***
Все лавры тому, кто пережил отходняк. Тому, кто пережил все пьяно-рьяно разбитые зеркала. Тому, кто нашел в себе силы подойти к зеркалу и продолжить процедуру цветения нарцисса внутри. Тому, кто даже сходит на пару сегодня. Наверно. Скорее всего. Все равно все лавры ему одному — тому, кто держится, сбиваемый потоком, за тростнику — слово. Одно лишь слово правит бал — слово «талант». Его было так много, хоть и не ясно таланта или просто слова. Хоть и фонетика у него ни к черту. "Я не умираю только от того, что я могу создавать. Дать что-то большее, чем просто себя." Очень романтично по мнению радиостанции!***
«Я — море…носец? Тело-о-есная оболочка?» «Тупо тело» «Море шуршит, море бьется о скалы. Море. Морской прибой. Мама ждет к обеду.» «Дорогой, в твоей комнате такой беспорядок» «Мистер, ужин остывает» «Дорогой мистер Прескотт, у Вас на/в голове какой-то беспорядок» «Дорогой море — оно остывает. Это всё Прескотты.» «У тебя все в порядке, но не в голове. Моря нет на ней.» — Медитация — хуйня. — мощно задвинул и потушил сигарету так, точно хотел придавить ей насекомое. Звуки прекращают и быстро покидают сонный мозг, но липнут слова — дежавю. С каких-то пор воспоминания — начало панической атаки, но, думаю, если бы он не знал этого словосочетания, то можно было бы обойтись. Одеяло неприятно прилипает к телу, а пот создает ощущение мерзкого зуда. Свинцовые огромные лапы, тяжесть. Стакан воды окрыляет не хуже рекламного редбула, по телу лениво растекается свежесть, почти открывает чакры и, может, портал с преисподней или что у вас там. Я об этом узнаю через слова. Лучи темно-красного солнца скалятся, совсем не греют, но плавят. Мне не знакомо — я принимаю форму в начале своего пути и стою неподвижно, хоть и чувствую, что уязвим перед малейшей физической угрозой. Мы в этом похожи с ним, с Прескоттом младшим. Он хочет избавиться о этого тела, ломится. Ветер шепчет нежно о прошлой ночи. Шепчет заговорчески, бархатно, но с укором, как девчонка, которой ты не позвонил когда-то давно. По коже бегают холодные мурашки нового дня — глупая привычка плевать на все определенное и боятся непонятно чего. Прескотт пыхтит и смотрит в потолок, рассуждая о тщетности. Бытия, наверно. Откуда я знаю. Какой же подросток. Хотя, это прерогатива не только юных лет — просто, чем старше, тем больше свыкаешься. Наверное. Мне-то откуда знать. Я просто окно и даже не могу видеть пейзажей «за» — моя функция заслонять прозрачной спиной мир, транслируя «в» картинки. Сейчас же плотная тень жалюзи делит прозрачный свет на «черное и белое», а красная ткань включает алый. Не могу видеть, однако слова вытесняют картинку — Нейтану это тоже знакомо. Знакомы голоса, а для него это и страх до слез, и гордость — «вот он я! Ах, сам себя боюсь!» Пошатываясь, он думает, что черное и белое — жизнь, а красное — кровь, что ему довелось увидеть. Любит драму, что поделаешь. Почти романтика с вырванным языком. Только не напоминайте, пожалуйста, что красный — цвет его первых кулис в детском театре. Солнце Аркадии Бэй встает. Ну, а что ему еще остается делать.***
«Порядок удел глупцов, а гений правит над хаосом — говорил Эйнштейн или кто-то там другой, но это не важно — говорил ведь кто-то.» — девиз Нейтана, что так не любит беспорядок, но в таком талантливом режиме: «завтрак с Макс-занятия изящными искусствами-нахуяриться-подумать о прошлом и поредактировать шедевры-нахуяриться», тяжело содержать вещи в порядке. А потому, преодолев Эверест из «всякой фигни, которая стоит больше твоей почки и моего папочки», Прескотт, с шутливо-победным кличем, направляется в сторону пар. «С вами радиостанция Дождь! Вопреки всем мнениям, отпрыск — неплохой ученик. Он появляется не так часто, как хотелось бы и имеет массу проблем с коллективом из-за постоянного ощущения, что его не боятся, а жалеют (но на самом деле боятся очень, хотя если бы знал, то вряд ли обрадовался бы), однако работает. Не радуется успехам в классе искусства — «ну ты же лучший, конечно, малыш. Да и этот старый пидор ничего не понимает, потому что***
