Сборник драбблов

      — Где мой сладкий гад? Кай, малыш, папочка вернулся!       Бэкхён влетает в квартиру донелься счастливый. Мало того, что вернулся к любви всей своей жизни — зелёному полозу, так ещё и на работе повысили после трёх лет упорой работы и обещаний. Снимает одежду и обувь, скидывая на вешалку как попало, и проходит в единственную комнату.       — Как поживает мой пупсик? Ох, целую мышь проглотил. У-у-умница мой!       Всё Бэкхёновы друзья только у виска крутят, недоумевая от такой нездоровой любви к пресмыкающимся, недоумевая, как на предложение сходить на групповое свидание можно получить ответ: «А зачем? У меня Кай есть!» К счастью, друзей у Бэкхёна не так уж много. А Кай — вообще один единственный! Как можно не любить эти шёлковое гладкое тело, как не влюбиться в ласковую щекотку раздвоенным языком?       Бэкхён аккуратно выкладывает змею на кровать, чтобы погуляла, и принимается чистить террариум. Потом организовывает нехитрый ужин из оставшейся жареной лапши с овощами, скачивает фильм, чтоб есть нескучно было, и принимается есть, переводя взгляд с экрана на полоза, с полоза — на лапшу и по-новой.       Позже, когда приходит время отходить ко сну, Бэкхён убирает Кая на место, не забывает поцеловать в холодную голову, желает сладких снов и сам забирается под одеяло. Минуты не проходит с момента, когда голова касается подушки, и Бэкхён крепко засыпает.       Будит его шевеление, которого в комнате точно не должно быть. Бэкхён сонно щурится и глядит по сторонам, тщетно пытаясь разглядеть в кромешной темноте что-либо, но кроме шелеста белья — ничего. Вылезшей из-под одеяла ноги касается что-то прохладное, и Бэкхён испуганно вскрикивает. Неужели Кай смог выбраться? Да нет, невозможно. Однако по ноге что-то ползёт вверх, огибает колено и скользит к паху. Прохладные касания приятны, но ещё больше вселяют настоящий страх.       — Кто здесь?       — Тсс…       — К… Кай?       Повторное «тсс» в ответ, и одеяло пропадает, а вместо него на тело Бэкхёна тихо и плавно, точно змея, опускается абсолютно человеческое тело. Прохладное, слишком гладкое, но точно человеческое. Бэкхён не успевает произнести хоть что-нибудь, как в его рот скользит чужой язык. Длинный, сильный и очень узкий. Вторгается, будто осаждает крепость, и спешит указать свои права. И если бы Бэкхён был хоть чуточку в себе сейчас, он бы сопротивлялся. Но нет. Он только послушно подставляет голову и удобнее укладывается, интуитивно разводя бёдра.       Пижамные штаны пропадают будто по волшебству, а чувства становятся стократ острее. Прохладное тело, чернота глубокой ночи и еле различимый шелест уносят Бэкхёна куда-то за грань. Туда, где возможны невероятные вещи. Где у ночного любовника глаза горят какой-то хищной и плотоядной зеленью. Где движения невообразимо плавные, будто тягучие. Где близость чужого тела на границе боли и экстаза. Где оргазм до того яркий, что кажется, будто умер.       Трель дверного звонка будит непозволительно рано — и полудня нет. В воскресенье-то. Бэкхён трёт глаза, пытаясь вспомнить, что ему снилось, чертыхается сквозь зубы и очень-очень злой идёт открывать.       — Какого чёрта ко мне Дьявол послал?       Рычит, злобно щурясь на этого самого «чёрта».       — Доброго утра! Я ваш новый сосед — Ким Чонин. Вот.       И протягивает разящую ванилью выпечку. А Бэкхён теперь во все глаза рассматривает человека с удивительно холодными пальцами.