Сборник драбблов

      — Эй, а давно бабам стали позволять тачки ремонтировать?       Ифань заходит в автомастерскую совсем уже поздно ночью, никого почти и нет.       — Хм, а ты решил ещё раз признаться в своих комплексах? Что на этот раз? Хаммер? Гелендваген? Шевроле Тахо?       Хан усмехается, утирает нос перчаткой в машинном масле и пристраивает бедро на капоте старенького Ниссана, над которым колдует уже три недели кряду.       — Нет у меня никаких комплексов! Если тебя это так заботит, то у меня не только рост и тачки выдающиеся!       Ха, как этого выскочку легко развести! Хан аж не нарадуется. Да — придурок, да — хам и постоянно сравнивает с бабой, зато какой горячий! У механика аж поджилки трясутся — так хочется этот секс на двухметровых ножках.       — Да ну? — Хан играет бровями и теперь уже садится на капот. Откровенно нарывается. — Огромные тачки, пьёшь этот свой карамельный латтэ… Да ты просто набор стереотипов!       — Я не пойму, тебе свой член показать, чтобы ты отвалил от меня и посмотрел, что у меня с движком?!       Хан предвкушающе кусает губу, а в глазах разве что фейерверк не горит. Очень надеется, что «движок» у Ифаня и впрямь что надо. И Хан с ним уж точно разберётся.       — А покажи.       Ифань с недоумением смотрит на механика и не верит, что тот всерьёз. Нет, они, конечно, с момента знакомства так или иначе стебут друг друга, но не таким ведь образом! И ведь в любой момент в автомастерскую могут зайти другие клиенты или…       — Хм, — усмехается Хан с победным видом, — так и знал, что ты трепло. Трепло с комплексами.       Только вот Ифань не трепло. И уж точно без комплексов.       — Да на здоровье!       Быстрым и уверенным движением расстёгивает ремень и пуговицы на джинсах, чуть шире расставляет бёдра, открывая лучший вид, и вытаскивает из белья член.       — Ого…       Хан, конечно, нарывался и действительно хотел узнать, что за сокровище прячет его горячий клиент, только на деле оказался совершенно не готов. Не готов только чудом усидеть на капоте, не готов едва не умереть от набежавшей слюны. Ифанев член в самом деле что надо. Ровный, длинный даже в спокойном состоянии, он так и манит прикоснуться к себе и проверить все возможности.       — Смотришь так, будто хочешь отсосать мне.       Ифань горделиво хмыкает, крайне довольный произведённым эффектом. И совсем не ожидает чужого ответа.       — Хочу.       Вот так просто, без шуток и увиливаний, Хан идёт ва-банк. Врежет ему Ифань — окей, сам виноват; трахнет его Ифань — Господь, пожалуйста, да!       Спрыгивает с капота, подходит ближе, неотрывно смотря в глаза. Так же не разрывая зрительного контакта опускается на колени и касается губами самого края головки. Высовывает язык, удовлетворённо отмечая короткий стон мужчины, открывает шире рот, беря глубже. И всё смотрит. Смотрит-смотрит-смотрит в чужие чёрные глаза, наслаждается огнём в них, сходит с ума от желания в них.       — Не смей использовать руки, — голос Ифаня совсем хриплый, но какие это мелочи, — изгадишь маслом мою одежду, и от твоей шиномонтажи камня на камне не останется.       Конечно. Конечно, Хан не посмеет. Хан ведь послушный. Хан знает, что послушание — верный залог успеха и бонусов. А ещё Хан мастер не только в автомобильном деле. Ифань это понимает не сразу, но оттого понимание даже приятнее. То, как механик глубоко берёт, как ласкает языком и слегка, но целенаправленно касается зубами, срывает тормоза. Хочется запустить пальцы в густую лохматую шевелюру, чтобы насаживать на свой член быстро и сильно, чтобы кончить глубоко в глотке вот в эту самую минуту. Но нет, Ифань этого не делает. На самом деле он не хочет кончать прямо сейчас, хочет как можно дольше наслаждаться чужим горячим ртом, хочет дольше смотреть в медовые глаза, скрытые похотливой поволокой. И ещё больше хочется усадить механика обратно на капот и хорошенько трахнуть.       — Вставай.       Ифань в самом деле не может больше терпеть. Перед глазами пелена вожделения, вместо крови по жилам течёт страсть, а всё этот маленький наглый механик. Да, конечно, Ифань всегда первым начинает дразнить, но и подумать не мог, что однажды их перепалки выльются во что-то подобное.       Хан нехотя отстраняется, облизывая и без того влажные губы, пятится назад, задницей натыкаясь на Ниссан, и опирается на него руками. Стоит, весь довольный и раскрасневшийся, и послушно ждёт дальнейших Ифаневых действий.       — Стяни комбинезон и повернись ко мне спиной, смотри только вперёд.       О, этот голос. Эти властные ноты в нём. Не надо, Ифань! Он же прямо сейчас кончить может, так и не дождавшись главного блюда! Впрочем, Хан не смеет подать голоса и делает как велено, немного опасаясь, что Ифань почему-то уходит из бокса. Не может же он так простебаться и уйти, оставив Хана в прямом смысле с голой жопой? Нет, в теории, может, конечно, но он же сам ещё не кончил!       Паника не успевает в полной мере охватить механика, как Ифань всё же возвращается и уверенным жестом касается Ханевых бёдер. Ладони прохладные и немного скользкие, а ещё неуловимо пахнут чем-то сладким и нежным.       — Не думай, что я ловлю кайф от нахождения моих пальцев в чужих задницах или забочусь о тебе. Я беспокоюсь, что натру свой член, если возьму тебя сразу. Так что только попробуй что-нибудь мяукнуть по этому поводу.       Хан не собирается ни мяукать, ни скулить, ни мычать. Он вообще в шоке и едва ли может соображать, а Ифань тем временем, довольно хмкнув, принимается аккуратно вводить в чужой зад пальцы. Сразу несколько, не особо церемонясь, и совсем не встречает сопротивления. Хан открыт и податлив, расслаблен и, кажется, всю сознательную жизнь ждал этого момента. Виляет бёдрами, показывает желание и нетерпение, шире разводит ноги и прогибается в пояснице, почти уже ложась грудью на машину.       Пожалуйста. Прошу тебя. Скорее. Хан хочет это сказать, прошептать хотя бы, но язык будто присох к нёбу. Будто Хан вообще не способен на человеческую речь. Но Ифаню, в общем-то, и не надо никаких слов.       Хан слышит, как неожиданный любовник разрывает упаковку презерватива, как раскатывает латекс по члену, как выдавливает что-то кремовое прямо на его сфинктер.       Хан чувствует, как Ифань разводит пальцами его ягодицы, как прижимается головкой и плавным толчком входит.       И…       Как же это чертовски круто. Аж дыхание перехватывает. Аж мурашки по телу. Аж волоски на руках встают. И когда Ифань начинает ритмично толкаться, когда с шумом выпускает воздух из своих лёгких, механик доволен чуть больше, чем полностью. Мужчина так правильно, так хорошо двигается, что думать получается с очень большим трудом. Да и не хочется думать, если на чистоту. Хочется быстрее, сильнее, жарче. Хочется мокрых поцелуев и пальцев в волосах, хочется синяков и сорванного от криков голоса. Хочется видеть чужое лицо из-под наверняка слетевшей маски безразличия.       Ифань останавливает движение бёдрами и отстраняется, а Хан едва не плачет от разочарования! Ну что это такое в самом деле?! И только механик хочет повернуть голову и высказать всё, что он думает о мужчине в целом и о ситуации в частности, как Ифань резко разворачивает к себе, подхватывает его под бёдра, сажает на член прямо на весу и возобновляет толчки.       