успел научить. — Я учил тебя выдерживать провокации и оборачивать слова оппонента в свою пользу, а не устраивать их самой… да ещё такие вульгарные. — Я и обернула плачевно складывающуюся ситуацию в свою пользу, — сухо пожала плечами. — Ты правда думаешь, что я бы не поступила иначе, останься у меня выбор? — Уж не знаю, что теперь и думать, — раздосадовано протянул Марон. — Божественный суд, значит?.. Предположу, ты ещё и самолично планируешь выйти против выдвинутых ими бойцов? — Почему бы и нет? Не только в твоих краях ценят грубую силу. Простой люд так точно. И раз я стремлюсь расположить к себе в первую очередь горожан — им не помешает узреть, на что я готова пойти ради них. Даже если это значит в том числе пролить и собственную кровь. — Уже все наслышаны о твоих магических талантах. Однако не думаешь, что для уравновешивания шансов их бойцов тоже могут чем-нибудь одарить? Недальновидно полагать, что храмовники постигают исключительно целебную магию и у них не припрятана пара трюков в рукаве. — Вот только многие ли осмелятся выступить на стороне, кою большинство презирает и проклинает? Да хоть бы и так — у меня всё-таки и боевой опыт имеется, какой-никакой. А уж знания из самой Цитадели, даже куцые, преобладают над общераспространёнными. Меня какими-то детскими трюками не сломить. — Да что ты говоришь, воительница моя? А чего ж домой возвратилась вся изнеможённая, да ещё не на своих двоих? Неужто по пути с чудищем каким схлестнулась, незаметно пробравшимся в оцеплённый королевским гарнизоном город? — Я… На его самодовольное замечание я смогла ответить лишь потупленным и молчаливым взглядом. П-проклятье, тут он меня подловил. И возразить-то нечем. Нет, в своих силах я всё ещё уверена, как и в опыте. Однако накатившая сим утром… даже не усталость, а какая-то болезненность действительно сулила очевидные проблемы. Вот так «прихватит» в ответственный момент — и я беззащитна. За питанием, что ли, начать следить?.. Или отказаться от спиртного? С последним в любом случае надо прощаться, да. — Что с тобой происходит? — неожиданно серьёзно, без малейшего намёка на издёвку, вопросил Марон. И тут мне уже нашлось, что ответить: — Я просто должна поскорее с этим покончить. Как уже сказала на суде: мне надоел этот фарс. Я хочу заняться настоящим делом, а не лебезить перед королевской знатью и в особенности перед этим чванливым индюком Эркелем. Нервов уже не хватает. Так бы всех и… — Поубивала? — усмехнулся он. — Послала далеко и надолго, — своевременно оправилась я, улыбнувшись. Всё-таки настолько я ещё не ожесточилась… очень надеюсь. — Тут я более чем разделяю твои чувства, — Марон со вздохом вытянулся на стуле, под стать мне. — Заискивать и обхаживать — моя работа, увы. Но порой и впрямь хочется лаконично послать всех этих самовлюблённых, вычурных, не достойных и мой ночной горшок мыть червей… — Можно подумать, вам чужды самовлюблённость и вычурность, — улучила я момент для ответной колкости. — Исключительно в рамках своих подлинных заслуг и личностных качеств, — непринуждённо, будто бы не порываясь бахвалиться, а лишь констатируя сухой факт, подметил он. — Как уже имел удовольствие обмолвиться, каждый родовитый кельигварец сам возвышает своё имя, а не оно возвышает его. Хочешь узнать, с чего начинает свой путь любой дворянин Кель-Игвара? Едва я и мои братья с сёстрами окрепли достаточно, чтобы хоть как-то о себе позаботиться, родной отец выставил нас вон, позволив каждому забрать лишь то, что мы успели «заслужить». Кто-то проявил себя в охоте и ему вручили лук со стрелами. Кто-то развил талант фехтовальщика и ему достался меч. Кто-то тяготел к финансам и ему перепал мешочек монет. Ну а кто-то лишь развлекался и закономерно получил худой мешок с горстью сухарей и бурдюком воды. И поминая суровые наставления родича, мы даже не думали объединяться, сразу разойдясь каждый своей дорогой. Одни встретили бесславную смерть в диких степях или на улицах трущоб, как братья Амир и Закар с сёстрами Идис и Кифая. Другие же пополнили ряды преступников, как брат Хамалл, или бордельной обслуги, как сестра Рашайль. Третьи нашли себе место, но достойное лишь простолюдинов, вроде ремесленничества, крестьянства или низших рядов армии… — Во имя пятерых, сколько же детей было у твоего отца? — невольно перебила я, округлив глаза. — Скажем так, всех нас прокормить и одеть выходило в кругленькую сумму, — усмехнулся тот. Однако тут же оправился и ровным тоном продолжил. — Ну а тех, кто ухватили судьбу за верблюжьи яйца и чего-то достигли в этой жизни, и того единицы. Тех, кого отец мог хотя бы на порог пустить без пренебрежения, не то что позволить вернуть своё фамильное имя. Таковыми оказались лишь я — сколотивший небольшое состояние торговец; брат Галиб — уже готовившийся стать вассалом иногороднего лорда, командующий армией в сотню сабель; и сестра Маяда… Впрочем, та удачно охмурила уже состоявшегося дворянина и осталась под его опекой, не сильно заботясь о фамильной гордости или отцовском мнении. Потому, собственно, у меня больше «названных» братьев и сестёр, нежели родных. Кровь — ничто. Личные заслуги — всё. — Как по мне, вот что истинное варварство, несравнимое даже с божественным судом, — проговорила я в смешанных чувствах, когда тот наконец умолк. — Отнюдь, — покачал головой Марон. — Это жестокая практика, не спорю. Но в долгой перспективе себя более чем оправдывает. По меньшей мере я могу с гордостью называть тех же Ашу, Наира и Салиха своей семьёй — я знаю, что они прольют кровь за меня… а я за них. И это не красивые слова, а грозная действительность. Только равное положение, заслуженная, а не мнимая, сила, а также преодолённые плечом к плечу непревзойдённые тяжбы порождают искренние любовь и уважение. Ты не согласна? — Ну… не могу сказать, что твои слова лишены всякого смысла, — на миг задумавшись, неуверенно протянула я. — Но я никогда не рассматривала «ценность» взаимоотношений. Уж точно не с такой позиции. — Та маленькая эльфийка, я угадал? — с удивительной проницательностью уловил он истоки моих измышлений. — Ваши с ней узы разве не возведены общими трагедиями и взаимопомощью? — Уж никак не на почве чьей-то силы или заслуг, — нахмурилась я. — Поддержка имеет множество форм, и её способны оказать даже самые слабые из нас. — Вот как? Его хитроумная ухмылка не могла оставить никого равнодушным, но я предпочла сей вызывающий жест проигнорировать. И между нами повисла задумчивая, можно сказать неловкая, тишина. К счастью, недолгая. — Ну хорошо, — со вздохом пожал плечами Марон. — Так, значит, ты уверена, что сможешь в одиночку убить всех выдвинутых оппонентами бойцов?.. — Я не намерена никого убивать, — спешно вставила я. — По меньшей мере божественный суд предусматривает исход, когда одна из сторон попросту не сможет продолжать бой и сдастся. На это мой расчёт. Что бы ты обо мне ни думал, мне претит излишнее кровопролитие. — Вымотать соперника, значит, — он задумчиво потёр гладко выбритые скулы. — Весьма благородно. Полагаю, такой жест оценят не только простолюдины, но и некоторые из дворян. Однако меня не оставляют опасения, что ты первой преклонишь колено в изнеможении. Не сочти за грубость, но ты не внушаешь должной стойкости и выносливости. Стоит подумать о