Как будто надо почти умереть, чтобы тебя полюбили. Как будто надо зависнуть на самом краю, чтобы тебя спасли.
— Ты растешь совершенно никчемной, Тони! Я вообще не понимаю, как твоя мать, умнейшая из женщин, смогла породить такое чудовище! Отец был страшен. Вернее, в нем не было ничего особенного — обычный мужчина в ярости, но руки Тони тряслись, а на глаза автоматически наворачивались слезы. Это был старый, выработанный за множество лет рефлекс, и даже сейчас, когда ей уже семнадцать, отец по-прежнему внушал первобытный ужас. — Может, проблема в тебе, папочка? Если мама милая, умная и добрая, то она тут не при чем, так, верно? Ведь я же полная ее противоположность. Значит, дело в твоих генах, в твоем воспитании, дорогой папа, а вернее, в его отсутствии, ты не задумывался?.. — ухмыляется она так соблазнительно и одновременно желчно, как только способна. — Нет. Совершенно точно. У меня не могла родиться такая дочь — бездарная, наглая, никчемный монстр, которому лишь бы пожрать и пристроить свою жопу на теплое место! — сказал как отрезал Говард. — Чего ты хочешь от жизни, Тони?.. Тони молчит, язвительно глядит в блеклые глаза отца. Да, ей нечего сказать. Но лишь потому, что правду не расскажешь. У нее никогда не было взглядов на свою жизнь дальше пары недель. Она жила одним моментом и вообще последние полгода была не уверена, что доживет до завтра. Смеяться хочется до боли. Где-то в ящике стола лежат лезвия, а звонки на всегда не отвечающий телефон Роджерс стали рутиной. — Шел бы ты нахуй, папочка, — смеется она звонко и оттопыривает изящный средний пальчик с аккуратным маникюром. До встречи с Питер — месяц и неделя. До момента, который поменял абсолютно всю ее жизнь — два месяца. Тони этого не знает. Единственное, что она ощущает сейчас — стойкое желание умереть, чтобы не слышать чужих упреков и не слышать, как же сильно она разочаровывает. Она смеется в лицо взбешенному отцу, даже после того, как он отвешивает ей сильную затрещину. Смеется до слез в глазах. Время пошло.***
— Стиви, Стиви, боже мой, родная, пожалуйста, успокойся, — шептала Тони, гладя девушку по спине, вцепляясь в нее так сильно, как только позволяли свежие порезы на руках. — Послушай, все будет хорошо, все обойдется, я клянусь тебе, мистер Стрэндж великолепный врач, он ее вытащит, ну что же ты, солнце, пожалуйста, не плачь, родная… Она шептала ей в светлые волосы какой-то успокаивающий бред, какие-то нежности, какие-то шутки, только бы не молчать, только бы не давать себе думать о том, что случится, когда Стивен ее отпустит, не давать себе думать о странной пустоте где-то в районе прокуренных лёгких. Стивен крепко прижималась к худенькой Тони, рыдая ей в плечо так отчаянно, что сжимается сердце. — Эй-эй-эй, принцесса Сосулька, — Тони заставляет Стиви поднять голову, касается тонкими пальцами ее подбородка, смотрит в голубые испуганные глаза. — Выслушай меня. Все нормально. Нормально, слышишь? Все под контролем. Стрэндж не таких пациентов спасал, он брался даже за самые безнадежные случаи и — клянусь тебе! — большинство пациентов выживало. Девяносто девять процентов, Стивен, слышишь? Баки умница, она удачливая, кажется, живет под счастливой звездой, и он точно ее спасет, — Тони улыбается, ободряюще и немного устало. — Почему удачливая? — спрашивает Стивен, глядя на Тони с надеждой. — Потому что ты, Стивен Грант Роджерс, кажется, стала ее ангелом-хранителем, — Тони ощущает, как рвется в лоскуты ее собственное сердце ради того, чтобы Стиви вновь начала жить. — Давай я возьму нам что-нибудь перекусить, — она хлопает подругу по плечу. — Я вижу по твоему лицу, что ты не ела дохуищу времени, как и я, собственно. На этих словах голос чуть дрожит. Она вспоминает теплые надежные руки, задорную улыбку и карие глаза. Есть, на самом деле, ни капли не хочется. Хочется спрятаться. От чувств, от слез Стивен, от безмолвия Питер.***