— Твою ж мать, сука. Пропусти. Да, здрасте, двиньтесь. — поток работает по принципу «жалюзи», где спешащие домой — свет, медлительные —это как раз деревянные полосочки. — Я дико голоден! — а встречающие, загораживающие путь — ниточки. Нейтан ниточка с дефицитом общения, что фривольно шатается и улыбается, все еще,***
Нейтан ест удивительно быстро, аккуратно, но жадно. Смеется открыто и громко, говорит внятно и артистично, но нервно теребит что-то в руках и матерится ужасно, что говорит о неуверенности и желании сделать «еще чуть более ярко». — …короче, потом остался один небольшой кармашек и его тоже попросили открыть. Я думал, что это всё, конец, однако он достал оттуда 4 проездных карточки на детдомовского ребёнка, спички и карты. До сих пор не знаю, как так вышло, ей-богу. Ну и коронное «вам фокус показать?». Пока эти овощи перекидывались саркастичными комментариями мы свалили. И все-таки, неприятный осадок — мы счет так и не оплатили, а Ланнистеры… Ну ты знаешь. — юноша ждет реакции и откидывается на спинку дивана. Макс смеется, пытается изобразить удивление хоть это и не требуется — если главный герой мудак и немного под кайфом, то любая история прекрасна, каким бы интеллигентом ты ни был. Уж извините. — Так, что ты пытаешься сделать? — Делаю фотографию на телефон. Черт, ты кажешься даже немного умной когда молчишь, а тут такое разочарование. — Прескотт щурит глаза и выглядит дико заморочено, пытаясь уловить силуэт синицы, который ложится на щеку Максин в лучах маслянистого солнца. А ведь она видит только птицу, когда тут так прелестно, глупая. — Ха-ха. Нет. — Максин проигрывает и, наверное, из-за этого они все еще общаются. — И зачем? Главное покажи потом. — Тень красивая. — он слишком быстро показывает ей и так отсвечивающий экран смартфона. — Кстати, всегда хотелось сделать что-нибудь большое со светом и без особой аппаратуры. Ну, знаешь, там с цветными стеклами, не используя редактор в последствии. — Занимательно и примитивно… Ах, ты тоже сплошное разочарование. Однако слова «без редактора» только с одним ассоциируются. Ты извини. — Йеп, у Марка много фотографий подобных. На самом деле, тут нечего извиняться — он хоть и мудак, но все-таки уникальный. — Больше света — больше грязи. Хотя, с такими грешочками он должен быть богом. — Колфилд подняла взгляд к небу (бетонному, с паутиной) и приложила ладонь к сердцу. — Он и есть бог, Максин… — Нейт сказал это шепотом и, кажется, на секунду стрелки часов начали ходить под орган, а черты лица юноши стали иметь слишком много общего с лицом кого-то там из апостолов. — Блять. — Официантка, заменявшая Джойс, покосилась на них, а Колфилд съежилась — резкие смены все еще напрягали. — Я просто так часто думаю о том, как разгребать это и мне очень страшно. У меня пока что месяц свободен, но даже если этот месяц перетечет в пару лет и… Господи. — И все еще в голове одна лишь мысль — «слишком быстро открываешься». Никаких загадок — весь откупоренный. Дай открыться и полезет невероятно, постоянно напоминая. — Нет, нужно избавляться с корнем и ты это знаешь. — Господи, ничего ты не понимаешь — это такие нервы. Типа, ладно, откуда тебе знать. В плане, я даже времени уже не чувствую… — Хорошо. Я знаю, что это за нервы, но это не значит, что ты должен просто ждать своего часа. Мне тоже до мурашек страшно, но… — Да не в этом дело, ты все еще не понимаешь — это совсем другое… Детская обида и надутые губки — «я-то не понимаю? Сейчас я тебе покажу непонимание!», но потом скрытая улыбка и едва сдержанное «о май свит чайлд» — Я не понимаю? — Макс отхлебнула кофе. Он ухватил идею этого спокойствия, некого намека, и приподняв бровь, улыбнулся так безмятежно. «ты все еще ничего не понимаешь, но я усердно сохраняю лицо и пытаюсь быть непредсказуемым, чтобы звезды светились, правда.» Хорошую игру все трактуют по-разному или вовсе начинают верить, а потому — звезды заискрились и это истина. — Окей, раз ты такая умная и молодец — выдвигай свои идеи. — Есть одна — отец. Твой. Может все не