какой-нибудь страховке, выработать запасной план… — Ты озабочен моей жизнью из деловых соображений или от личной симпатии? — не удержалась я от лёгкого кокетства. От моего внимания не ускользнули его многочисленные, пусть и умело замаскированные, но вне всяких сомнений добросердечные знаки внимания, несвойственные человеку его типажа: эксцентричного и жизнерадостного, однако в первую очередь хладнокровного и беспощадного дельца, для кого выгода стоит выше личностных отношений. Не то чтобы я пребывала в восторге от убеждения, что Марон испытывает ко мне что-то большее, нежели интерес торговца к успешной инвестиции, но, как и любой женщине… пусть ещё и растущей, мне иногда не хватает подобного внимания. К тому же нельзя не признать: статная и подтянутая, сладко-карамельного оттенка фигура Марона при задержании на ней взора заставляла сердце слегка ускорить ритм. Они с Галибом чуть ли не на одно лицо, разве что последний был заметно шире в плечах, пониже ростом и… грубее, наверное? Впрочем, церемониальные одежды в юби нашей свадьбы смотрелись на его крепкой рельефной фигуре весьма изящно, и даже непослушные жёсткие волосы не портили общий вид. И каждый раз, как я гляжу на Марона, в голове тотчас всплывал образ его брата. Моего несостоявшегося, трагично почившего супруга. И к тёплой симпатии тут же примешивался холодящий стыд. Будто я променяла одного брата на другого. А это в свою очередь невольно наталкивало на мысль, что ранее я променяла Кирби на Галиба. Очень надеюсь, что мои суждения ошибочны, иначе мы оба предстаём не в лучшем свете, буквально плюя на ещё не остывшую и затвердевшую могилу. В моём же случае и того две… если не три, поминая назойливого, но искреннего и порядочного Руди. Пусть это всё и в рамках голых чувств без явных действий. Что только за ветер гуляет в моей голове?.. — А если скажу, что всё сразу? — Но меня тут же вывел из тягостных раздумий прозвучавший с издевательскими нотками, тем не менее подозрительно серьёзный голос. А представшее глазу строгое лицо усилило закравшееся внутрь недоумение. — Совру, если скажу, что не питаю к тебе никаких светлых чувств. И пускай ты не стала мне новой сестрой, о чём я безгранично жалею, но твои характер и целеустремлённость, невзирая на некоторую глупость отдельных поступков, вызывают во мне чувство некоего… родства. И если бы не боязнь опорочить светлую память Галиба, я бы, возможно, даже предложил тебе стать моей спутницей. Одной из них. — И уже с усмешкой добавил. — Когда подрастёшь, разумеется. — Я уже взрослая… по нашим законам, — огрызнулась я с некоторой долей неуверенности. Но тут же осеклась. — «Одной из них»? То есть я была бы не единственной женой? — Что тебя так удивляет? — расплылся тот в улыбке. — Если твоей любви слишком много — почему бы не разделить её между несколькими людьми? У моего отца было шесть жён, и у некоторых из них также был не один муж. Естественно, когда знатных партнёров больше двух, то все становятся частью наиболее влиятельной и богатой семьи, и супруги неизбежно разрывают связи с прежними домочадцами. Хм, любопытно, а кто бы из нас в чью семью влился в таком случае? Семья Ванберг сильнее Рагхаров?.. — П-прошу, ни слова б-более, — невольно разнервничалась я, словно мне и впрямь сделали предложение руки и сердца. Уже дважды за короткий период, если подумать. Только первое носило явно глумливый характер, а тут… даже и не знаю… — Что и требовалось доказать, — усмехнулся Марон. — Только ребёнок бы смутился от таких тривиальных рассуждений. — Н-нет, не в этом дело, — попыталась успокоиться я, заодно и оправдаться. Хотя его слова не то чтобы содержали абсолютную ложь. — Несколько супругов с каждой стороны… Звучит несколько… дико. Если не отвратительно. — Свободный человек свободен во всём, — пожал он плечами. — В том числе в разделении любви. Разве можно считать изменой не порочное прелюбодеяние, а воплощение наивысших чувств с кем-то ещё? Разве любовь вообще должна носить собственнический характер, узурпированная только одним избранником вопреки собственной воле? Тогда это не свобода, а оковы. А оковы — удел рабов… — Х-хорошо, я поняла, — пораженчески подняла я ладони. — Не могу сказать, что поощряю подобное… своеволие. Но и не вправе судить других. Каждый живёт в согласии со своими моральными ценностями. Просто мне они чужды, посему давай впредь не будем поднимать этот вопрос. — Северяне… — многозначительно протянул он с прикрытыми глазами, однако понимающе развёл руками. И после выжидающе уставился на меня, будто требуя ещё каких-то прояснений. — Что-нибудь ещё? — спросила я, так и не найдясь, что мы ещё могли упустить. — Сущие мелочи, не требующие особого внимания, — обтекаемо и непринуждённо проговорил он, почему-то продолжая меня пристально разглядывать. — Меня просто так и тянет спросить: когда ты в последний раз отдыхала? — А что, я так плохо выгляжу? — теперь уже я выдала неприглядную ухмылку. — Всё ещё обворожительна, — привычно польстил Марон, к чему я уже успела привыкнуть. — Но да, выглядишь малость… помятой. — Сон даётся с трудом, — откровенно созналась я. — Даже вино едва ли помогает уснуть… И да, можешь начинать отпускать остроты, вряд ли я услышу что-то новое. — И не думал, — серьёзно проговорил он. — На тебя свалилось столько всего, что и зрелый человек невольно потянется к бутылке… или к чему похуже. Я, по юности перебиваясь случайными заработками на улице, и не таким «расслаблялся». Не мне тебя осуждать или корить. Но я могу предложить иной способ отвлечения от гнетущего бытия. — И какой же? — настороженно, поминая его непредсказуемый нрав, полюбопытствовала я, отчего-то не ожидая ничего хорошего. — Если не вдаваться в подробности… — хитро протянул Марон и на мгновение умолк, словно растягивая удовольствие. — Я покажу тебе всю красоту нашей культуры, по крайней мере ту её часть, что всегда с нами, куда бы нас ни занесли боги. Уверяю, всего один добротный загул по кельигварски — и ты проспишь целую эробу. — Но у меня нет столько вре!.. — Не придавай такого значения простой фигуре речи, — задорным голосом перебил он и, рывком вскочив с места, с размашистым приглашающим жестом подал мне руку. — Так что, ты позволишь мне встряхнуть тебя как следует? Приличий не обещаю, но веселье гарантировано. — Что ж… Мимолётом поколебавшись, я доверчиво вложила свою ладонь в его. А что мне, собственно, терять? — Однако у меня есть условие, — добавила я, выдернутая с кресла и угодившая в крепкие объятия весело хохочущего Марона. — Я не могу отправиться развлекаться, пока остальные трудятся в поте лица. Надеюсь, тебя не стеснят с полсотни гостей? — Да хоть сотня! — радостно объявил он с широкой улыбкой и закружил меня в подобие танца, что я едва не рухнула, натурально повиснув в его руках. — Собирай всех, кого душе угодно! — Только большинство из них дети, — поспешила предупредить я. — А значит никаких вульгарных выходок и спиртного… если только в умеренных долях. — У нас развлечения на любой вкус, цвет и возраст! Значит, решено! Отправляемся в путь немедля!***