— Пап, а мне сегодня сказали, что я очень хорошо выгляжу, — весело сказала Тони, накладывая себе рыбу и овощи. Отец оторвался от своей тарелки и исподлобья взглянул на девочку. — А во что ты была сегодня одета? — Свободное серое платье, пальто, ботинки, — принялась увлеченно рассказывать Тони. — Понятное дело, в школе я надела каблуки, но… — Каблуки? — поднял брови отец. — Ты носишь каблуки? — Да, уже год как, — пожала плечами Старк. — Они около трех с половиной дюймов, ничего особенного. — И ты в этом ходишь каждый день по школе? — отец презрительно хмыкнул. — Какая глупость. — Да-да, — подхватила Мария, неодобрительно поглядывая на дочь. — Уже не модно носить каблуки, Тони, так ходят только какие-то девушки в захолустных деревнях. — Но мне нравится, как я на них выгляжу! — Тони, ничего не понимая, поворачивала голову то в одну, то в другую сторону. Она чувствовала, что разговор о ерунде совершенно не выходит, и ей снова приходилось оправдываться. — Я чувствую себя в них увереннее, красивее… — Это неважно, это глупость! — оборвал ее Говард. — К тому же, это вредит здоровью. И ты на каблуках выглядишь совершенно не красиво, а как корова на льду. Тони ошарашенно уставилась в тарелку и почувствовала, как все расплывается из-за набежавших слез. — Почему вы так?.. — спрашивает растерянно. — Я ведь просто хотела рассказать, что всем нравится… Может, вы бы порадовались за меня… — А если ты расскажешь, что все обзывают тебя шлюхой за спиной, то мы тоже должны радоваться? — поднял бровь отец. Тони со звоном бросила вилку на стол, и краем глаза отметила, как мать поморщилась. — Прекрати истерику, — мрачно приказал отец. — Господи, какая же ты вечно нервная, слова тебе не скажи… Вечно ноешь, вечно истерики свои закатываешь… Тони резко отодвинула стул и почти бегом направилась в комнату. Заперла дверь, сползла на пол и расплакалась — горько, беззвучно — так плачут все подростки, пытаясь сдерживаться. Никому не доверяй, — повторяла она снова и снова. Никогда не показывай того, что ты чувствуешь на самом деле. Никому не открывай душу. Даже им. Даже самым близким. Она плакала, размазывая тушь по щекам, ощущая, как рушится ее доверие к родителям, идет трещинами, разламывается на кусочки прямо у ее ног. Никому Никогда Не доверяй.***
Она идет по темной улице, подставляя пылающее лицо прохладным каплям моросящего дождя. В городе тихо, и в круглосуточном кафе напротив клиники почти нет посетителей. Оно уютное и небольшое, мягко горят лампы, и все на удивление чисто. Милая уставшая женщина за стойкой приветливо кивает, и Тони берет семь сэндвичей и коробку сока, примечая это место на будущее. Когда она приносит сэндвичи в больницу, то застает Стивен уже вместе с Наташей и — вот это сюрприз — с Вандой Максимофф, забитой религиозной девчонкой и, по совместительству, чистой любовью Наташи Романовой. Наташа ничуть не изменилась за то время, пока они не виделись. Розовые волосы напоминали жевательную резинку, белая майка ровно по фигуре, джинсы, которые обтягивают тугую красивую задницу, мужская куртка — все та же чертовски сексуальная девчонка, которая при минимальном бюджете выглядит дорого. Ванду же Тони не видела, кажется, года два, если не больше — она сама точно не помнит. У Ванды загнанный взгляд, голубое платье в мелкий цветочек, скромно заколоты волосы, и темный синяк на скуле. Тони здоровается с ними и делит свежие сэндвичи на всех. Она ловит благодарный взгляд Стивен и улыбается в ответ, потому что не знает, что делать. Она не знает, как поступить и как реагировать. Она не знает, как такое возможно, потому что такое впервые, потому что она никогда такого не чувствовала, потому что это неправильно, ненормально… Она смотрит на Стивен и ощущает пу сто ту.***
