Сборник драбблов

      — Тебе нравится так?       Сехун проводит кубиком льда по разгорячённой спине Чондэ, и тот вздрагивает. Нет, ему не нравится. Не нравится воск, которым Сехун покрывал его лопатки вчера. Не нравится масло, которым он был обмазан с ног до головы ещё днём ранее. Ему не нравятся эксперименты Сехуна, но зато ему нравится сам Сехун. И не важно, что именно он делает. Пусть хоть кочергу в зад засунет.       Сехун не достаёт кочергу, но новый кубик льда. Ведёт по позвоночнику вниз, прижимает к крестцовым ямочкам, скользит по копчику и толкает внутрь. Лёд почти растаял, так что никаких неприятных ощущений не вызывает, но вот сама ситуация заставляет Чондэ краснеть.       — Скажи мне.       Толкает пальцы глубже, кружит по чувствительным стенкам.       — Не молчи.       Чондэ молчит. Не может произнести и слова, потому что проиграет. Не сможет потом смотреть в глаза Сехуна. Будет стыдиться своего отражения.       Сехун добавляет пальцы второй руки, разводит анус и прижимается бёдрами. Член скользит легко и плавно, не встречает сопротивления.       И Чондэ невозможно хорошо. Невозможно правильно. Невозможно хочется умереть от понимания, что через пару часов Сехун уйдёт, так и не узнав его имени и лица. Так и не узнав, что Чондэ — тот самый человек, которому Сехун клялся в любви, но был жестоко отвергнут много лет назад.       Чондэ приподнимает бёдра, стараясь быть отзывчивее и ближе, стараясь сделать Сехуну так хорошо, чтобы тот не уходил. Чтобы спросил его имя. Тогда Чондэ признался бы кто он. Сказал бы, что много лет назад струсил, побоялся быть осмеянным и отвергнутым обществом. Что сейчас не боится.       Но Сехун снова кончает, оставляя синяки на чужих бледных бедрах, снова одевается и уходит, не оборачиваясь.       Чондэ слышит, как часы бьют девять раз, выдыхает и ложится грудью на стол. Сейчас придёт Сехун. Он всегда приходит вовремя. Сколько он уже приходит, сколько это продолжается? Восемь, девять месяцев? Но для Чондэ — уже несколько лет. Несколько лет он мучается угрызениями совести, невозможностью признаться в своих чувствах. Зачем? Сехун ведь его не помнит. А если вспомнит, то очень далеко пошлёт. Поэтому нельзя видеть чужое лицо и показывать своё.       В дверь коротко стучат и сразу, не дожидаясь ответа, входят. Сехун весь в черном, даже волосы, изрядно приправленные лаком, похожи на смоль. Когда-то будучи нескладным мальчишкой, теперь он едва не секс-символ. И Чондэ вдвойне горше, ведь он всё это время мог наблюдать, как человек превращается в нечто настолько прекрасное.       — Сегодня я приготовил для тебя верёвки. Очень долго их варил, они очень мягкие. Тебе понравится.       Чондэ не уверен в этом, но против ничего не говорит. Вообще ничего не говорит, как всегда. Сехун подходит к нему ближе, с наслаждением отмечая каждый сантиметр белого худощавого тела, и кладёт на чужую спину ладони. Ведёт по плечам, лопаткам, оглаживает поясницу и сжимает крепкие ягодицы, слегка разводя их в стороны. Улыбается, видя подготовленный только для него одного анус.       — Знаешь, я передумал. Сегодня мы обойдёмся без лишних вещей. Повернись на спину. Сегодня будем лицом к лицу.       Чондэ неохотно слушается. Не потому, что не хочет этого самого «лицом к лицу», а потому что не имеет права наслаждаться такой близостью после того, как жестоко поступил. Ударил, обозвал, втоптал в грязь. А сейчас жить не может без чужих прикосновений. Сехун отходит назад, раздевается, демонстрируя молодое крепкое тело. Он гордится этим телом, он долгие годы работал на ним. Жаль, что тот, кому это тело предназначается, видит его только сейчас.       Чондэ поворачивает голову в сторону и обхватывает ноги под коленями, прижимая их к торсу, только это совсем не по плану. Сехун возвращается, аккуратно тянет чужие голени на себя, чтобы Чондэ обхватил его пояс, и плавно толкается. Оба выдыхают, наслаждаясь ощущениями, справляясь с горячей волной, поселившейся внизу живота. Следующий толчок выходит глубже и сильнее, но не менее плавно и волнующе. И когда Чондэ думает, что сейчас его юный любовник нарастит темп, Сехун тянет к нему лицо и целует. Нежно, ласково, до щемящей боли в груди, до остановки сердца, до сбившегося дыхания. Чондэ не может сдержаться, и в уголках глаз собираются слёзы, но Сехун не только не отстраняется, но и касается большим пальцем острой скулы, продолжает целовать глубоко и сладко, не позволяет отвернуться и разорвать этот поцелуй. Как долго он мечтал об этом поцелуе, об этих губах.       Мужчина не знает, сколько прошло времени. Только за границей сознания отмечает, как часы делают очередное «бом», а Сехун всё ещё здесь. Всё ещё целует его, мягко толкается бёдрами, гладит по плечам и ногам.       Чондэ почти уверен, что сейчас проснётся один в своей холодной постели. Или появится апостол Пётр и скажет: «Добро пожаловать!» Но нет. Он не просыпается, а Сехун всё так же неторопливо двигается, целует его и вообще, похоже, собирается отлюбить Чондэ до самой настоящей смерти. И когда мужчина уже готов к ней, Сехун выходит из его тела, а на живот падают горячие капли спермы. Чондэ не знает, кому именно принадлежат эти капли. Кончил ли он сам, или это любовника?       Вот и всё. Близость кончилась, а Чондэ разбит. Сейчас Сехун оденется и уйдёт. И Сехун действительно отходит к своей одежде, но не начинает одеваться, а достаёт что-то из кармана пиджака.       — У тебя ведь сегодня День рождения, я правильно помню?       Чондэ не верит. Ведь не может такого быть, что Сехун даже спустя четыре года продолжает… Помнить его? Может до сих пор любить его?       Но Сехун может. Может и ждёт, когда же наконец его «ноунейм» и «ноувойс» любовник признается в прошлом, решит поговорить о настоящем и подумает над их общим будущим.