— Б-боги… ч-что эт… Едва почуяв характерное волнение в животе, я бросилась в сторону и, опёршись на перекладину, согнулась пополам. Неприглядную жидкость с кусочками не успевшей перевариться пищи вмиг поглотила ребристая водная гладь. Н-надеюсь, меня никто сейчас не видел. Ну, кроме… — Мы едва отчалили, а тебя уже морская болезнь хватила, — с хохотом разглаживал мою вздрагивающую спину Марон. — Речная качка не чета морской, так что тебе ещё повезло. Просто успокойся и постарайся не думать об этом — скоро привыкнешь. О, точно, дай-ка руку… Утерев слюнявый рот левым рукавом, я послушно протянула правую руку. И тут же блаженно вздохнула от приятных поглаживающих ощущений на запястье, вмиг смывших всё напряжение. Какая нежная кожа, с удивлением отметила я, и не скажешь, что этот человек солидную часть юности пробыл на улице. — Массируй эту точку, как вновь станет дурно, — проговорил в заключение Марон, отпустив мою руку. И почему-то исчезновение поглаживаний отозвалось в сердце некоторым огорчением. — Ещё, говорят, помогает сосредоточение на неподвижном объекте, так что поглядывай в случае чего на подлесок у берегов. Прости, надо было заранее предупредить — я сам уж позабыть успел, каково это. — С-спасибо, мне уже лучше, — смущённо прошептала я, облокотившись на бортик спиной. — Никогда не была на кораблях… да и на воде в целом. Весьма… необычные ощущения. — Я знал, что ты оценишь, — весело и не соизмеряя силы хлопнул он меня по плечу, на что я, впрочем, не захотела бугуртить, а лишь приветливо улыбнулась. — Ладно, вынужден тебя оставить. Проведаю остальных гостей — ты, небось, не одна такая здесь. Да и корабль украсить ещё надо… — Ч-чего? — оторопела я. — Ты сам этим собираешься заняться? Разве ты не… — Дворянин? Капитан? — рассмеялся тот. — Ну, во-первых, дворянин не значит бездельник, такие в наших краях долго не живут. А во-вторых, я долгое время сам пробыл частью команды у одного зажиточного купца — мне спокойней, когда я занят тем же, чем и все. Не могу подолгу сидеть на месте. Да и команда сейчас не в полном составе — добрая половина изъявила желание остаться на земле, насладиться женским обществом власть, если ты понимаешь. — Ты не перестаёшь раскрываться с иных сторон, — одухотворённо выдала я, проигнорировав последнее замечание. Но тотчас осеклась и покраснела: только бы он не воспринял мой комплимент превратно… А почему я вообще так подумала? Я сама допустила подобную трактовку? Нет, что за глупости… Хватит накручивать себя на ровном месте. Я просто поражена его непритязательным для дворянина трудолюбием, только и всего, да, не более. Тема закрыта! — Ожидаю того же от тебя, когда придёт время гулянки, — с хитрецой протянул он и, развернувшись, украдкой бросил через плечо. — Северная белоручка. — Я-я не с с-севера, — неожиданно возмутилась я, однако быстро удаляющийся Марон меня уже вряд ли расслышал. Впрочем, оно и к лучшему. Для южанина, привыкшего к сухому жаркому климату, мы все, пожалуй, северяне, так или иначе. Ай, в пекло. Сейчас меня больше заботило собственное самочувствие. И не только моё. Приглядевшись, я вскоре нашла скукожившихся детей на другой стороне… помоста?.. Ох, как же здесь всё называется-то?.. В общем, не одну меня хватила морская болезнь, как выразился Марон. Остальные тоже пребывали не в лучшем здравии. Кто-то даже не дотерпел до края — на полированном дереве поблёскивала скверного цвета лужица. Оставалось надеяться, что это не грозит серьёзными последствиями. Но в таком случае Марон не вёл бы себя так беззаботно и навеселе… я полагаю. Взрослые гости, впрочем, чувствовали себя не сильно лучше: адъютанты, кто не смог сослаться на необходимость сторожить дом или отоспаться после тяжёлой ночи, хоть и не страдали так явно, но вынужденное безделье также оставило на них зримый след — все или старались держаться поближе к детям и чем-то помочь, или, вторя мне, разбрелись по кораблю и любовались плеском воды или прилегающими берегами. И только один выбивался из общей картины, кого я даже не сразу выцепила взглядом и посему решила, что он нагло сбежал ещё при подъёме на судно. Но нет, его неподвижная, но заметная на фоне розового полотна фигура высилась на самой верхушке центральной балки с раздуваемой тканью. Мне сперва показалось, что взобравшийся туда Иллиан попросту заснул… сидя со скрещёнными на маленькой подпорке ногами, однако порывы ветра, уже давно должные были снести глупца, если бы тот крепко не держался руками, в этом быстро разубедили. Странная у него манера отдыхать. Впрочем, я ему не матушка, так что… Как бы там ни было, а заверения Марона в незабываемом времяпрепровождении уже можно счесть оправданными. Если стараться абстрагироваться от качки — душистый речной запах наполнял лёгкие, а освежающий ветерок играючи трепал волосы и ласкал лицо. Правда, кожу под лёгкими туникой и накидкой вскоре начало покалывать — на воде, как оказалось, температура заметно ниже, чем на суше. Странно, что раньше я этого не замечала, хотя неоднократно выбиралась в порт. Тут же захотелось хлебнуть чего-нибудь горячительного… — Н-нет, забудь, прочь такие мысли, — поспешила осадить себя и бесцеремонно села на вобравший яркие солнечные лучи древесный пол. Да, сразу стало потеплее, пусть спину и морозило сквозь открытые перегородки. Благо, долго бороться с пагубными пристрастиями не пришлось — вскоре объявился Марон с открытым ящиком в руках и привычно-насмешливо полюбопытствовал, не умаялись ли я от безделья. Услышав ожидаемый колкий ответ готовности, он спустил поклажу на пол и выудил длинный плетёный трос, к коему было подвязано множество как уже знакомых мне тканевых разноцветных «фонариков», так и необычных каменных слоистых изделий, вроде талисманов… хотя выданное ими характерное бряцанье напомнило мне скорей о детских погремушках. Получив краткие указания, я послушно стала отступать с концом троса в противоположный конец палубы, как тот назвал поверхность корабля. И, как длина закончилась, мы оба, опоясав концы, полезли на… мачту?.. по… вантам?.. для того, чтобы закрепить тросы между… реями? Б-боги, от обилия терминологии у меня тотчас заболела голова. Так или иначе, пришлось взбираться раз эдак шесть, пока спрыгнувший на палубу Марон не объявил о готовности с довольным видом, отметив, что осталось лишь зажечь фонари. Вот тут уже я расплылась в ликующей улыбке и, спешно выведя огненный сигил, послала точными «выстрелами» один за другим вспыхивавшие над раскрытой ладонью маленькие сферические огоньки. Тот было обеспокоился сохранностью своего судёнышка, однако спустя дюжины ударов сердца невольно выразил восхищение молчаливым, но красноречивым вздохом. И это отнюдь не вздох облегчения — готова дать голову на отсечение. Ох уж эти неискушённые магическими практиками миряне… к каковой, впрочем, всё ещё можно отнести и меня. Неважно. Солнце к тому времени уже добралось до края горизонта, частично скрывшись за прибрежными зеленистыми деревьями. И как с декорациями было покончено, экипаж корабля дружно вывалился из… трюма?.. в поте лица выволакивая едва распознаваемые на первый взгляд предметы и уже более привычные ящики, подозреваю, с выпивкой. И подозрения быстро оправдались, когда на ряд ровно выставленных бок о бок столиков начали возникать початые бутыли самых разных оттенков. На моё закономерное возмущение Марон невинно пожал плечами и сослался на кулинарные изыски родной кухни. Что под этим подразумевалось, я смогла понять