Стивен всхлипывает и вытирает слезы. Осознание собственной беспомощности заставляет разрываться от боли. Баки была холодной. Такой холодной, такой белой, что фактически сливалась с накрахмаленой простыней. Она лежала, свернувшись в комочек. Стивен все помнила. До последнего мгновения помнила. Черные волосы Баки разметались по белоснежной подушке. Тонкие руки, бессильно сложеные под впалой щекой. Таблетки, рассыпанные по всей постели. Тикание часов — страшное, чужое. Ужасный крик, отчаянный, высокий. В ту секунду Стивен не понимала, что кричит она сама. Она потащила Баки в ванную — та была такой легкой, будто бы ничего не весила. Стивен влила в нее воду, стала пытаться вызвать рвоту, но почти ничего не получалось. Паника. Ужас. Только не Баки. Пожалуйста. Она и так слишком многих потеряла. Не Баки, не Баки, пожалуйста, она уже теряла ее один раз, она не сможет снова смириться с этим… Мысли прыгали, но решение пришло мгновенно — Тони. Она звонила, в отчаянии снова и снова набирая номер, но только холодные насмешливые гудки были ей ответом. Вот расплата за то, как она поступила с Тони, расплата за такое короткое ослепительное счастье. Нельзя быть настолько счастливой, и Стивен поплатилась. Чувствуя, как на нее неумолимо надвигается истерика, Стиви почти машинально набрала номер Нат и, едва услышала знакомый голос в трубке, как тут же разрыдалась от облегчения. Следующие полчаса прошли незаметно. Она повезла Баки в больницу, по адресу, который ей скинула Нат, и все время шептала ей что-то, беспорядочно и лихорадочно, убирая с белого худенького любимого лица влажные слипшиеся волосы. Она просила не оставлять ее, просила не отключаться и помнить, что она, Стиви, рядом. В клинике Баки сразу положили на каталку и повезли в реанимацию. А Роджерс вдруг ощутила бешенство вперемешку с ужасом — вот так же ее забирали тогда, так же ее забрали и мучали все время, пока Стиви не было рядом. Она сидела на кушетке, вытянувшись, будто напряженный нерв. Время текло медленно и тягуче, а она ничего не слышала, ничего, только голос Баки звенел в ушах, и паника все нарастала и нарастала в груди. Она увидела Тони в застекленную дверь — родную, такую знакомую Тони, в привычном кожаном пальто и черном узком платье, она шла прямо и уверенно на своих четырехдюймовых каблуках, и Стивен рванулась к ней, будто к спасательному кругу. Она лишь успела заметить, как лицо Тони неуловимо изменилось, и руки Старк оплели ее надежной клеткой, крепко, уверенно. Стивен плакала, будто беспомощный ребёнок, уткнувшись в плечо Тони и вдыхая знакомый запах — запах Тони Старк. Неуловимо пахло мужским дорогим одеколоном, кожей, виски, сигаретным дымом, машинным маслом. Тони щекотала ухо горячим дыханием и шептала ей что-то, шептала с отчаянием и болью. Какой-то бред о том, что все будет хорошо. Не будет. Не будет, никогда не будет, если Баки умрет, все будет совсем плохо, и Стивен не знает, как будет жить, если Баки умрет. Баки не имеет права умирать, Баки весь ее мир… Тони, кажется, понимает, что слова ее для Стиви ничего не значат, Стиви тонет в панике и собственных мыслях. — Эй-эй-эй, принцесса Сосулька, — Тони настойчиво и привычно поднимает голову Стивен, заставляя смотреть в такие родные усталые глаза. — Выслушай меня. Все нормально. Нормально, слышишь? Все под контролем. Стрэндж не таких пациентов спасал, он брался даже за самые безнадежные случаи и — клянусь тебе! — большинство пациентов выживало. Девяносто девять процентов, Стивен, слышишь? Баки умница, она удачливая, кажется, живет под счастливой звездой, и он точно ее спасет, — улыбка кривит губы Тони, и Стивен почему-то видит в ее глазах растерянность. Они говорят о какой-то ерунде, о какой-то удаче, о какой-то жизни вокруг них, но жизнь вокруг них медленно угасала, не оставляя ничего, кроме этой больницы и Баки, умирающей под руками врачей. Тони уходит куда-то, а Стивен хочется кричать, просить, удерживать, только бы