так уж и плохо. — Оо, Макс, ты даже не знаешь о чем говоришь! — он с искренним удовольствием уже приготовился материться на все что связано с «ссаное семя с деньгами, вот ей-богу». — Можно попробовать — у тебя есть масса аргументов, а наркотики… он же так трясется за свою репутацию. Оглашение — лишние проблемы., — девушка ждет, когда он очередной раз съязвит, чтобы закончить тираду, так как знает, что план вряд ли будет исполнен, а просто так распинаться на тему «мне кажется, что ему не окончательно похуй» не в её интересах, однако Нейтан сидит спокойно. — Конечно, тут встанет вопрос больницы, однако тогда я отмотаю. — на самом деле это вполне может быть ложью — ему нужно лечение и это факт, а для Макс он сейчас что-то вроде дельфина, которого используют в качестве способа исцеления, появляясь на процедурах пару раз в неделю, ведь, очевидно, ресурсов для того, чтобы взять домой нет, да и кому надо. Подумать только — дельфин. Дома. Зачем? Вот придумают. Бред. — Кстати, ты куришь? — Есть такое. К чему это? — Просто ты так на эту пепельницу смотришь который раз. Закуривай, ради бога. Так вот, таким образом ты отдашь часть ответственности, а взамен дашь новую… Эээ… Ниточку? Короче, таким образом ты окажешься под влиянием, но… — А я о чем! Это самое мерзкое! Вот! — Нет. Дослушай. Сейчас ты в большей степени уязвим — Джефферсон всяко опаснее. Отец, по крайней мере, не даст разрушить твою жизнь, так как это отразится на нем. Вроде все сказала, вот. И еще… — Макс взяла в руки чашку. — контроль — это то, что имеет гораздо более долгосрочную перспективу и вряд ли это можно будет исправить. Но ты подумай, что лучше. — Лучше смерть! — Нейтан, как всегда, хихикнул в самый ненужный момент и взглянул на Колфилд, что была напружинена, но сейчас едва заметно начала расслабляться. — Нет-нет, ни за что. — Да почему! — Ты себя переоцениваешь. Серьезно, потом же опять какая-нибудь херня произойдет. Я, конечно, понимаю, что очень сложно не проникнуться ко мне, не прильнуть душой, так сказать. Но! Разве эта не та вероятность в которой ты берешь «ту» за ручку и вы сайгаками бежите в закат навстречу обычной жизни? Ну не смотри ты так. — За меня можешь не беспокоиться! — уверенности, как в том, что в новых апельсиновых конфетах нет ни грамма сахара. Бабушка сказала, что если по радио объявили, то значит точно истина. — Я как Шерлок Холмс — мне просто нужно развлечение. К тому же, мне кажется, что все действительно вот так вот очевидно. — На каждого Шерлока свой Мориарти. — Но мы-то знаем, что это всего лишь что-то из тех уродских книжных фраз для создания какого-то смысла — Или, может, загадки. Знаешь, в хороших книжках это иногда что-то типа пасхалочек. — Хорошо, тогда ты либо садовник, либо мы в самом ужасном произведении. — Или в фанфике! Бум! — Кто про тебя писать-то будет, Прескотт. — официантка опять взглянула на них с тенью улыбки и продолжила конспектировать диалог в коричневый блокнот с бежевыми листами. — Так вот, во вторник он сможет тебя принять? — Колфилд. И-ди на-ху-й. - официантка вздохнула - придется предупреждение о мате ставить. «Привет! На связи вновь ваша радиостанция «Дождь». Я уверен, вы знали о том, что у каждого свои точки давления и так же, я уверен, что вы знакомы с кризисом идей у безнадежных писак.» — Я тебя так ненавижу. В любом случае, он будет готов принять нас в любой день. — Или нет. Впрочем, если это будет не так, то все равно — очень хорошо. Только на руку — проблемы решать любыми способами так глупо, так по-детски. Например, мои родители всегда, когда что-то не выходило — просто сидели. Мне тогда пять лет было, но я-то помню. Оно решалось как-то. Само наверное.***
С хлопком стеклянной (черт, скоро опять ее мыть) двери убираю немногочисленные тарелки и множество смятых салфеток. Облокачиваясь на барную стойку и смотрю на счет — как всегда берут общий, но платят раздельно: девочка ровно столько, сколько стоит порция, с точностью до цента, а юноша одной, очень мятой бумажкой. Два доллара и четыре страницы блокнота — мои чаевые.