только после размещения рядом пары чугунных жаровен. А вернее, когда поспевающее мясо корабельный… кок?.. вдруг взялся поливать спиртным, благо хоть малыми порциями. Даже и не знаю, можно ли такое подавать детям? На сей раз Марон, увы, оставил меня без ответа вовсе. Когда же небо окрасилось в тёмно-розоватые тона, на чьём фоне горящие фонари засияли подобно разноцветным маленьким солнцам, стол вовсю трещал от яств: прожаренное на огне мясо, овощные и фруктовые закуски, кувшины с молоком и травянисто-фруктовым отваром — последнее, полагаю, особое распоряжение капитана, чью плешь я успела проесть как до восхождения на судно, так и после, — даже пироги и кремовые десерты проглядывались. Стол, достойный разве что дворян или зажиточных купцов. Однако не только гости, но и члены команды не стеснялись открыто «пробовать» съестное, как во время приготовлений, так и по их завершению: Марон никак не комментировал их своеволие, не иначе как самолично дав на то согласие… или же у него на корабле это вовсе в порядке вещей. Я уже не рискнула уточнять — возражений на сей счёт у меня не было. — Таба магоду гьяна, Аша! — удовлетворённо поглядев на результаты трудов, с чувством прокричал Марон и в победоносном жесте вскинул кулак. Тут же заиграла бодрая музыка — я так и не обратила внимания на успевших рассесться по невесть откуда взявшимся табуретам моряков с причудливыми инструментами в руках, судя по издаваемым ими мелодичным звукам. А из толпы ровно выстроившихся в подчёркнуто строгой манере оставшихся мужчин натурально выплыла ловко кружащаяся в танце смуглая молодая девушка. Лёгкий и воздушный — я бы сказала даже неприлично откровенный — наряд, оголяющий не только плечи с ключицей, но и живот, притягивал не только томлённые мужские взоры, но и мой ошеломлённый, вогнав меня в постыдное смущение… и печаль. Стройная подтянутая талия вкупе с высоким ростом. Блестящая, наверняка до безумия нежная карамельная кожа. Изящные, грациозные и по-кошачьи мягкие движения. Идеал женственности… Мне о таком оставалось только мечтать. Сердце болезненно сжалось от мысли, что мне и близко к ней не подобраться, хоть я обопьюсь молока и лоб расшибу в тщетных попытках умаслить богов, дабы те прибавили мне недостающие дюймы ввысь и граны вширь… в области бёдер и груди уж всяко. Однако возникшую было печаль быстро стёр её завораживающий танец, захватив моё внимание целиком. Та смелость и… агрессивность, с какой девушка кружилась по палубе, невообразимо ловко изгибалась — в какой-то миг она и вовсе встала на руки, ритмично потрясывая, я только сейчас отметила, защёлкнутыми на её запястьях, поясе и лодыжках браслетами со звонко звенящими маленькими колокольчиками, — такого в наших краях я доселе не видывала. Наши танцы куда более сдержаны, плавны и эстетичны. Но сказать, что южная манера танцев меня отвращала или вызывала хоть какие-то негативные чувства, язык не поворачивался. Он прекрасен. Его «живая» энергичность и раскрепощённость подкупала… Словно я вернулась в уже ставшие далёкими времена, когда наслаждалась обществом деревенской ребятни, моих друзей. Чистейшие первобытные чувства струились через этот танец, нескованные мнимыми приличием и благородством. И завершением оного стало мягкое приземление девушки на разведённые порознь ноги с безвольно спущенными вдоль плеч, будто в опустошении, руками и опущенной на грудь головой вместе с финальным раскатистым аккордом струнных. Мне на мгновение почудилось, что она вовсе лишилась чувств, отойдя сознанием в глубокое беспробудное забытье, однако разразившие бурные хлопки в сопровождении восторженных свистов и возгласов «пробудили» танцовщицу — её запыхавшееся, но расцветшее личико встретило почести с неприглядно-дерзкой ухмылкой. И всё изящество как рукой сняло. По меньшей мере в моих глазах. Но я всё равно не удержалась и поддержала толпу бодрым похлопыванием в ладоши — она это заслужила. — Аша, джакоба рэн заэль, аб хальба! — с широкой улыбкой огласил вышедший к ней Марон, затем, как подал руку и помог встать на ноги, виртуозно развернулся к присутствующим и воскликнул. — Гьяна альмэ хо шано! Хаэн вагу Марэн-аррун! — Хаэн вагу Марэн-аррун!!! — единодушно взревели моряки и вскинули невесть когда успевшие наполниться кружки, от тряски коих спиртное неминуемо залило палубу. Но сие мало кого заботило, погляжу. — А, да, я объявил о завершении официальной части торжества, — с некоторой неловкостью обратился Марон к не иначе как позабытым гостям в лице сжавшихся от столь… яростного шума-гама детей. — Настала пора есть, пить, танцевать… Дозволяются любые безобразия, кроме смертельно опасных. В остальном же любое самовыражение приветствуется! Главное — получать удовольствие и веселиться! Возникнут сложности или нужда какая — обращайтесь ко мне, я буду на виду! — Сестрёнка? — неуверенно протянула обернувшаяся на меня Сая. Её примеру последовали остальные дети. Неужели им требуется моё дозволение? С каких это пор?.. Ох, ладно… — Раз господин Рагхар не против, то ни в чём себе не отказывайте, — с улыбкой откликнулась я. — Только не возьмите по случайности чего алкогольного!.. Или же намеренно! Сая, ты за главную! Я доверяю тебе — проследи! — Конечно! — почему-то вдруг сильно воодушевилась она и энергично закивала. Понять бы, откуда такая яркая реакция на вполне себе обычные слова. Но меня неожиданно разморило, как после солнцепёка или спиртного, что не хотелось ни о чём думать — просто отдыхать. Праздничная атмосфера, похоже, так пьяняще на меня действует. Может всё-таки позволить себе хоть одну кружечку?.. Пусть даже не полную — четвертинку, просто пригубить?.. — Ох, — вздрогнула я, когда неожиданно в поле зрения вторглась любезно протянутая Мароном кружка. — Б-благодарю. Обвила деревянную ёмкость пальцами — терпимо горячая. Втянула ноздрями исходящий пар — что-то цитрусово-пряное… но с характерными резкими нотками спиртного. Даже и не знаю, радоваться такой проницательности или тревожиться. Казалось, тот наловчился предугадывать мои желания прежде, чем те обретут внятную форму. — Как погляжу, наши обычаи пришлись несколько… не по душе северянам, — улыбчиво протянул Марон, опершись спиной на ограждение по соседству со мной, и отпил аналогичного моему напитка. Опомнившись, я в такт ему пригубила — на удивление сладко, лишь далёкий «горячительный» отголосок раскатился по нутру, наведя лёгкий дурман на разум — и только затем ответила: — Нет, что ты, всё было великолепно… хоть и малость непривычно, соглашусь. К слову, а что это за «официальная часть» торжества? — Воздаяние почестей Марэн-арруну, — пожал он плечами. — Владыке морей. Даже если мы не вышли в открытое плавание — негоже забывать о манерах, раз уж мы у него в гостях. К тому же мы организовали для вас традиционное пиршество Марэн-арруна, какое обычно устраивают перед морской вылазкой или по её успешному завершению, а какое пиршество без церемониального танца? Разве что траурное. — Вот как… занятно, — глупо пробормотала я, не найдясь с ответом получше. Несмотря на увеселительную атмосферу и приятно греющий тело напиток, мыслями я была где угодно, но не на корабле. Такое чувство, будто я разучилась отдыхать… Или же подсознательно в том себе отказывала. — И долго ты собираешься прозябать в