она никуда не ушла, только бы не оставляла ее одну, ведь она же не сможет снова остаться здесь одной. Но одна она остается недолго — Наташа обнимает по-мужски, хлопает по спине. Милая девочка, с которой Наташа приехала, смотрит на Стивен с состраданием. Наташа представляет ее — Ванда Максимофф, и Стивен с трудом вспоминает, как много Нат рассказывала о ней. Когда приходит Тони, Стивен чувствует вину. Она так мерзко, так отвратительно поступила с ней, а сейчас… Тони сделала все, чтобы Баки выжила, чтобы Стивен не волновалась, несмотря ни на что. Она смотрит на Тони пристально, не отрываясь, пытаясь понять — что изменилось, что она упустила. Тони смеется, стараясь приободрить всех, рассказывает что-то веселое, стягивает с узких плеч пальто. Рукава задираются, и Стиви видит то, что ожидала. Шрамы. Свежие порезы поверх застарелых. Тони нисколько не меняется. Ей легче медленно и мучительно умирать, чем признать, что она нуждается в помощи. Через час или около того выходит врач — мужчина с аккуратной бородкой и пронзительными глазами. — Мистер Стрэндж, сэр, — встает ему Тони навстречу и пожимает руку. — Здравствуйте, мисс Старк, — улыбается он устало. — Как Баки? — без предисловий спрашивает Тони, и Стивен благодарна ей за это. Мужчина трет пальцами переносицу. — Она будет в порядке. Вернее, она будет жить. Это «вернее» совершенно не нравится Стивен, и она вскакивает. — Что это значит? — спрашивает она требовательно и резко, но врач только невесело улыбается на ее дерзость. — Это значит, что в физическом отношении она будет в порядке. С психологическим состоянием пациентки все будет гораздо сложнее. Вероятность того, что она повторит свою попытку, больше восьмидесяти процентов. — Я буду рядом с ней, сэр, я не допущу этого… — пытается сопротивляться Стивен, но мужчина качает головой. — Не льстите себе, мисс. Какие бы отношения вас не связывали, вы не можете поручиться, что этого не повториться. Вы один раз уже допустили ошибку, и вторая может стать роковой для нее и для вас, — умные глаза смотрят прямо и спокойно. И Стивен знает, что мужчина прав. В ней закипает ярость. Страшная красная пелена застилает глаза, и все эмоции, которые были в ней это время, находят выход. Ее оттащили от врача Тони и Наташа. Нат встряхнула ее за плечи, но это совершенно не помогло, и тогда Старк влепила ей пару затрещин — будто водой окатила. Судя по рассказам после, Роджерс попросту потеряла самообладание и начала колотить Стренджа по всему, до чего дотягивалась — молотила кулаками по груди, плечам, вцеплялась в воротник халата, кричала что-то отвратительное. А потом она разрыдалась. В третий раз за эту ночь.***
— Эй, Стиви, ты как? — тихий голос Тони заставил Роджерс поднять тяжелые веки. Она поморгала и увидела Старк, стоящую над ней, с двумя стаканами кофе. — Нормально, — с трудом проговорила она, пытаясь размять затекшую спину. — Сколько времени? — Около четырех, — Тони плюхнулась рядом на кушетку и протянула Стивен стаканчик. — Как ты любишь — американо со сливками, ореховым сиропом и корицей. Стивен отхлебнула глоток и удивленно подняла брови. — Крепче, чем обычно, — прокомментировала она, чуть нахмурившись. — Я попросила сделать на двойном эспрессо, — пояснила Старк, глотнув свой кофе из стакана. — Тебе ещё долго не спать, так что лучше покрепче, зато действенней. Могу виски подлить, хочешь? — У тебя есть с собой алкоголь? — ошарашенно взглянула Стивен на Тони, которая бессовестно и самодовольно пожала плечами. — Здесь? В больнице? Она вдруг почувствовала себя прежней. Ей показалось, что Баки, как и год назад, в больнице, а они с Тони вместе. Странное чувство захлестнуло ее. — Ага, — хмыкнула Тони, не замечая ничего, что ощущала Стивен. — Ты как хочешь, а я выпью. Она щедро плеснула в кофе виски из фляжки, и тут Стиви решилась. — Наливай, — махнула она рукой, вспоминая