Арахнофобия

Ватсона хватило еще на два сеанса «терапии», после чего они с детективом заснули мертвецким сном, причем Шерлок потребовал, чтобы Джон крепко обнял его на случай если «паук все же вернется». Но Джон был совсем и не против крепких объятий с Шерлоком. Проснулся доктор рано утром от того, что у него затекла шея. В спальне Холмса была только одна подушка, которую детектив не преминул оккупировать, и Джону пришлось спать без нее. Ватсон решил взять подушку у себя и вернуться обратно под теплый, но жесткий бок Шерлока. Аккуратно выбравшись из объятий любовника, Джон встал и, даже не одевшись, тихо вышел из комнаты. Он поднялся в свою спальню, взял подушку, и хотел уже было вернуться к Шерлоку, но тут его внимание привлекла небольшая пластиковая банка, стоящая в углу комнаты. Джон вздохнул, сел на кровать и стал вспоминать, с чего началась вся эта история… *** Джон Ватсона жил с Шерлоком уже несколько месяцев. Во время очередного расследования преступник сильно толкнул детектива и тот ударился спиной о твердую кирпичную стену. По возвращению домой, Ватсон настоял, чтобы Шерлок разделся и показал ему место ушиба – удар был сильным и доктор опасался, что мог пострадать позвоночник. Холмс некоторое время сопротивлялся, но потом сдался, снял с себя рубашку и повернулся к Джону спиной, чтобы тот мог произвести осмотр. Спина была тонкая и мускулистая. Доктор скользил пальцами вдоль позвоночника своего соседа, слегка надавливая на выпирающие позвонки, затем обвел ладонями ребра. Все было в норме, переломов и сильных повреждений не было, но Ватсон вдруг поймал себя на мысли, что ему очень нравится прикасаться к Шерлоку и совершенно не хочется заканчивать этот осмотр. Неожиданно для себя самого, он вдруг протиснул ладонь под брюки и белье детектива. - Ты что творишь?! – возмутился Шерлок, отстраняясь и пытаясь встать. - Надо осмотреть копчик, - хриплым голосом ответил Джон. Он вытащил руку, чувствуя себя идиотом и извращенцем. - Все в порядке, - сказал он Шерлоку, - можешь одеваться. Сославшись на сильную усталость, Ватсон поднялся в свою комнату. Зайдя к себе, он немедленно рухнул на кровать, чувствуя, что его трясет от небывалого возбуждения, а ткань джинсов готова лопнуть под напором вставшей плоти. Получалось, что он возбудился, прикасаясь к мужчине, а это случилось с ним впервые. Джон немедленно побежал в душ, а затем полночи не мог уснуть, обдумывая случившийся с ним казус, анализируя и вспоминая. Под утро он пришел к выводу, что до чертиков любит Шерлока Холмса. Этот факт, почему-то, его успокоил, он заснул и крепко спал до самого утра. А утром, спустившись вниз и увидев сидящего за ноутбуком Шерлока, Джон решил, что ни за что и никогда не откроется соседу, потому что очень сильно дорожит дружбой с ним и не хочет потерять его расположение. Для Ватсона было очевидно, что детектив не может ответить ему взаимностью, потому что он не раз говорил, что женат на работе, и ничто другое, тем более какая-то там любовь, его не интересует. Джон постарался загнать свои чувства в самые глубины сердца и жить как прежде, но получалось плохо. Он чувствовал, что существование рядом с предметом своей страсти при невозможности эту страсть удовлетворить, начинает превращаться в пытку. Однажды Майкрофт Холмс пригласил Джона в клуб «Диоген». Они побеседовали о расследованиях, затем перешли на дедуктивный метод. В кабинет вошла помощница Холмса-старшего, неся поднос с двумя дымящимися чашками и вазочку с печеньем. - Угощайтесь, Джон, - сказал Майкрофт, протягивая доктору чашку. Это очень вкусный чай с небольшой высокогорной плантации. Его присылает мне мой университетский товарищ, живущий в Индии. Ватсон поблагодарил, взял чашку и сделал глоток. Чай действительно был очень вкусным. - Хороший чай – моя слабость, - произнес мистер Британское правительство, отпивая янтарный напиток и жмурясь от удовольствия. - У вас, оказывается, есть слабости? – сыронизировал Джон. - Конечно, - серьезно сказал Майкрофт. – Я ведь человек, и ничто человеческое мне не чуждо. Слабости есть у всех, просто таких людей как я с раннего детства учат тщательно их скрывать. Но и у меня есть свои странности и «тараканы» в голове. - Например? – полюбопытствовал Ватсон. Холмс-старший покосился на него с легким беспокойством. - Назову вам одну странность. Я очень боюсь крыс. Страх не панический, его, пожалуй, нельзя назвать фобией, но мне очень трудно заставить себя идти туда, где заведомо есть крысы. К счастью, визиты в такие места мне приходиться наносить крайне редко. - Крыс вообще мало кто любит. - Верно, - согласился Майкрофт. – Как и пауков. Кстати, вы знаете, что мой брат с детства страдает арахнофобией? - Нет, он мне об этом не рассказывал. - Еще бы! Но факт остается фактом: Шерлок панически боится пауков. Он даже ходил лечиться к психотерапевту, лечение помогло, но до конца от этой фобии он так и не избавился. - Хм, - произнес Джон. Он был очень удивлен этой новостью. Доктор считал, что Шерлок не боится ничего на свете, а его боязнь маленьких и, в общем-то, безобидных насекомых, казалась чем-то нереальным. - Помню, в детстве как увидит паука – тотчас же слезы и истерика, – ударился в воспоминания Майкрофт. - Когда подрос, эмоции уже не были такими сильными, конечно, но все равно пугался Шерлок до чрезвычайности. Сразу становился таким маленьким и беззащитным, позволял себя обнять и утешить, чего в других случаях не допускал, даже когда сломал руку. А тут с него словно бы слетал защитный панцирь. Делай с ним, что хочешь, он и не подумает сопротивляться. Последнюю фразу Майкрофт произнес со значением, пристально глядя на Джона. - Хм, - снова сказал Ватсон, чувствуя, как в глубине его мозга начинает зреть некая идея. Тем временем Холмс-старший снова перевел разговор на дедуктивный метод и вскоре они распрощались. Возвращаясь домой, Ватсон думал о своем разговоре с Майкрофтом. Он понимал, что старший брат Шерлока неспроста завел этот разговор. Вероятно, он догадался о чувствах Джона и захотел ему помочь. Идея подсунуть Шерлоку паука, а потом утешать его всю ночь, была чертовски соблазнительной, но при этом какой-то ребяческой уровня младшей школы. И Джон решил забыть о ней, но судьбе было угодно распорядиться иначе.