отчуждении ото всех? — заметив мою хандру, Марон с усмешкой и совершенно бестактно хлопнул меня по плечу, что я едва не выпустила из пальцев кружку. — Только не говори, что северным дворянам чуждо столь низменное веселье. — Ч-что за вздор, мы с ребятами в деревне и не такое отчебучивали!.. — грубо буркнула я. Однако тотчас поймала себя на желании спрятать дрогнувший в смятении взгляд. — П-просто тяжеловато… настроиться. Как ни пытаюсь, а беспокойство перебарывает все прочие эмоции. — Такая юная, а уже изводишься, как умудрённый старец. Учись отделять дух от плоти. Твои душевные терзания можно оставить до подходящих времён, а сейчас отдайся зову природы. Не думай разумом — слушай сердце. Чего оно желает? — Выпить, — не раздумывая, выпалила я как на духу, отчего вмиг налилась стыдливой краской. — Так пей! — восторженно воскликнул Марон. — Н-но… — Если боишься, что о тебе плохо подумают — я составлю компанию, — опередил он меня, уже надумавшую пуститься в оправдания, и подчёркнуто поднёс удерживаемую кружку к своим губам. — На двоих дворян погрешить тяжелее, чем на одного, верно? — Ах, да и в пекло! Поддержав его своим внезапным ором, я залпом заглотила добрую пинту сладостно-жгучего нектара. И уподобившись неотёсанной деревенщине, без стеснения изрыгнула подкатившие к горлу пузырьки, отчего мой компаньон ещё более вызывающе загоготал. До чего же безобразно мы смотрелись со стороны… и эта мысль меня почему-то несказанно позабавила. Иногда нам всем хочется побыть необузданными дикарями. — Хорошее начало. Но успех требуется закрепить. — Ч-чего?! Не успела я опомниться, как меня силой потянули в сторону и закружили в движении, отчего не успевший осесть в желудке алкоголь едва не оказался на палубе. — Отдайся музыке, девочка! — задорно прокричал Марон, не отпуская мою руку. — Наплюй на приличия и плыви по течению, как этот корабль! И как окружение прекратило бешеное вращение, мои глаза встретились с его, застывшими в непозволительной близости, а слуха коснулся на сей раз тихий, но ничуть не сбавивший в игривости шёпот: — Я ведь обещал встряхнуть тебя. А Рагхары всегда держат своё слово.***
— Вуа-а-а! Се-естрё-ёнка-а! Хва-ати-ит! Го-оло-ова-а кру-ужи-ится-я! — Ха-ха-ха! Держи нос по ветру! Ха-ха-ха!.. С заливистым смехом я грациозно вращалась на толстых каблуках сапожек с визжащей над головой — сперва от радости, а ныне от страха, — подхваченной обузданным ветром Саей. И только когда до моего помутнённого алкоголем сознания дошла вся опасность подобного мероприятия, пальцы ухватили мягко спустившуюся малышку, однако не поставили ту на ноги, а крепко прижали к груди, пока неудержимые ступни и дальше, со звучным цоканьем, прыгуче выплясывали по залитому радужной помесью разноцветных фонарей деревянному покрову. Время, небось, успело переступить за вторую половину пятого часа [за полночь], но бурное веселье и не думало стихать. В перерывах между танцами моряки устраивали занимательные акробатические и театральные — ну или их подобие — представления, приковывающие всеобщее внимание и побуждающие вздыхать от восторга. На корабле царило некое подобие маленького фестиваля. Даже скромный фейерверк единожды прогремел, озарив звёздное небо трогающими сердце красочными образами. Марон исполнил своё обещание безукоризненно — я напрочь позабыла о всех тревогах и заботах, растворившись в празднестве. — У-ух, ладно, думаю, с нас обеих пока хватит, — довольно проговорила я и, ощутив лёгкое головокружение с характерным подступом чего-то горького к горлу, деликатно отпустила малышку. — Сестрёнка, ты такая… А? Ты в порядке? Но тут же невольно вцепилась ладонями в её хрупкие плечи — почему-то при торможении картина перед глазами не прекратила вращение. И пяти пядей во лбу иметь не надо, дабы понять: я вновь увлеклась спиртным, при этом не подумав о закусках. Голодный желудок не лучший сосуд для алкоголя, несомненно. — Д-да, прости, немного закружилась голова, — виновато протянула я и заботливо пригладила её взъерошившиеся серебристые волосы. — Поняла. Одолжу у кого-нибудь из музыкантов стул, — преисполненная… даже не знаю чем, Сая бодро кивнула. — Нет, не стоит, — в последний миг придержала рванувшую прочь малышку за руку. — Лучше прогуляюсь по палубе, переведу дух. — Мне пойти с тобой? — Когда это ты в няньки мне успела заделаться? — беззлобно усмехнулась я в шутливой манере, хоть и с глубинным укором. — Брось, наслаждайся весельем в кругу друзей. Мне не в первой бороться с таким недугом — сама справлюсь. Малышка в сомнениях заглянула в мои рассеянные очи, но вскоре согласно кивнула и шустро нырнула в компанию танцующей детворы. А я с лёгкостью на душе побрела на корму, куда с трудом доставали как свет от разноцветных фонарей, так и струящаяся вокруг музыка. И откуда я не буду иметь «удовольствие» лицезреть вызывающие во мне смешенные чувства «нежности» Марона с его собственной сестрой. Я не сразу припомнила об их родственном статусе — уже когда его пальцы недвусмысленно скользнули по её оголённому животу, а та в ответ любовно коснулась губами выбритой щеки. И очень сомнительно, чтобы в корабельной команде, где женщин можно по пальцам одной руки пересчитать, имелось две Аши. К тому же именно эта девушка неоднократно сопровождала его и на балу, и во время визитов в моё поместье, что укрепляло мои выводы. Нет, он упоминал, что в знатных семьях Кель-Игвара кровь мало что значит и право носить фамильное имя могут заслужить и чужаки, доказавшие свои силу и лояльность. Но в голове не укладывалось, как можно считать кого-то семьёй… и в то же время проявлять такие знаки внимания. До чего смелые и вольные нравы у этих южан. Не смею их судить, но и принятия от меня ждать не следует. К счастью, моё мнение тут ничего и не значило, посему оставалось только скрыться. По меньшей мере они держат себя в руках, ограничиваясь… Ох, даже думать об этом не хочется. Избрав наиболее тёмный и неприметный уголок, я облокотилась на поручни и заглянула за борт. Ребристая от пришедшего ветерка речная гладь в удовлетворительной мере отражала блестящие звёзды, радуя глаз и очищая разум. Дурнота и колкость в животе постепенно улетучивались. Пробежавший по нагим ладоням и шее холодок отогнало распространившееся от груди тепло. Немногие всплывавшие мысли несли за собой исключительную радость и ободряющую уверенность в завтрашнем юби. Благодать — да и толь……берегись…