русское выражение, которому ее научила Наташа: «сгорел сарай, гори и хата». Стивен всегда пьянела довольно тяжело, но тут сказалась бессонная ночь, истерика, потрепанные порядком нервы. После того, как Тони сбегала еще раз за кофе и, по совместительству, за алкоголем, Стивен чувствовала, как ее сознание стремительно мутнеет. — Эй, Роджерс, кажется, ты уже хорошая, тебе хватит, — решительно произнесла Старк, отбирая фактически пустой стаканчик. Она не была пьяна вовсе, кажется. — Ты будто и не пила, — хмыкнула Роджерс, качая головой и понимая, что ей, действительно, хватит. — Ага, я же в день выбухиваю по бутылке виски минимум, о чем ты. Жалкая фляжка и вино не способно свалить меня, — приподняла уголок губ Старк. Она действительно казалась совершенно трезвой, только по белым щекам разливался жаркий румянец. — Тони… Тони, мне нужно с тобой поговорить, — вдруг сказала Стивен, понимая, что если не сейчас — никогда. Потом у нее не хватит смелости, решимости, глупости. Можно называть как угодно, но факт останется фактом. — Не здесь, — хмурится Тони, подхватывает Роджерс под руку, и ведет куда-то. Они выходят на улицу, и Стиви жадно ловит разгоряченными губами капли дождя. Улица пуста. Тони встает у стены, складывает руки на груди. — Что такое? — спрашивает встревоженно. Стивен скользит взглядом по знакомому красивому лицу. Тони — такая родная, выученная наизусть. — Я хотела сказать… Ты столько для меня сделала, ты… Короче, пусть будет честно, — Стивен выпрямляется. — После того, как я с тобой поступила, ты столько сделала, ты фактически спасла Баки, ты… Черт побери, ты спасла меня, Тони. По лицу Старк пробегает судорога. — Я никогда не думала, что я буду в таком положении, как сейчас. Я очень-очень люблю тебя, Тони, ты же знаешь. — Знаю, — наконец отвечает Тони, не поднимая глаз. — Но я знаю, что Баки для тебя — весь мир. Я знаю, что я всегда буду для тебя номером два, Роджерс, и это ничем не вытравить. В этот момент Стивен не выдерживает, обхватывает руками лицо Тони и целует, с благодарностью и тоской. Целует так, будто вернулась на год назад. Целует так, будто имеет на это право. Тони вцепляется пальцами в рубашку Стивен и целует в ответ, Господи-боже, отвечает на поцелуй всем своим телом, языком, зубами, губами, целует, будто ныряет в омут с головой, желая утонуть в Стивен, так, чтобы никогда не выбраться. Прости меня, прости меня, прости меня, — стучит в голове у Стиви, и она прижимает Тони к стене, так крепко, — пожалуйста, прости меня, пожалуйста, прекрати мучиться из-за меня, я не хочу причинять тебе боль, но не умею иначе. Она приходит в себя, когда чувствует, как Тони мягко, но уверенно кладет руку ей чуть выше груди, отстраняет ее. И Стивен понимает — вот оно. — Стиви, я не могу, — вдруг говорит Тони, и в лице ее что-то новое, чего не было раньше. — Что…что ты не можешь? — спрашивает Стивен тихо, почти зная, что услышит в ответ. — Не люблю тебя больше, — просто отвечает Тони и смотрит на небо поверх плеча Стивен. Сердце останавливается.***
Когда Стивен целует Тони, Старк счастлива. Счастье наполняет ее, будто воздушный шарик, и она отвечает со всей любовью, которая скопилась в ней, потому что она скучала, она так блядски скучала по ее губам, рукам, по ее запаху, по ее силе. Ей хочется плакать, хочется кричать Стиви — пожалуйста, не отпускай меня, не отпускай никогда больше, я не хочу больше ненавидеть себя, не могу больше так, я же живая, только рядом с тобой я живая, не отпускай меня, пожалуйста, только не снова… Она по-прежнему ощущает пустоту. Счастье будто совершенно инерциально, будто она игрушка, у которой все не кончается завод, будто уже нет половины деталей, но она все еще работает, все еще звенит. Стивен целует ее так, будто между ними все по-прежнему, и это убивает Тони сильнее всего, и в какой-то момент она попросту понимает — это не