Я не этого хотел. Не этого. Молча: слушай, хотеть, это дело тел, а мы друг для друга - души.
***
Яркие лучи утреннего солнца пробиваются сквозь прозрачный тюль и бьют со всей силы в глаза. Зимний ветер, волнами, окутывает комнату холодным, но таким свежим и приятным воздухом, что невольно начинаешь вдыхать его в свои легкие и наслаждаться этими редкими, но такими любимыми ранними часами. На старом будильнике стрелки показывают 5 утра – время для подъема и занятия спортом. Все тело ломило, но Сергей привык к этому. Привык находиться в одиночестве, привык к ночным кошмарам, что никогда не оставляли его, привык тренироваться до цветной ряби в глазах, до мучительной и постепенно убивающей боли в коленном суставе. Тяжелые физические нагрузки, что для него уже стали ежедневным ритуалом, были единственным способом не потерять себя в этой серой массе, под названием «общество». Каждый свой день он начинал с пробежки, потом, не завтракая, шел на изнурительную тренировку с его командой, после которой оставался в спортивном зале до полуночи, чтобы до конца выжать из себя все соки, а завтра повторить все сначала, как робот, запрограммированный кем-то свыше. Тренировки – дом, дом – тренировки: замкнутый круг, из которого Белов не выбирался за последние годы своей жизни. Ему и незачем было это делать, ведь именно благодаря Модестасу и баскетболу он мог существовать, мог почувствовать себя «живым».***
Я пытался привнести романтику в собственную историю болезни. Мне хотелось быть метафорой. Мне хотелось быть трагичной историей. Мне хотелось быть кем-то особенным***
Советские улочки в утренних лучах были по-особому красивы: фонари еще не все потухли, где-то уже открылась пекарня, в которой Белов, по обычаю, покупал свежую буханку хлеба, вкус которой напоминал тому детство. Вот набережная, где кроме шума волн не было слышно ни звука. Воды будто звали юношу к себе, пытались рассказать ему о чем-то сокровенном, тайном. Сергей никогда не верил в приметы, зато был глубоко убеждён в том, что природа может говорить, просто надо научиться её «слушать» и «понимать». Пробегая по дорожкам любимого парка, Белов заметил знакомый силуэт, повёрнутый к нему спиной.. Он мог отличить эту спину из сотни других, даже более эстетичных и мощных, ведь она была для него «родной». Сергей не раз смотрел на эти широки плечи с замиранием сердца, на эти лопатки, представляя себе, что из них вот-вот появятся крылья, и, конечно же, на сильные спинные мускулы, которым можно было только позавидовать. Он был красив, с этим не поспоришь: и внутри, и снаружи. Модестас для него был подобен красивой статуе, на которую хотелось смотреть и никогда не отводить глаз, слишком уж прекрасна она была. Встряхнувшись и взяв себя в руки, Белов убежал в другом направлении, подальше от парка, от чертова литовца и самого себя. Подальше от всех людских глаз, в дальний угол той самой пристани. Только тут он мог спокойно вздохнуть, смотря на морские волны, что успокаивали его и дарили ощущение комфорта; в душе становилось тепло, а колено постепенно переставало болеть. Именно в этом месте страх отступал, оставляя лишь невидимые следы в виде мурашек по коже. Да, сейчас он может лишь убегать да прятаться. Но это будет лишь до того момента, пока он не уедет, либо Сергей сам не сгорит вместе со своими неправильными и никому не нужными «чувствами». Ему казалось, что так будет лучше для них двоих. Что только так он сможет уберечь Модестаса от этой несчастной любви, что стала для Сергея табу еще много лет назад, тогда, когда он только увидел этого литовца, смотрящего куда-то вдаль. Эти воспоминания, словно разбитый фарфор, больно въедаются в память, заставляя сердце кровоточить. Они бы могли быть вместе, да нельзя: ни к чему хорошему это не приведет, лишь сделает мучительнее их расставание в будущем, когда он решит вернуться к себе, домой. А Сергей не сможет это принять, совсем никак, и тогда в груди появиться дыра, которую ничем нельзя будет залечить. Она и сейчас есть, да только Серёжа игнорирует это, не хочет он знать, что внутри него давно уже ничего нет, кроме пустоты и любви, обреченной на гибель. Трели птиц и отдаленный гул машин перебили мысли Белова. Ничего не оставалось, как бежать домой за вещами и идти на тренировку, где его ожидали любимый мяч и кольцо, товарищи по команде и он. Встрепенувшись, юноша, переходя с быстрого шага на бег, направился в ту самую злосчастную квартиру, в которой не было ему никогда покоя. Тут его ждали лишь беспокойство и те самые ночные кошмары, библия и свечи, спрятанные глубоко в чемодане с вещами. Наивный Сергей, окунувшись в воспоминания и размышления о будущем, не заметил фигуру, стоящую в тени, не далеко от места, где сидел он сам, и наблюдал. Он был ближе, чем ему казалось: Модестас все знал, но не подавал виду. Еще слишком рано, надо всего лишь подождать, и тогда, возможно, Белов поймет его. Поймет его чувства и все то, что с ними происходит.***
in a night or in a day. in a vision or in none. is it therefore the less gone? all that we see or seem is but a dream within a dream.