Однако воцарившееся было спокойствие немыслимым образом нарушило внезапно кольнувшее загривок морозное чувство. Словно моих волос что-то коснулось, погладило незримой рукой. Мягко… но пронизывающе до костей. И на мгновение мне почудился глубокий, очень далёкий и едва разборчивый шёпот над самым ухом. Испуганно дёрнув головой, я оглянулась. Никого. Моряки-музыканты сидели на прежних местах, ритмично выстукивая каблуками по дереву. Дети плясали, поедали лакомства и общались, также в прямой видимости. Оставался только… Я устремила взор наверх, где на фоне тёмного с россыпью огоньков полотна проглядывалась верхушка одной из мачт. И застала всё так же неподвижную чёрную фигуру, не сдвинувшуюся ни на дюйм с начала празднества. Иллиан либо не спускался вовсе, либо умудрился незримо спуститься и взобраться обратно за пару мгновений, во что верилось с трудом. Так мне просто почудилось? Разум сыграл со мной злую шутку?.. Или же здесь замешены таинственные силы, непостижимые даже для меня, после всего приключившегося? «Иллиан?.. Это ты? — поддавшись некоему наваждению, мысленно воззвала я к своему слуге. — Если ты меня слышишь — ответь немедленно, зверушка!» Фигура едва заметно шелохнулась… Или же это просто ветер подхватил край накидки или капюшона? Отсюда не разобрать. Как бы то ни было, ответа ожидаемо не последовало. И о чём я только ду?.. «…Хозяйка?» «А?!.» Б-боги, у меня чуть сердце в пятки не ушло… И это голос… Такой чистый и ясный, будто я слышу собственные мысли. «Т-ты меня слышишь?» — настороженно подумала я, стараясь держать прежнюю концентрацию. «Чётко и громко…» — И будто в подтверждение сказанному, Иллиан заметно сдвинул голову, обратив лицо в мою сторону. Правда, из-за натянутого до носа капюшона мне оставалось довольствоваться лишь чёрным овалом. — «Даже громче, чем хотелось бы. Обязательно так кричать?» «Прости, я не… Н-нет, постой! Мы сейчас что, обмениваемся мыслями? Как это возможно?!» «Просил же не кричать, у меня от тебя голова раскалывается, — вздохнул голос. И я только сейчас поняла, что слышу его прежним, без привычной уже хрипотцы. Хотя ту с лихвой замещали грубоватые нотки раздражённого гонора. — Ты не по адресу, хозяйка. Я удивлён не меньше твоего. Могу лишь догадываться, что это ещё одна неожиданная особенность нашей с тобой связи. Хм, любопытно. И когда ты успела её раскрыть?» «Я…» Значит, он и сам об этом не ведает? В таком случае стоит ли раскрывать нюансы произошедшего? Если тот голос был не его, тогда… «Ты что?» — быстро напомнил о себе Иллиан. «Н-нет, ничего такого… Просто подумала о тебе и… оно само так вышло, не знаю почему», — взялась неуклюже врать я как на духу. И судя по воцарившемуся молчанию, вышло едва ли. Но спустя дюжину пропущенных ударов сердца… «Что за странные эксперименты посреди гулянки? — наконец подал он голос. — Тебя что-то гложет? Или без меня веселье не берёт?» «Дался ты мне», — буркнула я для виду. Но именно что для виду, ведь его отчуждённость меня и впрямь беспокоила. Надеюсь, этого он не слышит — я даже взгляд отвела к небу, как только закончила «гласную» мысль, боясь ненароком послать этот ментальный импульс… или как наше общение происходит? «Лучше ответь, как долго ты намереваешься там торчать?» — возвратив ясность мыслей, а с ними и взор, бросила я слуге. «Не хочу никому мешать», — мысленно пожал плечами Иллиан. И сей жест я буквально узрела воочию: смутный образ промелькнул на миг пред глазами и тут же растворился, однако успев отпечататься в памяти. «Кому ты можешь помешать? — недоумённо сдвинула я брови. — Разгул — это твоя стихия, ты должен здесь чувствовать себя как рыба в воде». «Скорей как акула близ косяка мальков», — усмехнулся он. «Ты опять за своё? Сколько раз повторять…» «Да-да, ты повторяешь это из раза в раз, — вздохнул. — Вот только это так и остались пустые слова. Хотя бы в мыслях врать не надо. Я прекрасно вижу, как ко мне относятся». «Ко мне тоже теплоты поубавилось, если ты не заметил, — буркнула я. — И на то есть причины. Тем не менее я, в отличии от некоторых, прикладываю некоторые усилия, чтобы это исправить. Не поверишь, но так и должно поступать порядочным людям — искупать провинности и заслуживать всеобщее доверие». «Ну, для тебя это вопрос жизни и смерти, хозяйка. Но мне-то что с того?» «Ой, прекрати строить из себя жертву или мученика, аж тошно становится…» «Жертве свойственно плакаться, а мученику — убиваться. Разве я пытаюсь оправдаться или несу ношу вины? Не поверишь, но мне просто плевать. Как грится, я устал — я мухо-жук». «Ч-чего?.. Ты мне брось эти свои трюки, я их уже насквозь вижу. Если ты боишься или не знаешь, что делать, то так и скажи. Я всегда готова протянуть руку помощи, ты это знаешь». «У тебя полно и своих забот, хозяйка, не трать силы попусту». «Да почему ты…» «Всё, конец связи». «А?.. Иллиан?.. Иллиан!!!» То ли он и правда сумел каким-то образом разорвать эту ментальную «нить», то ли предпочёл нагло игнорировать мои призывы. Так или иначе, его голос окончательно покинул моё сознание. И не стерпев такого к себе отношения, я вынужденно потопала обратно, морально готовясь к повторному погружению в разгульную компанию. Благо, алкоголь мало-помалу выветривался — можно пригубить ещё кружку-другую. И если напьюсь до беспамятства — так даже лучше. У меня заслуженный выходной — это моя ночь, вот так!***
…берегись…
— А?.. Кху… г-голова… Как и ожидалось, за восторженным празднеством обязательно последовало болезненное пробуждение. Иссушенное горло саднило, что малейшая попытка сглотнуть отзывалась тихим, но режущим кашлем. Уши будто заткнули пробкой, сквозь кою едва пробивался собственный голос. Невыносимое давление на виски грозилось расколоть черепушку и высвободить набухший, превращённый в подобие слизи мозг. Удивительно, как память ещё сохранила минувшую ночь… по большей части. «Надеюсь, все вернулись в добром здра… Ай!» Сбросив одеяло и неуклюже спустив ноги на пол, я тотчас поморщилась от колючего укола в голову. Слишком быстро приподнялась. Никак не привыкну к этому… как его… бодуну, точно. Нет, всё же стоит поумерить с алкоголем. Решено: с этого юби перехожу на травяной или фруктовый отвары. Без уловок и ухищрений — твёрдо и чётко. И вообще распоряжусь избавиться от всех запасов спиртного в доме, от греха подальше, вот так. «Лишь бы завтрак не пропустить — в животе просто зияющая…» Однако мысль так и застыла в пустоте, едва взгляд скользнул по залитому оранжевым тёмному полотну за окном. Не похоже на восход. Значит, я проспала до самого вечера. Невольно улыбнулась: Марон всё-таки слукавил, когда говорил, что после добротного загула я просплю целую эробу — мне хватило и… Хм, а когда же мы вернулись? Ещё затемно или уже к утру? Не помню. Ох, как бы там ни было, режим я сбила окончательно — придётся или пытаться уснуть сквозь силу, или не спать весь следующий юби. Перспективы так и так не радужные. Ну ладно, сейчас меня прежде всего заботил голодный желудок… Ой-ой, и не только он… Надо поспеши-и-ить! На моё счастье, ближайшая уборная оказалась свободна. Можно было воспользоваться и ночным горшком, но кто его будет выносить? Я? Вот уж нет! Мари же просить об этом постеснялась — это работа для прислуги, а она… Хм, а может и стоило бы её нанять, если та сама, разумеется, не против. Она уже готовит, прибирает, следит за детьми… Но делает всё это по инициативе, как простой жилец, не прислуга, раз уж я ей не плачу. Надо бы этим озаботиться. Если я останусь здесь жить — мне в любом случае понадобится рабочая сила: такие хоромы тяжело поддерживать в пристойном виде одними руками. А у меня и рук-то нет… фигурально выражаясь: не приспособлена я к такой работе. Больше поломаю, чем уберу — опыт жития в пансионате крепко въелся в память. Беда… Подавив досаждающее похмелье вместе с ненужными сейчас заботами, я наскоро привела себя в божеский вид, переоделась в первое угодившее под руку — и уже шустро сбегала по лестнице, прыгая через ступеньку. Небывалый душевный подъём раззадоривал томящееся глубоко внутри, казалось, уже давно позабытое детское озорство, и я не видела причин хотя бы разок ему не