Ему уже всё равно, что комбинезон и перчатки механика в масле, что он перемажется весь. Плевать. Хочется только трахать и трахать, хочется сильнее мять крепкие ягодицы, хочется, чтобы Хан теснее прижимался. И кончить. Господь, как же хочется кончить! Беда только в том, что с каждым новым толчком он возбуждается всё сильнее.       А Хан и вовсе дуреет, сходит с ума. То, как двигается внутри Ифань, как касается его сильными ладонями, так невероятно и здорово, что он почти плачет от удовольствия. Яркого, острого, на пределе ощущений.       Всё же не выдерживает и прижимается совсем тесно, тянется за поцелуем и стонет счастливо и удовлетворённо, когда мужчина отвечает. Так же напористо и сильно, как долбит внутрь, так же горячо и грязно, как их секс сейчас.       — Тебе хорошо сейчас?       Шёпот Ифаня в самые губы можно сравнить только с выстрелом в висок. Бах — и вылетают мозги. Бах — и нет больше Хана.       — Тебе хорошо со мной?       Господь, да что же Ифань творит? Хан не может ответить, он просто не в состоянии. Он горазд только кусать и лизать чужие губы, комкать в пальцах дорогущую Ифаневу куртку и стонать.       Но Ифань будто не понимает этого. Всё продолжает спрашивать дурацкие вопросы, а потом, так и не дождавшись ответа, укладывает механика спиной на капот какого-то Гольфа и начинает трахать так, будто от этого зависит жизнь. Хан орёт, не в силах себя контролировать, больно впивается пальцами в спину мужчины и не верит, что не умрёт прямо сейчас. Он не может больше, всё тело будто оголённый провод, но и попросить Ифаня остановиться не в силах. Даже если в самом деле умрёт, это ведь не самая плохая смерть? Хорошая даже. Вполне охренительная.       — Я сейчас кончу и сделаю это в твой рот.       Новый задушенный шёпот, новый выстрел. Новое сумасшествие.       Ифань рывком выходит из чужого тела, стаскивает на пол (не очень аккуратно, но кого это волнует?), заставляя Хана оказаться на коленях, сдёргивает с члена резинку и, как обещал, кончает. Долго и много, с той лишь разницей, что обещал кончить в рот, но получилось — на губы.       Хан потерянным взглядом пялится на Ифаневы бёдра, а тот усмехается. Он, конечно, знал, что хорош в сексе, но всё же не ожидал, что настолько. Хан, сидящий на коленях и перепачканный машинным маслом, его семенем на губах и своим — стёкшим с живота на пах, — лучшее тому подтверждение. Хан кончил. Когда и как — вопрос второй.       Сам Хан тоже не знает. Может, во время какого-нибудь особенно глубокого и точного толчка, может, во время последней реплики Ифаня. Впрочем, какая разница?       — Я так понимаю, моей машиной ты займёшься завтра?       Ифань снова отпускает смешок, а у Хана нет колких реплик в ответ. Нет сил даже руку поднять в весьма красноречивом жесте. Завтра. Действительно. Всё завтра.       — А ты из идейных убеждений одеваешься как стриптизер, или это у вас акция такая — почини машину, получи стриптиз бесплатно?       Ифань, как всегда, приходит поздним вечером, под самое закрытие. Как всегда охренительный, сексуальный и сцеживающий с языка яд.       — А ты из идейных убеждений такой мудила, или это акция такая — заебался сам, заеби другого?       Но Хан, впрочем, рад его позднему визиту. С Ифанем всегда было как-то по-особенному комфортно. И посылать друг друга в неприлично далёкие направления, и болтать о машинках, и трахаться. Трахаться с Ифанем в последнее время Хану нравилось особенно сильно. Если тот не выпендривался чересчур уж.       — Прости, принцесса, что разочарую, но ебаться я сегодня не намерен. У меня замок зажигания что-то разболтался, посмотри, а?       