любовь. Это благодарность. Благодарность за то, что Тони сделала. Извинение и прощение за боль, которую причинила. Это просьба отпустить наконец-то ее, Стивен. Мольба, чтобы Стиви смогла жить спокойно и счастливо. Дура. Какая же Тони дура. Тони понимает, что все. Осознание бьёт ее нервно и резко, и отголоски понимания долго отдаются в кончиках подрагивающих пальцев. Она отпустила Стивен. Вот сейчас, прямо секунду назад, в тот момент, когда Стивен коснулась ее губ. А может, еще раньше — в тот момент, когда Питер сказала, что любит. Питер. — Стиви, я не могу, — говорит она, отстраняясь, и понимает, что все правильно. Сейчас. Она давно приняла то, что Стивен не будет рядом, и все время мучила и себя, и ее. И Питер. — Что…что ты не можешь? — спрашивает Стиви удивительно обреченно. — Не люблю тебя больше, — легко отвечает Тони и понимает, что впервые не солгала, когда сказала о том, что чувствует. Роджерс делает шаг назад. — Я думала, что ты мне нужна. Я была уверена, что люблю тебя, но… Все отгорело. Я, кажется, отмучилась, — неверяще улыбается Тони. — Сейчас ты поцеловала меня, и я ничего не чувствую, и больше не буду чувствовать, Стиви. Я любила тебя все это время, ты была моей болью, лучшей болью в моей жизни. Но сейчас я понимаю, что только лгала себе. И не только себе. — Я думала, что никогда в жизни этого не скажу, я была в этом уверена, но… Я прощаю тебя, Стиви. За все, что ты сделала. И себя тоже прощаю. Стивен смотрит на нее со странной жалостью и облегчением. Будто с плеч свалилась огромная ноша. Тони хочется плакать. Тони хочется улыбаться. Тони разрывает (ся) на части, но единственная связная мысль — мысль о Питер. — Я люблю ее, — прошептала Тони одними губами. Господи. Боже мой, ебанутая, что же она натворила! Стивен видит, как резко меняется ее лицо, и встревоженно касается ее руки. — Что? — спрашивает так, будто догадывается. — Мне нужно позвонить ей. Срочно, — машинально отвечает Тони, глядя на Стивен широко открытыми глазами. — Стиви, я такая дура, господи, я такая идиотка! Из-за себя я, кажется, потеряла единственного человека, которого люблю, — испуганно выговорила она стремительно немеющими губами. Та взяла ее тонкие хрустальные пальцы в свои надежные ладони. — Звони ей. Тони, звони ей сейчас же. Тони послушно достает телефон, набирает знакомый номер, но холодный голос говорит раз за разом: абонент временно недоступен, перезвоните позднее, абонент временно недоступен, перезвоните позднее, абонент временно… — Она вне зоны, или просто не хочет отвечать, — Старк стучит ногтем по экрану телефона. — Мне нужно ехать к ней. Прямо, мать твою, сейчас. — Тише, не ругайся, — Стивен напряженно закусила губу. — Возможно, у меня есть номер ее тети, да, точно! Она в школьном родительском комитете, я, как староста, знаю телефоны всех родителей, да и адрес должен быть забит где-то в заметках… Она стала сосредоточенно копаться в телефоне, и наконец воскликнула: — Да, есть! Мэй Паркер, давай, пиши адрес: Куинс, Клэймор-стрит, 12. Тони смотрела в пустоту, и мысли совершенно ненормально бились и брыкались в голове, трепыхались, и только голос Стиви привел ее в чувство. — Давай, Тони, не спи! Вызывай такси, едь к ней! Тони с благодарностью взглянула в лицо Стивен и крепко обняла ее, в последний раз вдыхая ее запах. — Блять, Роджерс, ты хоть и разводишь пафос временами, а еще дикая зануда, но я очень люблю тебя. Ты чертовски хороший человек, и я надеюсь, что ты будешь счастлива. Не просри Баки, постарайся жить моментом и… — Тони прижалась к Стивен крепче. — Спасибо тебе за все. Она услышала, как Стиви всхлипнула. — Тони, ты не заслужила того, что я наделала, — прошептала она горько. — Дура ты, Роджерс. Я же сказала, что прощаю тебя. Слышишь? Не вини себя больше. — Береги себя, Тони. — И ты.***