поддаться. Третий этаж позади, а вдали отчётливо проглядывался конец коридора, выводящий к центральной лестнице вестибюля. Массивные стекольные окна, практически целиком заменяющие лицевую стену поместья, впускали весь льющийся снаружи свет закатного солнца, окрашивая студёно-белый камень в тёпло-оранжевые с живописным блеском тона. Умеренная температура, безоблачное небо, спокойная атмосфера домашнего уюта — сей чудный юби радовал и глаз, и сердце. — Надеюсь, я не опоздала к у… — Сестрёнка! Едва я распахнула массивные двери и подала голос, как на меня буквально напрыгнула Сая и с радостным возгласом обвила маленькие ручонки вокруг моей талии. — Добрый вечер, леди Сириен! — раздался приветственный хор трапезничающих за столом. Но что ещё примечательней… — Ребята… Я обвела удивлённым взглядом как улыбающихся детей, что сидели вперемежку — и беспризорные, и адъютантские, — так и нагромождённый всевозможными яствами — к коим никто даже не притронулся, то ли ещё не успев, то ли ожидав… меня?.. — стол. А вдоль стен ровными рядами выстроились адъютанты постарше, с куда более сдержанными разглаженными лицами, но, готова была поклясться, с не менее тёплыми и приветливыми глазами, обращёнными ко мне. — Ты как раз вовремя, сестрёнка! — восторженно заговорила малышка, высвободившая меня от цепкой хватки, но взамен подхватившая мою руку. — Мы уже боялись, что придётся начинать без тебя. И от этих мыслей мне было так грустно. — С-Сая… — я невольно коснулась серебристых волос на вмиг поникшей головке. — Что ты такое говоришь? Я же всегда рядом, ты это зна… — Так, а вот и десерт подоспел! Надеюсь, у меня вышло не хуже, чем у?.. О, хозяйка, ну наконец-то проснулась! Теперь самое время всем насладиться моими скромными кулинарными экс-с-спериментами! — Ч-чего?.. Если доселе я испытала лёгкое удивление, то когда завидела нёсшего с ощутимым удовольствием сразу три громоздких подноса, необычайно… даже неправдоподобно задорного Иллиана, откровенно ушла в астрал, ничего более не соображая. Что? Как? Почему?.. «Прикрой рот, хозяюшка, пока челюсть не потеряла, — прозвучал уже более знакомый строгий голос внутри черепушки. — Я всего-навсего искупаю провинности и заслуживаю всеобщее доверие. Как ты и хотела. Лучше подыграй мне». Ох, вот оно как… Стало быть, Иллиан всё-таки умеет прислушиваться к другим? Неожиданно. И приятно. — Хорошая работа… Иллиан, — радушно, с улыбкой проговорила я, даже расщедрившись на замену привычного «слуги» именем: думаю, уж это он более чем заслужил за столь широкий жест. И возвратив глаза к малютке… — Что ж, давай попробуем стряпню нашего раздолбая. — Да! — громко поддержала она и потянула меня за руку к столу. «Посмотрим, как ты заговоришь, когда попросишь добавки», — явно уязвлённый, и всё же добродушно усмехнулся в моих мыслях Иллиан и поспешил занять свободный стул. Разве что добавив, но уже гласно… и не мне: — Эй, десерт только после горячего. Соблюдайте правила — их не просто так придумали. После краткого воздаяния богам все приступили к трапезе. Как и в тот единственный раз, когда Иллиан готовил для нас ещё при жизни в постоялом дворе, значимую часть блюд я узрела впервые — могла лишь приблизительно назвать отдельные их составляющие, но не более. Впрочем, повода усомниться в своих «кулинарных навыках» слуга пока не давал, посему я без риска вкусила первое попавшее под руку. Мелко порубленные сырые овощи с кусочками отварного мяса под неизвестным соусом отозвались на языке неожиданной сладостью, а в желудок ушли с лёгким остреньким послевкусием. Изумительно. Опомнившись, я пока отставила холодное и приняла из протянутых рук миску с горячим — суп непривычного красно-фиолетового оттенка с плавающим на поверхности густым белым комочком. Поддела краем ложки неизвестную субстанцию, попробовала — странный, но занятный вкус чего-то отдалённо похожего на сливки, только без характерной сладости. Зачерпнула с ним бульон — резкий кисловато-пряный вкус продержался ничтожное мгновение, тут же «смягчившись» до неописуемой, весьма противоречивой, но при этом странно-гармоничной палитры. Ох, если все блюда такие, то я хочу попробовать как можно больше. Что тут ещё интересного?.. Так, под аккомпанемент довольного чавканья вперемежку с активной праздной болтовнёй, ужин подошёл к незаметному для всех финалу. До умывания с последующим отбоем ещё оставалось время и предложение «проветриться» во дворе от одного из ребят было встречено всеобщим одобрением. Я не стала возражать, и мы дружно «вывалились» на ещё вполне светлое зеленистое пространство. Правда, на этом весь мой энтузиазм в момент иссяк — я предпочла остаться на крыльце, присев прямо на ступеньку и вольготно растянув ноги. Душа радовалась уже от простого созерцания бегающей по траве озорной детворы. — Довольные дети — верный признак благополучия в доме. — А? Поддавшись чарующей картине пред глазами, я не заметила, как рядом очутился Иллиан, в такт мне опустившийся на ступеньку. — Да, так и есть, — спохватившись, протянула я в ответ и блаженно выдохнула. — Жаль, того же не скажешь об остальном городе. Мне предстоит вдоволь потрудиться, чтобы принести это благополучие и всем остальным. — Всему своё время, — мягко, даже заботливо проговорил он, пожав плечами. — Просто делай всё, что в твоих силах. Но не взваливай на себя слишком много — это, пожалуй, твоя единственная пагубная привычка. — Будто у меня есть выбор. Кто ещё способен… или желает сделать этот мир хоть чуточку лучше? — Твоя правда — таких дураков мало. — Эй! — Однако именно дуракам благоволят боги, а значит только им под силу что-то изменить, — ничуть не убавив в колкости, но заметно теплее проговорил Иллиан. — Представ пред закрытой дверью, умный человек, испробовав все возможные методы, просто отступит. А вот глупый, но настойчивый может бесконечно ломиться в неё… И как знать, быть может, рано или поздно она поддастся. Не попробуешь, пока не узнаешь. Главное — не отступать от намеченной цели, какой бы недостижимой она ни казалась. Порой дурость в сильных и умелых руках может свернуть горы. Твоя именно такая. В этом я тебе завидую. — Только не вздумай зачислять себя в «умники» — ты не так уж далеко от меня и ушёл. Просто имеешь другую пагубную привычку — искать лёгкие пути и сдаваться, если их нет. — Одного поля ягоды, значит… — Вот только одна заметно крупнее и слаще другой, — ехидно усмехнулась я. — Ну спасибо, — буркнул тот, наградив меня кривоватой, и всё же светлой улыбкой. Не перестаю удивляться столь восхитительному вечеру. Давненько их не выпадало. Тяжело представить, что всё это — заслуга одного Иллиана. Впрочем, Сая наверняка внесла свою лепту. Как минимум, она не сторонилась этого болва… Так… Вот это уже странно. Малышка не просто сторонилась Иллиана — она его откровенно побаивалась. В памяти мгновенно всплыл наш последний разговор. То, с какой нервозностью и трепетом она обернулась и посмотрела на возникшего на крыше… А сомнений почти не оставалось, что это был Иллиан… И Сая так просто согласилась ему подыграть? Отбросить тревогу и волнение?.. Только чтобы порадовать меня? Нет, она умеет скрывать эмоции. И даже являть ложные, когда это требуется. Но при мне она давно как перестала это делать — мы уже миновали ту черту в отношениях, когда чужой комфорт стоит превыше доверительной искренности, и обе старались не отступать от сего принципа. Так почему же?..…берегись…