Ифань кидает в руки Хана, вытирающего после душа волосы, ключи и с самым невозмутимым видом садится на диван, принимаясь листать журнал. Будто приходить в нерабочее время и задерживать механика — само собой разумеющееся и вообще его главная обязанность. Будто Хан не мог послать его, заставляя ждать в лучшем случае утра, а в худшем — очереди по записи.       Но Хан, вроде как, и не возражает. Ифань всегда хорошо доплачивает за работу, плюсом — его общество, хоть Хана это скорее больше раздражает, чем радует. Нет, будь бы Ифань не таким мудаком, Хан и радовался, и ждал встречи, и всё такое, но он-то ведь такой, ни дать ни взять.       — Боже, это как нужно не любить машинку, чтоб в сервис стабильно раз в неделю ездить? Мне иной раз страшно тебе даже самокат доверить. И что такого нужно сделать, чтоб «личинку» так раздолбать? — сетует Хан, проверяя степень ущерба.       Ифань вяло машет рукой, мол, не ной и занимайся своим делом, очевидно нисколько не заботясь о здоровье своего четырехколесного раба. Для него машина не больше чем просто средство передвижения, необходимость ввиду работы. Для Хана же любая машинка виделась живым организмом. Наверное, такие же чувства испытывает ветеринар или педиатр.       — Бедная, — воркует механик, нежно проводя пальцами по замку, — ну, ничего, полечим тебя.       Ифань лишь хмыкает со своего места, но уже не вчитывается в текст статьи о новых моделях Эс-класса, то и дело бросая взгляд на механика. Хан, весь такой жилистый и маленький (по сравнению со здоровым Ифанем, конечно), выглядит весьма гармонично на огромном сиденье огромного джипа. И руль в его бледных пальцах смотрится донельзя правильно. И совсем чуть-чуть, самую малость Ифаню хочется взглянуть на Хана ближе. Что он и спешит сделать.       Поднимается неспешно, открывает дверь с пассажирской стороны и садится на сиденье. И смотрит. Смотрит, как Хан возится с замком, как аккуратно раскручивает провода. Пожалуй, пальцы Хана стоят отдельного внимания. И отдельного же желания. Желания прикусить фаланги, провести по длине языком, уместить на языке подушечки.       Совсем незаметно набегает слюна, которую как-то тяжело проглотить, а ещё, совсем уж неожиданно, появляется желание занять чем-нибудь рот. Хановым членом, например.       Хан возмущённо ойкает, когда Ифань тянет рычаг и заставляет спинку сиденья опуститься, а затем лечь и Хана.       — Ты что делаешь? — как бы между прочим спрашивает Хан, замечая чужой потемневший взгляд и плотоядную улыбку.       — Я передумал. В мои планы на сегодняшний вечер вошло поебаться. Ты не против, да? Вот, даже душ принял. Скажи честно, ты каждый день ждёшь меня?       — Ага, — ровным голосом говорит Хан, и только нервно прошедший по губам язык говорит, что механик не так уж спокоен, — каждый вечер задницу намываю на случай, если твой член в ней окажется. Я ж до истерики тебя хочу. Прям ни о чём другом думать не могу.       — Ой, заткнись.       Ифань, чтоб уж наверняка, закрывает рот Хана своими собственными губами, языком скользя внутрь. Одной рукой крепко держит маленького механика за волосы на затылке, другой — проворно расстёгивает комбинезон, открывая себе доступ к члену. Тот не стоит, но уже заинтересованно дёргается, что не может не радовать. Хан хочет его, и неважно, что он сам говорит по этому поводу.       Голова Ифаня тянется к чужому паху, губы оставляют невесомый поцелуй на головке члена, потом язык медленно скользит вокруг и вдоль, дразня, и только потом член оказывается во рту полностью.       Хан рывком выдыхает, напрягая мышцы живота, и рефлекторно вскидывает бёдра. А потом ещё и ещё. Потому что чёртов Ифань делает ровно ничего похожего на минет. Разве что рот открыл.       — Тебе нравится, когда трахают твой рот? Так сказал бы, я бы осчастливил тебя гораздо раньше.       