Она долго слышала голос Стивен в ушах — когда вызывала такси, когда ехала до дома Питер. Она думала о том, сколько времени потеряла, гоняясь за призраками, пытаясь поймать образ Стивен, удержать его, хотя умом понимала, что Стиви уже никогда не вернется. Мучила себя. Мучила Стивен — господи, как, наверное, Роджерс винила себя, как переживала, как тяжело ей было каждый день видеть вместе Тони и Баки. Мучила Питер. Боже мой. Питер. Монстр небрежно садится на соседнее сиденье. С зубов монстра капает кровь и слюна. Монстр смеется ужасу в глазах Тони и гладит ее по плечу. Монстр говорит о том, что он порвет Питер в клочья, сломает ее и разрушит. Монстр берет Тони за запястье и гладит острым грязным ногтем ее шрамы. Говорит, что Тони никогда не победит его. Говорит, что Тони разрушает все, к чему прикасается, и Тони знает, что монстр прав. Тони перехватывает запястье монстра и отводит его костлявую руку. Тони заставляет себя улыбнуться, несмотря на панику. Тони говорит, что у нее все будет хорошо. И она не сломает Питер, потому что Питер ее спасет. Она подъезжает к дому, выходит из машины и видит, как монстр скалится ей в окно, но страха не чувствует. Это больше над ней не властно. Она звонит в дверь, совершенно не успев подумать, как отреагирует тетя Мэй на то, что в пять часов утра к ней вваливается странная девушка и просит выйти ее племянницу, но мысль ускользает, когда дверь открывает Питер. На ней растянутая огромная футболка, едва прикрывающая бедра, а в глазах нет ни капли сна. — Пустишь? — спрашивает Тони и слабо улыбается. Питер молча отходит от двери, давая проход. Они не говорят ни слова, пока идут в ее комнату, Питер плюхается на кровать, а Тони осторожно садится на шаткий стул. И Старк не знает, что ей сказать. Неужели она думала, что Питер примет ее после всего, что Тони ей сказала? Примет после лжи, после преданного доверия? Тони сгибается, обхватывает руками голову, устало трет лоб. Кажется, будто на ее сердце лежит огромный камень, и ничем его не убрать, и она ломается под грузом вины и собственных непонятых чувств. Прохладные руки ложатся ей на плечи. Она обреченно поднимает голову и видит прямо напротив теплые карие глаза. Питер улыбается. — Прости меня, — одними губами выговаривает Тони, глядя ей в глаза. Хотя хотелось бы сказать совсем другое. Тысячи невысказанных слов тают сигаретным дымом на языке. Хотелось бы сказать другое. Прости, я без тебя не смогла. Прошу тебя, спаси меня. Спаси меня, Питер, не дай мне утонуть. — Мне нечего прощать, — отвечает Питер легко. Она осторожно касается рук Тони — изрезанных, изуродованных. Ведет от предплечья к запястьям. Пальцы замирают на расстоянии удара сердца от шрамов. Тони прикрывает глаза. Тони позволяет. Чтобы в следующую секунду почувствовать касание теплых губ. Питер целует порезы невесомо и легко, будто святыню, утихомиривая боль, снимая тоску и жар с измученного сердца. Невысказанные слова превращаются в ненужный сор, и Тони не открывает глаз, позволяя себе утонуть в этом мгновении. Позволяя почувствовать покой и забыться. Питер целует изрезанные руки и бедра. Питер прижимается щекой к ее ногам. Питер заставляет почувствовать себя не ошибкой, не разочарованием, а человеком. Человеком, имеющим право на счастье, и Тони хочется кричать, кричать громко, раздирая горло, выплескивая все чувства, убивавшие ее, потому что плакать она давно разучилась, с того памятного вечера, когда ушла Стивен. Сердце билось и стучало, отдаваясь набатом в ушах, эмоции, проклятые эмоции требовали выхода, но не сейчас, нет-нет-нет-нет, она не… — Тони? Когда у Тони начинают дрожать губы, она не верит, что такое возможно. Она всхлипывает — раз, другой, чтобы в ту же секунду закрыть лицо тонкими руками и расплакаться беспомощно и по-детски. Питер шептала что-то успокаивающее, вжимаясь лбом в ее колени, а Тони надрывно и остервенело рыдала оттого, что ее слепое сердце внезапно прозрело.