— Э?!. Пышный зеленистый двор в мгновение ока преобразился в иссохший серый пустырь, а тёплые оранжевые тона неба перекрасились в мрачные красно-чёрные. Бегающая доселе ребятня бесследно исчезла. Или не совсем — их место заняли кошмарные обезображенные комья из сочащейся кровью плоти, обнажённых костей и обрывков ткани. Но вот я моргнула — и всё обернулось прежним. Какое-то безумное наваждение, промелькнувшее на миг и тотчас растворившееся без остатка. Нет, след оно оставило глубокий. Особенно когда разум, осмыслив увиденное, выявил из той картины самый примечательный «мазок». Окутанная подобием дыма или тумана, струящегося с макушки до самой земли, чёрная смазанная фигура, в коей возможно было разглядеть лишь горящие алым глаза и такого же оттенка проступающие на левой части лица «паутинчатые» вены. Прямо как у… — Твою ж… Всё-таки просочилась, падаль… Раздосадованное бормотание прозвучало аккурат, когда мои округлённые глаза обратились к его владельцу. — Что… это было? — с дрожью в голосе прошептала я. — Главное не впадай в истерику, хорошо? Просто выслу… — Что это было?!! Его показное равнодушие меня почему-то взбесило, и я, не сдержавшись, сотрясла округу пронзительным визгом. И «сотрясла» отнюдь не фигура речи — пространство тотчас вздрогнуло и зарябило. Всё, кроме самого Иллиана, начало размываться, как если бы на разрисованное свежими красками полотно вылили ушат воды. Знакомая ситуация. Это же… — Т-ты… Ты посмел вогнать меня в иллюзию?! — в край рассвирепела я, отчего руки непроизвольно взмыли, угрожающе выставив пальцы для воспроизведения бессигильной техники. — Развей её! Немедленно! — Блядь, сколько же с тобой мороки… Вздохнув, Иллиан тем не менее щёлкнул пальцами. И меня захватила непроницаемая тьма. Благо, быстро отступившая — сперва через узкую щёлочку, а вскоре и объемлюще явив глазу родной каменный потолок с масляной люстрой. Моя комната в городском поместье. Значит, я и правда дома… Или же это более глубинная иллюзия? А такое возможно? Бездна, эрий на многое способен в умелых руках. Но то слабо относится к Иллиану. Как он вообще?.. — Вот, ты проснулась. Теперь мы можем поговорить без истерик? Неожиданно раздавшийся в непозволительной близости голос заставил меня сесть в кровати, повернуть голову… И только затем, спохватившись, я притянула одеяло к шее: на мне была одна несчастная ночная сорочка. — Зачем ты?.. Н-нет, как ты это сделал? — с трудом поборов злость, тихо процедила я сквозь зубы. — Скажем так: наша с тобой связь весьма… многогранна, — дал крайне обтекаемый ответ Иллиан, разместившийся на стуле близ кровати. — Куда важнее — зачем я это сделал. Уж поверь, мне это доставляет не большее удовольствие… — Тогда я жду поистине весомую причину, — смерила того грозным испепеляющим взглядом. — Дело в твоих ночных кошмарах. Я слишком поздно заметил их… так скажем, произвольность и… — Давай без этих твоих витиеватостей. Говори прямо, пока у меня не иссякло терпение. — Они искусственны. Кто-то насаждает их тебе. И нет, как ни странно, это не моих рук дело — я бы не позволил выставлять себя таким… монстром. — О да, я видела, каким ты хочешь себя показать. И ты надеялся, что я поверю в такой… карнавал? — А ведь почти получилось… — с усмешкой вздохнул он, впрочем, тут же качнув головой и вернув строгий вид. — Не суть. Ты поняла, что я сказал? — Да поняла я, боги… Но тут же, после протяжного вздоха, пробурчала: — Но звучит крайне неубедительно. У меня, конечно, полно недоброжелателей, но хоть один из них способен владеть подобными техниками? — Одного из них мы знаем лично. — А? Ты про Минори? Ей-то это зачем? — Не знаю. Я уже ничего не знаю. И давно ничего не контролирую, слепо следуя за тобой… И обратив угрюмый взгляд исподлобья, тихо добавил: — Как ты и хотела. — Я не желала делать из тебя безропотного слугу, — насупилась. — Поумерить твоё своеволие — пожалуй. Но никогда не запрещала высказываться или даже возражать. Не вини меня в своих, как ты это называешь, загонах. — Своеволие, значит… — протянул Иллиан, будто смакуя на языке. — Значит, с твоего дозволения, я могу заняться нашей этой маленькой проблемкой? — А ты имеешь хоть малейшее представление о такого рода техниках? — в сомнениях вопросила я. — Или о техниках вообще? — Учитывая, что меня самого подвергали такому?.. Нет, — на удивление честно кивнул он после недолго раздумья. — Но я знаю, с кого можно спросить. — Под «спросить» ты наверняка подразумеваешь нечто более ужасное, чем я могу себе представить, ведь так? — холодно уточнила я даже не в силах злиться. — Если ты дашь мне добро. В противном случае будет так, как тебе угодно… хозяйка. — Минори, стало быть… — вздохнула. — Хорошо, заглянем к ней, как выдастся случай. — У тебя и без того полно забот. Я могу и сам… — Нет, — твёрдо вымолвила я. — Не пойми неправильно, я хочу доверять тебе. Но поминая, как она с тобой обошлась, я должна быть рядом, если ты поддашься скверным эмоциям. — Контролировать меня на расстоянии ты ещё не сподобилась, да? — усмехнулся он. — Ладно, как прикажешь. — Я не приказываю… Прошу. Как друга. Я не хочу держать тебя на привязи, поверь. Но я должна быть уверена, что ты не оступишься. Это для твоего же блага. Просто… дай мне время. Нам обоим. Иллиан смерил меня неопределённым взглядом — то ли с лёгкой досадой, то ли вовсе бесстрастным, без всяких притязаний, — затем, так ничего и не проронив, с мимолётным хрустом в суставах поднялся и размеренным шагом подался к выходу. — Прости, — вдруг раздалось вместе со скрипом дверных петель, отчего я невольно встрепенулась и обратила недоумённые глаза на его застывшую в проходе фигуру. — Если я правда перешёл черту, когда вторгся в твоё сознание… Я просто хотел как лучше. Мне жаль. — Знаю. Мне тоже стыдно, что я так… бурно отреагировала. — Хоть в чём-то мы похожи, скажи? Издав сухую усмешку, он тотчас отмер и, не дожидаясь ответа, поспешно утянул за собой дверь. Спустя миг та с характерным лязгом встала на место, разделив нас окончательно. — Похожи… значит… — пробормотала я в пустоту, невольно прижимая вдруг окоченевшие ноги к груди. И только затем обратила внимание на знакомый оранжевый пейзаж за окном. Вечер. Хотя бы здесь сон оказался правдоподобным. Жаль, аппетит меня не мучил так же. И я ещё долгое время продолжала бесцельно разглядывать постепенно темнеющее небо, не имея сил… или желания делать что-либо ещё. Должное зарядить меня положительной энергией празднество всё больше казалось иллюзорным. Таким же искусственным, как и слишком чудесный ужин в кругу близких мне людей. И почему-то меня больнее всего колол в сердце именно он, ведь наваждение от кошмаров развеивалось едва ли не сразу по пробуждению. Можно сказать, я начинала привыкать к ним, понимать их ложность. Но то, что внушил Иллиан… Осознанно или нет, но он причинил мне самую настоящую боль. И рождена она как раз из притягательного, безумно желанного, к чему так хочется стремиться… Но чего, такое чувство, мне уже не достичь в реальности, какие усилия ни приложи и сколь много ошибок ни исправь. Это убивало куда вернее, чем какие-то там кровавые и жестокие образы.