Ифань мстительно сжимает губы у самого основания члена и ощутимо шлёпает свободной ладонью по яйцам. Наказывает за насмешку. Ему не нравится, когда трахают его рот. Ему нравится вид маленького механика, что так нетерпелив. Что так несдержан. Что глушит стоны, наслаждаясь глубиной и жаром е г о рта. Неожиданный укол ревности бьёт куда-то в затылок. Куда ещё Хан совал свой член? С кем стонал, под кем выгибался?       — И всё? — возмущается Хан, когда Ифань поднимается и снова нависает над ним. — Я ещё даже не разогрелся!       — Попроси меня.       — Не понял.       — Ты ведь хочешь меня? Так попроси. Проси хорошенько, и тогда я тебя осчастливлю.       Снова самодовольное лицо, снова вид короля мира. Хана это бесконечно злит и до колик заводит. Такого наглого и властного Ифаня не только попросить не зазорно, но и поумолять. А Хан не гордый, Хан попросит. Сделает всё ради лучшего секса в своей жизни.       — Пожалуйста, — Хан тянет голову и выдыхает в чужие губы.       — «Пожалуйста» что? — Ифань ловит дыхание, дразняще проводит языком по Хановой нижней губе и улыбается.       Притворяется, засранец. Всё понимает и притворяется.       — Пожалуйста, продолжай. Отсоси мне.       Ифань смотрит насмешливо, лукаво. Очевидно, просьба Хана его не вдохновила. Но у Хана есть запасной план.       — Пожалуйста, Ифань…       Хан что, назвал его по имени прямо сейчас? Не мудилой, не придурком, а по имени? Вау, надо отметить день в календаре. Но больше этого Ифаня удивляет собственная реакция на Ханов голос. То, как он произнёс его имя…       Ифаню достаточно и он, удовлетворённо хмыкнув, возвращается к члену механика. Уверенно пускает глубже в рот, мягко сминает в ладони яйца, гладит и сжимает бёдра по очереди. Бёдра, что напрягаются и дёргаются сильнее с каждым движением языка, что снова нетерпеливо вскрываются вверх, без слов прося продолжить и пощадить одновременно.       Взгляд вверх, и Ифань видит, как Хан кусает губы и жмурит глаза, как раздуваются его маленькие ноздри, с шумом выпускающие дыхание. Взмокший, раскрасневшийся, чертовски горячий.       — Хочу тебя внутри.       Ох, ну, и конечно, голос, полный похоти и желания. Невозможно устоять.       Ифань заводит руку назад, чуть опускает спинку пассажирского сиденья, прекращает ласкать Хана и садится ровно.       — Прыгай, крошка, — играет бровями Ифань и достаёт из ящика для перчаток упаковку презервативов и бутылочку смазки.       Готовился, зараза. Наперёд всё знал и приготовился. Впрочем, Хану сейчас не до прозорливости своего особенного клиента. Всё внимание сосредоточено на его ширинке, что красноречиво топорщится.       Ифань замечает этот взгляд, ухмыляется и расстёгивает ремень, чтобы без неудобств стянуть с зада брендовые джинсы.       Хан выбирается из машины, обходит с передней стороны, открывает дверь, скидывает кеды и ужасно мешающий комбинезон, оставаясь в одной лишь майке-алкоголичке. Перебрасывает правую ногу, садится, удобнее устраиваясь на Ифаневых сильных бёдрах. Специально задевает задницей его член. Почти издевается.       — Держи.       Ифань вкладывает в его руку смазку, пока сам надевает на оба их члена презервативы. А Хан не теряет зря времени. Щелкает по колпачку пару раз, выдавливает латексную смазку сразу на Ифанев член, распределяет по всей длине. Приподнимается немного, придерживает член и направляет в себя. Хан нетерпелив, расслаблен, поэтому всё идёт как по маслу. Легко, плавно, дразняще и возбуждающе-великолепно.       Движение вверх-вниз, закушенная губа, частые выдохи. Прикрытые глаза и пальцы на сильных плечах. Ифань откровенно любуется видом перед собой, откровенно наслаждается ощущениями, что практически топят. Сводят с ума.